13. 7. После Сахлинский период

(продолжение)

60.

Львов - город своеобразной красоты. Он был первым городом в моей жизни, который мне понравился во всех отношениях. Здесь впервые я почувствовал себя человеком. Но прошло много лет и я теперь живу в самом красивом городе мира, в Ленинграде, в сравнении с которым даже такой красивый город, как Львов много теряет. Надо сказать, что моё решение съездить во Львов было обусловлено не только ностальгией, желанием вновь встретиться с тем, что так дорого сердцу и уму во многом обязан в жизни, но и чисто меркантильными соображениями. Б соответствии с паспортными данными, через каких-нибудь пять лет придётся (предстояло) идти на пенсию по старости, а у меня в Трудовой книжке отсутствовали записи с места работ, а следовательно проработанное время до службы в Вооружённых силах, что отражалось на общем стаже работы. Хорошо ещё я сохранил "Аттестат" об окончании художественного училища. После окончания училища и до того, как меня взяли служить во флот, я два года проработал в организации "Союзспецстрой" во Львове. Поэтому, заодно, я решил прозондировать всё возможное, что касается этой организации, куда она переехала, где находится теперь, где её архивы и, если повезёт, возьму справку-выписку из стажа. Но увы и ах, от "Союзспецетроя" не осталось и следа. Считай впустую проработал эти два года. В общий стаж для получения пенсии они не войдут. Пришлось смириться с этим, но если б только с этим двумя годами. В молодости мы беспечны, не думаем о последствиях, не практичны, не опытны, а подсказать было вовремя некому, каждый занят своими болячками, а когда спохватываешься, порой бывает уже слишком поздно.

Помнится после безуспешных поисков конторы с громкой вывеской я направится на гору "Высокий замок" (так и подмывает сказать на "Поклонную гору"). Ещё на подходе к горе можно было слышать душераздирающее, неприятное до ужаса, стонущее воркование голубей, оседлавших ветки клёнов и вязов, растущих на склонах горы. Откуда их столько взялось? Раньше голубей здесь не было и гора была зоной отдыха и развлечений горожан. На плоско вершине, где теперь стоит телевизионная вышка-антенна, в те далёкие года проводились различные соревнования, танцы, гуляния. Вокруг насыпного холма проводились кроссы, спортивные забеги на различные дистанции и прочее. Почти всегда здесь было многолюдно, весело. Теперь на горе глушь и тишина кладбищенская, лишь траурное, стонущее "пение" голубей тебя сопровождает непрерывно всюду.

День был жаркий, палило нещадно солнце, а не горе - кладбищенская прохлада и траурное стенание голубей, после которого (в сравнении с которым) церковное отпевание покажется кощунством. У людей, случайно забредших сюда, сразу же появлялось желание поскорее отсюда убраться туда, где светит солнышко, тепло и не слышно воркования.

На остановке у гостиницы "Львов", перед тем как сесть на троллейбус номер четыре, которым мы добирались до поезда, я приобрёл в киоске сувениров недорогой сувенирчик на память, который и сейчас "горит яркой звездой", украшая содержимое серванта, а значит моего жилища, каждый раз напоминая мне о городе моей незабываемой весёлой юности.

Перед самим отъездом, вечером, после ужина, прямо не перроне между поездами, силами самих туристов и обслуживающего персонала, был дан концерт. Много пели, танцевали, но мне почему-то было грустно. Два дня пролетели как один, быстро. И вот нужно вновь - теперь уже навсегда покидать мой любимый город. Прошло тридцать пять лет, а город почти не изменился.

И я подумал, что пройдёт ещё столько же, а может и сто лет, сменится не одно поколение людей, а город будет всё таким же, каким был при нас. Будет являть собой памятник всем тем, кто имел счастье в нём жить и творить.
И главное то, что я об этом знаю теперь, при своей жизни и могу наперёд всё видеть - я человек, как это прекрасно.

61.

По прибытии в Ленинград вновь, спустя несколько дней, встал вопрос где и как провести остаток отпуска. Из источников информации я узнал, что подводная лодка "Лембит" на которой я служил, из Горького перебазировалась в Таллин, где служит музеем и что пришвартован она рядом с Яхт клубом. В этом месте к Олимпийским играм восьмидесятого года был открыт красивейший современный комплекс для проведения Олимпийской регаты.

Вот я и решил съездить в Таллин, хотя бы на денёчек, посмотреть город, в котором мне приходилось бывать аж, в пятьдесят четвёртом году, если мне не изменяет память. Заодно побываю на "Лембите", посмотрю разрекламированный спорткомплекс своими глазами.

Обычным поездом Ленинград-Таллин прибыл в столицу Эстонии рано утром. Сразу же все разошлись по своим делам. Как всегда, первым делом я кинулся знакомиться с достопримечательностями, с центральной частью города. Оказывается и за день можно много посмотреть и о многом узнать. Я успел побывать везде, даже в новых районах, похожих и ничем не примечательных, как такие же новостройки в других городах. Здесь я, чтобы не терять время, но иметь представление, знакомился с новыми районами из окон транспорта. В старой же части города я ходил пешком, не спеша, буквально по каждой улочке, тщательно разглядывая архитектурные шедевры фасадов домов, костёлов и церквей. В некоторые из них я заходил на несколько минут, чтобы полюбоваться внутренним интерьером.

В малюсенькой русской церкви на меня откуда-то повеяло уютом и какой-то благостной радостью, чем то родным, русским. В отличие от костёлов, куда я заходил до этого, в церквушке было светло от множества ярко горящих свечей, пламя от которых отражалось тысячами разноцветных огоньков на золоте икон и церковной утвари. Освещённое лицо батюшки с бородой казалось добрым, обоготворённым, приветливым. Уходить из этого храма света и добра в объятия серого дня (на улице было пасмурно) не хотелось, хотя было нужно.

Совсем другую картину я наблюдал в католическом костёле. Здесь был мрачно, были голые высокие стены с узкими окнами. Прихожане сидели и слушали органную музыку, молясь про себя. Обстановка угнетающая, давящая. Здесь всё: архитектура, музыка, огромное пространство рассчитано так, чтобы человек здесь забывал про жизнь за этими стенами и чувствовал себя ничтожеством, букашкой, психика человека подавляется.

Заглянул я и в баптистский приход, который не похож ни на церковь, ни на костёл. Если бы не крест на коньке двухскатной крыши, то ни в жизнь не подумал бы, что здесь молятся сектанты. Громогласная проповедь провозглашаемая внутри прихода транслировалась. Ее можно было слушать не заходя в само помещение. В проповеди говорилось о скором наступлении конца света и о том, что спасутся только те из людей, кто их веры – веруют, как они в Иегову. И опять же, кроме креста на голой белой стене, в зале ничего, пусто: ни одной свечи, ни одной иконки, даже пения не слышно было, не говоря уже об органе.

Большая русская Соборная церковь, которой славился Таллин, почему-то не работала, очень было досадно не побывать в ней. Всего же я побывал в пяти или шести различных храмах и во всех, кроме русской церквушки, царила угнетающе душу атмосфере, такое впечатление, как будто тебя заживо хоронят. Выходишь из такого, так называемого храма, и сразу тебе дышать становиться легче, как будто бы ты воскреснешь на свет.

Насколько внешне, снаружи, архитектура старого Таллина впечатляет, настолько внутри, она угнетает, давит на психику. В этом древнем городе крестоносцев острее чем где-либо чувствуешь и понимаешь, ощущаешь на себе эпоху инквизиции, вандализма, мракобесия. Все: башни, крепостные серые стены и даже архитектура в стиле "готики - всё было продумано и подчинено одному - угнетению народа, его одурачиванию.

Знакомясь с городом, прямо в центре, я набрёл на чудеса природы. Я обнаружил для себя целую группу диковинных до сих пор никогда невиданных деревьев, кустарников. Например, дерево полу дуб, полу клен, а вернее ни дуб, ни клён, у которого листья по форме, как у дуба, а по величине, как у клёна. Или сирень высотой с берёзу и с толстым стволом.

Старый город-крепость я настолько изучил, что, если сначала, чтобы попасть в него от железнодорожного вокзала нужно было огибать крепостную стену на сто восемьдесят градусов, теперь мне достаточно было подняться на крепостную стену по металлической лестнице, затратив всего пять минут вместо получаса.

В центральном универмаге, который я пробежал, можно сказать, для очистки совести, ничего, кроме художественных кистей, не привлекло моё внимание. Я купил несколько кистей малых номеров, целый набор, как раз тех, которые мне были необходимы и которые долго мне служили верой и правдой. Покончив обозревать город, я незаметно для себя занялся наведением справок - как добраться до Олимпийского комплекса парусной регаты.

61.

И тут меня ожидали странности, у кого из прохожих не спрошу, все меня направляли в разные направления, давали противоречивые советы, номера транспорта, якобы которым мне лучше ехать. Заподозрив неладное, я решил проверить свою догадку. С этой целью я перешёл с улицы Лембит, находящейся в центре городе, на параллельную улицу, находящуюся в ста шагах от улицы Лембит, где остановил интеллигентного на вид прохожего. Сначала я убедился, что он житель Таллина, а затем спросил его - где находится улица Лембит и как туда добраться. Услышал такую глупость, что еле выдержал от желания плюнуть ему в бесстыжую интеллигентскую харю. Я понял, что здесь русских ненавидят и не стоит тратить зря время на них. Проходя мимо военкомата, меня осенила мыль – где, как не здесь, в русском заведении, мне обязательно скажут правду, подскажут как добраться до стоянки подводной лодки "Лембит". 

И я не ошибся. Через несколько минут я добрался до Олимпийского спорткомплекса. "Лембит" находилась несколько в стороне и поэтому я его сразу не заметил. Я обошёл и осмотрел спорткомплекс и яхт клуб, при выходе из которого наткнулся глазами в то, что искал - в "Лембит". На подлодке меня встретили, как подобает встречать ветеранов - со всеми почестями - я даже не ожидал такого заинтересованного приёма. Возле калитки невысокого ограждения меня остановил часовой. Когда я объяснил ему цель своего визита, он вызвал по телефону командира "Лембита" и пропустил меня вперёд. Командир лодки капитан-лейтенант встретил меня на причальной стенке, отдал честь и мы пожали друг другу руки. Пока мы поднимались на рубку, а затем на мостик, я вкратце объяснил почему я прибыл на "Лембит". Мне была предоставлена возможность самому осмотреть лодку, пройтись по её отсекам, несмотря на то, что в этот день вход на лодку был закрыт для посетителей.

Состояние "Лембита" было хорошее как внутри, так и снаружи. Лодка была выкрашена, медяшки начищены и блестели, как золото. Впервые я увидел в поднятом состоянии радиоантенну - мачту, которая обычно лежала сбоку носовой надстройки. При осмотре центрального отсека, мне не глаза попался плакат, напечатанный в увеличенном масштабе с одной из моих фотографий, подаренные мной для Лембита-музея, ещё когда лодка находилась на заводе в Сормово, в Горьком.

На прощание меня попросили сделать запись в бортовой журнал для почётных посетителей, где я кроме прочего указал кто есть кто на плакате и об истории его создания. Это было необходимо сделать, так как плакат всеми воспринимался ошибочно. Все думали, что на нём изображены люди прошедшие Великую Отечественную войну, в действительности же на плакате - люди служившие на "Лембите" перед его разоружением, в пятьдесят пятом году. Например, я сижу за управлением вертикальными рулями в центральном посту (справа на плакате).

Интересно отметить, что меня с подводной лодкой "Лембит", а может вообще с морской тематикой связывает цифра шесть - года заканчивающиеся этой цифрой. Так в пятьдесят шестом году я в последний раз, перед демобилизацией, бывал на "Лембите". В шестьдесят шестом - уехал с Ленинграда на Сахалин, чтобы преподавать в Мореходном училище и быть связанным с морем. В семьдесят шестом году, ровно через двадцать лет, как я демобилизовался, я вновь случайно встретился с "Лембитом" в Сормово, находясь в командировке. И вот теперь, в восемьдесят шестом году я снова встретился с родной субмариной, можно сказать, на её родине, в Таллине.

Забегая вперёд, могу сказать, что и в девяносто шестом году я встретился, можно сказать косвенно с "Лембитом", а точнее с лембитовцами, на встрече ветеранов подводников, которая состоялась в "День подводника" девятнадцатого марта в знаменитом КУОППе в Ленинграде (уже в Санкт-Петербурге). На этой встрече было впервые оглашено, что командир краснознамённой подводной лодки "Лембит" капитан первого ранга Алексей Михайлович Матиясевич, командовавший лодкой во время ВОвойны, посмертно награждён орденом Ленина и звездой "Героя Советского Согоза". О подробностях этой встречи смотри в записях за девяносто шестой год, а теперь снова возвратимся в восемьдесят шестой год.

По совету капитан-лейтенанта, я оставил в журнале отзывов свой домашний адрес, на тот случай, если ещё кто из бывших сослуживцев побывает здесь, на теперешним "Лембите"-музее и захочет со мной связаться. Покинув подводный музей, я пошёл пешком в центр города. Мне не хотелось быть среди людей, хотел ось побыть наедине с собой и с природой, подумать.

В голове роились воспоминания далёкого и такого близкого и родного прошлого связанного со службой и в честности на "Лембите". Незаметно дошёл до парка с красивым памятником. Вспомнилось, что здесь я уже когда-то бывал. Прошёлся по парку, но его красоты на этот раз почему-то не заметил.

По дороге в центр города, наткнулся случайно на Морской музей, решил зайти. Музей мне показался недопустимо бедным, слабо оформленным, если не сказать, скучным и это в столице, в портовом городе.

62.

После отпуска, ещё поработав на "Светлане" до середины июля, я уволился и, взяв турпутёвку, уехал на восемнадцать дней на Черное море, в Кобулети. О том, как провёл эти дни я подробно, на сколько позволила память описал в тетради-дневнике номер три.

Две с половиной недели отдыха на море пролетели незаметно быстро. Вдоволь накупался, загорал, сделал несколько зарисовок в блокнот, несколько раз сфотографировался. Побывал на нескольких экскурсиях. В Кобулети я познакомился с местным художником, проживавшем на ул. Руставели, сто сорок, в квартире тридцать три. Не знаю, чем моя персоне привлекла к себе внимание местных художников, но пришлось в течение нескольких сеансов им позировать. Гия Григорьевия Чхартишвили - так звали моего знакомого -написал мой портрет для республиканской художественной выставки. Портрет получился очень удачно.

Кобулети - город в Аджарии, расположен на равнинной местности, тянется вдоль береговой кромки узкой полоской на сотни метров вдоль моря. Я предвижу развитие и процветание этого курортного города на Черном море, если не превращение его в столицу для туристов всего Мира. Для этого у города имеются все пред посылки, необходимы только денежные вложения, инвестиции. Необходимые капиталовложения позволят отстроить комфортабельные четырёх, пяти звездные гостиницы для зарубежных туристов, пансионаты для отдыхающих, лечебницы для больных, санатории. Построить там современную сеть: ресторанов, кемпингов, казино и тому подобных заведений для игр и развлечений.

В городе-курорте должны быть современные магазины, спортивные площадки, яхт-клуб и тому подобное. Конечно же должны быть автостоянки, автозаправочные станции, авторемонтные предприятие. Одним словом, необходимо создать совершенно новый, современный курортный город с красивыми, разнообразной архитектуры домами, с широкими улицами, бульварами, с зелеными скверами и большим парком. Мне кажется, затраты окупились бы быстро. И кто знает, может быть, когда-нибудь столица Аджарии переместится в Кобулети? Я верю в хорошее будущее этого города.

63.

Два месяца, с середины августе до середины октября восемьдесят шестого года, я находился в поиске работы. Найти подходящую работу, как известно, всегда не тек просто. Всегда что-нибудь тебя не вполне устраивает, то условия труда, то трёхсменная работа, то необходимость ездить в командировки по несколько раз в году, то не устраивает зарплата и т.д.

Много значило для меня отношение ко мне тех, с кем я беседовал при поступлении. Бывает так, что уже по первому впечатлению о предприятии отпадет всякое желание приходить в него ещё хоть раз. Меня всегда почему то тянуло работать на знаменитое в Ленинграде предприятие "ЛОМО", о котором в то время много говорилось, писалось и показывалось. Я знал, что продукция выпускаемая ЛОМО, в большинстве своем, связана с механикой и оптикой, а значит с ВМФ и, в частности, с подводным флотом (перископы, ГОНы и т.п.). Мне всегда хотелось быть поближе к морякам - знакомая терминология, знакомая аппаратура, устройства, а следовательно легче осваивать новое, работать. Но в отделе кедров ЛОМО мне предлагали только два вакантных места: мастером участка в один из токарных цехов, на том основании, что у меня имеется, дескать, опыт работы с людьми (работе преподавателем) или инженером в бюро измерительной аппаратуры - БИП. Ни то ни другое меня, естественно, не устраивало.

В первом случае не устраивала сама работа - возня с нарядами, вечной нервотрепкой и как таковая. Во втором - заработок и условия труда - большая теснота. Пользуясь случаем - возможностью ходить по территории предприятия, я обошёл всю огромную территорию ЛОМО, побывал там, где только было возможно, даже в столовой объединения пообедал. Жаль, что не удалось побывать в высоченной испытательной башне. Что мне бросилось в глаза - большая скученность зрений на территории и очень мало зелени: газонов с цветами, кустов и деревьев. "Светлана", в этом отношении, значительно выигрывала у ЛОМО.

64.

В течении всего года, как и в предыдущие годы, я не прекращал заниматься творчеством. Из-за отсутствия средств, мне приходилось самому изготовлять подрамники и натягивать холст, купленный на сэкономленные деньги. Иногда удавалось купить готовый багет для рам, но чаще получалось писать свои "шедевры" на прессованном картоне и даже на фанере, о чём теперь сожалею.

К концу восемьдесят шестого года в моем собрании насчитывалось уже около семидесяти пяти работ выполненных маслом. Хоть медленно, но уверенно моё творчество двигалось вперёд. В этот период я решил исполнить свою мечту - побывать в пушкинских местах, на недельку или хотя бы на пару дней съездить в Михайловское.

В середине сентября, когда осень была в самом разгаре, деревья и кусты стояли в золотом убранстве я побывал там и сделал несколько этюдов, которые использовал в своём творчестве. Так были написаны работы: "Колыбель поэта", "Зимний вечер в Михайловском" и, чуть позже, "Родные места".

Интересное совпадение произошло после моего приезда с пушкинского Михайловского, я через пару дней нашёл себе работу по специальности именно на улице Михайловской, 17, в ста метрах от Финляндского вокзала. Это меня устраивало во всех отношениях, но самое главное удобно и быстро на метро, всего за каких-нибудь двадцать пять, от силы тридцать минут добираться туда и обратно столько же. Не тратилось напрасно много свободного времени на дорогу, а как известно время - это деньги.

Опять судьба привела меня в Научно Исследовательский Институт - НИИ, с оригинальным названием "Поиск". Прошло ещё некоторое время пока мои документы проходили проверку и пришло сообщение, что я могу приступить к работе.
С первых дней моей работы в лаборатории четыре, вновь созданной со всем недавно, мне без оглядки пришлось подключиться к ремонту, настройке, регулировке совершенно новой для меня техники. Здесь в основном была бывшая в употреблении, списанная на других предприятиях электронной промышленности техника, купленная за полцены, а то и меньше. Дело в том, что здесь кому-то вздумалось создать нечто подобное "Светлане", но, так сказать, в миниатюре.

Всего в нескольких трёхэтажных корпусах планировалось создать весь цикл производства не только микросхем, но и керамического и тонкоплёночного с нанесением трафаретной печати производств. Одним словом, задумано было здорово. Жаль, что я не доработал до получения результатов. Всё это разворачивалось постепенно, по мере того, как были подготовлены, расширены помещения и поступало новое оборудование. Так что в процессе становления лаборатории, а затем и двадцать пятого отдела, в который переросла лаборатория, мне пришлось принимать самое активное участие. Приходилось освобождать из тары оборудование, установки, поднимать, устанавливать и монтировать на месте, настраивать, пускать, проводить отладку и регулировку рабочих параметров, режимов, отлаживать программы. Старое оборудование приходилось запускать в работу самому, а новое, только что с заводе изготовителя, которое стало поступать в наше НИИ в последние два-три года - с представителями заводов. Видимо, увидев, что от списанного оборудования (дарового) толку, как с козла молока, администрация "Поиска" решила (и правильно решила), что скупой платит дважды и стала закупать новое оборудование, последнего поколения сложности с программным управлением режимами и переходом их с одного на другой. Но это потом, а сначала мне приходилось возиться со старым, в лучшем случае, бывшем в употреблении, а в худшем - списанным и лежащим грудой металлолома.

Первое, с чем мне предложили разобраться, была установка для совмещения и экспонирования кварцевых пластин - ЭМ-576. Нужно сказать, что все имеющиеся к тому времени в лаборатории и поступающие установки и оборудование мне были совершенно незнакомы, сложны и разнообразны по своему назначению и принципу действия и, видимо потому, работать было интересно. Каких только новшеств, систем здесь не было со сложнейшей механикой, автоматикой, оптикой, электроникой. Здесь была и теплотехника и вакуумная техника, программное управление, высоковольтные агрегаты и источники питания, лазерные установки, установки механической и биологической очистки воды и т.д. и т.п. Приходилось на ходу, как говориться, вникать в суть работы установки читая описание, собирать её из отдельных частей, запускать и регулировать. Надо ли говорить, что без инженерных знаний, эрудиции, основанной на большом опыте работы в разных областях и на резных предприятиях, мне бы не справиться со всем этим разнообразием и огромным объемом работы.

65.

С ЭМ-576 разобрался и запустил в работу довольно быстро. Хорошо, что она, эта установка, была ещё в приличном состоянии. Сложность состояла в том, что здесь мне впервые пожалуй, пришлось столкнуться с такой сложной механикой и пневматикой. Надо сказать, что кроме меня в лаборатории уже работали два наладчика шестого разряда, но они наотрез отказывались браться за восстановление вновь поступающего оборудования. В лаборатории ещё много людей осталось из "старой гвардии" работавшие в ней до преобразования для выполнения новых функций, но перестраиваться, осваивать новое для них они не хотели, не всем, откровенно говоря, это было под силу. Здесь необходимы были универсальные знания и умения. Ведь обычно как бывает, человек после ремесленного училище или ПТУ приходил на предприятие имея, скажем, четвёртый разряд и теоретические знания в сугубо узкой специальности, знает какой-то один или ещё парочку подобных агрегатов и умеет устранять элементарные неисправности. С годами, работая на одном месте, он повышает свои знания и практические навыки, приобретает опыт работы и повышает свой рабочий разряд до предельного шестого, но при этом, если потребуется отремонтировать, запустить в работу совершенно для него новое оборудование, то он не сможет, не будет знать с какого бока к нему подступиться. Так было и с нашими "специалистами", шестого разряда. Немудрено, что спустя полгода они оба вынуждены были уволится и я остался из наладчиков один в лаборатории.

После ЭМ-576 я взялся ввести в рабочее состояние электропечь для термообработки полупроводниковых пластин - СУЗН, которая стояла мёртвым грузом в помещении, как мне сказали, два годе. Всё собирались пригласить бригаду специалистов из-за нехватки денег, а свои наладчики справиться не могли. Я с интересом взялся за дело и не прошло и месяца, как печь начала обеспечивать выпуск продукции не только для нужд лаборатории, но и для других заказчиков. Правда, пока только продукция выпускалась из одного реактора - для остальных двух необходимы были дорогостоящие трубы из кварцевого стекла, но больше и не нужно было. Наличие "резерва” оказалось кстати, когда кто-то подмочил один из мощных силовых трансформаторов работающего реактора (случалось даже такое). Пришлось его отключить для сушки, а вместо него подключить другой от неработающего "резервного" реактора.

К концу года я ещё ввёл в рабочий режим одну установку ультразвуковой сварки ЭМ-4005 (всего их было пять штук, все списанные) и одну установку типа ЭМ-4020. К сожалению все остановки ультразвуковой сварки так и не смогли работать, так как к ним требовался газ аргон, а его не было.

К концу годе я окончательно освоился с работой, побывал во всех помещениях и комнатах, познакомился с оборудованием, которое мне предстояло освоить, ремонтировать и налаживать, познакомился с сотрудниками лаборатории. Пока было всего человек двадцать. Начальником лаборатории был Александр Четчуев, было четыре ведущих инженеров-технологов: А. Чукалин, А. Юон, Чистяков и ещё одного фамилию запамятовал. Чукалин руководил конструкторским бюро, Юон - участком напыления и термообработки, Чистяков - участком тонкоплёночной трафаретной печати, четвёртый ведущий руководил участком ультрасварочной, лазерной и прочей обработки. Все участки были между собой взаимосвязаны.

Мои способности, высокая квалификация давала свои результаты. Всё руководство не только лаборатории, но и предприятия были довольны моей работой до такой степени, что уже к Новому году (через два с половиной месяца с начала моей работы в "Поиске”) за успехи в работе меня наградили ценным подарком, на общепроизводственном собрании, которое проводилось в конференц-зале института. Для всех в нашей лаборатории это было неожиданностью, я был награжден только один из всех.

66.

Вскоре, первого марте восемьдесят седьмого года нашу лабораторию четыре преобразовал и (переименовали) в отдел двадцать пять, набрали положенное по штату количество специалистов. В основном это молодёжь после ВУЗОв и техникумов. Теперь наш отдел располагался в реконструированных и отремонтированных трех трёхэтажных зданиях. Бывшие ведущие инженеры стали начальниками лабораторий и конструкторского отдела. К концу года стало бурно поступать с разных республик и заводов оборудование, сначала списанное. Но уже в восемьдесят восьмом году стали прибывать огромные ящики с новейшим оборудованием со всех концов Союза.

Весь наш двор был заставлен ящиками в два яруса. Подготовке помещений к приему такого количестве оборудования явно не справлялась, отставала. Одновременно с установкой нового оборудования нужно было демонтировать и убирать устаревшее, громоздкое, малоэффективное. Рабочих рук на всё явно не хватало.

Мне приходилось, например, следить и за проводкой электричества, подводкой магистралей сжатого воздуха и водяных труб, всё увязывать по месту, руководить демонтажем старого и установкой нового оборудования, принимать самому в этом самое непосредственное участие. С этой целью производились авралы, когда всё мужское население "привлекалось" к работам, одни работали больше, другие - меньше. Когда людей было ещё мало (в самом начале), то к авральным работе привлекались даже ведущие инженеры (разгружали и носили в кабинеты новую мебель).

67.

Весной восемьдесят седьмого года несколько "старых" сотрудников, в том числе и два наладчика, были уволены, как не справляющиеся с новыми требованиями и несоответствующие специфике деятельности отдела. На место уволенных наладчиков был принят новый наладчик Н.Н. Паршин - бывший учитель физики, мужик толковый, но с незначительным опытом работы в качестве наладчика технологического оборудования. К тому же Николай обладал одним физическим недостатком - полностью не владел одним глазом, что по моим понятиям, являлось препятствием в работе по специальности пятого разряда. Не знаю, как ему удалось пройти медкомиссию при поступлении на работу наладчиком. Здесь по-видимому роль сыграло то обстоятельство, что перед этим он проработал некоторое время по ремонту телевизоров и имел в этом отношении некоторый опыт. Узнав о его физическом недостатке я, естественно, наотрез отказался работать с ним в паре. Слишком велик был риск для меня и для него. Ведь нам приходилось иметь дело с напряжением в несколько тысяч вольт, хотя и двести двадцать вольт уже опасно.

За мой отказ работать с ним, на меня Паршин кровно обиделся, не поняв, что я ему желал, как лучше, не хотел чувствовать себя виноватым случись беда.

Обслуживание большей и самой сложной части оборудования я взял на себя. В моём обслуживании количество оборудования выполняющее различные функции, одних только наименований было около сорока штук. Здесь и электропечи с программным управлением процессов термообработки и лазерные установки, установки вакуумного напыления и всевозможные автоматы такие, как автоматы для нанесения и проявления фоторезиста, экводистиляторы, установка для очистки воды и т.д. и т.п.

Пожалуй больше всего мне пришлое повозиться с комплексом, с ласковым названием "Лада". В этот комплекс в упрощённом варианте, входит: установки нанесения и проявления фоторезиста, две печи инфракрасного излучения и установка совмещения и экспонирования - всё это располагается в камере обеспыливания. Всего таких камер в моём заведовании было тридцать шесть штук. Сначала, когда я только устроился сюда работать, в одной из комнат лаборатории лежал грудой металлолома, списанный каким-о заводом, один из таких комплексов. С первого взгляда казалось, что он не подлежит ремонту, дорога ему только на свалку - всё было залито застывшим фоторезистом, изуродовано, с оборванными шлангами и проводниками и свалено в кучу. Никто не верил, что комплекс заработает и станет выдавать продукцию, хотя бы в небольших количествах. Писались акты о невозможности восстановления комплекса в рабочее состояние и заявления с требованием списания его с балансе лаборатории. Но этого сделать было нельзя, так как были затрачены на его покупку большие деньги и виновных было не нейти. Пришлось мне заниматься им. Промывкой всего от засохшего фоторезиста мне помогла лаборант-химик, всё остальное: чистке, подключение, сборка, ремонт, наладка, пуск и проверка в работе - дело моих рук и головы. Мне приходилось на ходу изучать установки входящие в комплекс, их взаимосвязь, весь процесс и сам принцип действия.

Я не думал, что работать с фоторезистом очень опасна. Моя беспечность привела к тому, что я заработал себе гастрит и считай еще легко отделался, могло быть хуже. Работая с таким ядовитым, вредным веществом трудно было предостеречься от попадания его в организм. Но о вреде фоторезиста я тогда не думал, работа была прежде всего. Не прошло и месяца и "Ладу” было не узнать. "Лада" заработала, правда из четырёх имеющихся каналов (агрегатов) пока работать можно было только на одном - первом, но этого было вполне достаточно, чтобы обеспечивать готовыми пластинами не только свои потребности, но и других. Остальные агрегаты находились пока в резерве.

Начальство нашего объединения принимая работу комплекса были удивлены и обрадованы, что он работает и выдаёт продукцию. Тут же на профсобрании (без моего присутствия на нём) мою фамилию занесли в список для получения земельного участка под постройку дачи, а вскоре меня выбрали в Народные заседатели в районный суд.
Накануне Великой Октябрьской революции мне, одному из отдела, вручили пригласительный билет в Концертный зал на праздничный вечер для представителей предприятий и организаций Калининского района посвящённый семидесятилетнему юбилею революции.

Короче говоря, мой авторитет среди начальстве рос до тех пор, пока я ни в чём не перечил начальству. Но настало время и мне сказать, что я думаю. Естественно, ни за какие коврижки нельзя было меня заставить по скупиться своими принципами, идти против совести и чести, но пока ещё мнения наши не расходились. По крайней мере то что я видел и знал не противоречило моим понятиям справедливости и законности.

68.

В октябре я двадцать дней пробыл в отпуске, посетил по туристической путевке Грузию. Четыре дня пробыл в горном посёлке Пасанаури, один день - в Тбилиси и пятнадцать дней - в Новом Афоне. Подробности об этом замечательном отдыхе описаны тетради-дневнике за номером четыре. Из отпуска, как всегда, я привёз несколько зарисовок и фотографий. В этом году мне посчастливилось дважды побывать в манеже на художественной выставке живописных работ Б. В. Щербакова по личному приглашению художника. После отпуске в отделе начали устанавливать новое оборудование.

В отремонтированные помещения оборудование затаскивалось на второй и третий этажи через окна со двора и с территории завода "Арсенал". На второй этаж со стороны "Арсенала", затащили: две громоздкие длинные установки инфракрасной термообработки конвеерного типа 02СТ и такую же длинную электропечь ПЭК-8, кроме того электропечь для сушки керамических изделий (немецкая) КС- 400. На третий этаж установили три автомата трафаретной печати АУТП. К весне восемьдесят восьмого года новая лаборатория тонкоплёночной керамики была готова выпускать продукцию.

Начало поступать новое оборудование и в лабораторию керамических изделий. Кроме полуавтомата для литья керамических деталей под давлением-902, были установлены две печи композиционных паст, две установки для литья керамической плёнки, электропечь диффузионная однозонная СД0-125, электропечь сопротивления шахтная, вакуумная СШВЭ-1, 25/25. Помимо того, что основное время уходило на установку, подключение, изучение описания и схем, чертежей, наладку и регулировку нового оборудования, приходилось ещё отвлекаться на ремонт и регулировку уже действующего оборудования. Так только за два месяца - с двадцать пятого апреля по двадцать пятое июня восемьдесят восьмого года приходилось несколько дней по двенадцать раз отвлекаться на ремонтные работы раннее установленного оборудования.

69.

В восемьдесят восьмом году "Перестройка" заговорила о себе уже в полную силу. Вошли в моду такие словечки как "альтернатива", "плюрализм мнений" и другие, пришедшие к нем "из-за бугра". Повсюду, в том числе и у нас в "Поиске" начали вводиться всевозможные "новшества". Может быть первые ростки демократии мы начали принимать слишком серьёзно, что было неприемлемо начальству, но как бы там ни было, с этого года отношение ко мне со стороны начальнике отдела А. Четчуева стели резко портиться. Надо сказать, что по мере того, как рос авторитет нашего двадцать пятого отдела, росла и популярность А. Четчуева у начальства "Поиска". Видимо принимая все заслуги отдела только исключительно на свой счёт, на свои организаторские способности, он всё больше стал зазнаваться и отделяться от тех. от которых, по существу, зависела теперь его карьера и успех.

Всё чаще он стел покрикивать на людей, смотреть не подчинённых свысока, с пренебрежением, стал разговаривать "начальственным" тоном. Отделу действительно было чем гордиться. К этому времени продукция -датчики чувствующие уколы при фехтовании - разработанная в нашем конструкторском бюро и изготовленная в лабораториях отдела, была признана во всём Мире. Получила высокую оценку и другая продукция. К нам "посыпались" заказы из многие предприятий.

Первый раз мы с Четчуевым не сошлись во мнении по поводу пожара в нашем предприятии, на основной площадке в пригороде "Медвежий угол". Там сгорел имущественный склад. Обвинялась одна из кладовщиц. На собрании решался вопрос о сборе денег для покрытия части ущерба. Денежную компенсацию должна была внести кладовщица. За сбор денег ратовала Волкова, подруга обвиняемой, работавшая в нашем отделе кладовщицей. Мнение разделилось, несмотря на то, что акция исходил сверху, от начальства института. Я выступил против сбора денег до выяснения обстоятельств дела и наказания виновных, если такие найдутся. Ведь мы лишились не только спиртового и другого важного материального снабжения на неизвестное время, но и рабочей одежды, мыла, необходимых для нормальной работы. Сверху была дана команда "собрать необходимую сумму", а мы заупрямились, пожалуй, впервые в открытой форме. При голосовании деньги наотрез отказалась вносить. Четчуеву, видимо, за этот бунт, здорово попало. С этого дня и начались наши трения.

В течение нескольких дней я из передовика превратился в изгоя. Моя фамилия была вычеркнута из с списка на получение дачного участка в районе Белоострова под Ленинградом. Моя кандидатура в Народные заседатели в суде также была замене на другую. Дальше - больше. На общем собрании НПО "Поиск", куда я был делегирован собранием нашего отдела, вместе с начальником А. Четчуевым и парторгом, я выступил и голосовал против выдвижения на руководящие посты некоторых из числа старого состава, не справлявшихся с работой, не смотря на то, что их рекомендовал райком. Кроме того я предложил оставить тогдашнего директора, человека уже преклонного возраста, не на пять лет, как предлагалось, а только на три года, в качестве директора Объединения.

Новые времена и события тех лет требовали новых людей на руководящие должности, людей более молодых, энергичных, а не людей из "застойного" периода. Правда, с директором у меня всё же номер не прошёл, большинство меня не поддержало. Что касается выбора людей в Совет, то здесь большинством голосов было поддержано моё предложение. В Совет НПО "Поиск" вошло несколько человек из рабочих. Конечно же такая инициатива с моей стороны не понравилась многим из администрации Объединения, да и нашего отдела, поэтому я стал постоянно испытывать зажим и не доброжелательнее отношение. Хорошо ещё с начальством приходилось сталкиваться довольно редко. Работа у меня была интересной, я любил её и выполнял с удовольствием, а к тому как ко мне относятся, любят или не любят меня - мне было абсолютно безразлично.


(продолжение следует)