Зимний изгнанник

Второй раз я встретил Роддинга на вершине западной башни его замка, где он сидел, упершись локтями в каменный парапет, и смотрел на падающий океан снега. Из светлой пелены над зубцами гор рождались неисчислимые хлопья и бездумно кружились, залетая к нам на порог, крутясь и падая, исчезая наконец в ста локтях внизу, в столь же непроницаемой мантии тумана. Роддинг издали выглядел совсем хрупким, но держался, как повелитель, будто его руки, обманывая взор мертвенно-белыми линиями, скрывали возможность обернуть саму погоду и изгнать тучи навсегда; пусть такое впечатление было неправильным, пусть он никогда даже не помыслит о таком, но хозяин в своей твердыне имеет определенное право на гордость.

Я сказал приветствие, и Роддинг отреагировал точно так же, как раньше: он даже не обернулся, чтобы посмотреть. Вместо этого он провел ладонью изящную дугу от края до края снеговой завесы, назвал меня по имени и спросил без церемоний:
- Красиво, ты согласен?

И для порождения зимы, каковым был мой приемный друг, господин и спаситель, это белое выцветшее покрывало, рой падающих по спирали насекомых не мог выглядеть иначе. Я соглашался с ним, отчасти, но не принимая душой мерзлого ветра. Мой спуск сюда, в отличие от пугающего скольжения по ледяной дороге год назад, испытывал меня на прочность сами разными ухищрениями сурового климата гор, злых твердых скал и еще более хитроумных ловушек диких зверей. Сказать, что я был рад, когда круглолицый слуга молча растворил дверь в Туманокрепь, значит не сказать ничего. Я был настолько бледен, что уже напоминал восставшего из земли призрака, я просил: ну пускай проскользнет мимо хоть отблеск чего-нибудь зеленого или желтого – цветов лета – и мечтал об одном: о прекращении колючего вихря и согласен был даже на гнусные иллюзии горных фонарников; лишь оказавшись внутри, можно было немного помечтать о теплой комнате возле камина. И обществе хозяина. Но не одновременно: он не любит огонь, не терпит никаких проявлений жары – дитя глубокой зимы, отзвук того дня, когда ледяная королева увидела солнце и познала недолгое удивление, на кратки срок перестав морозить землю. Нужно действительно родиться в центре метели, нужно иметь отцом глыбу льда, чтобы вот так просто сидеть на вершине башни, на безумном ветру, и радоваться вечной мерзлоте!
Очень скоро забрать меня пришел очередной молчаливый служитель, и я пошел следом, оставив мечтательного Роддинга у парапета. Мы оба знали качества лицемерия. Остаться рядом с ним и делать вид, что его чувства проняли меня, что я не дрожу от холода – вот это лицемерие. Он, хороший друг и отличный король, все понимал и принимал без слов.

На протяжении коридоров мы шли молча, пропуская запертые двери и обширные пустые комнаты, а тот, кто вел меня, ступал совершенно бесшумно. Слуги пугают иногда, кажутся немыми, никогда не говорят – сказать им нечего, и этот культ тишины удивителен. Они бы и следов на песке не оставили. Другие уровни, иные времена, так похожие на видения прошлого моего посещения. Рассматривая очередной открывшийся взгляду туманный зал в сводчатой арке, я отвлек внимание и когда обернулся назад, проводник бесследно исчез. Значит, решил я, он выполнил свою роль и доставил меня на место. И это действительно было так. Увидев дверь из массивного бурого дерева, я сделал шаг за эту дверь, войдя в отведенные мне покои.

Вспоминай теперь. Теплая вода – роскошь! - огромная чугунная ванна с мордами легендарных зверей на массивных ногах, треск дерева в огне – все здесь, комната так напоминала мой старый кабинет, что стоило закрыть глаза, и я оказывался в ушедшем мире заходящего солнца, а вовсе не в Туманокрепи Роддинга. Точно такая же треснувшая линия под потолком, как и в детстве, старая раковина с высохшей паутиной и облупившимся краном. Все здесь… Весь кабинет - хранилище редких экспонатов, музей, полный неоцененных ценностей: бронзовая сеть немыслимой работы, изящная шкатулка с рельефом, шахматная доска из красного дерева с золотыми метками, человеческий череп. Лежит ковровая дорожка, ведущая к зеркалу в медной раме, а с зеркалами нужно быть осторожнее.

Нет, комната, ты меня не сможешь обмануть. Ты так похожа на апартаменты, где я жил год назад, что простительно и спутать. Но вещи лежат по другому, потолок другой, форма сходна – а детали разные.

Сначала ты была пуста, как брошенная коробка, только в стенах смутно видны изгибы. Потом меняешься, заполняясь вещами, вынутыми из моей памяти. Допустить вольность во взгляде, дать зеркалу превратиться в дверь, которая ведет в ту же самую комнату о трех деревянных шкафах, с гобеленами, свечами-самосветами и дорогой из ковра. Чего увы, недостаточно для того, чтобы не расшибить себе лоб о предательскую поверхность и слушать гудящий медный звон рамы.

Отражение кабинета? Роддинг знает, какую ложку меда хотят его гости. Ничто не мешает ему наслаждаться одному своим царством по крови, где буквально никто не сможет сосчитать миллионы снежинок, за ними еще и еще. Но когда-то снегопад должен прекратиться, верно? Останется только туман внизу и дымка наверху, с которыми хозяин прекрасно знаком: ни один самозванец не посмеет отобрать у Роддинга его мир, потому что никто не сможет найти красоты во всех аспектах этого зимнего уныния. Только сам он. Что за жизнь? Не знаю и не хочу знать, я не царь, я только гость.

Ползут и накладываются друг на друга мгновения второго исхода: печально-теплая первая половина и злобно-снежная вторая. Зеркало, конечно, разворошило память, а все здание, его толстые стены - более чем реальные предметы обстановки, испускающие дух благородной древности. И это солнце, которое сияет ярко в небе и проникает в окна, и весь коридор в огне. С какой бы стороны окно кабинета не находилось, на этой стороне мира свет всегда светит прямо сквозь него.

Исход не был похож на бегство и суетливую спешку год назад, этот рассчитан и спокоен. Вспоминаю, как я плыву. В кабинете горят лучи закатного пламени. Красное дерево наливается густым вишневым оттенком раскаленного металла. Остальное - цвета падающего солнца, инструменты на столе – оттенка крови. Хорошее начало для выхода! И поэтому, слегка поворачивая рисунок с рунами перехода, я всплываю со дна на поверхность. Минуту или даже больше закат дарит мне свои последние лучи. Потом я долго-долго иду, во всех смыслах поднимаясь, и вместо солнца, я знаю, ожидают только снежные тучи, тучи без конца и края. Я чувствовал усиление холода и видел, как бесцветный туман выплывает со стороны и медленно колыхается, рябит в воздухе между мной и моей дорогой, превращаясь в людские фигуры. Но и те непрочны: опадают, перемежаясь образами клыков и рогов. Появляется и гаснет золотая дорога. А ведь он почти меня обманул! Падает оземь темная сущность , разбивается, теряя свою форму, и на мгновение я четко вижу далеко внизу фигуру летящего фонарника. Оступаюсь на камнях, пытаясь убраться с утесов на какую-нибудь ровную площадку. Когда я продолжаю путь, вокруг начинают снова формироваться иллюзии. Слышен нечеловеческий смех.

Вскоре меня призовут. Пока свободен. Я должен посмотреть на себя. Мне дана комната, что похожа на дом, в ней тепло и тихо, и я должен оглянуться.
- Это ты мне нашептываешь “взгляни на себя”? – упрекнул я большое зеркало. Оно отвечает мне взаимным недоверием: не отражает лица, только обстановку комнаты. Двигаю рукой в паре дюймов от поверхности стекла: мне кажется, или там действительно смутная тень моей ладони, отзвук тени? Оно издевается. Но постойте – в кабинете, в ящике стола, было еще одно зеркало, поменьше. А вдруг?
Подбегаю к столу и нахожу внутри круглый яркий медальон. Открываю его и качаю головой в разочаровании. Сколько раз, не упомню, я желал увидеть себя в отражении – какую печать наложил на меня облик вынужденного скитальца. Пульсирующие красные вены? Морщины, свет неземного знания или сажа из поднебесья?
Осталось только пожать плечами и задвинуть маленькое зеркальце, не оправдавшее моих ожиданий, в крышку стола.

Роддинг проявил доброту ко мне, когда я свалился, простите меня за шутку, как снег ему на голову. Я был у него в долгу, но рассказывая истории о жизни внизу, в недрах кабинета, я свой долг оплатил. Так сказал мне он сам, довольный, предлагая в ответ дар вечного гостеприимства.

Устав прозревать снегопад, он уйдет с башни в недра замка туда, где иней покрывает каменные стены. Но если он захочет поговорить, то пошлет слугу призвать меня в один из светлых морозных залов, обитых белым материалом – нетрудно понять, какой цвет его любимый. В холодный для меня зал… но для него-то он будет жаркой, перегретой дырой. Распахнутое окно с одной стороны, пламя с другой: каждому хорошо в своем отечестве. Однако он будет стоять прямо, в мантии с великолепным льдистым отворотом и торжествующими светло-синими глазами.

Давно, когда пространство было еще юным, из какой-то трещины в реальности выполз первобытный человек и покачал головой, изумляясь неведомой земле и странной погоде. Но едва пришло время, шаги странных существ достигли ушей человека, и тот забеспокоился. Горы возносились со скрежетом, пятнами падал туман, все происходило очень быстро, и прежние навыки человека оказались не к месту. Тогда он понял, что нуждается в помощи, пока мир взрослеет. Он протянул руку.
Одно существо спасло человека, и тот остался в долгу. Прошло время, и существа сами стали людьми. Все дальше идет вереница истории, связанная неоплаченными долгами и вечной добротой между теми, кто сумел свое бремя побороть.

Воздух звенит от приближения. Волну подхватывает мебель и хитрое зеркало, мелко дрожа. Через два или три удара сердца напряжение сходит на нет, в дверной проем заглядывает бесстрастная голова. Без единого звука меня зовут на встречу. И я покидаю комнату до лучших времен, поглаживая на прощанье медное зеркало – я тебе не верю, обманчивая конструкция, но скоро вернусь.

(2015)