Полёт над Иудеей

Он был очень болен, запредельно болен. Он признавался, что с вечера, ложась спать, уже не надеется назавтра проснуться. Но некогда могучий организм скрипел, и с каждым рассветом оживал, чтобы дать своему мозгу еще и ещё раз попытаться понять – зачем жил? Звали человека Михаилом Ивановичем, и был он еще недавно очень ответственным работником на атомной электростанции. Крещен Чернобылем, повенчан с Семипалатинским полигоном и повит саваном Новоземельских радиоактивных полей. Он и внешне – белоголовый, высокий – похож на Келдыша, а уж внутренне богат, как Британская энциклопедия. Я вообще не заметил, чтобы Михаил Иванович чего-нибудь не знал.
А свела нас судьба в тамбовском местечке Инжавино, в санатории на реке Вороне. Места лесные, дремучие, там еще остались брошенные деревни, жителей которых потравил Тухачевский во время бушевавшего здесь Антоновского восстания. Мы уходили с Михаилом Ивановичем за десятки километров от поселка, от железной дороги. Как-то наткнулись на горку полуистлевших противогазов. Мой спутник долго и интересно рассказывал мне об устройстве дыхательного клапана, поднявши дырявую резиновую маску.
А потом он заболел, внезапно и так серьезно, что не мог подниматься. Мне пришлось ухаживать за Михаилом Ивановичем, хоть главный врач санатория и предлагал ему перебраться в городскую больничную палату.
Вот в те дни я и ощутил всю мощь ума этого человека. Если совсем недавно я даже подтрунивал над ним, даже пытался – о, ужас! – показать свое превосходство, то теперь день ото дня осознавал собственное ничтожество. Я не знаю где, в каких заведениях готовят таких великанов, но теперь понимаю, почему Советский Союз был впереди планеты всей. Именно потому, что у него был Михаил Иванович и целая плеяда блестящих ученых и практиков.
В те два десятка дней, что я провел с Михаилом Ивановичем, полностью поменялось для меня мое мировосприятие. В какую область знаний в размышлениях ни уходил Михаил Иванович – он всякий раз открывал мне новый мир. Оптика, медицина, история, астрология в его подаче стали для меня настоящим университетским курсом. Я поначалу не мог понять – зачем он скурпулёзно, хоть и доходчиво, раскрывает передо мной суть предметов. А потом стал понимать, что Михаил Иванович просто подводит итог жизни, разбирается в самом себе:
-Зачем жил? Мне восемьдесят восемь лет. Где-нибудь в аравийских песках живет какой-нибудь бедуин , какой-нибудь погонщик верблюдов Абу Ахмат. Мой ровесник, не видевший в жизни ничего, кроме верблюжьих горбов, песков и верблюжьей колючки. И вот сейчас лежит он где-нибудь под войлочным пологом в походной палатке и рассуждает : зачем жил? Доставил ли людям радости , принёс ли горя? И вспоминает Абу Ахмат
как и я сейчас, слова Хайяма:

«Ты зовёшь эту жизнь суетою сует?
Так прожить предстоит тебе тысячу лет.
Не грусти о минувшем – оно не вернется.
Не мечтай о грядущем – в нём радости нет».

И я должен признать, мой друг: Абу Ахмад счастливее меня. После него не останется отравленной земли, радиоактивного пятна на пол-Европы.
-Но вы-то тут при чём, Михаил Иванович? Вы вообще теоретик, чистый физик, - пытался успокоить ученого я. Он слабо махнуло рукой:
-Что есть физика? Выскажу вам крамольную мысль, за что раньше сам себя изгнал бы из науки. А вот теперь, ближе к порогу бытия, всё отчетливее осознаю : физика – это лишь очень малая часть метафизики. И смерть – это всего лишь переход человека из мира физики в мир метафизики. Это как порвать бумажную стенку. Сейчас ты здесь, а через минуту – уже по ту сторону дыры. И вот там настоящая физика только и начнется!
-Вы верите в потусторонний мир?
-Вопрос поставлен неправильно. Наверное, вы имели в виду Царство небесное. То есть – вы спросили: существует ли метафизика? Отвечу вам, как закоренелый материалист: да, существует. Хотя бы на уровне отрицания.
И дальше Михаил Иванович доходчиво и с несокрушимой логикой доказал мне наличие Царства небесного. Я спросил дальше:
-Но тогда надо признать, что Бог существует. А вы только что сами назвали себя закоренелым материалистом.
Михаил Иванович некоторое время молчал, словно собираясь с мыслями,и заговорил совсем о другом:
-На Тайной вечере Христос сказал апостолам: «Товарищи! Завтра мы войдем в Иерусалим. Поскольку тамошнее население ждёт и чтит меня, захватить власть в городе нам не составит труда. Ты, Петр, подначишь толпу и захватишь дворец царя Ирода. Ты, Иоанн, сделаешь то же самое с резиденцией Понтия Пилата. Апостолы Яков и Фома,вы организуете захват Синедриона и арест первосвященников. Наша задача – захватить власть в Иудее в течение одного дня, четырнадцатого числа месяца нисан. Иначе нельзя: вчера еще было рано , завтра будет поздно.
И апостолы сделали по слову Христа. Лишь только Он подъехал к городским вратам на ослике, как толпа с криками «Осанна подняла» его на руки и понесла ко дворцу.
А в это время другие топы, водимые апостолами, быстро занимали синагоги, учреждения и службы столицы Иудеи. К исходу дня власть в городе и стране перешла к Христу и апостолам. В косых лучах заходящего солнца легионеры, перешедшие на сторону революции , поставили перед сидящим на престоле Ирода Христом трех преступников, со связанными руками и повязанных между собой : Понтия Пилата, царя Ирода и первосвященника Каифу. Толпа позади бесновалась и кричала «Распни их!».
…Михаил Иванович умолк и забылся. Я затаил дыхание. Такого изложения евангельской истории мне слышать еще не приходилось. А больной откашлялся, и продолжил. Уже глуше, с нотками явней горечи от собственного рассказа:
-И тогда подступил к Христу апостол Иуда и сказал : - Авва, нынче день Пасхи, и обычаи отцов учат нас прощать ради праздника одного преступника. Кого из сих троих Ты милуешь нынче?
И тогда Христос обратился к народу:
-За кого просишь, народ Иудеи?
Но море народное выплескивало к подножью царского трона неделимое : «Распни их!» И тогда Христос сказал апостолам и всем людям на площади:
-Кто не со мною, тот против меня. Подчиняюсь воле народа и приговариваю всех троих к смерти.
И так закончился четырнадцатый день весеннего месяца нисан. Три креста поднялись на Голгофе, а во дворце царя Ирода приступило к работе новое правительство Иудеи во главе с Иисусом. Иуда стал его премьером, апостолы – наркомами и судьями трибуналов.
В Иудее наступило тысячелетнее царство Христа…
Михаил Иванович опять откашлялся и спросил:
-Вы хотите, чтобы я верил в такого Христа?
-Но ведь Он… не такой! – осмелился сказать я, еще оставаясь в оцепенении от рассказа. Михаил Иванович горько улыбнулся, и тень легла на его лицо:
-А разве я поведал что-то новое для вас? Я ведь ничего не придумал, не так ли?
-Так-то оно так,- ответил я, - но ведь вы явно подменили Христа на Вождя.
-И что изменилось ? – уже лукаво спросил Михаил Иванович. – В первом случае – Бога распяли. И всё полетело в тар-тарары. Во втором случае – Бог распял. И всё рухнуло туда же… Я вам признаюсь : больше всего мне хочется теперь поменяться местами с Абу Ахматом.
Михаил Иванович замолчал и забылся. Он не пришел в сознание и в сумерках его увезли в районную больницу. Не знаю, почему, но уже поздно вечером я взял такси и уехал в Тамбов. В два часа ночи я летел рейсовым бортом на Харьков, а внизу электрическим разливом плескались города. Сверху невозможно было понять – Воронеж ли это, Белгород, или уже Иерусалим