Чашка чая

 Приятный дымок легко летающих флюидов апельсина разогревал сложившуюся атмосферу продроглой осенней муки. Где-то вне гремел шум телевизионных проекторов, отзывались тщедушные голоса новостных сообщений, но мне, если только сейчас я была мною, как обычно, а вообще редко было хорошо и всё равно. Стоит начать тёплое, хоть и грустное для меня, но повествование о прошедших ночах.
Я всегда считала, что маленькое суеверие в виде апельсинового, байхового чёрного чая мне никогда не помешает в разборках и тяжёлых думах о бытие. Вместе с этим давно позабытым лакомством вспоминается самый лучший в моей жизни год, в котором мне удалось поучаствовать. Хоть тогда я и не понимала, что значит проклятая бессонница, истинное предательство, горючие слёзы и солоноватый привкус выступающей крови, и быть может, именно в этом заключалась его уникальность. Кружка обжигает ладонь, наиболее отчётливее проступая на линии сердца и на пальце Солнца. Я желаю исповедаться перед самой собой.
Мои, как ни странно, первые друзья и недруги заключились в своём начале только ровный оборот назад. Эмоции, чувство, что захватывает сначала губы и щёки, расплывающиеся в неестественно для меня весёлой улыбке; затем дрожащие руки, чьи обе стороны потеплели, судорожно пишущие что-то, и только потом необыкновенная вялость в уставших, напрягающихся членах, и особенная, лёгкая, словно перо фазана, невероятно чувственная, горячая и будто сладкая охватывающая нега чуть ниже рёбер.
И именно с тех радостных мечтаний мне полюбил палящий день и резвый ветер в ушах, качающаяся беседка качелей. Я и тогда была за всю жизнь единый раз ребёнком - сколько? Два, три, четыре месяца? Я сама сделала из себя сущим, наивным дитя, которое вскоре погубила, ибо это показалось мне верным решением - правоверным оружием холодно, мёртво. Но полно раскаяний: чем дальше, тем глубже.
Стихотворения запомнили девичий лепет и меняющийся слог, истории же оттеняли разум, заполняя не безумным, но бешеным желанием. Сколько же всего я тогда открыла, а ныне похоронила в прахе, в пепле и страданиях. Чай остывает, а сама суть ещё где-то внутри, с первым глотком.
Может, сейчас? Нет, нет, не время ещё, не долго. Только близко к полночи, а до неё и до первого экстаза... Прошедшее лето до сегодняшнего дня лишь труха, память, и счастье. Оно было начато с одним пакетиком апельсинового чая, а закончилось слишком давно. Нет, помню - мне не жаль и я не прочь такого, так как больше и не будет. Не будет яркой краски и чёткого контура на бумаге, не будет этого сладкого "Ever be", или, ещё лучше, лавандовых полей около Парижа, где трудятся прекрасные незнакомки. Ты помнишь? Верю, уж и я для тебя позабыта и чужда.
Я закончу и начну вскорости, не спеши, помедли. Да, для меня эта червонная упаковка вроде бы простого, хоть и ароматного чая - есть вечное счастье, утерянное детство и любовь. Теперь есть "здесь и сейчас", а раньше верным выходом было, как казалось, прошлое. Пропади ты пропадом, лезвие! Быть может, ты ещё хранишь на своих острых гранях мою отчаянную кровь? Двадцать три минуты до новой эры меня, чуточку счастливрй, а порой и чуточку тоскливой. Прекрасная музыка памяти, чёрные чернила, шелест в другом мире и предвкушение изысканного конца и начала.
Где же ты теперь, о изгой собственных надежд? В последнее время ты был зол и несчастен - я хотела тебе было помочь, но как и чем, уж прости? У нас более ни капельки общего, кроме старых переписок. Хочу причинять тебе боль не из мести, а из интереса. Да ну вас, голубчик, - скажу я вам однажды, - Столько воды с тех пор утекло, столько часов! И уже год, вы только представьте. Целый год!.. У меня есть чай, а у вас то самое панно на стене. Приедете, когда-нибудь, сделаете такое же?