Нарядное ведро с дегтем

Мой взгляд на окружающую действительность сильно сдвинулся за прошедший месяц. Мое тело переработало чудовищно большие объемы химикатов, сознание переливалось, меняло формы, я был у моря, я слышал чаек, я говорил с тем человеком. И город, в котором рос я, и родился, стал незнаком. Объемный ком любопытства сбил меня, мой мозг стремится к познанию себя. Данный период моей жизни приправлен самолюбием и эгоизмом, отвагой напускной, как видите, друзья, период непростой. Стремиться к абсолютной исключительности - абсурд в последней инстанции, но я хочу, и буду. И пусть смеются, дураком пусть кличут, я вытопчу свою тропу в ту чащу. Внутренность важна, и познавать ее - услада для меня. И приходя к скале той, навесной, и кинув взор безумный в пропасть, мечтает он увидеть там хотя бы лужу. Она и будет той самой тишиной неоднозначной, мелкой и бездонной, сидела в зале зрителем, на сцену выходила, еще она была суфлером. Она, являясь чадом множества пороков и достоинств, жила в нем с самого начала. Она - часть сущности его, Она несла его в руках, и от его же взора ускользала. В последнем акте, когда все верно движется к концу, наш индивид сорвется, со скалы.
Вот он в утробе, некогда зачат, после покинут и забыт. Оставлен он себе в распоряжение. Позже потерян, неумел, наивен. Далее зол, разочарован, не сдерживает слез. Тут он впервые испытал любовь. И был, конечно, предан. Отдал немало времени и сил, жалея самого себя. Устал, завесил шторы, лег - сознание погасил. Меланхоличные раздумья демоном больным прервались, в последствии он им же и спасен, но помощь демона - страшнее всякой пытки ангельской. Ах если б этого хватило, но нет - ему все было мало, отрезав веки индивиду, заставил смотреть как потрошит его, вытаскивая все скрытое наружу, и поднося к его лицу частички потрохов, раскатистым, подобным молнии гласом, демон вопрошал :"Зачем лицо воротишь, страшишься или стыд одолевает?". Салютный залп в груди раздался жертвы - по телу разбежался страх, и разлетался в каждый уголок побитого сознания. Сопровождалась эта увертюра криком, надрывным, скорее даже воем хриплым с кровью. Бранил и клял мучителя тот вой, не выносил он разрушителя руки. Сказать я затруднюсь, сколь долго эта пытка совершалась, в одном не сомневайтесь - ему та пытка вечностью казалась. От крепких стен отталкиваясь, по кругу циркулировало эхо с тем вопросом. Мучитель стоя над учеником, за шею его крепко ухватившись, взор властно направлял во внутрь. Тяжелое, гортанное дыхание прервалось, его сменило дыхание мустанга дикого, такое словно мехами раздувают печь, из тени к спасителю протягивались руки, но дрожь в них не увидел он, напротив, крепостью и силой наливались, мозолей не было и кандалов. С теплом и нежностью которыми наш индивид владел, обхватил те руки что низвергли тысячи умов, десятки тысяч, сотни, и помогали воспарить, увы, не столь же многим. Отвел от шеи их, не спеша встал и обнял врага он своего, благодаря за дружбу. Прожектора все устремились к жертве, стойте, не может быть, в искусственном свечении предстал пред нами он, но жертвы в нем не видно было, сменил он амплуа, оставшись сам собою, и выкинут поломанный был щит - меч на замену встал, второй. С дрожащим трепетом собрал частички с пола. Он преподнес к устам их, и прошептал слова, после которых выразил эмоцию принятия, не ту тупую, что из обстоятельств вынуждает - нет, но ту что взвешена была, свободной волей. А после взглядом одарил отцовским, и возвратил утраченное в брюхо. Перед уходом, с искренней улыбкой, обратился к другу:" Я ухожу к своей тропе, которая надеюсь взмывает к облакам. Благодарю тебя мой друг, и обещаю научиться танцевать. Я вспомню о тебе, когда звезда уйдет в закат."
Ах да, сорвавшись со скалы летел он к своей сути - отвратной, интересной, уныло-заурядной, аутентично-гениальной, и непреклонно тупой - противоречащий себе павлин.
И повезет, если он сможет долететь, до той поверхности, хотя бы до тонкой пленки этой глади, как водомерчик встать, вздохнуть расправив грудь и улыбнуться. И уповаю я, друзья мои, на то, что хватит сил, отваги и огня создать ему под той скалой хотя бы пруд, но с глубиной внушающей приятный страх, ведь он - итог, всей пьесы, кульминация, конец, последний вдох. Верх всех мечтаний - узреть под эшафотом тем скалистым, бескрайний океан. Создать нечто абсолютно новое, ни на что не похожее - невозможно, в самом широком смысле этого слова, во всех. Но это не значит что и не нужно к этому стремиться.
И разрушитель, без сомнений, творцом себя назвать имеет право. И деструктивность называть уделом слабых - ничто иное как проявление страха. Боязнь лишиться дедушкиного фрака, из рук переходящего в другие руки, боязнь дожить до перемен, привычного узреть уничтожение. Скрижали новые людей пугают, доводят до истерик.
Как можно, не смотреть вокруг, дверей не видеть, и не пытаться разглядеть. Как можно довольствоваться щелями в полу.