Паровой человек

 Как всегда после знойной ночи с прекрасной нимфой - неутомимой любовницей леди Кэт, молодой профессор инженерного факультета Филеас Аарон Уэйнрайт встречал первые лучи солнца, сидя в роскошном дубовом кресле со львами, и беспрестанно смолил, подобно тем стройным кирпичным трубам заводов Ист-Энда, которыми он любовался в окно своей фешенебельной квартиры на Ислингтон-Хай-стрит. Подобно смогу, из огромного раструба граммофона в форме цветка, валила и негромкая шипящая музыка: любимая композиция Филеаса - "Аппассионата" Людвига Ван Бетховена. Рассвет приветствовал город, ядовито-зелёным заревом пробираясь через туман, окутавший продрогшие убогонькие дома. Нимфа сладко спала. Ее грудь высоко вздымалась, как у умирающей птицы; но если она и умирала, то от любви. Из одежды на ней были лишь горчичные кружевные митенки да длинные жемчужные бусы, перекликающиеся с серебристыми волосами. Ее аристократическое лицо и безупречное, словно выточенное из нефрита, тело, купались в мягком жёлтом сияние, циклопическим глазом встроенной в резное изголовье кровати лампы.
 Кровать - среди прочих предметов интерьера, таких как: кресло, камин, трельяж, заполненный книжный шкаф, - являлась главной достопримечательностью холостяцкого логова Филеаса; и в этом, поистине исполинском ложе, нимфа казалась ещё более хрупкой, чем на самом деле была: точно фея в плену великана.
 Филеас всегда выбирал себе таких женщин - изысканных, утонченных, сильных и в первую очередь схожих тем, что все они, безусловно, занимали высокое положение в обществе, а значит,  способны были выносить и вскормить здоровое, образованное дитя.
 Да, женщин у Филеаса было много, но плотский аспект его мало интересовал: воспринимал он их исключительно как станок по производству новых людей. По его подсчетам, к началу грядущего года на свет должны появиться как минимум шесть или семь будущих гениев инженерной мысли. Он искренне недоумевал: почему всякие ублюдки размножаются как грибы и воспитывают маньяков, насильников и убийц, а мощнейший потенциал великих умов - обреченно томится в чреслах. Оплодотворить как можно больше самок, бросить как можно больше семян в пока ещё благодатную почву - было лишь придаточной целью, частью большого плана по спасению человечества от скорой неминуемой гибели.
 Сам же план заключался в том, чтобы искусственно воссоздать человека; пусть не из плоти и крови - а из стали и пара, но человека: существо, способное мыслить, желать и действовать, руководствуясь заложенными в него инстинктами.
 Всю свою жизнь Филеас пробивался с ним сквозь плотную толщу мрака в лице научного комитета, и вчера, наконец, пробился, подобно этому яркому свету, что ворвался через окно спальни и нарушил священный сон божественной леди Кэт.
- Ох, Филли... - она нежилась в шелковых простынях, как кошка, и на лице ее отражалось счастье. - Никогда и ни с кем я не получала такого удовольствия, как с тобой.
Филеас, казалось, не обратил на нее никакого внимания. Он угрюмо молчал и время от времени причмокивал трубкой.
- Знаешь, а сегодня ночью ты так пыхтел, ну прямо как паровоз.
Леди Кэт - девушка воспитанная в пуританской семье - являлась истинной нимфоманкой, и любые разговоры эротического характера здорово ее забавляли. Явно довольная своей шуткой, она озорно смеялась, чем немного смягчила печального лорда, каким Филеас выглядел в своём кресле.
- У меня паровой двигатель вместо сердца, - сказал он скрипучим голосом, не поворачивая головы, и это мало было похоже на шутку.
Леди Кэт уловила тон; лицо ее потеряло живость, искры в глазах поблекли. Подтянувшись к спинке кровати, она всматривалась в его гордый профиль, растворяющийся в дыму.
- О чем ты думаешь, Филли?
- Что? - зашевелился Филеас; он не привык к тому, что женщины интересуются его мыслями.
- Каждое утро ты сидишь в своём любимом кресле, куришь свою любимую трубку и мучишь одну и ту же пластинку. О чем ты думаешь, Филли, глядя на эти трубы?
 Филеас призадумался. Леди Кэт производила впечатление не глупой особы и наверняка была способна его понять. А иногда, она и вовсе казалась ему особенной, отличной от других дам, изнеженных и высокомерных. С ней он даже немного уставал: если, конечно, слово "уставал" было применимо к его персоне.
- Я думаю о Земле, - ответил он, выпустив смачное кольцо дыма. - О Земле и о людях, ее населяющих. О их душах, затянутых алчностью и тщеславием, как затянуто смогом небо. Да, черт возьми, я думаю и о нем! О небе! За последние десять лет - я ни разу не видел его голубым. Всюду, куда не плюнь - паровозы, паромобили, пароходы и пар, пар, пар. Серая груда туч легла на тяжелую крышку гроба, коим стала для нас Земля. Мы живём, - то есть, мы умираем в эпоху наивысшего расцвета человеческого начала в нас - животных; в потомках древних обезьян, как вещает старина Дарвин. Мы забыли об этом. Мы разлагаемся, мы гнием, кормим червей прогресса своими собственными предрассудками и думаем, что достигли пика. Но если это вершина, если это она - я хочу спуститься обратно, в джунгли, в лоно дикой природы и быть грубым и неотесанным; хочу охотиться, убивать. Я хочу вдохнуть чистый воздух! Хочу видеть рядом с собой людей, а не разодетых в дорогие костюмы пугал. Да что вабще эти господа могут знать о жизни?! Они были на самом дне? Прогуливались ночами в порту Ист-Энда? Посещали опиумные курильни или, хотя бы, злачные кабаки и бордели Уайтчаппела? Жертвы цивилизации. Отопительные котлы хитроумных капиталистов. Изнеженные обществом мягкотелых аристократов и падких на титул женщин, чьи ребра трещат и ломаются под корсетом, они заглатывают наживку: впитывают в себя все низменное и пустое, все то топливо, на котором работает огромная капиталистическая машина. И оно бурлит, оно ищет выход, и оно валит клубами чёрного дыма из их цилиндров. Люди-трубы. Нет - люди-трупы. Через сто или двести лет планета превратиться в одну сплошную большую свалку, выдыхающую миазмы в космос. Вот поэтому я и создал "Парового человека"!
- О боже, Филли, они убьют тебя! - обеспокоенно воскликнула леди Кэт. Ее голубые глаза неожиданно посерели, словно в них тоже курились трубы.
- "Паровой человек" - будущее Земли, - продолжал Филеас; он упивался своим творением и сделал вид, что ее не слышал. - Способный к продолжению рода и  жизни в условиях глобального загрязнения, он был создан в лучших традициях современного инженерного ремесла. Клин клином, как говорится. Ему не нужен не кислород, не пища - все работает на пару! Смазку для шестерен и топливо, думаю, раздобыть будет не проблема. Короче: те же цели, другие потребности. Да что я тебе рассказываю, я сейчас все тебе покажу!
 И он показал ей то, от чего у всех членов научного комитета повыпадывали монокли из глаз. А после, холодным дождливым вечером октября, когда Филеас возвращался домой, у парадной его дома на Ислингтон-Хай-стрит до него донесся сыпучий голос:
- Мистер Уэйнрайт!
Филеас обернулся. К нему скоро приближался хромой господин в высоком цилиндре.
- Доброго вечера, мистер Уэйнрайт, - голос сыпался, как песок. - Я иду за вами от самой Хайбери-Филдс... Ну и быстро же вы бежите.
- Вы следили за мной?
Господин неподвижно стоял, опираясь на трость с резным набалдашником в виде головы обезьяны, и зловеще молчал, будто ждал следующего вопроса. Глаза его были скрыты под полями шляпы, о которые разбивались капли дождя, а резкие черты в области рта говорили о частом проявление жестокости у этого человека.
- Кто вы такой и чего вы хотите? - твёрдо произнёс Филеас.
- Я ваш поклонник, профессор, - господин гадко осклабился, обнажив хищный ряд зубов, и поднял лицо. Он был точь-в-точь похож на мартышку со своей трости.
- Вы верите в бессмертие души, мистер Уэйнрайт?
- Что?
- Если да, то тогда почему гибель человечества кажется вам такой ужасной? А-а! Вижу: начинаете понимать. Обезьяна, однажды опьянев от бренди, никогда к нему более не притронется, а вы, мистер Уэйнрайт, я смотрю - крепко подсели.
- Что...
- Снова не понимаете? Что ж, тогда я скажу вам так: сильные пожирают слабых!
 Сталь блеснула во мраке и, на глазах у снующей толпы, убийца нанес Филеасу несколько молниеносных ударов в область сердца. Филеас упал на колени и горячие струи пара хлынули из его груди. Люди вокруг позастывали, разинув рты: они приняли убийство за представление. Убийца катался по мостовой и жутко вопил, держась за ошпаренное лицо. Прохожие продолжали глазеть; и только одна дама в красном капоре упала в обморок, как все внимание тут же переметнулось к ней.
 Филеас согнулся, как червь, и попытался закрыть раны руками. Одна из струй так и била о землю, укутывая Филеаса в туман. И все было бы ничего, если б последний удар не повредил ему поршень-сердце, гоняющий пар по телу. Филеас умирал; и умирая, он увидел перед собой глаза очаровательной леди Кэт - ясные, голубые, как небо, о котором он так мечтал.
- О чем ты думаешь, Филли?
- Я думаю о тебе...