Потерпевшему от Кураева

Православный инквизитор Кураев разработал награду для персонажей своих публикаций.

На днях в Италии обнаружился двойник тверского иеромонаха Иакова Степкина.

"Итальянский священник лишился работы, заявив в телевизионном интервью, что дети, большой частью, сами виноваты в педофилии, а гомосексуальность — это болезнь. Об этом сообщает 7 октября CWN.

"Я могу понять педофилию, но я не знаю насчет гомосексуальности", - отметил о. Гино Флейм в интервью телеканалу La &. По мнению католического священника, "некоторые дети ищут любви, потому что они не получают ее дома". Они хотят от священников утешения, и некоторые священники "уступают".

В католической Архиепархии Тренто отреагировали быстро, подчеркнув, что заявление священника "ни коем образом не представляет позицию Архиепархии Тренто и отношение церковной общины в целом". В архиепархии сообщили, что после интервью священник Флейм был отстранен от пасторской деятельности и ему запретили проповедовать".

Тверской иеромонах тоже пояснял, что на самом деле мальчик приставал к нему.

БЛОГ ПРОТОДИАКОНА АНДРЕЯ КУРАЕВА, 9 октября 2015 г.

Кто обиделся?

Православные критики диакона Андрея Кураева говорят, что он подрывает доверие не к РПЦ МП, а к православию как таковому. Согласимся с ними в том, что признаем: о. Андрей начал дискуссию о православии как таковом. Причем, начал так, чтобы всем было интересно. А богословие — оно вообще таково, что становится интересным «всем», когда удается всерьез оскорбить хотя бы некоторых. Даже у Иисуса не получалось иначе.

Сам о. Андрей это понимает прекрасно, но ему некогда объяснять: действовать и объяснять свои действия — это две разных работы, а тут дай Бог справиться хотя бы с первой. Поэтому я решаюсь хотя бы слегка взять на себя вторую. Тут, надеюсь, не помеха, что мы с о. Андреем верим в разные православия.

Итак, к чему же конкретно подрывается доверие, если это не только РПЦ МП?

Доверие подрывается к сословию духовенства. Или так: к духовенству, которое держится как сословие, то есть как изолированная корпорация. Такого духовенства и за пределами РПЦ МП хватает.

Духовенство любит держаться корпоративно и отделять себя от «мирян». А тут приходит о. Андрей и прямо гвоздями вбивает в мозг, что такое поведение свойственно психопатам разной степени общественной опасности. Еще раз повторю: не жуликам, а именно психопатам.

Светские люди тоже плохо понимают эту мысль о. Кураева. Они привыкли воспринимать жуликов церковных, особенно архиереев, точно так же, как жуликов светских. Им кажется, что корпоративная закрытость духовенства — автоматическое следствие главного закона коррупционного бизнеса «денежки любят тишину». Но такое мнение опровергается опытом малых церковных организаций, где бизнеса — и денег — почти никаких, а корпоративная замкнутость духовенства — в лучшем виде. Это в миру прав Карл Маркс, и экономика впереди. А в религии экономика всегда догоняет психологию, а за психиатрией ей вообще не угнаться.

Если духовенство держится с мирянами как «пришельцы среди нас», то здоровая реакция на такое поведение — задуматься об изоляции таких «пришельцев» от общества. Это проблема, от решения которой простых верующих должны освободить правоохранительные органы и система здравоохранения.

Таков лейтмотив о. Кураева, а я с ним очень всерьез не согласен, но только в одном: по-моему, верующие, — если они верующие в то, во что верую я, но не верует о. Кураев, — должны освободить себя сами, а не ждать помощи государства.

Лебедь-мутант

Отец Кураев, видимо, первым описывает явление психопатологизации целого сословия — духовенства, обособленного от остальных верующих условиями своей жизни. Это такое духовенство, которое служит за деньги, а не работает на светской работе.

В такой сословности, самой по себе, нет ничего криминального или психопатологического. Но много опасного. Поэтому раннее христианство ее не очень одобряло. У апостола Павла есть рассуждения о том, что он бы имел право не работать, которое дано еще в Законе Моисеевом, но ему лучше работать — на светской работе.

Там, где христианство становилось государственным культом, профессиональное духовенство возникало с неизбежностью. Тут появлялись свои сложности, но они не могли становиться катастрофическими. Между профессиональными служителями культа и всеми остальными сохранялся некий континуум: общество в целом жило одними и теми же ценностями и было все в целом заинтересовано в том, чтобы какая-то его часть занималась этими ценностями, не отвлекаясь. Эта часть, в свою очередь, понимала, чего от нее хочет общество, и старалась соответствовать. Поэтому, под пристальным и компетентным взглядом общества, она была способна к самоочищению. Эта способность проявлялась где-то лучше, где-то хуже, но понимание правильного и неправильного было общим для всех — и для клириков, и для всех остальных. Между духовенством и обществом возникало социальное разделение, но не возникало разрыва в понимании добра и зла.

Если бы не возникало даже и социального разделения между клиром и паствой — как это было у апостола Павла и в раннем христианстве, — то для разрыва в понимании добра и зла не было бы даже почвы. Теперь почва появилась, но различия понимания базовых ценностей на ней все равно не вырастало — атмосфера не позволяла.

Атмосфера сменилась тогда, когда общество стало секулярным. Секулярному обществу как целому вообще никакие священники не нужны. У него свои властители дум, ему хватает. А у священников в нем только два пути: либо маргинализация по небольшим группам верующих, как это и было в первые века христианства, — либо… А что «либо»? Тут ведь большой вопрос. На него отвечает воинствующий ислам, когда пытается сокрушить секулярное общество. Но куда уж нашему прикормленному «политическому православию» до шахидов и моджахедов... А тогда что?

Тут и начинаются бесконечные неловкости рук и многочисленные мошенничества. В западных странах, даже самых секулярных, проблема хотя бы смягчается тем, что общество привыкло к большому количеству попов в собственной среде. Идут два параллельных процесса: попы пытаются убедить общество, будто без них оно лишится чего-то, о чем стоит жалеть, а при этом и сами пытаются измениться и адаптироваться. Это нормальный социальный процесс. На постсоветском пространстве иначе: исторически — теперь уже «исторически» именно это — попов на нем не было, и им надо суметь по нему расползтись впервые. Это совсем другая задача.

Подавляющее большинство разумных людей, включая верующих, но материально не заинтересованных, увидев столь грандиозную цель, задаст только один вопрос: Зачем? Если нет паствы, то зачем столько пастырей?

Другая часть не менее разумных людей, включая неверующих, но сочувствующих, — и включая о. Кураева, — скажет: Затем, что будут пастыри — тогда и паства к ним соберется.

Рассуждающие так формально правы: русская пословица говорит, что минимум прихожан собирается даже вокруг бревна, если на него надеть фелонь. Спорно тут только то, какова будет ценность такой церкви. Нормальный церковный порядок предполагает строительство церковных общин снизу: сначала собирается община, а потом она сама и из своей собственной среды выбирает кандидата в священники. Но для этого община должна состоять из сознательных христиан, а не потребителей ритуальных услуг, которые соберутся вокруг присланного к ним профессионала религиозного бизнеса.

Миссионерство о. Кураева привлекало публику к тем попам, которых штамповало начальство. Выходило успешно, хотя неказисто. Но лет двадцать назад многим казалось, что это трудности роста. Тогдашней молодежи, как надеялся о. Андрей, предстояло через десяток-другой лет превратить гадкого утенка в прекрасного лебедя. И вот сегодня мы созерцаем того лебедя, грандиозного лебедя-мутанта.

Огромные человеческие потоки, переполнявшие РПЦ МП в 1990-е годы, большей частью вылились обратно — «расцерковились». А те, что не вылились, — вот они-то как раз застоялись, зацвели, забродили и запахли…

Этому ли учили их миссионеры с отцом Кураевым во главе? — На словах, конечно, чему-то другому. А по факту — как знать.

Генетика поповских мутаций

Миссионерский расчет о. Кураева мог бы оправдаться в России исторической. Там общество знало, чего ему хотеть от попов, там духовенство было бы под компетентным общественным контролем. Но, как мы сказали выше, в постсоветской России внешняя среда изменилась. А изменение внешней среды обладает мутагенным воздействием. Вот попы и мутировали. Новое поколение не стало исправлять грехи старого, а стало брать новые и новые высоты, до которых смогло дотянуться, стоя на плечах воспитавших их советских церковных гигантов.

В стране неверующих можно набрать верующее духовенство, но только в малом количестве. Хватит для секты, но не для массовой церкви. А для массовой церкви нужно брать, что дают, — значит, неверующих. И, главное, все духовенство нужно готовить так, чтобы для служения вера не была нужной. Верующий человек в такой компании возможен, но случаен, и его наиболее вероятная судьба — быть выплюнутым из «системы», как это произошло и с о. Кураевым, или быть ей перемолотым, как это тоже едва не произошло с тем же о. Кураевым (когда он подолгу засиживался в позе Шалтая-Болтая на раструбе этой мясорубки).

Окружающая среда массового духовенства в нерелигиозной среде состоит из денег. Не из людей и их денег, как в стране с религиозными традициями, а денег просто, отчужденных от тех, кто их принес. Да, есть очень много бедных деревенских приходов, где денег нет. Но и жизни там тоже нет. Там нет карьерных лифтов, а есть, напротив, кладбище поповских карьер: это места ссылки и заключения, ид;же поповский плач и скрежет зубов.

Зато там, где деньги есть, — сверхрентабельный бизнес. Чем более население нецерковно, тем более оно суеверно, и тем легче тогда зарабатывать на его суевериях. Заложенные в 1990-е годы основы такой экономики описаны Николаем Митрохиным. То, что добавилось к этому в «тучные нулевые», через несколько лет будет описано какими-нибудь журналистами по материалам Следственного комитета. Сейчас эти детали нам неважны.

Важно другое — то, из-за чего светским людям так непонятна жизнь РПЦ МП и так неприятна нынешняя критика ее о. Кураевым. Им непонятно, почему среди множества прегрешений церковного руководства нужно делать такой акцент на гомосексуализме. Увы, иначе нельзя: такова фундаментальная особенность изучаемой психопатологической группы.

Нарциссизм и гомосексуализм

Очень трудно объяснить светским людям, как устроено руководство массовой церкви для нецерковного населения. Попробую это сделать в несколько стадий, двигаясь от привычного к «пришельцам среди нас».

Итак, этап нулевой: представляем себе коррумпированного чиновника внутри властной вертикали. Теперь методом последовательных итераций будем модифицировать этот образ.

Итерация первая: отменяем всякий финансовый контроль со стороны правоохранительных органов, оставляем финансовую ответственность только внутри «вертикали». — Денег сразу не просто больше, а они меняют качество: они встраиваются в обмен веществ, как наркотик. При этом ощущения двойственные: недостижимая для светского чиновника или коммерсанта безмятежность по отношению к внешним угрозам, но из-за этого и панический страх перед старшими по «вертикали» — страх наркомана быть изгнанным из его искусственного рая.

В светской коррупционной «вертикали» такое состояние достигается на куда более высоких этажах, а в церковной — уже на уровне настоятеля небольшого, но не совсем захолустного храма. Административные перспективы тут, однако, невелики. Можно стать благочинным, можно менять храмы с менее богатых на более. Единицы могут достигнуть высоких должностей в аппарате патриархии. Но на этом и все. Если ревнуешь о дарованиях б;льших — нужна следующая модификация образа.

Итерация вторая: безбрачие. — РПЦ МП приходится внешне следовать общеправославному стандарту безбрачия епископата. Представим себе, что чиновникам, начиная, допустим, с федерального уровня, предписывается безбрачие. Представим себе еще, что они подчиняются этому требованию; кто-то все равно содержит каких-то женщин, но официально нельзя, да и коллеги за такие обманы не уважают. Вопрос: для какой молодежи карьера чиновника будет представлять интерес? Скорее, гетеро- или, скорее, гомосексуальной? — Ответ очевиден. В Церкви тоже всегда его знали, но внутри традиционного общества всегда было достаточно контроля за этим. Гомосексуальных искателей архиерейства бывало много, но было кому их отфильтровывать или хотя бы отсеивать после рукоположения. Протаскивающие своих кандидатов «голубые лобби» бывали возможны, но редко и ненадолго, и чаще в монастырях, чем в епископате.

Но в самом проекте «массовой церкви для безбожников» все эти механизмы контроля не предусмотрены, а новых не придумано. И не может быть придумано: потому что нет разумного основания полагать, будто священник-гомосексуалист должен хуже понимать, что приятно публике, чем священник-аскет. Так что еще вопрос, кто из них двоих в такой церкви «более лишний». Недаром чуткий к потребностям жизни Николай Митрохин предлагает узаконить гомосексуальность духовенства.

Начиная с этого места, прошу особого внимания тех, кто критикует о. Кураева за дискриминацию гомосексуалистов.

Третья итерация. Поставим себя на место гомосексуалиста, думающего, где делать карьеру. Вариантов, где никого не интересует сексуальная ориентация, много. Но есть один, где ориентация интересует весьма. Официально туда гомосексуалистам нельзя. Но это не беда: там много «наших». Сделать карьеру там помогут, а плоды той карьеры — потоки денег прямо из воздуха и власть над людьми. Работа непыльная, даже совершение бессмысленных ритуалов приятно: все время на подиуме, как прима на фоне кордебалета. Пойдешь?

Чтобы пойти, нужны некие особые черты личности помимо гомосексуализма. Нужно совсем не тяготиться враньем как образом жизни, нужно реально хотеть прожить свою жизнь ради денег и власти, нужно реально любить ритуалы публичного поклонения собственной персоне… Перечень неполон, но уже достаточно специфичен. Теперь гомосексуализм из него можно даже и исключить: он желателен, но не обязателен. Обязательно лишь не забывать, кто в доме хозяин, и подыгрывать гомосексуалистам в удовлетворении их специфических нужд. Тогда тебя тоже возьмут членом клуба.

У нас получился обобщенный среднестатистический портрет церковного лидера или претендента на лидерство в массовой церкви для массово безрелигиозного населения. Этот портрет можно заменить одним психиатрическим термином: злокачественный нарциссизм (по Кернбергу).

Психиатрическая диагностика имеет большую эвристическую силу. Она тут позволяет предсказать и объяснить другие черты — те, на которых в последнее время сосредоточено внимание журналистов:

Садистическое и эксплуататорское поведение пациента “морально оправдано”, по крайней мере, для самого пациента. …такие пациенты … реагируют сильной яростью на попытки поставить под вопрос “оправданность” их жестокого и эксплуататорского поведения. Эти пациенты как бы идентифицируются не просто с садистическим убийцей, …  но с жестоким божеством, с бесчеловечным и эгоцентричным богом.

— Надо спросить у рядового батюшки, не знает ли он, о ком это написано.

Но кстати о батюшках. Они не гомосексуалисты, а с ними все равно не так просто. Во-первых, это описанная выше денежная наркомания; она актуальна для всего среднего командного состава. Для младших священников, которые ничем не управляют, денег в наркотической дозе нет, но есть проза жизни: светская профессия, если она была, забыта далеко позади. Страх потерять работу – пусть и не сверхприбыльную, но стабильную и непыльную, — вполне достаточен, чтобы стать невротизирующим фактором, заставляющим переносить как должное унижения от начальства и с легкостью подвирать прихожанам.

Поэтому очень поверхностно судят те, кто сейчас говорят о феодальном рабстве попов у архиереев. Такое феодальное рабство было болезнью госцеркви в дореволюционной России. А в нашем обществе от экономического принуждения осталась лишь внешняя оболочка, под которой внутри — психопатологическая зависимость наркомана от садистического лидера. Самые наркозависимые тут отцы настоятели. Будучи далек от мысли обидеть кого-то лично и имея в виду разъяснить лишь преобладающий психологический тип и интенсивность их зависимости от преосвященных патологических лидеров, могу привести в качестве аналогии только статус наркозависимых проституток в нелегальном борделе. Поэтому и столь труден стал подвиг пастырского служения — особенно для пасомых.

А для высшего начальства гомосексуализм — просто характерный, но необязательный симптом. В принципе, гомосексуализм может иметь весьма разную психологическую подоплеку. Злокачественный нарциссизм — довольно редкая патология, и потому люди «архиерейского» типа среди гомосексуалистов редки. Интенсивность «архиерейской» гомосексуальности зависит от степени развития патологии. Для нарцисса объект либидинозных стремлений — он сам. По мере усиления нарциссической патологии возрастает привлекательность собственного пола в сравнении с противоположным. При более сильной патологии возникает гомосексуальная педофилия, т.к. нарциссический образ себя — это образ младенца. Еще более сильно выраженная патология вообще пресекает сексуальную активность. Такой вот континуум, где гомосексуальность в центре.

Потому и «голубое лобби». А от голубого лобби садо-мазохистические приводные ремни распространяются на все духовенство. Вся эта масса средних и младших командиров инвестировала свои душевные силы в то, чтобы не замечать своего истинного положения.

Отец Кураев показал, что если некое сословие в нерелигиозном обществе претендует на особую неотмирность, то с таким сословием и на самом деле должно быть что-то особое. Скорее всего, это какие-то мутанты — система патологических групп с нарциссическими лидерами и садо-мазохистическими механизмами управления.

Вилка миссионера

Миссионер о. Кураев продолжает верить в Церковь, которая с большой буквы, и поэтому не боится разрушать то, что он так убедительно описал. Совершим мысленный эксперимент: представим себе, что о. Кураев победил, и все представители описанной им системы управления куда-нибудь испарились. Что дальше?

В итоге «второго крещения Руси» народ стал еще дальше от христианства, чем был при советской власти. Второго карт-бланша на «православное возрождение» он не даст. Если продолжать имитировать государственную церковь, то даже рывок начала 90-х повторить не удастся. Но не будем ограничивать наше воображение: предположим, что мы смогли бы возвратить тот народный энтузиазм. И что тогда? Не то же ли самое, но с другими именами и, может быть, в более спокойных формах, вроде того, что было при прежнем патриаршестве?

Строго говоря, проблема создания государственной церкви в абсолютно секулярном государстве не имеет решения. Нестрого говоря, ее можно решить выращиванием описанных выше «мутантов», но не очень надолго — до разоблачения. Но даже зная «систему» изнутри, миссионер может этого не понимать. Он в ней нашел для себя свой наркотик — возможность «пасти народы», используя ту известность, которую смог накопить лишь в компании тех самых патологических лидеров. Высокое удовольствие «пасти народы», даже если оно называется миссионерством, — это все-таки тоже садо-мазо, как нам объяснил Эрих Фромм. Поэтому освобождение из патологической группы — такой же сложный процесс, как завязать с наркотиками.

В этом вилка миссионера: если хочешь широкого влияния, то изволь зазывать туда, где тебя этим влиянием соблазнили. А если хочешь проповедовать православие, то не бойся оказаться в секте. Если ты не очень наломаешь дров, то придешь в ту же самую маргинальную еврейскую секту, в которую пришел Иисус, и которая сохранится на земле до скончания мира.

Епископ Григорий (Лурье),

"СНОБ", 12 октября 2015 г.