Марьянка

               
                1

    Раньше, еще до Чингиза, все деревушки русицские, были земляным валом обнесены. От ворогов эти валы спасали, да и от зверья всяческого. Не кажного  чужого за вал-то запускали. Так, еже ли, кто по торговому делу или еще чаво надо. Хоть на слухах-то и не говорилось, но больше всего люди, нежити боялись. Тока, чо ее бояться-то было? Еже ли нежить хичная, она и так добудет кого ей надо, а ежели не кровожадная, так и бояться нечего, она завсегда рядом живет. Больше-то слухов разных распускали, чтоб народ туда-сюда не колобродился, да чтоб по боязни своей лихих дел не надумывал. А человек без страха-то и не человек, в то время получался, а чисто тебе зверь, будто. Вот как могли, так и огораживались, жилища свои оберегали. И ров вырывали вокруг деревушки, да воды с реки, али озера запускали, кому как сподручнее бывало.  Все одно нежить, людишек тормошила как могла и когда хотела. Ни ров с водой, ни вал земляной удержу на эту нечисть не имел. А про ворогов и говорить нечего, они свои дела кровавые, все на силу нечистую сваливали. Отобьются от них сегодня, так они завтра бычий пузырь на лицо натянут и опять лезут.
     Ну, а потом-то и валы, и рвы, все поровняло временем. Где люди, а где дожди, да ветра пристарались. Но и теперь, если деревня-то старинная, то, по околице если пройти, да приглядеться, то все одно, это сооружение обнаружится. Либо вал земляной осевший под тяжестью лет, либо ров уж почти и сровнявшийся, с общим земляным покровом.
                2
   Люди старые сказывали, как в таврической стороне, в деревушке небольшой, вдова жила. Собою-то красавица, но посля как мужа не стало, ни с кем больше не зазамужнилась. Дочка у нее осталась, от мужа-то. Вот и жили вдвоем, и  все посты соблюдали, и все поборы справно отдавали. Работали обе не покладая рук, все пряжу пряли, да вышиванием своим народу в радость старались. Мать Ульяна была темненькой от рождения и глазки как уголечки горели, а Марьяна, дочь, вся в отца была. Белая, да статная. И ростом не в мать. По лету-то, повадилась Марьяна за ров ходить, на пруд. Все туда девки-то ходили и парни тож не отставали. Но, не со всемя она туда повадилась. Как солнышко на закат, все домой в деревню, наиграются ужо, да на покой, а кто и со скотиной управляться. А она - туда, по задам огородов. Ляжет в траву, на берегу пруда и наблюдает, как божья коровка по стеблю травы ползет, доберется до середины стебля, начнет крылышки расправлять, а стебелек от ее движения и согнется. Ну, божья-то коровка и свалится на землю, а крылышки уже тонкие как кружева, выпустила. Начинает их назад заправлять, да снова стебелек искать, откудова в полет свой отправится. Солнышко закатное в волосах Марьяны игры играет, будто бы вся голова ее, золотым светом светится. А ей, любо тут. Потом, как солнышко сядет за деревья, она и разденется до рубахи исподней, да в воду идет тихонечко. А вода прямо туманом, как парное молоко теплая, ее встречает. Будто, заждалась водица, свою царицу. Глянула как-то Марьяна себе под ноги, а вода-то прозрачная, и увидела, что блеснуло что-то перед ногою. Она наклонилась, чтобы разглядеть получше, рукой в воде пошарила и достала колечко серебряное. А в колечке, жемчужина розовая оправлена. Удивилась Марьяна такой находке и обрадовалась. Стала думать, кто колечко-то обронил? Вроде как и некому. Нет в деревне такого колечка, ни у кого. Если б давно кто потерял, так вода бы илом, да песком занесла, а тут на виду, на мели лежало. Не удержалась, примерила. По пальчикам прошлась колечком-то. В аккурат на безымянный палец, правой руки кольцо и подошло. Поплавала в пруду, да уже и раздеться хотела, чтоб рубашку прополоснуть. Глянула, а на берегу, у ее одежды, парень сидит. Испугалась Марьяна, незнакомый человек-то, не деревенский. А он, поднялся и пошел прочь. Потом парень-то, ее по дороге домой догнал, и сказал:
–Ты, Марьяна, меня не бойся, я тебе худого не сделаю. Повстречаемся, да о жизни поговорим, пока не привыкнешь.
Смотрит Марьяна, а у него на правой руке, на безымянном пальце, такое же кольцо, как у нее. Поняла она, откуда колечко образовалось, снять хотела, да не вышло. А он опять говорит:
–Снять- то, всегда успеешь, а вот одеть снова, сумеешь ли?
И ушел не оборачиваясь. Всю ночь Марьяна спать не могла. Все перед глазами, парень стоял, незнакомец чудной. А сердечко, так и стучало.
–Будь, что будет!-
Подумала Марьяна. Но никому, о парне-то, сказать не посмела, даже и матери. И странно было то, что колечка на пальце у нее, будто бы никто и не замечал. Одна она им любуется. Мать-то, рядом сидит день-деньской, на руки смотрит на Марьянины, а кольца не видит.
      Отец Марьяны утонул на Волге реке. Туда уезжали мужики деревенские, по рыбу царскую. Надо было, от каждой-то деревеньки какой-то оброк снести, для царских, да для княжецких утех. Все вернулись, кто на Волгу поехал тогда. Только  Ульяна, ждала мужа, да так и не дождалась. Марьянка, едва ходить научилась, на ту пору. Погоревали, поплакали в деревушке-то, да че, слезами горе не утешить. Улюшка, так черного платка и не сняла с себя. Хоть и не нашли, тела-то мужнина, но душу-то не обманешь, знала, что нет его в живых.

                3
   Марьяна не любила веселья всякие, да празднества. Все больше за работой, да за размышлениями время проводила. Цельный день, узор для вышивания выдумывает, а потом скорее вышить старается. И рубашечки у нее, все вышивками узорчатыми вышиты, и рушники  тоже, все красотой приукрашены. Вот и коровку божью рассматривает, а сама думает, как бы вышить ее шелком, да так, чтоб как живая была. И рыбок в воде разглядывает, и водоросли всякие, чтоб потом в узор вышивки или в кружево вплести. Потому, с ней и не водились девки деревенские, что не по уму им, ее заботы. Будто чуток недоумочек она, для них казалась. А парням-то что, кому люба, так прибивались, а кому нет, стороной обходили. Но, не выбрала она, еще ни из тех, что ей кланялись и не из тех, что стороной обходили. Сама по себе и ни кто пока не нужен ей был, ни муж любимый, ни друг любезный.
    В то время, в пруду она утеху находила. Сперва поплавает она, пока светло, да солнышко освещает, а потом рубашку с себя снимет, да хорошо ее прополощет, в чистой воде и выжмет насухо. Выходила из воды уже по темну, да и одевалась тогда в сухое. Солнце как сядет, уже на свежем-то воздухе, холодновато приходится. Это пока в воде, оно тепло, да сладостно. Вода, за день нагреется, почти до утра теплая стоит в пруду. Тихо пар от нее струится, рыба в темноте плещется.
    Но не только, чтоб искупаться, да узоры чудные присмотреть, приходила на пруд Марьяна. Встречи с парнем чудным, ее привлекали и манили. Встречались они после заката и до самой утренней зари, не могли наговориться да натешиться. Понимала Марьяна, что не из людей он, да ничего поделать с собой не могла.
–Давай, Марьяна, я тебе свое царство покажу! Не бойся, тебе у меня хорошо будет!
–Да и не боюсь, я! Только, вернемся ли мы, к утренней зоре? Не вернусь, мамка ругать будет.
–Вернешься, не далеко пойдем, рядом с домом будем.
–Ты тогда, хоть имя свое скажи, да о себе расскажи, чей ты, откуда родом?
–Родом я, из вашей деревни, да не из этих мест. О себе рассказывать нечего, сама все видишь. А зовут меня, не знаю как, кроме тебя, меня и позвать некому. Не было, вокруг меня таких говорливых, чтоб звать начали.
–Все загадки загадываешь! А как же ты разговаривать научился, если поговорить не с кем было кроме меня?
–Так с тобой и научился! Когда любишь, все сможешь! Вот поэтому и зову тебя. Испытать хочу, любишь ли? Если любишь, примешь все как есть и все сумеешь преодолеть. Ну как, согласна?
–Согласна!
Приласкал ее, да приголубил, да словами сладкими приманил, паренек-то этот, житель мира запрудного. В деревне все знали о его существовании и поговаривали шепоточком о его делах, да проказах. Хотя и не больно он проказничал. И воду в пруду в чистоте содержал, зацвести, да ряской затянуться не давал. И рыбы по весне столько под лед пригонял, что прорубь руби, да через два аршина другую, делай во льду желоб и качай рыбу лопатой вместе с водой. Какой хозяин ушлый, так по восемь мешков за день накачивал. А как все ко времени приходилось! По весне-то  все припасы уже на исход уходили, а тут рыба свежая, ешь не подавись, сколько душе надобно. Бывало, конечно, не без этого, что бабенку, какую за подол в глубину потащит, или бычка унесет с водопоя, по лету. Но что сделаешь, так уж повелось. Самое-то главное, рта не разевать, да осторожнее быть. А коли зазеваешься, то кто тебе виноват. Судьба такая! Одним-то бычком, деревню не накормишь, а тут за бычка-то, вся деревня - и жарит, и варит, и солит. Рыба конечно пустяшная, пескарь, гольян, да карась. Но, для пустого брюха, лучше и не бывает. Стали, бабы-то Ульяне, за дочку говорить:
– Ты смотри, Уля, как бы потом плакать не пришлось. Марьяна на пруд по ночам зачастила! Не ровен час, беды бы не приключилось. И потонуть может и парни ухари еще те, подкараулят да и надругаются. Что ж, девка-то у тебя сама по себе гуляет! Все в ее годах, уже по парам разбились, всякий себе, да по себе и выбрал. А она все мордой крутит, смотри, как бы не докрутилась!-
А Ульяна хоть и переживала, за дочку-то, но в обиду давать тоже не хотела.
–За своими глядите, а моя дочь, уж как-нибудь и без ваших забот обернется!
Хотелось ей, с Марьяной поговорить, постращать, но как посмотрит на нее, так все слова и застрянут там, где родились. Смирная у нее дочка была, исполнительная. Все, что не скажешь, все, без оговорок и исполнит. Как тут с приказами полезешь? И стала она за Марьяной на пруд ходить. Видит, что девушка ушла и сама за ней сзади поплетется, да в кустиках схоронится. Понаблюдает за ней до потемок, да и придет домой пораньше ее. Будто бы дома была, да пряжу пряла. Так все лето и караулила. А дочка, с пруда, траву какую-то приносила. Похоже, как водоросли. Сушила, да выминала, да трепала день-деньской. Пряжу пряла из этой травки, тонкую как ниточка шелкова. А потом, узоры вышивала, да салфетки для барей, из этой пряжи ткала, да плела. А после Рождества, заметила Ульяна, что доченька толстовата, вроде бы как, в животе-то стала. По-тихому, спрашивать начала, без ругани, да слез. Ну и рассказала, Марьяна, всю правду-истину, про любовь свою несчастную к человеку водяному, не нашему. Что красив он, как зорюшка ясная и что нежен он, как пух лебедя и что верен ей, как солнце небу. Поплакали они двое, матерь с дочерью, да и стали ждать потомства.
Весной родился малец. Не знали люди наверное, а так только догадывались, да высчитывали, от кого Марьянка родить могла, если ни с кем в деревне не якшалась? Был один парень, вроде как на себя, грех хотел взять, чтоб не марали Марьяну, словами-то грязными. Да не поверил ему ни кто. Рожей, мол, не вышел, чтоб такую девку покорить.
Внучонок у Ульяны красивым, да здоровеньким родился. Только, вместо ножек у мальца, хвост рыбий оказался. Чешуи, врать не буду, не было. Умывались Марьяна с матерью, горючими слезами и утром, и вечером, и весь день. Не знали, что и делать с таким вот случаем. К попу понесли, чтоб окрестил, да имя дал. Поп-то пока молитвы читал, да все, что надо делал, а как дошло до того, чтоб в купель дитя опускать, чуть не бросил ребенка-то на пол церкви, увидев у него хвост рыбий вместо ног. На крещение отказ дал. И Марьяну анафеме предал. С нежитью в связи, обвинил. Так что и Ульяне в церковь дорога была заказана. А малец рос как грибок-боровичок. К лету, уже и пузыри из слюней пускать начал и улыбался всем, и радостным был. Марьянка души в нем не чаяла. Да только, как воду в пруду солнышко согрело, она снова там, пропадать начала. Как с вечера и до утречка. Возьмет парнишечку своего, уйдет к пруду и про мать родную позабудет. Так раз ушла и не вернулась. Мать забеспокоилась еще по ночи, соседей сзывать начала, что Марьяны с мальцом  дома нету.
    По утру, следочки-то Марьянины, прямо к пруду и высчитали. Платье на берегу, а рубашка исподняя, на ней видно была. Искали ее, и сетями весь пруд проходили, и неводами, и баграми. И в колокол били, что если, всплывет она, или малец. Но все попусту.
                4.
    Семь лет прошло. Ульяна, все глаза выплакала. В церковь ее допускать начали. Молилась и раскаивалась она, перед Богородицей подолгу на коленях стояла. И объявилась, Марьянка-то! И парнишечка с ней вместе, на ножках своих пришел. Подарков всяких Ульяне напринесли. Велела Марьянка матери, избушку свою продать, да с ней собираться. Но Ульяна не согласилась, из деревни уйти.
–Тут я родилась, тут и помирать буду! Как я, жизнь проживши, на чужие хлеба, да на новое место уйду? И не проси, Марьянушка, не будет уже по твоему!
Погостила Марьяна всего два дня. Обещала матери, через семь лет прийти. Раньше, мол, дороги мне сюда не будет. А Ульяна и рада радешенька, хоть через столько лет, да живая пришла Марьяна и внучонка привела, показать. Но люди- то, они завсегда пакостью набиты. Решили проследить за Марьяной, куда она с мальцом пойдет. Как пришла-то, не заприметили, увидали, что по улице идет, а откуда появилась, неизвестно. Ну, Марьяна-то, за околицу вышла, сына за руку держит, а любопытные за овином спрятались и смотрят, куда она дальше наладится. Только, налетел вихрь и запорошил все глаза, деревенским гляделкам. Пока глаза протирали, да отплевывались, Марьяны на дороге и не оказалось.
   Приходили бабы к Ульяне, спрашивали, что дочка-то рассказывала, как живет, да где обитает? А ей и сказать нечего. Не говорила дочка, ни о том как живет и ни слова, где обитает.
–Сказала только, что все у нее хорошо и что отец ее, вместе с ней живет, да внука нянчит.
Пожалела Ульяна, что не пошла с дочкой. Опять люди-то, ее сторониться начали. То, что наработает, навяжет, да навышивает, ни кто брать не хочет. Пришлось ей бедствовать, да горе мыкать. Одной куковать в старости тяжело. Но, назад не воротишь, семь лет - не срок, ждать стала. Появилась Марьяна, через семь-то лет, день в день и час в час. На руках у нее, дочка маленькая, красоты не писанной. А сама Марьяна, будто и не прошло семи лет, как была, такой и осталась. Одежды на ней, как и в прошлый раз, барские. Перстнями все пальчики разукрашены, бусы коралловые на шее переливаются. Серьги золотые, с розовыми жемчужинами. А Ульяна, уже и котомку собрала. Два дня, как в прошлый раз, побыла Марьяна, в родном доме, да и в путь собираться стала. Вышли они за околицу,  Марьяна рукой только махнула. Из-за леса, тройка лошадей, в коляску запряженная, выехала. Кони буланые, гривы по ветру развеваются. Села Марьяна с матерью и ребенком в коляску и понеслась тройка. Деревенские-то людишки, только пыль столбом и увидели. Долго говорили, да судачили, куда Марьянка могла, мать свою увезти? Не уж то к себе, в царство подводное? А кто и говорит, что живут люди-то в воде, за милую душу! Это нам, земным, все чудным кажется. А с другой стороны, как поглядеть, все быть может!
Позабыли бы, может и про Ульяну, и про Марьянку, если б не пришла в деревню посылка по весне, с кружевными рушниками, да с рубахами вышитыми шелками. Привез посылку, мужик на лошади, и всем раздал, и всем хватило. От Марьяны, сказал, подарочек. Чтоб, лихом не поминали. Кто, одел сразу, а кто и побрезговал, а кто, в сундук, для больших праздников приберег.
Если вдруг, вы в Твери будете, то обязательно зайдите, в музей народного творчества. Там, Марьянины вышивки, да кружева, до сих пор живут. И люди диву даются, красоты такой с тех пор, никто сотворить не может.