Машина

Есть вещи, которые я умела делать еще до приезда в Канаду. Например, переходить улицу на зеленый свет. Этому я научилась в Москве, учась в аспирантуре. В Ереване в те годы все смело шли на любой свет: зеленый, красный, пешеходы, машины... И всем это каким-то образом удавалось.

А приехав в Канаду, я научилась пользоваться банковской картой и водить машину. С картой я быстро разобралась. В первый раз только пересчитала сто долларов, которые мне выдал автомат и убедившись, что он не зажал, доверяю ему стопроцентно. С машиной было сложнее. Хотя экзамен по вождению я сдала с первого раза. Мой инструктор не надеялся, что я сдам. На последней до экзамена тренировке я сделала кучу ошибок, он очень расстроился, я постаралась его утешить. Я сказала, что у меня так всегда было в жизни: до экзамена, вроде, ничего не помню, а на экзамене соберусь, и все идет гладко. Он очень удивился, но так оно и вышло.    

Первое время я ездила неважно, то и дело сбивала боковые зеркала, то слева то справа, с прямо-таки удручающей частотой. Сначала я сбила левое зеркало, задев за грузовик. Грузовик не пострадал, а зеркало, отлетев на мостовую, распалось на части. Пришлось отыскивать их посреди улицы, остановив движение. Собрав все куски, оправу, коробку и само зеркало, которое, к счастью, уцелело, я отнесла их механику. Механик, мужчина пятидесяти лет, армянин из Еревана, воссоединив все детали, водворил зеркало на место и пожелал мне удачи.

Через неделю я, въезжая в гараж, задела столб и сбила правое зеркало. Правда, на этот раз удачно: оно не упало, а только повисло на электрошнуре. Я поехала к механику с болтавшейся с боку коробкой. Я спросила его, нельзя ли вообще обойтись без зеркал, они мне только мешают. Он покачал головой, возразив, что они вообще-то нужны и в них принято смотреть. Он прицепил зеркало и пожелал мне счастливого пути.

Через две недели я снова поддела столб, теперь уже другой, но с тем же успехом. Не помню только, какое зеркало отлетело, правое или левое, – прямо какое-то наваждение! Мне было даже неловко перед механиком, я сказала, что зеркало, видно, кто-то ночью сбил в гараже. Вечером оно еще было на месте, а утром смотрю – оно лежит на земле... Я старалась не смотреть ему в глаза. «Да, да, понимаю, конечно, бывает...» – говорил он, кивая головой. Он припаял зеркало и пожелал мне везения в жизни.

Вскоре, однако, случилась другая беда. Мы съездили в «African safari», что в двух часах от Торонто, и нас окружила толпа весьма воинственных обезьян, которые тут же взобрались на машину, а самый крупный примат сел на зеркало, и оно, отвалившись, упало наземь. Схватив его, он хотел было с ним умотать, но мы тут же подкинули ему банан, и он, бросив зеркало, стал есть банан.

Я вновь появилась в мастерской с зеркалом в руках, рассказав механику всё как было: как мы ездили в сафари, и на нас напала стая обезьян, и на зеркало села самая крупная, скорее всего, вожак... Механик посмотрел на меня с интересом. Я смотрела на него открыто и честно, мне нечего было скрывать. «Да, да, понимаю, конечно, вожак... », – говорил он, кивая головой, но без особой убежденности в голосе, что меня несколько задело. Я посоветовала ему съездить в сафари, где он ни разу не был, и прихватить с собой на всякий случай бананы.

Вначале мне нравилось возиться с машиной, я ее все время терла, сдувала пыль с нее, купала в моечной. Я с удовольствием наблюдала, как мой «Бьюик» медленно движется сквозь душевую весь в мыльной пене, и огромные щетки трут его со всех сторон, и наконец – вуаля! – он выходит на свет весь сверкающий, словно новенький. Мне даже в голову пришла одна блестящая мысль. Я подумала, что было бы неплохо, если бы вместе с машиной мыли также (по желанию, конечно) и водителя. Заходят машина и водитель синхронно в две кабины: в ту, что пошире – машина, а поуже – водитель, и выходят с другого конца – оба чистые и сияющие. Думаю, что в комитете по изобретениям и рацпредложениям заинтересовались бы моим предложением, если бы я к ним обратилась. Но я этого не сделала. И вообще стала реже бывать в моечных. Как-то потеряла к этому интерес. Теперь экономлю время и деньги – мою свой «Бьюик» под дождем.      

Когда из пешеходного, если можно так выразиться, состояния человек переходит в водительское, всё вокруг него кардинально меняется. Я по себе это знаю. Пока я была пешеходом, я смотрела на окружающий мир вполне миролюбиво. Голуби, бестолково снующие по мостовым, меня умиляли. Велосипедисты, неутомимо крутяшие педали, забавляли. Мотоциклисты, проносящиеся с ревом, восхищали. Полицейские особых эмоций не вызывали. Я обращала внимание на полицейского разве что если он был похож на Грегори Пека, или Бельмондо.

Начав водить машину, я поняла, что прежнее мировосприятие было ошибочным. Пешеходы на перекрестках нарочно волочат ноги, чтобы взбесить водителей. Мотоциклисты все как один – пижоны и выскочки. Велосипедисты – самоубийцы. Голуби – идиоты. Все, кроме меня, водители машин – клинические кретины. Я человек сдержанный, как мне казалось, постоянно ругаюсь, сидя за рулем.

Но хуже всех полицейские. Это такие сволочи! Стоит мне увидеть полицейского, я вся холодею, даже если ни в чем не виновата. Когда меня останавливает полицейский, даже если это вылитый Бельмондо, я теряю дар речи. Меня несколько раз штрафовали за превышение скорости, и всякий раз самым бесчестным образом. Вместо того, чтобы встать у всех на виду, открыто и честно, подлый коп, притаившись в кустах, выскакивал вдруг оттуда с этой мерзкой штукой – радаром, целясь в меня, как из пистолета, жуть!

Я, конечно, не всегда езжу в машине, а гуляю пешком для разнообразия. Когда я пешеход, меня возмущает водитель, сворачивающий на зеленый свет прямо перед носом. Когда я водитель, меня возмущает пешеход, прущий на зеленый свет прямо под колеса... Как, однако, непросто устроен человек, несущий в себе два противоборствующих начала, две логически несовместимые сути: водителя и пешехода. До сих пор не могу понять, что во мне сильнее. Наверное, все таки водитель, так как шагая по улице, я торможу перед знаком «Стоп».