10. по ухабам

 Весь вчерашний день Жора ходил под впечатлением прошедшей ночи, страстной ночи первой с Мариной близости. А в эту, перед поездкой на рыбалку, ему приснилось, что он торопливо собирается в дорогу,  обувается в чьи-то  старые поношенные кроссовки, долго ищет удочки, находит, но они страшно запутанные, начинает распутывать мучительно и безрезультатно, потом просыпается. Вспоминая и обдумывая сон, Сидоркина, неприятно царапнула ассоциация:

«Да ну, фигня! Она чудесная женщина», - успокаивал он себя, хотя поганый червячок сомнения уже залез «под шкуру» и начал грызть душу.   
«Как она виртуозна в постели! Кто-то, наверное, обучил ее всему. А может просто сама фантазерка?»
 
О следующей  встрече они договориться не успели. Утром Марина тихонько выскользнула из-под одеяла, торопливо оделась, поставила чайник, наскоро выпила чашку растворимого кофе и, не дав себя проводить, чмокнула в щеку только что открывшего глаза Сидоркина, сказала: «Я позвоню». 

Сидоркин  спросонья хлопал ресницами,  долго искал невесть куда запропастившиеся трусы, потом нелепо прыгая на одной ноге, одевал их; успокоился лишь, когда захлопнулась за Мариной входная  дверь.

«Эх, жалко, проспал!» «Ты меня на рассвете разбудишь, провожать не обутая выйдешь…» - вспомнились Сидоркину из  «Юноны и Авось».    
«Не обутая выйдешь! Не обутая... А жаль!»

Прошло  два дня, в течение которых Жора с нетерпением ждал звонка. Марина не звонила. Свой телефон она не оставила, объяснив это тем, что домашнего у нее нет, а на работу к ней лучше не звонить.  Трудилась она чертежницей в проектном институте,  строгое руководство которого относи-лось к посторонним телефонным разговорам сотрудников негативно.

  Их знакомство состоялось всего неделю назад в ресторане, где они с друзьями отмечали Серегино  возвращение из командировки. Серега – сосед по подъезду, друг с детсадовского возраста, а потом и одноклассник, недавно вернулся из Чечни. Вернулся совершенно другим человеком. За два месяца до этого, легкомысленный балагур и весельчак, он стал молчалив, замкнут и напряжен, словно тетива лука. Между бровями появилась жесткая складка, и первая седина тронула виски.  Его взвод потерял  пятерых,  да еще девять человек лежало по госпиталям. Видно, смерть и от Сереги гуляла  очень близко. 

  У Жорки настроение тоже было прескверное. Тридцать три – возраст Христа, а свершений? Ноль абсолютный! Вернее, все свершения со знаком минус. И вина во всем его, только его - глупость и самонадеянность. Совсем недавно от него ушла жена, уставшая терпеть его неверность, частые выпивки с друзьями, регулярное отсутствие дома; в результате - постоянные ссоры. Последовали  развод, суд и алименты. Несколько дней назад  его выгнали со службы из пожарной охраны – на него пришел административный протокол за незаконный лов рыбы, попросту – за браконьерство. Рухнула карьера. Псу под хвост пять лет заочной учебы в училище пожарной охраны. 

Без пяти минут старший лейтенант внутренней службы остался не у дел, за семь лет до пенсии по выслуге, без профессии, без семьи, в маленькой комнатушке коммуналки его бывшей родительской  квартиры, доставшейся ему после раздела по суду.

За окнами бушевал дикий капитализм с инфляцией, безработицей и безденежьем.  Что делать? Эх! Живем однова! Гуляй рванина! С голоду не помру! Слава Богу, пока силенка еще есть, в порту докеры всегда нужны, вагоны на станции можно разгружать. А может, в бизнес податься, почелночить -  в Китай или Турцию за барахлишком поездить? Да на рыбалке тоже можно подняться!  И Жоркина жизнь понеслась на бешеной тройке и все по ухабам. В основном, она складывалась из  трех  «р» - работа, рыбалка, ресторан.
 
  Пили сидя в душном ресторане,  много, но из всей их компании в шесть человек не хмелел только Серега, и Жорку водка брала слабо. На маленькой эстраде под аккомпанемент синтезатора, гитары и ударных, певичка недурно исполняла популярные шлягеры. За соседним столиком потягивали бренди четыре кавказца, а поодаль три миловидные дамочки сидели за бутылкой шампанского и постреливали глазками по сторонам.

   Короткая драка вспыхнула из-за того, что один из южан слишком настойчиво и оскорбительно, как показалось Жорке, стал приглашать на танец симпатичную стройную блондинку. Девушка отказывалась идти, а наглый брюнет настойчиво тащил ее за руку. Пришлось вмешаться.

  Джигиты оказались в подавляющем меньшинстве, и быстро с позором покинули поле брани. Прибывший наряд милиции, после того как Сергей предъявил свое удостоверение, извинившись, оставили друзей в покое.  Перед закрытием кафе галантные кавалеры: Сергей, Жора и третий их товарищ Леша, предложили проводить девушек до дому.  Жора пошел с одной из них, с той, которая одним взглядом сразу пленила его сердце. Звали девушку Марина. Она была ослепительно красива яркой белозубостью брюнетки, классической правильностью черт, бездонной глубиной черных жгучих глаз, таких, которые раньше поэты величали исключительно очами.

Жора предложил обменяться телефонами. Марина записала номер Сидоркина, но своего не дала, сказав, что на работу к ней лучше не звонить.  На следующий  день она выполнила свое обещание, и они договорились о встрече. И вот позавчера, наконец, Марина осталась у счастливого Жоры на ночь.

                *  *  *               
Когда инспекторы покинули борт, капитан вынес из машинного отделения старый ватник и рабочие брюки, подошел к пристегнутому Жорке, который в мокрой куртке замерз уже до посинения и спросил:

- Не побежишь, надеюсь? На вот - накинь вместо куртки. Околеешь. 
- Не сссбегу. – Пообещал Сидоркин, клацая зубами.

 Капитан открыл замок наручников.

Сидоркин благодарно глянул на Кифирыча, быстро скинул одежду, выжал ее и одел сухую.
«Удрать, что ли?» - мелькнуло у него в мыслях, но он быстро простился с  этим желанием. 
«Все равно найдут, и кэпа подводить не хочется, вроде не плохой мужик».

   Ближе к вечеру вернулась лодка с голодными, промерзшими на ветру инспекторами. Из кают-компании раздались громкие голоса, взрывы хохота и звон стопарей. Запахло борщом.

 День для охранников рыбных запасов выдался удачным. Протоколов выше нормы, погода хотя и прохладная, но сухая и безветренная. На берегу на базе отдыха, где начальником был в доску свой человечек, их ждала протопленная банька. Сегодня у них была явно белая полоса, чего нельзя сказать о Сидоркине. 
      
После ужина инспектора дружно вылезли на палубу, закурили, продолжая травить анекдоты и ржать, как табун жеребцов.            

Жора тихо сидел на корме. Этот  хохот был словно бензин, на его горящую обидой и досадой душу. Как он мечтал и надеялся после рыбалки, добравшись до города, оптом скинуть рыбу на рынке, дома принять горячий душ или, еще лучше, ванну, побриться, надеть отутюженный костюм, выйти на проспект, купить шампанского, бутылку «Арарата» и букет роз. Затем встретив, после рабочего дня возле института Марину, пригласить ее поужинать в ресторане, а потом продолжить вечер в его скромном, но уютном гнездышке.  Мечты, мечты, где ваша сладость?

Между тем, на борту «Стремительного» все засобирались в баню и инспектор Наглеев, заметя Сидоркина, опять не преминул поглумиться. Очень уж любил он это занятие, словно алкаш водку или наркоман дозу. Трудное детство под приглядом и придирками строгого отчима, или что иное сделало его таким, пожалуй, мог сказать только Зигмунд Фрейд, проведя свой знаменитый анализ, но док, к сожалению, уже успел покинуть этот мир задолго до рождения Ильяса. Ильяса, надо сказать, только по метрикам, а в жизни без тюркского «с», просто Ильи - Ильюхи Наглеева.

Проходя срочную службу на атомном подводном крейсере, Ильяс по полной хлебнул дедовщины, это тоже отразилось на его привычках и наклонностях. Вспоминая те годы, он с восторгом рассказывал, как поначалу ему, а потом и он сам ставил «банки» салагам, как пил морскую водицу из большого потолочного плафона, как драил писсуары зубной щеткой и про другие аналогичные забавы, бесспорно вносящие разнообразие в нудные корабельные будни. 

- Ну что, злостный, с нами в баньку пойдешь? Спинки потереть нам, мыло подать, заодно и сам помоешься. Может, грехи отмоешь  – ехидно хихикнул инспектор. 
- Не пойду – последовал короткий  решительный ответ.

- Куда ты денешься, можно подумать, мы тебя спрашивать будем. Пошли! – скомандовал Наглеев.
- Сказал не пойду, значит, не пойду!

- Ого! Да ты, я погляжу, гордый и смелый! Ну-ка, слушай сюда! Ты что, не понял, куда влип? Да я тебя сейчас просто кончу, шлепну, как гнуса помойного. На середку болота вывезу, в сетку с грузом замотаю, и скормлю налимам. Никто тебя и не хватится! 
   
Сидоркин еще более поскучнел ликом, даже слегка побледнел, но других признаков  страха не явил.
   
Надо предупредить  читателя,  что весь «Рыбнадзор» буквально три месяца назад  был разоружен. В связи с несколькими печальными случаями халатного отношения и злоупотребления, все табельные наганы и «ТТ», согласно приказу по Комитету Рыбного Хозяйства, были соответствующими органами изъяты и переданы в милицию. 

 Наглеев пережил это событие как личную трагедию. Пистолет был его фетишем, любимой даже не игрушкой, а скорее, одушевленным существом, без которого, кажется,  и спать Ильяс не мог - всегда клал его поблизости от кровати, а то и под подушку.   

Поэтому инспектор Наглеев вскоре обзавелся пневматическим – точной копией  пистолета Макарова. Постоянно носил его на поясе в новенькой кожаной кобуре. В минуты отдыха он ласкал свой ПМ, словно котенка или милашку.

Получив столь твердый отказ повиноваться, Ильяс разъярился:
- Тебе что, с нами мыться западло? Ну, все, гнида, пошли, я тебя кончать буду.
 
Он вытащил из кобуры свой ПМ, передернул затвор, и горящим взором вперился в жертву.

Жорка, конечно, не мог знать, что пистолет инспектора всего лишь муляж, копия боевого оружия.  Холодная, липкая волна обдала сердце Сидоркина, и  оно бешено забившись, начало падать в темную пропасть страха.

Проспиртованный, с явными садистскими наклонностями, вооруженный представитель власти совсем не был похож на шутника. Жора на собственной шкуре успел убедиться, насколько тот скор на расправу.

Но Сидоркин был не из тех, кого легко запугать. Тем более, вина его ни в какой мере не соответствовала тяжести угрожаемого наказания. В глубине сознания он понимал, что инспектор блефует - пытается нагнать жути. 

- Ну, пошли.
В голосе Сидоркина послышались ноты твердой решимости.   

- Иди на берег, палубу твоими мозгами марать не хочу – ткнул пистолетом в сторону трапа Ильяс. Но в интонации его речи уже не слышалось былой ярости.

Сидоркин направился с кормы в нос теплохода.

А Наглеев, когда обернулся, сообразил, что очевидцем сего происшествия, был капитан Кифирыч, который теперь смотрел на него с удивлением, смешанным со страхом и омерзением. 

Видимо, это окончательно остудило пыл зарвавшегося инспектора. Он неестественно расхохотался и, пряча пистолет, произнес:

- Ладно, стой. Шучу я. Будешь ходить грязнулей, на зоне в чертях всегда грязненькие. Посадят, будешь на нарах вспоминать, как от бани отказывался.

 В конце рейда  «джентльмены рыбной охраны» решили заглянуть на Заимку  Витьки Ухаря. Капитан Кифирыч получил приказ и направил теплоход курсом на Чертихинские плавни.

          Продолжение     http://www.proza.ru/2015/10/14/257