Судимости - из Учебной Биографии

СУДИМОСТИ
      
      Всякий раз, вспоминая детство и дошкольное воспитание, русский человек будет возвращаться к этому вопросу. И будет сомневаться. Не запамятовал ли я чего? Не приукрашиваю ли я биографию в пылу желаний устроиться на работу с материальной ответственностью?
      О судимости в большинстве случаев лучше умалчивать, если нет её в заголовке задания. Особенно нельзя писать, что судимости были в нынешнюю эпоху. Категорически нельзя писать также, что недавно оштрафовали при езде под красный свет и что вторично привлекали к административной ответственности за вынос продуктовой корзины из супермаркета. Если уж так вам неймётся, напишите, что пытались приватизировать какой-нибудь «Северный никель» или «Аэрофлот», имея в кармане мелочь на папиросы или на бутылку водки. И об этом всё же упоминать не следует, потому что у вас ничего не вышло, потому что бутылки водки на «Северный никель» было бы маловато, а надо было бы ну хоть на два месяца устроиться поработать в правительстве. Не пишите об этом, чтобы не сочли вас неудачником.
      Лучше похвастайтесь судимостями в прежнюю эпоху. Это бонусами зачтётся. Если не поставят в руководство страны, то у вас останется хотя бы небольшой шанс, чтобы встать в очередь на льготное протезирование зубов – как жертве репрессий.
      Мне очень не повезло. Ничего такого из прошлого положительного для нынешней эпохи я не припомню. А значит, не заслужил. Не заслужил места в думе и в правительстве. И «встать на зубы», как раньше старушки выражались, по льготному тарифу теперь тоже нет оснований.
      Был я однажды на грани совершения преступления – убийства по неосторожности. Чуть не повесил по неосторожности кота – не Ваську с его уголовным прошлым, а милого и невинного котика Черныша, чёрного и пушистого, дурными примерами ещё не испорченного. Мама тогда сняла занавески, чтобы их постирать. Верёвка, на которую занавеска вешалась, стирке не подлежала, она была привязана к гвоздю, крепко забитому в стену. Второй конец, временно отвязанный, лежал на моём письменном столе, за которым я в ту минуту делал уроки и, конечно, сильно скучал. И что-то повело на размышления: куда бы мне применить незадействованную часть верёвки, бесцельно залёгшую на дневник. На ту беду и котик Черныш на стол забрался, чтобы я не скучал и чтобы с ним поиграл. Отвязанный конец я преобразовал в ошейник, надел котику на шею и стал с Чернышом играть в служебное собаководство. Попробовал его и в качестве сторожевого кота. Плохо получалось: он только выставлял вперёд когтистую лапку, когда я тянул к нему руку, и – не лаял! И даже не мяукал! Я взял тайм-аут и вышел на кухню попить воды. Котик, вероятно, тоже попить воды захотел или узнать решил, что я на кухне так долго делаю, – со стола котик спрыгнул. Когда, воды попивший, я вернулся с кухни, котик висел на верёвке, по-спортивному группируясь, уже смиренно подобрав лапки к животу. Хорошо, что ножницы были под рукой. Котик, рухнув на пол, резво убежал. До вечера его не видели. А потом вернулся он домой и, как ни в чём не бывало, залез ко мне вечером на кровать, мурлыкая.
      Эту историю в биографию тоже не следовало бы записывать. Дивидендов она не принесёт, а рискую попасть в чёрный список к европейским защитникам прав животных, и – закроют мне въёзд в Англию, как президенту Белоруссии. Пишу лишь в надежде, что биография учебная, и не будут судить так же строго, как президента Белоруссии.
      С тюрьмой мне всё-таки не повезло, как я ни старался впитать в себя во время дошкольного образования все необходимые для тюрьмы компоненты. Так и не попал. Вероятно, я сделал неверный выбор профессии. Надо было идти в финансово-экономический. Или в торговый.
      Была одна великолепная возможность, реализовать которую тоже не удалось
      Ездили мы в колхоз – это было уже после, когда я работал инженером и нас частенько посылали в колхоз на полевые работы. День был прекрасный: октябрь был и золотая осень в солнечную погоду неподалёку от Пушкиногорья. Мы, с потенциальным моим подельником Лёшей, лежали на мешках с семенами, предназначенными для посева озимой пшеницы.
      В тракторной тележке на мешках мы лежали. Лениво ожидая, когда тракторист, работавший с сеялкой, вернётся для очередной заправки зерном. Тракторист вообще куда-то уехал.
      Скучно было лежать и ждать целый час, когда будет пять вечера... Не знаю, как подельник Лёша, а я закимарил на мешках пригревшийся под ласковым солнышком в тёплую ту золотую осень. Спал или просто дремал, точно не знаю, но совершенно точно помню: открыв глаза после спячки, увидал крупным планом добродушное сияющее лицо, похожее на лицо клоуна Попова. «Рёбцы, – сказало солнечное лицо, – продайте мешочек. Или два».
      Рядом с добрым лицом маячила выставленная на передний план бутылка с красивой московской сталинской высоткой на этикетке. И закуска тоже была. И всё это лекарство от навалившейся скуки предлагалось нам за пустяковое дело. Наша задача заключалась в том, чтобы отнести мешок на край поля и положить его в кустах. Мы с Лёшей отнесли два мешка. И были очень довольны сделкой.
      Потом мы сидели на тележке, пили «Столичную» и закусывали консервами.
      В деловом разговоре, без которого во время выпивки полной радости не бывает, узнали от солнечного мужика часть его биографии. Узнали, что он единоличник. Что болел он туберкулёзом – узнали мы. Давно это было и всё прошло, рассосалось. Но инвалидность получил вовремя, из колхоза по уважительной причине выписался, а теперь про него вообще забыли, живёт как частный собственник, что вообще редкость большая. Промышляет продажей мёда, самогонки и, благодаря божьему провидению, живёт великолепно. Болезнь прошла, инвалидность давно отобрали – в колхоз почему-то обратно не зовут. С колхозным руководством у него тёрки: из-за того, что он тянет всё, что плохо лежит, а в колхозе такого лежачего добра много – так мы с Лёшей плохо подумали и не ошиблись. Потом в беседе за распитием второй бутылки выяснили, что у него беда: перестал работать телевизор. Лёша был инженер-электронщик, вызвался помочь горю. Вызвались и мешки донести до дому, и даже ещё один мешок добавить – в качестве бонуса сверх договора – радушно ему предлагали. Мужик от предложений отказался. Сказал, что за мешками он завтра придёт – возьмёт тачку. А сейчас, сказал он, народ на полях ходит, могут увидеть и, не разобравшись, могут неправильно всё истолковать в милиции.
      Было бы предложено! Налегке до его дома через поля быстро дотопали.
      Первым делом полезли на крышу, чтобы проверить исправность антенны. Вдвоём, хозяин-единоличник и Лёша, инженер-электронщик, по одной лестнице лезли на крышу одновременно, наперегонки ломились, и, когда обратным ходом так же целеустремлённо и энергично они спускались, та лестница каким-то странным образом пополам сложилась – падали они как мешки и с глухим шумом на траву.
      Остались живы. И невредимы. Потому что были изрядно выпивши, а мы все знаем, что пьяных в таких серьёзных мероприятиях кто-то с большой буквы бережёт. А мне было очень весело наблюдать эту картину. Смеялся, катаясь по земле рядом со вставшими уже на четвереньки испуганными ремонтёрами. И почему-то шальная мысль, потому что хмель, вероятно, стал выходить, промелькнула в голове и проговорилась она голосом покойной бабушки: «Плакивать бы потом не пришлось. Смейся». Значения этому назиданию, как обычно, не придал, чтобы не портить хорошее настроение: день был прекрасный, светило солнышко, была золотая осень в Пушкиногорье.
      Лёша проверил телевизор, вскрыл заднюю панель, очистил лампы от вековой пыли, какую-то лампу вынул из гнезда и опять вставил. Телевизор заработал. Эту победу мы обмывали медовухой, искусно сделанной солнечным единоличником.
      В общежитие мы пришли позже всех, изрядно шатаясь, и с заработанной банкой мёда.
      Первое что я услышал утром: «Кладовщик недосчитался десяти мешков. И раньше он недосчитывался. Пшеницу воруют! А вчера – десять мешков! Дело уголовное, будут вызывать милицию. Эти пришли вчера пьяные, еле живые», – говорил наш бригадир Никитин. Полушёпотом говорил. Наверно, чтобы мы с Лёшей не услыхали раньше времени и не ударились в бега, пока милиция не приехала...
      Голова моя от вчерашнего раскалывалась. И ещё заболела вдруг вообще неспокойная моя душа. Я не помнил, какие мы пришли – еле живые или почти мёртвые, – но помнил хорошо, что я принёс банку мёда, заработанную.
      И вдруг явственно так я вспомнил, что отец мой партийный активист и при этом ещё ответственный работник по сельскому хозяйству в областном масштабе. И, наверно, тоже борется с хищениями! «Мать честная», – шептал я про себя. И ещё что-то непечатное шопотом говорил. И тягостно размышлял, чем это коммерческое мероприятие для меня и моего папы может кончиться, и не пойти ли с повинной, чтобы меньше дали, чтобы папину хоть карьеру спасти чистосердечным признанием. Или сразу удавиться, не опохмелившись. «За бутылку родину продадут!» – звучало в ушах на больной голове общественное мнение шипящим фоном, и возразить с больной головой очевидному факту было невозможно.
      И ещё мучил вопрос: почему десять мешков? – это вообще расстраивало: хищение могло быть расценено как особо крупное с более серьёзными сроками и статьями. Сколько за десять мешков озимой пшеницы дают? – больная голова ответа ещё не знала.
      Восемь мешков нас и спасли. Оказалось, что тракторист, возвращаясь с поля, не сгрузил на зерноскладе все, какие были у него, пустые мешки по забывчивости – почему-то в кабине те мешки у него лежали. А утром к девяти часам вернул кладовщику все десять недостающих, которые вчера вечером позабыл сгрузить. Все десять! Не восемь! – это было для нас загадкой. У тракториста, видимо, репутация была ещё не подмочена, и был он родственником кладовщика. «Дело» в десять часов утра закрыли. Списано всё было на излишний пересев, в расчёте на один гектар, из-за неисправности сеялки. В те времена за мелкие неисправности не сажали.
      Хорошо всё закончилось, одно немножко вносило дискомфорт в настроение, сопутствующее золотой осени в Пушкиногорье, – до самого обеда нечем было опохмелиться.
      Это для всех может послужить уроком. Спешить с повинной не надо – может всё удачно перемениться. Кто-нибудь другой, какой-нибудь неудачник, параллельно что-нибудь унесёт незаконно, а когда его поймают, сгоряча приходя в «сознанку», обсчитается ровно на два твоих мешка.
      Расчёт количества украденных мешков в биографии не пишите. Вообще о мешках лучше не упоминайте – ни о пропитых вами, ни о тех, что взял себе тракторист.
      Лучше постарайтесь развить мысль, что вы удачливый, согласно стандартам Америки и Европы, и вообще у вас позитивная жизненная позиция, как у всех нынешних бизнесменов и других представителей прогрессивных сил.
      И ещё для биографии. Чтобы её смолоду не подмочить, нужно зарубить себе на носу, что от скуки можно попасть в серьёзные передряги: отвинтить на пупу гайку, сломать стеклянный член и тому подобное ещё что-нибудь придумать, с собой сделать, а потом будешь сожалеть, но обратно отвинченное и разбитое уже не приставишь.