Жало обезьяны - часть 31

Скорость подъема постепенно уменьшалась, и минут через десять самолет полностью выровнялся. Турбины перешли на шепот в крейсерском режиме. Зажглись молочные плафоны верхнего освещения. Я отстегнул верхние ремни, распустил пошире нижний и подвинулся к столу. Подошел добрый фей Алескер и предложил заказать ужин. На закуску мне приглянулось карпаччио из вырезки абердинского ангуса под взбитыми сливками с васаби и желе из бальзамико. В качестве основного блюда попросил пашот копченого бока  палтуса с омаровым рисотто и салатом из теплой чечевицы под стружкой жареного чоризо. От десерта воздержался. Мой желудок очень обрадовался передышке от бараньего жира, корейской капусты, конской колбасы, сучковатой водки и прочих кошмаров киргизской гастрономии.

По поводу вина мы сошлись с Алмазом в том, что во-первых, не понимаем вкуса французских "шато" полувековой выдержки, и во-вторых, шираз "пенфолдс" несильно отличается от любого другого. То есть признались, что в красных винах не разбираемся. Поэтому остановились на трехлетнем аргентинском бонарда. Обстановка располагала к беседе.

- Алмаз, ты вот сказал, что редко летаешь за пределы Киргизии. Не интересно мир посмотреть? - начал я без определенной цели: - Деньги ведь для тебя не проблема.

- Деньги не проблема. Времени мало, - не задумываясь ответил Профессор: - Пока я на месте, все крутится. Мне не надо вмешиваться, каждый знает свое дело. Но как только пересекаю границу, весь бизнес начинает колбасить. Прямо наваждение. Мне по возвращении стоит больших усилий вернуть дела в норму. Какое тут удовольствие от мировых красот, если сам все время как на иголках? Сегодня после обеда я просто остановил всё на пару дней, чтобы не думать. Потом охрана. Дома у меня своя контрразведка, агентура внедрена, где надо есть глаза, уши, всё под контролем, - Алмаз допил виски, почмокал. Неяркий и размытый свет шел с потолка и лицо Профессора оставалось в тени: - И то, сам видел, чт; иногда случается. А представляешь, какого масштаба прикрытие приходится организовывать, если мне надо по делам в Москву? Денег безумных стоит, а на самом деле театр. Проблема в снайперах. Такие виртуозы есть, оторопь берет. А если в Европу или Штаты, там мои ребята вообще бесполезны. Как лев в Антарктиде. Не знают местных условий, не могут увидеть признаки действий противника. Приходится нанимать местных. А это всегда риск.

Алмазбек разломил бриош с хрустящей корочкой, положил на него фуа-гра из утиной печени, сверху кусочек яблочного желе. Прожевал. Удовлетворенно кивнул головой. Сделал глоток вина:

- Поэтому мы летим туда, куда противнику быстро и незаметно добраться невозможно. В принципе. Только чтобы вычислить конкретное место нашего пребывания, понадобится не менее суток. Но самое главное, Алексей, - Алмаз вспомнил, о чем я спросил: - Не с кем. Одному скучно. У жены свои представления о путешествиях. Показы высокой моды, визиты к мировым кутюрье, светская жизнь. Она в Бишкек прилетает раз в два-три года. Мы за двадцать лет супружеской жизни слегка друг от друга подустали. Дети далеко, у них свои интересы. И своё расписание. Любовниц у меня нет. Надоели. Есть друзья-киргизы, но у них одно на уме. Водка, бабы, драка. Национальное троеборье. Я так рад, что Эртал с тобой познакомил. Мы с тобой родственные души. За тебя!

Чокнулись, сделали по глотку вина. Отвык я от культурного времяпровождения. Одичал. Я тоже в обществе Алмаза чувствовал себя комфортно. Не было в нем не безудержной похотливости, ни склонности к пьянству и загулам. Он даже сейчас выглядел собранным. Удачливый бизнесмен, знающий себе цену. Тонкий политик. Было время, и я был вхож в эти круги... Алмазбек задумался, вдруг весело мотнул головой:

- Расскажу тебе историю про одного из моих друзей юности. Мы до сих пор видимся, хотя и редко. Однажды, ещё студентами, летел я с друзьями из Фрунзе в Москву. Рейс задерживался, мы сидели в буфете. С едой тогда дело обстояло неважно, но какие-то бутерброды нам достались. Запивали портвейном, на беленькую денег не хватало. Наконец, погрузились в самолет. Садились тогда на свободные места, и после короткой потасовки мы отвоевали три соседних кресла. Я у окошка, посередине мой институтский приятель Андрюха, а у прохода паренек из моего рода, Джаркин. Двери закрыли, но долго ещё ничего не происходило. То ли безбилетника искали, то ли чемодан чей-то пропал, не знаю. Душно, жарко. Вокруг все потные. Андрюха заерзал, попробовал было выйти в проход, но стюардесса чуть не силой затолкала его назад в кресло.

- Ты чего? - спросил я.

- Живот пучит, - простонал он сквозь стиснутые зубы. Лицо его выражало ужасные страдания.

- Это у тебе портвейн согрелся и забродил, - хохотнул Джаркин.

Наконец, взлетели. Едва самолет начал выравниваться, Андрюха рванул в сортир. Табло ещё не погасло, но ему не до табло уже было. Забродивший портвейн имеет большую силу. И тут раздался хлопок, у меня жутко заболели уши и потемнело в глазах. В салоне запахло выхлопной гарью, я почувствовал, как самолет вздрогнул и начал падать, заваливаясь на крыло. Крики, визг, паника...

"Гольфстрим" подбросило. Алмаз замолчал на полуслове и наклонил голову вбок, будто прислушиваясь к внутренней жизни самолета. Я поймал себя на том, что невольно тоже затаил дыхание. Взглянув друг на друга, мы расхохотались.
 
- Так вот, - уняв смех, продолжил Алмаз, - сижу и смотрю в окошко, как земля приближается. Оставалось нам падать не так уж много, но тут самолет выровнялся и худо-бедно полетел горизонтально. Смотрю, идет по проходу Андрюха. Все бледные, мокрые от страха, с выпученными глазами. А он идет вприпрыжку и посвистывает. Довольный, сил нет. Сел рядом, хлопнул меня по плечу:

- Поживем ещё, брат!

- Ты чего довольный такой? - спросил я ещё дрожащим от пережитого испуга голосом.

- Понимаешь, - смакуя момент и от удовольствия растягивая слова зашел Андрюха издалека: - Спустил я штаны, завис по центру толчка, сделал точный сброс. Кайф! Тут как раз и началось. А у меня одна мысль. Расшибемся, и найдут меня без штанов. Подумают, обосрался парень со страху. И так обидно мне стало умирать засранцем. А штаны в невесомости никак натянуть не могу. Но кое-как уперся, изловчился, ремень застегнул. Прямо отлегло. Теперь, думаю, и помирать можно. Всё мне стало нипочём...

Я смеялся до слёз. Алмаз рассказывал так живо, что я легко смог представить себе ситуацию. Мы дохохотались до колик в животе. Стюард подал горячее. Чечевица под хрустящей солёной стружкой чоризо отлично гармонировала с интенсивным рыбным вкусом палтуса. Чтобы поддержать разговор, я порылся в памяти и вспомнил историю библейской давности:

- Поехали мы с друзьями как-то весной на Кавказ. Кататься на лыжах. Поселились на турбазе. Комната как раз на четверых. И удобно, и весело. Друзья мои на лыжах стояли как чайники, а я уже катался как асс. И сильно по этому поводу выпендривался. Да и не только по этому. Я тогда сильно выпендривался по любому поводу. И без повода тоже. Друзья мои терпели, терпели, но как-то раз вечером терпению их пришел конец. Попросили заткнуться. Но меня несло. Я как глухарь на току слышал только себя, и ничего происходящего по сторонам не замечал. Они пошептались и набросились. Повалили со стула на пол. Один сел мне на ноги, второй на грудь, прижав мне руки к бокам. Третий заткнул рот ароматным носком. От полной неожиданности и удушья я даже не сопротивлялся. На  балконе очень кстати нашлась бельевая веревка, которой друзья меня связали по рукам и ногам...
 
Алмаз слушал с выражением неподдельного интереса. Я по глазам видел, что он старается представить себе ситуацию, которая своей абсурдностью вызывает у него искреннее веселье.

- ...А тут как раз дружинники с вечерним обходом. С целью обнаружения безобидных нарушений режима типа группового пьянства или секса. Заходит комсомольский патруль к нам в комнату и видит странную картину. Сидят за столиком трое парней, невозмутимо пьют чай с печеньем и чинно ведут интеллектуальный спор о классовых корнях дзен-буддизма. Время от времени они прерывают беседу и изуверски щекочат четвертого, то есть меня, который будучи крепко связанным катается по полу и яростно мычит через заткнутый носком рот. Мычал я, понятно, "караул! спасите! помогите! прекратите нарушение женевской конвенции!" Про конвенцию патруль ничего не знал, а правилами внутреннего распорядка турбазы ограничение личной свободы и применение пыток не преследовались. Не предусмотрели соответствующий параграф. А раз нет параграфа, то нет и нарушения. Выстроив эту логическую цепочку, патруль расслабился. Старший все-таки на всякий случай поинтересовался:

- Чего это он?

- А ты попробуй. Пощекочи, - добродушно пригласил один из моих щедрых мучителей.

Старший поддел меня пальцем под ребро так, что я в панике укатился в дальний угол. Патруль пришел сначала в восторг, потом в экстаз. Когда я обессилел настолько, что перестал мычать и кататься по полу, и мог только икать через нос, медленно синея, друзья оттащили увлекшихся садистов-комсомольцев и пинками прогнали их прочь. Переглянулись и решили признать воспитательную работу удавшейся. Когда меня освободили от веревки и кляпа, я только икал и шепотом матерился.

Алмазбек лежал лицом на столе и тоже икал. От смеха. Когда он разогнулся, по его лицу текли слёзы. Он хохотал так заразительно, что и я не смог удержаться. Глядя друг на друга, мы расходились всё больше, корчась от смеха. Унять приступ веселья нам стоило больших усилий.

- Эх, Алексей, какими же веселыми мы были, - с неожиданным налетом грусти сказал вдруг Алмаз: - Любой пустяк радовал. А теперь весь охран-гохран, миллионами ворочаю, на самолёте вот лечу куда хочу, а радости такой спонтанной разучились...

- Ты, может и разучился... А я вот, хоть и не хрена не добился, но радоваться умею. На самолёте этом лечу, куда ты хочешь, за твои же миллионы, и от этого у меня прекрасное настроение!

Я сделал паузу, выжидательно посмотрев на Алмаза. Когда шутка до него, наконец, дошла, он опять сложился в поясе и задергался в новом приступе смеха, шлепая ладонями о столик так, что на безумно дорогих тарелках подпрыгивали и звенькали увесистые серябрянные приборы. Мягко и уверенно шуршали за бортом двигатели. Конус света падавший с панели над столом ярко освещал красиво сервированный стол, оставляя салон в прозрачном полумраке. В бокалах подрагивало темно-красное, как венозная кровь, вино. Я безоглядно, спиной вперед, летел сквозь ночь в неизвестном направлении, в компании симпатичного мне мужика по имени Алмазбек, которому я неделю назад помог снять с операционного счета Еврокомиссии шестьдесят миллионов евро. Нормально... Алмаз сделал глоток вина и положил на стол салфетку:

- Пойдем спать, Алексей. Отдыхать лучше отдохнувшим.

Кровать не оправдала моих опасений. Она оказалась в меру мягкой и достаточно длинной. Я задернул штору. Повернулся на бок спиной к борту. Самолет качнуло вверх-вниз. И я заснул, медленно кружась, как невесомое перышко. Разбудил меня аромат свежесваренного кофе. Что может быть лучше?  Сквозь иллюминаторы пробивались золотые лучи восходящего солнца. Я сел на кровати и выглянул в окно. Мы летели над бесконечным океаном. "Гольфстрим" уже плыл по солнечным волнам, но поверхность воды ещё оставалась укутанной туманной лазоревой дымкой предрассветных сумерек. На сине-лазоревой глади цветочными венками лежали круги маленьких островов.

- Завтрак подан, господа, - раздался бархатный голос стюарда. Я отдернул занавесочку и направился к столу прямо в пижаме. Алмаз уже был одет в рубашку с тропическими цветами, побрит и свеж, как утренняя роза. О чем я ему и сообщил.

- Прекрати, - взмолился он: - Только не начинай опять. У меня после вчерашнего, знаешь, как пресс болит?

Что-то жрать хочется... Для меня немного странно, обычно я до обеда почти ничего не ем. Мои тело и дух пребывали в редкой гармонии, и я умял фруктовый салат, яичницу с хрустящим беконом и припущенными помидорчиками, и оладышки с медом. И три больших "эспрессо". Алмаз взглянул на меня с уважением. И завистью. Он ограничился чашкой кофе и миндальными сухариками. Подошел командир, обратился к Алмазу:

- Доброе утро, сэр. По местному времени шесть пятьдесят утра. Мы получили разрешение на прямой заход на посадку, прибытие через семнадцать минут. Предпочитаете идти на посадку или оставаться на крейсерский высоте?

- Превосходная пунктуальность, капитан. Предлагаю идти на посадку. Нас ждет напряженный день - подражая английским манерам в тон ему ответил Алмаз. Стюард принес мне стопку аккуратно сложенной одежды. Я с удивлением взглянул на приятеля. Тот пожал плечами:

- Я тебе не дал времени собраться, так что прихватил кое-что подходящее.
 
В яркой рубашке, светлых брюках фасона "чино" и парусиновых туфлях я почувствовал себя ещё более превосходно. Двигатели перешли на холостые обороты, "Гольфстрим" заскользил к земле. В смысле, к воде. В самый последний момент из океана прямо под колеса выпрыгнула бетонная полоса. Самолет завернул на стоянку. "Международный аэропорт Мале" прочел я на приземистом двухэтажном здании главного терминала. Значит, рыбалка на Мальдивах. Ну, с клевом тут явно проблем не возникнет.

Откинулась дверь, и в салон поднялись два щупленьких местных пограничника. Попросили всех оставаться на местах. Выглядели они по сравнению с их киргизскими коллегами неубедительно. Но зато пропустили наши паспорта через переносное считывающее устройство и только потом аккуратно поставили печать. Первое впечатление о мальдивском воздухе у нас сложилось отвратительное. Хотя... Где это возле самолетов пахнет фиалками? После промозглых серых сумерек поздней бишкекской осени теплое и многоцветное тропическое утро вызвало прилив радости. Подрулил простенький бусик и повез нас на противоположную сторону аэропорта, к терминалу внутренних рейсов. То есть, причалу. Нас встретили с почетом и отвели к пришвартованному неподалеку "твин оттер" на поплавках.

Полетели на юг над ожерельями зеленых бусинок-атоллов в оправе бирюзового мелководья. Примерно через час гидроплан приводнился. Мы сошли на деревянный плот, покачивавшийся на коротких волнах. Метрах в двухстах прямо из воды поднимался плотный частокол пальм. Нас доставила к нему дхони с элегантно загнутым носом и двухтактным мотором. Поселились в соседние бунгало, разделенные двумя десятками метров густого подлеска высотой в полтора человеческих роста. Я скинул ботинки, которые мне жали, и пошел на разведку. Островок оказался круглой формы диаметром семь минут. Его пересекали тропинки, посыпанные шелковистым белым песком. Вот это воздух, какой надо воздух! Ноздри щекотал аромат неизвестных цветов с нотками океанской соли. На противоположной от бунгало стороне острова находился причал, ресторан и сувенирная лавка. Купил шорты, плавки, стильную соломенную шляпу фасона "федора", просторную рубашку с огромными малиновыми цветами на желто-оранжевом фоне, темные очки, маску, трубку и ласты. Когда я вернулся, Алмаз ждал меня на веранде, качаясь в гамаке. Он поднял на лоб темные очки. "Алэн микли". Пестрая оправа ему очень шла, смягчала грубоватый римский профиль. Профессор окинул меня прищуренным то ли от яркого света, то ли от хитрости взглядом и удовлетворенно хлопнул себя ладонью по рельефным кубикам пресса:

- Рыбалка завтра с утра. Сегодня ныряние с аквалангом.

- Большое спасибо, но я предпочитаю маску с трубкой, - возразил я: - Не нырял и не буду. Водоизмещение не способствует.

- Хозяин-барин, - щедро улыбнулся атлет Алмазбек, небрежно поиграв грудными мышцами: - Тогда до встречи. В районе ужина.

Облачившись в шляпу, плавки и очки, я опять пересек остров и залез в просторный бассейн возле ресторана.  Сел на подводную табуретку возле бара и заказал "лонг айланд айс-ти". Символ беззаботного отдыха в тропиках. Водка, белый ром, джин, текила и куантр;, чуть разбавленная колой и каплей лимонного сока. При употреблении в полупогруженном или подвсплытом состоянии не имеет конкурентов. Не надо хихикать, это два существенно отличающихся друг от друга положения тела в воде. Утолив предполуденную жажду тремя стаканами "чая", я , понятно, сомлел. Добрался кое-как до бунгало и рухнул на кровать. В открытую дверь дул теплый ветерок. За полосой ослепительно белого песка плескалось бирюзовое море, переходившее на горизонте в небесную лазурь, по которой плыли кудрявые белые облачка. Глазея на эту красоту, я сопротивлялся сну целых сорок секунд.

Продолжение - http://www.proza.ru/2015/10/16/1675