Морской волк Кошкин

У Кошкина из "Комсомолки" положили жену в больницу. Как-то встречаю его в столовой, весь какой-то взъерошенный, очки наперекосяк, галстук в пятнах. Словом - человек рассеянный с улицы Бассейной. Не хватает сковороды на голове и варежек на пятках.

- Чего ты, - говорю, - такой нестандартный?

- Да, брат, жену в больницу положили. Не могу привыкнуть.

- Может, в рюмочную зайдем?

Кошкин сразу приободрился, поправил очки. Но, помедлив, потупил взор и сказал тихо:

- Слушай, Дим, я, наверно, все же пас. Она там лежит, страдает, бедняжка. Ну как я пойду, как пить буду...

Я быстро смекнул в чем дело.

- Успокойся, Кошкин, я угощаю.

- А! Ну тогда решено. Чего сразу-то не сказал!

Зашли. Заказали 300 граммов беленькой и тарелку с бутербродами. Тучная женщина за кассой посмотрела на Кошкина подозрительно, как будто поняла, что у него жена в больнице. "Вот, - думаю, - бабы. Связь у них, что ли, астральная". Женщина же посчитала нас. Собрала аперитив на подносе. Взяла деньги. Хмыкнула как-то несколько возмущенно, и принялась обслуживать следующих клиентов.

Мы накатили по первой. Кошкин еще больше приободрился. Жадно откусил бутерброд со шпротом, крошки посыпались на рубашку. Он смахнул и говорит:

- Ну что, еще по одной?

Выпили.

- Я, Дим, не могу себе места найти. Жена в больнице - это ж драма. В смысле - налицо конфликт, исход которого предрешен заранее. Вот, например, прихожу домой. Жрать нечего. Скитаюсь по квартире, как отрешенный. Единственная услада - пол литры в шкафу. Выпьешь - так хоть полегчает немного.

Я кивнул понимающе.

- А что, - спрашиваю, - с ней?

- Да ничего. Правда, заканчивается.

- Я про жену. С чем положили?

Кошкин вытер рот салфеткой, поправил галстук. Осмотрелся. Нагнулся ко мне и говорит заговорщически тихо:

- Да, по женской линии.

- А что ты шепотом-то?

- Ну мало ли. Тема интимная.

- Понятно, - говорю, - ну, а ты ее хоть навещаешь?

- Обижаешь, брат. Уже один раз был.

- И как она там, скучно, небось?

Кошкин принялся рассказывать, как пришел к жене в больницу. С третьей попытки. Первые два раза пытался ворваться пьяным. Его не пускали. Вначале тормознули еще на проходной — больничном КПП: охраннику показалось подозрительным, что в руках он нес цветы, явно вырванные с клумбы (корни предательски торчали из газеты). Кроме того, из кармана пальто торчала бутылка шампанского. Второй раз он тоже пришел в классическом состоянии, но остатков разума хватило не брать с собой ничего, что может вызвать подозрение. До заветного отделения оставалось несколько шагов, как из кустов выбежала девочка со скакалками. Она пробежала мимо Кошкина, волоча за собой резиновую веревку, и тот каким-то невообразимым образом сумел в ней запутаться. В итоге, вместо палаты жены, Кошкина водворили в травмпункт. Два дня он с трудом передвигался.

- В третий раз решил: иду трезвым, - продолжал Кошкин. - Ну, как трезвым, чисто символически я, разумеется, пригубил. Так сказать, для небольшого раскрепощения. Выпил пару стаканчиков вина и рюмочку водочки. Знаешь, Дим, к жене в больницу совсем трезвым идти волнительно. Мало ли, что там может приключиться. Поэтому нужно было перестраховаться.

- Ну?

- Что ну? Пришел. Охранник на проходной мне даже улыбнулся. "Привет, говорит, забулдыга". Помнит, думаю, значит, счастливым буду.

Зинаида, жена Кошкина, лежала в гинекологическом отделении. На пятом этаже.

Кошкин вошел в холл, где его тут же остановила гардеробщица. Заставила снять пальто и показала, где можно купить бахилы. Кошкин долго выбирал. Он еще со студенчества был жутким привередой. Однажды, чтобы выделиться, вместо привычных Ницше, Канта и Платона, он решил писать курсовую по Фейербаху. Тезис о неукротимом желании как показателе жизни человека - он объяснял исключительно с точки зрения секса. За фразу, приписанную Кошкиным немецкому философу: "Жить и трахаться - суть одно", - его фотография целый год висела на "доске почетных идиотов" (как прозвали студенты стенд с отстающими). Позже он не раз пытался убедить профессора Иванцова дать ему шанс исправиться, но тот лишь разводил руками: "Увы, вы неисправимый болван". В "Комсомолке" Кошкин вел колонку: "Наука и жизнь".

Естественно, такая феноменальная личность, как Кошкин, не могла просто так приобрести голубые бахилы и спокойно пройти в отделение к жене.

- Скажите, у вас есть ортопедический матрас? - спросил он у женщины за кассой.

- Мужчина, вы в больнице, - полная дама с химией на голове, видимо, привыкла к подобному контингенту, и поэтому реагировала спокойно.

- А что, в больнице нет матрасов?

- Вы хотите поговорить об этом? Нет. Брать что-нибудь будете?

- Конечно. Дайте мне ледоходы.

Ледоходы, кто не в курсе, это такая небольшая резиновая площадка в форме подковы, в которую заклепочным методом вставлены стальные шипы. Натягивается на обувь.

- Вы в них в отделение пойдете?

- Почему бы нет. Смотрите, вон у вас как скользко, - Кошкин показал в сторону лестницы, где санитарки поднимали мужчину, забинтованного с ног до головы. Очевидно, он поскользнулся, так как корячился прямо в центре лужи.

Женщина молча протянула ледоходы.

Кошкин с дельным видом натянул причиндалы на ботинки, накинул халат и пошел к лестнице.

- Ну что, захожу к ней в палату: лежит на кровати, пускает мыльные пузыри. Обрадовалась. Кинулась обнимать. Правда, говорит, мол, запах от меня какой-то странный. А я говорю: "Так в больнице же".

- А ледоходы ее не смутили? - спрашиваю.

- Да брось ты. Она привыкла, что я человек контрастов. Давай выпьем?

Мы налили еще по одной. Я обратил внимание, что где-то с третьей рюмки Кошкин перестал закусывать. Попытался выяснить у него причину, но он забормотал что-то экзотическое. Зачем-то вспомнил Сартра. "Сартр, Дима, наводит на меня тоску. В пучине скуки я всегда хочу выпить. Причем закуска здесь абсолютно лишний элемент. Ну, как в аллотропных модификациях...". Короче говоря, следить за мыслью Кошкина было все равно, что понять ситуацию на Украине. Фундаментальное углубление могло привести к непоправимым последствиям. К которым я, признаюсь, был не готов.

- Увидеть ее я, конечно, был рад. Но истории эти, знаешь ли...

- Какие истории?

- Ну, что ты, баб не знаешь. Начала мне про соседку свою рассказывать. Мол, спит и ест. Ни поговорить, ни посмеяться. Все эти узи, терапии, уколы, анализы. Я, конечно, делаю вид, что слушаю, а у самого внутри свербит Уже, значит, обдумываю, у кого бы тут могло быть. Ну, ты понимаешь...

- Приблизительно, - говорю.

- Так вот, я у Зинки-то и спрашиваю. Где у тебя тут мужики лежат? А она мне такая: "Ты ко мне или к мужикам пришел?". Ну, я не растерялся. Говорю в духе - должен же я знать, где мужской пол лечится. Мало ли к тебе кто приставать начнет. Так я хоть знать буду. В общем, рассказала мне, как мужиков найти. Ну, я сразу же сказал, что хочу покурить сходить, а сам, естественно, пошел на третий этаж.

- Вот ты, Кошкин, странная душа. Жена по тебе соскучилась, в больнице лежит, а у тебя одно на уме...

- Да я ж тебе говорю - свербит все. Это физиология. Человек я слишком предрасположенный, понимаешь?

- Понимаешь. Наливай.

Выпили еще по одной.

- Спускаюсь я, значит, на третий этаж. И охреневаю. Ты таких сроду не видел. Идет навстречу мужик, бородатый как Ермак, в полосатой пижаме, а из-под нее трубка торчит. Я только потом заметил, что в руках он пакет держит, в который по этой трубке какая-то мерзость из живота перекачивается.

- Дерьмо, что ли?

- Почему сразу дерьмо-то? Может, еще что. Говорю же, не знаю я.

Больница у меня почему-то всегда ассоциируется со скверным запахом, кварцевыми лампами, бинтами, костылями, носилками, капельницами, и измученными лицами полных женщин, скользящих вдоль стенки. Даже на территории какая-то своя, особая атмосфера. Надежда граничит с безысходностью, фатализм и непременность так же естественны, как неизводимая русская традиция давать врачам денег за бесплатное лечение. Ритуал - незыблем. Милые улыбки, щедрое одаривание благодарностями, рука, просовывающая в карман белого халата свернутую банкноту - конвертированное спасибо за избавление. Гешефт, не требующий объяснений.

- И тут выбегает этот мужик! Представляешь, абсолютно голый, штык-нож болтается как маятник, глаза по пять рублей. А за ним толпа из медсестер, санитаров, сторожа и помощника главврача.  Самое интересное, безумец орет: "Путин - введи войска!". Ну, я не растерялся, тоже закричал: "Мужик, Крым - наш, родная гавань за соседней дверью, поднажми!".

- Кошкин, ты случаем больницей не ошибся, - спрашиваю, - ты точно с женой виделся?

- Да я тебе говорю! Ничего не ошибся. Как Зинка рассказывала, мужика этого привезли накануне. Харя разбита, то ли бомж, то ли еще что. Он еще с вечера чудить начал. Затребовал телевизор, и обязательно, говорит, чтобы НТВ было и второй канал. В противном случае, сказал, объявит бессрочную акцию протеста.

- И что медики?

- А что медики? Они ж видят, персонаж не вполне адекватный. Подселили его к деду с телевизором. Ночью этого деда шандарахнуло. Утром на обходе врач зашел, а он весь трясется, орет, мол, переведите меня в другую палату. Оказалось, что тип этот, который голый по отделению бегал, представился деду комбатом секретного подразделения ВВС России. Начал деда вербовать. Так, мол, и так, ты дед под ружье должен стать. Дескать, сам понимаешь, внешнеполитическая ситуация накалена до предела. Всеобщая мобилизация. Полетишь в Сирию. Ну, деда и тряхнуло. Еле успокоили.

- А с мужиком что, поймали его в итоге?

- Мужик забаррикадировался в процедурной. Выдвинул требования. Сказал, будет говорить только с верховным главнокомандующим. Говорит, мол, располагает секретными документами, свидетельствующими о том, что по России готовится удар. Интервенция начнется через Орел. "Место эзотерически предрасположенное",- сказал. На схеме, которая у него имеется, указаны точки интервенции. Если встречу ему не организуют, пригрозил сесть в лодку и сплавиться по Оке до границы с Польшей и передать документацию польским властям.

- Так Орел с Польшей не граничит.

- Да? Вот и я тоже засомневался. Короче, врачам пришлось целую операцию проводить. Вызвали людей из дурдома, запросили в театре реквизит и пару актеров. В общем, полдня вели переговоры, потом мужик сдался.

- Странная, - говорю, - жизнь в больнице.

За окном начало смеркаться. Вместе с сумерками колокольчик над входной дверью рюмочной стал звонить чаще. Хмурые люди входили внутрь, чтобы снять напряжение после тяжелого трудового дня. "Зайчонок, я на работе задержусь. Да, да, что я могу поделать, шеф попросил срочно подготовить бумаги", - десятки подобных оправданий раздавались из-за каждого столика. Жены звонили мужьям, мужья придумывали срочные дела, и опрокидывали стопки в разгоряченные глотки. На душе сразу становилось спокойнее. Легкое раскрепощение, алкогольный тет-а-тет - вот спасение от повседневной реальности бумаг, звонков, встреч, бизнес-ланчей, сделок, договоров, актов-сверок и тысячей других поводов для грусти. Русский человек не может не пить. В противном случае — это уже отклонение от нормы. И бытие не дает шансов думать иначе.

Мы с Кошкиным взяли еще графинчик.

- Так вот, я не дорассказал. Выпить-то мне из-за истории с этим буйным так и не удалось. Я, конечно, расстроился. Тут как ни крути, сам понимаешь.

Я понимающе кивнул.

В этот момент телефон Кошкина зазвонил. На дисплее высветилось слово "любимая". Кошкин собрался, сделал все, чтобы его голос звучал как можно трезвее, а речь была связной - поработал челюстью.

- Да, мой пупсик...Да...Естественно...Ни капли, ты же меня знаешь...Боже упаси...Конечно, и я тебя целую. Бегу, бегу!

Кошкин с важным видом положил телефон. Взял графин и разлил еще по одной.

- Тебе ж к жене, Кошкин, ты и так на ногах еле стоишь, может, не надо?

Кошкин посмотрел на меня сначала удивленно, а потом прищурился с каким-то презрением. Но через мгновение обмяк.

- Надо, Дима, надо. За меня не волнуйся. Я ощущаю почву под ногами, меня не сбить с курса. Я морской волк. Если у меня нет компаса, я пойду по звездам.

Хотел бы я тоже научиться ходить по звездам, подумал я. Однако пока удается лишь ползать по слякоти и развороченному асфальту: где эта ровная дорога и когда уже удастся на нее выйти? Может быть, Кошкин знает?

- Кошкин, - говорю, чувствуя, что начинает слегка мутить. - Как бы мне тоже по звездам научиться ориентироваться, как ты? Никак не могу взять курс.

Кошкин улыбнулся. Опрокинул стопку, не чокаясь. Встал, накинул пиджак и пальто. Похлопал меня по плечу и сказал:

- Есть, Дим, такие люди, которые и с компасом не выплывут. Не найдут суши. Какие уж там звезды. Их призвание просто плыть. Вслепую. И где примкнет их челнок и примкнет ли вообще - никто заранее не знает. Поэтому ты живи, как живется. Наслаждайся морем, а не уверенностью в том, что знаешь маршрут.

Я остался один. Выпил залпом стопку и заказал еще. Из головы не выходила мысль о звездах, море и челноке. Вот ведь, думаю, Кошкин: вроде бы алкоголик, а как загнет иногда что-нибудь. А ты сиди потом и пытайся понять основы космогонии обреченных. Живем все в одном мире. Вроде бы даже похожи. Две руки, две ноги. А на деле...

Через пару часов я был в полной кондиции. Только сейчас обратил внимание, что в рюмочной кроме меня, кассирши и охранника никого не осталось.

Вышел на улицу, закурил, и набрал номер Леры.

- Привет, как дела?

- Горелов, ты в своем уме, на часы смотрел?

- Секунду.

Я посмотрел на часы, стрелка близилась к двум.

- Прости. Я зайду?

- Куда ты зайдешь! Опять пьяный?

- Да...И я так тебя люблю.

В трубке повисло молчание. Я улыбнулся. Через несколько секунд тихим голосом Лера сказала:

- Давай, горе мое. Быстрее только...