Сказка-быль

  Было или не было, правда, или выдумка по сей час трудно определить. Но, раз дошел сей рассказ до наших дней, значит, несет в себе долю истины или завет прошедших времен.
 Служил при царском полку Ефимка Скоробогатов. После ранения долго по лазаретам провалялся, но подчистую списан не был. И вояка хороший, и службист отменный. Наградили его за геройство конем, да телегой и приписали к царскому двору в стрелки-охотники на самое дальнее царское угодие. Собрал он в телегу все, что наслужил за семнадцать лет и подался в сторону царского угодья за сто верст. Многое в дороге передумал. И к себе, в родное село заглянуть попутно хотел, и невесту свою вспомнил, чай давно ребятишек завела, да мужа прикандалила. Родителей столько лет не видал, уж и сердце защемило. Да только крюк получался такой, что за неделю путь не осилить. Потому и решил, сначала-то на царский двор прибыть, а уж потом у царя и милости попросить, чтобы с родными свидеться.
 Путь-то совсем к концу подходил и решил Ефимка у озера переночевать, коня попасти, да поохотиться. И самому дичинки поесть, и если повезет, то к царскому столу свежей птицы приподнесть.
 Настрелял богато, тройку гусей сеголеток, да чиров с дюжину. Костерок запалил и пару чиров на угольях начал запекать себе на ужин. Вдруг, слышит свист крыльев, его аж будто опахалом обнесло. Отодвинул Ефимка от угольев добычу, чтобы не сгорела, а сам в камыши подался, да и притих там. Долго прождал, аж до утренней зорьки. Да не зря комара кормил, смотрит, подплывают к нему птицы дивные, лебеди белые. Взял Ефимку азарт охотничий, затряслось все внутри, прицелился он, да и выстрелил. Одна птица замахала крыльями прошлась по озеру для разбега и поднялась. А вторая кругами по воде одной лапой гребет, а голова в воде, видно шею перебило выстрелом. Достал он птицу из воды, припер к кострищу, да и уложил на телегу, рад радешенек. Птица на всю телегу длиной, лежит белым облаком, аж душа у Ефимки замирает от радости. Развел снова костер, дожарил чиров и поел всласть.
 Солнце поднялось, Ефимка на дорогу коня вывел, понукнул, да и лег в телегу, обнял птицу и заснул малехо.
 А по ту пору, царь-батюшко, с охоты возвращался. Смотрит в небо, а птица белая кругами кружит, не улетает, то вниз опустится, то вверх подымится и криком кричит, и плачем плачет. Нахмурился царь, не рад уже и охоте удачной, и коню быстрому, и чарке медовой. Догнали они по дороге Ефимкину телегу, а он спит, под лебяжье крыло уткнувшись. Разбудили, в царской свите поспрошали кто таков, да чьих будете. Тут и царь подъехал. Глянул на птицу в телеге, бледным сделался и злым. Показал Ефимке в небо плеткой, на птицу, что в небе кружит, плюнул под ноги и приказал отрубить голову Ефимке, сейчас отрубить.

 Такая вот вышла не то сказка, не то присказка. Только не было письменного приказа на Руси лебедей не бить, а и без приказа не трогали. И медведя били по необходимости, если только шатун какой заведется, да людей заломает, а так - ни-ни! И оленя благородного и лося, только по большой надобности валили, ежели совсем без еды человек оставался. В святое не записывали, а свое место в природе знали. По голоду-то, оно все разрешается, лишь бы выжить в лихую годину. Но лебедя, медведя или оленя благородного на стол поставить, это как человечину.