Нибиру-4

  Окончание. Предыдущая часть в:  http://www.proza.ru/2015/10/12/1332

   Помаленьку все до единого участники межпланетной дискотеки здорово притомились и принуждены были вскоре остановиться для восстановления зашкаленного пульса и запаленного дыхания. И пока Великий Аннунак был занят приготовлением и в самом деле оказавшегося чудодейственным лечебного снадобья, слишком уж болтливая Балаболкина обратилась к нему с такими словами:

   — Уважаемый Великий Аннунак, скажите пожалуйста, а какой такой коммунизм вы у себя построили — развитой или окончательный?

   Насупившийся Щурщ поначалу ничего ей не ответил. Он с шумом выдохнул из себя воздух и плавно, без единой остановочки, употребил внутрь горшок снадобья. Потом он крякнул, сморщился своей красной рожей, передёрнул плечами и отвечал любопытной туземке так:

   — У нас на Нибиру коммунизм... — и он тупо обвёл глазами притихших политиков, — капиталистический!
   
   Все от неожиданности ахнули.

   — Да-да, капиталистический, — уверенно подтвердил знаток галактического обществоведения, после чего добавил нечто ещё более странное: — С феодально-рабовладельческим уклоном, во!

   И он задрал вверх указательный палец, словно показывая, что сам Валлах ему не даст соврать.

   — Гениально! — завопила полуистерически весьма подхалимистая спикерша и заколотила что было сил в ладоши. — Совершенно, нет — божественно гениально!.. Вот в чём была наша ошибка: мы, олухи, строя у себя коммунизм, использовали для его построения лишь три общественные формации. А о капитализме ведь мы забыли! — и она ещё пуще заколотила в ладоши. — Слава аннунакским гениальным друзьям! Слава мировому, укомплектованному полностью, коммунизму!

   Она бы и далее там в бурном своём экстазе орала, если бы сморщившийся вдруг Щурщ не надел ей на голову пустого горшка. Огорошенная горшком спикерша тут же прикусила свой длинный язык и, сконфуженная, с горшком на голове, моментально примолкла.

   Блуждающий без всякого смысла взгляд Аннунака внезапно остановился на курчавом Бараке Набаме. Он уставился на него, словно увидел впервые и, согнув палец, подманил самериканского предсиденя к себе.

   — Негр? — без всякого даже намёка на толерантную политкорректность спросил нибируанец Барака Набаме.

   — Никак нет! — смело ответил тот и сильно побледнел, стараясь, подобно хамелеону, поменять окрас кожи.

   — А хто же ты тогда, а?

   — Ахрякатыфакалец!

   Глаза у плохо вязавшего лыко Аннунака полезли на лоб. Он вдруг набычился от злости и стукнул кулаком по столу.

   — Я?!.. Хряка?!.. Факалец?!.. — обиженно и одновременно возмущённо выпалил он. — Да я тебя!!!..

П   ошарив вокруг глазами, он наткнулся взором на свой горшок, по-прежнему надетый на голову Балаболкиной и, схватив его неуклюжим движением, запустил жестяное изделие в съёжившегося от страха Барака.

   Пьяный прицел оказался сильно неточен. Горшок пролетел мимо и врезался в дальнюю витрину, вдребезги расколотив стекло.

   Барак Набаме благоразумно не стал убегать. Он рухнул, как подкошенный, на четвереньки и принял позу покорности представителя отряда приматов, вжавшись лбом в твёрдый асфальт и высоко оттопырив задницу.

   Очевидно, аннунаки тоже были приматами. Лицезрение пресмыкающегося перед ним бедолаги Барака понемногу успокоило отравленные радикальным лечением нервы Щурща.

   — Встать! — приказал он властно. — Слушай вот сюда, — и Щурщ показал на свою слюнявую пасть. — Меня в школе учили так: в вашей Ахрике живут негры, в Европе — обитают европеды, в Самерике — сбренды, а в Чумазии эти самые... как их...

   — Чумазики! — раздался голос из толпы.

   — Верно, чумазики. Поэтому, за то, что ты посмел мне тут перечить, я тебя это… — и Щурщ ненадолго задумался, — понижаю тебя, негр, в твоей должности и назначаю тебя… временно назначаю тебя... Ахриканским Главным Вождём! Хэх! А теперь можешь радоваться, дурила!

   Барак Набаме, скрепя сердце, изобразил на лице дикую ахриканскую радость, при этом отчего-то заулюлюкав на манер не негров, а самериканских индейцев. В этот радостный миг ему в ум из тёмных подвалов подсознания всплыло одно популярное во всём цивилизованном мире выражение, похожее на что-то вроде «а мне по факелу!», но новый Вождь Всея Ахрики благоразумно затолкал это неполиткорректное выражение обратно в подвалы и мысленно, но очень громко произнёс: — Ай лав ю! Й-е-е!

   — Скажите пожалуйста, Великий Аннунак, — устав радоваться, спросил он у Щурща, оказавшегося, как это ни странно, банальным таки диким та;таром, — а кому я должен сдать свои дела? Я так полагаю, что миссис Хилой Клизьме, да?

   Несколько секунд Щурщ смотрел на него, как баран на новые ворота. А потом он возразил на это предложение и возразил, собак... то есть сокол, сокол ясный, очень категорически.

   — Хилой Клизьме?! — воскликнул он возмущённо. — Бабе?!.. Да ты чё, совсем что ли айкью своё пропил! Да разве ты не знаешь, что ни одна баба творить новое и великое по своим конструктивным особенностям совершенно не в состоянии! Они же сплошь все плагиаторши и компиляторши буквоедствующие, а нам, мужикам, высокое творчество подавай, а не сю-сю-пу-сю-сю там всякое!

   И он решительно отрезал:

   — На фиг!!!..

   Миллионы же вскормленных и взлелеенных даймневкратической политкорректностью феминисток и ненавистниц подгузников и плиты, огорчённо в этот момент поняли: а ведь эти космические аннунаки махровыми гендерными шовинистами оказалися, махровее и отъявленнее, как говорится, и не бывает! Ой-ёй-ёй, схватились они за голову, а потом подумали, тяжко вздохнули и... потопали скрести на кухню закопчённые за годы вольной дури кастрюли.

   — Ну, тогда я не знаю... — развёл руками Барак Набаме. — Неужели опять Бубушу власть придётся передавать?

   — Кому-кому? — ещё кислее скривился Щурщ. — Бубушу?! Да ты что, с дуба что ли обрушился — Бубушу?! Ему же самое место в наркологической лечебнице околачиваться, а не в в предсиденьском кресле обретаться!

   И он опять отрезал, даже порезче отрезал, чем в прошлый раз:

   — На фиг!!!

   И в этот миг его вдруг осенило — Путьвтину! Вот кто хвалёной Самерикой поплёвывая управит!

   По трезвому — хотя какое тут к шуту трезвое! — рассуждению, в Херваманемании Путьвтину быстро же засветится и всё дело завалит. Дисквалифицировался полковник-наш-лейтенант, понимаешь! А зато в Самерике ему будет где разгуляться: одну вертикаль власти года четыре придётся сооружать. Ну да ничего, удовлетворённо подумал нибируанский распорядитель — Путя и не с такой хреновиной справлялся. Создаст себе партию «Единая Самерика» — и всё будет вэри вэлл!

   Великий Аннунак подробно, насколько позволяло ему пошатнувшееся здоровье, проинструктировал разжалованного Барака насчёт Путя;, затем приказал ему обернуться вокруг себя и велел улепётывать оттуда строевым шагом прямиком, значит, к своему персональному ероплану.

   После этого руководящего важного акта аннунакский большой начальник явно заскучал. А поскольку без улетевшего на фиг горшка пить пиво ему было не из чего, то он выдул из горла бутылку шнапса и как-то незаметно сызнова впал в глухую ярость.

   — А ну — зрелища мне теперь показывайте! — объявил он следующий номер программы. — Хочу сильно зрелищ кровавых!

   Все лидеры ужасно перепугались, но оказалось, что тоскующий Аннунак задумал всего-навсего стравить оставшихся элитариев в вольных боях. Он разбил предсиденей и премьеров на пары и велел им ожесточённейше друг с дружкою драться на потеху, значит, этому пьяному космонавту.

   По жребию первыми вышли на арену, то есть на местный асфальт, буранец Ахмамадаянежадный и представитель Вранции Царь Козы. Противники вполне стоили один другого и по виду напоминали двух огромных человекообразных крыс. Правда, нецивилизованный буранец мобилизовал вдруг из самой глубины своего дикого организма прямо-таки маниакальную кровожадность. Он, видите ли, углядел в оппонирующем ему Царе Козы все анатомические признаки ненавистных любому буранцу израйцев. Нежадный стал вдруг походить на лютого и хищного крысолова, подкрадывающегося к своей жертве, чтобы её закусать и сожрать.

   Почуяв неладное, перетрухнувший до самых пяток Царь Козы начал вдруг быстро выделывать руками какие-то странные заковыристые штуки, давая этим понять буранскому зверю, что он якобы владеет изощрёнными приёмами тайной борьбы бари;тсу, которой владел в совершенстве полоумный профессор Мориарти, посмевший сражаться даже с самим великим Шерлоком Холмсом.

   Но, на беду несчастного вранцуза, потомок падишахов про Шерлока Холмса не ве;дал, фильмы о нём не смотрел, поэтому он вовсе даже не испугался странных рукомаханий своего врага, а взял и нырнул ему щучкой в ноги. В короткой и яростной схватке атакующий осилил-таки защищающегося, затем опрокинул его кверху задом и... впился Царю Козы зубами в ляжку!

   Вопль загрызаемого насмерть Козлиного Царя пронзил все окрестности и устремился даже к небесам. Но холодные небеса оказались глухи к его крику, так же, как и собравшаяся толпа, которая, по своему обыкновению, жутко неистовствовала.

   Позорный акт разыгрываемого на глазах даймневкратической общественности первобытного каннибализма неожиданно для всех пресёк Неталяха. Очевидно, в нём взыграла кровная солидарность с лишившимся части своей ляхи Царём Козы. Неталяха незаметно подскочил к борющимся и ребром ладони по затылку ударил Нежадного крысолова, вырубив его этим ударом на фиг.

   Счёт в негласной войне Бурана с Израем стал один ноль в пользу хитроумного Израя.

   Через пару минут обоих пострадавших единоборцев увозили ревущие и сверкающие мигалками машины реанимации.

   Следующей парой сражающихся оказались мачо Ухибурчала и любитель экзотических пари Вкамереон. Соперники тоже вполне стоили друг друга, а вернее будет сказать, враг врага: оба были весьма немалого веса и роста. Но, к великому огорчению болельщика-аннунака, битва титанов длилась слишком мало. Ухибурчала, как то и положено бравому десантнику, мощным скулокрушащим ударом по челюсти выбил из своего недостаточно тренированного противника его чванливое сознание.

   — Это вам должок за Фулкляндские острова! — ядовито процедил Ухибурчала, когда Вкамереона уносили с поля боя санитары.

   На мгновение придя в себя, вырубленный обританец поднял голову и удивлённо произнёс:

   — Но ведь это не ввенуссулейские, а албертинские острова!

   На что Ухибурчала заявил ещё более ядовито:

   — Вы нам с Путей ещё и за Кукрым ответите, гады!

   Услышав этот непонятный упрёк, на Вкамереона сызнова снизошёл глубокий обморок.

   Настала очередь драться насмерть Скитайцу и Японийцу. Скитаец в совершенстве постиг приёмы национальной борьбы суши, а япониец в два раза совершеннее освоил японийскую борьбу корыто. Сушист и корытист с умопомрачительно-устрашающими криками кинулись навстречу друг другу и оба одновременно ударили своего врага ногою в пах.

   Оба, к счастью, очень точно и, главное, сильно попали!

   Пришлось для их эвакуации подгонять ещё две машины реанимации.

   Из всей доблестной когорты мировой политической кулисы осталась лишь жалкая кучечка недоделанных инвалидов: зиц-председатель Борзой, молодящийся старикашка Бурлеск Конь, виртуальный султан Уркаган и, естественно, представитель ушлого Израя. Возможного среди них победителя уже поджидал в финале грозный и по-спортивному раззадоренный Ухибурчала, который пританцовывал там и ловко бился со своей тенью, чем сильно пугал этих оставшихся не очень мачо.

   Уркаган начал уже как-то странно поглядывать на Нетуляху и машинально пошаривать при этом возле левого своего бедра, словно там висел у него дамасской стали тютюристанский ятаган. Ужасной кровавой развязки предстоящих боёв, казалось, избежать было невозможно, но тут в совершенно дезорганизованных мозгах Щурща произошёл очередной загогулистый заскок.

—    А теперь... пусть бабы между собой дерутся, — с трудом ворочая языком проворчал не такой уж и великий в этом состоянии Аннунак. — Хочу двух баб!..

   Ничего не поделаешь — пришлось нашей Балаболкиной выходить на гладиаторский поединок против Анеголой Мурки. Хотя, наверное, всё же наоборот — Неголой Мурке пришлось выходить супротив атлетичной и крепкой Балаболкиной.

   Оценив физические данные и стальную решимость своей оппонентши, государственная канцелярша пришла в неописуемый ужас. Она совершенно правильно поняла, что; для неё означают разгорающиеся, словно уголья, глаза блатышской дамы. Ещё бы! Семьсот лет беспардонного кровопийства и самого дикого татарства соотечественников Мурки над несчастной Блатвией требовали немедленного и лютого отмщения. Мурка отчётливо осознала, что её ожидает судьба куда как страшнейшая, чем постигшая недавно господина Кукишкова. Балаболкина, трансмутирующаяся у всех на глазах опять в бультозавра, собиралась порвать свою врагиню ровно на семьсот окровавленных лоскутков.

   Придушенно вскрикнув, Анеголая Мурка припала к стопам Великого Аннунака.

   — Не велите казнить, Великий Аннунак! — во весь голос завопила она. — Велите слово мне молвить!

   Совсем уже осоловевший от проклятого лакоголя Щурщ смотрел на происходящее одним лишь глазом. Он поочерёдно открывал то левый, то правый глазик, чтобы не дать им обоим слипнуться и более не открываться.

   — Мо... молви, — оттопырив губу, выдавил он из себя.

   — Посмотрите на неё! — вытянула Мурка палец в сторону Балаболкиной. — Посмотрите на эту оборотиху! Я, к вашему сведению, обладаю сильным даром предсказания. Да! Я прозреваю будущее, ожидающее вас, великих аннунаков, на этой негостеприимной земле!

   — Ну-у, и чего ты там про... прозверяешь? — ещё замогильнее вопросил Щурщ.

   — А то и прозреваю, Великий Аннунак, что эти самые нетолерантные блатыши всем вам в паспорт запишут, что вы являетесь нелояльными алья;нсами, понаставят вам туда всяких круглых унизительных печатей, а ещё... ещё... — Мурка тут лихорадочно задумалась и вдруг вскричала: — А ещё они вас объявят варварийскими покупантами, вот!

   — Что-о?!!! — вскричал тут Щурщ, будто ему шило кто всунул в задницу. — Мы, аннунаки — покупанты?!!! — и он грохнул кулаком по столу. — Никогда ни одна собака аннунаков покупантами не смела называть! Потому что мы отродясь ничего ни у кого не покупали! Мы — обдиранты и ограбанты, вот кто мы такие!

   — А они назовут! — подпустила ему шпильку коварная канцелярша. — Я их, голубчиков, насквозь вижу!

   Тут Великий Аннунак внезапно присел и стянул со своей ножищи огромный башмак.

   — Я вам покажу кузькину мать! — взревел он, стуча башмаком по краю стола. — Я вам задам, разтакую вашу бабушку! Всех этим... антигуманным дустом поотравляем на фиг, если не научитесь у меня живо антитолерантности!

   Устав буянить, он снова плюхнулся на стул и, показав пальцем на собравшихся блатвиянцев, постановил:

   — Всю эту кодлу выселить из нашей страны в три дня! Вре... время п-пошло...

   — А куда прикажете выселить, Великий Аннунак? — угодливо изогнулась Мурка, ехидно поглядывая на остолбеневшую Балаболкину.

   — Ку... куда хотите, — махнул тот рукою, — мне по бара... по пара... бабану.

   — К нам нельзя! — проснулся тут вовремя зиц-председатель Борзой. — У нас на Еврозоне все нары... то есть, все площадя; заняты. Какие будут ваши предложения, камарады даймневкраты?

   — В Гроссию их! — одновременно проорали все западенцы, включая даже Уркагана. — В Сибирь-матушку этих блатвиянцев!

   По толпе пронёсся стон. Вот такой: «О-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о!..»

   Это был стон вековечной боли перманентно угнетаемого блатышского народа.
Однако Щурщу такое переселенческое предложение понравилось. Для того, чтобы отметить достигнутый консенсус, он предложил выпить всем из братской чаши. Но, поскольку братской чаши под рукой у него не нашлось, то Щурщ решил использовать вместо неё свой стоптанный, видавший космические виды башмак. Правда, из башмака просачивались какие-то гнилостные отвратительные миазмы. Когда довольный Щурщ влил туда бутылочку шнапса, внутри что-то зашипело и зашкворчало, и из чобота повалил сизый ядовитый пар.

   Пришлось ему доливать башмак из пивной бочки.

   Первой было доверено хлебануть из башмака Мурке, как разрулившей это трудное тухлое дело. С позеленевшей рожей она сделала несколько глотков, потом оттуда отвяла и... кинулась в сторону блевать. Но остальные были не так слабы. К примеру, Уркаган, человек, как всем известно, строгих нравственных правил, как прилип к братской «чаше», так даже не желал от неё отрываться. И покуда ревнивый Щурщ не отпихнул его к такой бабушке, квазисултан успел чуть ли не треть содержимого вылакать, гад.

   Остальное допил сам Великий Аннунак. А допив, совершенно потерял способность соображать и даже связно изъясняться. Он рухнул на стул, пьяно чего-то бормотнул, очевидно, по-нибируански матернулся, а потом принялся глупо хвастаться.

   — Да я, — с трудом оформляя в звуки слова, орал Щурщара, — да я, если хотите знать, это... этот самый... да!.. как его... а, главный нирибуан... нибирунасский маршал. Меня сам генералиссимус... как там его... гелиринисимус Ращмерщо;щ ужасно ценит. Он мне говорит как-то раз: «Слушай, Щурщ, а ты... ик!.. голова». А я ему: «А ты, герилинисимус, жо... жо... па... папа ты наш». А он мне: «Иди-ка ты, Щурщ, на... ах... а...»

   И тут последние остатки сознания покинули бедную Щурщеву башку. Он ещё раз громко икнул и… ткнулся мордой в остатки оливьянского салата.

   Наступила мёртвая тишина.

   Ничего себе, встреча цивилизаций получилась, думали собравшиеся зрители! Это же скандал, а не встреча! Надо же — напоили представителя гуманоидной инопланетной расы! И как напоили — вусмерть же буквально!

   Никто не знал, что делать дальше.

   И в эту роковую минуту, бразды правления взяла в свои руки Анеголая Мурка. Как и положено смотрящей по Еврозоне, она сложила руку козырьком и принялась зорко обозревать окрестности. Ничего подозрительного и даже стоящего внимания не обнаружив, она перевела взгляд в небеса и вдруг заорала, ткнув пальцем в небо и, естественно, в него попав:

   — Ахтунг! Ахтунг! Их зы;рен айне гро;ссен, блин, маши;н вэри шнелль сюда опусти;рен! — и добавила на не менее чистом еврозоновском языке: — Вилл би нам всем аллес кирдык будет наступайт!

   А в самом конце присовокупила ещё одну фразу, смысл которой был намного менее ясен собравшимся гражданам:

   — Шмайзе, блин, доннер, а мне на факел твой бабушька!

   Все быстро задрали головы ввысь и вот что там увидели: из хмурой тучи, постоянно висящей на дежурстве над мрачной и пасмурной Блатвией, вынырнул большой летательный аппарат. Он не спеша снизился и вскоре плавно опустился возле первого аппарата. Все замерли, ожидая, кто же посетил их на этот раз.

   Прошла томительная долгая минута. Наконец, овальная дверца поехала в сторону, и… на свет божий вышел ещё один Аннунак!

   Он был громадного, по сравнению даже со Щурщём, роста. На голове у него был круглый непроницаемый скафандр, а мощное тело облегала… хм, это было странно, конечно — не комбинезонистая одёжа, а роскошная космическая шинель, расшитая золотом и сверкающими каменьями.

   Незнакомый Аннунак поднял руки к скафандру и неторопливо снял его с себя. Все ахнули, потому что перед ними стоял... вылитый генералиссимус Неусталин!

   Был в Гроссии один вождь по имени Неусталин, который вообще не уставал и совсем не спал по ночам. Он был ужасным диким татаром, самым татаристым диким татаром за всю дикотатарийскую длинную историю. Очень многие его помнили и поминали разными словами, в диапазоне от восхищения до ужаснейших даже проклятий.

   Аннунакский же Неусталин был истинным богатырём. Его густые волосы оказались расчёсаны назад, усы торчали в стороны, как у таракана, а глаза метали молнии испепеляющего огня. Огонь, естественно, предназначался не землянам, а Великому Аннунаку, храпевшему на всю округу подобно завязшему в грязи трактору.

   Далее между аннунаками произошёл весьма странный диалог. Разговаривали они не по-нашему, а по-нибируански, и их язык более походил на рычание двух ссорящихся львов, или на гавканье двух огромных собак.

   Итак, сначала вослед галактическому Неусталину вышли ещё два аннунака, мощных таких и статных, по телосложению гораздо крупнее невысокого, как оказалось, Щурща. Для понятности я буду давать параллельный перевод аннунакской речи, поскольку собравшиеся на встречу с инопланетянами земляне не понимали в этой перебранке инопланетян буквально ни черта.

   — Аш хну, штранд рап, мыршарац! (А ну, встать, мерзавец!) — взорвался прибывший и, как видно, больший, чем Щурщ, начальник.

   Услышав громоподобный сей окрик, Великий Аннунак отлепил свою морду от тазика с салатом, продрал глаза и, увидев стоящего перед ним великана, гортанно ругнулся. Он быстро, насколько мог, встал и, покачиваясь и пытаясь шагать по-строевому, подвалил к нему на доклад.

   — Мух тух жах пердух прабух нахулярк, ах тух, хурлярва, тащгурдых мах! (Я тебя за пробами воздуха посылал, а ты, скотина, прохлаждаешься тут!) — раздражённо прорявкал новоприбывший.

   Щурщ принял стоечку смирно и даже отклонился назад, стараясь, видно, чтобы начальник не унюхал шедшего из его пасти запаха.

   — Дарбаёрб кошмарщ! — начал он докладывать. — мудрыщ Щурщ пробухур пердух прохуряхур! Аллахур пизхурдях! (Товарищ маршал! Прапорщик Щурщ пробы воздуха взял! Всё в порядке!)

   — Нах тух пурдырва жущ завхарва, мудрыщ! (Мы вас полдня уже вызываем, прапорщик!) Какурва хрешмарвах нахщ гарлахва? (Почему не отвечаете?)

   Щурщ изобразил на своём облепленном оливьянским салатом мурле неподдельное удивление. Он недоумённо поднёс к уху левую ладонь и потряс её, словно желая услышать позвякивание каких-то разбитых склянок.

   — Ух, паскурдярв! (О, чёрт!) — пробормотал он смущённо, — Зассулярвах бухлорщ... Ух, тыщ ишмаху — бухлярвах зассулорщ! (Ливом запил... Ой, то есть — пивом залил!) Хырмындыр курварщ! (выражение не переводится!)

   Тут маршал, наконец, что-то заподозрил. Он подошёл к качавшемуся, словно шибанутая кегля, Щурщу и шумно занюхал его красную рожу. Возмущению крутого начальника не было границ. Побагровев в два раза сильнее своего естественного окраса, он буквально взорвался от ярости:

   — Дах тух ужрахур, мурдахурв!!! Тух насрашур нух хан чепухреннщур! (Да ты напился, негодяй! Ты нарушил наши великие законы!)

   Щурщ не отвечал. Он лишь стоял, выпучив глаза, и старался не упасть.

   — Обсердюх, дарбаёрб мудрыщ! (Стыдно, товарищ прапорщик!) — презрительно скривившись, провозгласил маршал и кивнул своим подчинённым: — Нахулярвах этух пирдармурдах! (Уберите этого... нарушителя дисциплины!) Ух кутузярвах гавгармахур дрыщарву! (В карцер его, собаку поганую!)

   Два аннунакских амбала подхватили сопротивляющегося прапорщика под белы его рученьки и поволокли его к кораблю. Тот мычал и упирался, но принуждён был всё же подчиниться грубой физической силе. Бывший Великий Аннунак поджал ноги и позволил внести себя в проём двери, горланя пьяным голосом на чистом гроссиянском языке: «Врагу не сдаё-о-тся наш го-ордый „Варя-аг“!.. Ы-ы-ы-ы... А-а-а-а...»

   Тут его запихали куда-то вовнутрь помещения, и наступила тишина.

   Аннунакский маршал разгладил своё суровое лицо, широко улыбнулся собравшимся блатвиянцам, а также тем, кто наблюдал за этим историческим репортажем по телевизору, и громко воскликнул уже всем понятным голосом:

   — Дорогие друзья! Земляне! Братья и сёстры по космическому разуму!..
Наступила немая сцена. Все хорошо помнили, что точно такими же словами приветствовал их и проштрафившийся Великий Аннунак. «Ой, что-то будет!..» — пронеслось в мыслях у миллиардов землян.

   Кто-то хлопнул в ладоши, и этот хлопок столкнул лавину громоподобных аплодисментов.

   На Земле начиналась новая, Аннунакская Эра!

   Смейтесь, господа и дамы! Смейтесь!.. Мыльные пузыри гордости и спеси лопаются от весёлого и смелого смеха! Ничего не бойтесь и смейтесь!
Смейтесь...




   2011 год, март