Свекровь с Николиной Горы. Часть 2

Часть 2. Мой любимый младший сын

Глава 1. Митя. Не бойся, это не страшно. Любовь навеки.                Работа, ясли, автобус.  Несколько историй о  Мите.  Институт, армия, переезд в Ленинград.

                Митя

    Замысел мой – написать о себе, о своих детях честно, без прикрас, быть абсолютно искренней…терпит фиаско, как только я пытаюсь начать рассказ о Мите, моем младшем сыне.   Исповедь перед батюшкой намного проще: батюшке некогда, его ждет еще много народа, и исповедь укладывается в две три фразы. На исповеди я, например, говорю: - Батюшка, я постоянно ссорюсь с сыном, оскорбляю его, унижаю. Не могу с этим справиться. Не могу любить сына  таким, каков он есть, иногда я готова отказаться от него. Он измучил мою душу.
- Он пьет?- коротко спрашивает  батюшка.
- Да,  он много пьет, бездельничает… Он порой выделывает такое, что и рассказать стыдно.
- М-да, … любить надо всякого, другого пути нет. Господа просите и молитесь. Всякий человек заслуживает любви. Не достает любви и веры.
    Я чувствую, что батюшка не хочет разбираться с моими проблемами долго. Он спешит снять грехи с других. - Молись за него, матушка и проси Господа, чтоб помог. Он накрывает меня епитрахилью и читает молитву.
Я молюсь и прошу. Стою на коленях перед Господом, чтоб открыл ему свет, чтобы направил его на путь истины, чтобы помог ему обрести дело, к которому он приспособлен, чтоб помог ему обрести верную и добрую подругу. Но последних десять лет  ничего принципиально не меняется. Митя  ушел из бизнеса, ушел от жены и ребенка, пьет,  развлекается с друзьями и однодневными подружками… иногда что-то делает, пытается найти себя в музыке, в кино, сочиняет анекдоты, пишет небольшие музыкальные пьесы. Но эти просветления все реже,  и все  опаснее колея, по которой он катится.
    Митя - моя непреходящая боль и мое отчаяние. Они совсем разные, мои дети - два полюса, две системы ценностей, два непохожих образа жизни. Как могло произойти, что от одного корня, росшие рядышком, так близко друг к другу, получающие одну и ту же пищу и духовную, и материальную могли вырасти такие разные люди.
    …Со временем напряжение, разность потенциалов между ними все нарастает и  мне все сложнее становится находиться в этом поле. Рассказать о Мите намного сложнее, рассказать честно - на грани невозможного. Его автобиография насыщена таким количеством событий, таким количеством непредвиденных обстоятельств, случаев,  и в итоге таким количеством неожиданных негативных результатов, что описать их, даже с позиций хронологии, не говоря уже об искренности и объективности,  мне не удастся. Я просто не смогу вновь пережить многое из того, что с ним происходило, для этого надо много сил, которых не так много осталось.
    Доведенная его пьянством, его враньем и обманами  до ручки, накричав на него по телефону, оскорбив его последними словами, крикнув напоследок: -  Я ничего не хочу о тебе знать! - я бросаю трубку, я долго сижу отупев от бессилия, горя, беспомощности. Мальчику тридцать семь годочков. Что я могу?  Могу только вспомнить мамины слова, которая говорила: - Воспитывать надо, пока поперек лавки лежит. А потом уже поздно. Сама жизнь научит, если голова на плечах есть, понабивает себе  шишек, может что-то и поймет. А нет - так и сгинет.
    Мамочка, как не хватает мне твоих простых и ясных мыслей.  Я много размышляла: надо ли в этой моей повести писать о Мите. Но в последние свои месяцы жизни, когда Митя месяцами лежал в онкологической больнице, он попросил  меня дать почитать мои записки. Он знал, что после  ухода  Славы я постоянно что-то писала. Я отдала ему, что у меня было, но до главы, которая называлась: «Митя».  Он все внимательно прочитал и долго потом расхваливал мои способности так просто и честно изложить нашу жизнь. Потом, хитро прищурившись, спросил:
 - А  дать почитать главу под названием «Митя» слабо?- он с напряжением ждал ответа.
-  Да нет, Митя. Просто она еще совсем вся в черновиках.
- Это отмазка, ма. Но не хочешь – не надо. Только я тебе хочу сказать, что тебе надо все обо мне честно рассказать , «его пример – другим наука». Пиши мама все, что у тебя на сердце. У тебя получится. Это тебе говорит несостоявшийся филолог.
    Но Митя был прав, мне было слабо. Мне в последние десять лет его жизни так часто было стыдно за его поступки и слова. Его суждения, порой приводили меня в полное отчаяние. Но когда меня спрашивали о нем мои знакомые или родственники я никогда не могла признаться даже себе, что с  Митей не все в порядке. Он не соответствовал моим представлениям о хорошем человеке: он ленив, его представления о труде искажены до какого-то беспредела. С другой стороны он обладал таким количеством феноменальных качеств, которые и определяли его поступки, что окажись он в руках хорошего мастера, уверена - из него мог выйти талантливый актер, режиссер, музыкант. Он есть яркий образец всей непостижимости и противоречивости человеческой натуры. Вот я опять хочу приукрасить образ своего  близкого родственника. Но очернить тоже проще простого. Он же до тридцати лет не пил. Так почему он стал пить?

    Когда пытаюсь найти истоки его современного образа жизни, всегда попадаю в тот год, когда поняла, что  беременна вторым ребенком, а первому всего два  года. Чтобы рассказать об этом, надо вернуться в год 1965-ый.  Мы с мужем как молодые специалисты после окончания института были направлены на один из Курганских заводов. Два новоиспеченных инженера  получили комнату в коммунальной квартире и место в детском садике для Сани. С энтузиазмом начали трудиться, применять свои знания в практике. Инициативам нашим удивлялись, о нас даже написала несколько раз заводская  газета. И тут, в самый разгар моих инициатив, не успев поработать и полгода, я почувствовала, что беременна.  Раздражение против Павла, его бесконечные ночные притязания… Мы решили, что не время заводить второго ребенка. И я пошла на аборт. Господи, почему Ты равнодушен к страданиям российских женщин.  Каждый день в маленьком городе Кургане пять пунктов работали при больницах по уничтожению ненужных детей: в то время о противозачаточных средствах мы знали мало, почти ничего, их просто не было.

                Не бойся, это не страшно

    Апрель, 1965 год. В больницу я пришла с утра, как было велено с халатом и тапочками.  Я была уже двадцать пятой в очереди. Молодые женщины сидели и стояли в тесном холле. Все ждали доктора. Пришел доктор: коренастый, крепкий лет сорока. Бросив на нас взгляд, с усмешкой сказал: – Не бойтесь, я вначале всех обезболю. Нас всех пригласили в большую палату, попросили подготовиться. Оставшись в одной ночной рубашке, мне вдруг стало страшно.– Я хочу отказаться. Это можно?- обратилась я к соседке по очереди, с которой уже познакомилась в приемной. - Что рожать будешь? – спросила она.  Я вспомнила все свои обстоятельства, заметались мысли… Женщина, видя мое смятение, сказала: - Не бойся, это не страшно. Я уже седьмой раз. - Седьмой? – Да, а что делать? У меня уже трое, муж зарабатывает гроши. - А что нельзя, чтобы не беременеть? А он и слышать не хочет о презервативах, а что еще? Одним словом, я осталась. В кабинет к доктору входили  по очереди. Операция длилась максимум минут пятнадцать. Затем прооперированную (на больничном жаргоне- «почищенную») женщину медсестра доводила до палаты и приглашала следующую. Конвейер работал. Женщины отлеживались,  и к вечеру многих отпускали домой. Некоторых, с какими-либо осложнениями оставляли на ночь и отпускали на следующее утро.   
    Помню меня тогда поразил этот конвейер. Мне тогда показалось, что самое тяжелое и унизительное место в этом конвейере занято женщинами. А мужики, которые стоят в начале и в самом конце почему-то не причастны ни к боли, ни к страданиям, ни нравственным, ни к физическим.  Открыв эту унизительную для женщин ситуацию, я по возвращении домой неделю не разговаривала с Павлом. Его прикосновения меня раздражали. 
    Но не прошло и месяца,  и я уже снова не могла противостоять бурному темпераменту мужа.  Как мы были не образованы в этом плане. Я, зайдя в аптеку  не с первого раза насмелилась спросить презервативы. Я долго ждала, чтобы остаться наедине с продавщицей. Наконец, я неуверенно спросила:
 - Мне нужны презервативы.
 – Нету! - резко ответила дама. Спроси в аптеке на Ленина. Там у них всегда это добро есть.
    Я пошла на улицу Ленина. В аптеке толпился народ.  Я встала в очередь. Встав перед продавцом я уже заученным текстом сказала:
 – Мне презервативы.
– Сколько?
– Сколько? – я растерялась.  Тридцать, неуверенно  сказала я.
- Чего тридцать? Упаковок что ли тридцать? – она смотрела на меня с любопытством. Стоящий за мной мужчина хмыкнул.  Я покраснела, как рак. Вся моя кровь, казалось одномоментно прилила к моему лицу.
- Нет тридцать презервативов, - пролепетала я.
 - Размер какой?
 – Размер?-  я и понятия не имела, что они разных размеров. Аптекарша, усмехнувшись выложила на стол упаковки и сказала - здесь тридцать.
     Не помню, как я вылетела из этой аптеки. Мне казалось, что теперь все люди, которые были в аптеке,  будут рассказывать обо мне анекдоты. Дома я объявила своему Павлу, что презервативы будет покупать он сам. Он промолчал…..
    Но буквально через четыре месяца после аборта я вновь забеременела. Мне было так горько, я так досадовала на Павла. Все это время я специально долго вечерами возилась на кухне, делала какие-то дела, в надежде, что он заснет и тогда я лягу. Наконец, видя, что он заснул, я тихо-тихо пристраивалась на самый краешек кровати. Но тут же горячая крепкая рука притягивала всю меня к себе, и все было как всегда.
 Когда я поняла, что снова беременна я сказала ему в сердцах – Ты самец, ты совсем не думаешь о последствиях….   Павел, слабо сопротивляясь сказал – Да я еще только подумал об этом, а ты уже забеременела. Кто виноват.
    Я не знала, что делать. На аборт нельзя, не прошло и полгода.  Моя старшая сестра через свою знакомую достала мне какие-то таблетки и сказала, что их одновременно надо выпить двенадцать штук, сесть в горячую ванну и сидеть долго, пока не почувствую, что матка открывается. Если ничего не будет, то еще раз ту же дозу и снова в ванну.  Но врач, которая их дала сказала, что они в больших дозах опасны для печени. Господи, как мы были не образованы и невежественны. Сейчас, с уровня своего знания, меня охватывает ужас за те мои действия.   Вечером после работы, я начала процедуру. Первая доза не произвела никакого эффекта. После второй меня начало страшно тошнить и приступы головной боли. Я не знала как это все прекратить. Меня выворачивало наизнанку. Где-то уже часа в два ночи, мне стало полегче, я выпила горячего чая с медом и легла. И тут снова мой Павел, проснувшись, по привычке крепко обнял меня.   Но в этот момент мой родной муж показался мне настолько отвратительным, что я в истерике закричала:
- Отстань, животное. Я ненавижу тебя. Слышишь? Я тебя ненавижу.  Весь твой ум у тебя в трусах!
    Павел окончательно проснулся и спросонья спросил, который час.
- Ты что только что легла? Почему? - Отстань. Я, отвернувшись от него, плакала от безысходности и досады.  Он, видимо, что-то сообразив, в эту ночь больше не приставал ко мне.      
    Таблетки помогли: я избавилась от беременности, но во мне поселился какой-то страх. Я часто думала о том, что я убила, возможно, самое мое любимое дитя. Возможно это была девочка. Я так хотела девочку. Но через пять месяцев я снова забеременела. Мы решили оставить ребенка. Сане уже было почти три года.

                Любовь навеки

    Родился  Митя в феврале. Я хорошо запомнила ту ночь. Шел мировой чемпионат по хоккею. Играла наша любимая команда с чехами. Мы смотрели  телевизор у наших соседей по коммуналке. Наши выигрывали…  … И хотя я уже часа полтора чувствовала признаки беспокойного поведения ребенка, но все оттягивала …   Наконец, я решительно оторвала Павла от телевизора и сказала: - Павел мне надо в роддом. – Что уже? – Да и скорее. Мы быстро оделись и пошли пешком. До роддома было ходьбы минут пятнадцать.  Все двери были закрыты. Мы начали стучать. Открыла сонная медсестра. Впустив и осмотрев меня она засуетилась: – Не спеши, моя хорошая, не спеши. Мне ведь надо все подготовить. …   Павла она отправила домой. Сказала: - Иди с богом, утром придешь.   
    Митя родился быстро, без особых хлопот.  Утром, часов в восемь мне принесли его на кормежку. И все: любовь навеки. Я смотрела, как он жадно хватает сосок, и как аппетитно чмокает… Я  и испытывала,  как когда-то с Саней, безграничное тихое счастье, вернее, даже благодать. Помню, что тогда в голове постоянно крутились слова из стихотворения Тютчева: Нам не дано предугадать, Как слово наше отзовётся, И нам сочувствие даётся, Как нам даётся благодать.
Тогда, в роддоме произошел еще один случай, к  которому я часто возвращаюсь.  А произошло вот что. На третий день после родов, утром, когда всем раздали для кормления детей, мне моего Митьку не принесли. Между тем, начиная с раннего утра из детской разносился такой громкий и отчаянный плач ребенка, что все мамочки к обеду совсем забеспокоились. К нему примешивались и другие, но они были слабее и не брали за душу. Этот не прекращающийся плач был так безутешен, так горек, что я подумала: - Боже мой, отчего этому маленькому уже так горько. .Он ведь еще ничего не знает. Что у него так болит?    Женщины в палате прислушивались и переговаривались – Уж не мой ли так кричит. Но каждая была уверена, что не ее.   Когда мне не принесли моего  Митю,   я, обращаясь к нянечке, спросила: - А что с моим?. Нянечка была коренастая, крепкая,  с широким напряженным лицом.  Разговаривать с ней надо было громким голосом, она плохо слышала. Я уже громче повторила свой вопрос. Она молча посмотрела на меня и, ничего не ответив, вышла. Минут через пять она вернулась с ребенком и подойдя ко мне резко протянула мне его и тихо, но внятно произнесла: - Замучаешься ты с ним.  Митька вцепился в мою грудь и сладко сосал. Он казался таким спокойным и безмятежным, что я тут же забыла слова няни и счастливая изучала своего сына.  Но позднее, оказавшись дома наедине с ним, я часто вспоминала эти слова. Первый год своей жизни  Митя не прекращал плакать. Затишье в доме наступало  только на время кормежки и коротких минут сна. Иногда всю ночь напролет я носила его на руках, прижимала к себе и баюкала. Но стоило мне только начать укладывать его в кроватку, он тут же с возмущение начинал буквально орать, не давая покоя не только нам, но и соседям. Что только не предпринимали, пытаясь найти причину его бесконечных страданий. Водили и к бабушкам и к врачам. Все безуспешно. Что мучило моего сына, отчего он так горько и нескончаемо плакал весь первый год своей жизни я так и не выяснила.

                Работа, ясли, автобус

     Прошло три месяца, мне надо было выходить на работу. Каким жестоким по отношению к матерям и детям видится мне то время. Использовав два послеродовых декретных месяца и месяц своего очередного отпуска, я больше по тогдашним законам не имела права ни на что.  Я пришла к главному инженеру и попросила дать мне еще месяц без содержания.
 - Не положено, вы и так уже почти полгода не работаете. Мне нужен человек работающий, пишите заявление на увольнение.  Выйдя из кабинета, я прикинула, как мы будем жить уже вчетвером на 130 рублей, которые получал Павел, и пошла в профком. Написала заявления на место в яслях. Завод имел свой ясли-сад и, таким образом, мой Митя в три месяца был определен на казенные харчи и услуги. Каждое утро мы все вчетвером уходили на работу..
    Как мы, российские молодые женщины могли выносить этот страшный режим. Ведь моя жизнь типична для миллионов таких же, как я, начинающих жизнь, рожающих детей….. Утром, просыпаясь под звуки гимна, в шесть утра я готовила завтрак, причесывалась, старалась модно одеться и причесаться. В семь будила детей, полусонных одевала их, и все вместе мы неслись на работу….. Так как у меня был грудной ребенок, разрешали уходить на кормление ребенка. Мне были положены полчаса до обеда и полчаса после обеда.  Прямо из цеха, где я работала мастером, бежала в ясли. Кормила Митю, бегом бежала обратно..  Моя бригада  слесарей - сборщиков прозвали меня  «наша мамочка». Митя часто болел,  и я часто сидела дома на больничном.  Начальник цеха все откровеннее высказывал свое недовольство,  и я, видя это, иногда  даже больного Митю несла в ясли, если его там брали.….
    Однажды, в один из холодных, зимних дней, мне позвонили из яслей, сказали, что Митя заболел,  и что я должна его забрать и ехать в детскую больницу. Я, отпросившись с работы, прибежала в ясли. Митенька был уже одет в комбинезон и сверху обернут одеяльцем. На улице было холодно, шел снег. Я, забрав его дошла до троллейбуса, доехала до детской поликлиники, отсидела очередь. Врач прописала таблетки и питье.  Обратно я с трудом влезла в автобус. Был час пик: народ возвращался с работы домой. Я с ребенком на руках, с трудом выдерживала натиск входящих и выходящих.   Кто-то предложил мне: -Давайте, я подержу вашего ребенка. Я передала его на первое сиденье женщине. Автобус продолжал движенье, а моя голова была чем-то занята …. Услышав громкое объявление остановки: «Гастроном», я  автоматически вышла из автобуса. Это была моя остановка. Дверь за мной закрылась, и автобус ушел. Я стояла на месте, возвращаясь в действительность.  - Что-то у меня было в руках. Что-то было, что-то было… и вдруг страх огромным тяжелым комом охватил все мое существо:  Митька! - и я с криком побежала вслед за автобусом. Автобус поднимался на виадук и я бежала за ним. Мне повезло: автобус остановился. Я, с трудом догнав его, начала барабанить по нему кулаками. Я стучала  по нему изо всех сил и кричала: – Откройте, там мой ребенок! Откройте! Наконец, дверь открылась. - Отдайте ребенка, – крикнула я.  Мне передали сверток с Митей. Передающий его мужчина презрительно сказал: - Ну мамаши пошли. Запросто могут в автобусе дитя родное оставить.
    Первыми сознательными словами Мити были: - Я сам. Это его самость с двухлетнего возраста  была настолько сильной, и так мешала мне особенно по утрам. Утро, самый напряженный час. Мы спешим, мне нельзя опаздывать.
Если я свой пропуск не опущу вовремя  на проходной, то меня лишат пятнадцати процентов «уральских» и премии, хотя и мизерной, но такой необходимой при нашей бесконечной нужде. К тому же бесконечные разборки за дисциплину, косые взгляды начальства.  Я пытаюсь ускорить процесс одевания Мити, помочь надеть шапку пальто, завязать шарф. –Я сам,  – громко орет мой сын. – Да мы опаздываем, раздражаюсь я,  и  грубо, силой надеваю ему валенки, пальто, завязываю шарф так, что закрываю его орущий рот и силой вывожу на улицу. Саня  пытается его уговорить. -  Митя, мама опаздывает на работу, ее будет ругать дядя начальник. –Ну и пусть , ну и пусть!. Он вырывает свою руку, еще долго упирается. И так почти каждое утро. Как хорошо, что у меня есть Саня. Он с четырех лет выполняет добросовестно функции старшего брата.

    Павла все чаще нет дома. Он уже больше года не работает на заводе: нашел работу, где намного выше зарплата, но, частые и длительные командировки значительно усложнили нашу жизнь. Уезжает он на полтора-два месяца, на наладку каких-то секретных объектов, где-то под Челябинском. Я даже не знаю, что это за объекты, он дал подписку о неразглашении. Приезжает на неделю, другую домой и опять уезжает.  Мы все чаще дома втроем и Саня чувствует свою ответственность за нас. 

                Несколько историй о  Мите

    На лето, как правило, я отправляла детей в деревню к своим родителям. И даже, переехав на Волгу, они на лето все также уезжали к дедушке и бабушке. Но как-то, когда уже Сане было уже тринадцать лет, наш сосед по дому предложил взять его на все лето на рыболовецкий корабль. Сынишка соседа, учился с Саней в одном классе и уже два лета проводил с отцом на корабле. Я согласилась, о чем позже сильно пожалела из-за Мити. Митю одного без Сани впервые отправила к родителям в деревню.
    Мама и папа решили, что их внук совсем не приучен ни к какому делу и решили устроить его на работу, недельки на две. На железной дороге дети рабочих часто пололи траву на бровках и получали за каждый день по два - три рубля. Вместе с другими деревенскими мальчишками Митя стал ходить на работу. Но длилось это всего неделю. Через неделю выдавали зарплату и рабочие Мите говорят, у нас так заведено, что новый рабочий покупает с первой получки бутылку.  Так что давай деньги на обмыв. Митя деньги отдал, и эти дураки налили ему полстакана дешевого плодово-ягодного вина. Все это происходило в обед, на полянке близ леса, неподалеку от железнодорожных путей.  Кончился обед, рабочие все пошли продолжать работу, и никто не вспомнил больше о Мите. Вечером после работы,  не дождавшись его с работы, мама пошла его искать. Никто из ребят не видел его. Она пошла к бригадиру, и тот вспомнил, что после обеда его не видел. И рассказал маме, что с первой получки его угостили вином. Мама совсем занервничала, накричала на бригадира и заставила показать, где они обедали. В лес пошли человек пять. Уже смеркалось. Митю искали, кричали, но так и не нашли. Мама с папой не знали, что предпринять. Милиции в деревне не было. Папа сел на велосипед и поехал, на ночь глядя, снова искать его по дорогам. Приехал он  уже совсем поздно, но без Мити. Ночь они не спали. С раннего утра снова ходили по близлежащим лесам, были в полном отчаянии, мне и сейчас, когда с той поры минула четверть века, больно вспоминать, я снова и снова ощущаю боль и тревогу своих родителей. Митька пришел домой утром, когда мои родители снова ушли на его поиски, и дома их  не было.  Соседи его расспросили, где он был. Он рассказал, что уснул в лесу. Проснулся, когда уже темнело и пошел. Но, видимо, в другую сторону. И уже совсем в полной темноте вышел  к незнакомой деревне. Зашел в один двор спросить, как дойти до станции Зырянка. Тетя ему сказала, что это далеко семь километров и оставила у себя ночевать, а утром довела его до нашей станции. Сама она торопилась на электричку.
    Мама моя говорила мне: - Нина, ты только не обижайся, Саню хоть на все лето привози,  Митьку – не возьму. С ним все что-то случается.  Его никуда нельзя отпускать. В доме что ли его держать все лето? Так и в доме он все вверх дном перевернет. Нет, ты уж не обижайся…
    Митя  совсем другой. Он внутренне не схож ни с кем из нашей большой родни. Вот и поверишь в реинкарнацию.  После одновременного окончания музыкальной и общеобразовательной  школы он просил меня, чтобы я отпустила его в музыкальное училище, которое было через дорогу от нашего дома. Почему не услышала? Не знаю. В нашем роду все пели, любили петь, но никогда не было профессиональных музыкантов. Да и что это за профессия для мужчины. Это может быть досугом, думала я. Мужчине надо получить нормальное образование, нормальную профессию.    
   Для нас, выросших в рабочей среде – « школа – завод – армия» был самым  распространенным и понятным стандартом того времени. Вот я и опять отмазалась, как сказал бы Митя. И опять виноваты обстоятельства, среда. А если честно, то все  просто. Сейчас -то я понимаю, что все мои беды от моего беспробудного невежества.
    Кстати, о музыкальной школе расскажу один смешной случай. Митя заканчивал третий класс музыкальной школы. Было у них всего два экзамена: по музыке и по сольфеджио. По музыке он сдал на отлично, а вот экзамена по сольфеджио опасался и сел готовить шпаргалки.  Вечером я увидела на его рабочем столе семь шариковых ручек и спросила, зачем ему столько. Он серьезно сказал, что это шпаргалки. Что всего семь билетов. Ответ на каждый билет он вложил в колпачок ручки. Когда возьму билет, то достану ту ручку, в которой ответ и буду ей писать. – Но ведь всего семь билетов, и ты же готовился – удивилась я. – Да, мама, но есть такие сложные. Я не стала его отговаривать, решив, что так он будет себя увереннее чувствовать на экзамене.  На другой день мы все с утра разбежались каждый по своему назначению. Пришла я домой только вечером и тут же спросила Митю, как он сдал экзамен. Митя, хмуро ответил, что на хорошо. - Ну и прекрасно, - сказала я. А что же не на отлично, у тебя же шпаргалки на все билеты были,- съехидничала я.  - Да понимаешь, ма… Я, значит, взял билет, попался третий. Я сел готовиться и начал вытаскивать нужную ручку, а она была в заднем кармане. А Елена Алексеевна постоянно ходит между рядами. Пока я сумел достать ручку много время прошло. Пока я ее достал, снял колпачок. Достал шпаргалку, развернул, а там написано: «Этот билет я знаю». А тут же сразу Елена Алексеевна вызвала меня отвечать, я совсем не успел подготовиться.
     Я искренне расхохоталась, вместе со мной и они. Все время пока Митя рассказывал свою историю, Саня стоял рядом и терпеливо, еле сдерживаясь от смеха, ждал. Эти экзамены вошли в анналы наших семейных историй.

    Мите  не повезло: у него не было авторитетов среди учителей: он с каким-то снисходительным презрением относился к своему директору. Он не принимал даже прописных истин и установок, если они исходили от него. Когда я пыталась защищать директора, он удивленно глядя на меня, ошарашивал меня аргументами типа:
 - Мама, как можно человеку, у которого четыре одинаковых кремпленовых костюма доверить воспитание детей?
- При чем здесь костюмы, Митя, - в свою очередь недоумевала я.
- Да ты подумай, четыре совершенно одинаковых кремпленовых костюма: бежевый, коричневый, темно-фиолетовый и  темно-зеленый, и он их меняет через день.
- Значит все-таки не одинаковые, они разного цвета, - защищалась я.
 - Как ты не понимаешь, нельзя такого человека к детям.
- Ну почему?
- Да потому что это полное отсутствие творчества.
-  При чем здесь творчество, возможно, что ему это просто очень удобно, - не сдавалась я. Митя махал рукой и не хотел продолжать.
- Ты не понимаешь.

    Никогда я не умела найти тропочку к его душе. Его душа для меня и сейчас потемки. Он строил свою жизнь вопреки столетним традициям нашего крестьянского трудового рода. И откуда он такой, в минуту огорчений чертыхалась я.  Так и не смогла ни на йоту приблизиться к пониманию его стремлений, желаний….
   Кем он себя мыслил в будущем, было для меня тайной за семью печатями. Он просто мечтал о какой-то необыкновенной профессии. Его заносило от подводной геологии до музыки. Когда я ему принесла справочник для поступления в вузы, Митя долго его изучал, потом, указав на Ленинградский институт киноинженеров сказал, что поедет туда. Потом, подумав, весело сказал: - Да не знаю я , мам, кем я хочу стать. Мне никем неохота. Как представлю, что опять учителя в институте типа нашей Таисьи Михайловны, дурно делается. Почему люди идут в учителя, когда их просто нельзя детям показывать.

               Институт, армия, переезд в Ленинград

    Митя выпал из нашей семьи, как выпадает птенец из гнезда. Мать - птица ничего не может поделать: он самостоятельно еще не умеет летать, а она не знает, как его обратно усадить в гнездо. Она мечется изо всех сил между ним и остальными птенцами в гнезде, и хорошо, если кто-то увидит и поможет.
Так вот, после окончания школы я решила тогда за него, я сделала выбор, которым он так и не воспользовался.  Мне было спокойнее, если он будет рядом с Саней. И я отправила его в Москву поступать в  московский университет.  Сдал он документы на геологический факультет, хотел заниматься морской геологией. Но в отличие от Сани Митя не добрал баллов, и по конкурсу не прошел. И я снова приняла за него решение. С этими же баллами можно было поступить в любой технический вуз. Приехав в Москву, я уговорила (заставила) Митю поступить в другой институт, и он поступает в горный институт, на геофизику. Мне казалось это хорошо, дети снова будут рядом. Но я многого не учла. Во- первых, Саня женился и ему было не до Мити. Новые родственники так боялись, что Митя будет к ним часто  ходить, что ни разу не приветили, не напоили хотя бы чаем. Лиза тоже не приветствовала их встречи. Во-вторых, и это главное, Мите не нужна была сто лет эта геофизика. Оказалось под красивым названием скрывается  специальность маркшейдера. Как только он понял, куда он попал, той же весной, в конце первого курса ушел добровольно служить в армию. Так и оказался он вначале в Москве, а потом ушел в армию.
    Позже, рассуждая о своей жизни, он говорил, что самая спокойная и понятная жизнь была в армии: разбудят, заставят зарядку сделать, накормят и вечером спать уложат.. Служил он в воинской части  войск ПВО  на Урале, в маленьком провинциальном городе Кунгуре, в так называемой учебке.

    Первые месяцы в армии ему тяжело и тоскливо и он пишет мне письма, которые я получаю буквально, каждые три дня. Сейчас, когда я просматриваю свой архив, я ужасаюсь своей черствости. Как я могла не почувствовать его одиночество, его тоску по дому. Почему? Вот из его письма. «Мама, я пишу тебе уже третье письмо, но от тебя ничего нет. Пожалуйста, отзовись, мама». А меня просто целый месяц не было дома. Я была в Киеве. Там после Чернобыльской аварии собирали экспертов-экологов. Мне некогда. Я много езжу, я эксперт, я работаю над книгой, которую считаю архиважной. Время в обрез. Я отвечаю на письма раз в две недели. Я вновь на экспертизе в Астрахани, на Астраханском газоконденсатном комплексе, что в дельте Волги, потом на Байкале, в Туле и Брянске по поводу чернобыльских пятен и пр. и пр.. Моя жизнь интересна и полна смысла. 
    Но почему я тогда не поняла, что нужна ему, и что это намного важнее моей работы. По приезду, получив его письма, я писала свои короткие и деловые ответы. Ах, если бы можно было исправить то, что уже ушло, ушло навсегда, стало историей. Надо было звонить, ехать, слать телеграммы. Что мешало мне. Стыдно признаться: не любовь, не страсть к мужчине, нет. Я просто работала, я ввязалась в  эти страшные проблемы сохранения Природы и Человека. Мне чудилось, что стоит людям открыть глаза на правду, правду наших преступных отношений к Природе и все изменится. Я видела умирающих от нефтяных разливов каспийских тюленей,  стоки отравы от ЦБК на Байкале, дамбу на реке Теча, и озеро Карачай под Челябинском, состояние которых  грозило экологической катастрофой; я видела немыслимые условия, в которых работают люди на целлюлозно-бумажном комбинате в Архангельске  и еще много чего я в те годы видела. Жизнь моя - бездонная бочка, бесконечность: на любой вкус хранится в ней множество сюжетов, которые цепляются один за другой….Потянешь один, а вытягиваешь целый сериал….
Через полгода пребывания в учебке его должны были распределить в какую-либо часть ПВО. Но ему повезло - демобилизовался солдат из музыкального взвода.  Начали искать замену,  и Митя согласился дослуживать в Кунгуре в музыкальном взводе. Письма его стали веселыми, он был доволен и часто рассказывал смешные истории из жизни музвзвода.
- На чем же ты играешь? – спрашивала я.
- Да на любых духовых инструментах среднего регистра.
- А что это за инструменты?
- Мам, ну зачем тебе это знать? Ну это альты, теноры, баритоны.
- Ты прислал фотографию, на ней ты с каким инструментом?
- Это и есть альт..

    В моей жизни за этих два года, пока Митя служил, произошли большие перемены. Меня пригласили в Ленинград, дали лабораторию, сохранив мое научное направление.  Правда, с жильем были проблемы: дали мне комнату в коммуналке в центре города, пообещав поменять мои жилищные условия при первой возможности. Шел второй этап перестройки, и вскоре наступило для науки время, когда не только квартиры, ученым перестали платить зарплату.  Так что Митя из армии возвращался уже в Ленинград, в коммуналку. Мы долго думали куда ему пойти учиться. О горном институте, откуда он уходил в армию, он и слышать не хотел. Надо сказать, что вернулся он с болячками на ногах. От самой ступни до колен на ногах были красные пятна, типа экземы. Мы долго лечили, все обошлось.  Митя много играл на нашем стареньком пианино и особенно меня поразило его мастерство игры на шестиструнной гитаре.  Как-то, не глядя на меня, смущаясь и ожидая отрицательной от меня реакции, он начал говорить о том, что все этих два года мечтал поступить в Гнесинку.  Если честно, то я была так далека от всего, что связано с музыкальным образованием,  и ничего  не знала об условиях приема туда.  Но мне так хотелось его поддержать, и я горячо сказала: Так давай поедем в Москву, все узнаем и будешь поступать.
- Ты думаешь это возможно7
- А почему нет, Мить, ты окончил музыкальную школу, ты прекрасно играешь на нескольких инструментах, почему же нет!

    Вот мы и в Москве, Саня тоже поддерживает нашу идею.  Митя идет сдавать документы. Вернулся он домой к вечеру, расстроенный и злой. Выяснилось, что таких желающих попасть на его отделение двадцать человек на место. Митя долго разговаривал там с какими-то ребятами, которые поступали по второму или третьему разу и не могли поступить. Он тут же сдался. И сколько мы его не уговаривали сдать хотя бы документы и пройти прослушивание, мы слышали: - Нет, у меня не получится, мое музыкальное образование недостаточно, у меня ведь всего пятиклассная музыкальная школа.
     Буквально, на другой день мы вернулись домой, и Митя сдал документы в Ленинградский университет на филологический факультет. Меня его выбор удивил, но и обрадовал. Наконец-то он самостоятельно сделал шаг, без моего участия.
Митя с удовольствием начал учиться, он много читал, получая удовольствие, много играл на гитаре. Я, кажется впервые за последние годы была почти счастлива. Но все это быстро закончилось: Саня предложил возглавить Мите филиал его фирмы в С-Петербурге.

  Глава 2. Бизнес, внучка Надя и дефолт.  Не у дел. Когда было лучше?
  ДТП и Муми-тролли. Наденешь босоножки и придет лето. О Сане и музыке.

            
               Бизнес, внучка Надя и дефолт

    Вначале организации фирмы в С-Петербурге было все хорошо, взяли в аренду помещение в центре, набрали хорошую команду, начали зарабатывать деньги. Филиал под управлением Мити быстро набирал обороты. Года через полтора Митя купил бабушке-соседке по коммуналке отдельную  квартиру,  и мы стали полноправными хозяевами приличной квартиры в центре Питера.  (Надо сказать, что когда я вспоминаю цены на квартиры той поры, мне самой не верится. Однокомнатную квартиру для соседки в хорошем районе города мы купили за  девять тысяч долларов). Все чаще в нашей квартире проходили посиделки. Митя каким-то образом сумел за три года жизни на новом месте приобрести много друзей. В основном это были музыканты и художники. 
    Но чем крупнее становилась фирма, тем страшнее становилось за детей.  Рождался в девяностые годы не только бизнес, рождалось несметное количество преступных группировок, которые отслеживали бизнес и предлагали свои услуги по безопасности. В Петербурге все это расцвело буйным цветом.  Крепкие ребята от разных бандитских групп начали наезжать на фирму Мити. Поначалу, он  вместе со своим заместителем  по безопасности пытались объяснить, что у них договор с милицией и им этого достаточно. Но наезды стали чаще и серьезнее. Помню один тревожный  вечер на нашей кухне. Приехали ребята, отвечающие за безопасность головной фирмы в Москве, речь шла о некоем Сильверсте, который терроризирует их фирму в Москве, и, видимо его же люди в последнее время атаковали филиал в Питере. Подробностей я не знаю, я не знаю, что там происходило, знаю только, что начальник безопасности фирмы настоятельно рекомендовал Мите уехать из страны, хотя бы месяца на три пока все не утихнет.
    Митя уехал в Голландию, снял красивую квартиру, обеды и ужины в ресторанах…… Зимой катание на лыжах в Швейцарских Альпах…
    Слишком рано на Митю свалились большие деньги. Да не только на него: я в то время была совершенно не готова к этим внезапно свалившимся на них  деньгам. Всем своим видом я показывала, что очень недоверчиво отношусь к их огромным заработкам, особенно, если сравнивать с доходами профессора того времени.  Да и дети вели себя как-то неуверенно, они как бы не верили до конца, что навсегда ушла старая безденежная жизнь и пришла совсем другая, новая, где деньги зарабатывались каждый день.
     Особенно меня беспокоил Митя: у него не было семьи и он сорил деньгами направо и налево. Я не понимала и не принимала его, как мне казалось, необоснованных расходов.
 - Митя тебе скоро тридцать, пора бы задуматься о семье, - все чаще напоминала я ему.
    Как-то он мимоходом сообщил, что уезжает в Альпы с хорошей девушкой из провинции, как ты хотела. У нее прекрасное редкое имя – Иоанна, что одно и тоже с Иванной. Я ее зову просто Ваней.
     Это их катание на лыжах закончилось беременностью девушки новыми проблемами в наших отношениях с Митей.
-  Женись, Митя. Хорошая, красивая девушка,  видно, что к домашнему хозяйству приучена.
- А мне домработница не нужна.
- У тебя ребенок будет, надо, чтобы у него был отец. Женись!
- Я же не отказываюсь помогать, а жениться не буду
.-Ну, почему?
- Да потому что это на всю жизнь!
- Не обязательно. Вон, Хемингуэй женился семь раз, это не помешало его карьере и все жены были о нем прекрасного мнения.
    Никакие уговоры не помогли. Митя снял для Вани прекрасную квартиру в хорошем, тихом районе Праги, в Вышеграде. Он регулярно справлялся о состоянии ее здоровья, он был в Праге во время родов. А я первый раз я свою внучку Надю увидела, когда ей было три месяца. Мы поехали вместе с Митей, я видела в каком он восторге от девочки. Мне все понравилось в их отношениях, кроме одного: спали они отдельно. Значит, никакой надежды на совместную семейную жизнь. Ну почему, недоумевала я. Красивая молодая женщина, прекрасная дочка, ну почему… Я вновь и вновь приставала с этими вопросами к сыну – Ну потому …- отвечал он. Вот уж и Мити нет два года, и Наденьке уже 18 лет, а я так и не поняла, ну почему он тогда  не женился.
    Я изредка приезжала в Прагу, виделась с девочками. Иоанна нашла, наконец, хорошую работу и сняла квартиру поближе к центру. Я очень благодарна ей за Надю, за то, что она сохранила ей русский язык, учила ее музыке….. Девочка росла светлая радостная, такой веселый колокольчик. Но если берется о чем-то поговорить, то беседу ведет, как моя мама, ее прабабушка Маруся, основательно, не торопясь. Садится, руки в замок складывает на коленях, в точь, как мама и мы начинаем неспешную беседу.  Разговоры наши о Мите, о нас с ней, о загадках, сказках, игрушках, обо всем.

    В один из моих приездов на ее день рождения, ей  тогда исполнилось пять лет, мне запомнился наш один такой разговор. Я ей говорю:
 - Ты почему ничего о папе не спрашиваешь? Ты разве не знаешь, что он сломал плечо и сейчас в гипсе?
 Надя внимательно смотрит на меня:
- Ему больно?
-  Да, конечно, он уже три недели в гипсе.
 - И спит в гипсе?
- Да, отвечаю я.
- А какое плечо?
- Левое.
- А на каком он боку спит?
- Выходит, теперь на правом или на спине,- отвечаю я.
Надя долго молчит.  Потом пытливо, глядя на меня, говорит:
 - Я хочу другого папу.
- Почему? – удивляюсь я.
-  Потому что мой папа не жених маме. А я хочу, чтобы мой папа был жених моей маме.
 Я молчу. Потом я снова спрашиваю:
- И тебе его нисколько не жалко? Он же болеет.
Надя смотрит на меня, пытаясь понять, какой ответ меня устроит и говорит:
- А тебе его жалко?
- Конечно, -говорю я, он же мой ребенок.
Надя бросает все свои дела с игрушками и удивленно смотрит на меня.      - Он твой ребенок? – она поражена.
- Ну, конечно же. Если я твоя бабушка, значит Митя - мой сын, а ты - моя внучка.
- Правильно, да, - соглашается она и надолго замолкает. Потом придвигается ко мне близко-близко и говорит:
 - Если бы у тебя был другой ребенок, то у меня был бы другой папа, да?

    Дефолт 1998 года окончательно сломал Митю. Все, что выстраивал –
в одночасье рухнуло.
    Но самое страшное случилось в отношениях Мити и Сани.  Крах фирмы, долги…. Саня полностью оголил филиал. Митя поначалу убеждал его оставить в покое его фирму, дать ей возможность выйти из кризиса. У филиала почти не было долгов перед поставщиками.…. Но Саня, чтобы как-то вырулить все-таки закрыл его филиал. Самое обидное  для Мити, видимо был  процесс быстрой ликвидации. Саня прислал своих людей из Москвы и они, никак не считаясь с Митиной командой, быстро по дешевке распродавали или отправляли машиной в Москву  имущество …. 
 Я никогда не знала подробностей, я просто чувствовала  и боялась за детей. Одним словом,  Митя остался без фирмы, без работы, без денег. 
    Но не это волновало меня:  обида, огромная черная обида затмило в нем все. Он не мог говорить спокойно о фирме, о Сане, о дефолте и его авторах. Мне доставалось больше всего:
- Ты всегда, всю жизнь была на его стороне. Вы всегда объединялись против меня, вы всю жизнь  воспитывали меня. Неужели ты не видишь, как несправедливо он сейчас поступает.  Почему он откупился от этих жуликов, разрушив мою фирму рассчитывается с ними и полностью игнорировал меня, так сказать  по свойски, по родственному..
- Митя, не стоит из-за этого становиться врагами, ну, поверь не стоит.
- Он не имел права так поступать со мной. Пусть бы приехал, поговорил, а то прислал команду по  срочному закрытию и распродаже…  Ты бы видела, как они себя вели. Как будто я здесь пустое место, меня просто нет, по каждому поводу звонили Сане и он связывался напрямик с ними , а не со мной. Объясни, почему?.
 - Но он же генеральный директор холдинга…, на него наседают, ему сейчас хуже , чем тебе.  Одним словом …

   Эти разрушенные отношения между ними сохранялись долго. Саня несколько раз пытался объясниться, но Митя категорически не хотел с ним общаться, а только требовал свою долю, не меньшую, чем Саня выплатил другим акционерам. А у Сани было нечем платить. Я между ними была как между молотом м наковальней. Я пыталась их примирить, но безуспешно: каждый из них был убежден, что я несправедлива именно к нему.   
    В те дни Митя поклялся, что больше никогда не станет заниматься бизнесом. И он сдержал свое слово: он больше никогда даже не допускал мысли об этом.
               
                Не у дел

  Через какое-то время Митя сообщил, что он хочет снимать кино для детей. Эта идея снять кино о детях – подростках не давала ему покоя давно. Но деньги на большой полнометражный фильм найти он так и не смог. У него давно был  написан сценарий,  и он уже сделал несколько попыток найти спонсоров. Он приезжал и в Москву в фонд детского кино имени Роллана Быкова, что в то время был на Чистопрудном бульваре.  Но в фонде сказали, что денег у них совсем нет, и сами они живут только за счет того, что сдают в аренду часть помещения.
Какие-то деньги еще оставались на его личном счету, и он начал снимать кино. Кино получилось короткое, всего на тридцать минут. Очень доброе и веселое кино. Кино несколько раз покрутили по местному петербургскому каналу. Митя услышал много  одобрительных отзывов. Он, даже,  предпринял несколько попыток предложить фильм на центральных телевизионных каналах. Однажды, когда он вернулся с Шаболовки, где встречался с редактором на канале Россия, то удивленно сказал:
- Мама, а ты знаешь, что у нас на центральных каналах вообще не могут брать детское кино.
- Почему?
- Потому что есть закон, запрещающий рекламу  в детских передачах.
- Ну и что?
 - А на что же  им жить?
- Что мало других передач, где бесконечно идут рекламы?
-  Да не понимаю я ничего…

  А однажды он рассказал мне совсем уж страшную историю о том, как ему предлагали деньги на фильм и какие выставляли условия. Коротко, дело было так. Спонсоры прочли предложенный им  сценарий и через какое-то время пригласили на встречу. Митя с этой встречи пришел и напился вдребезги, как потом рассказывал мне его друг. На встрече его, как  автора сценария,  спонсоры  с усмешкой спрашивали, где он видел таких детей, подростков, которые не курят, не потребляют ни пива, ни наркотиков. А в чем тогда интрига - спрашивали его спонсоры. Предложили переписать сценарий, чтоб интрига была, травка, наркотики, чтоб «все по правде». Митя пытался возражать, говорил, что он уже сам ходил по школам, что у него уже подобраны главные герои и что в современной школе очень много одаренных прекрасных и творческих  ребят. Ну, вообщем, ему отказали – сценарий перепишешь  - приходи, профинансируем.
А ведь совсем недавно Митя помогал одному студенту режиссерского факультета ВГИКа снять дипломную работу – кино о детях. Митя, действительно, за неделю подобрал в обыкновенных питерских школах талантливых детей, умных, сообразительных, музыкальных.

    В то время, когда он ушел из бизнеса, я редко бывала в Петербурге. Приезжая, я  находила все в большем запустении  нашу большую квартиру. Весь быт его начал напоминать быт одинокого, пьющего человека, равнодушного ко всему, кроме хорошей выпивки и хорошей музыки. В каком бы состоянии я не заставала его, в доме всегда звучала прекрасная музыка. Я всегда интересовалась: чья это музыка. Он усмехался и говорил – И это спрашивает человек, который считает себя человеком просвещенным. – Но я же не музыкант, - оправдывалась я.
 Я мыла, готовила, старалась навести уют .. Но, буквально через три-четыре дня Митя, глядя мне в глаза,  говорил:
- Мама, ты же не собираешься остаться жить со мной?
- Почему бы и нет, я могу уйти с работы –  отвечала я.
 -Ты же сама говорила, что каждый должен сам прожить свою жизнь.
 - Я тебе не буду мешать, я просто помогу тебе, буду готовить, стирать, мне тоже плохо одной.
- Почему тоже. Мне хорошо, а один я не бываю, всегда кто-нибудь найдется. У меня много друзей. Я гармонично развиваюсь. Ты же всегда говорила о гармонии. Вот у меня все гармонично.
- Что же это за гармония, если ты совсем не трудишься?
- А что ты называешь трудом? Ходить в костюме и в галстуке, и зарабатывать на жратву,  и опять же на костюм с дорогим галстуком… Ты знаешь, когда на вопрос: - Ты кто? - человек отвечает: - У меня своя фирма.  Жаль мне того человека. Сколько людей отождествляют себя с должностью, забывая, что это всего лишь временная вывеска на их заборе.
- Митя, а вот многие люди зарабатывали простым трудом на хлеб насущный,  а в свободное от работы время творили, - робко возражала я.
- Кто такие?
- Цой, например, или Высоцкий…
- Мамочка моя, так это ж глыбы, а я простой смертный, очень хочу снимать детское кино и все.
- Если ты не хочешь, чтобы я осталась, поедем со мной в Москву, Митя.
- Что плохо тебе без твоего Славы. Да, понимаю, плохо тебе без него,  но - не поеду. «О, отпусти меня, калиф, Дозволь дышать и петь на воле!», шутливо декламировал он…
       Я вновь уезжала, оставляя его одного, зная, что уже сегодня же вечером там будет компания, что все, что я заготовила ему из еды впрок, будет потреблено без остатка, и что завтра он снова проснется в грязной и пустой квартире. На что они все живут. …эти творческие его друзья?

                Когда было лучше?

     Недавно я посетила свою родную  деревню, мне надо было взять кое-какие справки о родителях. Было первое сентября. У дороги  стояли дети, в чистеньких белых рубашках, нарядные, человек семь. Я спросила почему они не в школе. Ответили, что ждут автобус, который должен отвезти их в школу, в деревню Чинеево.
- А что у нас уже нет школы?- удивилась я.
- Нет,  давно уже нет. Да вы вон посмотрите там же даже уже и зданий нет, все заросло.
- А где сельсовет, мне надо справку взять.
- Да вы что, какой сельсовет, он тоже давно в Чинеево.
- До Чинеева километров двадцать, да?
- Восемнадцать – ответил старший.
- Тогда я с вами и уеду. А почему так долго нет автобуса? Уже одиннадцатый час.
    Дети пожали плечами. Один, постарше сказал, что автобус вообще может не приехать, наверное, забыли, что первое сентября. Я постояла с детьми еще около часа. Автобус так и не пришел.

    В тот мой приезд меня ошеломила степень разрушения. Я пришла на пустырь, где была школа, мне все чудился веселый крик моих  дружков  Леньки Кулакова и Женьки Заварзина, которые сейчас благополучно живут один где-то в Америке, а другой заведует кафедрой в С-Петербурге. Кто же мы такие, если можем спокойно жить, спать, спокойно слушать новости, в которых не говорят о главном, о тотальном разрушении моей родины, смотреть бездарные фильмы о бесконечном насилии, о бандитах, о человеческой подлости и пошлости, а кто мы сами?  Кто же мы все после этого, что произошло с моей родной землей, с моей школой.  Кто должен был думать о моей малой Родине, кто?. Вопросы застревали как пули в голове, мои мозги поднимали кверху лапки и отказывались находить ответы…
    После посещения деревни и моих родственников в Кургане, я решила сразу лететь в Петербург, к Мите.
    Митя удивился:
- Я думал - ты в Кургане, а из Кургана сразу в Москву.
- Да, я была в Кургане, была в нашей деревне…
- Как там, как там наша соседка, бабушка Уля, жива еще?
- Да, я зашла к бабе Уле, она уже совсем старенькая. Мы долго пили чай, говорили, вспомнили всех соседей. Она давно болеет, уже совсем плохо ходит, живет со снохой, Шурой, а сын ее, Степа, помнишь, спился и помер, так она сказала.
- Степка же мой ровесник, да?
- Да…
Помолчали
- В свою любимую школу заходила, в школьный сад?
- А школы там давно нет, и библиотеки нет, и здравпункта нет…
- А как же люди?
- А людей тоже почти нет: работы нет. Леспромхоз закрыли, элеватора тоже нет, зерно никто не возит. Народ разъехался, остались старики.
- Представляешь, мама, если бы твое детство совпало с этим нашим  временем, смогла бы ты получить то что получила в СССР… Ты  бесплатно училась в  педучилище, потом в институте, потом в аспирантуре, защитила свои диссертации, а сейчас ты профессор одного  престижного вуза, где 80 % студентов коммерческие; они платят большие деньги, чтобы получить образование. Смогли бы твои родители платить за вас, а ведь все шестеро, все твои сестры и братья,  получили хорошее высшее образование. Я же помню, как деда Коля этим гордился. Так вот скажи, мама, когда было лучше – тогда или сейчас?
- Я любила нашу школу, наших учителей, с радостью бежала в школу еще потому что там в большую перемену мне, как и всем, давали сладкую булочку с чаем. Я любила уроки физкультуры, потому что нам всем выдавали теплые фланелевые костюмы и лыжи, а после школы я еще посещала кружок литературы….
- Ты же в школе училась еще при Сталине, да?
- Когда умер Иосиф Виссарионович Сталин мне было  тринадцать лет, я училась в седьмом классе. Пятого марта 1953 года с утра наша уютная деревянная школа с большими светлыми окнами была в трауре. На портрете Иосифа Виссарионовича была черная лента. Вместо первого урока,  нас построили всех на линейку в нашем длинном коридоре… Все учителя  стояли напротив нас, с растерянными и заплаканными лицами. Наш директор, Михаил Кузьмич, в военной форме, опираясь на костыли больше, чем обычно тихо сказал: - Дорогие наши ребята, страна потеряла великого человека, нашего любимого вождя и учителя Иосифа Виссарионовича Сталина. Он и все учителя платками утирали глаза, малыши тоже зашмыгали носами. Я не помню, что я испытывала, кажется я больше сочувствовала своим учителям: они искренне горевали.
- Ты считаешь, что для простого народа то твое время было справедливее, да?
-  Не знаю, Митя. Безусловно, сейчас материально мы живем намного лучше, чем жили мои родители, твои дедушка и бабушка. Но счастливее ли я? Кто счастливее, мама с папой, к которым мы все приезжали в их бедный барак на выходные и праздники. Приезжали, когда учились в техникумах, институтах, и позже, когда стали работать. Приезжали вместе со своими детьми, а, значит, с их внуками. Пели общие песни…
-  Вот видишь? Так вот и выходит, что твое поколение счастливее моего…. Счастье – это ведь …это ощущение радости и любви, которые рождаются при непосредственном твоем участии или даже соучастии в чем-то для тебя необходимом.
-  Порой мне чудится, что только там и была  настоящая жизнь, в которой была  великая вера в светлое будущее. Я ходила по заброшенным улицам с разрушенными домами, и снова мысленно возвращалась в то время и пространство, когда в моей деревне кипела жизнь, пусть бедная, пусть трудная, но настоящая. Я отношусь к останкам моей деревни, как к останкам несправедливо погибшего хорошего человека, трудолюбивого и доброго.
- Мамочка, все, что произошло с твоей деревней,  произошло с сотнями, а может и тысячами аналогичных деревень. Вся провинциальная Россия  усеяна трупами таких деревень.
- Митя, я там, в деревне,  написала несколько стихотворений…, вернее, это мои  попытки в стихах передать мои впечатления от всего услышанного и  увиденного …
-  Ты мне их хочешь почитать?
- Нет на почитай сам, - я отдала ему листочек, на котором было одно стихотворение.

Русь моя провинциальная,
Деревенька моя поминальная.
То ли жалостью, то ли любовью,
Обливается сердце кровью.
От беспредела жлобов-начальников,
От последних крестьян-печальников.
Поля заброшены, реки грязные,
Одичалые глаза, часто пьяные.
Я стою одна на краю села,
Там, где школа была - ни кола, ни двора,
Изба старая вкособень стоит,
Пустая улица без детей страшит.
Не Мамай прошел по местам родным,
И не Ирод-царь поизвел детей,
То либерал, да коммуняка с демократом
Реформируют Россию до упаду
Правит бал в стране  олигархия,
В обнимку с продажными партиями.
Дивиденты получают от разрухи,
А народу по бутылочке сивухи.

     Прочитав, он долго молчал, я тоже молчала. Я боялась, что он поднимет меня на смех. Но он с интересом посмотрел на меня и неожиданно сказал:
- Да, мамочка, на эти стихи музыку сочинить трудно - «Пустая улица без детей страшит». Лично я не представляю нашей деревни без детей. Если нет детей – зачем деревня? Только на природе можно воспроизводить хороших, образованных и счастливых людей. Вот и ответь мне - когда было лучше жить в России простому народу  – тогда или сейчас?

   В этот мой приезд он был спокоен, много писал в свою записную книжку, играл на рояле и строил планы.
За вечерним чаем мы вновь вернулись к нашей деревне. Я поняла, что мой рассказ  не оставил его равнодушным.
 -  Ты знаешь, я не понимаю, почему с такой легкостью разрушаются рабочие места, которые создавались десятилетиями? Почему критерий занятости  людей для наших поводырей ничего не значит? Ведь, именно, когда человек занят к нему возвращается достоинство,  вера в завтрашний день, вера, что он живет не на подачки с запада, а сам обеспечивает себя, свою семью… своим трудом, своими руками…Каждому человеку в России очень не хватает веры, что он нужен своей Родине.
- Все объясняется неконкурентоспособностью этих производств.
- Ты с этим согласна?
- Нет, я тоже считаю, что критерий занятости людей один из главных, глядя все время на Запад – шею свернем. Не можем пока конкурировать по экономическим критериям и не надо. Давайте не забывать о социальных, о демографических.
- Мне кажется, что нашей страной правят сплошные неудачники…
- Почему?
- Недавно я прочел у одного хорошего автора Владимира Леви (он- врач- психотерапевт) определение неудачника: “Неудачник - это человек маленького роста, мечтающий стать мастером спорта по баскетболу.”
В прихожей заголосил птичьим голосом наш звонок.
- Мама, это ко мне…
          
                ДТП и Муми-тролли

    Не прошло и месяца после моего последнего  приезда, как я снова оказалась в Питере. Мы с Митей  на штрафной стоянке, где стоит его разбитая красавица машина по имени Люцида. Машина – чудо японской технической мысли стояла… вся замотанная в целлофан….   Я мысленно поблагодарила всех, кто создавал ее.  Они сохранили жизнь моему сыну. Перевернувшись на большой скорости, он не получил ни одной царапины. Машина, одухотворенная гением человеческой мысли, стояла как укор    людям, которые не доросли до ее совершенства.
Заплатив баснословную сумму за штрафную стоянку, мы повезли ее в автосервиз. На другой день нам объявили стоимость работ. Только работу, без стоимости необходимых новых запчастей, они оценили в две тысячи долларов. И запчасти еще тысячи две.  Я не стала разбираться в причинах такой высокой стоимости работ. Мы решили ее продать. Купив газету «Шанс», я села на телефон. А вот и подходящее объявление: «Покупаю машины после ДТП . Обращайтесь, не пожалеете». Я обратилась. На том конце провода мне откликнулся молодой энергичный голос.
- Вы покупаете машины после ДТП?  – спросила я.
- Покупаем. У вас какая?
- Тойета.
- А марка?
- Люцида, миниавтобус с правым рулем, - ответила я, читая данные из паспорта.
- Что с Люцидой?- с интересом спросил молодой мужской голос.
- Налетела на столбик на повороте с Обводного канала на Невский. И перевернулась.
- Так,  и что? Основные повреждения?
- Все остались живы и невредимы, - бодро сообщила я.
- Хорошо, а сама Люцида, она как себя чувствует?- в голосе докторские нотки.
- Вдавлено правое колесо внутрь, левая сторона, на которую упала Люцида, покарябана и разбиты стекла с этой стороны.
- Та-ак, сколько  за нее хотите? - спросил доктор.
- Четыре тысячи, - не раздумывая сказала .
- Хорошо, сказал парень. Я перезвоню.
- Мама, ты что? Она же совсем новая, ей всего три года и стоила десять тысяч.- с возмущением сказал Митя.
- Они четыре отдадут нам, да за ремонт четыре. Так что не дешево им обойдется твоя Люцида. Если не согласен, давай еще поищем других, я вновь взялась за газету.
 - Да нет. Давай договаривайся о встрече.
    Мы договорились о встрече на автосервисе, где  стояла Люцида и я
 стала собираться на встречу.
    Через час мы с Андреем (так звали моего нового знакомого) уже стояли рядом с Люцидой.  Андрей, высокий энергичный совсем молодой, лет двадати трех парень обошел ее со всех сторон. Подивился ее выдержке и прочности и сразу сказал:
 -  Я ее беру. Давайте посмотрим документы. 
    Посмотрев документы, он предложил сразу подъехать в контору. Которая выдавала справку на покупку машины. Одним словом, через три часа сделка была завершена, а у меня в кармане лежало четыре тысячи долларов.  Меня удивил этот парень тем, что он безошибочно ставил диагноз и определял диагноз.
    Пока мы колесили с ним по конторам и ГАИ я многое  о нем уже знала. Андрей учился в институте на вечернем, жена его тоже училась и работала. По телефону он разговаривал со своей маленькой дочурой, которой было почти три года. Слыша  с какой любовью он общается со своими девушками я позавидовала его родителям. 
    Приехав домой я рассказала Мите о сделке, и о том, чем мне понравился Андрей, о том,  как хорошо, когда в молодой семье такие теплые отношения, его разговор с дочкой, с женой.
- Мама, я тебя не понимаю ты восторгаешься этим Муми-троллем, который целыми днями лежит под машиной, чтобы заработать на жизнь. Он же двух слов связать не может.
- Нормальный, очень хороший настоящий парень, на таких мир держится, - ответила  я.
- Неужели ты бы хотела, чтобы я был подобен этому Муми-троллю?
- А чем тебя не устраивает добрый и бескорыстный мир Муми-троллей? -  уже сердито ответила я.
    Мы  долго-долго молчим. Что с моим сыном, Господи? Что происходит и как помочь? Он застрял на одном месте и не двигается. Почему, если не умом, то кожей не ощущает, что жизнь в вечном движении. Все- все живет пока движется. Меня еще в молодости поразила мысль, что вся Вселенная мчится со страшной скоростью. И если, вдруг все остановится, то тут же рухнет. Это понимание извечного движения заложено самой природой…
    Дай мне терпения справиться с обуреваемым меня гневом. Может он приревновал меня к Андрею? Дай мне сил, Господи! Откуда в нем это презрение к труду, к нормальным хорошим людям, которые каждый день делают что-то конкретное своими руками….В чем моя вина, Господи!.. Я сама, мои родители,  все наше окружение  - всю жизнь работали, не покладая рук. Откуда это барство и пренебрежение. Откуда эта спесь. Господи, помоги ему увидеть мир, реальный мир вокруг. Помоги ему обрести дело …Я уповаю на мудрость и силу Твою,  не оставь его без дела. Ты же все можешь, Господи. Сотвори  чудо: пусть он делает то,  к чему Ты призовешь его. Но призови,  иначе он пропадает от безделья и невостребованности. Умоляю Тебя, не оставляй его без присмотра.
После долгого молчания я говорю:
- Митя, нельзя заново прожить плохо и бессмысленно прожитый день, месяц, год.. Нельзя заново прожить…
- Причем здесь это, - уже примирительно отвечает он.

                Наденешь босоножки - и придет лето

    Чем больше я думаю о Мите, тем острее понимаю, что беда эта не только наша с ним. Масса людей хотят ощутить себя значимыми и заметными для других. А на самом деле настоящее счастье сродни светлому покою. Сейчас, на склоне своей жизни я хорошо понимаю это.
Митя часто упрекал меня в том, что я всегда находила отрицательные стороны в его многочисленных знакомых.
- Мама твоя склонность замечать больше плохое, нежели хорошее отравляет тебе жизнь.  Во всех намешено всего, понимаешь?  Но главное увидеть добро. Я вижу это, поэтому они меня любят.
В этих его бравурных речах была правда.  Он умел увидеть в каждом талант и раздувать эти еле уловимые уголечки. Именно поэтому и шли они «на огонечек к Димону»
- Ты в каждом из моих друзей видишь алкоголика. Но неужели не понимаешь, дело – не в них, во мне? Понимаешь во мне и только.
 - Если бы они не ходили к тебе с бутылкой, ты возможно меньше бы потреблял,  - упиралась я.
- Мама, ты сегодня наденешь босоножки?
 -  Зачем?
 -  Как зачем? Наденешь босоножки - и придет лето. Ах,  нет, не придет, потому что зима? Пойми, что я пью не потому что  бутылка на столе появилась, а бутылка появилась, потому что я пью. И друзья мои не при чем.
-  А  зачем ты убиваешь себя, почему ты пьешь?
- Я ухожу в другое пространство, -  говорит он.
 - Зачем. Чем плох для тебя этот божественный мир?   
 - Мир оголтелых мракобесов, он наливает очередную порцию.
 - А ты, кто ты сам, что сделал ты для людей, для себя, для своих детей?
 - А вот это мамочка будет понятно несколько позже. Кто и что сделал не нам судить. Ты постоянно занята ошибками других. Ты не Господь, зачем тебе эта бесконечная работа над ошибками. Господь мне ничего не говорит, и ты не вмешивайся. Работай над собой, становись образцом чистоты и святости, но меня,  оставь в покое меня. Ты уже свое дело сделала, ты меня вырастила, выучила.  А перед небом я буду отвечать сам.
    Я могла плакать, кричать, угрожать, но я не могла достучаться до его души. Бесполезно менять его быт. Я столько раз наводила порядок и уезжала, а через день все вставало на прежние места. Надо, чтобы изменения произошли вначале в голове, в мыслях, сердце и душе. Но как изменить образ мышления…. На память пришло мамино выражение: Воспитывать надо было, когда поперек лавки лежал. А сейчас поздно. А что делать, мама. Я не знала, с какой стороны подступиться к сыну. Ни мое сердце, ни мой разум не подсказывали мне выхода. Интуиция, которая вела меня по жизни, тоже молчала. Эгоизм Мити завел его в такую глубокую яму… Он рассуждал в угоду собственного эго, не понимая, не понимая, что подрывает  нечто непостижимо прекрасное - саму жизнь.
     Когда он доходил до определенной кондиции его тянуло философствовать. Более всего меня раздражало то, что с каждым разом я все острее ощущала, что он деградирует: повторяет одни и те же, когда-то вычитанные в умных книгах мысли, которые служили  оправданием его жизни.   Я отмахивалась и не хотела быть участником бессмысленных диалогов.
 -  Ты что-то хочешь мне сказать, или только выпить и потрепаться, -всем своим видом я показываю, что не хочу поддерживать эти пустые разговоры.   
-   Я знаю, что я ничего не хочу. А ты с этим смириться не хочешь. .
-  Митя, ты топчешься на одном месте много лет, тебе не надоело?
Не бойся что-то делать. Ошибайся, заблуждайся…, но делай ! 
Он устремляет на меня веселый  взгляд, помолчав, вдруг с апломбом уже хорошо выпившего человека радостно заключает:
 - Ты напрасно думаешь, что нет у меня выхода, что тупик.  Да, хода  нет, ни взад, ни вперед, ни в стороны. Это правда!  Но остался же  вверх, мама! Он обрадованный таким выходом громко смеется.
- В этом направлении ты не против?
    После некоторого затишья…
- Ты убеждена, что знаешь,  как мне надо жить. А как Сане надо жить, ты тоже знаешь. Да знаете ли вы, что совершили преступление, заставив Санька  заниматься бизнесом?
- Его никто не заставлял, он выбрал сам свою дорогу.
- Сам?. А ты помнишь, что тебе сказала музыкальный работник в нашем детсаду на выпускном, когда Сане было семь лет? Ты помнишь? 
- А ты, конечно, помнишь, - усмехнулась я. Но он уже ушел в соседнюю комнату, там заработал телевизор. И тут же я услышала:
- Мама, смотри! Миша Касьянов в Ямало-ненецком округе. Катается на оленьей упряжке. Смотри какие красивые печальные олени, величавые, добрые. Из всей этой компании   именно олени вызывают щемящее чувство любви к прекрасной Природе. Иди посмотри… Как примитивен и напыщен человек, как проигрывает при сравнении…

                О Сане и музыке

    Курган, 1970-ый год, май. Детсад, в который ходят дети,  выступает в кинотеатре «Звездный». Перед началом сеанса  небольшой концерт, всего минут на  пятнадцать. Выступление детей снимает местное телевидение. Стихи, танец и вот детский хор поет песню: Пусть всегда будет солнце. Запевает Саня: Солнечный круг, Небо вокруг, Это рисунок мальчишки.. Он торжественно и серьезно относится к делу…
    Зал аплодирует, мы с Митей сидим в пятом ряду и тоже хлопаем, и Митя громко кричит – Саня, Саня, мы здесь, машет рукой. После концерта ко мне подходит музыкальный руководитель, с которой мы уже давно знакомы. – Нина Николаевна, дорогая, мне не совсем удобно вам повторять одно и то же. Но я все-таки повторюсь: - Отдайте Сашу в музыкальную школу. Не берите грех на душу, отдайте. У него стопроцентный музыкальный  слух, это редко бывает.
- Хорошо, я вам обещаю, отдам его в музыкальную школу. 
    И я, действительно, в августе, когда объявили набор в музыкальную школу,  привела туда Сашу.  Там была длиннющая очередь на прослушивание. Стояли родители с детьми.  На весь наш город Курган, с населением  более триста пятидесяти тысяч   человек, была всего одна музыкальная школа.
    Прикинув, что мне придется здесь отстоять не менее трех-четырех часов, а на работе я никого не предупредила, я попросила стоящую рядом со мной в очереди женщину с девочкой, последить и за Сашей. Она согласилась. Я убежала на работу. Вернулась я через два часа. Женщина с девочкой стояли уже у самых дверей, увидев меня она обрадовалась: -Хорошо, что вы пришли, Саша уже там, скоро выйдет. Буквально через минуту вышел спокойный Саша.
- Ну как, ответил?
- Да, кажется я все ответил, как они хотели.
 Я еще раз поблагодарила женщину,  и мы с Саней пошли домой.
     Три дня, каждое утро я заводила Сашу в музыкальную школу, оставляла его в очереди и убегала отмечаться на работу. Через неделю вывесили списки Саша был зачислен в первый класс по фортепиано. С первого сентября ему предстояло одновременно начать ходить в первый класс общеобразовательной и музыкальной. Мы целыми днями на работе, бабушек и дом работницы у нас нет. И все-таки он целых полгода самостоятельно ходил  в обе школы. Он сам приходил из школы, открывал дом, разогревал обед на газовой плите, мыл посуду. Знал расписание в музыкальной школе и никогда не пропускал ее. Сейчас, когда я наблюдаю, как из школы встречают детей до восьмого класса…. Да времена поменялись. 
     Однако через полгода нам пришлось отказаться от музыкальной школы – мы так и не смогли купить пианино, готовиться к занятиям Сане  было просто  негде.
Потом, когда мы уже жили в Тольятти,  Саня классно научился играть на гитаре и очень любил петь под гитару песни.  Наши семейные праздники без песен, без гитары я и представить не могу. Это я к тому, что сейчас, когда все это вспоминаю, я пытаюсь понять, когда Саня перестал брать гитару в руки?  Давно, очень давно, но почему?

Глава 3. Откуда ты все знаешь? Отъезд на Байкал. Обследование и диагноз. Держи лицо, мама. Дивеево. Вместо заключения

                Откуда ты  все знаешь

     В памяти яркими красками нарисованы картинки еще одного моего приезда в Петербург. Приехала я без предупреждения, просто почувствовала, что ему плохо. Он открыл дверь, очень удивился, даже испугался… и сразу закричал:
 -Ты зачем приехала, опять учить меня жить. Не учите меня жить а лучше помогите материально…
-  Митя, я приехала, потому что соскучилась. Я завтра схожу на рынок, куплю продуктов, заварю хорошие щи, много еды хорошей тебе приготовлю, поговорю с тобой и уеду. 
- Да поживи, - он как-то сник.  Ну ты мне немного дай денег..
-  На бутылку? – спросила я.
 Он опять закричал: 
- Зачем ты вообще приехала, нужны мне твои котлеты. 
- Митя, но еще десять утра. Давай вечером, я приготовлю ужин, мы посидим, поговорим.
- О чем? О том, что вы с Саньком умные, а я дурак, что не работаю, что все пропил.  Я это знаю. Но не буду  я тупо ходить в офис и …
- Ну хорошо, хорошо, не ходи в офис,  но что-то надо делать, Митя. Человеку любому нужно дело, его дело. Поезжай на север, на юг, на восток. Ну сдвинься с этой мертвой точки. 
- Откуда ты все знаешь. Откуда ты знаешь, что.. мне надо. Я ходил, ты помнишь я ходил на работу и заработал много денег. И кому они принесли счастье? Нет, в этом гадюшнике, называемом Родиной, можно жить только так. Проснулся, огляделся, хочется застрелиться. Выпил – все нормалек. Пришли дружки и опять жизнь продолжается…
- Но живет же народ и многие хорошо и достойно.  Хочешь, давай мы с Сашей поможем тебе, найдем работу за границей.
- А,  так ты опять приехала из меня человека делать по своему образу и подобию? - он вскочил. Лысый, худой, в глазах отражается какой-то нездоровый свет.  -Т-а-а-к. За границу меня выпихнуть, подальше от вас. Ох вы мои бедненькие родственнички, как же вам за меня стыдно. О- хо-хо! Много бы дали, чтоб с глаз долой, да?
- Ну что ты как юродивый, что ты прыгаешь вокруг меня, сядь, посиди, поговори ты со мной.  Что мы тебе сделали, что ты кидаешься как на врагов.
- Так вы хуже. Врагу все равно…. А вам же надо меня обязательно под себя выстроить. Ну как же мамочка у меня доктор наук, профессор, в год - по книжке. А кто их читает –то? Братец мой - бизнесмен,  жене его -  вечно мало и ему суждено до смерти пахать на ее врачей, косметологов и модельеров, а потом на его дочек, которые без нянек и обслуживающего персонала ходят только в туалет.
- Ну что ты несешь? Господи, останови его. Откуда в тебе столько злобы. Совесть, Митя можно проиграть, прогулять, пропить. Но человек без совести хуже лютого зверя.
- Ты зачем приехала? Где твоя сумка? Вот твоя сумка, давай, мамуля вперед, на самолет. Ты ведь опять денька на три. А за-а-чем. Нам и двух часов хватило. Стрелки сверили и давай со своим компасом вперед.
- Митенька, я пытаюсь к нему подойти, погладить, обнять, но он шарахается от меня как  от прокаженной.
- Мама, уезжай, вдруг, трезво и резко сказал он. Уезжай. Я не хочу, чтобы ты оставалась.
- Но почему?
- Мне с тобой оставаться невмоготу.
- А мне невмоготу уезжать. К тому же я устала. Давай проживем день, переживем ночь. Утром завтра…
Он не дал мне договорить.
- Уезжай, или уйду я.
- Куда ты уйдешь?.
- Найду.  Дружки у меня есть. Я не пропаду. Я ты поживи, если хочешь, но без меня.
Он пошел к двери.
- Митя, не уходи, я очень тебя прошу.
- Тогда уходи ты.
               
    Порой мне казалось, что стоит Мите выехать из этого гнилого Петербурга и ощутить мягкие лучи солнечного тепла, так и душа его проснется и оживет и я снова увижу своего доброго и ласкового, искреннего сына.   Мите не хватает идеи. Идеи, которая организует все тело и душу вокруг нее. Как же, идея была - снимать детское кино. Тогда почему так быстро сдался? Слабый характер, гены, среда, система, в которой мы все живем…. Первые неудачи и отказы…. Сломили… 
    Вспомнились еще одни слова из философских рассуждений Мити: «Человек – суперорганизация…  Прекрасно организованные системы: пишеварения, кровеносная, нервная,   дыхательная…      Но  без духа  - это грязная, жадная, грубая похотливая  машина….».
    Я понимала, что помочь ему может только он сам,  собственной волей, мыслью, светлым воображением.. Но откуда они возьмутся при таком образе жизни. Как помочь моему любимому сыну. Все чаще вызывали нарколога, все чаще лежал под капельницами и все очевиднее становилось, что менять надо образ жизни. Путь к этому новому образу был прегражден огромным количеством каких-то мелких препятствий, множеством чужих людей в доме, которые мешали мне, но он предпочитал их… Как открыть к нему путь.  Я искала ответы и все больше читала духовной литературы, она излечивала меня. Но не давала ответа на конкретные вопросы.   
    После капельниц, после моего недельного пребывания он становился постепенно тем нашим, моим Митей. Страстно убеждал меня, что все, больше этого свинства не повторится, что он будет работать, что он уже работает, в его голове родилась прекрасная музыка и он хочет ее записать.
    Но уже через два-три дня в дом наш опять начинали приходить его многочисленные друзья.
- Димон дома, - опасливо глядя на меня спрашивали они.
К двери спешил Митя и на ходу радостно говорил:
- Да дома я, дома, заходите, будем пить чай.

    Я уезжала, но ненадолго, все повторялось, и я опять летела туда, к нему. А он -  с одной стороны   он больше жизни не хотел, чтобы я его видела в таком виде, а с другой -  где-то уже подспудно понимал, что сам он не сможет справиться. В дни, когда у сына моего затишье, и он строит планы на будущее, я испытываю страх, что это кончится и опять будет мрак, мрак не только для него, но и для меня и его брата .. Страх этот все последние годы меня не покидает, но это не тот страх, который  должен быть у каждого христианина перед Всевышним. Мой страх острый, как кинжал, он пронизывает мою душу и тогда я, отпрянув ото сна, говорю примерно так: Господи, я благодарю, что ты дал нам светлые дни. Продли их Господи, научи его жить по Твоим законам. Он теряет лучшее, что в нем было Тобой заложено. Не лишай его сердца и совести, прошу Тебя. Помоги мне Миленький мой, прости меня, не наказывай деток моих за тупые мои мозги и глупое сердце. Господи, дай сыну моему увидеть  Твой прекрасный мир, болезнь его не дает ему никакой радости – ни от солнечного дня, ни от березовой  рощи, ни от первого майского дождика.
               
                Отъезд на Байкал

    Месяца через два Митя появился у меня в Москве, похудевший, подтянутый, совсем трезвый. Объявил, что уезжает на Байкал в экспедицию, что ему надо помочь оплатить билет до Улан-Уде, а там его встретят. Вид у него был не очень здоровый, но его желание все срочно изменить передалась и мне. 
- Хорошо, Митя. Конечно мы поможем . Но может быть сначала давай обследуемся на предмет здоровья - желудок, сердце, давление… Все-таки экспедиция, условия полевые..
- Нет мама. Я хочу уехать,  завтра же. Я уже узнавал: завтра вечером самолет на Улан-Уде. А там меня встретят, еще раз повторил он.
- Хорошо, хорошо. У нас еще целый день завтра, мы еще обо всем поговорим, а сейчас ужин и спать.
На другой день мы, я и  Саня,  провожали его в аэропорту Внуково на ночной рейс до Улан-Уде. Я видела, как счастлив был Митя, он постоянно говорил Сане о каких-то новых музыкальных группах, давал ему свой телефон и давал ему послушать музыку, которую сочинил сам. Саня удивленно слушал и все спрашивал:
- Это твое?
- Да, а  что не плохо, да? – горделиво отвечал Митя.
 - Это просто отлично, Митька. Тебе надо заниматься музыкой!
-  Вот на Байкале и будем заниматься музыкой!
    Объявили посадку, мы начали прощаться.
- Митя, ты не забывай звонить!- обняв его,  попросил Саня.
- А ты не забывай, что твой бизнес – это не вся жизнь! Ты живи, Санек!
    Обняв нас напоследок, он ушел.

    Увиделись мы через год. За весь прошедший год он изредка звонил, объясняя,  что чаще не получается, что связи с большой землей,  когда они перемещаются по Баргузинской долине или спускаются по реке Баргузин просто нет. Звонил раз в месяц, когда они возвращались снова в Курумкан, отдыхали там дня три, закупали продукты, и опять уезжали. Из кратких этих звонков я поняла, что  попал он в группу ребят, которые интересуются тибетским буддизмом, что жизнь ведут кочевую, в основном в микроавтобусе. Главная задача общение с природой и сбор тибетских трав., что главный у них некий Дмитрий Сергеевич –  буддист, доктор тибетской медицины.
- По какому принципу подбиралась группа? – спрашивала я.
- Утопающий спасает утопающего, - весело отвечал сын.
- А это возможно? – в тон ему продолжала я.
- Кроме этого у нас есть доктор Дмитрий Сергеевич, он знает, как жить и как умирать, хороший крепкий мужик, - уточнил он.
- Тебе нравится буддийская философия?
- Нравится, но я не собираюсь изменить Иоанну Дамаскину.

    Он  не распространялся о том, чем он занимается, чем живет, что ест, где спит. Правда, однажды я спросила его чем они питаются в своих походах и он сказал, что когда повезет свежей рыбой, но в основном это концентраты и крупы. 
    По поводу Иоанна Дамаскина следует сказать особо. Дело в том, что Митя несколько раз жил у меня на даче, на моих шести сотках под Малоярославцем, и довольно часто посещал церковь Покрова Пресвятой Богородицы на Карижах, где настоятелем был отец Андрей. Храм ему очень нравился и отца Андрея он воспринимал как подлинного подвижника, который, буквально из руин воссоздавал прекрасный храм. Митя пару раз исповедовался отцу Андрею и очень ему доверял.   В свою очередь, отец Андрей, когда мы встречались в храме, всегда меня спрашивал о Дмитрии и однажды передал для него книжку. Книга называлась: «Свщенномученик Петр Дамаскин. Творения». Мне эта книга показалась довольно тяжелой для чтения, возможно, переводчик старался держаться как можно ближе к оригинальному греческому тексту и от этого такой тяжеловесный язык. Книгу я передала и как оказалось Митя читал ее с интересом и большим удовольствием. А позднее, когда он уже подолгу лежал в больнице, эта книга всегда была у него под рукой.
    Одним словом, через год Митя вернулся и не один, а с молодой бурятской женщиной по имени Дара. Остановились они у меня. Дара поразила меня тем самым, что видимо и отличает восточных женщин от западных. Она с такой любовью смотрела на моего сына и слушала его с искренним обожанием. Тем самым сразу покорила мое материнское сердце. Она была какой—то очень позитивной, при малейшей возможности порадоваться – она радовалась. Постоянно раздавался ее легкий и  звонкий смех. А Митя шутил и острил, как когда-то в юные его годы.
Но, оставшись наедине со мною, она озабоченно сказала, что Митя не здоров, что у него постоянные боли в печени, у него постоянные головные боли, он плохо спит ночью, почти ежедневно принимает обезболивающие лекарства.
- Дара, давайте уговорим его лечь на обследование в больницу. Он вас послушает. Поживете у нас в Москве.
- Конечно, - согласилась она.

                Обследование и диагноз

    Саша, как всегда, все взял на себя: устроил Митю в хорошую больницу в платное отделение. Ничто не предвещало беды. Митя привез с Байкала много хорошей музыки, и когда его посещали друзья и родственники он показывал им свои шедевры, рассказывал коротенькие смешные анекдоты из жизни простого бурятского народа. Мы все думали, что вот пройдет Митя обследование, назначат нам какое-то поддерживающее лечение… Но через две недели врачи поставили страшный диагноз …   Что я тогда почувствовала? Я не поверила, не поверила и все. И Митя тоже не поверил … Точный диагноз установить не удавалось, однако изначально установили наличие опухоли в желудке - гастроинтестинальную стромальную опухоль (GIST- Gastrointestinal Stromal Tumors).  Большинство опухолей на этапе их первичной диагностики выглядят как доброкачественные новообразования. Однако, на современном этапе уже доказано, что практически все GIST имеют злокачественный потенциал и при длительном периоде наблюдения опухоль приобретает черты “злокачественного” новообразования. Изучив все, что известно об этом диагнозе, поняв, что официальная медицина и не пытается скрывать, что она ничего не может предложить,  я входила в какие-то трансы. Почему мы столько тратим денег, своего труда на всякую всячину – на вооружение, на поиски золота, нефти, … на  бриллианты,… почему до сих пор так ничего и не знаем о человеке, почему так бессильны … А может дело в другом, может быть и не надо спрашивать: – Почему и за что мне это? Может быть надо вообще думать совсем в другой области познания, не почему, а для чего. Для чего мне это, для чего это  дается человеку?  Возможно Бесконечный и Непознанный хочет явить нам свою вездесущность и подтвердить глубинную нашу связь с Ним…
Чтобы поставить точный диагноз,   Саня и Лина нашли клинику в Израиле и отправили в эту клинику Митю вместе с Дарой.  В Израиле они жили около месяца.  Там диагноз подтвердили: ГИСТ, третья фаза. Назначили  гливек – ингибитор подавляющий рост опухолевых клеток. Химиотерапия и лучевая терапия в случае ГИСТ  неэффективны. В резюме исследований нам выдали медицинский документ обследования. С той поры, как я читала этот документ прошло более пяти лет, но и сейчас у меня сжимается сердце, немеет все внутри, и пальцы отказываются нажимать на клавиатуру. И сейчас перед глазами фраза, касающаяся прогноза: «Многочисленные исследования третьей  фазы подтвердили общую пятилетнюю выживаемость данного контингента больных».  Что это значит? Значит они, ничего не зная об этой болезни, все-таки предупреждают о ее скоротечности, предупреждают, что у контингента,  в лучшем случае есть несколько лет, но их совсем немного ….
      Митя, безусловно все бумаги, выданные им в Израиле, прочитал, но он никогда, ни с  кем это не обсуждал. Он просто продолжал жить. Он как бы жил  параллельно со своей страшной болячкой: он - сам по себе, она – сама по себе. Никогда он еще столько не работал: дорабатывал сценарий детского кино, сочинял музыку. И самое непостижимое для меня – он строил конкретные планы на будущее.
         Получив все рекомендации и лекарство, они с Дарой уехали в Бурятию. Митя давно подсмотрел там участок со стареньким домом. На участке текла самая настоящая горная речка, быстрая и шумная. Вода в ней прозрачная, холодная и вкусная. Митя когда-то, еще живя среди каменных джунглей в Питере, написал песню «Идите к речке» и, видимо всю свою жизнь стремился к этому. Он занялся обустройством участка. Раз в полгода они приезжали в Москву и Митя проходил обследование. Первый год наблюдений показал, что болячка замерла: он постоянно пил лекарство…
    В один из таких приездов Митя начал серьезный разговор с Саней по поводу финансирования его анимационного фильма по его сценарию. Он предложил Сане помочь ему заложить его питерскую квартиру, получить кредит на кино. Саня долго с ним беседовал, в конце-концов  решился сам финансировать этот проект. Митя быстро собрал группу художников-аниматоров и началась работа…. Чтобы не снимать офис, аниматоров разместили в нашей питерской  квартире….

    Прошел еще год. Митя с Дарой жили в Аршане, все вопросы решались по скайпу и в режиме онлайна.  Но дело двигалось медленно, молодая девушка – режиссер, приглашенная делать анимационное кино по сценарию Мити постоянно что-то от него  требовала, а он в основном занимался музыкой. Думаю, что и сил у него было  совсем немного.
А спустя еще год,   Митя как-то сам попросился приехать в Москву. Он снова лег в больницу….В больнице его держали долго, отпускали недели на две, которые мы вместе проводили на Николиной Горе, в доме Сани,  а потом снова надолго в больницу …Я, почти,  каждый день ездила к нему и мы подолгу говорили за жизнь. Я, пожалуй, впервые за долгие последние десять лет видела его спокойным и  уравновешенным. Мы о многом вспоминали, говорили, смеялись.   
    Однажды, я завела разговор о моем последнем приезде к нему, когда он не пустил меня. Митя долго молчал и вдруг, совсем для меня неожиданно, горячо сказал:
- Прости меня мама. Порой кажется, что во мне всегда двое жило, да и живет. Один хочет от всех закрыться на крепкие замки, и никого - никого не впускать в свою жизнь, а другой -  хочет быть на виду, хочет стать известным, давать интервью, слышать аплодисменты. От этого внутри образуется  страшная тяжелая пустота,  до головокружения.  Оба они -  совсем не похожи на того, кем я хотел стать, обоих ненавижу…. Но где она – та золотая середина? В этом плане мне сейчас  намного лучше: оба затихли и я просто думаю, сочиняю, живу.
        Он много читал,  сочинял, постоянно что-то записывал в свой блокнот, на обложке которого был его же рисунок, выполненный цветными  карандашами – такой веселый мужчина в ярких штанах, летящей над  храмом, лесом и полем.  Иногда он пел мне свои песни, к которым, порой, я не знала, как относиться. То ли похвалить, то ли просто промолчать. Он видел, что я не все принимаю,  и  говорил, да ты не оценивай, не надо, просто послушай. У Мити были какие-то свои личные отношения со святыми. Об этих отношениях он никогда не распространялся. О них можно было лишь догадываться…   Жаль, что жанр прозы не позволяет моим читателям услышать эти незатейливые песни моего сына.
Как-то я попросила спеть еще одну его песню, которая мне нравилась. Митя, спой  : «Мне Серафим ничего не сказал, Только смотрел в глаза». Но прежде чем спеть, он завел разговор о краже из его дома этой старинной иконы. А дело было так. Под Питером, а точнее,   в Тарховке,  как-то давно, когда еще был у него бизнес, Митя купил дом-развалюху и часто в летние месяцы жил там в этом доме.    Мой брат,   который  еще в  молодости собрал  коллекцию икон,  как то подарил Мите старинную икону  преподобного Серафима Саровского и напутствовал типа : для борьбы с духами злобы, нависающими над  твоим бизнесом.  Икона висела напротив кровати Мити. И он, как я понимаю,  частенько, что- то напевал, обращаясь к чудотворцу…   Вот так и родилась эта его песня.
     Но с этой иконой произошло то, что произошло со многим имуществом Мити. Бывали в том доме самые  разные люди и часто много случайных. После очередных многолюдных посиделок исчезали диски, телефоны, старинные пластинки, которые Митя давно собирал. Он всегда говорил об этом  с сожалением к тем, кто этим грешил., но никогда не принимал это с гневом или  болью. Но когда украли икону Саровского чудотворца, в Мите что-то кардинально изменилось, он стал недоверчив.
-Как они могли? – бесконечно вопрошал он
- Кто они?- пыталась уточнить я.
- Это же явно кто-то из тех, кто бывал в моем доме! Но как это возможно?. Как они после этого могли  смотреть мне в глаза?. Разве краденая икона может кому-то помочь…
- Возможно, для продажи…
- Ты что, мама, ты допускаешь, что такие люди есть среди моих друзей?
- У тебя же бывали не только друзья, много людей случайных…
- Не знаю, отчего мне  более  мерзко: от пустой стены без чудотворца, или от сознания того, что я, возможно с этим человеком до сих пор общаюсь.
    Одним словом, утрата иконы оказалась, на самом деле,  невозвратимой потерей, которую он тяжело переживал.
    Мы много говорили и о моей жизни, и о моей работе. Он переживал, что я  собиралась бросить работу и уйти из университета. Запомнились мне его утешения на этот счет:
- Это хорошо, что ты уходишь из университета: ты больше не сможешь участвовать в деле  разрушения отечественного образования, - нарочито пафосно и с усмешкой говорил он.
         - Каких таких преступных?- просила я объяснить.
       -  Очень просто. Раньше главной целью   школы, института… была какая? Дать хорошее образование, так? А сейчас какая цель? Как можно больше заработать бобла на образовании. Раньше лечили, а сейчас зарабатывают деньги на болезнях, раньше пекли хлеб, а сейчас зарабатывают деньги… Чувствуешь разницу в целях? 
  В больницу к нему приходили наши родственники, его московские друзья- музыканты.  Он старался всех как-то развлечь, рассказывая какие-нибудь байки. Или рассказывал о своих больших планах на будущее. Но никогда о болезни, никогда.
    Он давал мне списки книг, которые я должна принести. Всегда при нем был Шукшин и Довлатов. Сборник рассказов Шукшина был весь исчеркан пометками, рисунками…. Он был убежден, что ему скоро станет легче и он тут же  начнет снимать пару фильмы по рассказам Шукшина… У него был сценарный план по рассказам: «Дядя Ермолай» и  «Версия». Он знал, кто из его друзей должен играть главных героев. Саня во всех этих планах тоже активно участвовал и соглашался оплатить небольшие затраты по  этим планируемым  съемкам…

                Держи лицо, мама

    За три недели до  Нового года Митю выписали и мы все вместе, как когда-то в Тольятти,  жили втроем, но теперь уже не в однокомнатной хрущевке, а в большом доме у Сани.   В основном мы  проводили время в кабинете,  у камина.  Саня постоянно поддерживал в камине  огонь. Я готовила, бесконечно чем-то была занята, Митя в основном лежал. Ему каждый день вызывали капельницу, под которой он лежал часов шесть. Приезжала медсестра, он и ей всегда рассказывал что-то новенькое   и смешное. В свободное от капельниц время он тоже чем-то был занят. Много играл на гитаре, настраивал записывающую аппаратуру. Однажды, долго возившись с микрофоном, подстраивая его под гитару, он сказал:
- Мама, как думаешь,  баба Маруся обо мне не скучает?
- Думаю, наверняка, скучает обо всех, о нас.
И тут Митя запел мамину любимую песню, которую мы обязательно пели, когда собирались в родном нашем бараке. У меня и сейчас  в ушах звучит эта его песня,  и я снова вижу его …

У зари, у зореньки
Много ясных звёзд,
А у тёмной ноченьки
Им и счёту нет.
Как одна из звездочек
С неба сорвалась,
По небу катилася,
В вечность  унеслась.
Не заменят звездочку
Тысяча огней,
Не заменят милого
Тысяча друзей.
Звёзды, мои звёздоньки,
Полно вам сиять,
Полно, вам прошедшее
 Мне напоминать!

- Ты знаешь, я однажды спел эту песню в кругу друзей, и мне сказали, что похожую песню пел  Сергей Лемешев, только слова другие. Я посмотрел в интернете. Действительно, в интернете много раз повторяется запись песни «У зари-то у зореньки» и поет ее Сергей Лемешев прекрасно. Но баба Маруся пела лучше и слова у нее были другие. Странно,  баба эти слова сама что ли придумала? В интернете я ничего подобного не нашел.

    Митя ждал от меня какого-то ответа и внимательно глядя мне в глаза медленно сказал:
-  Мамочка, держи лицо. Бери пример с Сани…
    Но тут же он переходил к своему привычному  легкомысленному  тону….  О чем только он не говорил со мной, чтобы отвлечь от главного…
- Представляешь, если бы сейчас собрать все деньги, которые я потратил на спиртное, сколько бы интересно было?  А какая была бы толпа людей, которые вместе со мной пили! Я тут недавно сон видел: вхожу в спальню, открываю дверь и мне на голову сыплются золотые монеты. Их уже целая гора. Я страшно удивлен и спрашиваю: - Что это и откуда? Голос: - Это деньги, которые ты потратил на выпивку один или с друзьями.  Я возвращаю их тебе.
- Ты возвращаешь их мне? А мое здоровье, оно тоже вернется ко мне? - спрашиваю я.   - Все вернется, если сильно-сильно захочешь. Вот я теперь постоянно и думаю, как сделать, чтобы сильно-сильно захотеть?
И еще не уходит из моей памяти один важный для Мити разговор. Он как-то долго к нему готовился, все пытался говорить о том, как тяжело иметь  бизнес в России,  как это ломает хороших  людей,  что он  не может понять, откуда Саня берет силы. О том, что именно Саня взял на себя все обязательства по содержанию нашей семьи, что он содержит всех нас, в том числе и его …, что он много занимается благотворительностью…

- Признайся мама, ты ведь вырастила нас  неподготовленными к этой жизни…., такими рафинированными, интеллигентными мальчиками...  Бизнес в России - это совсем непригодная для Сани среда. Мама, ты береги его. И вдруг в конце, как умел только Митя,  как-то очень проникновенно и с большой печалью, еще раз:
- Береги его, мама.
-  Но как, Митя? Он же отдельно от меня живет, мы не так часто видимся - растерянно сказала я.
- Это не важно, что отдельно, ты береги его.

  За две недели до Нового Года он начал рваться в Аршан. Саня его отговаривал: дальняя дорога, лучше пусть сюда приедет Дара, дом на праздники пустой, так как он уезжает  на все каникулы к семье на Кипр. В доме все есть, есть обслуга, которая поможет им с Дарой.
- Это твой дом Саня, а я хочу к себе. Там Дара и Гималай. 
Я, видя как хочется ему убежать от всего в свой дом, начала тоже уговаривать Саню отпустить Митю домой.  Саня мне наедине сказал:
- Ты хочешь, чтобы обратно в Москву он прибыл как груз двести?
  Я ужаснулась… и заплакала.
- Мама, не надо закрывать глаза и уши. Мите осталось совсем немного.  Держись, мамочка, чудес не бывает… Саня обнял меня и тихо попросил:
-   Ты при Мите не плачь, следи за лицом, мамочка …
 Но я,   уже не пряча слез, начала просить его:
- Саня, миленький, тогда тем более, помоги ему уехать, пусть поживет в своем доме, пусть согреет свое сердце и душу…..
               
    Уговорить Митю остаться в Москве - было невозможно. Проводили мы его семнадцатого декабря, сопровождать его вызвался мой брат, его родной дядя. Он же и рассказал, как счастлив был Митя встрече, как он ходил по участку, вдоль речки, которая шумным потоком неслась через его участок…Как  радостно скулил Гималай, положив на плечи Мите свои большие лапы… Как светилась Дара…
В общении с ним по телефону нам казалось, что он был по настоящему  счастлив. Новый 2013 год  они с Дарой отмечали в своем доме. А пятого января вечером Мити не стало.

Похоронили Митю одиннадцатого января в Москве, рядом со Славой, на пригорке, у леса. На похороны приезжали его друзья из Петербурга. Сейчас, когда я стараюсь описать те дни, я ничего не могу вспомнить. Была какая-то полная пустота и отчужденность от мира.  Помню, что на сороковой день я уехала в  Серафимо - Дивеевский монастырь и помню батюшку, перед которым я исповедывалась.

                ивеево

          В Дивеево я приехала в будние дни и народу во всех храмах было совсем немного. К тому же погода в тот год в середине февраля стояла совсем непригодная для путешествий. Сильный ветер и дождь всю большую территорию монастыря превратили в один большой каток. В первый же день я обошла все храмы обители. К первому зашла к Серафимушке,  попросить его, чтобы не оставлял Митю без присмотра. И  снова,  пока шла к нему по скользкой - скользкой дороге, в голове постоянно звучал Митин голос:  «Мне Серафим ничего не сказал, только смотрел в глаза…»  А я и слов – то всех не помню, в голове крутится одна строчка из припева…
   После обеда, не смотря на мокрый дождь и сильный ветер,   я решила пройти  по Святой Канавке. По преданию, Сама Царица Небесная проходит каждую ночь по Канавке, обходя Свой Удел и благословляя всех. Именно поэтому в Дивееве обязательно нужно пробыть сутки, обязательно переночевать, чтобы сподобиться этого благословения.  Вид со Святой Канавки на Троицкий и Спасо-Преображенский соборы, даже в такую непогоду был необыкновенно хорош, нельзя это передать ни словами, ни изображениями.
На вечернюю службу я пришла заранее. Написала записки, поставила свечи. Служба началась как- то незаметно, тихо. Народу было немного. Основную службу вел батюшка, но некоторые части из евангелие и псалмы читали монахини . В конце службы началась исповедь. Батюшка высокий, подтянутый, с хорошо расчесанной не длинной бородой, не молод, но и не стар. Очередь небольшая. Я волновалась, что не смогу сказать то, что меня мучает. И вот я перед ним.
- Батюшка, сегодня сорок дней как ушел мой младший сын. Я виновата перед ним, и я не знаю, как теперь исправить это. Я, всхлипнув,  замолчала.
- Долго болел?
- Долго.
- В чем же вина ваша,  матушка.
- Думаю, что я слишком ограничивала его свободу. Он, когда ему было всего пятнадцать лет, хотел пойти в музыкальное училище. Я  была против. И потом уже позднее,  я  направляла его по своему разумению. Так мне казалось лучше.
- Ну вот видите, вы же сами сказали, что хотели ему добра.  Но вы зря так убиваетесь, все, что произошло с вашим сыном произошло по воле Господа нашего.
- Но почему Господь его забрал так рано, ему же было всего сорок пять лет?
- Господь лучше знает, когда кого надо забрать. Слышали  вы известную историю о матери декабриста Кондратия Рылеева, которая отмолила у смертельной болезни своего трехлетнего сына?
- Нет, не слышала, - ответила я.

    Батюшка помолчал, видимо, раздумывал стоит ли мне эту историю рассказывать. И все-таки начал свой рассказ. Вот, приблизительно, то, что я услышала:
- Кондратий был единственным любимым сыном. Когда ему было около трех лет заболел он смертельной болезнью, врачи ничем не могли помочь. Видя это его мать в страшном отчаянии упала перед ликами Господа нашего и Богородицы и горячо молилась всю ночь о выздоровлении сына. И вдруг, к ней пришло видение ли, сон ли…. Она услышала голос: - Опомнись, не моли Господа о выздоровлении… Он знает зачем именно теперь нужна смерть ребенка. Из милосердия своего Он хочет избавить  его и тебя  от будущих страданий.. Если хочешь я тебе покажу их… Неужели и потом будешь  все-таки молить о выздоровлении…
- Да, да, буду, приму любые страдания, лишь бы он остался жив, - говорила она с мольбой…
- Ну тогда следуй за мной…
Повинуясь чудному голосу, она пошла и видела длинный ряд комнат. В первой лежал ее ребенок. Она хотела подойти к его кроватке, но голос звал дальше. Она увидела крепкого, сильного, резвого мальчика; он начинал уже учиться, кругом на столе лежали книжки, тетради. Далее, постепенно, видела она его юношей, затем взрослым... на службе. Но вот уж предпоследняя комната. Но тут снова  она  услышала голос, более грозный, чем ранее.
- Одумайся, сейчас. Когда ты увидишь то, что скрывается за этим занавесом, отделяющим последнюю комнату от других, будет уже поздно!.. Лучше покорись, не проси жизни ребенку, теперь еще такому ангелу, не знающему житейского зла...
- Нет, нет, хочу, чтобы жил он! -снова закричала мать и поспешила к занавесу. Тогда занавес медленно приподнялся,  и она увидела виселицу. ..
- И тут она очнулась. Она была в той же комнате, она наклонилась к ребенку. Тот  спокойно и сладко спал, ровное, тихое дыхание, щечки порозовели, и вскоре, просыпаясь, он протянул к ней ручки. Он был абсолютно здоров.
Рассказав эту историю, батюшка замолчал, потом тихо сказал :
- Так что Господь лучше знает…
- Но я недолюбила своего сына. Я много работала, когда он был маленьким,  потом он рано уехал из дома и мы редко виделись.
 - Так любите, кто же вам мешает его любить сейчас? – удивленно отвечал он. Жизнь только по плоти теряет смысл, смерть – это всего лишь  предел физического существования. Ваш сын  не умер, он перешел в иной мир. Так и представляйте его там живым, просто он в другом месте и в другом виде.  Скорбеть надо, если есть основания, что не будет ему милости от Господа.  Но Господь послал ему болезнь тяжелую и ею истребил все его грехи.  А то, что Господь забрал его накануне Рождества Христова, еще радостью должно отзываться в вашем сердце… Не сомневайтесь в том, что он обретет там покой и не сокрушайтесь безмерно. Лучше молитесь.
    Он помолчал, ожидая от меня еще вопросов. Я тоже  молчала, глядя на него с благодарностью. Он приготовился накрыть меня  епитрахилью  .. и сказал:
- Да надолго ли разлука, каждый в свое время перешагнет туда. Да будет Господь милостив ко всем нам.
 
    Пожалуй, впервые за многие годы душа моя затихла, успокоилась. После исповеди я снова зашла в Свято-Троицкий храм к Серафимушке. Храм был совсем пустой и я долго стояла у ракии со святыми мощами и молила его…
Уезжала я из Дивеева через неделю. Кончилась непогода, светило яркое солнце.  Я оглянулась еще раз на светящиеся купола …   Спасибо Тебе, я поняла - я не могу их уберечь, я просто могу любить.
 
               
                Вместо заключения

В детстве я была убеждена, что меня ждет счастье. В отличие от моих братьев и сестер родилась я в плотной рубашке, и мама с детства мне говорила, что я буду счастливой.  Оказалось, что счастье мое, как у Платона Караваева, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Только тогда, когда дети были рядом, у меня были минуты счастья, которые напрямик были связаны с моей дружной семьей и надеждой на светлое общее будущее, обязательно общее наше будущее. Мы мечтали о большом доме, где мы сможем жить все вместе, где у каждого будет собственное пространство. Дети уехали и я осталась  наедине  с мечтой об общем светлом будущем. Жизнь как бы превратилась в сплошное ожидание встреч с ними. Но дети жили своими жизнями, где уже не было меня. По началу я думала, что это все временно, но оказалось навсегда. С годами я привыкла к этому перманентному состоянию ожидания, и как всегда заняла себя работой. Но после ухода Мити, именно, в работе я увидела главную причину, что вовремя не остановила страшную его болезнь. И я возненавидела свою работу.
Уход Мити заставил меня пересмотреть всю мою жизнь, она показалась мне такой пустой и бессмысленной. Смысл в моей жизни был лишь тогда, когда дети нуждались во мне. Я поняла, что могла помочь Мите в его неустроенной жизни свободного художника, но он не просил, а я не хотела быть назойливой …Сейчас, когда его нет, а я бесконечно пересматриваю его коротенькие видео, которые он снимал на телефон, когда лежал в больнице, когда в перерывах между больницей и домом он жил с нами, я кожей чувствую,  как он нуждался в любви, и как он был одинок и беспомощен все последние годы. Почему мы так поздно понимаем, что важнее любви нет ничего. Почему я так старательно воспитывала в них самостоятельность и так стеснялась быть нежной и любящей. Время, когда они росли, когда мы были вместе…, так быстро закончилось, они уехали…
    Раньше все было понятно – я работала, работала, работала, они учились, учились, учились. Но университеты не учат жизни, не учат, как можно совместить в одной человеческой жизни и великое счастье, и непомерное горе. Впервые я ощутила эту огромную несовместимость моей внутренней жизни с тем, что происходит вокруг, в день прощания с Митей. Несовместимость между ярким солнечным зимним днем, хрустящим под ногами снегом, Митей, лежащим спокойно и как-то умиротворенно в гробу, и мной.
   Вот уже три  года, как нет Мити, а эта несовместимость становится все больше. Несовместимость с окружающей меня средой, абсолютная несовместимость с суетной, лживой и показушной жизнью современного университета, с бесконечно пошлыми и похожими друг на друга телепередачами… , где так мало любви, а , значит, и счастья.
    Думаю, я могла бы стать хорошей бабушкой, если бы не попала со своей жизнью на период перестройки, которая разделила народы и семьи. Все мои внуки  живут в Европе, в разных странах…, и все реже говорят на русском языке. А я ощущаю себя неотъемлемой частью своей земли и своего народа. И с этим уже ничего поделать нельзя.