1. 2. Довоенное детство

10.

Из всех зим, прожитых в Ахтырском детдоме, больше всех почему-то запомнилась зима с 37 на 38 год. Наверно потому, что всё было вновь: и учёба в школе, и хорошие бытовые условия - нас стали значительно лучше кормить и одевать, мы много времени проводили на свежем воздухе свободно, предоставленные самим себе, нам стали больше доверять. Особенно мы любили кататься на ледяных горках, которые были рядом со школой. Завидовали старшеклассникам, которые ли хо съезжали с самого верха монастырской горы до самого низа на коньках. Мы тоже съезжали со всей горы, но только на своих подошвах и, надо сказать, развивали довольно приличную скорость.

Любили ботинки на резиновой подошве - они лучше скользят на снегу, хотя на льду скольжение лучше если обувь - с кожаной подошвой. На ботинках съезжали со всей горы (метров сто, не меньше) не хуже, чем на лыжах. До того катались, что протирали колею до льда. Я по прежнему был "мерзляк", но порой разогревался так, что не замечал мороза. Удивительно, но факт, у нас, от частого катания, стирались каблуки и подошва. Весной, до слёз, было жалко расставаться со снегом, видеть, как на глазах исчезают ледяные наши горки, на которых мы так наловчились кататься, что умудрялись съезжать "ласточкой"- на одной ноге, при горизонтальном туловище.

Несколько раз нас возили на машине в город в кино, каждый раз у меня сильно замерзали ноги и я ревел втихомолку, но никогда не отказывался ехать в кино, это для всех нас был настоящий праздник. Какой именно кинофильм я посмотрел впервые я не помню какой-то ещё "немой". Но будучи в первом классе, кремне помните это был фильм "Ленин в октябре", затем "Ленин в 18-м году". Как все дети, мы очень эмоционально, восторженно и шумно реагировали на все сцены в фильме, но плакали почему-то не все и не всегда. Странно но почему-то мы стесняемся проявления естественных свои чувств. Были такие ребята, которые даже гордились черствостью своей души, хвастаясь что они не плакали, видя у других заплаканные глаза.

Скажу откровенно, я всегда не мог сдерживать слёзы, спазмы в горле не только при просмотре тяжёлых моментов в фильмах, спектаклях, но и при чтении книг, стихов и не только в детском и юношеском возрасте, но и будучи уже взрослым, имеющим за плечами тяжёлые испытания и казалось бы к горю должен был привыкнуть. К своему горю привыкаешь, а чужое замечаешь. Не знаю почему так получается, но чужое горе, чужая боль, обида, несправедливость по отношению к другому (к другим) меня затрагивают и волнуют неизмеримо больше чем тогда, когда это касается лично меня. Жизнь меня закалила, но научила защищать себя, не давать себя в обиду, находить выход из трудных положений - я могу всё пока я мыслю и свободен - вот мой девиз. Особенно болезненно я переживаю видя страдания детей, пожилых людей и животных голодных и бездомных. Они не могут попросить, сказать, достать, наконец украсть, не могут постоять за себя, каждый их может обидеть, унизить, оскорбить…

Интересно, что каждый просмотренный фильм мы пересказывали и обсуждали между собой по несколько раз, вспоминая всё до мелочей с оттенками до тех пор пока вспомнить или добавить, что либо был нечего в интонациях и кадрах. Детское воображение дорисовывало то, что не смогли передать собеседники. Забегая вперёд скажу, как-то, уже во время войны, мы стали подсчитывать сколько же фильмов мы успели посмотреть. Получалось где-то около пятидесяти и, само интересное, что помнили их не только по названиям в той последовательности, в которой смотрел, но и по сюжету в основном и главном, а некоторые и в деталях. С годами это свойство памяти, к великому огорчению, утратилось, теперь фильм забывается буквально через неделю, не говоря уже о деталях, нюансах, а название забывается через месяц-другой. Может это свойство детства - хорошо запоминать - но мне кажется, что дело не в одной только памяти, а ив кинофильмах. Мне кажется, что фильмы тридцатых-пятидесятых годов были правильные, исключительно продуманны с точки зрения воспитания подрастающего поколения в духе патриотизма, любви к Родине.

Согласен, что все они были как бы рассчитаны, нацелены на детскую аудиторию, но главное достигали цели, мне, кажется, что американцы по достоинству оценили роль наших фильмов, в указанное период и сами многое из них взяли себе на вооружение - их фильмы патриотичны, прославляющие страну и народ. Теперь, как я уже сказал, наши фильмы моментально забываются, а вот такие фильмы, ещё довоенные как например "Горный марш", "Арсен", "3ангезур", не говоря уже о фильмах "Чапаев", "Щорс", "Пархоменко " и другие помнятся до сих пор. Причём фильмы шли по два часа и небыли утомительными. Хорошо помнится, как я впервые отчётливо узнал о выдающемся украинском поэте-кобзаре Т.Г. Шевченко. В марте 38 года широко отмечалась дата рождения Тараса Григорьевича. Мы учили наизусть "Заповит”, песни из "Кобзаря" на стихи Шевченко, в школе был оформлен стенд с репродукциями его рисунков и картин и картин написанных другими художниками на его стихи. Мы все ходили в трауре, печальные и заплаканные. Всем нам импонировало детство Тараса, оно чем-то напоминало нам своё детство, а его поэзия рисовала на родные и так знакомые картины природы, крестьянского быта и нищеты, - всё стояло перед глазами и воспринималось всем сердцем.

До А.С. Пушкина, это был мой самый понятный, близкий по духу и любимый поэт. От природы я был застенчивым, сильно смущался и краснел, когда меня хвалили, не мог без смущения, выступать перед группой с какой-нибудь речью, читать стихи, краснел при разговоре с девочкой и т. д. Понимая, что это не нормально, я решил с этим злом для меня вести борьбу, искоренять свой недостаток. Как всегда, в помощники себе я взял силу воли. Решил выступать всегда и везде при случае даже если будет страшно и будет одолевать неуверенность и сомнение. Случаи проявить себе не заставили себя ждать, поручения всякие посыпались на мою голову как из рога изобилия. Чаще всего поручения даются тому, кто хорошо учиться и добросовестно их выполняет - я подпадал видимо под эту категорию. Мне приходилось читать стихи на Шевченковские дни, выступать на собраниях и даже делиться своим опытом в учёбе. К сожалению, как я не пытался усилием воли бороться со смущением и страхом перед большой, а тем более не знакомой аудиторией, так полностью это сделать не удалось, но решительность осталась. В дальнейшем я понял, что страх обусловлен неуверенности и что уверенность приходит со знанием до того о чём будешь говорить и при хорошем владении языком -  нужен огромный запас знаний и слов.

11.

Во втором классе всё резко изменилось. Во-первых, мы теперь жили и учились на горе, в здании бывшей нашей больнице. Больница с стояла как раз возле монастырской колокольни, рядом, напротив, главная большая церковь с двумя крылами корпусов, где жили раньше монахи. Во-вторых, бытовые условия стали хуже, одевать и кормит нас тоже стали хуже. Во втором классе часть из на приняли в пионеры, принимали только того, кто пожелает, кроме того необходимо было учиться без двоек и не иметь замечаний по поведению. Считалось вступить в пионеры престижно. Всем кто вступил в пионеры, выдали белые рубашки, красный галстук и красную пилотку с кисть и железный зажим на галстук, а также пионерский значок. Пионеры форсили перед не пионерами в красивой форме, а мы им завидовали, но в пионеры принципиально не вступали. Сейчас трудно сказать почему у нас бытовало предубеждение против вступления в пионеры лак будто нас этим хотят закабалить, сделать не свободными, дисциплинированными, послушными, стадными. Одна зубрёжка "обицянки" чего стоила. Нам претила организованность и тупая исполнительность, а главное собрания, заседания, всевозможные нотации, проработки. С непионера взятки гладки - он обещания никакого давал он не клялся, не божился с него и спроса не должно быть. Для меня, вступление в пионеры было, слишком серьёзным делом, а следовательно преждевременным. Требования пионерской клятвы, а для честного человека клятва - закон, который необходимо выполнять, сковывали нас, ограничивали свободу, значит лишали нас самого дорогого - детства полноценного. С появлением в группе пионеров она разделилась на два лагеря. Пионеры пренебрежительно относились к нам мы недолюбливали их, считали их сексотами и дразнили "дулами" и ябедами. Иногда обоюдная неприязнь приводила к дракам.

Правда неприязнь быстро забывались, когда дело касалось общих игр и забав, - дети есть дети. Как и в первом классе мы много во времени проводили на свежем воздухе, много играли в разные игры. Помнится, что особенно, будучи во втором классе, мы любили играть в "войну". Сначала два человека договорившись между собой кто будет командиром "красных", а кто "белых", набирают команды себе.

Все остальные, разбившись по парам и договорившись, кто будет например ты будешь сено, а я солома или ты груша, а я яблоко, подходят к командирам которые по очереди выбирают то или другое, кому как повезёт, и обычно отряды и по силе, по сообразительности ловкости и т.п. характеристикам подбирались равноценны, а кто куда попал, в красные или белые, не имело значения. Для меня главное было быть командиром. Затем договаривалась кто, красные или белые, наступают, а кто держит оборону. Обороняющиеся уходили в подальше, прятались в кустах и начиналась "война": посылалась с обеих сторон разведка, происходило наступление, перестрелки, окружения, атаки, взятие в плен. Со всех сторон строчили пулемёты и гремели хлёсткие выстрелы. После каждого выстрела, стреляющий: "Грыцько или Мыколо падай я тебя убил", а тот – "ты промахнулся, не попал" или – "я первый тебя убил, ты не успел ещё нажать курок как я уже выстрелил". За "войну" каждый по несколько раз был убит и ранен.
 
Война продолжалась бы до бесконечности, но наступало время ужина или ещё куда идти, приходилось идти так никто никого не победив. Но чаще война заканчивалась когда все вконец рассорятся доказывая, что так не честно играть - его убили, он не падает и не сдаётся, когда его окружили, в плен. Повылезав из засад и собравшись вместе, долго ещё обсуждают и разбираются кто кого убил первым, шумят, кричат, все возбуждены, лица у всех разрумянен, запыхавшиеся от беготни вокруг кустов и домов. Разругавшись окончательно, все клялись, что больше друг с другом играть никогда н не будут потому что мухлюют - играют нечестно, но на следующий день всё начинается снова - "давайте играть в войну.
 
Играли мы, конечно и в другие. Игры, особенно весной и осенью: в цурки, колдуна, в масло, в жмурки, в чехарду, в двенадцать палочек, в лапту, и прочее. Запомнился случай, когда после удара по мячу (при и игре в лапту), ударивший, оросив биту, бежит в одну сторону, а ожидающий удара игрок, что есть мочи, бежит обратно, чтобы успеть за бежать за линию не будучи задетым мячом, бросаемым игроком - противником. Игроком ударившим по мячу, был самый рослый и массивный из нас мальчик, старше нас года на два или три, отставший в учеб от своих сверстников, а бежавшим ему навстречу был я. На середине пути мы столкнулись. Удар был настолько сильным, что отлетел от него метра на три, тут же вскочил на ноги в пылу игры и побежал дальше, он же остался сшибленным лежать на месте ещё долго приходил в себя не в силах подняться. Я виноватым себя не чувствовал всё произошло чисто случайно и никто меня не винил в случившемся, казалось и потерпевший на меня не в претензии, но не ту-то было однажды, во время очередной стычки не пионеров с пионерами, в ход пошли палки, камни и рогатки, с которых стреляли кусочками битого чугуна, чугунка выпущенная из рогатки именно верзилой, которого я н накануне сшиб, угодила мне прямо в центр лба, оставив отметину на память на всю жизнь. Иногда трудно было отличить когда мы дерёмся, а когда играем.

Надо сказать что вся монастырская гора, на которой находился наш детдом, состояла из спрессованного песчаника, глыбы таких камней встречались на каждом шагу. Из песчаных камней мы сооружали укрепления, крепости, строили баррикады и, разбившись "демократически" на две группы пуляли друг в друга камнями из укрытий. Бывало одновременно, с той и другой стороны взлетал рой камней, иногда камни даже сталкивались в полёте, но серьезных травм среди участников сражений не было. Надо сказать что само собой получалось, что воспитывались мы по-спартански и драк не боялись. Не зря детдомовцев всегда везде боятся их сверстники из семей. Чем и как только мы не дрались между собой и плётками, туго скрученными из полотенец и подушками и т.д. В драках, как бы больно не было, никогда не плакал, а тем не менее, среди сверстников, в группе меня дразнили плаксой, Не знаю чем это было обусловлено, но всегда по утрам я вставал с огромным усилием, что называется, со слезами, капризничал и плакал, почему-то никогда не высыпался хотя ложились рано. Другой раз уже все оденутся и иду на завтрак, а мне и завтрак не в радость, только бы ещё поспать, с сижу на кровати и плачу- спать хочу. Видимо нервная система была слишком слабой. Надо сказать я всю жизнь не любил рано вставать, только усилием воли заставлял себя это делать, И как назло, всю жизнь приходилось вставать рано: в шесть, в полшестого.

Где то подсознательно я начал понимать, что это не нормально и нужно себя как-то преодолевать, ведь другие встают безболезненно. Я давал себе слово, божился на групповых собраниях что больше этого не повторится, но всё оставалось по прежнему - ничего с собой не мог поделать. Помню у нас зародилось в группе течение перетер певать боль, например, ставили на ладонь "мушку" - зажигали спичку и тут же ставили горящей серой на ладонь себе, при этом следил чтобы лицо оставалось спокойным, а из уст не вылетело ни единого звука. На Месте сгоревшей спички образовывался обожженный кратер, очень болезненный и долго незаживающий. Вскоре мне пришлось претерпевать боль в естественных условиях. Однажды, когда мы заходили в столовую на обед, а обедали мы теперь в общей детдомовской столовой, на ступенях крыльца я споткнулся и упал вытянув руки. Сзади сильно напирали и мне было не встать. Я лежал, а по моим рукам топтались ноги в ботинках напиравшей толпы. Доставалось и другим частям тела, л терпел изо всех сил чтоб не закричать, представил себе что меня пытают. Пальцы и другие места по всему телу были в сединах, в синяках и долго ещё болели, но я был собой доволен - все-таки выдержал испытание. Со временем наши увлечения менялись в зависимости от времён года и от взросления. Зимой мы по прежнему катались на ногах с горок и впервые у нас появились санки коньки "снегурочки* - "дутых" коньков нам давать было рано, мы ещё на снегурках не научились кататься. Снегурки можно было одевать на ботинки, в которых мы ходили повседневно, нужно было только в каблуке вырезать или выжечь выемку прибить пластинку с овальным отверстием, вставить туда овальный штырь пятки конька, повернуть, для зацепления, на девяносто градусов конёк к носку и затем при помощи специального ключа, сжать подошву ботинка с двух сторон скобами. Снимались коньки в обратном порядке.
 
Дутые же коньки крепились на вечно и требовались отдельные специальные ботинки без каблуков. На них можно кататься только на льду, в крайнем случае на сильно утрамбованным дорожкам. Помнится, что с обувью у нас было неважно. От катания на ногах и на коньках обувь быстро рвалась. Своя сапожная мастерская ремонтировать не успевала, новых ботинок не было. Носили обноски, ботинки переходили от старших к младшим. Ноги быстро росли как назло. Помню в конце сентября, только нам выдали обувь, я споткнулся о камень и у меня отлетела подошва. Пришлось мне до самого снега ходить в ботинке, который "есть требовал ". Правда, мне приходилось привязывать подошву верёвкой, чтоб не мешала ходить, а замены не было подходящей - то были малы, то слишком велики. Дело усугублялось ещё тем, что рваные ботинки были не у одного меня. Весной, когда только потекут ручьи, пускали кораблики-щепки и делали запруды и протоки, соревновались чей кораблик дальше и быстрее доплывёт. Чуть ли не каждый год на Ворскле возле моста сапёры подрывали заторы ледяные аммоналовыми шашками.

Мы бегали смотреть и кататься на льдинах собирать оглушенную рыбу, которой было много. Река выходила из берегов и затопляла всё вокруг, все сколь-нибудь низменные места. Льдины плавали там, где летом паслись стада коров, иногда вода поднималась так высоко что затопляла насыпь дороги и по дороге нельзя было ездить.

Вооружившись длинными палками мы подгребали к себе льдину побольше и по одному или по двое заскакивали на неё. Затем плыли собирать рыбу отталкиваясь палками от дна. Иногда льдины разламывались, иногда переворачивались, приходилось перескакивать с льдины на льдину, рискуя упасть в воду. В таких случаях товарищ приходил на помощь, подавал палку и вытаскивал на льдину, но иногда приходилось в плавь добираться до суши. Как бы там ни было нас ничего не останавливало - риск оправдывался добычей рыбы. Паводок длился несколько дней, затем вода быстро сходила в русло реки, но в выемках, всевозможных ложбинах и углублениях вода, а с ней и рыба, оставались. На мелких впадинах рыбу можно был ловить руками. Где-то в мае прилетали утки, болотца начинали зарастать камышами, ряской, болотной травой - не болотца, а рай для диких уток и для рыбы. Осенью здешние места раздолье для охотников. Трёхметровые камыши срезают для покрытия крыш камышовых на украинских хатах и для плетения рогож. Летом из железных обручей от бочек мы изготовляли настоящие, как нам казалось, сабли и сражались с ними между собой, или представляя себя кавалеристами, рубили воображаемого врага - вьющуюся липучую траву, которой на южном склоне горы было видимо-невидимо. Делались сабли следующим образом: выбивались заклепки из обруча, обруч выпрямлялся, затем стуча молотком (железкой) с одной стороны, выгибался, сколько нужно, в виде сабли. Делалась рукоять, сабля заострялась и точилась, затем на камнях наводился блеск всей сабле.

Когда на голых склонах горы (были местами) высыхала высокая трава (к сожалению не знаю её названия) мы разбивали деревянную бочку и на досках, выгнутых, как на санках, катались, съезжая по сухой, скользкой траве с горы. Уверяю, что скольжение было не хуже, чем на снегу на санках. Уверен, что по горе с такой травой можно съезжать летом на лыжах, нужно только вырастить именно такой вид травы она обычно растёт кочкам.

12.

Помню, что именно во втором классе я начал пробовать рисовать. Окно спальни выходило на ограду, возле которой была пристройка, а справа, в углу ограды, высокая, как мне тогда казалось, падающая когда долго смотришь на неё крест, колокольня. Это первое, что мне с самому захотелось изобразить с натуры и я, вооружившись карандашом старался срисовать всё, что видел за окном. Рисовал конечно же я и раньше, ещё в дошкольного возраста, как все дети, но сознательно рисовать с натуры, то что нравится, начал со второго класса. С детства и по ныне я был любознательным и впечатлительным, меня всё влекло к себе и увлекало за собой, я всем интересовался. Бывало я находился в таком положении, что не знал куда в первую очередь пойти, чем занятая, что посмотреть - всё хочется сразу и с одинаковой силой. Наконец после некоторого раздумья и взвешивания решался на что-нибудь одно. Иногда достаточно было небольшого толчка со стороны. Это научило меня анализировать, мыслить логически при выборе решения, действия пути в жизни, не кидаться опрометчиво на то, что поманит и позовет к себе, а прежде взвесить, по размыслить, все оценить, все "за" и "против". Обычно выбираю "золотую середину" - это моё кредо жизни. Считаю, что выбор "золотой середины" (компромиссное решение) наиболее разумно из всего, во всех делах?

 Как известно, ничего идеального не бывает. Если имеются достоинства, обязательно должны быть и недостатки. Весь вопрос в том какие это достоинства и какие недостатки, в чем они проявляются и какой их вес, значимость и как они отразятся на деле, улучшат или ухудшат качество дела, его главные характеристики жизнь. Кроме того, известно, что проблему решить нельзя, не создав новую. Задача, чтобы новая проблема была ничтожно мала в сравнении с решенной, что обычно происходит при выборе компромиссного решения.

Помню, в нашей группе объявился "лунатик", он якобы, пытался н ночью вылезти из окна, через форточку. Однажды, перед сном, мы долго разговаривали на эту тему, Некоторые уверяли, что сами видели блуждающих по лунным ночам лунатиков на крышах домов, идущих по самому краю карниза. Почему именно их тянуло на крыши, никто толком не знал. Одни утверждали, что их туда притягивает луна, ближе к себе, но почему они стараются ходить по карнизам никто объяснить не мог. Мы вообще, до того как уснуть, часто разговаривали о всяких былях-небылицах, любили страшные рассказы, ужасы, ничуть не боясь, что может присниться страшный сон. Чтобы этого не случилось, мы были уверенны, достаточно пощипать себя за волосы. Но однажды, после таких разговоров, ночью мне приснился страшный сон, как будто бы в комнату, где я находился один в темноте, зашёл невидимый кто-то с фонарём и медленно приближается ко мне. Я так испугался, хочу закричать, а голоса нет, я стал задыхаться, в последний момент мне удалось все же избавиться от оцепенения и я закричал что есть с силы и проснулся, охваченный кошмаром, в холодном поту. Передо мной стояла ночная няня дежурная, обходившая спальни.

13.

Хорошо помню эпопею челюскинцев и героический подвиг папанинцев. Мы все сразу захотели тогда, "когда вырастем" стать такими, как папанинцы. Хорошо также помню, как мы горько, по нестоящему плакали когда умерла Н.К.Крупская. Мы знали ее не только как сподвижнику Ленина, но и как много доброго сделавшую для детей.

Во втором классе я стал регулярным читателем, хотя библиотекой с стал пользоваться еще будучи первоклассником, как только научился читать. Читали медленно, многих слов ещё не знали, не понимали толком и того о чем читали, не улавливали смысла прочитанного. Тем не менее старались брать книжки потолще, чтоб показать себя – вот ведь я какие книжки могу читать. В то время много говорили о С.М.Кирове, даже на киноэкраны страны вышла картина "Великий гражданин" о жизни Крова. Так же вышла серия томов его сочинений. Это были небольшие книжицы в красном дерматиновом переплёте, где были напечатаны его всевозможные выступления, речи, высказывания его и воспоминания о нём других. Мы много о нём были наслышаны, поэтому мне захотелось узнать побольше и я прочёл всю эту серию. Из того, что читал мало что понимал, читал без интереса, но дочитал до конца все тома.

Теперь кинофильмы стали привозить к нам в Городок и стали показывать чаще, один-два раза в месяц примерно. Клуб был в бывшей монастырской церкви. Приезжали, в основном по праздникам, артисты, военный ансамбль из подшефного кавполка ахтырского, фокусники и другие. Как всегда при появлении машины с бобинами нового кинофильма, мы бежали по её бокам и от радости кричали, сопровождая её аж до клуба. Однажды бежал, не глядя под ноги, за машиной и я, так получилось, что во время поворота машина приблизилась ко мне. Сдуру я поскользнулся на бугорке и упал так, что мои ноги оказались под машиной, между передними и задними колёсами. Спасибо шофёру, он резко затормозил и машина остановилась задними колесом прямо возле моих ног, даже наехала на штанину. К счастью, машина двигалась с малой скоростью, к тому же шла на подъём - это раз, а во-вторых, водитель, видимо, внимательно наблюдал за мной и был настороже. Всё произошло так быстро, что я не успел испугаться и, как ни в чём не бывало, тут же выскочил из под машины, разорвав штанину. Для нас тогда было самым страшным наказанием, если не разрешат смотреть кино или выступление артистов. Как раз так меня наказали за то, что меня чуть не переехала машина - меня не пустили как раз на фильм, который только что привезли. Я сидел в спальне один и плакал от обиды. Мне казалось, что со мной поступили крайне несправедливо и даже жестоко и на чем свет стоит проклинал всё на свете.

В конце каждого лета у нас проводились пионерские сборы, участие в них принимали все группы детдома во главе со пионер во жатыми и воспитателями. Командовал "парадом" физрук детдома. Для нас это была игра в войну и мы с большим удовольствием принимал участие в ней. Игра была хорошо организованна, к ней мы долго и тщательно готовились. Все группы делились поровну на красных и синих. Синие одевали синие пилотки красные пилотки.

У битым считался тот, у кого сняли пилотку, правда иногда, приводило к смешным историям когда "убитый", не желая быть опозоренным, снимал пилотку своего цвета у более младшего товарища, "победы" заключалась в обнаружении и захвате первыми знамени "противника", которое находилось в укромном, тайном месте и тщательно охранялось в несколько заслонов, и том, где находится знамя знали в штабе только несколько человек. Такие игры обычно затягивались на целый день, поэтому накануне в лес, на место развёртывания сражения, вывозились продукты, котлы, кастрюли, столовая посуда и всё необходимое. Как правило, накануне закупалась, в колхозе целая машина арбузов и дынь, и несколько больших плетенных корзин помидор — "дамских пальчиков". Этот день мы всегда ждали с нетерпением - он для нас был настоящим праздником. Игра начиналась сразу после хорошего завтрака, часов в девять и заканчивалась в час-два дня. В конце игры проводился предварительный короткий разбор сражения и, освежившись в речке, принимались за вкуснейший, изготовленный на костре, обед. Обед в действительности в такие дни, был царским. Мало того что борщ был как никогда наварист, сверху плавали шкварки зажаренные в томатной пасте, но было много мяса - свинины, ещё вкуснее было второе, а самое долгожданное и желанное – это десерт: груши, яблоки, дыни, наконец, арбузы - ешь вволю сколько хочешь. Ели весь остаток дня. В этот дней обычного ''мёртвого” часа не было. После обеда занимались кто нем хотел. Отдыхали расположившись в тени, объедались арбузами, перед отбоем, уже в пионерлагере, на пионерской линейке производился окончательный разбор игры, выявлялись и оглашались имена "героев”, лучших "разведчиков", отличившихся при взятии противников в плен, подводились итоги и оглашались количество "убитых", "пленных", "окружённых". Всё это, все подсчёты производились штабами. Затем, перед строем вызывались и награждались различными подарками, знамёнами, вымпелами, значками отличившиеся и порицались провинившиеся: те кто увиливал, сорвал "атаку", "окружение", "наступление". Всё это нам было интересно - "как на настоящей войне" и относились и воспринимали всё абсолютно серьезно. Возвращались в лагерь сытые, отдохнувшие, довольные, стройными колонами с песнями, под барабанный бои или шагая под марш оркестра.

Интересно проходили у нас открытием, особенно, закрытие пионерлагеря. К закрытию лагеря готовились чуть не всё лето, во всех кружках - все должны были отчитаться чему они научились. Накануне не закрытия лагеря, обычно на лугу у самой речки, выбиралось и готовилось место для костра - из дёрна выкладывалась большая пятиугольная звезда, посредине её выкапывалось углубление, место для выступления самодеятельных коллективов ограждалось разноцветными флажками. Специально назначенная группа старшеклассников для костра натаскивала из леса, что рос неподалеку на горе, сухие ветки и даже сухие стволы деревьев и складывали неподалеку от будущего костра. И вот наступает этот прощальный день. Вечером, после ужина все нарядные, как на праздник. С утра двери всех кружков открыты для всеобщего обозрения выставок итоговых и проведения различных соревнований по спорту и в играх, проведение конкурсов, а вечером, после краткого выступления директора и награждения победителей во всех соревнованиях и конкурсах, начиналось самое интересное и самое главное - загорался о огромнейший "пионерский" костёр, освещающий всю округу. Начиналось выступление коллективов художественной самодеятельности. Пели пионерские песни, вокруг костра вели хороводы, плясали и читали стихи. После художественной самодеятельности начинались в выступление духового оркестра, танцы и песни. Гуляли у костра до поздней ночи, в этот день "отбой" переносился для всех часа на два пока не кончались дрова. Надо сказать, что дети поощрялись в лагере на вечерней линейке каждый день, там же выносились порицания и выдавались наряды – задания на следующий день. Благодарности выносились за все хорошо, добросовестно выполненное: за выпущенную стенгазету, за чистку картошки, за собирание дpoв, за санитарное состояние, за отсутствие нарушений дисциплины т.д. и т.п. Все поощрения брались на учёт и по итогам объявлялось по лагерю как кая группа лучшая на тот или другой день, за неделю, месяц, лето. Все об этом знали и старались не подвести коллектив.

Проводились у нас и такие праздники как обще детдомовский отдых на лоне природы, массовые гуляния, называемые "варкой каши". Обычно это выглядело так, после завтрака всем лагерем выезжали на природу, там выбирали место: лужок у реки, лужайку в леску. Первым делом расходились собирали и стаскивали в одну кучу дрова, разжигали костёр или сразу несколько костров и повара при ни мелись варить "кашу". Пока варили кашу проводились игры всевозможные: бегание в мешках на перегонки, срезание конфет и игрушек ножницами с завязанных глазах, кормили друг друга сметаной также с завязанными глазами или били друг друга в слепую, играли в жмурки, в чехарду, сшибали друг друга прыгая на одной ног или стаскивали с "коня", сидя верхом на "коне" - кто во что горазд.

 Всевозможных игр на любой вкус у нас было предостаточно, так что в этом проблем как сейчас не было. Отдельно хочется подчеркнут, что на одном из таких массовых гуляньях, ещё в первом классе, я научился играть в шахматы от старших, а в шашки научился играть ещё раньше. Набегавшись наигравшись и выкупавшись в речке, мы по группам рассаживались прямо на траве и принимались за трапезу. Еще издали слышен был аромат жаренного лука с салом и слюнки текли от предвкушения "смачной" еды. Обычно варили пшённую кашу с кусками сала и жирной свинины. Кто хотел брали добавки - есть можно было сколько хочешь. После каши объедались яблоками грушами и арбузами с собственного сада. Так наедаться, признаться нам приходилось не часто. Помнится, мне всегда хотелось есть, видимо это объясняется тем, что организм рос и развивался, находясь всё время в движении на свежем, абсолютно чистом воздухе, тем более с витаминами было всё в порядке, так что на аппетит не жаловались. Питались простой пищей - деликатесов, даже жаренной картошки, давали очень редко и то понемногу, буквально по ложке.

Помню, как мы стояли и завидовали, глядя как сотрудник наворачивал жаренную картошку, ворочая желваками и шевеля кадыком при глотании, съел полную тарелку, порцию которой нам дают на десятерых. Тогда я помню перед всей группой поклялся, что когда вырасту куплю мешок картошки, изжарю и наемся в волю.

Иногда всей группой (отрядом) ходили в лес по орехи, по гриб или ягоды, а осенью - за "дичками" (дикими орешками), которых в лесах окрестных тьма, люди набирают мешками. Возле каждого дерева можно собрать мешков пять, а то и больше. В детдомовской сушильне их сушили и варили компот нам весь год, до следующего сбора урожая. Вспоминается такой случай. Как-то наша группа отправилась сразу после завтрака, прихватив наволочки, в лес по орехи, орехов вое место находилось километрах в двух от лагеря, рядом с проезжей дорогой, кустов орешника - целые заросли, с одного куста можно было набрать ведро орехов, урожай на орехи в этом году был отменный - по четыре, пять, а то и больше ореха вместе. Чем дальше уходишь в лес от дороги, тем орехов больше на кустах. Я забрался в середину огромного куста, предвкушая, что мне быстро удастся набрать орехов полную наволочку, без особого труда. И действительно, наволочка моя стало довольно быстро наполняться орехами, как вдруг, когда я нагнул очередную ветку орешника, я услышал лёгкое свистящее шипение. Оглянувшись на звук, я замер от охватившего меня ужас, я, находясь, как бы под гипнозом. На другой ветке прямо в полуметре от моего лица висела кольцом змея. В следующую секунду, бросив орехи, я пулей выскочил на дорогу и долго стоял на лес ной дороге, дрожа от страха, приходя в себя. В лесу слышались голоса ребят, там продолжался сбор орехов. Наконец я успокоился, но только с ребятами решился пойти за наволочкой с орехами, брошенной с испугу возле куста, и тех пор к змеям у меня, скорее, омерзительное чувство чем страх.

14.

Я уже говорил, что нашими шефами был ахтырский кавалерийский полк, располагавшийся в лесных массивах под Ахтыркой. Пространство между горой, где находился наш пионерлагерь и "гулевой" горой было полигоном для занятий, тренировок, учений и манёвров кавполка. Всё пространство было изрыто окопами различной величины, траншеями полного профиля, блиндажами. Здесь же находилось стрельбище.

Мы были свидетелями всех занятий, тренировок, видели, как тяжела была служба, особенно у пехотинцев. Жара, пыль, а они в полном снаряжении, со скатками через плечо, в противогазах, бегут строем или прыгают с разбега в окошко — макет с оружием в руках, то колют штыком соломенный щит, то стреляют по мишеням, ползут и делают перебежки и снова ползут под натянутой над самой землей сетью из колючей проволоки, а команды сменяется другой и, кажется, им не будет конца. Нам жалко было солдат, но мы уже знали тогда, что "тяжело в бою - легко в учении" и воспринимали все их тяготы, как и они сами, как необходимость. Другое дело, нам казалось, служба в кавалерии - все красиво, легко. Кони сытые, лощенные, красивы стройные, у командиров, конечно же, самые лучшие из всех. И занятий интересные - скачки: рысью, галопом, рубка лозы правой и левой рукой, стрельба на полном скаку по мишени. Цирковые трюки - высший класс верховой езды: пролезание под животом лошади со стрельбой на полном ходу, зависание в стремени на скаку и т.д. Все мы были влюблены в кавалерию и мечтали стать кавалеристами, непременно такими как командир кавполка Пастернак. О Пастернаке у нас ходили слухи, что ему не стоило большого труда, одним ударом сабли, разрубить человека-врага до седла. Даже рассказывали, что однажды при рубке лозы, левой рукой, он нечаянно отрубил голову своему к коню.

Правда, у меня вскоре мечта стала стать танкистом, это случилось после выхода в прокат кинофильмов "Трактористы" и "Три танкиста". С тех пор моим любимейшим кино артистом стал на всю жизнь Николай Крючков. Долго я мечтал научиться так танцевать, ну хотя бы приблизительно так, как он в фильме "Трактористы", пока моя мечта осуществилась в некоторой степени в самодеятельном ансамбле, спустя несколько лет, когда я стал повзрослей. До войны, глядя на учения кавполка, казалось, что нашу Армию не победить никому и никогда, казалась победа будет достигаться легко, с малой кровью.

Об отступлениях и массовой сдачи в плен и в мыслях ничего не было - так хорошо всё было на учениях.Наши шефы иногда, по праздникам, наведывались к нам, собственными силами давали концерты художественной самодеятельно с привозили подарки - небольшие кулёчки с конфетами, печеньем, мандаринами, яблоками. На Новый Год, как правило, подарки были всегда. У меня, как и у всех отличников, был двойной праздник - мы получал по два подарка. Можно только догадываться какое это было счесть для нас, кто видел конфеты только по великим праздникам. С детских лет - Новый Год для меня остался самим любимым праздником.

15.

Во втором классе я впервые надел и стал на коньки-снегурочки. Помню, только вышел на крыльцо обледенелое, коньки помимо моего желания, двинулись вперёд и я шлёпнулся, сильно ударившись голове об обледеневшее крыльцо. Но вскорости я уже умел кататься и гонял на коньках со всей горы по дороге, что называется, с ветерком только искры сыпались когда конёк попадал на камень.

Вспоминаю, что поваром у нас работал мужчина, у которого во в всю грудь был выколот портрет В.И.Ленина, а на спине портрет И.В.Сталина. Мы все были в восторге, причём, выполнено было, как нам казалось, на самом высоком художественном уровне. Говорили, что это было сделано специально чтобы его не расстреляли. Говорили, что повар раньше был то ли бандитом, то ли вором, то ли бело гвардейцем и, перед тем как его повели на расстрел, в камере один художник нарисовал ему портреты, а друг выколол. Тогда его поставили к стенке и хотели расстрелять, он разорвал на груди рубашку. Увидев портрет Ленина, конвой отказался стрелять. Тогда, подумав, командир приказал нашему повару повернуться спиной - приказ должен быть выполнен. Но расстрелять, его так не смогли, так как на спинету него оказался портрет Сталина. Стрелять даже в портрет И.В.Сталина было равносильно самоубийству. Тут же по приказу якобы, самого Сталина, наш повар был освобожден из под стражи. Помню, эти наколки для него являлись предметом особой гордости, он часто выходил из кухни на свежий воздух обнаженный по пояс и в всегда вокруг него, как пчёлы вокруг мёда, вертелись пацаны, с блестящими от восхищения, а то и от зависти, глазами.

Воспитание нас производилось в патриотическом духе. Много внимания уделялось песням. Пели все песни до военной поры, которые звучали из кино фильмов, по радио. Их разучивали и в лагере, и в кружках хора и на уроках пения. Пели как на украинском, так и на русском языках. Запомнились песни: "По сонечку, по сонечку, дэ стежка лугова иду себе спиваючи, аж хылытся трава…", "Из-за гир, та й за высоких сызакрыл орэл лэтыть, нэ зломаты крыл шыроких, того лёту неспэныть…" или "Полюшко-поле ", "Тачанка" и другие. Особенно меня трогали песни из кинофильмов "Мы из Кронштадта", "Матрос Железняк", " Там вдали за рекой" про казачку марусю, рубившую юнкеров, "Замучен тяжелой неволей" и "Смело, товарищи, в ногу", "Раскинулось море широко" и другие.

Плохо помню о политических событиях, происходивших в то время в стране. Мы знали, что строится Беломор-балтийский канал, Днепрогэс, Магнитка и другие комсомольские стройки. Краем уха, к как говорится, слышали о "шахтинском деле”, но ко всему этому наше сознание ещё было безразличным. Мы знали, что в стране, после гражданской войны, осталось много переодетых, недобитых, белогвардейцев и бандитов всех мастей, которые с чужими паспортами (документами) живут среди нас повсюду, вредят, саботируют, взвывают, жгут, убивают честных, нужных людей и т.п. Тормозят всячески нашему развитию, нашему движению вперёд к светлому будущему. Всех призывали к бдительности в отношении, всевозможных происков врага. Везде ловили шпионов и вредителей. Процессы одни сменялись другими, то брали за горло ежовой рукавицей, троцкистов-бухаринцев, то, вдруг, объявился Берия с несколькими ромбами в петлицах, вместо Ежова, а самого Ежова расстреляли как врага народа. Все это нами воспринималось, как и большинством народа в духе того времени - особо в это не вникали, считали, что всё делается к лучшем для страны, для народа. И действительно, с каждым годом жизнь становилась всё лучше. Не секрет, что в Германии фашизм готовился к войне против нас, нам необходимо было укрепить свои тылы, избавиться от подозрительных и неблагополучных, неблагонадёжных. Все это напоминало продолжение наших детских игр в войну.

16.

Ещё с детского возраста я заметил, что не умею соревноваться. В любом виде спорта в соревновании мне не везло. В свободном состязании, а  тем более без публики, у меня всегда получается лучше. Не люблю, например, что либо делать если за спиной или рядом со мной кто-либо находится, наблюдает, это свойство натуры не покидало меня всю жизнь. Один могу "горы своротить", вдвоём - уже кажется, что друг другу мешаем, а в бригаде вообще не люблю работать. Не люблю чтоб мною командовали, указывали мне как и что надо делать. Во всём разобраться могу сам и не хуже и быстрее других.

Странно, но факт я не помню фамилий воспитательниц и сотрудников детдома, в начале лета 1939 года нашей группе сменилась воспитательница. Новая воспитательница была лет тридцати, родом из города Ахтырка. Звали её Ольга Леонтьевна. Несмотря на то, что с ней нам довелось быть не долго, все её полюбили и она запомнилась на всю жизнь. Запомнилась своими интересными рассказами, чтением нам интересных книг, своей красотой и интеллигентностью. В начале третьего класса мы жили в двухэтажном здании из красного кирпича с круглыми железными печками, которые были чуть тёплые. В спальнях было холодно и мы собирались в самой тёплой спальне. Ольга Леонтьевна закуривала свою ароматную папиросу и начинали читать что-нибудь интересное или, по нашей просьбе, рассказывать о чём-нибудь. Помню мы любили слушать её рассказы про зверства банд на Украине во время гражданской войны, очевидцем которой он была, про банду Зелёного, про Махно и других. У Ольги Леонтьевны был сын Юра - одного с нами возраста, мы с ним дружи ли, иногда он даже ночевал v нас в группе. Но больше всего мы любили рассказы Ольги Леонтьевны о бывшем монастыре, о пещере под монастырем, в горе. А началось, всё вот с чего. Однажды человек пять из нас собрались пойти в пещеру пока её не закрыли, не завалили вход. Дело в том, что в последнее время упорно ходили слухи, что пещеру собираются закрывать. Несколько раз приезжали военные с нывшими попом и монахами и что-то в пещере искали, но якобы ничего не на шли. Искали и в других местах, в частности под крыльцом главной церкви.

Также поговаривали, что наш детдом расформируют, а здесь будет военный городок. И вот мы решили забраться в пещеру. Необходимо б было достать верёвок и связать их в одну, как можно длинней, нужно было запастись спичками, каждому по коробку, достать свечей ил запастись побольше бумаги, насушить сухарей на всякий случай, мало ли что может случиться. Рассказывали, что в пещере запросто можно заблудиться, зайдёт в "мёртвую петлю" и будешь по ней ходит по кругу до посинения. Кричи, не кричи, никто не услышит и не по может глухо, как в могиле. Будешь по кругу ходить, а выхода в темноте над головой, и не заметши. Решили, по ходу продвижения в п пещеру вставлять свои знаки и пометки, а спички экономить светить только впереди идущему. Дня за два до намеченного срока нашего похода в пещеру Яшка Пролетарский не удержался и разболтал про нашу тайну, вскоре про тайну узнали девчонки, а от них дело дошло и до воспитательницы Ольги Леонтьевны. Наш поход не состоялся, но в пещере мы, всей группой, мы всё же побывали, правда, далеко не ходили. Пещера вырыта, монахами в песчанике, из которого в основном состоит вся гора. Внутри имеются небольшие ниши. Про ходы очень узкие, двум человекам только боком можно разойтись. Вначале, сам вход в пещеру и проход облицованы кирпичом, а далее кирпичная кладка отсутствует. Высота проходов не более двух метров, местами и того меньше. В пещере было холодно и пахло сыростью. Даже недалеко от входа, находиться в пещере было жутковато.

Не думаю, что мы решились бы одни пойти далеко, но история пещеры нас заинтересовала ещё больше, о того времени мы много расспрашивали у Ольги Леонтьевны про пещеру, так как она, будучи ещё совсем молодой, несколько раз бывала там со своей матерью ещё до революции. Ольга Леонтьевна любила рассказывать и делала это блестяще, артистически с выражением в лице, с меняющейся, в зависимости от образа, мимикой, с соответствующим изменением интонации в голосе. Так что нам становилось то весело, то жутко, аж волосы по вставали дыбом и мурашки ползали по спине то, вдруг, становилось кого-нибудь жалко и хотелось плакать. Спустя много лет, я понял, что Ольга Леонтьевна была прирождённый педагог, артист, понимающий душу ребёнка мы всегда с нетерпением, особенно в плохую, пасмурную, в дождливую, ветреную, холодную погоду ждали, когда Ольга Леонтьевна у нас спросит: "Хотите я вам почитаю?" Она никогда не говорила: "Сегодня по плану у нас чтение книги такой-то" или "После завтрака собираемся в комнате для чтения". Она как бы советовалась, спрашивала у нас что лучше гулять или почитать и о чём бы мы хотели, чтоб она почитала, рассказала. Нужно сказать, что она сама была мерзлячка (я так думаю) и любила тепло и уют. Бывало незаметно для себя мы, в месте с ней, начинали петь песни. Она не просто читала, а играла роль и там, где просто было написано: "Они запели", она, как бы продолжая текст (хотя самой песни в нём не было), начинала петь заранее умело подобранную песню, a мы ей, увлекшись рассказом, в едином порыве начинали подпевать. Бывало, что во время чтения мы начинали хлюпать носами и усиленно моргать глазами, а то и плакать, не стесняясь друг друга. Нужно признать, что заслуга Ольги Леонтьевны, как никого другого из детдомовских сотрудников, состоит в том, что она первая нащупала у нас те струны, трогая за которые можно было сыграть самую прекрасную мелодию, - мелодию чувств, любви, мелодию человеческих сердец.

 Она разбудила наши сердца и раскрыла их для людей, открыла нам глаза на Мир и многое в жизни мы стали понимать и осознавать по новому. Мы как бы повзрослели.

Поздней осенью мы уже учились в третьем классе - наш детдом ахтырский расформировали на три детдома. Наша группа попала в город Лебедин, где в здании бывшей тюрьмы, был организован новый дет дом №2. На машинах нас подвезли к ахтырскому вокзалу, затем поездом довезли до Лебедина. Когда садились в машины, было морозное солнечное утро, но снега ещё не было, на лужах блестела ледяная корка, мы были ко всему безразличны, нам было всё равно куда нас повезут, ведь мы не могли знать наперёд лучше будет или хуже - подробности никто не рассказывал, понятно почему. Тюрьма есть тюрьма каким-то десятым чувством мы ощущали, что всё счастливое детство для нас кончилось и лучше, чем было здесь, больше нигде не будет, поэтому все были грустными, притихшими, у некоторых в глазах блестели слёзы. Ольга Леонтьевна провожала нас как родная мать, незаметно вытирая платочком слёзы. Рядом с ней был её сын, наш одногодок. Мы еще долго переписывались с ней, пока постепенно не отвык.

В последствии, уже сам будучи педагогом, я часто вспоминал и Ольгу Леонтьевну, пытался даже искусственно использовать те артистические приемы, которые у ней были совершенно естественны, органически слиты с ней, с её сутью, с её натурой, то неестественно, не присуще данному человеку, то звучит фальшиво и это заметно. Убеждён, что педагог не должен уподобляться роботу, ровным, точно излагающим материал строго по программе. Педагог должен быть артистом, чтобы излагаемая программа увлекала, заинтересовывала, чтобы делала всё сказанное оседало в голове или волновало, вызывало определённую гамму эмоций, западало в душу. Когда мне это удавалось, я был по настоящему счастлив.

Прошли годы. Ещё триады я приезжал в Ахтырку, Первый раз летом 1944 года в годовщину изгнания немцев из города. Много в городе было разрушений, в том числе сильно был разрушен вокзал. На привокзальной площади ещё стоял, стволом уткнувшись почти в землю фашистский "Тигра". Дети катались как на карусели, вращая башню за ствол. Второй раз я был в Ахтырке, находясь в отпуске, в 1963 году. В это раз побывал во всех почти памятных местах и не один раз, отыскал Ольгу Леонтьевну. Побывал у неё в гостях, много говорили-вспоминали - было о чём вспомнить. Ещё раз приезжал в Ахтырку в 1980 году уже с женой и сыном. Жили в Доброславовке, у сына бывшего мельника. Навещали и Ольгу Леонтьевну, вроде ей было семьдесят два года, мы еще некоторое время переписывались, Удивляло, было странно, кроме меня её так никто из бывших её воспитанников, за всё это время, не посетил и она не слышала, чтобы кто-нибудь приезжал в Ахтырку. Особенно она была уверенна и всё время ждала, что должен был приехать Алёша Заславский - друг её сына Юры, которого любила, как родного сына. Но Алёша так и не приехал. Неужели никого так и не по тянуло, как меня, на родину, в родные места любимые сердцу, в места нашего счастливого детства. Так думал я каждый раз н находясь в ахтырских местах на реке Ворскла.

Там, где был наш детский городок (в бывшем монастыре), после расформирования детдома, разместились военные. Первым делом они взорвали вход в пещеру, почему-то, когда во время войны, немцы под ходили к Ахтырке, первое, что они сделали - разбомбили военный городок, в результате этой бомбёжки все здания были разрушены, кроме колокольни, которую я когда то рисовал. После войны развалины, даже ограду, разобрали на строительство домов в само городе и в близ лежащих сёлах. В частности в городе были построены четыре многоэтажных дома. Осталась стоять, как памятник всему, что было на той монастырской земле, колокольня, вся израненная и пробитая снарядами и бомбами, когда то казавшаяся мне очень высокой, шапка слетала с головы когда смотрел на её вершину, а теперь - жалкой, сиротливой. Я заходил во внутрь и поднимался на первый ярус, где мы когда-то гонялись вокруг по узкому карнизу друг за другом. При нас в колокольне ещё были перекрытия и деревянные лестницы, правда уже ветхие, по которым некоторые смельчаки добирались до самого креста. Был случай когда один из таких смельчаков его фамилия кажется была Гордиенко, сорвался с верха и упал прямо в большую кучу навоза и остался жив и не вредим, если не -с считать сорванных ногтей. При падении он цеплялся за выступ, как кошка ногтями.

Я хорошо знал этого мальчика из параллельного класса. Мы как-то вместе находились в нашей больнице. Помню, что старшие ребята науськивали нас друг на друга, им, от безделья и скуки, интересно было наблюдать как мы боремся, а то и дерёмся между собой, даже карандаши подсовывали - на стукни, дай ему как следует. Так вот, это был тонкий, как пантера гибкий и сильный паренёк, похожий на цыганенка, с курчавой головой. Позже я случайно узнал, что во время войны он связался со шпаной и погиб в ножевой драке. Жаль, подумалось, при падении с колокольни уцелел, а всё же погиб – глупо.

Читая надписи на стенах пустой теперь колокольни, я наткнулся на н надпись сделанную очень высоко и в таком месте, куда мог добраться разве только что альпинист-скалолаз или бывший детдомовец. Скалолазам со своим снаряжением сделать нечего - значит надпись "С.П.Ким 1939" была сделана детдомовцем.

Тогда у многих детдомовцев были необычные фамилии: Нэвидомыи - в переводе значит Неизвестный, Пролетарский, Первомайский, Сталинский, Ленинский, Киров в том числе. Ким расшифровывается как Коммунистический интернационал молодежи. В нашей группе, например, были Яша Пролетарский, Дуня Ленинская.

Что бросилось в глаза, в последний мой приезд в родные мест это отсутствие, исчезновение полное из украинских сёл украинские достопримечательности - хатынок-мазанок с голубыми ставнями под соломенной или камышовой крышей. Всюду каменные домины-особняки под железной или черепичной крышей. Лишь в глухих сёлах, таких как Дороброславовка, можно было увидеть покосившийся, заброшенный сарай, живописно вписанный в природу. В детстве мы мимо этого села про ходили десятки раз, но в самом селе не были, как небыли и в Черепаховке. Помню, что на протоке у Доброславовки стояла водяная мельница, недалеко от мельницы была запруда для купания малышей.