Случай на маневрах

1
- Здравствуй, дядя! – поприветствовал меня племянник при очередной нашей встрече.
- Привет, Тимур!
- Дядь, ты в прошлый раз обещал рассказать мне о своих командирах.
- Хорошо, но боюсь немного разочаровать твои ожидания. Мои командиры, впрочем, как и большинство офицеров, это обычные люди со своими достоинствами и недостатками. Они вынуждены служить там, куда их направят. У них чаще бывают семейные неурядицы, так как не все жены готовы разделить их судьбу. Они порой ютятся в неприспособленных для жилья условиях. Поэтому расскажу тебе лишь отдельные яркие случаи из их служебной жизни, свидетелем которых я был.

2
На втором году службы, после окончания школы сержантов меня назначили командиром отделения. Отделение состояло из 7 военнослужащих: командира, ефрейтора и 5 рядовых, один из которых был водителем. Осенью мы получили пополнение: сразу трех молодых солдат. Один из них, рядовой Тарабанов, был кандидатом в мастера спорта по боксу и его должны были через месяц перевести в спортроту . Не прослужили молодые еще и месяца, как полк в полном составе выехал на маневры. В то время наши 100-миллиметровые пушки тягали грузовые машины ЗИЛ-112 . Я, как командир орудия, ехал в кабине вместе с шофером, а остальной личный состав отделения во главе с ефрейтором – в кузове. Связь между экипажами машин поддерживалась визуально, при помощи сигналов, передаваемых флажками. В кузове каждой машины назначался впередсмотрящий, в обязанности которого входило дублирование сигналов передаваемых с впереди идущей машины.
На маневрах, как правило, мы могли сутками колесить по мощеным дорогам ГДР . Для того, чтобы облегчить задачу впередсмотрящего, было заранее решено менять его через каждый час. Мне, как командиру отделения, необходимо было следить за неукоснительным выполнением отдаваемых приказов. Отмечу, что согласно армейскому уставу, на маневрах действуют законы военного времени, т.е. невыполнение приказа может караться на месте вплоть до расстрела. Это положение распространяется на всех военнослужащих, включая сержантов и офицеров. Я, как сержант и командир, должен был выполнять приказы и следить за их исполнением личным составом отделения. Через несколько часов следования по маршруту я заметил, что передаваемые сигналы в нашей машине никем не дублируются.
- Почему не передаются сигналы? – прокричал я, приоткрыв дверцу кабины, ефрейтору Малиновичу.
- Тарабанов не хочет передавать сигналы, а очередь его – ответил он.
- Так заставь его!
- Я его боюсь? – ответил ефрейтор.
В кабине впереди идущей машины находился наш командир взвода – лейтенант Калашников. Он, конечно, тоже заметил, что наш экипаж не дублирует передаваемые сигналы. Мне необходимо было навести порядок, поскольку надеяться на ефрейтора было бесполезно. На мои приказы и окрики Тарабанов не отвечал, и на лице его была видна насмешливая улыбка. Он наверняка полагал, что его мощные бицепсы будут его защитой и в армии. Но, как любил говорить лейтенант Калашников, в армии действует правило: "не можешь - научим, не хочешь – заставим". Мне необходимо было срочно заставить Тарабанова подчиниться приказу, а заодно показать молодым, что в армии главное дисциплина, а не бицепсы.
Машины следовали друг за другом со скоростью около 60 км/час. Я приказал водителю не менять скорость движения и на ходу стал перебираться с кабины в кузов. Через 5-6 секунд я был уже в кузове машины и с негодованием обратился к Тарабанову:
- Ты почему не передаешь сигналы?
- А зачем, за нами ведь никого нет, – ответил он.
- Ты должен беспрекословно выполнять приказ!
Тарабанов не собирался выполнять приказ. Пауза затянулась. Члены отделения молча следили за развитием событий. На их помощь можно было не рассчитывать, так как они все боялись Тарабанова. Я подошел поближе к Тарабанову, чтобы силой заставить его подчиниться приказу. В этот момент он нанес мне правой неожиданный удар в скулу. Это был хороший апперкот. Меня отбросило к борту. На мое счастье, борт машины был достаточно высокий, а не то я перелетел бы через него. Следующие мои действия были мгновенными и автоматическими. От борта я получил отдачу в направлении моего визави. За правым плечом у меня находился автомат Калашникова. Схватив автомат за дуло, я вращательным движением нанес прикладом удар по голове Тарабанова. Его спасла реакция боксера: он пригнулся, и удар пришелся по каске. Следующим движением я послал патрон в ствол оружия и снял его с предохранителя.
- Пристрелю как собаку, сволочь! – прокричал я Тарабанову.
Он мгновенно побелел в лице. До него, наконец, дошло, что он доигрался. Впереди заметили, что у нас ЧП. Калашников остановил свою машину, а за ней стала и наша. В сильном волнении он прибежал к нам, и я уже хотел доложить по форме о происшествии. Однако Калашников дал понять мне, что он все видел. Комвзвода приказал мне и Тарабанову вылезти из машины и следовать за ним. Мы отошли от обочины дороги вглубь небольшой рощи, где нас за деревьями уже никто не видел. Калашников резко остановился и сказал мне:
- Держи его под прицелом, будет сопротивляться - стреляй.
Затем он обратился к Тарабанову:
- Значит ты боксер? В спортроту захотел? Я тебе покажу спортроту, я тебя научу боксу. Я тебя, салага, мать твою … .
Свои слова он сопровождал не смертельными, но чувствительными ударами, которые наносил по лицу и телу, как кулаками, так и пинками. Тарабанов прикрыл свое лицо руками и молча сносил побои. Я находился чуть в стороне от них, и по первому сигналу был готов прийти на помощь лейтенанту. Односторонний бой длился всего 10-15 секунд. Затем лейтенант возбужденно стал говорить Тарабанову:
- Ты знаешь, салага, что тебя за невыполнение приказа и рукоприкладство к командиру могут посадить на три года в тюрьму или дать два года дисбата . Все во власти сержанта. Напишет он на тебя рапорт и тебе каюк. Проси у него прощения на коленях, целуй ему руки, может быть, он сжалится над тобой.
Тарабанов посмотрел на меня, медленно опустился на колени и голосом школяра произнес:
- Простите меня, товарищ сержант, я больше не буду.
Я молчал, пауза затянулась. Декорации менялись так быстро, что принять верное решение мне было не просто. С одной стороны, меня оскорбили прилюдно, а с другой - я сам чуть не снес ему башку. Оскорбленное чувство немного погасил и лейтенант, не пожалевший тумаков. К тому же было жаль салагу. Он просто не осознавал, чем это ему грозит.
- Я не буду писать рапорт, – сказал я и продолжил, – и не потому, что ты, Тарабанов, стоишь передо мной на коленях и готов целовать мне руки. Встань с колен. Мне жаль твоих родителей. Я тебя прощаю, но с условием: при первом нарушении дисциплины ты поплатишься за все. Да, и немедля  попросишь у меня прощения перед всем отделением.
- Есть, товарищ сержант, я теперь никогда не буду нарушать дисциплину, – промямлил он в ответ.
Мы вернулись к колонне машин. Все наши действия в лесу не заняли и 10 минут. Дальше все произошло так, как мы договорились. За свой проступок Тарабанова все же наказали, не отправив его в спортроту. Первые два года службы он служил под моим началом и ни разу не нарушил дисциплину.
 
3
- Вот видишь, дядя Алик! Офицеры в Советской Армии занимались рукоприкладством, и ты не препятствовал этому.
- Знаешь Тимур, я долго думал об этом случае. С течением времени я понял, что поступил правильно. Выражаясь научным языком, я принял оптимальное решение.
- Оно, наверное, было оптимальным для тебя и лейтенанта Калашникова.
- Нет, оно было оптимальным, в первую очередь, для самого Тарабанова.
- Почему?
- Да потому что в противном случае ему грозило 2 года дисбата или 3 года тюрьмы. У нас в ГСВГ  тогда почти каждую неделю кого-то осуждали за похожие нарушения дисциплины.
- Что такое дисбат?
- Дисбат означает дисциплинарный батальон. Служба там очень тяжелая. За малейшую провинность отправляют за решетку. К тому же годы службы в дисбате являлись дополнительными, т.е. не входили в срок срочной службы. Комвзводу принятое мной решение действительно было на руку. В данном случае "сор из избы не выносился" и, значит, его карьере не наносился урон. Наконец, для меня самого такое решение вопроса было также положительным. В глазах солдат я приобрел авторитет. Они убедились, что я не столько смелый и принципиальный командир, сколько такой же человек, как и они все, тянущий свою служебную лямку и помогающий оступившему.
- Так что же получается, дядя, побои в армии ты одобряешь?
- Нет, племянник. Когда побои ничем не вызваны или они приводят к увечьям я их однозначно не приемлю. В моем случае Тарабанову никто не нанес увечий. Лейтенант Калашников этого и не хотел. Он сыграл с нами этот спектакль, чтобы все закончилось благополучно. Ведь Тарабанова я мог пристрелить за невыполнение приказа на маневрах. При этом я бы не понес административного наказания. Тарабанов должен был понять, что ему грозило, и -браво лейтенанту - он ему втолковал это на его языке.
- Расскажи мне также о своем комбате.
- Хорошо, но это потребует немного больше времени. А пока давай займемся ужином. У меня на сегодня запланирован плов.