Наш комбат - капитан Теплицын

1

    В ГСВГ  я попал служить в одно время с капитаном Теплицыным: я - в качестве солдата, а он – командира батареи. Теплицын, как внешне, так и внутренне очень напоминал Тонкого из рассказа А.Чехова «Толстый и Тонкий». К 40 годам, после 20-летней службы ему, наконец, повезло: послали служить в ГДР , что существенно улучшило его материальное положение. Теплицын был неплохим семьянином, к тому же без вредных привычек. Как командир  же он не пользовался среди солдат большим авторитетом в силу своих личных качеств. Для наглядности приведу несколько случаев из нашей совместной службы.

    Раза два в год мы выезжали на полигон, где проводились учебные стрельбы. Наши 100-миллеметровые пушки могли стрелять прямой наводкой по танкам, начиная с дистанции 3 км, т.е., практически, с линии горизонта. На стрельбище мы стреляли по макетам, имитирующим танки, которые изначально располагались на определенном расстоянии от огневой позиции. По команде танки-макеты начинали движение в сторону расположения батареи. В это время комбат командовал: «Внимание, танки! К бою!». Задачей каждого отделения было уничтожение двух движущихся объектов. Для достижения поставленной цели каждому орудию прилагались три снаряда. Расстояние до макетов определялось с помощью дальномеров с точностью до 100 м. Определив дистанцию по дальномеру, командир орудия приказывал наводчику установить соответствующий прицел и после получения от него ответа «готово» командовал: «огонь». 100-миллиметровые пушки зарекомендовали себя, как отличное оружие.
Тем не менее, не доверяя технике, капитан Теплицын предпочитал перестраховаться. Помнится, как-то раз мы приехали на стрельбище поздно вечером. На завтрашнее утро были намечены стрельбы. По приезде на полигон капитан, взяв с собой нескольких солдат, пошел измерять расстояние от огневой позиции до макетов при помощи метровой рогатины, которой он запасся заранее. По пути следования к макетам по его команде солдаты устанавливали вехи, расстояние до которых было уже измерено и записано. После тщательных измерений капитан созвал всех командиров орудий на совещание и наставлял их стрелять по мишеням в тот момент, когда они поравняются с вехами. В этом случае прицел орудия устанавливался заранее, и поражение мишеней было гарантировано.
Старослужащие, видя весь этот блеф, только молча посмеивались. Как-то они подговорили молодого солдата Азарова сыграть "дурачка". При очередном измерении расстояния и установления вехи, Азаров спросил капитана:
- Товарищ капитан, а в боевой обстановке нам также будет необходимо устанавливать вехи?
Капитан зло посмотрел на него и прошипел:
- Это не твоего ума дело, рядовой Азаров.
Теплицын, конечно, влепил немного погодя Азарову за что-то два наряда вне очереди. Зато молодой солдат стал пользоваться уважением в коллективе.
Естественно, что мы отстрелялись на "отлично". Раза два за время моей службы стрельбы проводились и при тщательном контроле со стороны проверяющих. Несмотря на это, техника и люди не подвели: мы получили высшую оценку. За отличную службу каждый год личный состав батареи поощрялся. Вручали грамоты, фотографировали у знамени полка. Материальных поощрений: 10-ти дневных отпусков на побывку домой – удостаивались 4-5 человек в год. Однако мало кто из них мог воспользоваться этим поощрением. Дело в том, что за малейшую провинность любого солдата все отпуска отменялись. И все это происходило благодаря стараниям капитана Теплицына.
Младший командный состав батареи – сержанты – не докладывали капитану о мелких нарушениях подчиненных, а старались принять свои меры воздействия на провинившихся. Другое дело стукач. Он докладывал капитану обо всем. Теплицын, по-видимому, раньше тоже был стукачом своего прежнего командира. Поэтому, начав службу в батарее, он первым делом приобрел личного стукача. Получив от стукача очередную информацию, Теплицын, недолго думая, бежал к командиру полка полковнику Воейкову и докладывал о происшествии. Полковник же наказывал сразу всю батарею: отменял все отпуска и приказывал батареи совершить марш-бросок на 50 км. Этот марш-бросок по дорогам ГДР мы совершали ночью, пешком, с полным боекомплектом. Об одном из этих случаев стоит упомянуть отдельно.

2
Незапланированный марш-бросок был назначен после моего недавнего возвращения из госпиталя, где я находился после перелома лодыжки правой ноги. Освобождение от строевой и физической подготовки мне выдавали на текущие три дня - таков был порядок. Поэтому каждые три дня я должен был ходить в медчасть  за очередным освобождением. Я, несмотря на медицинское освобождение, давал щадящую нагрузку на ногу для быстрейшего возвращения в строй. Накануне события я решил не идти за справкой, так как обычные ежедневные нагрузки я уже выдерживал. Примерно в это время кто-то из старослужащих, получив грустное известие с родины, залил горе шнапсом. Стукач доложил об этом капитану, тот – полковнику, и мы все были наказаны марш-броском. Как всегда он был назначен на ближайшую ночь. Узнав об этом, я подошел к капитану, и между нами произошел диалог:
- Товарищ капитан, разрешите обратиться.
- Да – сказал он, глядя на меня.
- У меня нога еще до конца не восстановилась после перелома, разрешите мне остаться в казарме.
- У Вас есть освобождение сержант?
- Утром я пойду в медчасть и возьму очередное освобождение на три дня.
- Значит, Вы не можете показать мне сейчас справку?
- Да, к сожалению.
- Тогда вместе со всеми готовьтесь к марш-броску.
- Товарищ капитан, я заранее не брал справку, не думал, что мы неожиданно будем на ночь совершать марш-бросок.
- Сержант, я Вам ясно сказал. Если не подчинитесь приказу, я отдам Вас под суд военного трибунала.
Возразить ему я не мог, как говорится "против лома нет приема". В десять вечера я вместе со всеми вышел из гарнизона для выполнения марш-броска. Капитан совершал марш-бросок налегке, на велосипеде. Первые 20 км я, сжав зубы, держался в строю. После этого нога слегка опухла в лодыжке и ныла. Поэтому постепенно и непроизвольно моя походка стала хромающей. Еще через 10 км я уже отставал от батареи на километр.
Я шел в одиночестве по мощеным дорогам Германии, вокруг стояла мертвая тишина. Мне было известно о различных случаях нападения на советских солдат со стороны недобитых фашистов. Поэтому я невольно вглядывался в темноту и напрягал свой слух, для того чтобы быть готовым ко всяким неожиданностям. Правда, вооружен я был лишь штыком. Вдруг я заметил вдалеке силуэт велосипедиста. Им оказался наш капитан. Он доехал до меня, сказал, чтобы я догонял всех и растаял в темноте.
Стояла тихая, теплая летняя ночь. В какой-то момент мне очень захотелось растянуться у обочины и отдохнуть. Я преодолел искушение и вновь заковылял по дороге. По моим прикидкам, еще оставалось километров 10 пути. Я добрался до КПП гарнизона в десятом часу утра. Мои сослуживцы уже позавтракали и отдыхали. Я завалился на койку в чем был, так как это был предел моих желаний. Есть мне не хотелось, спать же не давала ноющая боль в ноге. Передохнув часок, я отправился в медчасть за справкой, которую необходимо было получить до 11 часов утра. В этот летний месяц майора Чистоплюева замещал лейтенант Доброхотов. Он подробно выслушал меня, выразил возмущение поведением комбата и сказал:
- Знаете что, я это так не оставлю, я Вас комиссую.
- Что это значит, товарищ лейтенант?
- Вы получите 2-ю группу инвалидности.
- Я не согласен, товарищ лейтенант, я не хочу быть инвалидом.
Доброхотов ничего не ответил мне, только выразительно посмотрел на меня. Он дал мне освобождение на три дня и сказал.
- Чтобы не было накладки, сержант, приходите на день раньше для продления освобождения.
Я поблагодарил лейтенанта, вернулся в казарму и до обеда блаженно спал. Последующие полмесяца, имея освобождение от физической нагрузки, я мог спокойно сачковать от ряда занятий. Тем не менее, я постепенно день ото дня увеличивал нагрузку на ногу. Регулярные и дозированные тренировки позволили мне в короткое время восстановить свою физическую форму.



3
Моя служба в армии совпала с интересным периодом в жизни страны.  Осенью 1964 г. первый секретарь ЦК компартии СССР, Никита Хрущев, провозгласивший, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме, неожиданно вышел на пенсию. Леонид Брежнев, заменивший его на посту, заявил, что СССР находится на стадии развернутого социализма, и эта стадия продолжалась весь период его правления. Тогда до конца, как и сейчас, никто не понимал смысла этих понятий. Несмотря на это молодое поколение советских людей с оптимизмом смотрело в будущее.  Капитан Теплицын по-своему понимал это будущее и верил в него.
Как-то все гаубичные батальоны выехали на стрельбище, и в полку осталась лишь наша противотанковая батарея. Личному составу батареи приходилось, сменяя друг друга, повзводно через день нести караульную службу. Чтобы после караульной службы солдаты были заняты делом, капитан дал нам задание снести бугор, который был расположен в 20-ти метрах от парка наших боевых машин.
Бугор стоял здесь много десятилетий и вроде никому не мешал. Более полезную работу Теплицын придумать не мог, наверное, не хватало фантазии.  Нам выдали лопаты, кирки, лом и грузовую машину для вывоза грунта. Бугор был сложен крепкими породами, и снести его без бульдозера было не так-то просто. Я, как замкомвзвода , руководил работами. Капитан, проверяя, как идет работа, урывками, раза три в день навещал нас. Надо признаться, что работали мы ни шатко, ни валко. За день вывозилось 2-3 кубометра грунта. Я не подгонял ребят. Стояла солнечная, летняя погода, и я разрешил желающим работать, раздевшись до пояса. Когда мы замечали капитана, шагающего к нам, я подмигивал солдатам и командовал.
- Перекур закончен, за работу!
Ребята в присутствии капитана больше изображали, как они усердно работают. Теплицыну, хотя он и понимал, что мы сачкуем, придраться было не к чему и он, постояв минут 10-15, куда-то уходил. Мы часто перекуривали, отдыхали и наслаждались  теплой, летней погодой. Для того, чтобы застать нас в этот момент врасплох, капитан временами пробирался к нам задами, неожиданно выходил из-за угла и зло выговаривал мне:
- Сержант, почему не работаете?
  - Перерыв, товарищ капитан, – отвечал я.
- Так хватит отдыхать, приступайте к работе, – сердито ворчал Теплицын.
- Еще осталось 5 минут перекура, товарищ капитан, – отвечал я, посмотрев на часы.
Капитану ничего не оставалось, как подождать окончания перерыва. Так как находиться с нами непрерывно ему не хотелось, то минут через 10 он ретировался. На третий или четвертый день работы он вызвал меня на откровенный разговор:
- Веселов, почему вы так неактивно работаете, ведь мы строим коммунизм и все сознательно должны работать по способностям?
Теплицын очень хотел, чтобы все работали по способностям, а он потреблял по потребностям. Я не мог ему сказать, что он сам не является примерным строителем светлого будущего. Странно для меня было то, что сорокалетний мужчина искал ответа у 20-летнего парня. Я дал ему простой и, как показало время, верный ответ:
- Товарищ капитан, нет заинтересованности.
- А как заинтересовать вас?
- Очень просто. Мы выполним двойную дневную норму, если Вы разрешите нам после этого поплавать в бассейне.
В гарнизоне был небольшой открытый бассейн. Ребята мечтали после работы хоть часок поплавать там. После минутного размышления капитан, к моему удивлению, принял мое предложение. Я настроил всех ребят на ударную работу, и на следующий день к обеду мы почти выполнили двойную норму. После обеда, поработав полчаса, все мы дружно отправились к бассейну. Однако кайфовали мы недолго: пришел дневальный и сообщил о приказе комбата срочно явиться к месту работы. Хорошее, приподнятое настроение было моментально испорчено. Мы цепочкой, нехотя потянулись к бугру, я замыкал шествие в одних трусах, держа в руках униформу. Когда мы подошли к месту работы, Теплицын, явно недовольный чем-то, обратился ко мне:
- Сержант, почему Вы не в форме?
- Спешил выполнить Ваш приказ, товарищ капитан, вот и не успел нацепить форму.
- Приведите себя в порядок!
- Есть, товарищ капитан.
Я быстро привел себя в надлежащий вид, построил взвод, скомандовал: «равняй-с, смирно, равнение на середину» - и доложил по форме:
- Товарищ капитан! 2-ой взвод по Вашему приказанию прибыл на место работы.
- Кто позволил вам купаться в бассейне?
- Я, товарищ капитан.
- На каком основании сержант?
- Мы выполнили двойную норму и я, согласно нашей с Вами договоренности, позволил всем поплавать в бассейне, – несколько волнуясь, ответил я.
- Я с Вами ни о чем не договаривался. Покупались немного и хватит. А теперь приступайте к работе, - отрезал капитан.
Мне ничего не оставалось, как сказать:
- Есть, товарищ капитан.
Я распорядился продолжить прерванную работу, а сам сел в сторонке и закурил. Как сержант я мог не работать, а лишь следить за исполнением приказа солдатами. Все молча и понуро взялись за работу. Нам стало ясно, что с нашим капитаном «каши не сваришь». Капитан Теплицын всегда очень боялся ответственности. В тот день он увидел, как мы загораем и веселимся в бассейне. До него вдруг дошло, что, если об этом случае какой-нибудь офицер донесет полковнику, то ему придется перед ним оправдываться. Поэтому он и распорядился вернуть нас к земляным работам.

4
Начиная свою службу в ГСВГ, капитан Теплицын незамедлительно начал искать своего стукача. Другим желанием капитана, как коммуниста, было образование первичной партийной организации в батарее. В первый год моей службы в батарее было два офицера – коммуниста: Теплицын и лейтенант Калашников. Еще один офицер, старлей  Барибирко был беспартийным, аполитичным человеком. Поэтому для сохранения первичной партийной ячейки в батареи наши коммунисты старались вербовать новых членов партии среди "срочников" . В то время мало кто из нас изъявлял желание вступить в партию. Одним из них был ефрейтор Прянич. Он был также одним из тех немногочисленных счастливцев, которым удалось получить 10-ти дневный отпуск и съездить домой. Как-то после отбоя не спалось и мы разговорились.
- Слушай Прянич, для чего ты вступил в партию? – спросил я.
- Для того, чтобы быть в первых рядах строителей коммунизма – по заученному ответил он.
- Ладно тебе, Михаил. Скажи откровенно, не юли.
- Все просто, товарищ сержант, очень хотелось домой, на побывку.
Его правдивое признание я предполагал заранее. Дело в том, что Теплицын со мной имел беседу на предмет вступления в партию. Как-то он меня вызвал в свой кабинет, и мы с ним побеседовали с глазу на глаз.
- Сержант, – обратился он ко мне очень ласково, –  вступайте в партию, я дам Вам рекомендацию.
- Это очень ответственный шаг, – сказал я уклончиво.
- Вступайте, – настойчиво повторил капитан и продолжил, – я Вас поощрю за отличную службу: поедете в отпуск домой. Ну и вообще, как коммунист станете более ответственным, будете докладывать мне обо всех происшествиях в батарее.
Мне стало ясно, что капитан решил приобрести в моем лице стукача. Я не мог ему ответить категорическим отказом. Здесь, как-никак кстати, мне пришло на ум изречение нашего вождя В.Ленина, которое я и высказал капитану:
- Владимир Ильич Ленин сказал, что «коммунистом может стать только тот, кто обогатит свою память всем, что создано человечеством». А я еще много чего не знаю товарищ капитан.
- Можете идти, – разочарованно изрек Теплицын.
Своего стукача в батарее он все же приобрел. Одного имярека, как мы узнали позже, он припугнул военным трибуналом, и тот докладывал ему обо всех происшествиях в батарее. В основном, они были связаны с употреблением алкоголя. Наш гарнизон располагался в небольшом провинциальном городе ГДР. Забор, отделяющий гарнизон от города, был каменно-решетчатый. Поэтому было не сложно уговорить какого-нибудь прохожего немецкого мальчика купить и принести бутылку шнапса. В таких случаях, как говорится, было бы желание и немецкие марки. Уследить за всеми солдатами было, практически, невозможно.
С родины военнослужащим приходили письма, в некоторых из которых сообщались не очень приятные известия - например, о том, что любимая девушка вышла замуж. Солдат сдуру пил шнапс, стукач докладывал капитану, капитан – полковнику. Как следствие, все намеченные отпуска отменялись, и вдобавок вся батарея совершала 50-ти километровый марш-бросок. Естественно, что все были злы на провинившегося. Тем не менее, подобные случаи время от времени повторялись, т.е. все шло по заколдованному кругу. Многим солдатам было обидно. Все три года службы я, как и многие другие, прослужил отлично и, тем не менее, благодаря стукачу, получал лишь незаслуженные наказания. Близилась дата 3 сентября 1967 г., день выхода ежегодного приказа министра обороны СССС о демобилизации. Я знал, что многих старослужащих не остановить, они все равно отметят этот день, выпив по стопочке. Поэтому 3 сентября после отбоя по моей просьбе все солдаты 2-го и 3-го года службы собрались в ленинской комнате. Я им прямо сообщил, что среди нас есть стукач. Поэтому, продолжил я, долгожданный праздник будем отмечать все вместе или никто в отдельности. Ребята согласились со мной, мы все выпили по стопочке за тех из нас, кому скоро домой. Все прошло быстро и весело, а главное организованно. Я знал, что стукач доложит о происшествии капитану, но он на этот раз вряд ли побежит с докладом к командиру части. Так и вышло. На следующее утро после завтрака комбат собрал всех сержантов в кабинете. У него был растерянный и жалкий вид. Он обратился к нам с умоляющей речью:
- Товарищи сержанты, ну зачем вы выпиваете вместе с рядовыми. Если уж вам очень захотелось, выпили бы немного сами.
Сержанты молчали. Нужный эффект, которого я добивался, был достигнут. Теплицын не побежал с докладом к полковнику Воейкову о том, что полбатареи у него пьянствовали.  Он понимал, что полковник на этот раз накажет не солдат, а его самого. Естественно, что стукач также сообщил капитану, что главным организатором происшествия был я. После затянувшейся паузы капитан отпустил всех, а мне велел остаться.
- Вы - главный виновник происшествия, – сказал он мне без обиняков.
- Я знаю, товарищ капитан, что стукач уже все доложил Вам. Но прямых доказательств у Вас все равно нет. Если говорить откровенно, то за три года отличной службы я не нарушал дисциплины. Этот праздничный день кто-нибудь из ребят все равно отметил бы, выпив грамм 100. Я не мог допустить, чтобы за это наказали всех, кому еще служить, как это обычно бывало раньше, – отрезал я.
- Идите – прошипел Теплицын.
Я вышел в коридор. Я понимал, что капитан может подать рапорт полковнику о моем несоответствии занимаемой должности. Однако для этого он должен указать вескую причину, а это было не в его интересах. Тем не менее, я сразу после демобилизации узнал, что он мне все же подкинул "свинью".

5
- Дядя Алик, выходит, ваш комбат был подлецом? – спросил Тимур.
- Нет. Я думаю, что он был нерешительным, неуверенным в себе человеком, но в тоже время карьеристом, который не чурался использовать стукачей.
- Ну, как таких в армии держат! – возмутился Тимур.
- У начальства он был на хорошем счету.
- Почему?
- Он безоговорочно и неукоснительно исполнял все приказы. Батарея всегда отлично проводила стрельбы и маневры. Конечно, это была заслуга не его одного, но он представлял батарею в штабе полка. Позже мне сообщили бывшие сослуживцы, что вскоре после моей демобилизации он получил звание майора и стал командовать батальоном.
- Выходит, что успешную карьеру делают подлецы, – не унимался Тимур.
- Я думаю, что капитану Теплицыну повезло: оба наших взводных были настоящими профессионалами. Да и личный состав батареи его по большому счету не подвел. Кроме того, во времена правления Никиты Хрущева сильно сократили артиллерийские части, поскольку он полагал, что времена локальных войн миновали. После прихода к власти Леонида Брежнева артиллерию решили восстановить до прежнего уровня. Вот Теплицына и сделали командиром батальона.
- Какую же "свинью" подкинул Вам напоследок капитан? - полюбопытствовал Тимур.
- Дело в том, что мобилизацию военнослужащих проводили поэтапно, по региональному принципу. Поэтому я должен был приехать домой аж в середине декабря. Конечно, всем нам не терпелось поскорее вернуться на "гражданку", и такая возможность нам подвернулась. В это время вербовали всех желающих поехать по контракту на стройку в Ашхабад. Контракт должен был заключаться на месте, т.е. по прибытии на стройку. Если условия договора не устраивали какую-нибудь сторону, то нанимающиеся могли быть свободны. Поэтому из Ашхабада мы могли бы поехать сразу домой. Капитан Теплицын это тоже понимал. Его «свинья» заключалась в следующем. Он записал меня на стройку в Ашхабад, как я хотел, но не по контракту, а по комсомольской путевке. В этом случае уклониться от стройки я мог, лишь порвав с комсомолом.
- И как Вы поступили, дядя?
- Эта отдельная история.
- Были ли у вас в батарее ЧП, за которые могли посадить в тюрьму.
- У нас в части не было, а вот по ГСВГ бывало частенько. Раза два в месяц командир части зачитывал перед полком приказы военного трибунала об осуждении солдат, нарушивших устав. На моей памяти у нас в батарее был один случай, когда двоим моим сослуживцам грозил трибунал, но, слава Богу, все обошлось.
- Их что, пожалели?
- Нет, никто никого не жалел. Просто мы со старшиной срочной службы Колесниковым смогли повернуть дело вспять.
- Расскажешь об этом?
- Поживем - увидим.