И запахи, и звуки, и цвета...

ВСЁ НОВОЕ – ЭТО ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ» – так думала я, идя в галерею Климентовской на поэтический турнир двух поэтов – Л. Филатовой и Д. Мадьяра. В других городах уже давно проходят подобные «дуэли», наконец и до Калуги дошло. А ведь было время, когда на «бой» выходили Маяковский и Есенин и собирали большую аудиторию.

Людмилу Филатову я давно знаю. Она автор десятка поэтических книг, публиковалась в антологии русской женской поэзии «Вечерний альбом», в сборнике «Современная русская лирика», в «Антологии русского лиризма» ХХ век», в журналах «Истоки», «Мир Паустовского» и других изданиях. Совсем недавно мы поздравляли её с очередной публикацией в журнале «Современник» (№3, 2010), где редактор – наш прославленный земляк Станислав Куняев. Она у нас уже давно признана мэтром, имеет многочисленных поклонников своего таланта, но и оппоненты  среди известных литераторов, критически относящихся к её творчеству, тоже есть.

Ну а что же Дмитрий Мадьяр? Я его практически не знаю. Да, читала одно стихотворение в газете «Сапфир», где были представлены поэты литературного клуба «Галерея». Он один из них. Надо же, переговаривались между собой литераторы, саму Филатову вызвал. Смел пострел! На самом деле это Людмила захотела посостязаться с кем-то из молодых, ведь это интересней. Выбор пал на Мадьяра. У него появилась возможность заявить о себе, скрестив перья с мэтром.

Зрители собрались, и действо началось. Вела турнир известный поэт М. Бендрышева. Авторам предлагалось выступить по трём темам.

Первая тема: «ГОРОД». Начал Мадьяр. Он молод, симпатичен и даже причёской напоминает В. Маяковского. «А чихать я хотел на ваши рифмы!» – так, должно быть, подумал он и прочитал нам верлибры. Это тенденция современной молодёжной поэзии. Рифмы требуют упорядоченности, ритмичности, пластичности, определённого чередования строк, которым следует подчиняться. А у него… рэп. Итак:

 НЕБО ЯНВАРИТСЯ

Ничего, кругом ничего,
Только вокруг головы белесый дым
Облаком от фирмы «Мальборо»...
Пара метров, через окно над асфальтом,
в панцире из снежной корки
над рябинами-сиротами-сиротинушками-малыми-
и-не-очень-детинушками
фиолетовым цветом небо тихо январится...
Окурок под лихие ноги
(что ж вы в пляс не пуститесь?),
Облако bу Маrlboro умирает,
Да холодно просто...

Такси, а там Таxmаn – «Битлз» поют,
Летим отсюда –
Вот,
Смотри –
Рябины те же, на них кошки
сидят, как дети малые
Плачут, мяукают, воют...
А над рябинами, кошками,
асфальтом, такси,
Вон... Да вот, вот, смотри –
Фиолетовым цветом небо январится!

Это стихотворение настроения. Сигарета, коты, «Битлз» и… фиолетовым цветом небо январится. Интересная визитная карточка получается. Вот только окурки под ноги швырять не надо. Не люблю я этого. И что дальше? Дальше сложное стихотворение «Уксус». Прочитал его, кстати, не сам автор, а его друг Владимир Новицкий, и очень по-современному, прямо с сотового телефона.

У К С У С

Уксус разлился
в закрытых глазах.
Мама, самые худшие утра
Только в этом городе,
Тем более
Что здесь
Все лето лесные пожары
И вместе с тем
Круглый год идут грозы.

Я живу здесь,
Не зная,
Как пишется
Правильно
Название места.
Порою мне кажется,
Что я живу
В Сайлент-Хилле,
А может быть,
В таком городке,
Что братья Стругацкие
Нервно покуривают,
Собирают рюкзак –
И бухать на пикник
На одну из своих обочин...

Мама, я не пишу
Тебе,
Ты же знаешь,
Что я уж лет десять не адресат,
Так же как мой отец
Лет двадцать не абонент.
Мама, не бойся,
Уксус в глазах –
Не беда,
Он от вина, вино здесь обычно
Бывает вечно вчера,
А позавчера – виноград.
Тут ходят легенды,
Что в Самом Начале
Был Большой Взрыв,
Потом было Слово, а потом Виноград.

Мама, тебе
И живущим с тобой
Досталось вино,
А мне здесь лишь уксус.
Здесь черный динамик
Каждое утро
Сквозь уксусную
Пелену моих глаз
Играет марши,
А я так мечтаю,
Чтоб хоть в выходной
Поставили первую
Скрипку
Стравинского,

Мама. Но здесь только уксус,
Здесь сгнил символ жизни –
Святой Виноград,
Здесь грозы, пожары,
Ах, да! Уже было...
Возможно, что скоро всё кончится, мама.
Но ты обещай мне,
Что там, где ты есть
И нету меня
Ты спасёшь виноград...

Это вам не мармелад с лимонадом, а глубокое философское эссе, герой которого пытается разобраться в жизни со времён сотворения мира и до сегодняшнего сумбурного времени. Он и себя пытается найти в этом времени, своё, так сказать, место предназначения, но, кажется, пока не находит. Кому-то достался Виноград, кому-то – Вино, а кому-то – Уксус. Может быть, это стихи потерянного поколения? «Уксус разлился…», а им «скрипку Стравинского» хочется, ведь душа болит. Но если хочется Стравинского, значит, не всё потеряно?

Должно быть, когда мы были молодыми, было попроще? Партия сказала: «Надо!», комсомол ответил: «Есть!», хоть БАМ строить, хоть в космос полететь, хоть в армию идти служить почётно было. Каждый человек был важен, и ненужных стране детей в Америку не продавали. А сейчас: «мама… обещай… спасти Виноград…» А может быть, герою этого стихотворения пора уже вырасти из коротких штанишек и посадить свой Сад? Кажется, снова зовут строить БАМ?..
А что сказал когда-то Маяковский?

Грядущие люди!
Кто вы?
Вот – я,
весь
боль и ушиб.
Вам завещаю я сад фруктовый
Моей великой души.
1916 г.

И ещё одно совсем маленькое стихотворение из трёх строк в стиле японского хокку:

      * * *
Всё изменилось,
Дома квадратные стали –
Ночь пришла во двор.

Без особых комментариев. Просто и мило, а стоит картина перед глазами, как будто художник кистью изобразил это на холсте в чёрно-белых тонах.

Встречаясь с молодым поэтом, Л. Филатова решила всё же не рисковать, а выбрала те стихи, что уже прошли проверку временем, публиковались ранее в сборниках и хорошо были приняты почитателями её таланта. И она не ошиблась. Сколько бы мы ни слушали её стихотворений о Калуге, они нам всегда интересны.

ВОРОБЬЁВКА

Воробьёвка... Ветер снизу вкось.
Сердце захмелело и зашлось!
И летишь весёлый и блажной
под гору, как камушек шальной...
К блеску влаги, к пенным кружевам –
вниз! Не поспевает голова

за восторгом сердца... Где уж ей?!
Ну-ка, кудри по ветру развей!
Глупая – пуста, светла, легка,
стань ромашкой в лапах ветерка –
новое твоё предназначенье
на субботу и на воскресенье...

Это стихотворение восторга, и её филатовские находки: и «пенные кружева», и «стань ромашкой в лапах ветерка» – всё мило.

* * *
Полем и лугом дождь – на Калугу,
дождь по цветущим садам.
Пашет весёлым радужным плугом
вдоль по Гостиным рядам.

Дождь над Окою быстрой рукою
хлещет по лёгкой воде.
Нету спасенья, нету покоя,
ливнем накроет везде.

Троицкий светел, весь золотится.
Дети под арки бегут.
И одуванчиков влажные лица
солнце улыбкой зовут.

Дождь – по троллейбусам, «Белому дому»,
вниз по Смоленке – рекой...
После зимы, словно добрый знакомый, –
первый обвальный такой!

Щедро-купальный, танцующий, бальный,
с крыш и из труб, как с ведра...
Взмок «Домогацкий»,
Мокнет «Центральный»,
выкрутить рынок пора!

Светлые мысли. Чистые души.
Полные чуда глаза.
Солнышко город вымытый сушит,
и наглядеться нельзя:

так он воздушен, так он прекрасен,
так он наивен и мил,
так он с собою и миром согласен,
что не любить нету сил!

Попасть под ливень каждому из нас приходилось, но не каждый сумел об этом написать стихи, найти новые неожиданные образы и при этом ещё объясниться в любви к своему городу. У неё дождь «пашет весёлым радужным плугом», он «щедро-купальный, танцующий, бальный» и «выкручивать рынок пора».
Вот  такого счастья от обыкновенного человеческого бытия «солнца ли, ромашек, дождя», мне не хватило у молодого поэта. Но он ведь совсем другой и мир по-другому воспринимает.

Вторая тема: «ЛЮБОВЬ». Читает Дмитрий Мадьяр.

П А М Я Т Ь

Память –
Тяжкая, как сонет на заданную тему,
Просыпается почему-то ночью,
Когда всем надо спать,
Сидит на груди у меня,
Ещё не заснувшего,
Хватает за горло,
Горло перекрыто,
Воздуха нет – есть лишь воспоминания...
Воспоминания, ох уж эти воспоминания...
Прыгают нечистой вошью по подушке,
Неясные тени, во сне стенания,

А наяву – мириады ночных сигарет и километры
рваного пластика от стаканов ночного тягомотного алкоголя...
Воспоминания – эти годы, дни, месяцы, луны, кометы
и заповедные чёрные дыры,
И чёрные дыры в моей несносной голове...
Новый моток памяти (Стой! Кто идет?) –
Помнишь, я вершил когда-то персональную революцию
в своей собственной душе?
Я тогда провозгласил себя команданте,
А ты себя провозгласила секс-символом моей революции...

Мы сидели на краю всего сущего, свесив вниз наши
Болтающиеся ноги,
Слегка мотали ими,
А с высоты
Нас звал Марс со своими вечно цветущими яблонями,
Мы знали,
Что наша революция
Позволит нам пройти всё и вся и все дороги-тропы –
Хоть на Марс по яблоки,
Хоть плясать босиком по осколкам битых лунных камней
Висящего над нами узкого народившегося полумесяца,
Все страны, города, континенты, штаты –
Всё было наше –
И Пермь, Рязань, Гватемала, Оклахома,
Миссури, Переделкино, Рио-Негро, Комсомольск-на-Амуре...

Потом однажды,
Дав мне выпить
Из амфоры тайны
Слепяще-неясного яда разлуки,
«Это не больно», – сказала мне ты.
Согласен, не больно, но и не щекотно – это незабываемо...
Тебе не понять –
Ведь сытый голодного не прохавает,
Тебе уж сейчас поди как не сытно,
Не радостно да не лопотно
В твоем персональном Миссури,
Оклахоме, возможно, и в Рио-Негро...

Сон поборол моток
Этой памяти –
Лента жужжит, кончается, свёртывается,
Воспоминания-вши временно не прыгают,
Засыпают, я вместе с ними,
Память ложится спать,
Положив
Свою хитрую голову
Мне подмышку...

Очень чувственное стихотворение о любви прошедшей, но не ушедшей, о тоске по НЕЙ, бессоннице памяти. Я бы даже назвала его гениальным. Мне Дмитрий напоминает Маяковского, особенно раннего. Мы даже немного поспорили об этом с Филатовой, которая слушала Мадьяра с восторгом, восхищалась им. Она ничего общего с Маяковском у Мадьяра не находит. И всё же утверждаю: молодому поэту удалось «сыграть ноктюрн на флейте водосточных труб»!
И ещё одно его стихотворение из этой темы хочу представить:

УСЫПИ СОН-ТРАВОЮ ДУШИСТОЙ…

Усыпи сон-травою душистой,
Разрыв-травой злодейскою не погуби,
Одолень-травою маятной одолей меня,
Травами-муравами под буйными
дубравами

Жёстко стели,
Чтобы спать было мягче,
Чтобы плакать звонче,
Чтоб любилось слаще
Да не зналось больше...
За косой твоей златозлаковой
Я бежал босой в дивно полюшко,
На руках отнёс к речки бережку,
На бурлящую речку-реченьку...

Не трави во мне душу – падлу ту,
Я и сам её зову сучею.
А ты знаешь, мне не до хохоту,
Мне до времени да до солнышка.
До погибели через словушко –
Не всегда оно красным солнышком
Светит в души вам, больше прячется,
Да горчит оно злой полынею.

Да и кто-то взял всё поэтом звать –
Хочет видеть во мне добра песельника.
Да не верь им, я – прорва-висельник,
А души во мне и не видеть им.
Да проходит всё, знаешь, милая,
Сам себе я стану тот висельник,
Только день придёт – и уйду отсель,
Скоморохом запомнюсь я людишкам...

Так стели постель, что ж ты хмуришься?
Нынче небо пропахло косой твоей,
Нынче небушко с лунным личиком
Народилося. Стели, милая...

Есть в нём что-то, навеянное и от русской былины, и от русской песни, и от Есенина тоже. А интонации всё те же, мадьяровские. И зачем, зачем эти строчки: «Да и кто-то взял всё поэтом звать – хочет видеть во мне добра песельника, да не верь им, я – прорва-висельник, а души во мне и не видать им…»? Мне кажется, это сегодня модная тенденция какая-то в молодой поэзии, некий особый упаднический выпендрёж, что-то напускное, даже показное: «Ах как мне плохо!» Не люблю я это слюнтяйство!

А вот это понравилось: «Усыпи сон-травою душистой, Разрыв-травой не погуби, Одолень-травою одолей меня, Травами-муравами под буйными дубравами».
Желание забыться, спастись в любви, уйти в неё полностью – кто же этого не хочет? В целом стихотворение удалось и очень меня тронуло.
Людмила Филатова прочитала нам 16 небольших стихотворений о любви. Эта тема ей удавалась всегда. Такая женская лирика мне и близка, и понятна.

* * *
Я себе тебя запретила,
Что ж ты тщишься – через запрет?
Мой разлюбленный, мой постылый,
Мука адова, горний свет?

Дом построил, полы в нём красишь?
Страсть заманиваешь в кровать?
На подушке из разногласий
Нам с тобою не воевать!

Под холодной луной голубою
Сад садить – что с ума сходить...
Я ослепла. Мне легче – слепою,
через улицу переведи?..

* * *
Меня больше нет. Только – книги и вещи.
А то, что под шалью, мерцая, трепещет,
так это – звезда, что забыла взлететь.
Смерть. Смерть...

Смерть, давай потанцуем, веди меня!
Смерть, давай потанцуем, бери меня!
Вот такую – без смысла, без имени...
Чёрной бабочки бахрома. Ма!..

        * * *
Из всех обид, тобою причинённых,
взращу в душе жемчужины,
чтоб позже 
Вернуть тебе не месть, а ожерелье
из горьких слёз моих окаменелых.

Героиня её стихов то пытается запретить себе любовь: «Мой разлюбленный, мой постылый, мука адова, горний свет!», то умирает, она «звезда, что забыла взлететь».

 Филатова легко пишет коротенькие, но ёмкие, всего лишь двухстрочные, стихотворения:

         * * *

О, Господи, как мир обужен,
В нём нужен только тот, кто нужен!

Или

 * * *
Птица счастья меня догнала
И навылет сквозь сердце прошла.

  А вот героиня призывает своего героя к миру, единению, прощению:

 * * *
Укройся во мне, неприкаянный,
Покайся, раскайся, о, Каин мой!
Не всё же – Гоморра? Не всё же – Содом?
Укройся во мне – я твой дом.

А дальше любовная игра двоих, где «чёрный ворон белую ладью усталыми крылами обнимает...»
  * * *
Скошу глаза, чтоб видеть, как, зажав
в щепоти, обжигаясь, сигарету,
ещё паришь! А пальчики дрожат...
И лоно полно искристого света.

И чёрный ворон, белую ладью
усталыми крылами обнимая,
полёт недавний сладко поминает.
И кажется, что ангелы поют

там, у окна, и здесь, у белой двери...
Поют о радости. И я им снова верю,
а некоторых даже узнаю.
Века проходят. А они всё те же.

Вон тот, играющий оброненной одеждой.
Его я помню. Да и он меня.
Хрусталики под потолком звенят
чуть слышно.

И твоя подмышка – раем
опять пригрезилась затылку моему.
День догорает. Мир сей догорает,
в ладонь крупицы счастья собирая,
и никого не жаль здесь никому…

Лирическая героиня Филатовой – женщина, не мыслящая своей жизни без любви. Для неё это и страдание, без которого она ну никак обойтись не может, и счастье, и игра, желание прогнать любимого и быть с ним. Она вся состоит из противоречий и борется сама с собой: «Вот чувство, что бесплотней сна и одуваньшей… Быть может, я приду сама, когда совсем сойду с ума, не раньше…» Ну чем не Диана из «Собаки на сене» Лопе де Вега? «Одуваньшей» – значит легче одуванчика. Нередко поэт придумывает свои слова. Это один из примеров, и у неё получается. Мэтры могут себе это позволить.

Третий тур: «ФИЛОСОФИЯ. ЖИЗНЕННОЕ КРЕДО»

«Я поэт, этим и интересен. Об этом и пишу. Об остальном – только если это отстоялось словом».  Опять цитирую Маяковского. Ну а чем интересен нам Мадьяр?

ВОРОБЫШЕК

Воробышком бурым-невинным
Запутался крылышком во взгляде
твоём –
Замогильном и милом,
Завяз. Не взлететь.
Не послушался в детстве матушку –
Наперекор всему
Испортился-задёргался,
Хоть в тюрьму – да бери суму,
Оставь шинель – домой ещё рано,
Мундир не чисти – уже не полковник,
Даже не человек, не герой, а лишь
жалкий уродец,
С прыщавой губой –
Я твой крошка Цахес,
Да-да-да-да! Я тот самый, тот самый...

Кому же я нужен
Такой
Непростой
Изувечный,
Небритый,
Босой,
Перекошенный лепрой сознания,
Тифом забвения в Стиксе раскаяния?

Матушку в детстве не слушая,
Бил по одной
Да одну за другой
Тарелки любви её...
Что же теперь?
В рвано-грязной больничной
Пижаме скакать
По палате,
Где лечат бывших когда-то
Белыми,
С перьями,
Милыми,
Добрыми,
А может быть,
Даже бесполыми?

В корнях перьев моих уж давно
Разрослись метастазы –
Ампутация крыльев, рентген не поможет,
Капельницы, скальпель, переливание, кома,
Сестра, наркоз-нашатырь...
Вроде здоров ныне стал,
Но мозолят мой взгляд
В корзине лежащие,
Мне ампутированные,
С лишайными перьями
Мои бывшие органы...

Можно гулять теперь,
Прыгать под солнышком,
Можно, пожалуй, и снять подштанники,
Гадить где хочется,
Блеять баранчиком,
Травушку есть,
Как библейский ел царь её...
А как изгажу я это всё –
Челюсть подвяжут тряпочкой мне,
В глаз пять рублей – на второй
не достанется...
Знать, что так будет – послушался б матушку,
Остался бы целым,
А что ж мне теперь?

В закрытом гробу на съедение мухам?
В закрытом гробу на съедение мухам?
В закрытом гробу на съедение мухам?
В закрытом гробу на съедение мухам...

Некое существо подводит итоги своей жизни. «Завяз, не взлететь», «уже не полковник», «изувечный, небритый, босой». Жалко его. «Матушку в детстве не слушал», бил «тарелки любви её…», «почти бесполый», все органы ему ампутировали, и при этом можно и гулять, и прыгать и даже, сняв подштанники, гадить где хочется. (Очень похоже на кое-кого из современной молодёжи.) В общем, не сложилась жизнь у бедного воробья, и потому ему ничего не остаётся делать, как поблеять овечкой, поесть травки и улечься в гроб на съедение мухам. (Кстати, в закрытом гробу мухи не заводятся.)
В чём суть этого философского изыскания, я не знаю. В Калуге сегодня так много помоек, что подобное творчество только там и могло зародиться. Что это, гимн трущоб? Гимн бомжей?

А вот следующее стихотворение впечатлило:

 СМОРЩЕННЫМ АПЕЛЬСИНОМ

Сморщенным апельсином,
мячиком резиновым,
Дугой кривой непрочерченной
по небеси,
а кто там ещё иже еси? Эй, открывай,
есть кто?
По радуге-дуге-ржавой-чугунной трубе
несётся солнышко-колоколнышко в ржавое
ведёрышко,
И только окурки летят
в бездну-преисподнюю
из пальцев моих скрюченных,
немощных, беспомощных.

И сижу я без всякой святости –
А я и не Христос,
Я другой –
Смотри, какой –
Расхристанный весь....
– Мама-мама, смотри – у него звёзды в бороде!
– Отойди! Не видишь – он прокажённый.
Чесаться будешь, лечи тебя потом...

Дочитав стихи, Дмитрий не смог скрыть улыбку. Улыбнулась и я, представив себе этого расхристанного всего, но зато со звёздами в бороде. Вот и хорошо, что он не Христос. Святым быть трудно, а звёзды с неба только небритым поэтам в бороду попадают.

ГАЛИЛЕЙ

Инстинктами, рефлексами,
Слюноотделением, с катетером в горле,
Всеми проявлениями жизни животной
Мозг истекает мыслью –
вечной, как мир,
глупой, как Незнайка в вечном возвращении
на Луну/Икстлан/Петушки – нужное подчеркнуть,
Нелепой, но чертовски чётко прочерченной мыслью –
как умру,
что станет тем фактором, что
пропишет меня
в ячейках сот улья-колумбария?

Возможно – моё туловище станет жертвой перфорации между
Поверхностью калёных колёс и рельсов-рёбер трамвайного пути,
А ведь случаи уже были, помните – «Хрусть – и пополам!,
«Хрусть – и пополам! Хрусть – и пополам!!!»
Или тоже известный заповедный случай
С шилом в горле в подъезде,
И распластавшейся буквой «Ю»,
Но у меня, наверное,
Будет
Э или
Я, хотя даже и
Ы...
В принципе, все эти варианты
Непреодолимо смешны – ведь
В любом случае
Все кончится некоей печью...
Я не видел её, но читал в одной книге...


И вот, пьяно-торжественный Галилей,
Я взойду к своей печи-костру.
– Последнее слово.
– А она всё ещё вертится?
– Да давно уж как не слыхать...

Улей принял новую пчёлку,
Добро пожаловать в рой,
Галилей...
Пчела...

Герой этого стихотворения ощущает себя Галилеем и, вместо того, чтобы, по молодости лет, радоваться жизни, представляет себя всходящим к печи-костру. Правда, Галилей погиб как борец, а герой Мадьяра – инфантильный мыслитель, не желающий борьбы и готовый в любое время ни за что ни про что отдать себя в руки палачам («Им, гагарам, недоступно наслажденье битвой жизни»). Он напоминает Мастера из известного романа Булгакова. Мастер – никакой, хоть и талантливый писатель. До того, блаженный, довёл себя, что в психушку попал, где и помер. Мне интересней Маргарита, которая ради любимого готова и на бал самого Сатаны пожаловать.

Мадьяр в некотором роде певец помоек и задворок человеческих душ. Но даже среди помоек растут какие-то цветы, легкомысленные одуванчики, например, такие солнечные, яркие, лёгкие. В общем, на мой взгляд, с философским кредо пока у молодого поэта не густо, но эти самые одуванчики иногда всё же пробиваются у него в виде звёзд в бороде и радуге из бетонных труб. Моя попытка как-то сравнить Мадьяра с Маяковским не очень удалась, хоть я и старалась. И всё-таки земля ещё вертится, не правда ли, Дмитрий? Или уже нет?

Ну а каково жизненное кредо Филатовой? Что скажет она?

* * *
Предел наступает – и капля
срывается,
своё грушевидное тело роняя.
Предел наступает, и сердце касается
запретного бога, запретного рая.
Всему есть предел – и отваге,
и страху.
Предел отсекает с единого маху
двуострое жало любовной тоске.
Лишь мысль,
что мгновенно вскипает в виске,
Ему не подвластна, когда б
и хотела.
Она – упоенье... И нет ей предела.

ЗАКЛАД

Я душу променяла на свободу.
И на свободе взяв приличный куш,
сегодня за душой своей вернулась.
Но этой ночью умер ростовщик.

* * *
Безумному мои стихи достались,
И он, мыча, их силился читать…
И находил в них то, чего, пожалуй,
В себе и в них самой мне не найти…

М У З А
– Зачем я так рвалась на волю?
Ну, что мне в ней?
Там простолюдье и дреколье,
и град камней.

Из пьяных всхлипов после драки
там рифмы пьют,
И озверелые собаки
рвут кисею!

Стихи? Да ведь они – обуза
тому, кто голоден и зол, –
так плакалась поэту муза,
чиня оборванный подол.

– О, мой народ! – она вздыхала,
улыбкою смягчив укор,
и, нитку прикусив, склоняла
к огню изысканный пробор.

Мятущаяся душа поэта, несоответствие высокой поэзии и реальной жизни: «Удел поэзии как таковой – быть бабочкой с тяжёлой головой». Эх, взлетела бы, и крылышки есть, но голова дум полна, так  что приходится среди всякого «дреколья» то и дело подол чинить. А вот что сказал о назначении поэзии кто-то из поэтов, не припомню кто: «Назначенье поэзии в том, Чтоб, миры постигая иные, Видеть то, что не видит никто, Слышать то, что не слышат другие».

Филатова и Мадьяр – совершенно разные, но каждый по-своему ищет своё место в поэзии, каждый стремится и «видеть», и «слышать» так, как, возможно, предназначено каждому из них свыше.

И вот, последнее стихотворение Людмилы, логично завершающее собой турнир.

ЧЁРНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Мой чёрный человек, с рукой –
от живота,
Он жаден до всего, что движется
и внемлет!
И запахи, и звуки, и цвета –
Он всё с единой алчностью приемлет!

Когда ж со сцены жизни сметено
Всё сущее, он тщится за кулисы.
И рвётся чувств тугое полотно!
И взвизгивают вымысла актрисы,

И тянут ню до шеи простыню
Заоблачных нелепых вожделений,
И музы мечутся, как розовые тени,
И льнут к нему, что лёгкий
прах к огню!

Когда ж всё съедено: с крылами
и без крыл,
В раскаянье едва ль он пребывает.
В безумном голоде о страхе позабыв,
Он, чрево своё жадное раскрыв,
В него свою же руку запускает...

Чёрный человек – это серьёзно. Это рок, это судьба, от которой не уйти. Был свой чёрный человек и у Моцарта, и у Есенина, и у Чехова ("Чёрный монах"), и у Высоцкого. И у каждого он как бы свой. У Моцарта – предвестник его смерти. У Есенина – чёрный мир, он и вне, и внутри его, он и боится, и ненавидит, и отвергает его. У Чехова - призрак, медленное сумасшествие человека.  У Высоцкого – система, мешающая ему свободно творить, самовыражаться и просто дышать. И всё же у всех, кроме героя Чехова, есть нечто общее – желание противостоять судьбе и жить.

Каков же «чёрный человек» Филатовой? Почему она пришла к этой теме? Значит, что-то внутри созрело, накипело, осмыслено и переосмыслено. Это существо поэта, вбирающее в себя «и запахи, и звуки, и цвета» – весь мир. Это и самоедство, коим автор нередко страдает, и жадность к жизни, и жажда славы, и борьба человека с самим собой: «Он, чрево своё жадное раскрыв, в него свою же руку запускает».

Есть и объяснение странной, казалось бы, строчке: «Мой чёрный человек, с рукой от живота». Однажды пятилетний малыш, сын известного в Калуге художника, нарисовал портрет тёти Люды, и одна рука была изображена именно от живота. Филатова восприняла детский рисунок очень серьёзно, и в дальнейшем это нашло отражение в её стихотворении.

Ответственен ли поэт за происходящее в мире или его дело лишь быть сторонним наблюдателем и мыслителем? Но почему тогда так трагичны судьбы многих поэтов: Пушкина, Лермонтова, Есенина, Маяковского, Мандельштама, Джалиля, Друниной и других? Они не смогли противостоять своему «чёрному человеку», противостоять жерновам, перемоловшим и их судьбы, и их жизни. Потому что они были впереди других, а в атаке первыми гибнут лучшие. (Как много лет мы теряем лучших!) Ведь если поэтов убивают, значит…

«И музы мечутся, как розовые тени…»

Состязание двух поэтов завершилось. Пока жюри подсчитывало голоса, мы с удовольствием послушали песни на стихи Л. Филатовой в исполнении Наталии Эйкиной.
И вот М. Бендрышева объявляет результаты турнира. С большим отрывом победила Л. Филатова, с чем и поздравляем её.

Чего мне не хватило в этом турнире? Диспута, вопросов к поэтам и их ответов. Можно было бы по окончании ещё музыку послушать, причём серьёзную, дать также возможность выступить и другим поэтам. И мне как детскому автору, возможно, было бы интересно побывать на турнире детских поэтов с присутствием детей.

2010 г.
 Рисунок Евгения Смирнова.