Гоша

__________________________

Когда стоишь посреди степи зимой, сразу понятен смысл жизни. Все предельно ясно. Ветер, кидая колючки снега тебе в лицо, выворачивает твой ум наизнанку, выбивая из него хлопушкой книжную пыль.
Замерзая перед Алма-Атой, возле села Акши Науму было понятно, для чего он живет, для чего пытается разогреть свои руки, ради чего так съеживает пальцы, в левом ботинке отдаляя их от порванного носка.

Я больше зиму люблю. Зимой спокойней. Лето, оно же для буржуев. Пляжи, буйство красок, песок с ракушками. Текила. А зимой тишина. Я тишину люблю. Только хруст под ногами. Идешь с работы на работу, а с сзади хруст. Не твой. Ночь, снежинки, пар изо рта. А хруст все громче и громче.
Иди мимо грабитель, зачем тебе мой дранный пуховик на синтипоне, да тридцать пять копеек на Некст. Зачем?
И хруст сворачивает в лево.
Вот так.
- А ты?
А я осень люблю. Весну еще, весной ручейки чистые, чистые, а осенью уже старые, помрачнели, надоели мы им.

Про комара ты это здорово придумал. Прикинь банку комаров насобирать, а утром похмеляться ими, зачерпнул горсть и в рот. Кровавая Мэри!
- Ага, а мы как вампиры,

А меня когда оформлять приехали, я уже наготове был. Заряженный по самые уши. Эти так ничего и не поняли. Прихватил я значит эту банку и давай сдаваться.
Забирайте меня граждане, борющиеся с запрещенными фантазиями моего бреда. Сдаюсь. А в банке, е-мое, и огурчики и помидорчики с листьями смородины и все это заправлено чистейшим спиртом. Ты прикинь. Три литра спирта. И закусь. А? Это тебе не комары твои. Тут брат все на генной инженерии зиждиться. Какие гены, такие и идеи.

Суббота. Как будто все звонари мира одновременно бьют набат в моей голове. Бум-бум. Тревожный звон растекается из моего мозга по всему телу: шея, сердце, живот, ноги.
Ноги – в субботу самый главный член моего организма. Ноги превращают меня в зомби.
На улице морозно, снег валит с неба. На окнах, ледяные жар-птицы ждут от меня снежка.
Летите жар-птицы, летите, снежка не будет. Мои руки заняты поиском в карманах денег.
Не важно качество, важно количество.
Сколько.
Минимум – сто тридцать рубликов, максимум не будет. Я даже не надеюсь.
От этого зависит, куда понесут меня ноги. Ищите руки, ищите. Это уже голова требует.
В левом двести, в правом семьдесят. С левого на флэк, с правого на сигареты.
В принципе нормально, ведь все равно начну с него, с ним и закончу. А промежуток опять выпадет из памяти. Хоть сто тысяч в него суй, хоть миллион.
Мои ноги соревнуются с автобусом.
Эй, водитель, держи фору – я подкуриваю.
- Бутылку «Данилоффа» за сто восемьдесят, пачку синего соверена и пакет серых «Богатырских».
«Данилофф» в левый, соверен в правый, «Богатырские в руках. все правильно, никого не обидел.
Мерси Баку.
Врут все, что в на первом месте по народному богатству и прибыли на родине 36 Бакинских комиссаров нефть. Врут. На первом месте «Мы» потребители паленного «Данилоффа» и «Парламента».
Тридцать шесть ступеней вверх и два звонка.
- Гоша ты, слышишь?
- Нет, я оглох.
- Видишь?
-Нет, я ослеп.
- Будешь?

Слепоглухонемой разливает с поразительной точностью, как заправский бармен, аккуратно, не проливая ни капельки паленого «Данилоффа», ровно до решетчатой грани внушительной крышки от перечницы. Моя тара из под красного, его из под черного перца.
Тишина.
Стук.
Скольжение.
Тридцать секунд.
Живот…

- Я прозрел и снова слышу.
-Я рад за тебя.

Гоша расселся на своей кровати, скрючив ноги в какой-то турецко - индуской позе и пытается подкурить свой долбанный Некст от двух зажигалок, у одной нет газа, у другой кремень стерся.
Я его сейчас ненавижу.
Пока он опять не станет барменом, я его буду люто ненавидеть и мысленно пытаться поломать кремень у чиркающей зажигалки.

Все, я его люблю и уважаю.

- По третьей и покурим?
- Давай!
Если бы он жил на пятом, то мы бы обязательно наняли бы кран и подняли крышу. Форточка от дыма не спасает. Красный Некст, Синий соверен и паленый «Данилофф» (на счет водки уже без сомнений) смешиваются и вылетают в распахнутое напрочь окно, забивая, чьи то свежие легкие, нашим умным перегаром.

-Бред какой то- гремит Гоша.
- Согласен, поливай – хриплю я.

Пустая бутылка летит из окна. Время собирания тары закончено. Пришло время ею разбрасываться.

- Есть на стрижку!- Гоша выдвигает верхнюю полку стола и вынимает Пятихатку.

Я уже шнурую ботинки и бегу вложить наш посильный вклад в международное дело проспонсировать поход Бакинской семьи в парк, или куда там они ходят.

- Два «Данилоффа» и пачку синего соверена, с красным Некстом.
- «Данилоффа» нет, есть «Калина красная» по двести двадцать.
- Две калины, и соверен не надо.

Два метра до двери, но вредные ноги отдаляют меня от волшебной крышечки из под красного перца и опять несут меня в комок.
- Девушка, девушка – еще чуть –чуть и я весь перелезу в это окошко, - Девушка, у меня вот есть. Тридцать копеек, и пакет семечек, давайте я их вам отдам, а вы мне соверен. А?
- Нет- она почувствовала вкус вахтерши в женском общежитии- Хозяин не разрешает.
- Что не разрешает? Семечки обратно брать не разрешает?
- Мужчина, я вам сказала, что нет. На время посмотрите, три часа уже. Идите спать.
Дура, у меня литр. Морфей отдыхает.
- Девушка, ну я же не алкаш какой то, на пузырь стрелять, я же по честному, вот смотрите,- я достал пакет «Богатырских»,- не распечатанный, не грязный, возьмите. А?
- Откуда я знаю, что вы не алкаш, у вас на лбу не написано. Не нужны мне ваши семечки- она потянулась к ручке окошка – идите, идите. Не дам.
Она не вахтерша, она просто не выспавшаяся молодая леди.
- Сейчас, подождите, секунду,- я открыл пакет семечек, достал из него лотерейный билет и протянул пакетик ей,- возьмите, так. Полузгайте, ночку скоротаете,- последние слова я произнес как заправская самостийная украинская бабка.

- Что «Данилоффа» не было? – Гоша рассматривал «Калину красную».
- Выпили «Данилофф», у них этикетки кончились, вот – я ткнул пальцем в бутылку- на эти перешли.
- Сволочи, водка одна и та же, а на сорок рублей дороже,- Гоша повернулся к окну,- не ужели из-за этикетки?

Комната поплыла. Синий дым уже не улетучивался в окно, а расстилался по полу, ложась вторым ковром.
Зеленные точки часов «Электроника» мигали 7 : 30
7:31, 7:32 – 7:45…

Гоша заерзал на кровати.
- Проснулся?
- ..ить…де я……****ь……ды дай!
Сухость во рту – враг слов пробуждения. Но сухость зря старается, слова всегда одни и те же. Особенно у Гоши.
Первое место – Пить.
Второе место – Где я?
Третье- Что было?
В середине возможен мат.

- Елки-палки! Сейчас она придет. А мы тут,- Гоша огляделся, -на полу валялись пустые бутылки из под «Калины красной» и «Парламента», - а мы тут синячим.
- Синячили,- сказал я,- кончилось.
Я убей, не помнил откуда взялась бутылка «Парламента», я же взял две торпеды калины и некст. Так откуда же «Парламент»?.
- Давай быстрее,- он засуетился, собирая с пола пустые бутылки,- Синячили! Что больше не осталось? Все выпили?,- его взгляд закружил по комнате,- Все что ли?
- А хрен его знает! Я лично, вот этот флэк,- я выхватил из его руки бутылку «Парламента»,- вообще не помню. Откуда он взялся? А?
Гоша впился в меня своими бордовыми зрачками. И как то хищно спросил:
- Ты это у меня спрашиваешь?
Действительно, глупо у него спрашивать. Последние четыре года он отрубается быстрее меня, при условии – Ноздря в ноздрю.
- Не у тебя,- я подкурил некст, чиркнув последней спичкой из коробка, - у себя.
- Так то,- он с видом победителя прочертил перед моими глазами дугу правой рукой и остановив ее в вертикальном положении на против моего носа, положил на ее сгиб левую.
- Дебил.
Я отвернулся к стенке и начал тихо мычать, делая вид, что похмелье трогает только его. Минут пять он молча сопел, еще минут пять выдвигал и задвигал свой чемодан под кроватью.
- Закрой глаза!
Я закрыл.
Открыв перед носом, я увидел идеальную Пятихатку.
- Сможешь по быстрому?
Дорога до ларька всегда полна неожиданностей. Зачастую не очень приятных.
Метров триста таят в себе известные неприятности. Но сегодня фартило.
Пятьдесят тенге примерзли к бордюру, пачка Кэмела была на три четверти полна, ровно три пинка по железной двери и ларек открыт.
Потяжелев на 1,5 килограмма, пытаюсь соскоблить защитный слой на билете из под семечек. Тремор. Пригоршню снега в рот.
Гоша стоит в открытом окне и машет рукой, чтоб зачерпнул снега и ему.
Утро начинается с добрых дел. Хотя и хмурое. Билет не поддается и летит обратно в карман.
Три фунфыря в одну клешню за горло, во вторую снег.

- Ты когда снег жуешь, успеваешь?
- Что успеваешь?
- Прожевать его!- Гоша тщательно и со смаком жует принесенный мною снежок.
- Я его небом давлю.
- А я зубами.
Молча жуем в коридоре водную массу.

Первую бутылку убрали минут за двадцать.
Дальше начинался день!

- Давай покурим,- он потянулся к моему окурку, вставил его в зубы и прошептал,- Смотри.
Распахнув окно, он взял в руку четыре пустые бутылки из под водки и, приняв позу бейсболиста, швырнул бутылки на улицу.
- Ударим коктейлем Молотова по спящим жителям столицы,- Гоша перекинул ногу через подоконник и сидя на нем как на коне еще громче заорал,- Мы, последние защитники крепости Целиноград, принимаем последний бой, за убитые места детства. Вы подонки! Просыпаетесь!
- Кончай дурить,- я подошел к нему,- завязывай. А то опять наряд вызовут. Давай, залезай обратно!
Гоша перелез обратно в комнату и захлопнул окно – Да пошли они все. Предатели. Все предали и всех.,- он зашептал, - А знаешь, кто самый главный предатель? Знаешь?! Сейчас выпьем, и ты узнаешь. Он запрокинул стакан и вытерев рукавом тельняшки рот выдал – Губернатор. Вот кто!
Я поперхнулся. Водка не пошла. Пока я давил в себе позывы рвоты и жестикулировал рукой в сторону его спасительной сигареты, он по полочкам разложил мне свою теорию про предателя Губернатора, временами называя наш город то Челябой, то Ебургом.
- Акимы. У нас Акимы. Это в России губернаторы.