Картинки прошлого века

     Почти все воспоминания  детства возвращают  меня на мою улицу. Прямая песчаная дорога, по краям которой красуются друг перед другом большие пятистенки и маленькие домишки.  Некоторые из них обшиты деревянной рейкой и окрашены, а некоторые  блестят округлыми  боками очищенных бревен. Зато у всех,   без исключения,  окна  украшены резными наличниками, а к домам  пристроены  тесовые крытые дворы с деревянным настилом на полу.  Зимой  хозяева накрывают навесы сеном, а  на лето открывают  их, чтобы просушить двор.  Под этими укрытиями скрываются надворные постройки: бани, стайки, загоны для скота, и жители могут заниматься  домашним хозяйством  под прикрытием  от  холодных ветров, снегопадов,  проливных дождей и от постороннего людского глаза.
      Вдоль улицы разноцветным штакетником,  рябят палисадники, где  растет черемуха, рябина и сирень. На клумбах, сменяя друг друга, до самой осени раскрывают свои бутоны все новые и новые цветы.
       Каждое утро над селом несутся задиристые петушиные голоса, разноголосое мычание коров и блеяние овец. Над полоской леса, словно умытое,  поднимается солнце. Оно заглядывает в окна и ласковыми лучами скользит по  никелированным  головкам  кроватей, спинкам венских стульев, зеркалам,  комодам, уставленным глиняными статуэтками и прочими безделушками. Солнечные  лучики осторожно  крадутся  по станам, где висят рамки с фотографиями военных – мужей, отцов, братьев и сестер. Тех, кто вернулся с фронта и тех, кто остался лежать на полях сражений. Заезжие фотографы собирают по домам  такие фотографии, чтобы старательно ретушью подрисовать погоны и медали на гимнастерках молодых парней, даже тех, которые не успели   даже добраться до линии фронта…  Рядом с героями  в рамках красуются и  фотографии близких родственников.
       Пробежав по  семейным реликвиям, озорные лучики пробираются к ребячьим лицам, чтобы снять  пелену сладких снов с зажмуренных детских ресниц.   
         А пока солнышко делает  свое дело, хозяйки после утренней дойки  выгоняют своих буренок в стадо за околицу.      Провожая  коров, женщины в ситцевых платьях и белых  платках останавливаются  перемолвиться друг с другом парой словечек, поделиться своими  радостями и печалями, послушать сельские новости. После недолгих переговоров торопливо расходятся  по домам, чтобы доделать  работу по хозяйству и  отправиться  на  работу.   Совсем немногим досталась женская служба в конторе, на почте,  в детском саду, и школе… Основная масса жителей села, в том числе и женщины,  трудятся  на лесозаводе и в лесничестве.
    На заводе  занимаются  заготовкой и переработкой древесины. В лесничестве выращивают саженцы сосен и кедров, чтобы посадить их на смену вырубленным деревьям.
       В девять часов утра начинается  рабочий день. Часть мужчин выезжает на деляны  валить и перевозить лес. Другие – на пилораме распиливают  бревна на плаху. На станках  в основном работают женщины -  заготавливают  материал для столярных изделий, тарную доску, дранку.
В столярном цехе специалисты  изготавливают  школьные парты,  бочки, ульи, табуретки, оконные рамы и прочее.  На эти изделия в нашей стране есть спрос.   Остальные работают на подсобных работах: грузят   отходы на дрова,  опилки, вяжут  в пучки дранку и тарную доску…  Завод  визжит, пищит  и трещит  моторами станков и пилорамы.
      То ли завод, находящийся на окраине села,  пробуждает своим зычным голосом детей, то ли солнышко делает  свое дело, но из ворот  то и дело начинают   выглядывать ребячьи лица.  Предоставленные сами себе, наскоро завтракаем  молоком с хлебом и вареньем, кое-как приводим  себя в порядок, и выходим  на залитую солнцем улицу. Осмотревшись по сторонам, направляется   восвояси. 
      Ступая  босыми ногами по нагретому солнцем деревянному тротуару, я выхожу за калитку и оказываюсь на безлюдной улице. По обочинам дороги стелется  изумрудная травка с мелкими  круглыми листочками. Мягкая и прохладная она щекочет подошвы  и словно зовет: «Ложись на мой мягкий покров» Я ложусь на эту мягкую, радующую глаз зелень, и мой взгляд  устремляется в  ярко-голубое бездонное небо. По небу  плывут пушистые облака, похожие то на белых барашков, то на  огромного белого медведя. Раздуваемые ветром, они  на глазах преображаются в странных чудовищ или  вовсе теряю всякую форму. От яркого света я зажмуриваюсь и, приоткрывая глаза,  играю солнечными лучиками на  ресницах. Ветерок  обдувает лицо, играет прядками непослушных, кое-как причесанных волос…   Но мне быстро надоедает так лежать, и я, сломя голову, несусь к соседнему дому, где живет моя подружка Шура.
     Шура – моя одногодка, нам исполнилось по шесть лет, и мы всегда вместе. Я помню, как отец строил дом, в котором живет сейчас моя семья, помню, как мы переезжали в новостройку из маленькой, вымирающей деревушки Кирева, расположенной в четырех километрах от Киреевска. Но я совсем не помню, когда мы познакомились с моей подружкой.  Мне кажется, что я знаю ее всю жизнь.
   Семья у Поповых  большая: шестеро ребятишек, отец Захар, мама Нюра  и бабушка. Бабушку на селе  называют Ивановной. Она всегда дома и приглядывает за детьми. Правда, все они уже большенькие  и сами выполняют разную работу по дому. Шура в семье младшая и ей можно пока ничего не делать. Мы незаметно ускользаем со двора и бежим к любимому месту.
     Напротив дома, через дорогу в низинке лежит болотце. Весной в половодье оно  разливается так, что  невозможно пройти в центр села. А там  разместились магазин, школа и клуб. Тогда взрослые строят мостки на соседней улице, и ходить приходится в обход.
   Но сейчас, летом, это очень красивое  болотце с небольшим открытым водоемом,  с пологим бережком и деревянными мостками. Из водоема жители соседних домов носят воду на коромыслах для поливки грядок. С другой стороны болотца начинаются заросли осоки и камыша. Там нет воды, но есть трясина и кочки.  Есть и потаенная  тропка. Она  скрыта зарослями болотной травы и уходит прямо в глубь большого болота.
…Мы крадемся по этой тропке, боимся лягушек, пиявок и может даже кикимор. Страх подстегивает. Мы озираемся, прислушиваемся и вдруг с визгом несемся назад, туда, где дом, мягкая трава и бабушка Ивановна. Туда, где болотце с зеркальным окном-водоемом и пологим бережком.           В окне-водоеме вовсю кипит своя жизнь. На ногах-паутинках скользят по водной глади жучки-водомеры, в глубине снуют проворные головастики, в воздухе, чуть мерцая, зависли большеглазые стрекозы. Кажется, все цвета радуги поселились на их неподвижных тельцах…
Когда жаркое летнее солнце  стоит в зените и жара становится нестерпимой, мы, разомлевшие, уставшие от беготни отправляемся купаться.
     Наше село  растянулось вдоль крутого обского берега.  Широкая величавая река с плавным течением и желтовато-мутной  от песка и ила водой, извиваясь, образует островки и протоки. Крутые обрывистые берега, как стражи охраняют ее  ровный бег, наблюдая множеством стрижиных гнезд-глаз.  Быстрокрылые разведчики стрижи проносятся над водой, возвращаются к гордым громадам берегов и скрываются в глубоких узких отверстиях, неся добычу только что вылупившимся  птенцам.
    Сейчас мы на Кульменевском пляже.  Здесь, между крутыми обрывами, пологий спуск к реке  и находится он прямо  посреди села. В разгар лета здесь собирается большая часть деревенских жителей. Здесь же приютились лодки рыбаков,  Сделанные из  струганного теса, они просмолены и окрашены в разные цвета. Воткнувшись носами в  мокрый песок, лодки раскачиваются в унисон с волнами.  От реки веет, ни с чем несравнимым, запахом  песка, воды,  рыбы и настоем речной зелени…
   Над речной рябью, сверкающей солнечными бликами,  стоит неумолкающий гомон стрижей. Слышится  плеск и шуршание волн.  Это они, разбиваясь о борта лодок, крадутся по мокрому песку и гальке.
   Сбросив одежду на прибрежный песок, мы входим в воду.  Кто-то с разбега, рассекая телом упругий поток воды и обдавая окружающих фонтаном брызг, а кто-то  осторожно, шаг за шагом погружаясь в прохладную воду. Накупавшись до посинения и «мурашек», выходим из воды и, стуча зубами, зарываемся в раскаленный песок. Здесь мы теряем ощущение времени, и только голод  толкает нас снова в воду. Смываем с себя налипший песок, мочим платья и рубахи в реке и отправляемся домой. Солнце стоит еще высоко, теплый ветерок щекочет загорелые лица и тела. В мокрой прилипшей к телу одежде идем по пыльной дороге. Ближе к дому одежки  высыхают.  Позади  осталась  река и знакомые улицы.


    Спокойно и размеренно протекало  наше детство.  Но бывали    и курьезные случаи. Однажды на улице мы встретили  чужого. Вообще-то он жил, наверное, на соседней улице нашего села, но для нас своими были только, те, кого мы знали в лицо. Этот человек шел от дома к дому, останавливался, рылся в белой сумке, что висела у него через плечо, что-то доставал оттуда, крепил это на угол дома, и, сделав дело, шел дальше Мы с опасением крались за ним чуть поодаль… Он оставлял на всех домах новые круглые таблички с надписями: ул. Равенства, 14, ул. Равенства, 16… Так на смену привычным названиям улиц-  Слободка, Буфер,  Заречка,   пришли новые -  ул. Ленина,   ул. Равенства,  ул. Советская,  пер. Пионерский и др.   Давно это было, но и сегодня старожилы Киреевска называют свои улицы по старинке…
     Так и текла жизнь – лето сменялось осенью, осень – зимой. Помню, зимы в семидесятых были очень суровыми. Часто стояли морозы ниже сорока. Отменялись занятия в школе, останавливался лесозавод. Потом на смену морозам приходили бураны и вьюги. Пурга заметала  дороги и дома так, что все вокруг становилось белым-бело. В такие дни по небу ползли огромные серые тучи. Казалось, что все вокруг вымерло, и нет ничего кроме снега и неба. И это небо, нависшее тяжелыми тучами, вот-вот соединится с бескрайними снежными сугробами. Один из таких дней мне помнится отчетливо.


   Одевшись в кроличью шубку, повязав на голову шерстяную  шаль, в теплых , только что снятых с печи валенках и рукавичках,  я   выхожу на улицу – обычный зимний день. Я направляюсь поиграть к подружке. Она живет через четыре дома. Расстояние – рукой подать. Прохожу полпути, и вдруг рванул ветер,  внезапно потемнело небо и все вокруг -    не видно ни зги.  Плотная белая взвесь из крупных мокрых хлопьев сдавливает   меня в своих объятьях. Она, как пружина,   сжимается и  тут же с новой силой отталкивает назад. Мне трудно дышать... Не помня себя от страха, превозмогая снежную завесу,  я пробираюсь в ворота своего дома и прячусь от этой чудовищной бури. Только тут я могу   вздохнуть полной грудью и справиться со своим испугом.
     Я снимаю заиндевевшую одежду, устраиваюсть на теплой печной завалинке и начинаю петь песни. Не все слова мне понятны, и я переделываю песни на свой лад и самозабвенно пою. Так согреваюсь, и меня одолевает дремота. Позевывая, перебираюсь на кровать и засыпаю. Мне снятся сладкие сны из прошлого, настоящего и, наверное, будущего…
    …Будят меня голоса и запах жареной картошки – мама готовит ужин. Здесь же отец и брат. Вчетвером садимся за стол в  маленькой, по-деревенски обжитой кухне. После ужина каждый занимается своим делом: старший брат делает уроки, мать хлопочет по хозяйству, иногда заглядывая к нему в тетрадку. Отец начинает работать по своему ремеслу, а я беру карандаши и бумагу  и начинаю рисовать свою семью. Особенно мне нравится наблюдать за отцом.
    Покурив после ужина, он устраивается на лавку у окна, достает рыболовные снасти и начинает строгать поплавки для самоловов. Тут же точит крючки и  связывает их шелковой нитью. При этом он так смешно закусывает губу и пыхтит. Мне кажется, он умеет делать все. Летом готовит  доски – строгает их рубанком и сушит, а я собираю ароматную стружку и любуюсь ее завитками. Потом,  по осени отец будет делать  из них маслобойки, бочки и кадочки – стягивать  их железными обручами. Работает он на дому, выполняет заказы, и я горжусь тем, что почти в каждом доме  нашего села есть разные  его «штучки».  Мой отец большой и сильный.  Говорят, что руки у него золотые.
       Мать совсем другая, хрупкая и изящная – городская.  Она тоже рукодельница: умеет вышивать гладью, шьет нам одежду и учит этому меня.  Я усердничаю, но больше заглядываюсь на вышивки, что висят на стене в рамочках под стеклом – у меня так не получается… А еще наша мама красиво поет, рассказывает стихи и сказки и читает  по вечерам взрослые книги вслух. Мы слушаем и засыпаем безмятежным детским сном…