Замуж за мужика

               



                рассказ
























Римма стояла около пивного ларька и ждала, когда он откроется. Мерзла, но не могла отойти. Ее организм превратился в пустыню, раскаленную лаву, которая требует нового глотка. Она ни о чем больше не могла думать, только считала часы, минуты. Часы она никогда не забывала дома.

- Вам чего, женщина? – спросила ее продавщица, подозрительно глядя на опухшее лицо, свалявшиеся волосы.

- А что у вас есть?

- Вам все равно?

- Мне подешевше.

- Выбирайте-ка сами.

Римма ткнула пальцем в первое попавшееся название. У нее перед глазами все плыло, ее трясло и мутило. Ей не хватило двух копеек. Но продавщица сжалилась над ней и простила недостачу.

Она, не сходя с места, начала пить, даже не поняв, что купила. И только вылакав все, как собачка, поняла, что может двигаться, почувствовала себя живой. Улыбнулась, дошла до дома, стала открывать дверь, увидела: руки трясутся. Но она к этому привыкла.  «Мужики пьют – ничего, а нам почему-то нельзя», - ворчала она на обвинения матери.

Дверь все-таки открылась, только когда она навалилась на нее всем телом, Римма упала на пол, ударилась виском о тумбочку, но даже этого не заметила. Мать вышла в коридор и ахнула.

- Ты что же делаешь, дочка?

- Не ворчи, мать, - Римма засмеялась. Мать это не удивило, она к поведению Риммы привыкла.

- Опять где-то шаталась всю ночь?

- Всего два часа простояла.

- Чего тебе дома не спится?

- Тошнит меня тут.

- Хоть про ребенка бы вспомнила. Мальчик звонил.

- Когда?

- Неделю назад.

- Ты мне уже говорила?

- Не помню.

Мать ушла на кухню. Римма подошла к зеркалу и засмеялась.  «Ну, привидение – точно», - пробормотала она. Пошла в ванную, наполнила ее горячей водой. И залезла. Почувствовала, что засыпает. Выключила кран и с удовольствием отключилась.
 
Ей снилось, как отца арестовали, и он перед тем, как навсегда исчезнуть из ее жизни, уставился на семилетнюю девочку и не мог глаз от нее отвести. Как будто впитывая то, что его сознание успело зафиксировать. И делая мысленную фотографию.
Она была симпатичной. Правильные чеканные черты лица, коса до пояса. Училась на пятерки. Мать нарадоваться не могла: дочка – подарок.  Спокойная, рассудительная, важная, даже немного смешная, как дети в своей серьезности. Перевод в другую школу подействовал на нее убийственно.

«Толстуха»,  - кричали ей в коридоре мальчишки. Девочки от нее отворачивались. Распространился слух, что она дочь зека. На нервной почве пятиклассница съехала по учебе.

Мать не замечала ее тайной нервозности. Ей казалось, примерная дочка – это подарок судьбы. Она ничем не могла ей помочь по учебе, была работницей на фабрике. Ей казалось, что оценки – это проявление способностей. Римма была неглупой, цепкой. Но она старалась изо всех сил, тряслась от страха, если чувствовала, что не дотягивает хотя бы по одному предмету. Ей казалось, прошлое отца – это клеймо, от которого она должна избавиться, иначе закончит, как он. Подслушивала разговоры матери с бабушкой, из них узнавая подробности про жизнь отца. Ее это пугало. «Болтался, ничем не занимался, бросал работу за работой, теперь сидит в одной комнате с рецидивистами, и они его лупят, а он их боится до смерти и все время молчит»,  - бабушка повторяла это как будто с удовольствием, она была из тех, кто очень любит всех поучать.

Римма старалась вдвойне, все свободное время тратила на повторение предметов, зубрила каждый урок. И воспринимала оценки не как награду, а как перекладину, через которую она должна во что бы то ни стало переступить, иначе ее собьют с ног, и она не встанет. Она скрывала свою неврастению, страхи, пряталась за маской примерной девочки.

Но ее уверенность в себе растаяла как дым, когда они переехали в другой район. И ей пришлось сменить школу. Было удобно – идти буквально минут пять или семь. Но атмосфера другая. Ее класс нельзя было назвать криминальным, но она здесь никого не знала. А с теми детьми ходила в один детский сад. Привыкла. Оказалось, что перемены воспринимаются ей болезненно. Как будто песочный замок внутри нее рассыпался, и она судорожно пытается снова его построить, но не выходит.

Она сделала стрижку.  Не столько следуя моде, сколько из-за того, что такая длина требует массы времени.  Надоело возиться с косой.  И увидела в зеркале короткую шею, фигуру, в которой талию не различить и лицо, вмиг ставшее совершенно иным: в чертах проступили одновременно неуверенность и звериное выражение – способность насупиться и огрызнуться.  Она себе такой не понравилась. Но поняла, что ей прежней не стать.  И стала привыкать к своему новому образу.

Съехала по учебе. Новые дисциплины ей давались с трудом, уже требовалось не только усердие, но способности. И она с ужасом поняла, что становится не первой из первых, а средненькой на грани с второгодниками и отщепенцами. Здесь ее никто не знал. И стали считать туповатой. Она молчала. Дома сидела за столом, уставившись в окно, и разглядывая бойких девиц-старшеклассниц, которые ходили с пакетами семечек, красили челку в рыжий цвет и укладывали ее феном.

Во времена Перестройки пришла мода на крутость. Надо было вести себя как уголовники, чтобы тебя уважали.  Употреблять блатные выражения, рассказывать истории и анекдоты на криминальные темы, агрессия воспринималась как норма. А уязвимость стала отстоем.
 
Римма покрасила челку, купила пакет семечек и стала пытаться научиться курить. Ей сказали, что так можно сбросить вес. И она поверила. Стала замечать, что авторитет не у зубрилок и умников, а у тех, кто дерется, ругается матом, шатается по ночам неизвестно где. Она не заметила, как стала ожесточаться. Вспоминать отца и думать: «Лучше бы его вообще не было, я бы тогда не боялась закончить в канаве».

-  Дочка, почему у тебя столько троек? – мать расстраивалась главным образом потому, что была тут бессильной.

- Мне все надоело.

- Ты же любила учебу.

- Никогда я ее не любила.

- Но ты столько времени тратила…

- А толку-то что?

Мать разводила руками в полном изнеможении. Она так радовалась успехами единственной дочки. А та стала скатываться в эмоциональную пропасть. Ей только осталось наблюдать за этим, не зная, что предпринять. Она надеялась, дочь получит образование. Теперь уже мечтала лишь об одном: «Только бы в техникум поступила – закончит как-нибудь, я ее на завод устрою».

Римма бродила по улицам, разглядывая уверенных в себе нагловатых девиц. Они казались ей неотразимыми. Она перестала стараться, забросила учебу и зациклилась на желании нравиться агрессивным маргиналам. Ходила мрачнее тучи, накинув куртку, с сигаретой во рту и пакетом семечек. Ей удалось сбросить вес. И она заметила, что на нее обращают внимание рабочие из соседнего подъезда. Римма почувствовала себя польщенной. Ровесники на нее не смотрели, старшеклассники – тоже, а работягам лет сорока-пятидесяти она казалась красоткой. Пусть у них пропитые лица, но в их глазах она… Римма не знала, как это сформулировать. Но перед ней забрезжила новая цель.

Кое-как доучившись до восьмого класса, она с удовольствием забросила портфель в шкаф, сдала все учебники. И внутренне ликовала: «Теперь я свободна!» Три месяца летних каникул. Ей было все равно, куда поступать. Считалось, что круто бродить по улицам, опохмеляться и смотреть на всех мрачно и тяжеловесно, как герои бандитских саг.

Римма, выпив, чувствовала себя смелее. Она могла набраться наглости и послать матом первого встречного. Почувствовать себя совершенно иным  существом. Боятся – значит, уважают. Ей нравилось свое отражение в зеркале – с новой помадой, в кожаной куртке, похудевшая. Она приобрела наигранную бодрость, стала строить глазки грузчикам, солдатам, продавцам на рынке. И поняла, что нравится кавказцам. Она не задумывалась, нужна им квартира, прописка или она сама. Ей хотелось почувствовать себя взрослой и сильной. И действительно – они были шустрее, предприимчивее, веселее. Умели пустить пыль в глаза.

- Южные женщины быстрее стареют, вот они и женятся на русских, - услышала она разговор двух соседок на лавочке у подъезда. Достала зеркальце, взглянула на себя, добавила помады. Красить глаза и брови ей не было нужды – и так чернее и гуще трудно сыскать.

Она неимоверно гордилась, когда знакомый армянин сразу же предложил ей поехать с ним  Ереван. Ей казалось – лучшего доказательства любви не сыскать. А он просто так себя вел со всеми подряд. В свои пятнадцать она уже добилась того, что ей чуть ли не сделали предложение. Она сразу же от него забеременела. И, заметив осуждающие взгляды соседок, почувствовала: теперь она круче некуда. Стала не хуже маленькой Веры из фильма.

Не обращая внимания на сетования матери, Римма собрала чемодан и поехала с этим принцем в Армению. Его родня была в обмороке. «Ты где откопал такую?» - спросила мать.  «А что? Молодая, зеленая, глупая и забавная», - ответил отец ее будущего ребенка. Римма даже не обиделась, подслушав этот разговор. Он не сказал ничего о ее внешности, значит, считает красивой. Все прочие уничижительные эпитеты ее не задевали. В этом возрасте больше всего думают о своей привлекательности. Это – больная тема.

На новой родине она заскучала. Даже стала книжки читать – записалась в библиотеке. Говорить ей было не с кем, нравы совсем не такие. Она здесь никому не казалась крутой. А вызывала недоумение. Роды оказались не тяжелыми. Но гражданский муж потерял к ней интерес, а она боялась самой себе признаться, что связалась с ним ради нового статуса – ей хотелось доказать свою ценность. Нужность. Востребованность.

К сыну она была равнодушна, он родился копией отца. Римма не чувствовала свою связь с ребенком, как будто его ей просто дали подержать на руках и скоро кто-нибудь заберет. Все ей здесь чужое. Но отец сына ей не отдаст, и придется еще лет двадцать как минимум изображать жену и мать семейства. В шестнадцать лет кажется, ничего скучней не придумать.

Она села в поезд, сказала, что скоро вернется, и поехала к маме. Смотрела в окно, чувствовала эйфорию: она может заняться собой и нет нужды поддерживать разговоры на бытовую тему и возиться с орущим полдня малышом. Римма взяла с собой пиво. И наслаждалась каждым глотком. Слава богу, молока у нее было мало, кормить не пришлось. И теперь она может вздохнуть свободно. Оказалось, жена и мать – это занудно, а вовсе не круто. Но неприкаянный подросток с наигранной развязностью превратился в женщину с темным прошлым. Прямо-таки роковую.

В поезде она нашла нового кавалера. Оказалось, они живут в одном доме. Римма подумала: это знак судьбы. В шестнадцать лет поменять мужа – это жизнь как в сериале. «Голливудские звезды женятся по сто раз и разводятся», - думала Римма. Ей казалось, жизнь в стране должна измениться. И люди вздохнут.

Свободу это поколение понимало как вседозволенность и нарочитое наплевательство на все запреты. Вызов общественному мнению.

Римма снова стала курить, встречаться каждый вечер с женатым механиком, перестала звонить мужу. Ей хотелось забыть о ребенке.

- Ты что, семью бросить решила? – ужасалась мать.

- Ненадолго. Он ничего не узнает.

Но мать, испугавшись за дочь, сама рассказала Сурену, о том, как здесь живет мать его сына.  Он разъярился. Приехал с ребенком. Римма сначала смутилась, потом перешла в оборону. Ей там тошнотворно скучно, не создана эта бунтарка для роли хранительницы очага. Римма гордилась своей смелостью, она даже послала матом надоевшего ей Сурена. И тот ушел, забрав мальчика.

- Ты что, сдурела? – мать была в шоке.

- Это ты все испортила. Зачем вызвала его сюда? Мне погулять хотелось, потом я бы вернулась. А теперь он мне малыша не отдаст.

- Ты его любишь?

- Не поняла еще.

Мать ее понимала: ей тоже после родов хотелось сбежать на край света. Мужчинам не пришлось пройти через беременность, роддом, они никогда не осознают, что такое – перестройка организма. И желание плюнуть на все и развлечься. Но она быстро опомнилась. А Римма, казалось, даже не поняла, что она стала мамой.

Ей казалось, все это сон – скучный и тошнотворный. Хотелось вернуть ощущение полета, выросших крыльев, когда она летала по улицам и смотрелась в каждое стекло, которое замечала. Простаивала у витрин магазинов, любуясь на свое отражение в зеркале. Сравнивала себя с другими. И грезила о том, как она начнет новую жизнь.

Мать настояла, чтобы она хотя бы в ПТУ поступила. Римма сама понимала, надо хоть что-то закончить. Ей неимоверно льстило, что новый любовник ради нее пренебрегает женой, с которой прожил пятнадцать лет. Он уже давно подумывал о разводе.
- Свадьбу сыграем, когда все оформлю, - Римма внутренне ликовала: она второй раз нашла возможность все изменить. На этот раз официально.

К ноябрю, когда им назначили день свадьбы, она уже успела к нему охладеть. Но даже самой себе в этом не признавалась. Высидела этот день в ресторане со скучающим видом. Думала: неужели семейная жизнь – это такая тоска? Даже книжки о приключениях читать интересней. Муж тоже к ней потерял интерес. Он и женился-то для того, чтобы утереть нос жене, связавшейся с его другом.

Римма, узнав, что снова беременна, разозлилась. И в то же время подумала: может, на этот раз она испытает что-то похожее на материнские чувства. Девочка была на нее не похожа, но угрюмое сердитое личико энергетикой напоминало Римму. И она к ней привязалась. Но уже в тот момент не заметила, как количество выпитого перешло в качество: у нее начальная стадия алкогольной зависимости. Хорошо - на ребенке это не отразилось.

Когда она поняла, что спивается? Римма стала думать только о том, где купить спиртное. Ко всему остальному она интерес потеряла. Муж не замечал этого, потому что и сам любил выпить. Три года спустя он ушел от нее, и ребенка Римма отдала бабушке. Работала она в киоске – больше никуда не брали. И с трудом высиживала рабочий день, спрятав банку пива.

Когда ее одноклассницы, примерные девочки, встретились ей на улице, Римма окаменела.  У них – институт, мечты о будущем, у нее? Два развода, дети, которые ей по сути чужие.  Выпивка. И она насупилась.

- Чем занимаешься? – спросила ее бывшая соседка по парте.

- Замуж вышла.

- А за кого?

Римма задумалась.  «Пусть они учатся лучше, но у меня бурная личная жизнь», - подумала она.

- За мужика, - она рассмеялась. Их лица застыли в недоумении.

И эта шутка стала гулять по городу – Римма вышла замуж за мужика.

- Такое впечатление, что ты о сыне вообще забыла. Как будто и не рожала вовсе.

- Отстань от меня, - огрызалась она.

Ей хотелось бы отойти в сторону и взглянуть на себя, понять, когда она начала катиться по наклонной, и что происходит. Но она была не в состоянии. Думала только о том, как прожить ближайший час. Планы строить ей не хотелось. Боялась.
Неистовое желание самоутвердиться затмило ей разум. Какая-то часть ее сознания напоминала: когда-то она была не хуже этих отличниц, так почему же сейчас оказалась как будто на необитаемом острове, где никто ей не рад. И она проходит мимо людей как призрак, от которого все отшатываются.

И только оказавшись в ванной, где она снова отключилась после очередной выпивки, увидела странный сон: она бредет по пляжу, смотрит на волны и видит отражение дочки и сына. Они смотрят на нее, а она не отворачивается, а улыбается.
Римма проснулась. Ее затрясло. Выпивка уничтожала ее угрызения совести, делала неуязвимой чужим укорам. И она приобретает детскую беззаботность, взлетает вверх и парит над миром.

Так стоит ли ей бросать пить? Ведь тогда придется давать ответы на вопросы, которые она не хотела себе задавать. И остаться наедине с голосом, который до поры до времени звучал в глубине ее существа едва слышно, но ощутимо.
Мать вошла в ванную. Протянула дочери полотенце.

- Ты понимаешь, как мне тяжело? Девчонка не слушается, спрашивает, где мама, а ты…

- Не надо.

Римма закрыла лицо руками. Ее первый муж оказался лучше, чем можно было бы ожидать. Он не настраивал сына против нее, присылал фотографии. Мальчик писал ей, звонил… А она не решалась лишний раз подойти к телефону и изобразить чувства, которых он ждал от нее. Она приезжала в Армению пару раз. Именно то, что сын рос покладистым и наивным, ее убивало. Лучше бы он дерзил, хамил, бегал по улицам и плевал на нее. А равнодушие к такому ангелочку? Она и сама содрогалась от того, как это выглядит со стороны.

Он любил образ мамы, который придумал. Иначе не получалось. И Римма понимала, что не соответствует ему даже на пять процентов. О самоутверждении и поисках нового мужика она не думала. Это казалось прочитанной книгой, не интересным жизненным опытом. Как, впрочем, и дети.

Она пыталась хоть что-то нащупать внутри себя, понять, за что зацепиться как за спасительный круг. Тонуть в спиртном не хотелось. Римма вспомнила, как в детстве боялась оказаться в канаве, с отвращением глядела на теток, которые живут так, а сама…

- Мама, иди сюда, - Римма услышала звонкий требовательный голос дочери и приободрилась. Ей становилось легче, когда кто-то кричал, обвинял, а с кроткими существами она становилась себе противна.

Она накинула халат, вышла в коридор. Дочка трясла ее за руку, жаловалась на подружку. Римма заплакала.

- Мама, ты что?

- Я должна кое-что сделать.

Она, пошатываясь, брела по квартире, собирая бутылки, банки. «Легко решиться на это однажды, но потом снова потянет…» - Римма знала, что ее раскаяния надолго не хватит. Она снова побежит на улицу и будет простаивать около ларька, думая только о том, как снять дрожь в руках и ногах и снова насытиться…

Женский алкоголизм лечится с трудом. Но это не смертный приговор. Попробовать стоит… Римма присела на стул в коридоре. Она уцепилась пальцами за края халата. Хотелось выть в голос. Как ни странно, требовательная интонация дочери помогала ей прийти в себя, почувствовать, как жизнь в ней теплится, не погасла какая-то искра…

Она была способной, на нее смотрели учителя и умилялись. Мама гордилась. Когда-то все это было…

 А теперь – что? Бросить пить кажется подвигом, который ей не по силам. Она даже это не сможет.  «Но ты родила двух здоровых детей, - услышала она вдруг, поняв, что сама говорит это вслух,  - это уже кое-что. Можно хоть их жизнь наладить». Римма потянулась к телефонной трубке. И поняла, что не в состоянии даже номер набрать, который когда-то ей дала собутыльница из соседнего дома. Пьяницы обследуются и лечатся анонимно.

«Завтра попробую, - прошептала она, - а сегодня я высплюсь».