4

- Значит часто вспоминаешь нас? – спросила логопед, с которой мы случайно встретились в коридоре медицинского института, куда пришли с Эдуардом на очередной консилиум.
Моя первая подруга стала уже пожилой приземистой женщиной, ибо прошло пятнадцать лет со дня нашей последней встречи.
- Мне часто снится санаторий по ночам, - призналась я, конечно, узнав в собеседнице своего любимого логопеда. – Его коридоры, палаты, процедурные кабинеты и спортзал со шведской стенкой… Снится, как я прячусь от заведующей у Вас в кабинете…
На консилиум собирался народ: врачи, профессура, академики. Кто-то здоровался с логопедом, кто-то со мной.
- А знаешь, я недавно нашла твои куклы, с которыми ты играла у меня под столом… - ее глаза по прежнему излучали добро.
Но я чувствовала неловкость:
- Я любила приходить к Вам…
- Деточка моя, - логопед искренне смотрела на меня. – Ты стала такой хорошенькой… По тебе и не скажешь, что ты перенесла…
- Спасибо большое, спасибо…
- Только не пойму зачем эти консилиумы? – она показала в зал заседаний, где уже собирался народ. – Это ж как суд… Зачем тебе нужны заключения? Что пытаешься доказать?
Я смущенно пожала плечами. Мне было стыдно признаться, что консилиума требует мать любимого человека, за которого я собралась замуж, требует для того, чтоб врачи и профессора дали письменное заверение, что я смогу родить здоровых детей… Мне было стыдно сказать, что пришла на подобную комиссию уже седьмой раз, потому что никто и ни в чем не может дать гарантию в этой жизни. А тут… Кто знает отразится ли Детский церебральный паралич на наших будущих детях. Пройденные до этого комиссии заверяли: болезнь не генетического уровня, родовая травма и часто бывает люди с более выявленными признаками рожают здоровых.
Вместе с логопедом я зашла в зал заседаний в тот момент, когда ведущий консилиума – уже знакомый седовласый профессор громогласно и возмущенно спросил свою ассистентку:
- Опять Анаис Рун? Сколько можно?... Все ясно и так: пусть выходит замуж и рожает…
- Ну… Нас попросили, - ассистентка старалась говорить тихо. -понимаете… Может коллеги из Австрии и Германии более компетентны.
- Они что Боги?
Ассистентка что-то шептала еще на ухо профессора, она явно заметила меня… у окна Эдуарда и его мать Тому, которая и сейчас наверняка внушала сыну, что девушка, которую он полюбил урод и ничего из нее не может состояться.
- Девчонку жалко, - вновь послышался нарочито громкий голос профессора. – Идет на поводу идиотов, прости Господи… Все равно ничего хорошего из этого не выйдет.
Эдуард наконец подошел ко мне, и я решила закончить разговор с логопедом:
- Спасибо, постараюсь не волноваться…
Вместе с Эдуардом мы прошла к последнему ряду и села на крайние места. Тома – мать Эдуарда и инициатор сего действия сидела с другой стороны того же ряда.
Зал постепенно заполнялся. И перед всем этим народом – людьми с медицинским образованием, мне предстоит демонстрировать свои слабости и изъяны. Господи сколько можно унижаться… не уважать себя… И все во имя любви? Но любовь ли это? И если так, то почему она зависит от мнения каких-то людей, пусть посвятивших себя науке, медицине…
Передо мной консилиум проходило еще несколько человек: мужчина и парень в инвалидных колясках, женщина на костылях, девушка с явными признаками аутизма. Все они пришли на ежегодное подтверждение своей инвалидности, в коей нельзя было сомневаться.
А также невозможно было не сочувствовать их недугу, и я призналась сама себе, как порой неправа, допуская крамольную мысль: «уж лучше бы я осталась инвалидом…». Нет, конечно же нет…
- Пройди пожалуйста по прямой, - первым делом предложили мне, как только я вышла на осмотр.
Началось… - свербило в моих мозгах. - Потом будет прикус зубов, демонстрация дна глазного яблока… Интересно, каждый из них будет подходить, или выборочно… Потом…
- Анаис, ты в порядке? – профессор слегка был озадачен.
- Вполне…
- Но тебя так качнуло, может голова закружилась?
- Немного… - будучи в раздумьях, я не обратила внимания на этот момент. – Иногда так бывает… нога словно проваливается…
- Часто?
- Когда как… Я не подсчитываю…
В зале послышался смешок.
«Конечно посмейтесь, - отозвалось во мне. - Ведь перед Вами клоун, шут... Чего уж там не привыкать».
В первом ряду немецкий гость перешептывался о чем-то со своей помощницей-переводчицей…
А я с закрытыми глазами уверенно пыталась дотронуться указательным пальцем до кончика своего носа. Поочередно… Обеими руками… Левой было легко. Правой - это не получалось. Палец ударяла то по губам, то по щеке… иногда касался носа, но словно резиновый мячик вновь соскальзывал в сторону… утыкался в щеку…
- Покажи-ка, милочка, мне язык, - из гущи рядов ко мне направлялся рыжий врач.
Обхватив мою голову обеими руками, он наклонил ее…
- А теперь прикус…
Сказав залу что-то научное, он попросил меня сесть на стул, поставить ноги под прямым углом… и перед всеми ударил по коленкам маленьким молоточком… Потом еще и еще…
Ноги естественно реагировали, вздрагивая трепетно, словно молоточек ударял об доку фортепьяно. Мне даже показалось он получает кайф от игры на моих коленках.
- Расскажи что тебе дается труднее всего, - наконец спросил врач.
- Да вроде… Не получается писать и что-то делать еще правой рукой… Она не слушается меня… Иногда мешает ощущение себя в легком подпитии… Люди часто принимают меня за пьяную…
- Ну это их проблема… А ты не обращай внимания…
Я виновато улыбалась: зачем я все это рассказываю, пытаюсь чего-то доказать… Кому?... Зачем… Я все равно чужая в мире полноценных людей…
- Ты закончила обычную среднюю школу?
- Да…
- Было трудно учиться?
- Как всем…
- А что после школы?
- Учусь на факультете журналистики и психологии …
- И все хорошо?
- Вполне… Правда иногда… - я хотела подобрать слова, ведь в зале сидели Эдуард со своей матерью. – Мне стыдно признаться, но меня подводит память… Я очень хорошо помню все, что эмоционально трогает меня, но не помню многих прочитанных произведений, героев, которые их населяют.
- А стихи удавалось учить? – послышалось из зала.
- Вполне… Я неплохо читала их наизусть…
- Может виной твоя невнимательность? – рыжий врач улыбнулся.
- Может…
- В свое время профессор Владимирова, работающая в детском  неврологическом санатории, защищала диссертацию на примере данной больной, - вдруг начал вещать седовласый профессор – ведущий консилиума. – Результаты инцефалограмм Анаис ее удивляли в хорошем смысле слова. Девочка не отставала в развитии от своих сверстников, не имела отклонений за исключением психомоторного и речевого развития… В нынешнем году мы уже не первый раз встречаемся с пациенткой, но родственникам хотелось бы знать мнение наших иностранных специалистов.
По натуре я ершистая, но мне удавалось сдерживать себя, чтоб не огрызнуться «Каким родственникам?»… Я боролась сама с собой, со своей душой, которая трепыхалась, словно забившийся мотылек в банке.
Из первого ряда поднялся немецкий гость. Дружелюбно улыбаясь, он подошел ко мне, потрогал за плечо, потом вытянул к себе мои руки, стал разглядывать ладошки и тыльную сторону.
- Good girl! – почему-то несколько раз сказал он по английский.
- Хорошая девочка! – перевела переводчица.
Я слегка смущалась и конечно не поняла, что просит немец.
- Покажи пожалуйста прикус зубов, - подсказала переводчица.
Вновь натяжно растянув свои губы, я показала прикус, потом язык… глазное дно немец рассматривал очень тщательно, но по всей видимости ничего не увидел. Вновь попросил вытянуть руки вперед и закрыть глаза… Руки слегка вибрировали. Я и сама чувствовала это… Когда немец попросил встать, сомкнув ноги и рассматривал их то спереди, то сзади, я пошутила «Я кривоногая», и зал усмехнулся. Но переводчица тут же перевела фразу немца:
- Да есть немножко… - а от себя добавила, - не кривизна, а вывернутость ступни…
- Да где? – я была убеждена, что с этим у меня проблем нет, и, наклонив голову,  разглядывала свои пятки.
- Тебе мама рассказывала причину паралича? – перевела переводчица очередной вопрос немца.
- Да… На втором месяце беременности у нее лопнула киста, была операция под общим наркозам и ей предложили сделать аборт, на что она ответила: «Не за что…»
- Молодец, - послышалось из зала, который и так не безмолвствовал легким шепотом.
Затем меня вновь попросили сесть на стул и стали измерять длину ног в надежде отыскать разницу.
- Заключение профессор даст в письменной форме, - перевела недолгую речь немца его помощница. – Только поначалу он хотел бы взглянуть на результаты аппаратных исследований за последний год…
Не дожидаясь пока его переведут, немец подошел к ведущему консилиума, раскрыл карту медицинских осмотров, и присев тут же на стул, принялся внимательно изучать, изредка отрываясь и, поглядывая на меня, комментировал свое убеждение.
- Профессор Шрайбен не видит патологии, - переводила помощница…
В душе у меня отлегло и дальше я не шибко старалась понять суть сказанного. Помню только, как по окончанию всего действия ко мне подошел знакомый профессор, доверительно взял за плечо и, отойдя вместе в сторону, сказал:
- Ты умничка, конечно… Мужественная, терпеливая… Но ради вашей любви ты должна расстаться с ним. У вас нет будущего, его мать не хочет этого брака…