Человек последнего круга 6

6




Кто меня будит? А-а, старый знакомый, он же знакомый Бортникова.
— Привет. Что случилось?
— На допрос.
— Эх-хе-хе, вздремнуть бы еще часок.
— Там отоспишься, — тычет пальцем в потолок. — Шура спрашивает, не нужно ли чего? Кстати, ты почему не съел колбасу? Хочешь, чтобы меня вместе с тобой расстреляли?
— Прости подлеца, я как-то по растерянности не подумал. Ты ее убери совсем. Я есть не хочу. Можешь и суп не носить. Мне не надо.


О, какие у него стали глаза! Но с вопросами не пристает, молодец. Интересно, за кого он меня принимает? Эх, надо идти на допрос. Прямо как на работу...




Сегодня штатский один. Предстоит важный разговор?


— Присаживайтесь, Щербинин.


Конечно присяду, не стоять же.


— А ведь мы с вами встречались, Щербинин.
— Что-то не припоминаю.
— У вас плохая память?
— Меня столько били по голове, что я не ручаюсь за свою память.
— А я вам напомню. Мы встречались у Небольсина Валерия Константиновича дома. Перед самым отъездом Валерия Константиновича на стажировку в Италию. Вы тогда с Плуталовым пришли. Водку пили.
— Я один, что ли, пил?
— Все пили, все. Песни пели. Песни ваши помню. Особенно "...А я им отвечаю: — Мужики, у нас в стране Бургундское не пьют..." Или вот эту: "...Я разложил ложки-вилки, красный галстук нацепил, самогоночки в графинчик из канистрочки налил..." Хорошие песни, веселые. Не вспомнили меня?


Я тебя вспомнил, Цыля Фишман. Ты сидел у окна, в углу, рядом с холодильником. Ты так заискивал перед Небольсиным, ты так лебезил под его взглядом, что походил на слизняка.


— Нет, я вас не помню.
— Жаль. Хорошие были времена. Вы не знаете, у кого-нибудь остались ваши записи?
— Не знаю. По-моему, нет.
— Жаль.
— С чего бы это?
— Я хотел пополнить свою коллекцию. Вы ведь понимаете, может так случиться, что вас в скором времени не станет. А, так сказать, культурное наследие — оно живет независимо от своего создателя. Кстати, я вам еще не говорил, вы приговорены к смертной казни. Вас расстреляют. Вас расстреляют публично. Как-никак, на вашем счету девять человек.


Нет, не расстреляешь ты меня. Я знаю свою смерть.


— Щербинин, вы меня не слушаете?
— Да так, задумался.
— Мне сказали, что вы объявили голодовку.
— Я просто не хочу есть.
— И не находите это странным?
— Нет. Куда вы клоните?
— Ну если, Щербинин Юрий Борисович, для вас не есть в течение пяти дней в порядке вещей, то меня это... — Швыряет на стол сборник моих рассказов. — И это, и еще кое-что за вами числится... Сейчас под нашим контролем вся Западная Сибирь. Наши части продвигаются к Уралу. Там, правда, свою республику затеяли, но не сегодня завтра Екатеринбург и Челябинск падут. Если вы согласитесь быть посредником, вам многое спишут. Вы меня понимаете? Сейчас идут военные действия, гибнет много людей, так что ваших девятерых могут и не заметить.
— Какое посредничество вы мне предлагаете? В чем?
— Между ними и нами.
— Кто такие вы — я знаю. А кого вы еще имеете в виду — не пойму.
— Пришельцев. Инопланетян.
— Что-о?! Какие пришельцы?
— Бросьте разыгрывать дурачка.
— Я не разыгрываю.
— Позвольте вам не поверить. Но к этому вопросу мы еще вернемся несколько позже. Меня вот что интересует: вы же были членом партии, секретарем парторганизации. Почему вышли?
— Меня об этом спрашивали на первом допросе. Только они компартию теперь называют стальным потоком, движением...
— Почему вы ненавидите коммунизм?


Надоели вы мне хуже горькой редьки!
— Я должен отвечать еще раз?
— Я на первом допросе не присутствовал.
— Отвечаю. Как можно ненавидеть религию? С религией даже соглашаться нельзя, религию только исповедуют или не исповедуют. Я не исповедую коммунистическую веру.
— Почему?
— А почему я должен верить в то, во что не верю? Знаете, в физике есть разные взаимодействия — сильные, слабые, электромагнитные, еще там какие-то, я не специалист. И в философии наблюдается нечто похожее — марксизм, фрейдизм, ницшеанство, даосизм и... Ну, сколько на Земле философских школ? Я специально не считал. Но в физике — мы имеем дело с отдельными частными проявлениями одного целого, не зря физики бьются над общей теорией поля. А если и в философии... должна быть своя "единая теория поля"?
— Да, но всеобщее благо, счастье народа?
— Вы меня можете сейчас же, здесь же расстрелять, но я не понимаю, что это за благо такое, ради которого надо уничтожить полстраны? Что это за счастье такое? За чей счет? Как тут быть с моралью? Или мораль ваша партия отменила как ненужную составляющую культуры? Ваша партия вообще с культурой в странных взаимоотношениях находится — взрывает, гноит, запрещает. Или это потому, что Ленин кроме культуры производства других аспектов культуры не видел?
— Что вы такое говорите? Наша партия очень заботилась о культуре народа. Управления культуры даже перестроечники-демократы не стали закрывать...
— Подождите. Вы хоть понимаете, что говорите? Ну как можно управлять культурой? Как? Вам никогда не приходила мысль, что культура развивается по законам очень близким к естественным, что это своего рода естественный природный процесс? Почему прекрасное создают единицы? А создав, не могут вразумительно объяснить, как у них это получилось.
— Но позвольте, а Бах?


Да, логика у нашего разговора — от инопланетян к коммунизму и до Баха.
— Что Бах?
— Сколько прекрасных произведений Бахом написано по... приказу, из меркантильных соображений, в силу служебных обязанностей?
— Правильно. Человеку же надо что-то есть. А вы слышали, что он играл для души? Я не слышал, и вы не слышали. В этом-то и трагедия. Хотя мне думается, что заказы в то время носили несколько иной характер, нежели заказы на песни о БАМе, или кантаты на цитаты из программных материалов. Создали, понимаешь ли, новую религию...
— Хорошо. Бах — ладно. А Моцарт?
— И что Моцарт?
— Он же тоже на заказ писал. Я люблю его музыку.
— И что же? Я не могу вам запретить любить музыку Моцарта. А ваша партия могла бы запретить, и запрещала. А я не люблю музыку Моцарта, а ваша партия заставляла бы меня... Ощущаете разницу?
— А инопланетяне?
— Дались вам инопланетяне. Я не понимаю ваших намеков. Почему вы, убежденный коммунист, так их боитесь? Я вот сейчас гляжу на вас и думаю, а ведь их боятся все коммунисты. А иначе как объяснить тот факт, что запрет на информацию об НЛО сняли только весной 1989 года? В чем причина страха? Или есть грешки за душой и придется отвечать? Я не прав?
— Значит, некая сила все-таки есть?
— Пытаетесь поймать меня? Так я же в свете предположения...
— Все-таки, мы вас расстреляем.
— Да не боюсь я ни вас, ни вашего расстрела. Под пытками я, как человек слабый, наговорю вам что угодно, но потом обязательно подумаю "А все-таки она вертится".


Молчит гад, прямо в душу смотрит. Так он же меня купил! Классный ход! Гениальный! Молодец фээсбэшник или кто ты там теперь!.. Молодец! Так мне и надо!


— Щербинин-Щербинин, теперь вы не отвертитесь. Понимаете? И мне глубоко плевать на то, что вы сейчас будете молоть в свое оправдание. Мне нужен контакт. Ясно вам? Контакт с инопланетянами. И вы мне этот контакт обеспечите. И не надо делать удивленные глаза, виртуоз гусиного пера. Если не обеспечите мне контакт, я вас убью лично. Я найду вашу жену и детей, и убью их на ваших глазах, а потом убью вас! Что вы молчите? Ах да! На смерть вам наплевать. Но вы же знаете, что мы все равно найдем способ...


Я молчу потому, что наблюдаю за твоим бешенством, товарищ коммунист. Эвон тя как распоперло, эвон тя как раскарамбураздило!.. Детьми вздумал пугать, тварь! Это ты зря сделал, потому как устрою я тебе контакт, не обрадуешься. Мне-то терять нечего, что меня ждет — я знаю. Я тебе устрою контакт и обеспечу...
— Зачем вам контакт?
— Я хочу с ними поговорить.


Он, наверное, думает, что я поведу его куда-нибудь за город, в лес, в потайное место. Там откапаю из-под куста рацию, свяжусь с НИМИ, и прилетит летающая тарелка. Кастрюля летающая к нему прилетит, или разводяга в лоб!..
— Вы думаете, у вас это получится? ОНИ захотят с вами разговаривать?
— Но ведь с вами они вступили в контакт!
— Но ведь с вами ОНИ в контакт не вступают. Значит, ИМ этого не надо.
— Почему?
— Ответ очевиден.


Побледнел, но держится.
— Может быть, вы, Щербинин, и правы. Мне плевать. Пусть они не считают нужным вступать со мной в контакт. Заставим. Мне поможете вы. Ведь вы хотите жить, не так ли?


Что тебе сказать, говно на палочке? Я же понимаю, куда ты клонишь, зачем тебе контакт. Это сейчас ты от лица партии выступаешь, а в душе ждешь, лишь бы поскорее с инопланетянами встретиться. Тебе бы только встретиться, думаешь ты, а там ты знаешь как поступать. Ты обвинишь всех в полной неспособности что-либо делать, и свою партию обгадишь с головы до ног, и что конкретно обгадить — тебе прекрасно известно, и фактов у тебя предостаточно. Обгадишь ты всех: и друзей, и врагов, а себе будешь просить полномочий, полномочий не простых, а чрезвычайных, диктаторских полномочий... А ведь от тебя, голубчик, любой подлости ждать можно, ты ведь ни перед чем не остановишься. Я знаю, что ты сделаешь. Спецпод вырежет пару небольших деревенек в глухомани лесной, и будет заявлено, что это сделали инопланетяне. Свидетелей подготовят, фотоснимков намонтируют с зависшими над трупами НЛО...
— Какое у вас звание?
— Капитан. Зачем вам это?
— Капитан, никогда ты не будешь майором.
— Хотите, Щербинин, я вас застрелю здесь, сейчас, при попытке к бегству?


Ну, лоб мне еще продави своим пистолетом. Выстрелит, не выстрелит? Плевать. Отчего его лицо так вытянулось? За моей спиной что-то происходит? Не побледнел, позеленел даже. Обернуться, не обернуться? А вдруг это уловка? Я обернусь, а он мне пулю в затылок? Нет, что-то не похоже. Черт! Была не была. Вот те нате!!! Значит, это все правда?! Значит, Комиссия действительно существует? Двое. Когда они вошли? Лица не могу разглядеть, все плывет перед глазами... В черном до пола... Действительно, белый круг и буквы "ЧК"... Почему они молчат? Стоят и молчат. Никак не могу разглядеть лица, словно изображение не в фокусе. Или просто у меня переутомились глаза? Такое ощущение, будто долго смотрел на лампочку... Где они? Куда подевались? Успели уйти, пока я тут жмурился?.. Четко и ясно вижу: вечер, над домами висят три корабля, и даже не корабли это, а какие-то конструкции, выполняющие роль трансляционных установок или передатчиков. Все люди стоят в оцепенении и вдруг, ожив по единому сигналу, двинулись в одном направлении...


— Щербинин! Это переходит всякие границы! Я перед вами тут распинаюсь, а вы меня просто не замечаете. Вы где сейчас находитесь?
— Не кричите, я слышу. Я просто кое-что видел. Мне сейчас показали место контакта и трансляторы.
— Какие трансляторы?
— Огромные. Они висели над городом.
— Когда это произойдет?
— Точно не знаю. По-моему, сегодня вечером.
— Место, где это произойдет, запомнили?
— Да.
— Хорошо запомнили?
— Да.
— Назовите, где это...
— Сейчас, сориентируюсь... Я видел это из точки в районе перекрестка улиц Титова и 40 лет Октября, где-то там...
— Хорошо, очень хорошо. Вот мы и проверим, какой вы у нас контактер. Сейчас вас отведут в камеру, а вечером... Ловко вы себе организовали выход в город, ничего не скажешь. А вы, Щербинин, оказывается, хороший интриган.
— Да, я знаю. Но кто это ценит...
— Щербинин!..


Похоже, мой капитан раздумал меня расстреливать.


— Щербинин!.. Охрана!.. Уведите его! Быстрее, сволочи!