Уруру

Везде есть Уруру. Если вы не слышали, это еще не значит, что нет. Во дворе, на улице, в подъезде. Ну, может быть, вы живете в лесу – тогда, конечно, здесь нет Уруру. А так – можно проверить, выйти и крикнуть.
- Уруру!
В лесу может попросту не быть людей.
Если поле – то оно желтеет до горизонта, и вы можете придумать Уруру. Идти вот так и кричать:
-Уруру!
А никто не слышит.
А колоски сорняка словно бы кивают, шатаются. Простор бесконечен.
Люди как тела небесные. Но траектории быстрее и очевиднее. Это по орбите какой-нибудь Плутон тащится что паровоз. Но это иллюзия времени. На деле, глаз со стороны видит, что планета эта гоняет как гоночная машина. Один круг, два, три, сто, миллиард. Внутри молекул все так же. Есть ли там жизнь? И люди так же идут по заданным маршрутами – но здесь устройство сложнее, и книга жизни по своей сути не открыта. Нет тут ни Ломоносова, ни… не знаю кого. Какого-нибудь Теслы или Лебедева. Кто б нам открыл ее? Физик, химик, Хокинг может? Наверное, не родился такой человек, если и родится, то с крыши упадет кирпичи и зашибет его – чтоб порядок не нарушал. Хорошо же, когда все определено. Спокойно, четко, алгоритмично, академично. Все поезда расставлены, и фишки расставлены, и судьбы расставлены, и цари назначены, и нет самоназначенных.
Птицы сидят по заборам, комментируя отражения в глазах.
Водка.
Водка. Начало – 18 литров. Водка. Приквел – неделю назад я был на питейном празднике, народ ходил в водкой и шариками, кругом водили ослов, чтобы с ними сфотографироваться, водили коней, в ванной сидел крокодил – ему в рот совали руки, и он не кусался, потом, потом… Потом, был человек со змеей. Он попросил налить ему:
- Братан, не нальешь.
-А змея будет?
-Нет, - он засмеялся.
- А как тебя зовут?
- Сека.
- Сека?
-Да. А знакомые зовут меня Уруру.
-Я про тебя слышал.
- Про меня все слышали. Это потому, что кругом очень много разных Уруру, люди думают, что я – именно тот. Но может и не тот. Слышал про Адидаса?
-Да.
-Но это другой Адидас. Адидас – это мой друг. Он уехал в Испанию, но он вернулся. И теперь он работает грузчиком.
-Стоило ли возвращаться?
-У грузчиков кругом – разная судьба.
-Это точно.
-А ты какого Адидас знаешь?
-Я знаю двух Адидасов.
- А Водку знаешь?
-Да. Юра Водка.
-И я знаю Юру Водку. Это который с косичкой?
-Нет, тот умер.
- Тогда нет, не тот.
Мы присели на фонтан. Я налил. Мы выпили.
-А я знаю другого Уруру, - сказал я.
- Ну да. Еще есть Уруру с Маслозавода. И есть Уруру на Депо. А был старый Уруру, тот помер.
- Что за старый?
-Да их было несколько. Я их не знаю. Но у того была змея. Такая же. А чо за водка?
-Я – мастер водки.
-Сам делаешь?
-Да.
-Класс. Научи.
- Это кальвадос-75. От градуса начала. Но надо первые сто грамм согнать, они не пригодны для приема. Нет, если очень сильно хочешь, то пойдет. Тоже ничего. Но. Всегда есть но. Но – это когда гонишь коней и кричишь им – но! Но – это и однако.
- И выпьем за но.
-Но.
Змея улыбнулась.
- Меня раньше звали Князь, - сказал Уруру, - потому что у меня фамилия Носков. В детстве мы кидались носками. Делали мячики и бросались.
- Все в детстве бросались носками.
-Нет. Не все. А потом, у меня был медведь. Я его водил на субботы, чтобы люди с ним на улице фотографировались. Потом он стал старый и умер.
- Похоронил?
-Да.
-Сам хоронил?
-Да. Нашел место в лесу. Поставил там обелиск.
-Написал, что медведь?
-Нет. А то увидят, сломают. Там он лежит. Да давно уже.
- А змея лучше?
- Ну к ней привыкнуть надо.
Тут его позвали.
-Уруру, здоров!
-Здоров. Слышь, ну давай еще по разу, а?
-Да давай.
Бутылку лучше брать с собой побольше. Ну хотя бы 0.7. Если водка градусов 70, то все прекрасно. Остается купить пива, чипсов и радоваться.
-Чо, пошел?
-Да, братан.
-Ну давай, пока, Уруру.
-Пока.

Приквел закончился. Закончился и сиквел. Будни я ненавижу, но надо стремиться делать из них выходные. Есть много правил вне правил – чтобы не судить по шаблону. Например, в одной области знаний могут превалировать умные, а в другой – дураки.
Exceptionally fools.
Например…. Дураков нет, когда надо восходить. Восходишь ментально. Восходишь сугубо. Горы. Горы – суть треугольник. Поэтому и водка треугольная. В литературе дурни разводятся как комары в тех странах, где невозможно делать карьеру. Тогда, мучаясь от зова белков и белок, индивиды начинают строчить – на гора выдаются мегатонны ровной, нечищеной, мягкой и невкусной ватки.
Водка. Середина. Из 18 литров мы получим литров 6. Это хорошо. Таинственный краник отпускает на волю капельки. Я сочиняю рассказ ни о чем. Это – период внутристагнационного бега, полость и сфера, закрытая от эфирных масел солнца, приближение субботы и водочных чудес.
Йес.
Что касается поэзии, то это – еще более засоренная почва, и вырабатываемый Exceptionally fools вещество еще хуже, еще ужасней. И есть царь, это – смесь царя зверей и царя чертей. Но без человека. Поэтому, чуя медок плети, поэты лижут асфальт. Они готов содрать язык. Но царь, царь… Он съест. Наслаждение болью.

Водка. 3-я часть. Первые 3 литра.
-Алло.
-Алло.
-Это я.
-Да.
-Не узнал.
-Узнал
-Водка уже есть?
-Да.
-Хорошо.
-А ты знаешь Уруру?
-Что-то слышал.
- Ну вот тот, вот тот.
-Нет, я знаю, есть много Уруру. Я вспомнил – на дворе был 1980-й год. Мы прыгали на тарзанке в реку. Само по себе, тарзанка. Остальное до лампочки. Время от времени кто-то попадал головой в ил и торчал, все говорили, что это упал Ил-2. Иногда он сам не выбирался. Приходилось тащить за ноги. Камыши качались и волновались, очень странно – вообще, в наше время уже нет таких камышей, это невозможно. Камыши – часть души. Например, ты посмотрел фильм про белогвардейцев и решил повторить. Сам по себе такой повтор – это есть выступление. Это перформанс. Ты взял камышину и попытался подышать. Оказалось, что это невозможно. А еще – плотва, которая щекочет нос. Ты пытаешься дышать, дышать, а она хочет заглянуть в глаза. Тайное счастье. И вот, когда ты разгоняешься, тарзанка наматывает полукруг, поодаль взрывается воздух, кто-то кричит истошно – Уруру, ты где?
- Так это тот самый Уруру?
-Ну да.
-А какой именно?
-А какая фиг разница.
-Водка есть?
-Есть.
-Я приду.

Так вот, система 18 – 6 +1 закончилась. 1 – это последние фракции. Раньше, при СССРах, последние фракции разливали в бутылку «евро», чтобы было чем платить работягам на дачах. Сейчас это не деньги. Рассказ не про это. Да это и не рассказ. Человек должен либо прожить и выполнить биологическую задачу, либо узнать смысл земли. Последних не то, что нет, есть некие претенденты – раньше были, во всяком случае, сейчас как будто уже оцифровался, отгофрировался земной шар – но никто так и не думает, что он внезапно смертен, так и живется – бабки, бабки, а бабок нет – мучение, кто-то виноват, кто-то мешал, где же ты счастье и все такое. Потом – камни. Сначала свежие. Потом средние. Потом имена стираются. Наступает большое Никогда, хотя – локальное с точки зрения земли, как Pale Blue Dot.
Да фиг с ним, что ты просидел в бочке. Круто же. Столько веков назад сидел ты в бочке, до сих пор твой образ кого-то будоражит.
Я вышел за хлебом и услышал в магазине:
-Привет, Уруру.
-Привет.
Я огляделся. Нет, я никого не знал. Помидоры на прилавке напоминали начало осеннего бильярда в природе, тут же лежали гимнастически-скрученные корни имбиря, а рядом – разноцветные перцы – словно эстрадные певцы. А еще – синеющий, словно мечта, виноград, а яблоки – планеты-гиганты. Юпитеры. Китайские груши – лампочки для еды. Дыни – тоже планеты, покрытые тайными рисунками на коре своей.
- Мне только хлеба, - сказал Уруру.
Да, это был какой-то другой Уруру. Один из многих. Взяв свой хлеб, он направился к выходу, а потом вышел, и так хотелось выскочить на улицу и во все горло заорать:
-Уруру!
Я понял, что мне слабо.
Это – очень уже осенняя стадия человека, когда ему слабо.
Ну и ладно. Пусть будет осень. Что в ней плохого? Нет, конечно, сверхновых на небе, нет новых, нет пульсаров, нет нашествия варваров и демонов – но вино именно осенью созревает, и это тоже имеет смысл.
Я купил хлеба и коржиков.
Стадия 18 = 6 +1, это хорошо.