Валяха

Боченин Олег Александрович



В А Л Я Х А






Развитие может идти только в свою противоположную сторону. Мы развиваемся от полной несвободы к полной свободе, что-то теряя при этом.  Насколько наши предки были зависимы от природы, от религии, от недостатка знаний и опыта? Были ли они жертвами обстоятельств или хозяевами своей судьбы?




16+




ДЛЯ УДОБСТВА ЧТЕНИЯ РЕКОМЕНДУЮ СКОПИРОВАТЬ СЛОВАРЬ В КОНЦЕ РОМАНА В БЛОКНОТ ИЛИ ОТДЕЛЬНОЕ ОКНО!

© Боченин О.А., 2013-2015




В А Л Я Х А

Исторический роман


От автора.

Читатель, мы отправляемся в путешествие по времени в далёкое прошлое предков коренных жителей современного Приморья и Приамурья, сумевших создать удивительную цивилизацию охотников и собирателей. Были времена, когда пратунгусы и палеоазиаты опережали в своём развитии все народы мира. Это была совершенная цивилизация, достижения которой до сих пор используются жителями Дальнего Востока. Этот суровый край был освоен людьми мужественными, упорными, любознательными и доброжелательными. Они достигли совершенства в обработке камня, кости, дерева и только отсутствие металлов в их охотничьих угодьях не позволило им конкурировать с другими народами.
Эта цивилизация не умерла. Она ещё сохраняется, но подвергается мощному культурному давлению со стороны русской цивилизации. Что будет, если эта культура исчезнет? Будет жалко... Не уверен, что этому можно противостоять, но помнить о великой охотничьей цивилизации и сохранять её культурное наследие - это долг любого человека, невзирая на национальность и цивилизованность, а тем более на размер кошелька.
Все мы вышли из цивилизации охотников, а русские позже многих других народов Европы. Рассказывая о древних жителях Приморья, я рассказываю и об охотничьей цивилизации в целом, так как многие её черты свойственны всем народам на начальном этапе развития этносов.
Культура - это язык. Невозможно все описать русским языком. Слово - это понятие и в русском языке нет многих понятий, которые есть в языке тунгусов или потомков палеоазиатов, осевших по берегам Охотского моря. Язык много говорит о ментальности народа. Например, в тунгусском языке и "девушка", и "красавица" обозначаются одним понятием - "паталан". Есть два понятия для "голоса". Читателю придётся сталкиваться со словами чужого языка, но этот язык есть непременная часть повествования, часть культуры и часть истории. Как по-русски назвать македонскую "фалангу"? Или "сарису"? Или "демократию" и "олигархию"? Русский язык принимает те понятия, которые его носители сами не устанавливали. Так было и так будет. Мир разнообразен.
В древней истории Приморья существует много белых пятен. Этот роман не является научной работой по археологии и Древней истории. Роман - это сказка для взрослых. Я расскажу вам сказку.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.


«Вечером один из вождей сказал:
— Все, кто ложатся головой назад, остаются на месте, а все, кто ложатся головой вперёд, идут на войну.
Все, кто не хотел [дальше идти], легли головой назад.
Утром все, кто встал, отправились на войну со своими вождями и погибли. Мало их было. Храбро сражались воины. А враг так испугался, что решил, что с чертями воевал. Больше никто не ходил тот народ воевать, так испугались. А [другие] остались и спали, не заметили, как они ушли. Все, кто лежал головой назад, остались на месте. Все они пошли назад. Каждый сам по себе в хорошем краю начал жить. И назвались они багзе. От тех багзе пошли удэге. Больше не было у удэге вождей».
Из сказаний удэге.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.


- Чтоб ты сдох! – Луку в сердцах бросил в огонь свой инау, который вырезал весь прошлый вечер.
- Что? – приподнялась с ложа Килдэн.
- Спи! – махнул рукой Луку. – Ругаюсь я.
Девушка забралась под меховое одеяло-полту с головой и уснула так же быстро, как и проснулась.
Луку вздохнул: "Вещий сон, однако. Поутру всегда вещие сны приходят..." Он подбросил в огонь ветку, затем бросил туда шишку можжевельника, чтобы благовонием взбодрить своё сердце. Прошли годы, но не прошла злоба на нынешнего Большого йани, Хранителя Священной Рощи, Мерке.
Луку обладал густой шевелюрой, которая всегда стояла дыбом на затылке из-за трёх макушек. Такой он и родился, - с гребнем. Так его и прозвали – луку, лохматый. У древних людей было имя и прозвище. Имя имело сакральный смысл и не раскрывалось никому. Его использовали при совершении магических обрядов.
Пожилой мужчина был измождён голодом, но широкая кость указывала на его мощное телосложение и недюжинную силу. Луку отличался от сородичей не только хохолком, но и особым колючим взглядом, которого страшились все. Сородичи также боялись и его острого языка.
Как и большинство мапа-хусэ, Луку имел узкое лицо с глубоко посаженными глазами, тонкий нос с узкими ноздрями и узкие губы полоской. Его светлая кожа с возрастом потемнела, синие глаза цвета неба потускнели, русые волосы побелели. Но и в свои сорок с небольшим годов он оставался красивым мужчиной.
В юности он любил одну девушку, но её душу похитили злые духи-огдзо. Большой йани не смог помочь красавице Нэгден. После этого Луку и решил стать йани, чтобы бороться с огдзо. Он научился их видеть и побеждать их, но были духи и посильнее Луку. В молодости он семьёй так и не обзавёлся, а потом уже и не смог жениться, потому что у мапа-хусэ был запрет на браки между представителями разных поколений, а вдов из его поколения у мафа долго не было. Вплоть до пожара. После засухи, пожара и вызванного им голода, и самих вдов не стало.
Луку поднялся и вышел из пещеры. Было ещё темно. Он взглянул на восход, в сторону Священной Рощи  и её Хозяина Мерке:
- Что б ты сдох!
Йани топнул ногой и вернулся к очагу. Он дежурил по ночам, давая возможность молодым мафа сохранить свои силы, которых день ото дня становилось все меньше.
К семье покойного Хатан-хахи, младшего брата Луку, в начале зимы присоединилась семья Дигды, двоюродного брата йани. В пещере Луку было тесно, а теперь стало просторно. Умерли один за другим все, кроме братьев Сахарилы и Таргона, племянников Луку, да девушек-близнецов, дочек Дигды. Где другие мафа и нанги Луку не знал. Пропали, как в воду канули.
В небольшой пещере, - десять шагов на десять, - было все, как в обычных дё мапа-хусэ: очаг у входа, каханы по краям жилища, мало, тора. Адо спали на кахане на женской половине жилища, которой до этой зимы в пещере не было. Луку вспомнил о своей любви. Его Нэгден, свет его очей, могла воплотиться в Килдэн или Колдон. Он подошёл к девушкам и стал вглядываться в их исхудавшие лица, пытаясь различить в них черты своей любимой.
- "Нет, не похожи..." - йани покачал головой.
И не должны были быть похожи. Не одна, ведь, Нэгден умерла за прошедшие годы, а у перевоплощения, в представлении мапа-хусэ, не было чётких правил. В близнецов могли воплотиться и другие женщины.
- Бедняжки, - Луку поправил полту, прикрывавшую девушек.
Он вернулся к очагу и своим нехорошим мыслям. Йани мог разгадывать сны и сон его извещал о скорой смерти Мерке. Если бы такое произошло, то осенью на Ярмарке мапа-хусэ должны были бы избрать нового Большого йани. Традиционно, Хранителя избирали из фратрии Медведя, семей группы мафа или нанги. В хорошие времена Луку бы и не переживал, но времена были отвратительные! Из живых членов фратрии остались он, братья, близнецы, да ещё брат девушек Алисо с женой Соликой, - помощник Мерке.
Адинаи из фратрии Хозяина Рыб  давно уже проявляли недовольство тем, что другие йани к управлению Рощей не допускались. Дабдихан, йани адинаев, говорил об этом открыто. Другие йани молчали, но кто знал, что у них было на сердце? Луку мог и не дожить до осени. Он это понимал. Понимал и то, что Алисо не в состоянии поддерживать отношения с духом-хозяином медведей Биату. Это грозило катастрофой. Огненная Дева воевала не только с Тугдэ, духом дождя, но и со всеми другими духами-хозяевами. Биату мог покинуть эти земли, спасаясь от  Девы, и тогда мапа-хусэ остались бы без своего духа-охранителя. Этого допустить было нельзя.
- "Надо идти!" - решил Луку.
Он подошёл к кахану, на котором спали братья, и достал из-под него горшок с провизией. Горшок был полон. В нем хранились жёлуди и немного орехов лещины.
- "Треть возьму", - решил йани.
Он набрал полную горсть припасов, потом вздохнул и высыпал пищу обратно в горшок. Луку не мог отобрать пищу у голодающих детей...

Йани подбросил в огонь ветку, накинул на плечи меховой плащ, взял далиан и решительным шагом покинул пещеру. Луку, прежде всего, был йани - посредником между духами и людьми. Не о плотском ему следовало заботиться, а о духовном. Потеря общения с тотемом грозила бедами всем мапа-хусэ. Луку никого из нынешних йани не считал сильными настолько, чтобы говорить с Биату. Никого, кроме себя.
Мерке отдали место Хранителя в обход Луку. Это было несправедливо и обида на родичей всю жизнь разъедала его сердце. Пришло время Луку. Но сначала, нужно было найти пищу для дальнего похода. Огненная Дева сожгла все Межгорье. Луку предстояло идти по пустыне, в которой ничего кроме воды в ручьях и ключах не было.

Дул ветер с юга или полудня, как говорили в старину. Луку посмотрел вверх: небо искрилось звёздами. Он посмотрел на восток: за дальними горами чистым алым цветом неба  давало знать о своём скором приходе солнце. Луку посмотрел на запад: луна отливала жёлтым цветом, таким же ярким, как цвет одуванчика. «Хорошо!» - обрадовался Луку. – «Очень хорошо! День будет тёплым»
Он спустился к реке Эйке Они по склону горы, в которой была его пещера-келья. К тому времени, когда он вышел на берег, солнце своим краешком показалось из-за гор и осветило долину. За прошедшую ночь что-то изменилось. Луку стал приглядываться и заметил, как осели сугробы и на ледяной поверхности реки образовались этакие зеркала, заблестевшие на солнце. Это означало, что береговая кромка льда скоро растает и появится возможность добывать раковины. Хоть какая-то, да еда. Но не это привлекало йани. Он знал,  что подо льдом можно найти задохнувшуюся зимой рыбу. Зима была лютой, и лёд во многих местах неглубокой Эйке Они пробрал тело реки до дна, лишив речных обитателей воздуха.
Он отошёл от берега на несколько шагов и стал разгребать осевший ноздреватый сугроб, помогая себе ножом. Подо льдом мелькнуло нечто жёлтое. Луку стал долбить лунку над этим жёлтым пятном. Вскоре он вырубил изо льда приличных размеров сазана.
- Хон-го-го! – выкрикнул в небеса клич радости Луку. – Спасибо, Дух реки!


Когда Луку вернулся, молодые люди уже не спали. Таргон и Сахарила сидели напротив друг друга и, сложив руки на груди, показывали всем своим видом ярость, едва сдерживаемую. Близнецы прижались друг к дружке и со страхом смотрели на братьев. Из-под одеял торчали только их узкие лица с огромными миндалевидными глазами, обрамленными длинными чёрными ресницами и пухлыми, обесцветившимися от голода губками-бантиками.
Таргон, «жирный», получил своё имя за непомерную для новорождённого массу. Он и в голод сохранил преимущество в размерах над братом. В отличие от Сахарилы, обладавшего типичными для мапа-хусэ тонкими чертами лица, у Таргона все было пухлым: уши, нос, щёки, подбородок, губы. Все же, в этой пухлости, проглядывался симпатичный молодой человек, не глупый и не злобный, но голод испортил Таргона. От голода люди либо становятся ко всему безразличными, либо впадают в состояние постоянной озлобленности, что и произошло с Таргоном.
- Что опять не поделили? – спросил Луку, бросая свой далиан около очага.
- Он меня вонючкой обозвал! – процедил Таргон сквозь зубы.
Наши предки ценили чистоту. А как же иначе? Попробуйте жить коллективом в небольших помещениях и не заботиться о чистоте! С ума можно будет сойти от неприятных запахов. Люди начинали купаться в открытых водоёмах, едва сойдёт Лед, и купались до самых заморозков ежедневно. Это сейчас мы избавились от паразитов. А в те времена, когда всюду кожа, шерсть и мех, - райская обитель для всякой гниды, - только мытьё спасало от кожных болезней, свирепствовавших до недавнего времени и в "просвещённой" Европе, забывавшей мыться почаще.
«Вонючка» или «нгатуга» - это было второе по грубости ругательство. Первым по грубости было «птичий помет» или «саня они» на языке мапа-хусэ. Кто бывал на «птичьих базарах», тот поймёт. Кто не бывал – и не стоит! За такими оскорблениями непременно следовала драка, если возраст и социальное положение позволяли. Луку пришёл вовремя.
- Все мы вонючками стали, - усмехнулся йани. – Сегодня будем мыться, а после мытья у меня будет к вам разговор. Готовьте баню, драчуны!
Он достал из мешка сазана и обратился к девушкам:
- Отрежьте от рыбины половину и запеките. С собой возьму. Остальное приготовьте сейчас!
Это «с собой возьму» насторожило молодых людей, но задавать лишние вопросы старшим в их среде было непринято, тем более что Луку обещал сам всё объяснить после помывки.
Братья пошли за дровами, девушки принялись чистить рыбу.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Ссора братьев имела давние корни. Таргон ещё при покойном Хатан-хахе все время ныл, призывая родичей уйти в семью Кучэна, эдена одной из семей группы Адина фратрии Хозяина Рыб. Хатан-хаха не раз ему возражал, что нет такого закона.
- Наши несчастья - это проклятие, которое пало на нас. Огдзо нас одолели и это наша с ними чаоха! - говорил эден. - Зачем нам тащить с собой проклятье адинаям? Они чем виноваты в наших бедах? За что они должны страдать? Это наша чаоха!
Вот и в это утро Таргон завёл прежний разговор, на что Сахарила отреагировал резко.
Братья спустились к реке.
- А ты мне объясни, - почему такой закон? Что в нем полезного?! -  продолжил спор Таргон, когда они ступили на лёд Эйке Они, чтобы перебраться на другую сторону реки. - Ведь, закон - это для пользы!
- Отстань! - отмахнулся Сахарила. - Есть такой закон и все тут!
- А если из-за этого закона мы все погибнем? Это будет правильный закон? - не унимался отщепенец. - Я думаю, что неправильный! Законы - они к жизни, а не к смерти! Так моё сердце говорит!
- А мне все равно, что говорит твоё сердце! - огрызнулся Сахарила. - У тебя жертва есть?! Нет жертвы и не будет! И молчи!
- А-а-а, - иронично протянул Таргон. - Жертва...
Все он понимал! У каждой семьи был дух-охранитель, живший в бурхане. Перемещаясь с летника в зимник, семья переносила своего Охранителя. Бурхан был подобен воинскому знамени, утеря которого приводит к расформированию подразделения, его утратившего.
Бурхан нужно было задабривать, подкармливать. Оставить его нельзя было, потому что дух мог обидеться и покинуть семью. Но у адинаев был свой бурхан! Мафа не могли просто так прийти к адинаям со своим духом, потому что у каждого духа была своя территория!
Они могли оставить Охранителя и просить покровительства у духа-охранителя адинаев, но чтобы тот принял их под свою опеку, нужна была жертва. Нужен был медведь...
Но это ещё не все. Души умерших родичей могли воплотиться только в телах своих кровных потомков. Отсюда и обычай, от которого и возникли фратрии - брачные союзы. Семьи из одной группы обменивались невестами с семьями из другой группы. Таким образом, души умерших воплощались в среде близких родственников. Женщины из одной группы считались жёнами мужчин из другой группы и наоборот.
Просто так уйти к адинаям было невозможно. Килдэн и Колдон там, у чужих, не смогли бы дать потомства, потому что души покойных мафа и нанги не знали дорогу во владения фратрии Хозяина Рыб. Мёртвые не воспринимались древними охотниками как ничего. Они существовали в невидимом мире и без договора с ними нельзя было что-то изменить в законах.
Чтобы влиться в семью адинаев, нужно было собрать всех живых и мёртвых из фратрии Медведя и фратрии Хозяина Рыб и договориться с ними, получить их одобрение, указать предкам дорогу к чревам их потомков. Для этого нужно было провести жертвенный обряд. Опять же с медведем...
- Хорошо! - усмехнулся Таргон. - Я сам уйду. Эден умер. Есть такой закон! Все будет по закону, если ты так хочешь!
Семья у мапа-хусэ состояла из супругов и их детей. Древние наши предки не понимали связи между половым актом и рождением ребёнка. Считалось, что женщина беременеет, когда душа-омё поселяется в её чреве. У первобытных охотников не было отца! Мать была, а отца - нет! Такая, вот, досада...
Муж матери был главным человеком в семье, хозяином-эденом. Все подчинялись ему и все зависели от него. Эта зависимость была естественной. После смерти эдена, сыновья его жены могли разойтись и создать свои семьи, что чаще всего и происходило, но могли и жить дальше вместе, определив старшинство между собой. Всё зависело не от характера братьев и их взаимоотношений, а от численности популяции лосей и изюбрей. Новой семье ещё предстояло найти "свободные" стада своей основной добычи, что было совсем непросто!
- Можешь уйти... - Сахарила пожал плечами, но его сердце сжалось от боли.
Юноша понимал, что вдвоём с Таргоном им будет проще восстановить род. А восстановить род они были обязаны, чтобы души предков не заблудились окончательно в своём мире и их не пожрали огдзо. Сахарила надеялся, что родичи-нанги выжили. Они могли уйти к соседям на юге и на западе. Но могли и не выжить. И что тогда? А тогда - Медвежий праздник в Священной Роще, Совет мапа-хусэ, камлание для общения с Биату, жертва, и воля Биату, проявленная в его новом завете, и дух определит новый порядок родства для живых и мёртвых. Сахарила верил, что тотем их не оставит в беде. Что ему ещё оставалось делать?
Они перебрались на другой берег, набрали хвороста и вернулись в пещеру, не произнеся больше ни звука.

Племена охотников предпочитали жареную пищу любой другой. Люди давно уже заметили, что если жарить мясо, то его становится меньше, а если варить – больше. При варке, кроме мяса, получался ещё и вкусный питательный бульон. А если в бульоне отварить и травы, коренья и протёртые жёлуди, то с одного зайца можно было приготовить сытную пищу для всей семьи на целый день. Рациональный подход к потреблению ресурсов изменил культуру питания. Жареная пища стала праздничной, а в обычные дни варили супы и готовили чолу.
До изобретения гончарных изделий мясо готовили  в кожаных мешках с водой, опуская в них раскалённые камни. Затем стали рыть ямы, обмазывали их глиной, обжигали стенки и использовали, как большие кастрюли. Яму заливали водой, закладывали продукты и опускали раскалённые камни, которые часто меняли.  Такие ямы ещё использовались в селениях мапа-хусэ в описываемое время, но только для варки мяса крупных животных во время праздников. Обычно же, готовили в глиняных горшках с толстыми стенками.

Килдэн взяла горшок и наполнила его водой из ключа, бьющего из стены пещеры возле входа. В это время Колдон установила в очаге камни-подпорки для горшка и сгребла угли в кучу, так чтобы они оказались под сосудом. Часть углей она отодвинула в сторону и подбросила щепу. Пища должна была вариться на углях, а не на открытом огне. В Биату-найон уже научились делать гончарную смесь, не пропускающую жидкость, но их горшки ещё часто лопались от нагрева. Пройдёт немало веков, прежде чем люди в этих местах изобретут пригодный для изготовления жаропрочных гончарных изделий состав.
Килдэн удалила жабры, но оставила плавники, чтобы бульон получился наваристым. Она разделила рыбину на две части и опустила одну часть в горшок вместе с потрохами, удалив желчный пузырь. Другую часть, предназначенную для йани, положила на раскалённый плоский камень для жарения.
Луку лёг, было,  спать, но запах жареной рыбы его взбодрил. Йани стал собираться в поход.

Братья принесли дрова. В углу пещеры устроили занавес из кож. В очаге развели огонь, дали дровам прогореть, на угли положили крупные камни и раскалили их. Потом камни перенесли за занавес. На камни брызгали воду, тут же превращающуюся в пар. Так парились по очереди. Отдельно в больших горшках грели воду раскалёнными камнями, для того чтобы помыть голову и смыть с себя пот с грязью.
После бани все переоделись, сменив одежду на такую же, но проветренную на воздухе. Стирать кожаные и меховые предметы гардероба не принято сейчас, тем более было не принято в древности. Одежду, пропитанную потом, выносили зимой на мороз, летом на солнцепёк, после чего тщательно вытряхивали.
Девушки нарядились в платья из кожи кабарги с рукавами, украшенные незатейливым орнаментом из кожи кабана, окрашенной красителями из плодов маньчжурского ореха в жёлтый цвет. Обулись в сапоги-чулки (улы) из шкур енота и лисицы с толстой подошвой из кожи лося. Поверх платьев надели меховые куртки из шкур енота, лисы и барсука без рукавов. Швы на одежде были наружными. В качестве нитей использовались волокна из спинного сухожилия лося.
Юноши влезли в штаны из кожи изюбря и улы из волчьей шкуры, а сверху на рубашки без рукавов из тонкой рыбьей кожи, выменянных у адинаев на рога лося,  надели меховые куртки из волчьей шкуры с застёжками из кости. Луку тоже надел штаны, а поверх тела накинул меховую накидку. Рубашек йани не признавал.
Для изготовления меховой одежды использовался мех животных, которые не впадают в зимнюю спячку, за исключением барсука. Женская одежда не шилась из шкуры волка, потому что это было "плохое" животное, враг. Зачем женщине носить шкуру врага? Зато мужчинам было полезно: улы и куртки мужчин были из волчьей шкуры, что придавало им дополнительную магическую силу этих хитрых, ловких и свирепых животных. В чем люди и волки были похожи, так это в объекте своей охоты. И те, и другие охотились на лося, изюбря, пятнистого оленя, северного оленя.

Переодевшись после бани и ощутив свежесть, мафа повеселели. За ужином много шутили, смеялись. Но все же ждали слов Луку. Все понимали, что йани куда-то собрался.
- Говори, йани, ты хотел, - обратился Сахарила к дяде.
- Разве??! – Луку нахмурился. – Рано ещё… Пусть близнецы поют…
В языке мапа-хусэ голос обозначался двумя словами: кэйе и зага. Кэйе – это голос для разговоров, а зага – для песен. Зага – это голос души-птички омё. Кэйе есть у всех, а, вот, зага - у немногих. Даже не все птицы имеют зага, что, уж, там говорить о людях?! Не каждая душа способна запеть! У близнецов был замечательный певческий голос. Они запели песню, которую девушки поют своим избранникам на Синкурэ Аня, брачный праздник, начинавшийся с цветением черёмухи.
«Слушайте, соломте,
Дети мафы, соломте,
Мужа, соломте,
Ищу я, соломте!
Сильного, соломте,
Доброго, соломте,
Добывающего, соломте,
Пищу, соломте.
Любимого, соломте,
Мужа, соломте,

Девушки смолкли. Воцарилась тишина. Молодые люди вспоминали своих умерших братьев и сестёр, которые не дожили до брачного праздника. Они уже не имели слез, чтобы оплакивать своих сородичей. Сахарила подумал, что нужно проверить могильник на вершине горы, как бы огдзо не повредили обитель мертвецов.
Мапа-хусэ боялись мертвецов. Они не погребали их в земле, потому что считалось, что земля - это нечто нечистое. Почему так считалось? А что в земле живёт такого приятного? Черви? Змеи? Крысы? Мерзость одна. Вот, в небе - птицы живут - прекрасные создания, певучие. Небо - чистое, а земля - пристанище огдзо.
Мёртвых к огдзо не отправляли, чтобы те не сожрали омё покойника. Но и на земле водилось немало злобных духов. Мапа-хусэ считали, что смерть наступает в результате поражения омё от огдзо, то есть тогда, когда злые духи изгоняют из тела человека душу и сами поселяются в теле, сжирая его. К мертвецу, обители злых духов, боялись подходить, чтобы духи не навредили живым. Покойникам крепко связывали руки и ноги и  заворачивали в шкуры, которые также крепко перевязывали кожаными ремнями или верёвками из волокон крапивы или конопли. Внутрь савана клали кусочки лиственницы, священного дерева, и можжевельника - магического растения. Умершего оставляли на ветвях маньчжурского дуба и это место считалось проклятым в течение многих лет.
Осенью случился пожар. Вся растительность в Межгорье была уничтожена. Луку и мафа пришлось оставлять умерших на вершине сопки под грудой камней. У них не было сил, чтобы отнести их подальше. Луку каждую ночь жёг веточки можжевельника, чтобы отпугнуть огдзо, коих возле могильника должно было быть много. Мафа рассчитывали унести тела позже, когда будет пища и живые окрепнут. Луку уже определил и место для погребения. Сахарила хотел спросить его, не пора ли заняться покойниками, но йани опередил его.
- Говорить буду, - очнулся Луку. – Слушайте и не говорите, что не слышали, а услышанное в сердце храните и языку не вверяйте.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Это была традиционная фраза, предварявшая обучению ниманку и тэлунгу.
У мапа-хусэ не было письменности и свои предания они хранили и передавали из поколения в поколение в виде ниманку (рассказов, сказок, легенд и т.п.) и тэлунгу – своде правил, священных легенд. Были ещё и коли – законы, табу, а также покто – своего рода инструкции по магии, отправлению культов, свод этических и эстетических правил. Коли и покто не пелись, а произносились с особой торжественностью и очень чётко. Косноязычные к чтению коли и покто не допускались.
Песни от ниманку отличались большим количеством используемых мелодических тонов и разнообразностью их применения. Ниманку начинались на одной ноте и до самого конца повествования на ней и держались. В конце фразы последний слог интонационно повышался, как при вопросе. Тональность ниманку тоже имела значение. Чем ниже тональность, тем тревожнее звучало повествование.

- Время пришло, дети мафы! Биату призывает меня в Священную Рощу, чтобы заменить Мерке! Покидая вас, я так скажу...
Луку взял в руки бубен, стукнул по нему костяшками пальцев и пропел низким тоном:
- Валяха, - говорю я.
   Потому что время пришло!
   Потому что время пришло исполнить то,
   Что заповедали нам предки.
   Исполнить то, что Биату вложил в мои уши!

Молодые люди от изумления оцепенели. Они сидели с открытыми ртами, не смея поверить своим ушам. Валяха – это беда, чрезвычайное положение, когда отменяются все законы, правила и табу, а единственным носителем и толкователем коли и покто объявлялся сагдивала – вождь, который, в нашем понимании, обладал полномочиями диктатора. Девушки уставились на Сахарилу: неужели этот мальчишка получит такую власть? Таргон сжал кулаки и так прикусил губу, что пошла кровь. Сахарила был поражён не менее своих родичей. Но он был уверен в том, что сагдивалой себя объявит Луку. Сахарилу больше всего взволновала новость о том, что Луку собирается заменить Большого йани. Как он это собирался сделать? Ведь, Хранителя Священной Рощи назначал Большой совет мапа-хусэ на Ярмарке!
Пропев эти слова, повергнувшие слушателей в оцепенение, Луку продолжил:
- Так было. Летала моя омё к Биату. Когда Огненная дева пришла, к Биату летала моя омё. Большой йани Мерке не распознал Деву. Никто не распознал. Все думали, что два солнца на небе. Луку так не думал. Луку видел, что это Дева солнцем претворилась. Луку говорил мафа и нанги: «Запасайте пищу». Луку говорил: «Зимой по снегу на лыжах и нартах уходите в Очидиа Калта». Луку говорил Мерке: «Валяху объявляй, сагдивалу назначай». Мерке говорил: «Нет людям спасения. Биату нас карает».
Молодые люди хором выдохнули: «Кэ-э-э!». Когда рассказывают ниманку, то каждые три-пять минут, кто-то из присутствующих должен был произносить это восклицание, чтобы показать рассказчику, что ему внемлют и разбудить заснувших.
Луку снова стал стучать в бубен и запел, раскачиваясь из стороны в сторону.
- Я послал свою омё к Биату.
Не убоялся Луку. Да-ада хайдира-а!
К самому Биату полетела моя омё быстрее птицы.
И вот, увидела она Луноподобного.
И говорила ему так: «За что убиваешь детей своих?»
И Биату сильно огорчился и отвечал:
«Разве мать убьёт своего ребёнка?  На-анахайдира-а!
«Разве эден убьёт ребёнка своей жены? Дэ-эдэхайдира-а!
«Разве Биату хуже людей? Да-ада хайдира-а!»
И ещё Биату так сказал:
«Огненная дева идёт воевать с Тугдэ. Опасайтесь её».
- Кэ-э-э! – пропела Килдэн и прошептала – Страшно как…
Сахарила недовольно взглянул на неё и показал кулак. Девушка смутилась. Луку же продолжил рассказывать:
- И снова я говорил Мерке: «Валяху объявляй, сагдивалу назначай». Мерке отвечал мне: «Зачем?» «Мир разделился пополам», - говорил Мерке. «Нет теперь закона. Смерть пришла». Так говорил Большой йани. Тогда я ушёл. В эту пещеру я ушёл и ждал…
Луку закашлялся. Сахарила подал ему чашу с водой, но старик оттолкнул его руку:
- Говорить буду…
Он закатил глаза так, что остались видны одни белки. Молодые люди ужаснулись и тесно прижались друг к дружке.
- Когда я был учеником, был слепым и глухим, учитель привёл меня к обрыву. Он показал мне, как светлая полоса в земле следует за тёмной прожилкой и так много раз. Учитель заставил меня взять земли из чёрной полосы и зажечь её. Чёрная земля сгорела и я понял, что это были угли… Почему, Сахарила?
Парень вздрогнул:
- Что? Угли? Угли от костра…
- А костёр? – йани впился взглядом в лицо юноши.
- От огня… - растерянно произнёс Сахарила.
- А огонь? – допытывался Луку.
- Зажёг кто-то… - Сахарила часто-часто заморгал.
- Ана-на! Понятно, что зажёг! Кто мог зажечь такой огонь, что все сгорело и превратилось в угли? – почти кричал старик. – Кто?
- Духи… - подсказала Килдэн.
- Один! – йани поднял к верху указательный палец. – Один дух! Огненная дева. А чёрных полос было много! Значит, она часто приходит в наш мир. А как часто? Хон-го-го! Луку умный! Луку всех умнее! Луку – сильный йани! Луку догадался!
Маг воодушевился. Он вскочил на ноги и стал приплясывать:
- Луку взял палочку и измерил толщину светлого и тёмного слоёв, потом другого, потом другого, и ещё, и ещё… Хон-го-го! Луку увидел, что светлый слой везде почти одинаков по толщине, значит,  Дева приходит через какое-то время. Всегда приходит. И Луку измерил последний светлый слой и он оказался такой же толщины, как и предыдущий. И учитель сказал мне: «Ты видел саича  и ты знаешь коли». И ещё сказал мне учитель: «Открой глаза шире, ноздри свои раздуй и уши свои оттопырь». Так сказал учитель. И Луку ждал другой саича. Когда два солнца появилось – это был саича… Никто не понял…
Йани бросил бубен и закрыл глаза.
- Кэ-э-э! – не к месту жалобно пропела Колдон.
Все рассмеялись и напряжение несколько спало. Луку погладил Колдон по волосам:
- Кээкай дальше. У тебя хорошо получается.
Смех грянул с новой силой. Дождавшись, когда молодёжь успокоится, йани продолжил:
-  Слушайте, дети Биату! Валяху объявляю я! Сагдивала на Сахарилу, сына Хатан-хахи!
Братья и близнецы  вскочили на ноги и открыли рты от изумления. Луку имел такое право, так как остался единственным из взрослых, допущенных на совет, то есть и был самим Советом, но всё равно это было нечто из ряда вон выходящее!
- Сахарила сагдивала? – воскликнул Таргон. - Он же ещё не мужчина!
- Это теперь не имеет значения! Я сказал!  - закончил свою речь йани. – Всё! Отдыхайте!

Молодые люди в полном молчании попили горячей воды, заправленной корой лимонника, и разбрелись по своим ложам. Луку оставил Сахарилу для разговора.
- Что собираешься делать? – спросил маг и колдун, и прочий мистик.
- Я не знаю, амапанго, - у Сахарилы был вид побитой собаки.
Древний этикет требовал применения особых обращений друг к другу. Люди делились на возрастные группы, между которыми существовало и разделение труда, и разделение прав и обязанностей. Наши предки отнюдь не стремились загрузить своих детей обязанностями как можно раньше. Обязанности возникали тогда, когда парень или девушка могли их нести и физически, и морально, для чего должны были пройти инициацию. Процесс взросления был долгим. И до зрелого возраста доживали не все. Тем ценнее были пожилые люди и старики с их опытом, навыками и знаниями для молодых, тем большее уважение им оказывали.
У мапа-хусэ младший обращался к старшему по возрасту, используя слово «амапанго», старший к младшему – «алонго». Были ещё разные типы обращений, о которых речь пойдёт ниже. Обращение к человеку указывало на его статус в роду. Разумеется, самый высокий статус имели люди высшей возрастной группы – старейшины, к которым относились все главы семейств и старшие (или большие) матери.
- Конечно, не заешь! – тихо рассмеялся Луку. – Тебя этому не учили.
- Не учили, - подтвердил новоиспечённый  сагдивала.
Дядя обнял племянника за плечи:
- Я открою тебе тайну: этому не учат!
- Не учат? – поразился Сахарила. – А эден?
- Что ты больше всего ценил в Хатан-хахе? – вопросом на вопрос ответил йани.
- Доброту, - сказал юноша после некоторого раздумья.
- Доброту, - подтвердил Луку. – А доброта – она или есть, или её нет. Так?
- Не знаю, - Сахарила пожал плечами. – Все люди добрые…
- Все добрые, - йани вздохнул. – Только каждый понимает доброту по-своему. Настоящая доброта – это не та, что идёт от любви. Понимаешь, к чему я клоню?
- Нет, - Сахарила покачал головой. – Я как во сне…
- Любовь – это не доброта. Доброта – это когда ты человека не любишь, но уважаешь в нем человека. Когда ты можешь быть милосердным и справедливым даже к врагу, - Луку снова вздохнул. – Я не могу быть милосердным и справедливым. Мне этого не дано.
- А мне? – Сахарила пристально посмотрел в глаза дяди. – Откуда ты знаешь, амапанго, что я другой?
- Не забывай, алонго, что я – йани, - Луку улыбнулся. – Ты – сагдивала! Биату так хочет! Биату знает, чего хочет. Когда ты родился, умер наш учитель, бывший Хранитель. Мерке посчитал, что его смерть и твоё рождение связаны между собой. Ты был таким чернявым, какими у нас никогда не рождались дети. И по всему телу у тебя был чёрный пушок. "Медвежонок родился!" - так говорили люди. Твоё рождение - это был знак, который посылал нам Биату. Мерке понял его по-своему. "Чёрт родился!" - убеждал он всех мафа и нанги. Убить тебя требовал. Говорил, что ты беду принесёшь. Вот, тогда я посылал душу свою к Биату... Мы отстояли тебя. Пришлось нам с Хатан-хахой взяться за оружие, чего родичи мне не простили и избрали Хранителем Мерке. Беда пришла помимо тебя, а вот, знак действительно Биату послал. Ты пришёл в этот мир не сам по себе! В тебе душа нашего тотема! Ты и есть Биату. Но не сейчас... Твоя иная сила ещё должна созреть и проявиться на свет, как росток сквозь землю. У тебя всё получится, если будешь верен нашим обычаям и законам. Когда мир рушится, лучше всего, придерживаться проторённых путей. Для того мы и передаём тэлунгу от деда к внуку, что в них мы можем найти выход из наших нынешних трудностей. Разве кто-нибудь думал, что тэлунгу о Сагдивале – это опыт? Никто не думал. Как так: сагдивала?! Разве можно все законы и обычаи отринуть и позволить кому-то вершить судьбы людей? Ведь, и ты так думал, когда слышал сказание о валяхе?
- Думал, амапанго, - кивнул Сахарила.
- И я так думал… - Луку улыбнулся своим воспоминаниям. – Я многое не понимал. Учитель меня даже бил. Правильно бил. Никто не знал, что такое валяха. А тэлунгу о чем говорило? О голоде! Ну-ка, расскажи!
Сахарила смешно сморщил нос, поскрёб подбородок и, вспоминая тэлунгу, начал медленно, как будто прощупывая дорогу через болото:
- Беда пришла, а потом так говорится: «Не стало рыбы в реках, не стало птицы в небе, не стало зверя в лесу, но и в реках, и в небе, и в лесу было пусто и тихо, как в глубокой пещере».
- Именно так… И у нас тихо, как в пещере, только духи воют по ночам. Надоели уже! – Луку вздохнул, взял в руки бубен, поскрёб его своим ногтем-когтем и отложил в сторону. – Тяжело мне такой груз взваливать на твои плечи, но, алонго, мне нужно быть в Священной Роще. Медвежий праздник впереди и Большой йани будет говорить с Биату. От того, кто будет говорить, зависят судьбы всех мапа-хусэ. Законы для того и законы, чтобы их соблюдать. Времена меняются, а законы – на все времена. По ним жили наши предки и выстояли. По законам должны жить и мы, чтобы выстоять. Законы позволяют твердо стоять на земле, а не погружаться в трясину. А многие у нас уже готовы предать обычай. Я надеюсь на тебя, алонго!
- Буду верен Биату, клянусь! – пообещал Сахарила.

Близнецы и Таргон так были взволнованы, что не могли заснуть. Они один за другим  поднялись со своих постелей и присоединились к йани и сагдивале. Луку решил дать общие наставления сородичам.
- Знаю, что вам не надо объяснять, что такое сагдивала. Сахарила будет вами повелевать. Там посмотрим, - сказал Луку и внимательно посмотрел на Таргона. – Тебе особо хочу сказать. Старики и эден от себя еду отрывали, чтобы вы выжили. Вы обязаны, ради всех наших предков, вытерпеть, выжить и восстановить род.
- Выживешь тут… - проворчал Таргон.
- Выживешь, - строго сказал Луку. – О роде нанги ничего неизвестно. Может, они ушли куда от Огненной девы, а может, Дева их погубила. Не ждите их и надейтесь только на самих себя. Будьте верны обычаям и законам, - Биату вам поможет. Духи вам помогут. В жёны возьмёте близнецов!
- Чего?! – подскочил Таргон. – Вот этих?!
- Вот этих! – подтвердил Луку и силой усадил парня на место, дёрнув его за полу рубашки. –  Мужчина-нанги берет в жены девушек из мафа. Таков коли. Но если нанги нет, значит, действует другой закон: мафа берет в жены девушку-мафа, но не родную сестру.
- А грудь у неё вырастет? – Таргон ткнул пальцем в грудь Колдон. – Зачем мне жена без грудей?
- Я бы, на твоём месте, не привередничал! – нахмурился Луку. – Сахарила может и двух жён с детьми прокормить!
- Ну, и пусть кормит, - зло вымолвил Таргон и пошёл спать.
- Саня они, - процедила сквозь зубы вслед ему Килдэн.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.


Наши древние предки отличались от нас, их потомков, умением делать выводы из собственной истории и не наступать дважды на одни и те же грабли. И Луку был не единственным, кто в легендах искал спасение. У большинства этносов на земле есть священные легенды, толкование которых приняло норму законов, табу, обычаев. Люди не понимали, почему приходит беда, какие причины заставляют злых духов трясти землю, изливать моря на сушу, вызывать ужасные ветра, сыпать снегом, градом, метать молнии, глушить раскатами грома. Их не волновали причины, им важно было противостоять всем этим невзгодам и легенды именно этому и учили.
Луку, увидев в небе два солнца, ни на минуту не думал о причинах этого явления, но сразу же озаботился – чем это может грозить мапа-хусэ? Не было в истории охотников подобных природных явлений. Читатель согласится со мной, что знание того, что нужно делать зимой, для выживания полезнее знания о причине прихода зимы. Наши предки в те далёкие времена были любопытны, но рационально любопытны. Их интересовала сама жизнь, а не то, что вокруг неё и после неё.
Мапа-хусэ пришли на берега Маси Мангбо, - поздними жителями Приморья названной Уссури, - с реки Большая Змея, нынешнего Амура. Легенды говорили, что тогда тоже была валяха и люди не могли договориться о том, что делать, какие шаги предпринять. И тогда один сильный и умный охотник по имени Сагдивала, понимая, что промедление и нерешительность смерти подобны, взял всю власть и ответственность на себя и поклялся перед духами принести себя в жертву, если ошибётся. Человек поклялся убить себя, что в те времена стало заявлением революционным. Люди оценили его решимость и доверились ему.
Сагдивала повёл свой род на юг. Они пришли к Маси Мангбо и вышли в Межгорье, откуда потом расселились по окрестным горам. Был создан прецедент, обычай, которым и воспользовался Луку. А как было иначе, если у мафа не оставалось ни одного взрослого человека, кроме него, мага? Решение Луку о сагдивале могло вызвать неприятие у других мапа-хусэ. Сытый голодного не понимает. Йани не был так наивен и знал, что юным мафа придётся нелегко.

Перед сном Луку с Сахарилой и близняшками обсудили план действий на ближайшее время. Таргон был не в себе и ушёл спать.
Как только стремнина освободится ото льда, они должны были переехать в летник, что около Ярмарки, где таёжные роды проводили обмен в начале осени, после схода летнего паводка. Там в Маси Мангбо впадали другие реки, включая Эйке Они, разбивая её на многочисленные протоки. Там были озера и болота. Птичьи стаи, летя в  Очидиа Калта, всегда останавливались на отдых в тех местах. Перелёт, по предположению  Луку, должен был вот-вот начаться и это давало молодым людям возможность прокормиться охотой на птицу, если рыбная ловля не заладится.
Близнецов, как невест, не надо было «вводить в дом», потому что они итак были в доме. Этим обрядом можно было пренебречь. Сахарила и Таргон могли взять их в жены хоть сейчас, но близнецы воспротивились. Им хотелось, чтобы и у них был Синкурэ Аня. Кроме того, у близнецов ещё не было и пукэнвыка, обряда дефлорации.
- Нам надо и с другими парнями переспать… - смущённо пропела Колдон. – Как по обычаю…
- Где я вам парней наберу? – разозлился Сахарила. – К биранцам полетите птицей? Или к адинаям уплывёте рыбой? Там своих невест достаточно!
- Никуда они не пойдут ни птицей, ни рыбой, - улыбнулся Луку. – Вы, красавицы, видно уже забыли, что я валяху объявил. Забудьте о прошлых обычаях. Теперь все будет иначе. Синкурэ Аня, так и быть, отпразднуйте, потанцуйте, поиграйте, пошалите и аччыч! А будет Таргон отказываться, так  у Сахарилы есть власть. Любовью придётся пожертвовать, потому что валяха. Что делать, если на вашу долю выпала такая судьба? Если не возродится род наш, то души предков так и будут вечно пребывать в медвежьем обличии. Большая ответственность на вас, но вы справитесь! Любовь потом придёт, если будете уважать друг дружку.
- А пукэнвык?! – всплеснула руками Колдон.
- К празднику вернусь, - ответил Луку. – А не вернусь, сходите к Дабдихану. Без разницы, кто из йани возьмёт на себя девственную кровь, лишь бы умел очиститься.
На этом разговор был закончен, а утром, проснувшись, молодые люди обнаружили, что Луку ушёл. Ушёл не попрощавшись…

Маг направился к зимнему селению биранцев. Зимняя стоянка мафа сгорела, а вместе с ней сгорела и вся утварь, включая нарты, так необходимые ему для путешествия в Священную Рощу. Летом вниз по Эйке Они, а затем вверх по Маси Мангбо на лодке дойти до Рощи было быстрее и проще. Сейчас у него не было сил на поход вкруговую. Йани собирался идти напрямик, пересекая увалы и долины.
Всю дорогу к зимнику биранцев Луку пытался разобраться в сомнениях, терзающих его сердце. Он боялся, что место Хранителя Рощи может занять Дабдихан и он боялся, что молодые люди, оставленные им на Сахарилу, не выживут. Боялся, что братья перессорятся между собой. Одного не боялся Луку – своего путешествия через пожарище. Половины рыбы ему должно было хватить на три дня пути, а опасных животных опасаться не приходилось. Любой йани с юности был приучен долгое время обходиться без пищи.
Он пришёл в селение, все ещё пребывая в смятении. Луку нашёл нарты, хранившиеся в полуразрушенном амбаре,  изготовил свой знак-инау и положил его возле идола-дюлена, охранника рода, грубо вырубленного из серого камня с красными и зелёными вкраплениями. Инау должен был свидетельствовать, что тут был йани и именно он взял нарты.
Луку перекусил, запил водой из ключа. Нужно было на что-то решаться: либо бороться за место Большого йани, либо бороться за жизнь сородичей. Луку отлично понимал, что сделав свой выбор, он может что-то потерять. Но все же решил отстаивать свои права на пост Большого йани. Обида на несправедливое решение старейшин, избравших Мерке Хранителем Рощи, все эти годы жила в нем и подавить эту обиду он не сумел. А все остальные «за», провоцировавшие его на уход, были вызваны этой обидой. Так часто бывает с нами. Биату избрал Сахарилу, но самому Луку никаких указаний не давал.
Луку перешёл по Эйке Они на свою территорию, посмотрел в сторону пещеры, затем прижал руку к сердцу и молвил:
- Закон вам защита!

Вся система верований, которая в то время ещё существовала именно как система, сводилась к двум принципам: круговороту душ и борьбе с огдзо. Законы, правила и табу были направлены на обеспечение этого круговорота и на противодействие злым духам.
Круговорот душ поддерживался похоронным обрядом, призванным защитить освободившуюся от плоти душу от огдзо, стремящихся её сожрать; особыми правилами поведения женщины в период беременности и в первые две луны после рождения ребёнка; инициациями; заботой о сохранности души, - её первозданной чистоты, - чтобы пороки  не лишили душу возможности нового воплощения, то есть истинной смерти.
Круговорот поддерживался не только для человеческих душ, но и для душ животных. Убив животное, охотник изготавливал палочку-инау, куда должна была переселиться душа убиенного зверя и оставлял её на звериной тропе, чтобы душа могла вселиться в свободное чрево самки этого же вида.
Борьба с огдзо сводилась к поддержке добрых духов и отпугиванию злых. Духов подкармливали, принося им жертву. Этого было достаточно. Огдзо отпугивали дымом сжигаемых благовонных растений, магическими заклинаниями, магическими ритуалами. Религиозная практика была весьма скудной.
Духи враждовали между собой и с этим ничего нельзя было поделать. Вот, Огненная Дева победила Духа дождя и пострадали люди, а фратрия Медведя больше других. Но Луку знал, что это не кара. Биату, ведь, тоже дух и его силы не безграничны. Пусть тотем не смог защитить их от беды, но он способен был помочь им выжить и для того, чтобы его помощь была действенной, нужно было только соблюдать установленные Биату законы, равные, как для людей, так и для медведей, которые тоже люди, только в иной плоти.
В чем йани был твердо уверен, так в верности Сахарилы законам и обычаям, потому что сам его обучал и лично наблюдал, с каким  благоговением Сахарила заучивал коли и покто. Вот на такое законопослушание йани и рассчитывал, оставляя молодых в пещере.
Не думал Луку, что сагдивала воспользуется теми правами, которые даёт ему его положение. Возводя племянника в разряд вершителя судеб, Луку рассчитывал на личные качества парня, но не предполагал и не предвидел того, что случилось позже. В жизни человека случай играет большую роль, но ещё большую роль играет ошибка выбора пути. А выбирать нам приходится, как приходилось выбирать и нашим предкам. И выбор – это самое неприятное, что с нами случается.
Луку сделал свой выбор.

ГЛАВА ПЯТАЯ.

Молодые люди долго сидели у очага, переживая уход Луку. Они чувствовали себя беззащитными, брошенными на произвол судьбы. Сахариле было восемнадцать лет, Таргон – на год младше, близнецам было по шестнадцать. Все они принадлежали ко второй возрастной группе – юношей и девушек – и не были готовы к взрослой жизни, а прежде всего, -  к ответственности за судьбу свою и своих близких.
В их возрасте юноши уже становились мужчинами, охотниками, что сопровождалось инициацией. Юноши уходили в лес и должны были прийти с добычей и ни какой-нибудь, а с медведем-мафа или ещё лучше с нанги. Убивать можно было только старых самцов - опытных и злобных. Можно было убить врага медведей - тигра-амбу или более лютого зверя клунда, пещерного льва. Но в опустевших лесах не было не только могучих хищников, но и слабых трусливых енотов! Так Сахарила и Таргон засиделись в юношах.
Таргон и девушки ждали, что скажет Сахарила. А тот все никак не мог решиться на исполнение своих новых обязанностей.
- Так и будем сидеть? – с язвительной усмешкой спросил Таргон.
- Чего сидеть? – Сахарила тяжело вздохнул. – Кушать будем.
- Хвала Биату, - разродился! А то мы так и померли бы с голоду, - продолжал язвить Таргон.
- Хватит тебе! – Килдэн недовольно посмотрела на кузена.
- Вот эту, – Таргон указал пальцем на Килдэн, - я в жены точно не возьму!
- Духа очага кормили? – спросил сагдивала у девушек, игнорируя выпад брата.
Они посмотрели друг на дружку и пожали плечами.
- Килдэн будет кормить духа огня, - распорядился Сахарила.
Девушки стали разогревать чолу из сазана, Таргон принялся рубить хворост. Сахарила вышел из пещеры, чтобы побыть одному. Ему хотелось рыдать…

Наше сознание так устроено природой, что мы не можем вступать в брачные связи с теми, с кем росли. Такое сексуально отвращение формируется на ранних годах жизни. Сахарила никак не мог принять, что ему придётся взять в жены одну из сестёр. Он понимал негодование Таргона. Знал Сахарила и о тайной любви брата к дочке эдена Кучэна Манике. Мафа не роднились с адинаями, но сердцу же не прикажешь...
Нужно было побороть в себе эту неприязнь к браку с  сёстрами и нужно было заставить Таргона отказаться от своих чувств. Задача казалась Сахариле не решаемой, но он был уверен, что Луку не дал бы такого наставления, если бы его было невозможно исполнить.
В те времена ещё не существовало понятия «судьба», «предопределение». Жизнь человека зависела от случая, а смерть являлась результатом поражения в борьбе со злыми духами. При такой жизненной философии люди не думали о будущем, а жили одним днём. У них не было стратегии жизни, а была лишь тактика и то не у всех, и не всегда.
Сахарила столкнулся с необходимостью так управлять своей маленькой общиной, чтобы привести её к созданию двух семей. Это была тактика. И эти семьи должны были дать многочисленное потомство, которое нужно было выкормить и обеспечить всем необходимым в тяжелейших условиях. Это уже была стратегия.
Путь был ему ясен, но на этом пути он должен был делать только правильные шаги. Что есть правильные? Те, что по закону. Это было просто. Сахарила дал клятву верности Биату и ему больше ничего не оставалось, как жить, соблюдая закон.
- Просто жить… - Сахарила вздохнул. – Жить. Сейчас нужно выжить!
Из пещеры потянуло запахом пищи. Рот сагдивалы тут же наполнился слюной. И сами собой высветились первоочередные задачи на день сегодняшний. Сахарила ободрился.

Сахарила решил, что в отсутствие йани они могут подвергнуться нападению огдзо и определил для себя с братом ночное дежурство. Луку отдыхал днём, а дежурил ночью. Теперь же предстояло охранять жилище круглые сутки. Благо, что хищников не было.
Основами магии у мапа-хусэ владели все люди, прошедшие обряд первой инициации, то есть посвящению в юноши. По жребию Таргону пришлось дежурить в предрассветные часы, самые трудные, когда глаза сами слипаются.
- Если не уверен в себе, давай, я подежурю на рассвете, - предложил Сахарила.
- Без твоих подачек обойдусь! – огрызнулся Таргон.
Сагдивала сдержался.
Вечером, как это принято у всех, они рассказывали ниманку. Настроение у Сахарилы и девушек  было хорошим и рассказывались смешные истории. Только Таргон рассказывал грустные ниманку.
После полуночи Сахарила разбудил его  и предупредил:
- Будь осторожен! Сейчас огдзо самые дерзкие.

Верования мапа-хусэ включали в себя и анимизм, и фетишизм, и тотемизм. Ничего из ранее обретённого не выбрасывалось. Со временем это привело к той мешанине понятий, которая существует в верованиях современных нанайцев, удэгейцев, гиляков и других малых народностей Дальнего Востока и Севера.
Но, уважаемый читатель, также обстоят дела и с просвещёнными народами! Анимизм? Разве мы не относимся к животным, как к одухотворённым существам? Фетишизм? Разве мы не вносим в свои жилища некие предметы, обладающие некими «особенными»  возможностями? Тотемизм? Разве мы не считаем своими предками сверхчеловеков Адама и Еву, которые по своей сути также далеки от нас грешных, как мапа-хусэ от медведя?
Появление фетишей стало развитием идеи о духах: добрых и злых. Людям свойственно все очеловечивать вокруг себя. Они стали изготавливать маленьких идолов и при помощи магии вселять в них духов, призванных помогать людям, оберегать людей, в обмен на кормление. Кормление фетишей было частью повседневных забот девочек. И сегодня девочки "кормят" своих кукол, плюшевых зверушек. Ничто никуда не исчезло!

Мапа-хусэ стояли на первой ступени фетишизма. У них был бурхан или дюлен, в которых жили духи-охранители, они носили шкуры волка, медведя, тигра, клунда, которые должны были придать им магическую силу, но у них ещё не было многочисленных духов-помощников, как при шаманизме. Таргон разложил перед собой стрелы, призванные устрашить огдзо, "покормил" их своей слюной, плюнув на каждую,  и стал читать заклинания, пока не убедился, что Сахарила уснул. Потом он подбросил в огонь дрова и вышел наружу.
  Светила полная луна. Местность предстала взору Таргона в ужасающей своей картине, в которой жёлто-серые в лунном свете осевшие сугробы перемежались чёрными от гари проталинами. Юноша поёжился:
- Ужас! Как тут выжить?
Он посмотрел в сторону зимника биранцев. В лунном свете дымов от очагов не было заметно. Хозяева не спешили возвращаться в свои дома. Таргон подумал, что если биранцы не возвращаются по санному пути, то пешком они, уж, точно по горам не пойдут, а значит, соседи не верят в то, что река даст им пищу. А если биранцы не верят, значит, так оно и будет. Таргону стало жалко себя. Он тихо заскулил, как щенок.
Все его нутро протестовало против голода, против смерти.  Он перебрал все доводы, чтобы убедить сородичей, но они его не только не слышали, но и не хотели слушать.
- Ну и ладно! Ая гони! – прошипел змеёй Таргон. – Хотите умереть, - умирайте! А я - не дурак!
Таргон весь день тайно готовился к уходу, собирая в свой мешок необходимые в походе вещи. Он вошёл в пещеру, взял далиан и спустился к реке. Оморочки, - лодки из бересты, -  которые мафа выменяли у рода Адина, лежали у самого берега, перевёрнутые вверх дном. Лодки должны были  храниться на ветвях деревьев, но деревья спалила Огненная Дева.
Таргон выбрал оморочку, перевернул, бросил в неё мешок, схватился за ремень, привязанный к носу лодки,  но остановился. У него возникло ощущение, что он чего-то не сделал. Чего-то очень важного. Таргон залез в лодку и присел на скамью.
Он прислушался к себе. Сильнее всего парень ощущал страх перед смертью. Юноша понимал, что оставшись без эдена с его опытом и йани с его магией, они стали более уязвимы перед духами. Он боялся огдзо. Была ещё боль от потери мамы и эдена, сестрёнки, родных. Была ещё тоска по счастливому детству, по товарищам. Была обида на Сахарилу и йани. Была тоска по дочке Кучэна. Было огромное нежелание брать в жены  кого-то из близняшек. Но больше всего его душу возмущал страх. Таргон подумал, что на пути к адинаям он остаётся беззащитным. Надо было как-то защититься от огдзо. Он решительно направился в зимник.

Зимник выгорел полностью. Сгорел и старый бурхан. Когда Дева отступила, наткнувшись на непреодолимую водную преграду, Хатан-хаха, Дигда и Луку выбрали лиственницу в угодьях соседей и сделали новый бурхан. Они не смогли покрыть его узорами и черепом медведя, но вырезали семейный знак-инау. Луку провёл ритуал поселения духа-охранителя и бурхан водрузили на берегу Эйке Они, вдали от проклятого места.
Таргон пришёл к зимнику. Оморочку пришлось тащить за собой и парень сильно устал. Он обнял бурхан. Эмоции вырвались наружу и Таргон застонал от сердечной боли. Молодой человек взял себя в руки. До рассвета было уже близко, а ему нужно было миновать пещеру затемно.
Таргон не брал с собой пищу. На такую подлость его не хватило. Он сделал надрез на руке и приложил рану к бурхану:
- Кушай! Мы идём в другое место.
Немного отдохнув, юноша стал раскачивать бурхан, чтобы вытащить его из земли. Это ему удалось. Он погрузил святыню в оморочку и поспешил вниз по течению Эйке Они.
Бурхан размерами был больше лодки. Оморочка то и дело накренялась и бурхан выпадал из неё. Таргону приходилось снова и снова укладывать святыню в ложе лодки. Наконец, показалась пещера. Таргон остановился и прислушался. Было тихо. Родичи спали крепким сном. Он ощутил, как изнутри ярко вспыхнула и охватила все его чувства и мысли совесть. Таргону стало не по себе...
- Вы придёте ко мне и мы будем жить вместе... - прошептал он, обращаясь к родичам в пещере. - Я иду приготовить вам жилище...
- "Зачем обманываешь?" - спросила совесть.
- Я не обманываю. У них нет иного выхода. Голод их измучит и они придут просить заступничества у адинаев, - ответил своей совести Таргон.
- "Это твой выбор", - сказала совесть и погасла.
Таргон сделал свой выбор.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Сахарила проснулся поздно, когда солнечные лучи играли на зеркальной глади реки, превращая её в сплошную блестящую ленту. Близнецы сидели у его постели, прижавшись друг к дружке, и имели такой вид, как будто что-то натворили и их сейчас будут бить.
- Доброго вам дня и духи в помощь, красавицы, - поздоровался Сахарила. – Что-то случилось?
- Таргон ушёл, - в голос ответили близнецы.
- Куда? – Сахарила выбрался из-под полты. – Мы же ещё не ели…
- Он взял лодку, некоторые вещи и ушёл, - сказала Килдэн и резко отскочила в сторону, ожидая гневной реакции сагдивалы. – След от лодки ведёт в низовья. Он испортил другие оморочки. У нас нет лодок.
Сахарила закрыл глаза и некоторое время так сидел, тяжело дыша.
- Нгатуга! – прошипел Сахарила.
- Нгатуга! – прошипели девушки.

Река должна была вот-вот покрыться полыньями. Без лодок  они были бы отрезаны от источника дров. Нужно было перебираться на тот берег, но закон не разрешал селиться, даже временно, на чужой территории. Ходить в гости - это одно, жить - это значило украсть.
- Нужно запастись дровами, - подсказала Килдэн. – Скоро образуется полынья на стремнине. Я сама видела.
- Мы видели, - поправила её Колдон.
- Дрова… - Сахарила поднялся на ноги. – Задача на сегодня – дрова.

Закон гостеприимства существовал с давних времён и был священным для всех, но даже у мапа-хусэ существовали разные обычаи гостеприимства. Люди из фратрии Медведя принимали гостей в своих домах. Другие фратрии имели особые "мужские" дома, в которых мужчины занимались изготовлением орудий труда и оружия, здесь же проводились родовые собрания и советы старейшин, здесь же размещали гостей на ночлег.
Поскольку большую часть времени подобного рода дома использовали мужчины, то незамужним женщинам в них находиться запрещалось. Поселиться в доме без хозяев тоже было нельзя. Вопрос о переходе в зимник биранцев также отпадал сам собой. Молодым людям ничего не оставалось, как продолжать жить в пещере и попытаться собрать больше дров и бересты со смолой для ремонта лодок в угодьях соседей.
Поев, Сахарила пошёл к реке. Ещё за несколько десятков шагов до оморочек стало понятно, что ремонту они не подлежат. Таргон изрубил их в щепу! Сахарила выругался.
Оставался вариант с плотом. Нужно было переправляться на тот берег и валить деревья. Сахарила поморщился: ни у него, ни у близнецов не было сил на такую работу. Все, что в лесу на той стороне упало само, они уже сожгли.
Оставался вариант с лодками соседей. Если таковые имелись. Сахарила не посещал зимнее селение биранцев с момента их ухода к Озеру. Есть у них оморочки или нет, - он не знал. Нужно было узнать. Сагдивала решительно направил свои стопы вверх по течению реки к селению биранцев.

Он прибыл к месту уже под вечер. Ни оморочек, ни батов, - лодок, вырубленных из целого ствола дерева, - в селении не было. Это было странным, но это было так. Неужели биранцы не собирались возвращаться? А куда они дели свои лодки? Он вспомнил о своём друге биранце Мапаксе и загрустил. Мапакса был ему роднее и ближе, чем родной брат.
Пребывая в смятении, Сахарила уже глубокой ночью вернулся в пещеру. Девушки засуетились вокруг него. Пища поддерживалась ими тёплой. Килдэн поднесла брату горшочек с отваром лимонника. Колдон принесла сухие улы, чтобы сагдивала смог переобуться.
Сахарила жадно выпил настой, облизнулся:
- Спасибо. Хочу спать.
Девушки не стали его расспрашивать.

Утром Сахарила проснулся рано, но близнецы проснулись ещё раньше. Парень с удовлетворением отметил, что девушки уже стали хозяйками. В пещере всюду был порядок. Горшочек с отваром дымился на углях. Пахло чолой. Но самое главное: близнецы заплели волосы, как принято у жён. Сахарила улыбнулся. Осталось и ему примерить на себя одежду мужа. Он был готов.
Килдэн поднесла ему чашу с водой. Сахарила вымыл руки, умылся. Колдон протянула ему полотенце из хвоста енота. Парень утёрся. Девушки чётко следовали семейному ритуалу. Сахарила решил не отставать. Он нарубил поленницу дров из принесённого хвороста и подбросил полено  в огонь со словами благодарности духу огня. Таков был утренний ритуал.

Они доели чолу. Нужна была пища. Но нужно было подумать и о дровах.
- У рода биран нет лодок. Я нашёл в мужском доме обгорелые останки бата. Похоже, они их сожгли. Зачем? Не знаю... Может, у них есть какой-то свой коли... Когда начнётся ледоход, у нас не будет дров. Мы должны перебраться на ту сторону, на землю фратрии Хозяина озера. Там построим шалаш и будем дожидаться, когда река освободится ото льда. Если биранцы не придут, то выловим плавник  в реке, построим плот и переберёмся на свою сторону. Если придут... Попробуем договориться, - сказал Сахарила, войдя в роль эдена рода, пока ещё не сагдивалы.
- А пища?! – пискнула Колдон.
- Чего пища? – Сахарила пожал плечами. – Будем с реки кормиться. Что Дух реки даст, на том и спасибо.
- А как не даст?! – напряглась Килдэн.
- Йани говорил, чтобы мы в летник уходили. Скоро птица полетит в Очидиа Калта, - намекнула Колдон.
- А как мы без лодок в летнике будем сейчас дрова добывать? – спросил Сахарила. – У вас хватит сил, чтобы срубить деревья для плота или вырубить лодку? Вы знаете, как сделать оморочку? На нас остались кожа, да кости. Я вчера чуть ли не ползком добирался до пещеры…
Они помолчали. Сахарила подумал, что, конечно, можно было бы идти к летнику и до лучших времён прожить на берегу биранцев или дуэнтэ, надеясь на их милость, но тут в пещере было много орудий труда и оружия, которое им было нужно. На своих плечах перенести все это добро они не смогли бы, а лодки Таргон уничтожил. Сахарила наделся, что биранцы помогут им обзавестись лодками, без которых им в летнике придётся туго. На то, что ихаканцы придут на свои земле около Ярмарки раньше осени, у него никакой надежды не было. Фратрия Матери лосихи откочевала далеко на север Больших гор к истоку реки Иман Они.
- У нас нет выбора, - сказал Сахарила. – Собирайтесь в дорогу.

Они прошли мимо сгоревшего зимника. Сахарила заметил следы на снегу, на которые раньше не обратил внимания. Он пошёл по следу и пришёл к родовому бурхану. Идола не было!
- Таргон! – взвыл Сахарила, ни на минуту не сомневаясь, что это дело рук отщепенца-брата.
То, что Таргон ушёл, ещё можно было понять и простить. Но то, что он украл святыню, - не понять, не простить было нельзя. В бурхане жил дух-охранитель. Утащить бурхан, значило лишить Сахарилу и девушек  высокого покровителя, а род мафа родового символа.
- Убью! – прорычал Сахарила. – Убью, а потом снова убью!
- Не надо, - жалобно пропела Килдэн. – Вина на нем. Пусть суд его судит. Будь обвинителем, но не убивай, а то станешь огдзо-най …
- Не убивай, - попросила сквозь слезы Колдон. – Он отдаст бурхан. Одумается и отдаст. Это его огдзо совратили…
- Уйдите! – прорычал Сахарила.
Он не хотел, чтобы девушки видели его во гневе, потому что гнев – не для близких, а для врагов. Тёплый воздух ударил в него струёй, Сахарила подставил ему лицо, наслаждаясь запахом весны, запахом жизни. Бурхан не только был покровителем. Через бурхан души умерших сородичей проникали в чрево женщины и воплощались. Таргон бросил вызов всему роду мафа - живым и мёртвым. Бурхан был для мёртвых, как маятник для мореплавателей!
- Хурраии! – прокричал Сахарила боевой клич потомков Биату.

Этот клич вернул ему способность трезво мыслить. Бурхан, помимо сакральной, имел ещё и «юридическую» функцию. Таргон мог объявить, что мафа  вымерли и представить святыню в виде доказательства своих слов.
- "Адинаи, конечно, соберут совет и объявят наши угодья своими, о чем известят соседей на севере, на востоке и на юге. И тут заявлюсь я  с адо! Что сделают адинаи? Выставят себя на посмешище?" - размышлял Сахарила. - "Пусть, даже, они решат сначала послать разведчиков сюда. Придут их мужчины, увидят одного юношу и двух девушек, ослабевших от голода, и что им помешает нас убить? Закон? Они, признавшие рыбу своим покровителем,  уже показали, как могут обращаться с законом Биату… А если бурхан у них и принесён Таргоном, то кто заподозрит их в преступлении? Придут, убьют и провозгласят своего плешивого йани Дабдихана Хранителем Рощи! И кто им чего скажет? Луку не Хранитель! Даже если он и поймёт, что нас убили, то что сможет поделать?! Род То-эниэ покинул свои селения. Биранцы покинули свои селения. Где сейчас нанги  – неизвестно. Где роды Паль-Ыза – тоже неизвестно. Когда ещё мапа-хусэ соберутся на Медвежий праздник? К тому времени от мёртвых тел мафа семьи Хатан-хахи и косточек не останется! Луку... Кто знает, - дойдёт дядя до Рощи или нет..."
Страх, по большей части необоснованный, овладел сагдивалой. Какими бы отступниками адинаи не были, но убить тех, кто перенёс такие страдания они не могли, потому что имели свой кодекс чести и совесть. У страха глаза велики!
Холодок пробежал по спине Сахарилы:
- Эх, йани! Зачем ты нас покинул!
Слезы навернулись на глаза сагдивалы. Он не боялся смерти. Смерть в те времена не означала конца бытия. Он боялся не исполнить завет Луку и не оправдать надежд умерших сородичей.
Нужно было во чтобы то ни стало вернуть бурхан, но сначала нужно было укрыться от адинаев. Земли вокруг Ярмарки были богаты рыбой, которую мафа ловить не могли в таких количествах, как адинаи. Кучэн со своими сородичами с огромным удовольствие завладел бы Ярмаркой и угодьями вокруг неё.
Сахарила нуждался в поддержке. И эту поддержку мог получить только от друга Мапаксы.
- Мы идём к биранцам! Будем просить заступничества! – объявил уже сагдивала.
Сахарила сделал свой выбор.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Сахарила был в таком возбуждении, что не обратил внимания на мощный поток тёплого южного ветра. Впрочем, даже если бы и обратил, то не придал бы этому значения. В его жизни ничего подобного не было, а те, кто понимал, какую опасность предвещает этот передний фронт тайфуна, пребывали в мире духов.
В описываемый период климат на нашей планете резко изменялся несколько раз за тысячелетие. Морские течения изменяли своё направление, отчего количество погодных аномалий намного превышало современные уровни. На исторической памяти человечества не было таких катастроф, которые вызывали ураганы и тайфуны, циклоны и антициклоны в середине пятого тысячелетия до нашей эры.
В верховьях Эйке Они тайфун уже изливал небеса на землю. Ветер выворачивал с корнями деревья и кустарники.  Потоки воды устремились с гор, сдвигая плотные пласты снега. Перемешанный с ветками и стволами, этот снег образовывал заторы в узких речных долинах многочисленных речушек и ручьёв, впадающих в Эйке Они. Вода, рано или поздно, должна была разрушить заторы и всем своим объёмом, всей своей разрушающей силой выплеснуться в долину реки.
Юноша и адо переходили на другую сторону Эйке Они к зимнику биранцев. Тёплый ветер буквально плавил сугробы и вскоре наши путники уже двигались в холодной жиже. Их обувь быстро промокла. Вода прибывала и доходила уже до щиколоток ног. Едва они выбрались на берег,  Сахарила решил подняться в горы, чтобы идти посуху.
Пошёл  сильный ливень, сопровождаемый мощными порывами ветра, против которого невозможно было двигаться. Путники с трудом добрались до грота, расположенного метров на двадцать выше уровня реки. Они собирались переждать непогоду тут, но с гор хлынули потоки грязи и залили грот. Пришлось им убираться.
Преодолевая ветер, дождь и холод, они двигались параллельно берегу на возвышении от него. В одном месте путь им преградила скала. Обходить её поверху у них не было сил и пришлось спускаться к реке. Едва они обогнули скалу, двигаясь по пояс в воде, как Сахарила заметил надвигающийся на них водяной вал. Он закричал от ужаса и стал подталкивать девушек, заставляя их лезть вверх, не жалея сил.
Килдэн еле двигалась. Сахарила поднялся на возвышенность перед ней, схватил сестру за руку и стал тащить, косясь на вал. Он буквально выдернул кузину из потока воды, снега, льда, грязи и валежника и упал без сил.

Так они и лежали под дождём в грязи, пока весь этот ужас не прекратился и долину не покрыл туман. Сахарила знал местность хорошо. До селения семьи Мапаксы оставалось совсем немного. Необходимо было собраться с силами и двигаться вперёд.
- Нужно идти, а то мы замёрзнем, - выдавил из себя парень.
Девушки промолчали. Он поднял голову, посмотрел на сестёр, лежавших на склоне горы в куче мусора и грязи с бесстрастными лицами покойников, и ещё раз повторил:
- Нужно идти!
Сахарила сам поднялся с трудом. Ему пришлось помогать подняться девушкам. Он срубил тонкие деревца и сделал из них посохи для себя и для близнецов. Они двинулись, с трудом переставляя ноги, как будто души улиток  вселились в их хилые тела.
Молодые мафа часто останавливались на отдых. Когда в ночном мраке Сахарила смог разглядеть крышу мужского дома биранцев, они уже считали себя мертвецами.
- Дом, - прошептал Сахарила.
Девушки остановились и рухнули, как подкошенные, будто пришли к цели, а до неё было ещё около сотни шагов. Сахарила оставил девушек и пошёл к селению. Мужской дом был ближайшим от них. Девушкам в нем находиться запрещалось, но Сахариле было уже все равно. Парень нашёл трут, палочки и дощечку  для разжигания огня трением. Он разжёг огонь в очаге теми запасами дров, которые оставались в доме и вернулся за близнецами. Колдон смогла подняться. Килдэн была без чувств. Они схватили бедняжку за руки и стали медленно тащить её к дому. Возле жилища без чувств свалилась и Колдон.
Сахарила, втащив девушек в дом и закрыв за собой дверь, впал в прострацию.

Он не приходил в себя много часов. Наконец, очнувшись, он услышал вой ветра и шум дождя, захотел приподняться, чтобы увидеть сестёр, но снова потерял сознание. Так продолжалось несколько раз. Уже тайфун ушёл. Уже высохла одежда и обувь на их измождённых телах. Уже солнце вернулось и наполнило теплом долину. Уже просохли мощённые галькой дорожки селения…
Сахарила перешёл из состояния сна в состоянии дремоты, а потом от дремоты к пробуждению. Он не чувствовал своего тела. Парень повернул голову в сторону потухшего очага: девушки лежали там же, где он их бросил.
- Эээй! – позвал сагдивала, не в силах открыть рта.
Близнецы не отозвались. Сахарила попробовал пошевелить пальцами. Ему это удалось. Он постепенно восстановил двигательные функции и смог доползти до горшка с водой. Вода в нем зимой превратилась в лёд, оттаяла и имела неприятный запах и вкус, но Сахарила изнывал от жажды и влил в себя всю воду глоток за глотком. Вскоре он почувствовал себя лучше и смог перекусить теми запасами, что они взяли с собой.
У него не было сил готовить чолу и он съел несколько желудей сырыми, после чего снова заснул. И только проснувшись вновь, он был в состоянии заняться сёстрами.
Сахарила принёс воды из родника, развёл огонь в очаге и приготовил отвар лимонника, которым напоил девушек. Они пребывали в беспамятстве, но целебный отвар приняли. Несколько дней Сахарила ухаживал за сёстрами, выходя из дома только для того, чтобы принести дров и воды, да по нужде. Наконец, они стали приходить в себя.

Когда Колдон смогла ухаживать за сестрой и поддерживать огонь, Сахарила отправился на поиски пищи. Но начал он с кормления дюлена.
Возле идола было полно мусора. Сахарила сгрёб его в кучу и спалил. В огне сгорел и инау Луку, оставленный им, как памятку. Покормив идола, Сахарила отправился к реке.
Лед уже треснул и начался ледоход. Течение выдавило льдины на берег, закрыв проход к реке торосами. О добыче пищи в реке не могло быть и речи. Сахарила опечалился. Принесённого ими с собой хватало ровно на одно кормление. Он с надеждой посмотрел на небо, надеясь увидеть перелёт птиц, но небо было чистым и от птиц, и от облаков.
Оставалась надежда на то, что биранцы не разорили припасов белок и бурундуков около своего селения. Зимник располагался выше по течению и здесь мафа не промышляли, чтобы не оскорблять родовых духов, а выгребли все вокруг летника биранцев, что располагался прямо напротив пещеры Луку. Сахарила пошёл в лес и стал осматривать дупла деревьев, расщелины скал и трещины отколовшихся от них крупных валунов. Уже ближе к вечеру сагдивала отыскал один нетронутый клад, в котором было всего вдосталь: грибов, сушёных ягод, орехов лещины и кедровых шишек. На этих запасах можно было продержаться несколько дней.
У Сахарилы появилась надежда, что такие клады есть ещё и они с близнецами смогут восстановить свои силы. Он направился к селению.

Зимник биранцев представлял собой семь округлых построек, расположенных вокруг центральной площадки с дюленом. Мужской дом, в котором поселились наши путники,  стоял несколько в стороне, ближе к реке. Он же был и гостевым, поэтому большинство мапа-хусэ называли такой дом андаха-дё. В семейных домах было все так же, как и в зимних семейных домах рода мафа. Это были полуземлянки с широким уступом-каханом по краям, на котором люди спали, хранили свои вещи, занимались хозяйственными делами. Стены жилищ были сделаны из толстых дубовых стволов, установленных вертикально, как частокол.  На стены и центральный столб-тору опирались толстые жерди-стропила, связные лианами в верхней части. На стропила укладывали тонкие ветви и обмазывали их толстым слоем глины. По глине клали слой дёрна. Тора имела инау семьи и сучья, на которые подвешивали мешки с припасами, оружие  и охотничий инвентарь.
Снаружи стены возвышались над землёй на половину человеческого роста. Узкий лаз в жилище закрывали шкурой медведя или полтой из волчьих шкур. Сейчас все жилища были открыты. Биранцы унесли шкуры с собой.
В вершине конуса крыши оставляли отверстие для выхода дыма. Вокруг торы устраивали два-три очага, в зависимости от размера жилища и количества людей в семье. В семи дё жило семь семей, составляющих общину во главе с эденом: хозяин с женой, его брат с женой, два сына эдена и два сына брата, а также младший брат хозяина, семьи ещё не имевший и живший с эни-эден, матерью эдена и его братьев.
Кахан покрывали циновками, сплетёнными из камыша и шкурами. Полы в жилищах также были покрыты циновками. Уборка помещения сводилась к элементарному встряхиванию циновок, собирающих на себя всю грязь и мусор.
Напротив входа во всех домах было почётное место – мало, принадлежащее старшему в семье: дедушке или бабушке. Везде на мало биранцы оставили своих сэвэнов, для охраны жилищ.
По всему было видно, что уход соседей мафа не был бегством. В домах на одном из каханов в ряд стояли горшки, лежали скребки, ступы для приготовления чолы,  грузила. Под крышей были развешены сети и верши, обменянные у адинаев,  и старые кожи и шкуры. Уход был плановым, подготовленным.
В андаха-дё не было подвала-ямы. Свои припасы биранцы хранили в нескольких амбарах, стоявших на самой высокой точке селения, расположенного на пологом склоне сопки, переходящем в галечную косу.
Сахарила с Колдон обследовали амбары и обнаружили там много заготовок для древков стрел, дротиков и копий, а также обсидиана, гранита, кремня и другого материала для изготовления оружия и орудий труда. Биранцы  ушли, но явно собирались вернуться.
- Подождём, - сказал Сахарила. – Скоро река вскроется, птица полетит в Очидиа Калта и соседи вернутся. Чует моё сердце, что Мапакса уже близко! Они помогут нам с лодкой или плот построят и мы уйдём в летник.

Андаха-дё  был больше всех остальных домов. В нем не было кахана. На более толстых, чем в жилищах, жердях торчали крюки из дерева и рога. На них подвешивали мешки, в которых хранили заготовки, лекарственные травы, благовония и культовые предметы для обрядов и ритуалов. В особых мешках, украшенных стилизованным изображением черепа, держали все нужное для проведения магических ритуалов.
Пол гостевого дома был покрыт осколками камня. Биранцы долгими зимними вечерами изготавливали тут свои орудия и оружие. Они сидели на корточках на циновках и шкурах, которые, уходя, развешали на стенах.
Колдон устроила из них спальник, пока Сахарила промышлял в лесу.  Вечером девушка приготовила чолу из желудей, грибов и ягод и после еды они с сагдивалой  сразу же уснули, ощущая покой и твёрдую уверенность в благополучном исходе их затеи. Сахарила не думал о том, что пребывание в мужском доме противоречит закону, ведь Килдэн была больна. Он не принял во внимание, что больным вообще не полагалось находиться в жилище, так как болезнь – это поражение души в борьбе с огдзо. Больной считался проклятым. Жалость оказалась сильнее законопослушания.

Днём ранее Таргон пришёл к адинаям, а измученный Луку добрался до Священной Рощи.
Роща не пострадала от пожара и тут ничего не изменилось с тех пор, как Луку её покинул после Медвежьего праздника. Его встретил Алисо.
- Приветствую тебя, амапанго! – приветствовал гостя земляк. – А я, уж, и не надеялся тебя увидеть снова. Сон мне был плохой о тебе.
- Да благоволят тебе духи, алонго! – ответил Луку и закашлялся.
Йани был очень бледен. Под его серыми глазами образовались тёмные круги. Луку нуждался в тепле, еде и отдыхе, но, сперва, следовало почтить Большого йани. Помощник Мерке повёл его к Хранителю. Войдя в дом через низкие двери, Луку повернулся лицом к двери, ожидая приглашения Большого йани войти, но приглашения не последовало.
- Болеет Мерке, - шепнул Алисо. – Ничего не ест, ничего не говорит, только спит все время и спит…
Луку повернулся к кахану, на котором возлежал его коллега и соперник. Мерке был накрыт несколькими полта, из-под которых торчали его лоб и редкие космы на полысевшей голове.
- Давно он так?- поинтересовался Луку, протягивая озябшие руки к огню.
- Луна после Медвежьего праздника прошла и он занемог, - ответил Алисо.
Луку прикинул в уме, что болезнь затянулась. Видимо, у Мерке достаточно сил, чтобы бороться с огдзо.
- Камлал? – обратился он к помощнику, отталкивая от себя ногой чурбак. – Какие заклинания говорил?
- Чего только не говорил и не делал, - отмахнулся Алисо. – Пойдём отсюда. Поприветствовал Большого йани и хорошо. Опасно тут.
Алисо привёл Луку в своё жилище. Тут заправляла жена помощника Солика, из общины нанги. Она была рыжей, как и зверь, именем которого её назвали - лиса. Под глазом женщины виднелся кровоподтёк.
- Бил? – нахмурился Луку.
- Ат-та-та! – воскликнул Алисо. – Зачем так говоришь? Алисо свою жену любит.
- Это я так дрова колола, - засмеялась Солика. – Глупая я.
Луку усадили на мало, как почётного гостя. Солика подала ему чашу с тёплой водой, заправленной травами и корой лимонника. Гость заметил её округлённый живот и коснулся его рукой, благословляя, как положено йани.
- Мальчик будет, - сказал он.
- Хорошо, - заулыбался Алисо.

Согревшись, йани имел долгую беседу с помощником Мерке. Поведение Большого йани до и во время прихода Огненной девы само по себе говорило о том, что он не способен быть не только Хранителем Рощи но и, вообще, йани. Мерке утратил свою силу и свои способности.
- Иначе, разве бы он заболел так тяжело? Йани умирают быстро, - говорил Луку Алисо. – Зачем ему мучиться на потеху огдзо?
Помощник Большого йани, состоявший в родстве с Луку, все понял. Утром Мерке умер.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Селение адинаев, в которое пришёл Таргон, было третьим их селением на Маси Мангбо, если считать от края их земель в месте слияния Маси Мангбо с Эйке Они. Первые два адинаи бросили. Река в тех местах сильно обмелела. Её протоки и озера почти иссохли. Исчезли рыбные промыслы и люди ушли в среднее течение и низовья реки. Всего во владениях адинаев было шесть селений, в которых они проживали попеременно в течение года. Как и фратрия Медведя, фратрия Хозяина рыб состояла из двух родов, - рода дава и рода адин, - между которыми и заключались браки. Адинаи ушли из своих верхних стойбищ в третье селение, бывшее самым крупным населённым пунктом в Биату-найон.
Деревня располагалась на спускающемся к реке крутом склоне высокой сопки, на высоте около ста метров от берега. Строения адинаев отличались от построек других мапа-хусэ. Тут сложно было углубляться в твёрдую породу, из которой были сложены горы, поэтому адинаи применили другую технологию. Они вырубали в склоне горы ниши, затем пристраивали к ним стены из брёвен, поставленных вертикально. Бревна укрепляли камнями, скреплёнными глиной, смешанной с песком и рубленым камышом. На стены клали толстые стволы деревьев, на них слой глины и дёрн. Такие строения называли алдан-дё. Алдан - это большой глиняный кувшин для хранения припасов.
В алдан-дё  жила не одна семья, а несколько. Правила в нем большая мать - эни-эден. Тут не было мало, потому что мужчины жили отдельно в двух «мужских» домах, которые раньше были домом собраний и мастерской.  Таргона, еле волочившего ноги, привели к холостякам, отселённым в  бывшую мастерскую.
Эденом деревни был уже упоминавшийся ранее Кучэн, славившийся весёлым нравом. Древних людей трудно описать. Они, как китайцы для европейцев, все были на одно лицо и к тому же, одевались одинаково. Так что об эдене скажем так: он был типичным мапа-хусэ. Таргона напоили отваром из трав, дали юколы. Дождавшись, когда насытившийся гость отрыгнул, Кучэн спросил:
- А где твои собаки? Съел?
Мужчины загоготали. Они хватались за животы, тыкали в гостя пальцами, тряслись, как в припадке и скалили свои зубы, отчего их курносые носы выглядели ещё курносее. Таргон сжал кулаки, чтобы сдержать свой гнев.
- Мафа -  не женщины! – объявил он. – Нам не нужна собака, чтобы охотиться.
Это прозвучало как оскорбление. Адинаи в раз затихли и посмотрели на Кучэна. Тот сообразил, что обижать гостя неприлично и протянул ему руку ладонью вверх:
- Будь нашим гостем. Наша пища – твоя пища. Отдыхай. Завтра поговорим.
- Спасибо, - поблагодарил Таргон и коснулся руки эдена. – Я устал.

У всех мапа-хусэ уже были собаки, кроме фратрии Медведя. Собаки - это суть волки, а волки - враги медведя. Мафа и нанги не могли себе позволить, чтобы враги Биату, а значит и их враги, жили бы с ними рядом. По этому поводу остальные мапа-хусэ подтрунивали над людьми из фратрии Медведя. У них считалось неприличным для охотника не иметь собаки. Охотник и собака уже воспринимались как одно целое. Проходя посвящение в высшую категорию, юноша представлял и своего лохматого друга.

Уже смеркалось. Мужчины, имевшие жён и пришедшие поглядеть на гостя, ушли в свой дом. В холостяцком общежитии осталась молодёжь – посвящённая и не посвящённая. Таргон лёг на отведённое ему место и уснул, но долго ему спать не дали. Он едва успел увидеть свой первый сон, как его разбудили и потребовали к эдену.
- Зачем бурхан с собой взял? – стал допрашивать его Кучэн, ждавший гостя у нарт, которые Таргон взял в покинутом селении адинаев, оставив там свою лодку.
Тащить лодку по льду было утомительно. А после тайфуна, буквально снёсшего снег в реку, стало утомительно тащить нарты. Поэтому Таргон прибыл в селение измотанным и не был расположен к беседе. Нарты он бросил в нескольких ста метрах от селения, вконец обессилев. Адинаи нашли их, притащили, но бурхан оставили на месте.
- В нем дух-охранитель, - ответил Таргон.
- Дух должен быть среди своих духов! – рассвирепел эден. – Зачем наших духов злишь?!
- Я пришёл проситься в твой род, эден, - сказал Таргон и склонил голову.
- Вот как? – брови Кучэна взметнулись вверх. – Вымерли вы там все, что ли?
- Вымерли, - подтвердил Таргон. – Луку ушёл в Рощу, но он был так слаб, что не дойдёт туда. У него с собой было мало пищи, а пошёл он через пепелище. Брат и кузины остались, но они тоже уже мёртвые от голода. Я один пришёл из последних сил. Не умирать же мне вместе с ними? Наши духи нас оставили на растерзание огдзо. Я пришёл за спасением к вашим духам.
- Ана-на! – воскликнул Кучэн. – Валяха, валяха! Почему к людям То-эниэ не ушли по реке? Пищи у них мало, но для того чтобы выжить, вам бы хватило. Сам говоришь: мафа – не женщины.
- Я не знаю, амапанго, - на глазах Таргона выступили слезы. – Я им все время говорил, что нужно уходить, но только и эден, и йани, и брат твердили и твердили, что таков коли и нельзя уходить в чужие угодья.
- Коли таков, - подтвердил Кучэн. – Но когда коли не к жизни, а к смерти, то это уже не коли, а наказание. А где тут суд, который наказание назначил? Твои были на нем?
- И я так говорил, амапанго…
- Иди, - эден подтолкнул Таргона в направлении мастерской. – Плохи дела, алонго, плохи…

Таргон ушёл. Кучэн разнервничался. Мафа и адинаи все время подтрунивали друг на другом, но это была традиционная пикировка. Хатан-хаха и Кучэн уважали друг друга и адинаи подарили мафа свои сети, верши, гарпуны и другие рыболовные снасти, чтобы помочь им выжить, кормясь с реки. Фратрия Медведя обитала в сердце земель мапа-хусэ и идти им было некуда, в отличие от других фратрий. Гибель соседей опечалила эдена. Такого в их землях ещё не было, чтобы исчезло столько людей!
- "Почему к нам не пришли?!" - возмущался Кучэн. - "Неужели, мы бы не договорились с духами? Луку - сильный йани, да и Дабдихан не слаб..."
Мысль о Дабдихане вызвала другую мысль: что будет с Ярмаркой? А что будет со Священной Рощей? Умрёт Мерке, Луку нет, Алисо ещё слаб, - кто станет Хранителем?
- "Валяха, валяха!" - Кучэн схватился за голову.
Мир рушился. Установленный издревле порядок перестал существовать. Предстояли долгие переговоры и камлания, чтобы в Биату-найон установился новый порядок, устраивающий и всех живых, и всех мёртвых, и духов.
- Плохие времена, - прошептал Кучэн. - Что делать, что делать?

Утром Кучэн собрал совет селения. Совет от собрания общины отличался тем, что на нем присутствовали только старейшины, то есть те, у кого есть внуки. Были тут и мужчины, и женщины. Новости о фратрии Медведя дошли до всех. Адинаи соболезновали соседям, с которыми жили бок о бок не один век.
- Все уже слышали, - начал совет эден. – Говорите.
Выступали по старшинству. Сначала говорили младшие, а потом старшие. Люди выражали своё сочувствие нанги и мафа, высказывались за созыв Большого совета мапа-хусэ, на котором должны были определить новый порядок выбора Большого йани и хозяина Ярмарки. Последний из выступающих, самый старый из них,  к уже сказанному жёстко добавил:
- Бурхан мафа нужно отправить назад!
Все посмотрели на плешивого йани  с гордым именем Дабдихан, "победитель". Он пожал плечами:
- Нет никакого коли о бурханах.
Старейшины замолкли и стали вспоминать все когда-либо услышанное ими от своих учителей и наставников за долгую жизнь. Действительно, никто не мог вспомнить закона о бурхане. Каждая семья имела свой договор с духом-охранителем. Инау семьи на бурхане означал нечто типа  печати, скрепляющий такой договор. Охотничьи угодья оставались неизменными с давних времён и порядок владения этими угодьями определялся не законом, а тем более не бурханом.
- Говори, йани! – обратился к Дабдихану Кучэн.
Маг, несмотря на свою плешивость, был ещё не стар и в советах участвовал только по приглашению эдена. Выделение йани, будущих шаманов и жрецов, в особую касту ещё только началось и было вызвано усложнившимися за многие тысячи лет законами, обычаями, ритуалами и обрядами. Йани был хранителем заповедей, толкователем законов. Он исполнял особые обряды, которые требовали последующего очищения души, например, дефлорации или погребения. Во всем остальном йани  пользовался равными правами и обязанностями в своей общине.
Дабдихан поднялся с места, по привычке взял в руки бубен, но вовремя спохватился и отложил его в сторону.
- Уважаемые, - обратился он к старейшинам. – Все мы понимаем, почему Большой йани избирался из фратрии Медведя: Священная Роща на их земле и Ярмарка на их земле. Кто лучше знает нрав местных духов, чем мафа?  Если душу Мерке погубят огдзо, то ему на смену придёт мафа Луку. А если Луку погиб на пути к Роще, то Большим йани станет мафа Алисо. Алисо женат и жена может родить ему сына, который станет Хранителем после Алисо, а после него – внук, правнук и так до бесконечности. А если есть хоть один мафа, то и земля их не может быть разделена между родами. Таков коли.
Дабдихан упомянул о разделе угодий фратрии Медведя. Это было разумно. Подсознательно, эта мысль сидела в голове каждого участника Совета. Старики закивали головами, соглашаясь с йани. Закон есть закон! Кучэн поднялся:
- Это старый коли! Пусть наш гость скажет.

Пригласили Таргона и попросили рассказать историю гибели его семьи во всех подробностях.
- Так это было, - начал Таргон, приняв печальный вид. – Три года мы голодали. Кедр не давал шишек, орехи не родились, грибы и ягоды не росли, коренья перевелись, зверь ушёл, реки и озера обмелели и рыба ушла, а которая осталась, ту мы добыть не умели, потому что мафа не рыболовы, а охотники.
- Кэ-э-э! – дружно загалдели старики. – Истинно так!
Кучэн добился тишины и Таргон продолжил свой рассказ:
- Люди приходили от нанги и там было то же самое. У всех было одно и то же!
- Кэ-э-э! – снова загалдели старейшие.
- А потом пришла Огненная дева, - продолжал рассказывать Таргон, увлёкшись рассказом и не обращая внимания на шум. – Она шла до нашего летника и все сжигала на своём пути на много далингко вокруг. Только Маси Мангбо и Эйке Они не смогла преодолеть Дева и отступила. Осенью мы жили с реки, а когда пришла зима, не стало пищи. Где добывать рыбу? Где искать коренья?
- Кэ-э-э! – пропела одна из матерей.
- Стали мы ходить в земли биранцев. Так и жили, пока холод не прогнал нас в пещеру у зимника. А к этому времени уже многие души стариков и детей сожрали огдзо, - Таргон остановился, не в силах сдержать слезы. – И мама умерла…
- Кэ-э-э! – сочувственно пропели присутствующие.
Таргон вытер слезы рукавом куртки, собрался с мыслями и продолжил своё печальное повествование:
- Ушли мы в пещеру. Зимник наш сгорел. Собирали дрова у биранцев. Стали мы рубить лунки во льду и ставить сети, но сети наши были плохи и рыба рвала их. Биранцы бросили свои селения, но мы не могли взять у них пищи вдосталь... А потом болезни начались. Из того селения, что выше нас, к нам пришли люди-мафа, но умерли почти сразу. Потом наши все умерли и осталось нас пятеро. Йани решил уйти в Рощу. Брат и близняшки остались. Я говорил всем: надо идти к адинаям. Меня не слушали. Говорили, что закон не позволяет. Чужих духов боялись.
- Ана-на-на! – запричитали старики.
Кучэн дождался, когда эмоции спадут, и взял слово:
- Никогда такого не было. Наши ниманку и тэлунгу не говорят о таких бедах в Биату-найон. Огненная дева и Тугдэ всегда враждовали и эта вражда не прекратится во веки веков. Но никогда Тугдэ не был так слаб. Огненная дева не только людей, но и многих духов погубила. А что сгорело в огне, то уже никогда не возродится? Так, Дабдихан-ама?
Обращение "ама" предназначалось для людей уважаемых. Йани потёр свою лысину, понимая, что эден к чему-то клонит, коли уж обратился к нему так. «Если огонь уничтожил духов, то на земле фратрии Медведя вообще никаких духов не осталось, что ли? Глупости. Горы остались и ручьи снова появятся, и растения, и звери придут, и птица», - йани пристально посмотрел в глаза Кучэна, тот подмигнул ему.
Дабдихан сообразил, что от него требуется только поддакивать:
- Почему не так?!
- Думаю, что Тугдэ одолел Огненную деву. Сами знаете, как много снега выпало этой зимой, - вон, сколько воды прошла давеча! - говорил Кучэн. – Нам  ничего опасаться, а духи на пожарище теперь ослаблены. Так, Дабдихан-ама?
- Почему не так,  - снова подтвердил йани.
- Долго говоришь! – возмутилась одна старушка. – У меня уши устали тебя слушать!
- Я говорю, что договор нанги и мафа с духами устарел. Кто его знает, какие духи там снова поселятся? – огрызнулся Кучэн, чем вызвал ропот собравшихся.
Поняв, что теряет контроль над вниманием старейшин эден сразу перешёл к делу:
- Я обратился к сердцу моему и оно так мне сказало. Беда коснулась многих родов. Много стариков у них умерло, а детей не родилось. Только у нас, адинаев, все благополучно, хотя мы тоже испытываем нужду. Скоро наши мальчики станут мужчинами и нам будет тесно, если Тугдэ не наберёт свою прежнюю силу после войны с Девой. Когда ещё это будет?! А нам нужно думать о дне сегодняшнем. Леса нанги и мафа не скоро восстановятся, но мы живём с реки. У Ярмарки хорошие места для рыбалки, только мафа не могли этим воспользоваться. Как мафа пользовались землями соседей, так и мы можем пользоваться землёй мафа, но за дары. А нашими дарами будет пища.
- Верно! – выкрикнул кто-то из стариков. – Правильно сказал!
Эта мысль так возбудила присутствующих, что казалось, они готовы были прямо сейчас перебираться в район Ярмарки. Кучэн их остудил:
- У нас нет договора с мафа.
- Отправим старейшин к «медведям»! – предложил один из присутствующих.
- К кому отправим? Нет никого, кроме нашего гостя, - ответил эден.
Старики разочаровано загудели.
- Что предлагаешь, эден? – йани продолжал подыгрывать Кучэну.
- Я предлагаю признать Таргона эденом, - сказал Кучэн и напрягся, ожидая гнева сородичей.
Молодой человек, не имеющий семьи, не мог быть эденом. Старики не желали  принять это предложение. Кучэн использовал все свои аргументы, но старейшие уже устали и слышать ничего не хотели. Они стали расходиться.
- Арра-ра-ра! – прохрипел осипший от ораторства эден.

Мысль Кучэна была проста и понятна Таргону. Провозгласив его эденом, адинаи могли бы заключить бессрочный договор с ним, представителем мафа, на пользования угодьями возле Ярмарки. А там, глядишь, и нанги с мафа  вообще не станет и тогда земля перейдёт в полную собственность адинаев, вместе с устьем Эйке Они и многочисленными протоками с озёрами. А если Ярмарка будет во владении адинаев, то и Священная Роща вскоре перейдёт под их управление. А если Рощей будут управлять они, то смогут навязать свои законы  всем мапа-хусэ. Таргон не верил в возрождение своего рода. Идея Кучэна ему показалась здравой, потому что адинаи были самой сильной группой семей  в Биату-найон.
- Я понял тебя, амапанго, - сказал Таргон эдену. – Я согласен с тобой. Но я не сказал, что йани объявил валяху и назначил моего брата Сахарилу сагдивалой.
- Ана-на! – просипел Кучэн. – Это все меняет.
- Но я уничтожил все лодки, - подсказал гость.
- А это все решает, - рассмеялся Кучэн. – А ты, Таргон-ага, подлец!

Кучэн отправил Таргона отдыхать, а сам ушёл на берег реки, чтобы в одиночестве все хорошенько обдумать.
- «Таргон, конечно, мерзавец», - рассуждал Кучэн. – «Но чего с него взять, с мальчишки? Струсил… Хорошо, если бы Таргон был бы  действительно последним в роду мафа. Бурхан стал бы подтверждением этому: кто же просто так отдаст святыню? Но о Луку, брате и сёстрах Таргона ничего неизвестно. Нужно убедиться, что их души покинули бренные тела, прежде чем предпринимать что-либо...».
Эден понимал, что без лодок молодые мафа  не смогут добывать дрова для очага и рыбу, и почти наверняка погибнут. У них не было иного выхода, как просить помощи у адинаев. Сагдивала или не сагдивала, но голод заставил бы Сахарилу принять предложение Кучэна об аренде Ярмарки.
- "Какой мерзавец, этот Таргон!" - Кучэн вздохнул.  - "Если сородичи пришельца погибнут, то виноват будет и Таргон. А если не погибнут?"
Нужно было спешить на помощь мафа и попытаться уговорить их. Кучэн и в мыслях не мог себе представить, чтобы голодающий отказался от пищи. Но если жив Луку, то тогда от этой затеи можно было сразу отказаться. Луку не допустил бы, чтобы Ярмарка попала в руки адинаев.
Пока Луку не стал Большим йани, он - мафа. Старший из мафа. Став Большим йани, Луку утратил бы свою родственную связь и права на родственные охотничьи угодья, чтобы там не говорил Дабдихан. Большой йани – он для всех, а не только для «медведей». Он вне рода. Но до этого времени, Луку может отдать земли «медведей» и людям То-эниэ, и людям Хозяина озера, и людям Хозяина гор.
- Что б ты сдох! – проворчал Кучэн. - Хм!
Смерть - это было бы решением, только  убить человека, тем более мага, эден не мог. Он не меньше остальных заботился о своей душе. Но ума Кучэну было не занимать, а ещё у него был брат-дурачок по имени Сэксэ. Вот, его Кучэн и отправил в Священную Рощу на разведку. Сначала нужно было определиться с Луку, а потом уже можно было бы заняться и этим мальчишкой Сахарилой.
- Все выведаешь подробно! - напутствовал эден брата. - Если Луку в Роще нет, то не жди его. Возвращайся. Если Луку там нет, значит, он мёртв. Много дней прошло уже. Духи тебе в помощь!



ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

Берега реки уже освободились от торосов, уже стаи птиц стали пролетать над головами мафа, направляясь в Очидиа Калта, и пришло время перебираться в летник, а биранцев все не было.
- Ещё один день подождём и уйдём, - решил Сахарила и приказал Колдон. – Наведи после себя порядок.
После мощного наводнения, вызванного тайфуном, на берегах около селения оказалось множество вырванных с корнем и принесённых водяным валом деревьев. Сахарила уже приступил к сборке плота из таких деревьев. Ему не пришлось тратить много усилий на обрубку веток, так как поток и каменистые берега Эйке Они сделали эту работу за него.  Сахарила подобрал четыре ствола кедра, отесал их со всех сторон, освобождая от коры, и доставил к селению по воде, таща стволы за ремень.
Оставалось только связать их прочно между собой. Для этого требовались лианы. Он сходил в лес и принёс достаточное количество лиан. На большее в тот день его не хватило.

А вечером объявились биранцы. Сначала из леса вышли Мапакса и его брат Енуэ. Они увидели следы пребывания пришельцев и замерли в напряжении.
- Эй! Кто здесь? Выходи! – крикнул Мапакса.
Сахарила услышал его голос и выскочил из дома.
- Мапакса! – обрадовался Сахарила. – Это я – твой друг Сахарила!
- Ты один? – спросил Мапакса, напряжённо оглядываясь назад.
- Нет, с сёстрами… Ты не рад мне?
Мапакса не обрадовался. Он нервно оглянулся, а потом замахал руками:
- Уходи! Быстро уходи! Завтра придёшь!
Но было поздно. Из леса показались охотники во главе с эденом по имени Долбо. Он был тоже смуглым, как Сахарила.
- Это кто ещё тут? – зарычал эден.
- Я – Сахарила, - представился парень. – Вы не узнали меня, амапанго? Мы пришли к вам за заступничеством.
Охотники недоуменно переглянулись. Чтобы мафа просили о заступничестве - такого на их памяти ещё не бывало. За заступничеством обращались в том случае, если более слабая фратрия вступала в конфликт с более сильной. Долбо знал, что фратрия Медведя понесла большие потери, но не мог себе представить, кто бы это посмел вступить в конфликт с «медведями».
- А Хатан-хаха где? – спросил эден.
- Умер наш эден, - погрустнел сагдивала. – Все умерли. Остались только я, близняшки и ещё брат.
- А Луку?
- Он ушёл в Священную Рощу, - ответил Сахарила. – Мы одни: я и сестры… Остальные умерли.
Охотники стали обсуждать эту новость, бросая сочувственные взгляды на гостя. Мапакса подошёл к приятелю и они обнялись.
- Я думал о тебе, - сказал биранец.
- И я о тебе скучал, - ответил Сахарила.

Тут подошли женщины с детьми и старики и, после выражения сочувствия Сахариле, все принялись обустраивать свои жилища. Вскоре обнаружилось, что в мужском доме завелись девушки…
Биранцы пришли в ярость и готовы были растерзать гостей, но вид у больной Килдэн был такой ужасный, что они не решились войти внутрь и набросились с упрёками на Сахарилу.
- Мало того, что ты осквернил мужской дом, так ещё и больную там разместил! – кричал Долбо на гостя. – Знаешь, что за это полагается?!
- Мы в беду попали… - начал оправдываться Сахарила, но его не слушали.
Парня потащили к дюлену на суд. Биранцы бросили свои дела и все, от мала до велика, столпились вокруг идола, выражая своё возмущение криками. На мафа жалко было смотреть. Он и сам понял, что нарушил закон. Ему было стыдно, а более всего разбирала досада на себя самого за то, что не предвидел последствий собственной оплошности.
За друга вступился Мапакса. Он встал перед Сахарилой и поднял руку, требуя внимания. Сородичи вскоре угомонились.
- Все мы знаем Хатан-хаху и Луку, - начал свою защитную речь биранец, - а у такого эдена и такого дяди может ли быть сын и племянник святотатцем? Я уверен, что мой друг не желал нас оскорбить. Пусть он объяснится.
В толпе послышался ропот: объясняй, не объясняй, а оскорбление уже нанесено. Но Долбо поддержал Мапаксу. И Падиран, йани биранцев, поддержал Мапаксу. Сахариле дали возможность объясниться.
Молодой мафа рассказал о всех бедах своего рода. О несчастье, постигшем их при перемещении к селению биранцев, вызвавшем болезнь Килдэн. О Таргоне, укравшем их бурхан. О том, что Луку объявил валяху и назначил его сагдивалой.
- Я считал, что как сагдивала имею право действовать по своим законам, ради спасения жизни. Я не хотел оскорблять вас и духов селения, - закончил Сахарила свою речь.
- Ты просил о заступничестве, - намекнул Мапакса.
- Да, я прошу биранцев о заступничестве. Таргон, мой брат, украл бурхан и ушёл к адинаям. Я боюсь, что адинаи изгонят нас с наших угодий.
Биранцы сочувственно зацокали языками и закивали головами. Такой доли, какая выпала мафа и его последним представителям и врагу не пожелаешь, а биранцы с мафа и нанги всегда жили дружно, хоть и не состояли в близких родственных отношениях. Старейшины остались на Совет и уже склонялись к тому, чтобы обязать Сахарилу принести жертву крови, ради очищения мужского дома, но тут охотники, проверявшие содержимое своих амбаров, обнаружили пропажу нарт.

Сахариле приписали ещё и воровство. Сагдивала объяснил, что нарты  взял йани, чтобы идти к Мерке, о котором у него был плохой сон и плохой саича.
- Если бы взял Луку, то он оставил бы свой  инау у дюлена, а инау нет! Зачем обманываешь? – разозлился Падиран.
- Я правду говорю! – настаивал Сахарила. – Сестры подтвердят!
Колдон подтвердила слова сагдивалы, но Долбо и йани это не убедило.
- Я кому должен верить – уважаемому йани или юнцу? – брызгал эден слюной. – Где инау?
Все стали искать знак йани, но розыски ни к чему не привели.
- Байта! – объявил Долбо.

«Байта», что означало обвинение в совершении преступления,  разнеслось по селению и люди стали собираться на новый суд. К Сахариле приставили вооружённого мужа, чтобы не сбежал. Сначала биранцы обсудили, могут ли они вершить суд над представителем другого рода или нужно этот вопрос выносить на родовой суд. Падиран пояснил, что поскольку речь идёт не об убийстве, а о воровстве и преступник пойман с поличным, то при наличии обвиняемого можно вершить суд на месте.
Воровство – это гнусное преступление. Биранцы выразили своё негодование плевками, прежде чем парню дали слово. Сахарила держался мужественно, выражая полную уверенность в своей невиновности.
- Мы были так слабы, что даже думать не могли. Йани мог забыть об инау, - высказал своё предположение Сахарила.
Биранцы закивали головами. Луку был не молод и к тому же ослаблен голодом и холодом. Все знали, что старики чудят. Йани мафа мог быстро состариться от лишений. Своё негодование люди уже выразили, оплевав виновного, и никто не жаждал большего наказания.
- Надо дождаться Луку, - предложил Падиран. – А пока назначить штраф.
Это предложение всем понравилось, так как было справедливым. Стали обсуждать сумму штрафа. Зверя в лесу не было. Обсидиана у биранцев своего хватало. Что могло заменить зверя и ценный камень? После долгих споров решили, что равноценной заменой нартам и достойным наказанием за преступление будет штраф в размере ста раковин-каури.
- Арра-ра-ра! – завопил во весь голос Сахарила. – Откуда у меня столько раковин?! На них можно десять топоров обменять! Зачем вам сейчас нарты? Они понадобятся зимой. А к зиме я их вам верну. Новые сделаю! Или йани придёт и все объяснит.
Возражение Сахарилы было разумным, биранцы снова посовещались и мафа присудили символический штраф в размере двадцати раковин-каури, но и этого количества раковин у Сахарилы не было и взяться им было неоткуда. Кроме того, близнецов  биранцы решили оставить заложницами, пока штраф не будет выплачен или Луку не подтвердит своё участие в пропаже вещей. От огорчения Сахарила рухнул на землю, закрыл голову руками и погрузился в оцепенение.

Площадь перед идолом опустела. Все ушли. Мапакса присел возле товарища и стал его утешать:
- Не расстраивайся так! Ничего же страшного не случилось. Вернётся Луку и все прояснится.
Сахарила молчал.
- Если с Мерке что случилось, то йани придёт на Ярмарку. Осталось ждать всего пять лун. Я тебе не дам голодать, - продолжал свою психотерапию биранец.
Сахарила молчал.
- Хочешь, я сестру к тебе пошлю, - изобрёл новое утешение Мапакса. – Она тебе нравилась. Помнишь её?
- Нельзя биранку! Она не из нашей фратрии! – прорычал Сахарила.
- Дурак! Кто вас в кустиках заметит?! Ей же замуж на этот Синкурэ Аня выходить! Выйдет замуж, тогда будет нельзя! -  Мапакса тяжело вздохнул и ушёл.
А сагдивала остался лежать, не в силах справиться с отчаянием. Потом он поднялся и пошёл на берег.
На той стороне была его земля, которая сейчас была для него недоступна. Перебраться через реку он не мог, а просить лодку у биранцев не хотел. Биранцы свои оморочки взяли с собой, используя их как ковчеги для переноски грузов. Их же, груженные вещами, принесли обратно. Часть пути к Озеру и обратно биранцы совершили по реке Белой на оморочках.
К нему подошла Улги, сестра Мапаксы. Сахарила на неё даже не взглянул. Девушка взяла его за грудки и сильно встряхнула хилое тело парня:
- Адо сказали, что йани тебя сагдивалой объявил, а ты ведёшь себя, как наундяка!
- Отпусти, - просипел Сахарила.
- Хочешь меня? – допытывалась Улги. – Я на этот Синкурэ Аня замуж выхожу.
- Ну и выходи, - снова просипел мафа, не в силах уже дышать от давящего на горло выреза ворота рубашки. – Отпусти.
- Ну и дурак! – фыркнула Улги. – Меня все парни хотят. Много раз меня хотят. Вот так!
Она показала Сахариле неприличный жест и гордо удалилась. Больше они не встретились никогда. Мафа вскоре напрочь забыл о девушке, но встряска пошла ему на пользу. Он овладел своими эмоциями и стал думать.
Хорошо все обдумав, Сахарила пришёл к выводу, что Мапакса прав и, действительно, ничего страшного не случилось. Близнецы будут у биранцев и те о них позаботятся. Йани рано или поздно вернётся, девушек отпустят и он возьмёт сестёр в жены. А сейчас ему нужно было вернуть бурхан и, по возможности, самого Таргона. 
Сахарила увидел, как облака разошлись и в небе появилась полная луна. Он вспомнил о Биату. Луноподобном. Он пришел в возбуждение. Душа требовала высказаться, выбросить наружу все печали и горести.

Парень побежал к утёсу, возвышавшемуся над береговой линей около селения, взобрался на него, изодрав одежду и, вознеся руки к луне, обратился к Биату:
- О, Луноподобный, Прародитель наш и Хозяин земли нашей, могущественный и добрый дух, Учитель и Проводник душ наших, к тебе обращаюсь я, несчастнейший из сынов твоих, волей твоею названный сагдивалой, Сахарила из семьи Хатан-хахи!
Он вгляделся в лунный лик и ему показалось, что Биату отразился в нем. Парень воодушевился:
- Соплеменники мои обвинили меня и наложили на меня штраф, и обязали принести очистительную жертву! Они взяли в заложницы моих будущих жён! О, Луноподобный, пощади меня! Ты же знаешь, как жестоко обошлась с нами Огненная дева! Где медведи для жертвы? Раковины–каури, что были в запасниках, сгорели! Чем я расплачусь?
По долине пронёсся ветерок и лес тихо зашумел, шурша сохранившейся на ветвях листвой дубов и хвоей кедров. Сахарила прислушался. Ему показалось, что он слышит ободряющий призыв Биату.
- Прости меня, Луноподобный! Я от бессилия потерял рассудок! Я клянусь, что никогда больше не нарушу законы твои!
И тут луна стала медленно погружаться в зловещую красную тень, отбрасываемую неведомо чем. Сахарила вскрикнул в ужасе и упал на колени. Он так и стоял с протянутыми к небу руками, с открытым в беззвучном  крике ртом, с выпученными от страха глазами и трясся мелкой дрожью, пока тень не покрыла луну наполовину.
- Нет! Биату, пощади! – закричал Сахарила и стал биться лбом о камень, не чувствуя боли.
Наконец, когда он ощутил солёный привкус крови, тёкшей с его лба, парень набрался мужества и взглянул на луну. Тень остановилась, а затем стала медленно уходить назад, возвращая луне её первоначальную желтизну.
- Спасибо, Биату! – разрыдался Сахарила. – Я все понял! Я все выдержу! Спасибо, Луноподобный.
Парень понял сердцем, что его ждут испытания, но Биату милостив к нему и все будет хорошо, если Сахарила сохранит в своём сердце верность Учителю и его учению.
- Я буду верен! – в который раз поклялся мафа.
Тут только он сообразил, что уже долго слышит детский визг и женский вой, доносящийся из селения.

Сахарила понял причину тревоги биранцев. Вернувшись  в селение он увидел, как Килдэн тащат за руки в балаган для больных. Колдон кричала и пыталась вырвать сестру из рук хозяев, но её грубо оттолкнули. Девушка упала на землю и разрыдалась.
Сахарила поспешил на выручку сёстрам. Биранцы тоже видели красную тень, чуть не поглотившую луну, и приписали эту напасть больной Килдэн, все ещё лежавшей в мужском доме. Сагдивала объяснил, что разговаривал с Биату и Дух послал ему знамение. Ему не сразу, но поверили и успокоились. Если сагдивала, решили биранцы, то это волей Биату определено и почему бы мафа с высоким звание не говорить с Биату, а тотему не посылать знамение?
Килдэн все же отправили в балаган. Колдон решила не оставлять сестру и последовала за ней. Им принесли пищу и дрова для очага. Падиран обещал навестить больную утром, когда солнечный свет ослабит злых духов.

Сахарила, как сагдивала, был принят в доме эдена. В просторном дё собрались все мужчины. Долбо поинтересовался:
- Что там сказал Биату?
- Знамение послал, чтобы я не падал духом, - ответил Сахарила.
Долбо взял из рук жены и передал ему чашу, вырезанную из липы,  с отваром трав:
- Вот и не падай. А кто тебя надоумил с самим духом разговаривать?
- Сердце, - улыбнулся Сахарила, принимая чашу. – Я – сагдивала! Мне можно то, что другим нельзя.
Долбо поморщился. Он взял другую чашу у жены, отхлебнул:
- Не увлекайся. Лучше держаться проторённых путей. С Биату говорит только Большой йани. На сей раз тебе повезло, а в следующий раз можешь за дерзость пострадать. С духами нужно быть осторожнее! А ты, даже, без магии, без жертвы… Что там с братом?
- О нем я и хотел с тобой поговорить и просить заступничества, - ответил Сахарила.
Он рассказал о своих опасениях. Долбо не мог не разделить эти опасения и обещал свою поддержку Сахариле на совете в Медвежий праздник.
- Долго ждать до праздника, - скривился мафа. – Я сейчас хочу идти к адинаям. Нужно вернуть бурхан в зимник. Как мы без Охранителя? И души предков как найдут путь в чрева адо?
- Разумно, - согласился Долбо. – Одного тебя отпускать нельзя. Река сейчас опасна. С тобой пойдёт…
Эден оглядел всех присутствующих и, обнаружив отсутствие Мапаксы, недовольно завопил:
- А где этот лентяй?!
- Дай этого лентяя мне в сопровождающие, - попросил Сахарила, улыбаясь во весь рот. Мапакса был только рад. Он сделал свой выбор.

Весь следующий день они собирались в дорогу. Провизии им дали мало и друзьям пришлось брать с собой гарпуны для битья рыбы. Сахарила сморщился:
- Я с этими крючками не умею обращаться!
- Есть захочешь – научишься, - рассмеялся Мапакса.
Сахарила был рад снова оказаться среди людей, среди сверстников, среди мужчин. Он ожил и грустные воспоминания все реже накрывали его покрывалом печали. Он даже тайком дал себя соблазнить одной из девушек биранцев и, наконец, понял, зачем мужчине нужна женщина. Очнувшись от охватившего его блаженства, Сахарила ужаснулся своему очередному святотатству, ведь, женщины биранцев могли совокупляться только со своими потенциальными мужьями из своей фратрии, к которой Сахарила не принадлежал. "Женщинам-то все равно, они очищаются от своих грехов  каждый месяц, а мне придётся отвечать!" - тревога овладела парнем. Он собрался каяться, но небо в ту ночь закрыло луну и звезды. Это нарушение ему сошло с рук.

Перед отъездом Долбо дал им напутствие:
- Если у адинаев сейчас эденом Кучэн,  в чем я более чем уверен, то держите ухо востро! Он мужчина весёлый, но хитрый. В низовья Маси Мангбо пришли чимухе. Их много и они сильны. Адинаям уже негде расселяться. Если река снова не станет полноводной, то у них будет одна дорога – в верховья реки. А тут как раз у вас беда. Сдаётся мне, что адинаи попробуют обосноваться у Ярмарки, потому что там край их земли. На Эйке Они мы их не пустим, а в верховья Маси Мангбо их не пустят люди То-эниэ.
- Так я же ещё жив! – воскликнул Сахарила.
- Пока жив, - поправил его Долбо, сделав упор на слове "пока". – Всякие несчастья встречаются на нашем пути…
Сахарила глубоко задумался. Биату послал ему добрый знак, но на духа надейся, а сам не плошай, как говорил старик Дигда, эден близнецов. Идея поселиться в летнике уже не казалась Сахариле разумной. От Кучэна нужно было держаться подальше.
Прощаясь с Сахарилой, Долбо шепнул ему на ухо:
- Верни брата в семью. Больше ни о чем не беспокойся. Все остальное решит Луку: подтвердит, что взял нарты и обряд очищения проведёт. Луку самый сильный маг. Он знает, как очистить дом без жертвы. Мне кажется, что йани вернётся скоро. До Ярмарки ему нечего торчать в Священной Роще. Алисо и сам справится.
Сахарила почувствовал себя спокойным и уверенным.
- Луку все решит, - согласно кивнул он.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

Мапакса, едва селение биранцев скрылось из виду, стал страдать о своей Кэси. И такая она, и такая, и растакая… Сахарила слушал своего друга и улыбался. Биранец это заметил и напрягся:
- А ты чего улыбаешься? Тебе смешно?
- Ты о ней так рассказываешь, как будто съесть её собираешься! – пошутил Сахарила.
 - Я бы "съел", - серьёзно отвечал Мапакса, - но она не даёт. Все парни с ней переспали, а мне не даёт. Только один раз… А больше всех знаешь, кто с ней спал? – Мапакса толкнул Сахарилу, управляющегося шестом, в спину.
- Кто? – из вежливости спросил мафа.
- Хагдон – вот кто! – зло сказал биранец. – И чего она в нем нашла?!
Хагдон был сверстником Сахарилы и Мапаксы, младшим сыном старого эдена Долбо. В общине его опекали, уважая его покойного отца. Сахарила не любил Хагдона. Слишком он был заносчивым и в играх всегда стремился победить, а если это не удавалось, то начинал обвинять соперника в нечестности. Хагдона в юности многие не любили, но люди с возрастом меняются. Может, он стал лучше и Кэси, которую сагдивала никогда в глаза не видел, увидела в нем что-то хорошее. Но он этого другу не сказал, а предложил:
- На Синкурэ Аня игры будут. Победи Хагдона в поединке и Кэси изберёт тебя.
- Победишь его… - проворчал Мапакса. – Он нечестно борется.
- Ну, тогда побей, - рассмеялся Сахарила. – Это, уж, у тебя точно получится!
Драться Мапакса любил, дрался часто, по поводу и без повода, дрался с воодушевлением и хладнокровно, что и давало ему преимущество над соперником, терявшим голову. На много далингко вокруг биранец был самым драчливым из мапа-хусэ.
- Нельзя драться, - вздохнул Мапакса, - я уже не наундяка, а вайчамди. Да и своих бить коли запрещает. Выгонят к огдзо из общины, что я делать буду?
- Ко мне придёшь, - рассмеялся сагдивала.
- Нельзя... - биранец вздохнул. - Чего хочется - все нельзя!
- Тогда подари ей что-нибудь такое, - предложил Сахарила.
- Да, - махнул рукой Мапакса. – Ей уже столько всего надарили!
- Подари, чего ей не дарили, - развлекался мафа. – Чего ей не дарили?
- Все дарили… - биранец подумал чуть. – Разве что раковины-каури не дарили, так их и взять негде.
- Во-о-от! – усмехнулся Сахарила. – А мне раковинами штраф присудили уплачивать! Добрые вы!

Течение было быстрым. К вечеру друзья достигли летника мафа. Сахарила с болью смотрел на родные места, лишённые деревьев и, даже, кустарников – все пошло в огонь очагов.
- И как тут жить? – недоумевал Мапакса. – За дровами к ихаканцам бегать будете? А чем отдариваться собираешься?
- Вы же не взяли с нас даров, почему ты думаешь, что люди Матери лосихи возьмут?  - удивлённо спросил Сахарила.
- Потому что ихаканцы – это ихаканцы. Раньше брали и сейчас будут брать, - проворчал Мапакса.
Сахарила подумал, что правильно Ярмарку и Священную Рощу мапа-хусэ доверили мафа. Фратрия Хозяина рыб не соседствовала с фратрией Хозяина гор и не дружила с ними, фратрия Матери лосихи не соседствовала с фратрией Хозяина озера, фратрия Хозяина гор не соседствовала с фратриями Хозяина рыбы и Хозяина озера и только "медведи" соседствовали со всеми и со всеми дружили.
- Ну и будут, - сказал Сахарила. – Камнем отдаримся. Мы с вами единственные верные сыны Биату, - с вами, как с братьями, - но и вы меня оштрафовали почём зря!
- Опять ты о своём, - поморщился Мапакса. – Пойдёшь в летник?
- Пойду, - ответил Сахарила.

Протоки ещё не освободились ото льда. Они причалили к берегу одной из них, вытащили лодку на лёд и направились к стойбищу, двигаясь от проталины к проталине. Когда они достигли летника, их улы промокли и, в отсутствие дров, пришлось сушить их  на солнце, все стремительнее склонявшемуся к закату. Когда солнце коснулось линии горизонта, обувь все ещё оставалась влажной.
Сахарила исследовал амбар и нашёл там четыре пары ещё пригодных ул. Друзья переоделись и перекусили. Отсюда, с небольшой возвышенности, было видно, как сотни птиц вперевалку гуляют вдоль кромки льда, периодически ныряя в реку. Мапакса вызвался поохотиться, а Сахарила остался, чтобы провести ревизию строениям и запасам камня.

Жизнь мафа была связана с сезонным перемещением животных. Основной добычей у них были лось и изюбрь. На лося охотились в конце лета и в начале осени, когда животные набирали максимальный вес,  400-440 килограммов, а их рога окостеневали и становились пригодными для поделок. В это время лоси сосредотачивались в поймах рек, богатых растительным кормом. Летник мафа и был расположен в таком удобном месте.
В октябре лоси уходили по своим постоянным тропам вдоль рек на террасы и склоны долин. Вслед за ними уходили и мафа с нанги, оседая на холодный период года в своих тёплых зимниках.
Зимой в речные долины, богатые кустарником, спускались и изюбри, набиравшие вес до 250 килограмм. Поэтому зимнее время было временем обильного потребления жирного и питательного мяса. Весной лоси возвращались в район летника, а изюбри уходили в горы, двигаясь, как и лоси, по постоянным тропам.  Вслед за лосями в летник уходили люди.
Община покойного Хатан-хахи состояла из двадцати четырёх человек. Одному человеку нужно было в день около 500 граммов пищи. Один лось обеспечивал общину пищей в течение двух недель, а изюбрь – в течение недели. Таким образом, для существования общины требовалось 24 лося или 48 изюбрей. Чтобы обеспечить такое количество животных  требовалось не менее двенадцати стад лосей и четырнадцати стад изюбрей. Когда-то между летником и зимником, расстояние между которыми составляло два дневных перехода, было и большее количество стад,  что и определило хозяйственную деятельность мафа.
Убив животное, его нужно было съесть, потому что сохранять мясо люди ещё не умели. Лосей и изюбрей было много и на средних и мелких животных мафа охотились редко. Но, со временем, экологическая ситуация изменилась и пришлось добывать северных оленей, имевших массу до 170 килограмм, пятнистых оленей, массой до 140 килограмм и самого распространённого животного в Биату-найон кабана, достигавшего веса до 300 кг.
До засухи мафа охотились только на вышеперечисленных животных. Добычей рыбы, охотой на птицу и мелких животных занимались дети и старики: одни – для получения опыта и развития охотничьих навыков, другие – ради развлечения. Мелочь никогда не была основным источником пищи. А все дело в том, что лось, изюбрь, олени и кабан относятся к животным со слабой пищевой конкуренцией. Другими словами, эти животные питаются разными видами растений. Разнообразие видов промысловых животных позволяло мафа выбирать объект охоты. Большое количество дичи на ограниченной территории обеспечивало успешность охоты, а перемещение животных по одним и тем же тропам и в одно и то же время года гарантировало стабильность в добыче пищи.
Засуха поставила все с ног на голову.  Община Хатана-хахи состояла из его матери, двух его младших братьев, четырёх женатых сыновей и трёх племянников с жёнами. Всего взрослых было семнадцать человек, а детей, подростков и юношей с девушками – двадцать четыре человека. Девять взрослых мужчин-охотников составляли один отряд из пяти-шести человек, который и обеспечивал пищей в хорошие времена всю общину. Остальные мужчины, не ушедшие на охоту с отрядом, охотились с юношами и подростками в округе на среднюю и мелкую дичь.

Такая охота тоже была удачной. Северные олени и пятнистые олени, которых назвали олень-цветок, перемещаются по одному и тому же маршруту. Северный олень весной спускается в долины рек и только летом уходит в горы. Также и пятнистый олень. Косуля, весом до 40 килограмм, почти все время обитает в долинах, как и кабан, который только осенью уходит в леса с дубом, кедром, лещиной, маньчжурским орехом. В случае неудачи охотников, молодёжь под руководством своих наставников обеспечивала пищей сородичей.
Женщины занимались хозяйством, шили и чинили одежду и обувь, делали глиняную посуду, готовили пищу, растили детей. Девочки собирали грибы и ягоды, пряные растения, орехи, лекарственные травы, выкапывали корни.
Когда животные стали покидать охотничьи угодья мафа, им пришлось отправлять на охоту всех, кто мог управляться с луком, дротиками и копьями. Очень часто, в деревне оставалась только мать Хатан-хахи с детьми и один мужчина, для защиты сородичей от хищников. При таких обстоятельствах погиб отец близняшек, став жертвой ещё редкого в этих местах тигра-амбы.
Мафа все меньше времени стали уделять хозяйственным делам и очень быстро их оружие, орудия труда, одежда и домашняя утварь пришли в негодность. Это тоже было одной из причин высокой смертности в прошедшую зиму.

В летнике мафа жили малыми семьями: муж с женой и их дети. Здесь было девять строений.  Сахарила нашёл пригодным для жизни только одно из них. Требовался значительный ремонт амбару. Кроме того, сагдивала решил устроить сушилку для рыбы, позволяющую заготавливать юколу,  по примеру адинаев. Он понимал, что без заготовки лосося летом и осенью они не выживут.
Несмотря на близость адинаев, мафа не интересовались технологией вяления рыбы.  Когда пришёл голод, они тоже стали сушить рыбу, но её всю поели черви. Одной из целей посещения селения адинаев, Сахарила определил получение знаний о приёмах заготовки юколы. Адинаи также могли заготавливать для длительного хранения икру, птицу и мясо. Свои секреты они не держали в тайне. Просто, никого из мапа-хусэ не интересовали нетрадиционные умения, знания и навыки адинаев. 
В летнике не было бурхана, но был бучуэ, вырезанный из толстого ствола священной лиственницы виде человекоподобного существа с руками и ногами и остроконечной головой. Идол служил Охранителем Ярмарки и в ярмарочный сезон его переносили на берег Маси Мангбо, где для обмена собирались все семьи мапа-хусэ. Сахарила очистил жертвенник перед идолом и положил на него немного пищи:
- Бачигоапу, бучуэ! – приветствовал охранника селения Сахарила. – Я вернусь скоро. Жди меня.

Мапакса подстрелил утку и его радостный возглас достиг ушей Сахарилы. Мафа поспешил к другу.
- Смотри, какая жирная! – закричал Мапакса, завидев товарища. – Пошли быстрее в лодку!
- Зачем? – сразу не сообразил Сахарила.
- А затем, что я птицу сырой не ем! Вы, хотя бы одно дерево оставили для красоты! – съязвил Мапакса.
Друзья не ели жаркого много месяцев. Они перебрались на лесистый берег Эйке Они, развели огонь, обмазали тушку глиной и испекли её на углях. Они были так поглощены едой, что не произнесли ни слова. Только дружное чавканье разносилось по округе.
- Теперь можно плыть дальше, - сказал Мапакса, поглаживая свой живот. – Ты будешь лодкой управлять, а я – охотиться.
- Хорошо. На обратном пути я буду охотиться, а ты – лодкой управлять, - предложил Сахарила, вкладывая в своё предложение тонкий намёк.
- Да? – Мапакса почесал затылок, сообразив, что против течения толкаться шестом будет тяжелее. – Это, конечно, правильно, но как-то нечестно…
- Почему? – усмехнулся мафа. – Я, вон, какой худой, а ты лоснишься от жира.
- Ну, если только так… Согласен, - Мапакса собрал оружие. – В путь!
Всю ночь они плыли по реке, управляя лодкой по очереди.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

В селение адинаев они прибыли в разгар дня.  Мужчины в полном составе ушли на промысел. В деревне остались только женщины с малыми детьми и старики. Их заметил Дабдихан и встретил у берега.
- Добро пожаловать, путники! – приветствовал он их. – Кто вы и откуда, и по какому делу нас навестили?
- Да пребудет с вами благословение Биату, йани! - приветствовал Дабдихана Сахарила. - Я – Сахарила, сагдивала мафа, а это мой друг Мапакса, - мой заступник от рода биранцев.
- Мафа? Сагдивала? Заступник? – Дабдихан затряс головой.  – Бррр! Пошли в гостевой дом. Расскажешь все по порядку.
По пути йани попросил женщин накормить гостей. Утолив голод, они пришли в мастерскую, где в это время старики обрабатывали кость и плели сети. Их приветствовали радостными возгласами. Мапа-хусэ были рады всем гостям. Узнав, что Сахарила сын Хатан-хахи и племянник йани Луку, старики зацокали языками, выражая уважение к покойному эдену и могущественному магу. Их накормили, расспросили, посочувствовали, но о Таргоне не обмолвились и словом.
Наконец, Дабдихан смог поговорить с пришельцами.
- Твой брат пришёл к нам, - сразу объявил йани. – Он сказал, что вы почти мертвы. И Луку-ама тоже.
- Так и было, но мы с кузинами выжили. О дяде мне ничего неизвестно, - сказал Сахарила.
- Выжили – это хорошо, - йани кивнул. – Раз выжили, значит, дух ваш оказался сильнее огдзо. Почему сагдивала, тоже понятно. А вот, с заступничеством биранцев ничего непонятно и, главное, я бы, на твоём месте, пока об этом умолчал. Ты, ведь, сюда за бурханом пришёл?
- За бурханом, - подтвердил Сахарила. – Байта на Таргоне!
- Ат-та-та! – воскликнул Дабдихан. – Таргон – твой брат. Поговори с ним, прежде чем обвинять.
- И вправду, друг, - вступил в разговор Мапакса. – Хотя бы выслушай его.
- И пока ничего не говори Кучэну о заступничестве, - попросил йани. – Все очень сильно запуталось.
- Хорошо, - пообещал Сахарила.

Вечером Сахарила встретился с братом. Таргон уже набрал вес и выглядел, даже, лучше, чем до прихода Огненной девы. Он повёл себя так, как будто ничего не произошло.
- Сахарила, брат! – бросился он навстречу гостю.
На них смотрели десятки глаз. Мафа вынужден был обняться  с братом. Прижимая его к груди, Сахарила шепнул на ухо Таргону:
- Я тебя убью!
Таргон отшатнулся от брата, как от змеи. Он внимательно посмотрел в глаза Сахарилы, потом предложил поговорить наедине. Они пришли на берег Маси Мангбо. Таргон прослезился:
- Я рад, что ты выжил. Как девушки?
- Живы близнецы. Ты зачем забрал бурхан? – Сахарила схватил брата за грудки, как в детстве.
Таргон оторвал его руку от куртки:
- А если бы ты умер, если бы Луку умер, я мог бы его забрать с собой?
- Я не умер! – процедил сквозь зубы сагдивала. – Ты украл то, что тебе не принадлежит! Ты – вор!
- Нет, - усмехнулся Таргон. – Бурхан принадлежит всем. Вы были почти мертвы. Я не мог вам помочь. Я вас звал с собой, но вы отказались. Я тоже мафа и этот бурхан принадлежит и мне. Я думал, что останусь последним из рода и все, что принадлежало роду, будет принадлежать мне. Так по закону!
- Я не умер! – в гневе закричал Сахарила. – Это ты умер, твоя душа умерла! Нас трое и Луку, а ты один! Я забираю бурхан! Мапакса!
Биранец, наблюдавший за братьями со стороны, тут же подбежал к ним.
- Мы забираем бурхан и уходим отсюда, - распорядился мафа. – Таргон, где бурхан?
- Забудь о нем, - ответил брат. – Тебе нужно поговорить с Кучэном.

Кучэн встретил их в своём доме, сидя на кахане и качая на коленях младшую дочку. Женщины подали пищу и горячий отвар и вышли из алдан-дё. Кучэн предложил гостям покушать. Мапакса набросился на пищу, а Сахариле было не до еды. Он из уважения к хозяину дома выпил чашу отвара и съел кусок юколы. Кучэн заметил, что гость не в настроении:
- На брата сердишься?
- Не сержусь, - у Сахарилы заходили желваки, - я его ненавижу!
- А это ты зря, - Кучэн посадил девочку рядом, дав ей кусок рыбы.- Вы, мафа, сейчас не о вражде должны думать, а о том, как свой род восстановить.
- Восстановим! – сердился гость. – Я пришёл за бурханом. Без него я не уйду!
- О бурхане ещё поговорим. Ты, вот, скажи, как жить думаешь? – Кучэн взял в руки чашу.
- В летник уйдём. Рыбачить будем, птицу бить будем, - сказал Сахарила. – У ихаканцев дрова будем брать за дары.
- Понятно, - усмехнулся эден. – Мафа станут женщинами.
Мапакса напрягся. Сахарила коснулся его руки, успокаивая.
- У нас валяха, Кучэн-ама, - сказал он, как можно спокойнее.
- Извини, я не хотел тебя обидеть, - Кучэн приветливо улыбнулся. – Я хотел сказать, что вы не умеете добывать рыбу, а птицы летом будет мало, потому что и рыбы будет мало. А откуда ей взяться, если её в пошлые годы было мало? Пока ещё она расплодится...  Без юколы вам не обойтись, а заготавливать её вы не умеете. Так?
- Я надеялся, что вы нас научите, по-соседски, - сказал Сахарила.
- А с духами мы тоже за вас будем договариваться? – усмехнулся Кучэн. – У меня есть предложение получше.
Он предложил мафа уступить адинаям на десять лет земли у Ярмарки  в обмен на пищу. Мапакса удивлённо вскинул брови и уставился на Сахарилу. Мафа вспомнил предупреждение эдена биранцев и вежливо ответил:
- Мы с Луку подумаем об этом, когда он вернётся, но при условии, что вы отдадите мне наш бурхан.

Кучэн не мог принимать важные решения самостоятельно. Утром он снова собрал совет, а перед этим встретился с йани.
- Не хочу этого Луку, чтоб его огдзо сожрали! – заявил он  Дабдихану. – Другого такого случая может не представиться.
- Есть ещё другие мафа и нанги, - напомнил йани.
- Их нет! – Кучэн ударил ребром ладони по ладони другой руки. – А Сахарила – сагдивала. Он теперь для мафа и закон, и обычай. Его слово – слово всех мафа. Или не так?
- Так, - согласился Дабдихан. – Но Луку – великий йани. Давно не было такого сильного йани в наших краях. Кто осмелится ему вредить?
- Зачем вредить? – усмехнулся Кучэн. – Я брата посылал в Священную Рощу. Он скоро должен вернуться. Ты его встретишь и попросишь сказать, что Луку до Священной Рощи не дошёл. Соображаешь?
- Ая гони, эден, - склонил голову Дабдихан. – Только что это тебе даст?
- Что? – Кучэн рассмеялся. – Мальчишка ещё слаб и напуган. Он поймёт, что сытый живот лучше, чем обладание тем, чем он воспользоваться не может. Спеши навстречу брату, Дабдихан. Если мы упустим эту возможность, то потом будем кусать локти. Чимухе не оставили нам другого пути, как селиться в  верховьях. Я не верю, что засуха прекратится. Реки – станут кровью, текущей в наших жилах. Реки, йани, а не лес. Реки!
- Ая гони, - Дабдихан почесал затылок. – Твой брат скажет, что Луку в Роще не видел. Это будет больше похоже на правду. Ложь не украшает мужчину. Разве не так?
Они рассмеялись.

Старейшины не захотели признать Таргона эденом мафа, в силу его возрастного статуса. Все мапа-хусэ принадлежали к определённым возрастным группам, взаимоотношения между которыми строго регламентировались коли. Изменить установленные правила было невозможно. Но, вот, явился юноша, которого йани наделил правами сагдивалы. Никто из мапа-хусэ не помнил подобного случая. Легенды говорили о мифическом Сагдивале, который собрал семьи мапа-хусэ и привёл их со Змеи-реки  на Маси Мангбо. Тогда тоже была валяха. Был ещё сагдивала Арыз, который возглавил отряды мапа-хусэ при нашествии огдзо-най в глубокой древности. Юноша-сагдивала – это было равносильно снегу летом и дождю зимой.
Кучэн решил предъявить Сахарилу старейшинам и подвергнуть его обструкции, в надежде, что юноша не справится со своими эмоциями и согласится на предложенные условия. Эден был уверен, что старейшины не захотят видеть Сахарилу на родовом совете, как равного. Луку, конечно, мог объявить валяху, но не мог заставить уважаемых людей изменить свои убеждения, свои традиции. В конце концов, адинаи – не мафа! И не обязаны жить по законам другого рода.
Дождавшись, когда все соберутся, Кучэн сказал:
- Вот, вы не захотели признать Таргона эденом мафа, но теперь пришёл их сагдивала. Пришёл юноша, которого Луку сделал выше вас, уважаемых людей. Думайте, старейшие.
Старики загудели и потребовали пригласить на совет гостя. Сахарила, во второй раз в своей жизни, предстал перед собранием. Он был сосредоточен и горд.
- Луку – йани. Он не мог стать эденом. Нанги  не дают о себе вести. Нас осталось четверо: я, брат и адо. Не было у нас старших. Община не может существовать без эдена. Община не может существовать без совета и собраний. Никто из нас не достиг того возраста и положения, чтобы участвовать в собраниях и быть эденом. Луку говорил с Биату. Биату приказал ему объявить валяху и сделать меня сагдивалой. Луку – великий йани, - разъяснил Сахарила причины своего назначения.
Упоминание о Биату произвело впечатление. Одно дело, когда маг занимается самодеятельностью, другое, - когда он реализует волю тотема. Кучэн от досады крякнул. Он не учёл, что помимо людской воли может быть и воля свыше. Старики стали обсуждать между собой уже не признание Сахарилы сагдивалой, а меры помощи мафа и его людям. Все пошло прахом. Кучэн сделал последнюю попытку:
- Уважаемые, если на то была воля Биату, то лучше об этом услышать от самого Луку. Вы знаете, я посылал брата Сэксэ в Священную Рощу. Он должен скоро вернуться и мы все узнаем в подробностях.
Старейшины согласились с доводами эдена и решили дождаться Сэксэ.

Мапакса соблазнился юной паталан и до вечера она услаждала его в кустиках. Сахарила же остаток дня провёл в мастерской со стариками, наблюдая за их работой и расспрашивая. Его интересовали и приёмы охоты на птицу, ловли рыбы, повадки птиц и рыб, рыбные снасти и технология их изготовления и, в первую очередь, способы сушки и вяления рыбы. Старики своими знаниями делились охотно. Первобытный альтруизм ещё не изжил себя окончательно.
К вечеру Сахарила понял, что ничего не понял. Самым простым способом получить знания и технологии адинаев, было взять в жены их девушку. Но это было невозможно. Почти невозможно. Был ещё вариант: если Таргона приняли бы в семью на правах бари и он взял бы в жены девушку из адинаев, то установление брачного обмена между мафа и адинаями стало бы  коли автоматически. "Скорее всего, так и будет", - решил Сахарила. – «Пусть все идёт так, как идёт!»

Сэксэ с Дабдиханом прибыли на закате. Старейшины стали собираться в мужском доме. Сахарила ждал около мастерской, слушая неясное бормотание и отдельные выкрики стариков. К другу присоединился Мапакса.
- Живой? – с иронией поинтересовался Сахарила.
- Еле отбился! – улыбнулся Мапакса. – Такая паталан! Вот бы и моя Кэси такой оказалась.
- Хагдон её научит – съязвил мафа.
- Чего я тебе такого сделал, что ты меня дразнишь все время?! - насупился биранец. – Знаешь же, что я этого не люблю.
- А я не люблю, когда несправедливо суд вершат! – парировал сагдивала.
- Ну, так это же не я так решил, а родичи! – взвыл Мапакса. – Вот, влюбишься, я тоже над тобой буду издеваться!

Наконец, Сахарилу пригласили на собрание, он настоял, чтобы Мапакса, как заступник от биранцев, тоже присутствовал. Когда они вошли в дом, все глаза устремились на юного сагдивалу.
- Говори, - приказал брату Кучэн.
Сэксэ принял скорбный вид и печально молвил:
- Плохая новость, Сахарила-ага. Я прибыл из Священной Рощи. Луку там нет.
Кучэн и Дабдихан переглянулись. Дабдихан пожал плечами. Всю дорогу он учил Сэксэ что нужно сказать, но дурак, есть дурак.
- Как нет?! – вскрикнул мафа.
- Как? Просто нет. – Сэксэ сообразил, что сморозил глупость и в растерянности посмотрел на брата. - А как ещё бывает "нет"?
- Иди, - недовольно буркнул Кучэн.
Глупый адинай поспешно покинул собрание. Эден, дождавшись, когда Сэксэ исчезнет из виду, обратился к Сахариле:
- Прости его, гость. Он с детства глупый. Сэксэ хотел сказать, что…
На лице мафа отразилась надежда и это вывело адиная из себя. Почему он должен упускать такой случай, такую возможность? В его селении было слишком много людей. Пришедших из верхних сел сородичей нужно отправлять обратно, но там, где устроены их селения, река имеет одно русло, без проток, и мало озёр, а значит, мало удобных мест для нереста рыбы. А значит, там мало пищи. Ярмарка – благодатный край. Мафа владеют тем, из чего не могут извлечь пользу. Разве это справедливо? Разозлившись на сагдивалу, всех мафа и старейшин эден выпалил:
- Луку не дошёл до Рощи.
Дабдихан закрыл глаза. Это была чудовищная ложь.  «Ну, что ж», - подумал йани. – «Если ты не дорожишь своей душой, то это не моя забота!» Старейшины, не понимая что происходит и почему Кучэн сейчас сказал не то, что говорил Сэксэ, зароптали.
- Вы же знаете, что Сэксэ глупый, - обратился к ним эден. – Только я могу понять его правильно.
Новость почти убила Сахарилу. Тот стоял не жив, не мёртв. Алисо не мог заменить мафа Луку, хоть и был одной с ними крови. "Медведи" лишились посредника между ними и миром духов. Как им жить без йани?

Кучэн увидел замешательство гостя и продолжил атаку на его сознание:
- Ты ещё юн, сагдивала. Твои знания недостаточны, твой опыт мал. Тебе нужна помощь и мы её предлагаем. Уступи Ярмарку нам, на время. Мы дадим тебе все, чтобы ты возродил свой род. Если нанги объявятся, мы ещё раз все обсудим.
Мапаксе показалось такое предложение  разумным и выгодным. Он толкнул друга, превратившегося в подобие истукана, в бок:
- Ну, чего ты? Соглашайся!
- Соглашайся, - упрашивал Кучэн. – Биранцы выступили твоими заступниками. Они также не оставят тебя и твоих адо без помощи. Мы все хотим, чтобы твой род возродился. Да, Дабдихан?
- Наши коли так устроены, что без вас все обрушится, - поддержал маг эдена. – На тебе, сагдивала, ответственность не только перед своими сородичами, но и перед всеми мапа-хусэ. Не отвергай нашу помощь. А мы нуждаемся в твоей помощи. Нашим людям тоже не хватает пищи. Один ты не возьмёшь того, что дают угодья у Ярмарки. Ты поможешь нам, а мы тебе. Это будет так, как завещано Биату. Аба-ма би?
- Отдайте бурхан, - прошептал Сахарила, пришибленный всеми этими аргументами.
- Отдадим, конечно!  - сказал Кучэн. – Зачем нам два бурхана?! Но мы должны быть уверены, что ты выживешь. Бурхану нужно давать пищу, а у тебя её нет. Прими наше предложение и кончатся все твои беды. Не забывай, что мы приняли Таргона в свой род. Бурхан и его также.
Старейшины стали удивлённо переглядываться, услышав из уст эдена крамолу. Бари не мог претендовать на семейную святыню. Дабдихан пожал плечами, мол, я тут при чем?
- Отдайте бурхан, - чуть громче произнёс Сахарила.
- Отдайте бурхан, - подтвердил Мапакса требование мафа. – Люди Хозяина озера так говорят!
- Отдай бурхана! – в голос завыли старейшины.
Кучэн, сообразил, что Сахарила зациклился на одном и нужно резко сменить позицию. Он достал из-за пазухи заранее заготовленный инау и протянул его Сахариле:
- В этом инау дух договора между нами. Соглашайся, сагдивала. Бурхан, конечно, сейчас твой.
Мапакса обратил внимание на это «сейчас», но мафа, достигнув цели своей миссии и убитый горем потерь, машинально протянул руку, схватил инау, затем острым кончиком этой палки расцарапал ладонь и смазал инау своей кровью.
- Хон-го-го! – завыли от восторга адинаи.

До утра продолжалось празднование. Адинаи пели и плясали у огромных костров. Сахарила по-прежнему был не в себе. Его удивляло, откуда столько пищи и зачем они жгут такие большие костры, не жалея дерева. Но молодой организм мафа вынес и этот испытание.

Утром адинаи дали им бат, в который погрузили бурхан, пищу и орудия для ловли рыбы: сети, верши, крючки, остроги, гарпуны. Кучэн распорядился, чтобы Таргон и Сэксэ проводили гостей до их селения. Дабдихан тоже вызвался сопровождать Сахарилу.
По пути, улучив момент, Сахарила поинтересовался у Мапаксы:
- Мне кажется, я совершил непростительную ошибку.
- Мне так не кажется, - успокоил друга биранец. – Ты все сделал правильно. Сейчас, главное, пища, а там видно будет.
Дабдихан услышал разговор и тоже стал успокаивать сагдивалу:
- Великий йани должен быть из рода мафа. Все это понимают. Никто не хочет причинить вам вред.
- И Кучэн? – не поверил Сахарила.
- И Кучэн, - подтвердил йани. – Ты беспокоишься о своих сородичах, а Кучэн – о своих. Разве это неправильно?
- Это правильно, - согласился Сахарила.

К прибытию в селение биранцев, он окончательно успокоился и был полон решимости исполнить завет Луку. Казалось, что теперь ему во всем будет сопутствовать удача. Но вышло иначе. Узнав, что Луку умер (или пропал, что одно и  тоже), биранцы не захотели отменять приговор. Сахарила по-прежнему был виновным и обязанность уплатить штраф биранцы с него не сняли, ссылаясь на коли и покто.
Сахарила был взбешён. Он потребовал, чтобы его переправили на родной берег, прогнал Мапаксу и остался в пещере один-одинёшенек, рыдая навзрыд, оплакивая гибель близких людей и посылая проклятия по адресу Огненной девы, брата, адинаев, биранцев  и всех огдзо вместе взятых.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

Несколько дней Сахарила буйствовал, а потом впал в депрессию. Он так бы и погиб, но у Дабдихана было поручение от Кучэна к биранцам и он задержался. Договорившись с соседями о совместной охотничьей экспедиции на север Синих Гор, ради кости, кожи и сухожилий, йани решил навестить Сахарилу. Таргон и Сэксэ, разумеется, были с ним. К Дабдихану присоединились Мапакса и его брат Енуэ.
Гости застали сагдивалу  в беспамятном состоянии. Дабдихан приготовил снадобье, поколдовал над ним, и напоил мафа отваром. Сахарила стал приходить в себя. Его накормили и он заснул. Таргон с биранцами  установили бурхан у пещеры и «накормили» его.
Вечером, когда гости сидели у костра и по обыкновению травили всякие байки, Сахарила проснулся. Он сел у костра и поздоровался:
- Мой дом – ваш дом, моя пища… Обойдётесь!
Все дружно рассмеялись. Сахарила сначала нахмурился, но потом почувствовал, что этот смех отражает уверенность его гостей в том, что все его беды не так, уж, и страшны. Он вспомнил, что стал сагдивалой по воле Биату, а раз так, то тотем защитит его душу от огдзо. Он взбодрился, плотно поел, включился в беседу, а когда все улеглись спать, попросил Дабдихана о разговоре.
- Ты знаешь, что я стал сагдивалой по воле Биату? – спросил Сахарила у йани.
- Ты так сказал. К сожалению, Луку этого не подтвердил. Но у нас нет никаких оснований тебе не верить, - отвечал адинай.
- Хорошо, - Сахарила не стал затевать спор. – Скажи, йани, если Биату меня призвал, то должны мапа-хусэ его волю принять или нет?
- Ты правильно рассуждаешь, - улыбнулся Дабдихан, поняв, к чему клонит мафа. – Я скажу тебе правду. Кучэн лукавил. Я поговорил снова с Сэксэ. Кучэн, просто, домыслил то, чего точно знать не мог. Сам посуди и сам реши. Сэксэ не застал Луку в Священной Роще. Не застал он и Алисо. Там была только жена помощника. Ты же знаешь, что женщина не может говорить с мужчиной не из рода своего мужа. Она ничего не сказала. Но Сэксэ не видел и Мерке. Жена Алисо оставила у бурхана знак, что йани умер. Мерке – Большой йани, Алисо – помощник. Получается, что этим умершим йани мог быть только Луку. Так?
- Так, - Сахарила кивнул.
- Если так, то твой дядя мог знать о своей участи и сделал единственно правильный шаг. Была ли на то воля Биату или нет, но Луку поступил правильно. Но ты ещё не добился уважения у соседей. Для биранцев твоя вина очевидна, а веры тебе ещё нет. И я хочу дать тебе совет: если попал в бурное течение, то разумнее всего - отдаться на волю потока и ждать, когда тебя выбросит на берег. Если будешь сопротивляться, барахтаться, потеряешь много сил и утонешь. Ты меня понял? – Дабдихан коснулся руки парня.
Сахарила понял и рукопожатием поблагодарил мага за совет.

Утром адинаи с Таргоном отправились в обратный путь. Сахарила, добившись возвращения бурхана, несколько притушил свою ненависть к брату и обнялся с ним на прощание.
- Прости меня, брат, - попросил Таргон. – Наверное, огдзо меня охмурили в то утро. Я – слаб, а ты – силен. У тебя все получится. Желаю удачи!
- И тебе, брат – пожелал сагдивала.
Мапакса с Енуэ остались помочь Сахариле по хозяйству. Они пришли к зимнику, разобрали жилища и перенесли обугленные остатки стен, стропил и столбов к пещере. Из сгоревших амбаров товарищи выгребли остатки камня и изделий. Сахарила обнаружил два новеньких топора, каким-то образом затерявшихся в яме под домом мужчин. На эти топоры биранцы согласились обменять оморочку.
У Сахарилы появилась возможность не только промышлять на реке, но и переселиться в летник. Но у него были другие намерения, для исполнения которых ему нужен был попутчик. Луку погиб и парню ничего не оставалось делать, как добывать эти проклятые раковины-каури самому.
- Я пойду к морю, - сообщил он Мапаксе. – Пойду за раковинами-каури. Но одному мне в пути не выжить. Ты хочешь моей смерти?
- Ат-та-та! – завопил биранец. – За кого ты меня принимаешь?!
- Значит, пойдёшь со мной, - распорядился сагдивала.
- Да?! – поразился Мапакса такой наглости.
- Да! Или ты тоже считаешь меня вором? – давил на друга Сахарила.
- Ну… - парень замялся. – Это…
- Подаришь раковины-каури Кэси и она будет твоей! У Хагдона есть раковины? – прибегнул к новому аргументу мафа.
- Это правильно… - сомневался Мапакса. – А мы успеем к Синкурэ Аня?
- Если ты будешь управлять лодкой, то успеем, - рассмеялся Сахарила.
Мапакса обнял друга и крепко прижал его к себе:
- Я же себе не прощу, если с тобой что случиться!

Долбо не одобрил решение Сахарилы идти к морю. Путь был нелёгким. До биранцев от их соседей доходили слухи, что в тех краях неспокойно. Он предложил дождаться ярмарки и обменять на раковины-каури, привозимые  на ярмарку людьми Хозяина гор,  запасы обсидиана, которого у Сахарилы было более чем достаточно.
Сахарила же тянуть не хотел. Он на Синкурэ Аня собирался взять кузин в жены, следуя завету Луку. Он напомнил эдену, что две последние ярмарки хонгкосцы и хурэнцы  не приносили на обмен раковины. Долбо пообещал уговорить старейшин отдать ему девушек взаймы, то есть отстрочить выплату штрафа.
Но на родовом совете, старикам пришла в голову идея проверить обстановку на своих южных рубежах. Нивухи стали слишком часто встречаться с людьми из рода чимухе, и адинаи встретили тех же чимухе, но уже на Маси Мангбо. Неужели их так много? У биранцев  было мало мужчин, которыми они могли бы пожертвовать, отправив их в чужие угодья на разведку. А у Сахарилы был вполне подходящий повод для такого путешествия и то, что его сопровождает друг, тоже было понятно и объяснимо, если им пришлось бы встретиться с недругами. Совет принял решение снабдить Сахарилу всем необходимым и благословить в путь. А если тот и вернётся без раковин-каури, то его путешествие и новые знания станут достаточной компенсацией за принесённый ущерб. Сахариле, разумеется, о последнем решении никто не сказал.

Близняшки за эти дни похорошели, хотя и были ещё очень худыми. Встреча с Таргоном их воодушевила, а более того известие о договоре Сахарилы с адинаями. Они жаждали вступить в новую жизнь и исполнить завет Луку, но понимали всю опасность задуманного Сахарилой путешествия. Девушки пообещали, что все время, пока их будущий супруг будет вдали от них, они по ночам будут рассказывать особые ниманку, чтобы поддержать его силой магии.
- Вы, главное, ешьте тут побольше, - попросил мафа. – Отращивайте груди, нагуливайте жир на животы и бедра, а то Биату не пошлёт омё в ваши худые тела.

Наконец, после нескольких дней сборов, все селение собралось на берегу, чтобы проводить в дальний и уже заранее легендарный путь своих новых кумиров и будущих героев, о которых будет сложено столько ниманку, что они дойдут и до отдалённых потомков.
Молодые люди ощущали волнение, но не испытывали страха. Они были молоды, авантюрны и легкомысленны. Йани Падиран провёл магический обряд, благословляя путешественников, и под напутственные возгласы толпы друзья отправились в неизвестность.
Старики накануне рассказали молодым людям все, что им было известно о пути к морю. Путешественникам предстояло идти в верховья Эйке Они, там перевалить через горы и выйти к истоку неизвестной реки, текущей к морю. В верховьях родной для биранцев и мафа реки обитали свирепые нивухи, с которыми у фратрии Хозяина озера и "медведей" не было ни войны, ни мира. Говорили, что нивухи в ссоре с ближайшими соседями на юге. Старики порекомендовали Сахариле представляться сагдивалой и открыто объявлять о цели своего путешествия, справедливо считая, что правда, хоть и выглядящая фантастически, лучше, чем ложь.
Падиран дал ему в путешествие своего личного аями. Это было не только большой честью для юноши, но и знаком доверия к нему.

Итак, закончился первый акт нашего повествования. Что там впереди? Все последующие дни биранцы будут вспоминать своих новых кумиров и приносить жертвы духам, прося их защитить путников. Адо исполнят своё обещание и в ночных бдениях, по очереди, будут рассказывать магические ниманку, большинство из которых будет посвящено святому для всех древних наших предков закону гостеприимства.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

Ледоход окончился, но кое-где в затонах ещё лежал Лед. Правый берег реки нёс на себе следы пожарища. Только на вершинах сопок кое-где виднелся не тронутый огнём лес. Левый берег Эйке Они, не пострадавший от Огненной девы, покрывался нежной зеленью травы на южных склонах сопок. У берега зеленели  своими кронами кедры и ели. Пятна жизни на общем серо-коричневом фоне тайги выглядели сиротливо.
Не было слышно пения птиц и криков животных. Только из вышины доносились голоса перелётных птиц, да ветви издавали стон под порывами ветра, да журчание воды навевало дремоту. Пусто и скучно.
Вода в реке прибывала все больше. Мапакса вёл оморочку вдоль берега, по спокойной воде. Вторая оморочка тащилась на буксире и все время норовила прибиться к берегу, мешая биранцу продвигать караван вперёд. Пришлось и Сахариле браться за шест. Мафа, ещё обессиленный голодовкой, быстро уставал и им приходилось часто приставать к берегу и отдыхать. Мапаксе это не нравилось.
- Эдак мы и до зимы не вернёмся! – прогнусил он, потеряв терпение.
- Сам вижу, - Сахарила был расстроен. – А какой выход?
- По берегу пойдём, а лодки будем тащить по воде, - предложил биранец.
- А если Лед? – Сахарила указал на полосу, состоящую из больших льдин,  вытесненных течением реки на берег.
- Ты совсем глупый стал от голода! – проворчал Мапакса. – Если лёд, то один тащит, а другой отталкивает лодки от берега. Тебя этому не учили?
- Мафа – не рыболовы, - пробурчал Сахарила себе под нос.

Новый способ передвижения оказался более успешным. Сахарила стал меньше уставать и к вечеру они пришли к лагерю биранцев у Белых скал. Тут был шалаш, установленный на сваях и навес над очагом. Путники восстановили шалаш, перенесли в него свои вещи, развели огонь и Сахарила стал готовить чолу. Мапакса пошёл в лес на поиски пищи. Он не раз бывал в этом лагере и хорошо знал местность. Уже смеркалось и биранец смог добыть только несколько кедровых шишек, затерявшихся в кустах шиповника. Но Мапакса был рад  и этому.
Им стоило бы подождать, пока не кончится весеннее половодье. Тогда и рыба пойдёт на нерест, и птица прилетит на водоёмы, и растения, пригодные в пищу, появятся. Были бы они постарше, то так бы и сделали, но у молодых свои заботы и свои желания. И своё понимание смысла жизни.

Сахарила, в последнее время, много думал об обычаях, законах, табу и правилах. Он все больше не находил их соответствующими времени, но мафа дал слово Луку держаться  того, что не подвергалось сомнению его предками. Разве Луку не понимал, что времена изменились? Понимал. Он приказал ему взять в жены адо. И в то же время, он не разрешал гибнущим от голода и холода сородичам перебраться в брошенные селения соседей. Почему? В этом была некая тайна, которую Сахарила хотел постигнуть.
Казалось бы, все понятно: люди селятся там, где духи к ним доброжелательны; духи становятся частью семьи, общины, о них заботятся, как о живых. Понятно, что духи становятся преданными своим опекунам и защищают их территорию, имущество. Но почему нельзя было раньше договориться с биранцами и ихаканцами так же, как он договорился с адинаями? Выходило, что адинаи не боятся духов, обитающих у Ярмарки? Или их маг Дабдихан сильнее Луку и Большого йани?

Своими мыслями Сахарила поделился с другом во время еды.
- Ат-та-та! – воскликнул Мапакса. – Ты бы больше об адо думал, как я у Кэси. Тебе их полюбить придётся.
- Я думаю, о чем думаю, - Сахарила обиделся. – Это моё сердце и оно думает так. Тебе, сытому и обогретому, конечно, приятнее думать о бёдрах и грудях своей Кэси.
- И об её животике! – облизнулся Мапакса. – Знаешь, какой у неё мягкий живот? Как увидишь его, так сразу и хочется на него залезть!
- Ты мне не ответил, - поджал губы Сахарила, начиная раздражаться.
- А чего ты не понимаешь? У них был ваш бурхан, - биранец хлопнул друга по спине так, что тот опрокинулся. – Соображаешь?
Так все просто… Бурхан, с которым у мафа был давний договор. Адинаям достаточно было установить Охранителя в летнике мафа и кормить его. Таргон был связующим звеном между предками и духом. Пока жив был хоть один мафа, Охранитель исполнял свои обязательства. Духи - не люди. Они свои решения не меняют!

К вечеру следующего дня они пришли к верхнему селению биранцев. Оно было покинуто жителями и разорено.
- Арра-ра-ра! – зарычал Мапакса. – Кто это тут похозяйничал?
- Может, не будем здесь останавливаться? – насторожился Сахарила. – Не нравится мне тут!
Мапакса тоже был не в восторге от увиденного, но он обязан был все исследовать, чтобы потом дать подробный отчёт сородичам. Никаких следов они не обнаружили. Это означало, что гости были здесь, когда ещё лежал снег.  Крыши строений были завалены внутрь умышленно. Посуда и материал для поделок, хранящийся в ней, были свалены в одну кучу в центре селения на площади перед дюленом. Очаги злодеи осквернили человеческими экскрементами. Старые шкуры, циновки и одежду сожгли на костре.
- Кто это мог сделать? – недоумевал Мапакса.
- А я думаю: зачем они это сделали? – сказал Сахарила.
Складывалось ощущение, что гости пришли с местью. Мапакса не слышал, чтобы родственная им община с кем-нибудь находилась в состоянии кровной мести. Если бы так было, то это быстро стало бы известно всем мапа-хусэ. А если не месть, то захват территории? Чаоха? После некоторого раздумья друзья отвергли и эту мысль. Действительно, зачем уничтожать строения, в которых можно жить самим?
- Сдаётся мне, что это огдзо, - решил Мапакса. – И лучше нам держаться от этого места подальше.

Но было уже поздно. Солнце спряталось за Синие Горы, а им предстояло ещё соорудить себе ночник. Мапакса взглянул на небо: оно было чистым, без каких либо признаков наступающего ненастья.
- Будем спать у костра, - решил биранец. – Ты первый сторожишь.
Мапакса развёл костёр у руин самого большого дё. Сахарила нарубил еловых веток и устроил лежаки с обеих сторон костра.
- Ты чего это сделал? – возмутился Мапакса. – Кто тебя так учил?
- Чего не так? – нахмурился Сахарила.
- Лежаки делают с одной стороны костра! – назидательным тоном сказал биранец. – И лежаки должны быть в безопасном месте, чтобы с тылу никто не напал. А со стороны опасности нас должен защищать огонь. Или у вас, великих охотников, не так принято?
- Так, - смутился Сахарила. – Отвык я за зиму.
- Отчего ещё ты отвык? Сразу говори, чтобы я знал! – возмущался Мапакса. – А то так из-за тебя и сгинешь, почём зря! А я как подумаю, что Кэси…
Сагдивала отмахнулся от приятеля и разложил вокруг их стоянки стрелы. Дюлену селения он не забыл принести жертву.
- Кажется, все сделал, - сказал Сахарила, подсаживаясь к огню.
- Не все! – Мапакса сунул ему в руки мешок для воды. – Иди за водой. Бала-бала!
Ночь как будто рухнула на долину. Стояла кромешная тьма. Сахарила возвращался к селению от реки, спотыкаясь на каждом шагу. В одном месте он сильно ушибся.
- А теперь скажи, великий охотник, зачем тебе на ночь вода? – с нескрываемой досадой поинтересовался Сахарила у друга, усаживаясь на лежак.
- Мне незачем, - пожал плечами Мапакса. – Шутка!
- Шутка?! – взвыл Сахарила и набросился на биранца.
Пришлось Мапаксе его слегка поколотить. Через пару минут Сахарила нахватал тумаков и ссадин и вернулся в исходное состояние.
- Драчун! – проворчал он.
- Тебе полезно, - усмехнулся биранец.

Они сделали отвар, съели по кусочку юколы и принялись за шишки, добытые Мапаксой накануне. Из тайги донёсся странный звук, похожий на треск сломанной ветки. Друзья схватились за оружие и развернулись в сторону звука. Тишина.
- Что это было? – шёпотом спросил Мапакса.
- Похоже, что кто-то наступил на сухую ветку, - предположил Сахарила.
Они, не сговариваясь, отползли от костра во тьму. Снова послышался треск.
- Кто там? – громко прокричал Мапакса, сделав знак другу, чтобы тот себя не обозначал.
На его зов ответа не последовало. На некоторое время снова воцарилась тишина. Друзья пребывали в напряжении. Мапакса широко раздувал ноздри, пытаясь учуять врага, но ему мешал дым костра. Сахарила приложил ухо к земле и стал прислушиваться.
- Что ты там услышишь? – зло прошептал Мапакса. – Смотри в оба!
Больше странных звуков не последовало, но парни были возбуждены и долго не могли решиться на отдых. Наконец, Сахарила заметил тусклый свет, пробивающийся сквозь стволы деревьев. Кто-то развёл огонь у самой вершины сопки, на склоне которой располагалась деревня биранцев.
- Кто это? – разнервничался Сахарила.
- Кто, кто… Я! – разозлился Мапакса. – Ты вопросы задаёшь глупые, как наундяка! Пошли отсюда!
Они не стали гасить огонь. Собрав свои вещи, друзья тихо спустились к лодкам и перебрались на другой берег. Тут они и переночевали, устроившись под крутым обрывом.

Утром путники проснулись в плохом настроении. Прежде чем идти дальше, они обязаны были выяснить кто этот неизвестный, следивший за ними ночью.
Они с максимальной осторожностью переплыли реку и высадились на берег. Угли костра ещё дымились. Следов пришельца в селении друзья не обнаружили. Они пошли туда, откуда вчера доносились звуки, но и там ничего не обнаружили. Путники направились к вершине сопки. Они обошли её кругом, но следов костра, свет от которого они наблюдали, тоже не было. Молодые люди уже были почти уверены, что встретились с Ибахан арином, - человекоподобным духом, пожирающим людей, - но тут Мапакса наткнулся на следы.
- Человек! – облегчённо выдохнули друзья.
Следы привели их к другим следам. Стало ясно, что неизвестных пришельцев было двое. Нашим путешественникам следовало быть осторожными и они немедленно вернулись к своим лодкам.
В этот день они двигались по опустошённому пожаром берегу земли нанги.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Солнце ещё стояло высоко, когда путешественники пришли к верхнему селению нанги. К большому изумлению друзей, пожар обошёл селение, уничтожив только хозяйственные постройки. Но и здесь было то же самое, что и в верхнем селении биранцев: полное разрушение и глумление над очагами. Стало ясно, что неизвестные умышленно уничтожают постройки, чтобы помешать людям жить на своих землях.
На то, чтобы отремонтировать все дё, уйдут месяцы. Но и этого недостаточно. Нужно ещё вернуть духа жилища, живущего в очаге дома и покинувшего его. Осквернение очага имело именно эту цель. Сахарила и Мапакса были вне себя от ярости. Биранец порывался немедленно идти на поиски святотатцев и разорителей.
- Арра-ра-ра! – рычал Мапакса раненным зверем. – Поймаю, убью, потом руки и ноги поотрываю, а потом опять убью!
Сахарила тоже рвался в драку, но в отличие от друга, у него были цели поважнее.
- Нужно сообщить вашим, - предложил он. – Давай, вернёмся.

Они так и решили, но за едой Мапаксе пришла в голову мысль, что они находятся недалеко от земель нивухов и могут выяснить у них, кто бы это мог быть.
- А если это сами нивухи? – засомневался Сахарила.
- Ты, точно, ума лишился с голоду, - раздражённо ответил биранец. – У нивухов с Чипчан Они кровная вражда с соседями на юге. Зачем им другие враги? А потом, неужели непонятно, что в этой деревне ещё лет двадцать никто не поселится? Зачем нивухам было ломать дома и осквернять очаги, если все само по себе разрушится от времени?
- Наверное, ты прав, - согласился Сахарила. – Похоже, что эти негодяи совершают какой-то магический обряд. Нужно с йани посоветоваться.
- Вот, у нивухов и посоветуемся, - решил Мапакса. – Собирайся!
- Как узнаем, если они говорят на чужом языке? – воскликнул Сахарила. – Ты знаешь их язык?
- Чуть-чуть… - задумался Мапакса.

Нивухи были родственны прибрежным ваятам и анкалгынам, жившим на юге Биату-найон. Биранцы сталкивались с нивухами, но это было ещё до засухи. Язык соседей знали только пожилые люди, а у молодёжи не было возможности изучить язык рода, отличавшегося своей свирепостью. Мапакса, перебравшись к Озеру вместе с родичами, ходил с нивухами на Ярмарку в низовья Маси Мангбо. Там он немного изучил их язык, но поверхностно.
После долгих раздумий, друзья решили всё-таки идти своим путём и попытаться вступить в контакт с нивухами. Получится – хорошо, не получится – на то воля Биату.

Нужно было подумать и о пище. Друзья решили сделать остановку и порыбачить. У них с собой была сеть. Путники нашли неглубокий затон и там установили сеть. Затем поднялись чуть выше и стали лупить по воде шестами, создавая шум, который должен был напугать рыбу. Они шумели до тех пор, пока Сахарила не выдохнулся. Друзья проверили сеть и нашли в ней редкого в тех местах тайменя. Громкий крик радости разорвал тишину и долгим эхом пронёсся по долине.
Они съели рыбу сразу, зажарив её на вертеле. Наполненность желудка влияет на настроение и на ход мыслей. Друзья расслабились. Неизвестные, разрушившие селения и те двое, что следили за ними, забылись. Мапакса стал рассказывать о своей Кэси, а Сахарила вспомнил о своих будущих жёнах.

Он с трудом себе представлял, как его семейная жизнь будет выглядеть. У мафа были случаи многожёнства, но это случалось только при гибели старшего брата, когда его жена переходила по наследству к младшему брату при отсутствии других претендентов из группы мужа на её руку. Старики рассказывали, что в давние времена, когда было много пищи, у каждого мужчины было по две-три жены. Но никто не мог объяснить, откуда они могли взяться?
Общины нанги обменивались невестами с общинами мафа. И отец, и дед рассказывали, что у нанги всегда было мало девушек и общине приходилось обменивать невест на Ярмарке на дары. Таких девушек, которых можно было обменять, было мало. Молодым парням иногда приходилось ждать чуть ли не до старости, когда такая объявится. Обменивали тех, кто засиделся в девках, кто не мог найти себе партнёра на брачных праздниках или кто никого из женихов не интересовал в силу внешности ли, в силу характера ли. К таким невестам и в общине было отношение особое, вежливо неприязненное.
Луку, правда, намекал, что был обычай брать в жены кузин и выходить замуж за кузенов внутри общины, если не хватало брачных партнёров, но тут же осудил этот обычай, как якобы запрещённый Биату, после кровавой разборки из-за одной паталан между её кузенами. Девушки из общины были табу для юношей. После инициации и дефлорации мужчинам не разрешалось даже разговаривать с ними.
Инициация проходила у девочек с  началом менструаций, после чего они переходили во вторую возрастную группу и допускались к работам по дому и обслуживанию семейного очага. Дефлорация проводилась в возрасте от четырнадцати лет и старше, после того, как девочка становилась физически готовой к браку. Время дефлорации определяла старшая мать общины.
Это правило, запрещавшее кросскузенные браки, глубоко укоренилось в сознании Сахарилы. Беда вынудила пренебречь многими табу, но воспринимать адо, как своих невест он пока не мог. Они были двоюродными сёстрами, о которых он обязан был заботиться, но не более того. И ещё, адо были весьма непривлекательны в своей худобе. То ли дело Кэси! Мапакса так рассказывал о ней, что Сахариле и самому захотелось взять её в жены, только коли не позволял.
- А ещё было, - рассказывал Мапакса, - я пришёл в орешник, что у Голубого ручья, а она там с девушками уже собирала орехи. Дай, думаю, я её напугаю…
Свист прервал его рассказ на полуслове. Друзья, как по команде, отпрыгнули в темноту и залегли.
- Что это? – шёпотом спросил Сахарила.
- Стрела! – тихо прорычал Мапакса. – Те двое!
- Что им от нас надо? – разнервничался Сахарила.
- Эй! – закричал биранец. – Что вам от нас надо?!
Ответом была другая стрела. Молодые люди схватили оружие, отползли за ближайший бугор и затаились там. Даже в свете полной луны на том берегу нельзя было ничего разглядеть. Вторая стрела попало в лежак. Мапакса по ней определил направление, откуда она прилетела и выстрелил из лука в ту сторону.
- Кызыр! Ана-да-да! – послышался с той стороны крик, в котором была и боль, и досада.
- Попал! – обрадовался Мапакса.
- Это чимухе, - предположил Сахарила.
- Похоже. Нивухи так не кричат, - подтвердил Мапакса. – Как они здесь оказались?
- Значит, все нивухи тоже ушли к Озеру, в низовья своей реки.
Это было единственно приемлемым объяснением. Если нивухи ушли из своих селений, то по их пустующим угодьям можно было пройти незамеченными.  Непонятно было только одно: почему чимухе не вступили с ними в разговор? Почему сразу же попытались их убить? Это было более чем странно.

Видимо, рана, которую Мапакса нанёс врагу, оказалась тяжёлой. Все последующие дни чимухе не объявлялись. Друзья прошли нижнее селение нанги, сожжённое дотла и, наконец, достигли крайней точки своего пути по реке. Здесь было верхнее селение нанги и последнее селение на юге фратрии Медведя. Далее простирались земли нивухов. Как говорили старики, селение нивухов  было в полудне пути выше по реке. Было ещё не поздно и можно было продолжить путь, но друзья решили остановиться лагерем на своей земле и ещё раз все обдумать и взвесить.
Первоначальный их план предполагал, что достигнув селения нивухов, они попросят проводить их до истоков одной из двух рек, впадающих в море. А там будут просить у местных жителей пройти по чужим землям к морю.  Чтобы соседи нивухов были сговорчивыми, Мапаксе дали идола, вырезанного из бивня мамонта, которые ещё довольно часто находили на равнине. Но если нивухи ушли, о чем свидетельствует свободное разгуливание чимухе по их землям, то задача осложняется. Во-первых, они не знают пути. Во-вторых, угодья нивухов могут быть захвачены чимухе.
Сахарила был склонен изменить маршрут и идти по Эйке Они до её истоков. Старики говорили, что с тех гор, с которых берут своё начало три ручья, сливающихся затем в реку, в хорошую погоду видно большую реку, текущую на юг, а значит, к морю.
- А ты знаешь, кто живёт на той реке? – язвительно спросил Мапакса. – Может быть, эти поганые чимухе и там уже поселились?
- Не знаю, - согласился с доводами приятеля мафа. – Раньше там жили ваяты и анкалгыны. Но возможно, что нанги ушли в те земли и мы их найдём.
- Если бы они там жили, то уже послали бы к вам  гонца по чистой воде, а мы ещё никого не встретили, - возразил Мапакса.
Это было разумным замечанием. Сахарила вынужден был согласиться с вариантом биранца, который предлагал не отклоняться от первоначального плана, но действовать более осторожно и осмотрительно.

Едва солнце взошло над горизонтом, друзья спрятали свои лодки и вещи и направились пешком по реке. К обеду они вышли в долину, напротив которой на другом берегу реки в такой же долине должно было быть селение нивухов. Оно там было, но никаких следов пребывания в нем людей друзья со своего берега реки не заметили. Они понаблюдали некоторое время за селением, убедились, что людей там нет, и вернулись в лагерь.
На следующий день, не таясь, они на лодках подошли к деревне и тут их ждал сюрприз.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

Пурэн-хаха  и его брат Хулу едва ушли от урджа, преследовавших  их с самых верховьев Чипчан Они. Их кровники гнали молодых нивухов почти до самого селения и остановились, не решая приближаться к зимнику. Скорее всего, урджа не были уверены в том, что оставленное пару лет назад селение пусто.
Братья не пошли сразу в селение, а скрылись в гроте, на берегу Эйке Они, где они были в безопасности. Утром, выяснив, что урджа поблизости нет, нивухи вошли в селение.

В отличие от селений мапа-хусэ, подвергнувшихся разорению и осквернению,  здесь было все так, как покинувшие его люди оставили. Злодеи чимухе либо не были здесь, либо не решились осквернять селение. Нивухи слыли свирепыми людьми. Эта слава закрепилась за ними издревле, после стычки с переселявшимися с Реки Змеи мапа-хусэ. В той войне нивухи много крови пролили, хотя и не смогли воспрепятствовать сынам Биату осесть в долине Маси Мангбо и её притоках. Они ушли южнее, к Чипчан Они, со временем сдружились с людьми из фратрии Хозяина озера и "медведями", но, будучи отделёнными от родственных племён ваятов и анкалгынов большими расстояниями, постепенно замкнулись в самих себе и даже на Ярмарку стали приезжать редко, предпочитая производить обмен в нижнем течении Маси Мангбо у северных народов и чимухе.
В их языке стало много заимствований из языка мапа-хусэ, а имён у человека было два: одно на языке предков-палеоазиатов, другое – на языке мапа-хусэ. Нивухи считали, что наличие двух имён делает их сильнее.

Братья решили, прежде всего, принести жертву духу селения Ыз Кахалю. Они очистили его от листьев и пыли, омыли водой из ключа, тёкшего через селение, разбивая его на две примерно равные части, сложили на жертвеннике ветки можжевельника и зажгли их. Едва дым благовонного курения устремился в небо, как с реки послышался удивлённый крик:
- Арра-ра-ра!
Хулу тут же бросился в укрытие. Пурэн-хаха узнал в кричавшем мапа-хусэ и направился к берегу. Он не опасался своих соседей.
Спустившись к берегу, нивух увидел двух молодых людей, удерживавших шестами свои лодки на стремнине реки. Судя по узорам на одежде Мапаксы, это точно были мапа-хусэ.
- Я – Пурэн-хаха из этот селение, - представился нивух. – А вы кто?
- Я – Мапакса из нижнего селения биранцев, а это Сахарила – сагдивала всех мафа, - представил себя и друга Мапакса.
Термин «сагдивала» ничего не говорил Пурэн-хахе, но словосочетание «всех мафа» его поразило. Оно звучало угрожающе. Но нужно было следовать традициям и нивух пригласил:
- Будьте наш гости. Мой дом – ваш дом, мой пища - ваш пища, мой жена… Жена у меня нет и паталан нет.

Путники причалили к берегу и вышли из лодок. Навстречу им вышел Хулу, которого представил его старший брат. Молодые люди обменялись рукопожатиями.
- Мы только пришли, - извинялся Пурэн-хаха, - у нас ещё нет еда.
- Мы не голодны, - успокоил его Сахарила.
- Сытый гость – хороший гость! – пошутил Хулу.
Нивухи и путники решили остановиться в одном из мужских домов. В отличие от селений мапа-хусэ, здесь был отдельный дом для неженатых мужчин, а второй мужской дом использовался как мастерская и дом собраний. В нем же проводились культовые мероприятия.  Подобное разделение мужского общества произошло у нивухов в результате образования возрастных кланов.
Давным-давно нивухи, палеоазиаты,  жили промыслом крупных животных, - мамонта, шерстистого носорога, быка, дикой лошади, - стада которых мигрировали от северной границы современной КНДР до низовьев реки Уссури, - в Приханкайской равнине. Охота была коллективной, прибыльной и нивухи  жили большой общиной, насчитывающей до трёхсот человек в лучшие годы. С окончанием ледникового периода климат в Приханкайской равнине резко изменился и животные-гиганты стали исчезать.
Нивухам пришлось переходить на добычу других животных. Они осели по реке Чипчан Они, в долине современной реки Илистая, и по мелким рекам на западных склонах Синего хребта. Численность общины сократилась, но переход к родовой общине состоялся раньше, чем у пратунгусов. Нивухи не имели фратрий. Они вели родство по матери и вступали в брачные отношения между собой, избегая кровного родства. К двум именам нивухов добавилось имя матери. Парню и девушке с одинаковыми родовыми именами запрещалось вступать в брачные отношения. Так Пурэн-хаха (имя на языке мапа-хусэ) и его сестры имели родовое имя Рахун, имя матери. Их тётки имели иные имена, а потому у нивухов кросскузенные браки были возможны.
В общине было много молодых холостяков, что представляло определённую опасность для мирного существования рода. Холостяков объединили в особый клан ахмалков, возглавляемый своим вождём-ызом. Ахмалки обеспечивали общину пищей, а женатые мужчины занимались хозяйственными делами.
Особое устройство общины вызвало и особое устройство домов и селений. В большом доме жили женщины с детьми. Домом управляла старшая мать. Мужчины жили отдельно в мужском доме, служившем и мастерской, и домом собраний. Холостяки жили в отдельном доме - амбани-дё, на языке мапа-хусэ, то есть доме тигра. Вход в такой дом украшала шкура этого свирепого, но красивого хищника.
В родовой общине и порядки были иными, нежели в семейной общине мапа-хусэ. Мапакса и Сахарила об обычаях соседей знали. Перед входом в амбани-дё они перешагнули через циновку, на которую нельзя было наступать. Войдя внутрь, гости разулись и оставили своё оружие у входа. Нивухи были довольны. Гостям прощались нарушения обычаев, но если гость обычаи соблюдал, то тем самым проявлял уважение к хозяевам. А уважение ценилось во все времена.
В доме ахмалков, не было каханов. Они спали на полу на циновках, покрытых шкурами. Циновки в дё были, а шкур не было. Пурэн-хаха отправил брата поискать по домам все необходимое для лежаков и постели. Сам же развёл огонь в одном из очагов, коих в доме оказалось три.
- Зачем вам три очага? – удивился Сахарила. – У вас так холодно?
- Один для ыз, другой для туви, третий для тонча, - пояснил Пурэн-хаха.
Сахарила ничего не понял и посмотрел на Мапаксу. Мапакса, владевший немного языком нивухов, выяснил у хозяина детали и просветил друга насчёт сложной иерархии внутри ахмалков. В клане был хозяин – ыз. Он был заведующим хозяйством, если перевести это на современный язык. На очаге хозяина варили пищу. Туви – это новобранцы или неофиты, только  вступившие в клан. Тонча – это те, кто уже прошёл сложный обряд посвящения. Очаг туви никогда не имел открытого огня. Туда перекладывали угольки из очага хозяина-ыза и тонча. Туви полагалось укреплять своё тело и душу и нежиться около огня им возбранялось.
- Сурово! – неодобрительно воскликнул Сахарила. – Они же ещё маленькие!
- Нивух не маленькие, - усмехнулся Пурэн-хаха. – Нивух всегда охотник, всегда воин. Большой люди много хороший дела делай, маленький люди мало делай, потому что мало умей. Мало умей, мало делай, мало страдай. Мало страдай, долго учись. Понятно?
Сахарила счёл подобную практику разумной, имея некий опыт в лице лодыря Таргона, которому роль младшего и самого любимого ребёнка так нравилась, что только крайнее возмущение йани Луку заставило его выучить, наконец, необходимые коли и покто и пройти положенные испытания, чтобы стать помощником охотников. Если бы не Луку, то Таргон так до старости и был бы бэлэчимди.
- Хороший обычай, - похвалил нивухов Сахарила.
- Хороший, - поддержал товарища биранец.

Хулу пришёл с пустыми руками. Меха, которые они оставили в специальной яме, насекомые превратили в труху.
- А у наш соседи на правый берег совсем ничего не оставайся? – спросил Хулу у Сахарилы.
- Нет, - покачал головой мафа. – Все пропало. То ли сгорело, то ли сами унесли, то ли кто-то унёс, то ли сгнило…
- Валяха, - расстроились нивухи.
Пришлось довольствоваться циновками.

Наконец, молодые люди смогли обсудить свои планы. Нивухи не собирались возвращаться в своё покинутое селение. В устье Чипчан Они и на берегах Озера у них было пищи с избытком. Братьев послали в селение, чтобы принести положенные жертвы Ыз Кахалю. Они не удержались и заглянули к урджа, надеясь убить кого-нибудь из кровников. Но их выследили и чуть самих не убили. Задерживаться здесь надолго Пурэн-хаха не собирался:
- Мой кушать любит, а это место кушать нет.
Сахарила рассказал о своих бедах и своём плане. Пурэн-хаха и Хулу посочувствовали сагдивале и задумались. Они что-то обсудили между собой на своём языке и Пурэн-хаха сказал:
- На той сторона этот гора наша река начинает жить, которую вы Чипчан Они называть. Два день идти и другой река начинается, который Тагырген называется. Там наши враг живи – урджа. Туда ходи – мёртвый уходи.
- Но мы же не воюем с урджа? – не согласился Сахарила.
- Если вы с урджа не воевай, то вы тоже наш враг. Кто с нами воевай на враг – тот наш друг, кто не воевай – тот плохой люди, тот наш враг, - нахмурился Пурэн-хаха.
- Это откуда такой коли? – возмутился Мапакса. – Нет такого коли и покто такого нет!
- У мапа-хусэ нет такой закон, а у нивух есть! – Пурэн-хаха сощурил свои узкие глаза так, что они превратились в щёлочку. – Ты хотеть быть мой враг?
- Ничего он не хотеть! – поспешил ответить за своего драчливого друга Сахарила.
- А чего это ты за меня отвечаешь? – возмутился Мапакса. – Я говорю, нет такого закона! Урджа – ваши кровники, вы с ними и разбирайтесь! А мы тут причём? Будут у нас кровники, мы вас в эту чаоху ввязывать не будем.
Пурэн-хаха подскочил, как ужаленный, но Хулу что-то сказал ему и нивух сдержался.
- Вы наш гость. У нас живи – дружба будет. К урджа пойдёте – чаоха будет, - с трудом вымолвил покрывшийся пятнами Пурэн-хаха.
- А как ещё можно до моря добраться? – спросил Сахарила, как можно более миролюбиво.
- Другой река ходи, который на восход солнце, - ответил Хулу. – Свой берег река иди, потом долина попадай, по ней на гора подымайся, с гора спускайся и тот река находи.
- Сколько туда идти? – уточнил мафа.
- Три дня туда идти, - ответил Хулу. – Там можно звери охотиться. Там хорошие места. Там уже давно нет никакой народ. Они к морю уходить.
Мапакса с Сахарилой стали обсуждать сложившуюся ситуацию.  Пурэн-хаха смотрел на них с нескрываемым раздражением. Гости, не выдержав этого взгляда, решили поговорить наедине и вышли из дё.

Едва Мапакса с сагдивалой удалились, Хулу набросился с упрёками на брата:
- Ты чего выдумываешь?! Урджа – это наши кровники! Зачем гостей обижаешь?!
- Молчи! - Пурэн-хаха поднёс к носу брата свой могучий кулак. – Если они встретят урджа, то расскажут им о нас! Ты как собираешься возвращаться? Через земли биранцев? Еда есть только в реке, если ты уже забыл! Нам путь только по Чипчан Они, а там хоть на каждом шагу засаду можно устроить. А нас с тобой всего двое! Или не так?
- Так, - погрустнел Хулу.  – Можно попросить их не говорить о нас.
- Бырра-ра-да! – завопил старший брат. – А кто мешает урджа подвергнуть их пыткам? Ты думаешь, урджа не понимают, что путь к ним из земли мафа и нанги только через наше селение? Ты думаешь, что они из-за нас будут подвергать себя мучениям? Ты видел этого мафа? На нем кожа, да кости! И у него есть великая цель – возрождение рода. И чего это ему из-за каких-то нивухов убиваться?

Мапакса с Сахарилой вернулись в дом. Оба были на взводе.
- Так я скажу, - начал с ходу биранец. – Наши старики сказали идти к анкалгынам, а они живут в устье Тагыргена. Сахарила ещё слаб. Ему каждый день пути может стоить жизни. Мы идём через земли урджа.
Пурэн-хаха переглянулся с братом, потом они собрали свои вещи, оружие и вышли из дё.
- Они нас убьют, - обречённо молвил Сахарила.
- Кишка тонка! – прорычал драчливый биранец.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

Хулу был недоволен братом. Им было сказано идти в селение и принести жертву. Ыз-эден особо указал, чтобы они не попадались на глаза кровникам. Пурэн-хаха поступил вопреки советам и теперь они рисковали остаться в верхнем селении нивухов надолго. У них не было сомнений в том, что урджа их караулят на пути в верховья Чипчан Они.
То, что враги не атаковали их в селении, могло означать только одно: урджа не знают, что селение безлюдно. Если мафа с биранцем им об этом расскажут, то урджа обязательно сюда нагрянут. И выходило так, что пришельцев необходимо было не пустить к кровникам. Убивать молодых мапа-хусэ братья не хотели. Пурэн-хаха с Хулу, не сумев испугать гостей, решили пощадить их и приняли решение вынудить гостей идти в верховья Эйке Они и не пустить их к урджа.

Утром, едва мапа-хусэ показались в проёме дё, Пурэн-хаха выпустил в их сторону стрелу. Она воткнулась в крыльцо у самых ног Мапаксы. Гости переглянулись и по их выражению лиц было видно, что намёк ими понят. Сахарила потянул друга за руку, но тот отмахнулся от мафа и выстрелил в сторону нивухов.
- Арра-ра-ра! Упрямый биранец! – огорчился Хулу. – Упрямый биранец  – мёртвый биранец!
Но у Пурэн-хахи, державшего в руках стрелу Мапаксы,  неожиданно возникла другая идея.

Сахарила с Мапаксой оставили свои лодки на ветвях деревьев и, взяв только самое необходимое, двинулись вдоль склона горы на запад в землю урджа. Они опасались нивухов и перемещались короткими перебежками от укрытия к укрытию. Пурэн-хаха и его брат себя не выдавали, но друзья не сомневались, что они следят за ними.
К полудню сагдивала измотался. Стало ясно, что двигаться таким образом они долго не смогут, потому что нужно ещё было думать и о пище, и о ночлеге. Ночью они стали бы отличной мишенью для нивухов. Сахарила решил ещё раз встретиться с братьями и предложить им план, созревший в его голове. Мафа хотел просить нивухов следовать в арьергарде и при встрече с урджа воспользоваться тем, что путники вступят с хозяевами в переговоры и тихо уйти от врагов к истоку Чипчан Они.
- Если мы и встретим кого, то именно тех, кто следит за братьями, - предположил сагдивала.
- Очень на то похоже, - согласился Мапакса.
Они стали звать нивухов, но те на призыв не откликнулись. Друзья посовещались и решили идти не таясь, как будто братьев нет и не было вовсе.

План Сахарилы возник в голове Пурэн-хахи ещё раньше. Ему и надо было, чтобы пришельцы не осторожничали, шли без страха и сомнений. Пусть думают, что нивухи ушли в низовья. Братья двигались за путешественниками на расстоянии полёта стрелы, дожидаясь того момента, когда пришельцы встретятся с урджа, чтобы незаметно проскочить к Чипчан Они. Незаметно у них вряд ли бы получилось, но они могли оторваться от преследователей. Ночью нивухи не решились разводить огонь и к утру основательно продрогли.
- Сдались тебе эти урджа! – начал своё привычное ворчание Хулу. – И чего ты к ним попёрся?!
- Молчи! – рявкнул на него Пурэн-хаха. – Забыл, как учил нас дедушка: если есть возможность убить врага, значит, его надо убить! Или ты умнее дедушки?
Хулу обречённо махнул рукой и пошёл по следам непрошенных гостей.
К полудню они оставили друзей в низине, а сами поднялись выше, чтобы со скал, выступающих кое-где из тела горы, можно было произвести визуальную разведку местности.
Взобравшись на первую из таких скал, они тут же увидели лагерь урджа под крутым склоном невысокой сопки на западе от них. Врагов выдал дым одинокого костра.
- Это охотники, - определил Пурэн-хаха. – Наверное, ждут, когда олени начнут спускаться в долину.
- А где те, кто за нами охотиться? – насторожился Хулу. – Если эти не боятся разводить огонь, значит, рядом есть их люди.
- А чего им бояться? – усмехнулся старший брат. – Они на своей земле.
Он достал из колчана стрелу Мапаксы, подобранную им в селении и приказал:
- Вот и пригодилась! Я решил изменить наш первоначальный план. Готовься к бою!
Хулу не стал задавать лишних вопросов.

Сахарила устал. Они устроили привал возле ключа. Мафа лёг отдохнуть, а Мапакса решил обследовать окрестности в поисках пищи.
Биранец обнаружил следы кабанов и возбудился. Следы были суточной давности. Кабан не мог уйти далеко. Он хотел позвать друга, но затем решил дать возможность Сахариле отдохнуть. Кабан – страшный зверь, но Мапакса уже имел опыт и знал, как его добыть в одиночку.
Он шёл по следам, прислушиваясь и принюхиваясь. Ему показалось, что он чует запах дыма. Мапакса пошёл на запах и вышел к обрыву сопки, где на лужайке был сложен очаг, от которого шёл запах только что прогоревшего костра. Тут явно были урджа. Биранец не стал исследовать лагерь, а поспешил к Сахариле.
Мафа безмятежно спал. Мапакса подошёл к нему и наступил ногой на грудь.
- А если бы это был нивух, а не я? – возмутился такой беспечностью биранец.
- Пусти, - Сахарила сбросил со своей груди ногу приятеля. – Я устал…
- Жить устал? – разозлился Мапакса. – Я тебя два раза предупредил, чтобы ты не спал! Пошли, там урджа!
Сахарила воодушевился и от его вялости не осталось и следа. Они пришли к покинутому лагерю урджа и смело вышли на поляну. Костер был потушен совсем недавно, но часть углей ещё тлела. Такая небрежность не понравилась друзьям, но ещё больше им не понравилась шкура,  оставленная охотниками на лежаке из еловых лап.
Закон запрещал оставлять огонь без присмотра. Дух огня нуждался в заботе. Пренебрежение им сулило беды.
- Что-то тут не так, - заволновался Мапакса. – Я бы отсюда ушёл, пока не поздно!
- Подожди! – Сахарила что-то заметил.
Он подошёл к кустам орешника.
- Арра-ра-ра! – взвизгнул мафа. – Тут убитый урджа!
Они вытащили из кустов тело молодого охотника, пронзённого стрелой. Из раны торчало её древко.
- Байта! – прошептал Сахарила. – Нужно сообщить его сородичам.
- Пока не нужно, - покачал головой Мапакса. – Он не может быть тут один. Ищи напарника.
Второго урджа друзья обнаружили в десятке шагов от первого. У него была разбита голова. Окровавленный валун, орудие убийства, лежал рядом с телом.
- Совсем плохо, - побледнел Мапакса. – Похоже, что эти двое ждали зверя, чтобы сообщить родичам. На вершине сопки должен быть сигнальный костёр. Нужно дать знак.
- Подожди, - Сахарилу вырвало.
Он видел мёртвых, но ещё не видел убитых. Предания говорили о войнах, о героях, о трусах, о ритуальных казнях врагов, но все это были только слова. И вот, слова облеклись в плоть. В мёртвую плоть.
- Они ещё такие молодые, - прошептал мафа и расплакался.
- Да… - Мапакса сам с трудом сдерживал слезы. – Я не уверен, но у меня есть предчувствие, что это дело рук наших нивухов.
Они перенесли тела к потухшему костру и накрыли их еловыми ветками. На это ушло много времени. Друзья подошли к ключу, истекающему из сопки, чтобы утолить жажду и тут на них набросились урджа.

Друзей крепко поколотили, затем связали по рукам и ногам и бросили рядом с убитыми. Старший из мужчин сильно кричал и тряс перед их головами своим топором, устрашающего размера.
- Грозит нас убить, - перевёл Мапакса. – Думает, что это мы убили его сородичей.
- Скажи ему, - взмолился Сахарила.
- Мы убивать нет, - чётко вымолвил биранец на языке нивухов.
Старейшина замолчал. Урджа переглянулись и из их рядов вышел невысокого роста охотник со шрамом на лбу. На его шее висело ожерелье из когтей медведя. Он явно был из мапа-хусэ.
- Кто такие? - спросил обладатель когтей.
- Мы путники. Я – сагдивала мафа Сахарила. А это мой друг из биранцев Мапакса, которого мне дали в провожатые, - обрадовался Сахарила, узнав в вопрошающем сородича.
- Меня зовут Арган, - представился сородич. -  Это мои новые родичи урджа. Они думают, что это вы убили наших парней.
- Нет! – завопил Сахарила. – Мы их нашли! Я знаю, кто мог их убить – это нивухи!
Арган перевёл сказанное охотникам. Они оживлённо заспорили между собой, кидая недоверчивые взгляды на друзей. Наконец, старейшина что-то сказал Аргану, тыча своим топором в сторону пленников. Арган выслушал его и обратился к друзьям:
- Они знают, что в своё селение прошли два нивуха, но мы нашли кое-что.
Он обратился к одному из охотников и взял из его рук обломок древка стрелы с оперением.
- Арра-ра-ра! – зарычал Мапакса. – Поймаю, убью, руки и ноги поотрываю, а потом опять убью!
- Аччыч! – подвёл итог своей жизни Сахарила.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

Мапакса рассказал Аргану свою версию убийства с использованием его стрелы. У каждой семьи была своя технология изготовления оперения стрелы и достаточно было взглянуть на стрелу-убийцу и стрелы в колчане биранца, чтобы понять кто преступник. Арган перевёл рассказ Мапаксы урджа. Те потребовали объяснений у Сахарилы. Мафа рассказал им и о стреле, и о своих бедах, и о своём путешествии.
Урджа развязали друзей, но оружие у них отобрали. Они оставили Аргана и ещё двух парней для того, чтобы перенести убитых в селение, а пятеро охотников во главе со старейшиной нанесли на свои лица боевую раскраску и отправились на поиски нивухов. Мапакса и Сахарила понимали, что доказательством их невиновности  может быть только поимка истинного убийцы.

Охотники изготовили носилки, на которые возложили убиенных своих сородичей. Одни носилки поручили нести путникам, другие водрузили на свои плечи молодые урджа. Арган шёл впереди, указывая дорогу. Сахарила быстро уставал и им приходилось делать частые привалы. Наконец, сквозь голые ветви деревьев путники увидели столбы дыма, струящегося из домов урджа.
Арган приказал остановиться. Он послал в селение одного из охотников, чтобы предупредить о жертвах. Охотник вернулся вместе с эденом Хуктэ и эни-эден Топто. Мапакса понял из разговора, что мёртвых в селение нельзя нести. Урджа ждали своего йани, который должен был совершить магический обряд. Развели огонь. Люди собрались вокруг костра.
Женщина сразу узнала в гостях мапа-хусэ и заговорила с ними:
- Откуда вы, сородичи?
Друзья обрадовались, услышав родную речь. Наличие в семье урджа двух своих соплеменников усиливало их веру в хороший исход. Сахарила представился и представил друга. Он рассказал всю свою историю с начала засухи. Топто опечалилась:
- Валяха, алонго! На твои плечи легла тяжёлая ноша. Сейчас важно, чтобы нашли убийц, иначе, байта будет на вас.
Молодые люди это понимали. Урджа следовали коли и покто и винить их в этом было несправедливо. Мапакса не терял уверенности в том, что нивухов найдут. Сахарила уже ни во что не верил, а тупо ждал своей участи, как овца на жертвеннике.
- Сейчас земля голая, - убеждал друга биранец. – Этот огдзо обязательно оставит свои следы.
- Огдзо могут и летать, - печально изрёк Сахарила.
- Те огдзо, которые могут летать, из лука людей не убивают, - резонно заметил Мапакса. – И хватит тут грустить, как паталан!
Топто слышала этот разговор и поддержала Мапаксу:
- Биату не оставит последнего из своих сыновей в беде, если на вас нет байты.
- Вспомните каждый миг, с того времени, как вы встретили нивухов – это может вам помочь на суде, - подсказал Арган. – И не вздумайте лгать!

Хуктэ не проявлял к гостям никакого интереса и это больше всего нервировало их. Но Хуктэ можно было понять: один из убитых был его сыном.
Наконец, пришёл йани, которого урджа, родственные ваятам, анкалгынам и нивухам,  называли кэльэткулином. Мага звали Плеун. Это был ещё молодой человек, только недавно принявший сан у своего учителя, душу которого забрал клунд, терроризировавший всю округу несколько лет. В отличие от йани мапа-хусэ, носивших на поясе личных сэвэнов и аями, кэльэткулин прикрепил к своему поясу трещотки, от чего каждое его движение сопровождалось неприятным звуком.
Плеун толчками согнал всех в круг около костра, затем бросил в огонь палочки можжевельника и под заунывное заклинание стал обмахивать дымом сородичей и гостей, размахивая шкурой барсука. Арган подсказал, что этот ритуал должен очистить тела живых от огдзо, которые могли вселиться в живых при соприкосновении с умершими. После этого в костёр добавили огромную кучу смолистых веток и маг приказал всем прыгать через огонь. Этот ритуал мапа-хусэ был известен и друзья исполнили его как положено, чем вызвали одобрительный взгляд кэльэткулина и эдена.
После ритуала очищения живых, маг приступил к «привязыванию души покойных», чтобы она не ушла далеко от мёртвых тел. Он крепко прикрепил  трупы к носилкам верёвкой, сплетённой из луба священного тиса, затем постучал над их головами бубном, исполнив визгливое заклинание.
- Идём змеёй! – распорядился Плеун.
Урджа выстроились в цепь и связали себя одной верёвкой, пропустив её через пояс. Начальный конец верёвки взял Плеун, а последний – Топто. Молодые урджа и гости понесли носилки. Процессия шла, извиваясь, как змея, а Хуктэ, изображавший жало, наносил удары копьём в разные стороны. Все, кроме эдена, каждый четвёртый шаг сопровождали горестным криком: «Ай-ай, кыдынамана!»

Сахарила уже еле волочил ноги, когда показалась деревня. Она была безлюдна и безмолвна. Урджа попрятались в своих домах, боясь даже взглянуть на траурную процессию.
Деревня была похожа на деревню нивухов. Здесь также было два мужских дё. Дома урджа строили по той же технологии, что и мапа-хусэ, только были они гораздо больше. Гостей, подозреваемых в убийстве, сразу же загнали в подвал мужского дома, где жили холостяки, представлявший из себя круглую в сечении яму, стенки которой были укреплены лозой и обмазаны глиной, превратившейся со временем в твёрдую корку.
- Хоть бы поесть дали, за то, что мы их мертвецов волокли на своих плечах, - посетовал Мапакса.
- Зачем тебе пища? – грустно усмехнулся Сахарила. – Духам пища не нужна.
Биранца настроение друга разозлило. Он сильно ткнул его в грудь своим кулаком:
- Почему ты во всем видишь только плохое?
- А потому, что я последние годы только плохое и видел! – закричал Сахарила. – Второго урджа убили валуном. Ты видел, хоть один след?! Земля голая, земля голая! Если голая, то где следы нивухов? Арра-ра-ра! Аччыч!
- Ну и что?! – вытаращил глаза Мапакса. – И что, что следов нет? Замели!
- Замели?! – мафа саркастически рассмеялся. – Ага! У нас же зима сейчас, бясике! Снег кругом лежит, бясике! Замели! Умру сейчас от смеха!
- Ты сейчас умрёшь, потому что я тебе голову оторву! – зарычал Мапакса. – Хватит смеяться, арра-ра-ра!
- Где следы? – Сахарила перестал смеяться и впился взглядом в лицо товарища.
- Замели, - спокойно утверждал биранец. – Я тебе потом покажу, как это делается по сухой листве и траве.
- Покажешь, - отмахнулся сагдивала. – Если выживешь…
Открылся люк в яму и в его круглом отверстии показалась голова Топто:
- Воды принесла. Есть до поминок нельзя. Терпите.
- А когда поминки? – спросил Мапакса.
- Ночью будем ниманку рассказывать. На восходе положим тела в гроб и отнесём в Рощу Мертвецов. Потом убьём медведя, совершим обряд, а потом уже будет тризна, - объяснила большая мать.
- А нужду нам тут справлять? – язвительным тоном спросил Сахарила.
- Там в углу есть ямка, - Топто опустила горшок с водой и закрыла люк.
- Урджа – вонючки! – сделал заключение Сахарила.

Устав от приключений этого дня, друзья вскоре заснули. Проснувшись поздно утром, они услышали оживлённые голоса наверху.
- Медведя уже убивают, - догадался Сахарила.
- Похоже на то, - согласился Мапакса. – У меня тут мысль возникла, насчёт побега.
- Какая? – равнодушно спросил мафа.
- Эта яма не предназначена для хранения преступников. Она предназначена для хранения припасов. Если я встану тебе на плечи, то…
- Ана-на! – прервал его Сахарила. – Если я встану тебе на плечи, а не ты мне!
- Если я встану тебе на плечи, - продолжил свою мысль Мапакса, сделав ударение на слове «я», - то достану вон до тех балок, к которым крепится крышка, и отдеру её, бясике.
- А потом мы как побежим, побежим! А урджа как погонятся за нами! Да, как поймают нас! Да, как наваляют нам по шее! – усмехнулся мафа.
- Так, соримди, я сказал и я так и сделаю, а бежать со мной или быть убитым – это ты сам решай, - заявил биранец и закрыл глаза, будто собирался спать.
Сахарила стал усиленно соображать. Урджа сейчас будут заняты обрядом умерщвления медведя. Им будет не до преступников. Самое время улизнуть отсюда. Но куда им бежать? Они не знают пути.
- А куда мы побежим? – толкнул он друга в бок. – Ты уже подумал?
- Ты – дурак! – биранец тяжело выдохнул. – К реке побежим, друг, к реке! Мы же сюда и шли, чтобы к этой реке выйти! Это река называется Тагырген!
- Правильно! – оживился Сахарила.
Но исполнить свой план им не дали. Пришёл Хуктэ и пригласил их принять участие в обряде.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

Гостей привели на площадь, расположенную в самом центре деревни. Хуктэ указал им стоять у бурхана, а сам отошёл жертвеннику, возле которого находился кэльэткулин. У друзей появилась возможность разглядеть хозяев.
Люди стояли разбившись на группы. В первой группе были взрослые мужчины, вооружённые до зубов. Сахарила обратил внимание на то, что волосы мужчин были заплетены в косы. Две тонкие косички свисали с висков, а толстая, в которую были вплетены полоски из шкуры тигра, закрывала сзади шею и струилась вдоль позвоночника до пояса. Мужчины стояли справа от друзей, ближе к жертвеннику.
Слева от мужчин расположилась группа холостяков. Их волосы были заплетены в одну косу, в которую также были вплетены полоски шкуры, но уже медведя. В волосах мужчин были воткнуты перья: у мужчин – вороньи, у холостяков – тетеревиные. Одеты обе группы были в кроткие рубашки с длинными рукавами из полотна, сотканного из луба, которые гости видели впервые. Вместо кожаных штанов, которые носили все мапа-хусэ, у них были юбки из шкур волка, медведя, лисы, барсука, енота, росомахи, рыси, леопарда и даже тигра. Использование разных шкур означало, что юбка не является атрибутом, указывающим на принадлежность её обладателя к какой либо возрастной группе. Скорее всего, она указывали на опыт и удачливость охотника.
Рубашки были украшены узорами, в виде спиралей различной конфигурации. В узорах преобладал красный цвет. Ноги мужчин были обуты в обычные улы. На шеях, запястьях и на голенях урджа носили различные украшения из кости, клыков, раковин и обработанных цветных камней. На лицах мужчин не было раскраски, но глаза были подведены снизу сажей, отчего выражения их лиц было угрожающим.
Напротив бурхана сгрудились дети, большей частью полностью обнажённые, прикрытые меховыми накидками. Некоторые девочки носили юбки. Одежду детям заменяли, видимо, многочисленные амулеты, повязанные по всему телу.
Женщины разбились также на две группы: матерей и холостячек. Первое, что бросалось в глаза – это их изысканные причёски. Жены собирали свои волосы в копны, расположенные над ушами, и скрепляли их крупными перьями и длинными тонкими палочками. Волосы были обильно смазаны жиром. У незамужних женщин, копна была только надо лбом, а от затылка волосы сплетались в косу, в которую вплетались тряпицы из луба, окрашенные в красный, чёрный и коричневый цвета.
И женщины, и девушки носили длинные тканые платья, закрывающие колени. Платья отличались только тем, что у замужних женщин в платьях были прорези для кормления детей грудью. Одежда урджанок была покрыта различной вышивкой и аппликациями. Женщины выглядели очень эффектно ещё и благодаря огромному количеству бус, повязок, ожерелий, браслетов и подвязок. Много раковин-каури потребовалось урджа, чтобы разукрасить своих жён и дочерей.
Сахарила обратил особое внимание на пояса. Они сзади переходили в трапециевидный фартук, закрывающий ягодицы. С боков к поясу крепились ножны и мешочки для хранения охотничьих и военных принадлежностей у мужчин, иголок и прочей хозяйственной мелочи у женщин.
У Хуктэ на груди красовался медальон, вырезанный из лиственницы и инкрустированный костью и раковинами. Наряд кэльэткулина состоял из одной юбки. На груди мага болтались многочисленные амулеты и фетиши. На запястьях и щиколотках были привязаны трещотки, в дополнение к тем, что были на поясе. Все тело Плеуна было покрыто сложной татуировкой из сажи, охры и мела.

Урджа стали разглядывать пришельцев, обвиняемых в убийстве. В их взглядах не было ненависти, а было обычное любопытство. Видимо, урджа склонялись к версии, что убийцу нужно искать среди кровников-нивухов. Сахарила несколько успокоился, но оказалось, что рано успокоился.
Урджа, как и их сородичи, в своём общественном развитии ушли дальше мапа-хусэ. У них возникли возрастные кланы, от которых недалеко уже было и до появления военных отрядов, состоящих из молодых и темпераментных холостяков. Эден носил знак отличия, что не имело смысла в общинах мапа-хусэ. И как оказалось, маг урджа был встроен в их общество и управлял отправлением всех культов, чем у сородичей наших героев занимались все главы семейств и общин, в меру своих магических знаний и навыков.
Верования урджа ещё походили на древние верования по форме, но не по содержанию. Они считали себя потомками медведя, но добавили немного "крови" тигра, с которым вошла в связь одна из их праматерей. Анимизм и фетишизм урджа приобрёл иное, более «духовное» наполнение, отчего «одухотворённость» всех и вся приняла гипертрофированные формы. Особо это проявилось в похоронном обряде, в котором нашим парням была уготована жалкая участь.
Убив животное на охоте, урджа с особыми почестями закапывали части его тела, непригодные для еды или изготовления орудий и поделок, а для того, чтобы душа смогла продолжить своё вечное движение, «переселяли» её в инау, которое оставляли на звериной тропе. Но к традиционному для охотников ритуалу урджа добавили ещё и погребение кончика носа животного, в котором после убийства жила душа жертвы. Русские люди говорят "душа в пятки ушла". Предки восточных славян погребали эти самые "пятки", а урджа считали, что душа уходит от страха в кончик носа или пятачок.
Убийство медведя и тигра, тотемных животных, считалось особым грехом. Чтобы как-то смягчить вину, они выращивали медведей (преимущественно чёрных или гималайских) на особой ферме, помещая туда отобранных у медведицы или брошенных ею сосунков. Медвежат кормили грудью все женщины общины по очереди. Медвежата, вскормленные женским молоком, считались членами общины, людьми в полном смысле этого слова. Убивать же людей было нельзя. Как быть? Как проводить Медвежий праздник? Или похоронный обряд?
Урджа придумали оригинальное решение. Они натравливали на жертвенного медведя собаку. Чаще всего, мафа собаку убивал. А поскольку собака считалась членом общины, хоть и не равная людям, то медведя за убийство судили судом и приговаривали к смерти.
Но в этот раз вышла осечка. Собаки урджа никак не хотели драться с могучим гималайским мишкой: не по одиночке, не стаей. Они воспринимали его, как своего. Тут Хуктэ и пришла в голову идея пожертвовать гостями. Плеун эту идею поддержал, потому что останки медведя должны были быть закопаны до заката, а времени уже ушло много. Мапа-хусэ убивали жертвенного медведя-мафа без всяких угрызений совести и предложение эдена было вполне разумным. Убийство медведя на Медвежий праздник у мапа-хусэ не считалось убийством и было чем-то вроде «вкушения плоти и крови» у христиан, причастием.

Эден дал знак, и мужчины притащили клетку с медведем, ранее загнанным в неё после неудачной травли собаками. Арган объяснил гостям, что от них требуется. У Мапаксы загорелись глаза, но Сахарила его остудил:
- Мафу нужно убить жертвенным ножом…
- Именно так, - кивнул Арган.
- Вот этого ножом?! – завопил биранец. – Да, он с меня кожу сдерёт раньше, чем я к нему приближусь!
- Это хорошо будет, - спокойно ответил бывший нанги. – Если он тебе навредит, мы его судить будем.
- Это не будет хорошо! – рассвирепел Мапакса. – Это будет очень плохо! Я не хочу! Вы его должны усыпить, как по обычаю.
Жертвенного медведя усыпляли, добавляя ему в пищу семена дикого мака. У урджа был свой обычай. Несколько мужчин подошли к биранцу и уткнули острия копий в его грудь. Мапакса обмяк. Плеун всучил им по жертвенному ножу и дал знак, чтобы медведя выпустили. Люди мгновенно очистили площадь и стали наблюдать за жертвоприношением из-за своих дё.
Сахариле страх придал сил и способность трезво мыслить. Он ткнул друга в бок и попросил:
- Дразни его, а я попробую сзади напасть.
Мапакса тяжело вздохнул, взял нож поудобнее и направился навстречу одомашненному мишке, не ведающему, чего это ради, его то загоняют в клетку, то выпускают из неё. Зверь водил башкой из стороны в сторону, нюхал воздух, смешно морща нос, и переминался с ноги на ногу.
- Он не понимает, - крикнул другу Сахарила. – Но будь осторожнее!
- Все он поймёт сейчас! – проворчал Мапакса. – А то я медведей не знаю!
Медведь увидел двигающихся ему навстречу людей с иным, чем у его «сородичей» запахом и насторожился. Мапакса стал подпрыгивать и громко рычать, подражая реву медведя во время гона. Мафа-самец уловил знакомые нотки и, поскольку время гона уже начиналось, возбудился и встал на задние лапы, высоко задрав верхние над головой, раскрыл свою чудовищную пасть и изрёк на своём медвежьем языке проклятье, по адресу мнимого конкурента.
- Хорошо! – похвалил друга сагдивала. – Он тебя за самца принял.
Это было действительно хорошо, потому что вопреки распространённому мнению, медведи во время гона друг дружку не убивают. Не принято так у медведей, чтобы из-за секса лишать жизни сородича. Это только у людей так принято, если, уж, честно. Друзья поняли, что медведь будет демонстрировать им свою силу, свою злобу, наводить ужас на соперника, но атаковать не решится, пока не убедится, что соперник его слабее. Чего зря рисковать?
Мапакса запрыгал шибче горного козла. Мишка так прыгать не умел и ответил мощным рыком. Сахарила приблизился ближе к зверю, тот покосился на него, но интереса не проявил. Мапакса прыгал и рычал, медведь стал молотить воздух перед собой лапами и оглашать окрестности своим рёвом. Сагдивала медленно, но верно, приближался к зверю. Тот перестал обращать на него внимание, будучи сосредоточенным на странном поведении другого двуногого собрата, со странным запахом и манерами.
Сахарила знал, куда нужно ударить, чтобы поразить зверя наверняка. Он выждал свой момент и, метнувшись стрелой к медведю, всадил ему нож под лопатку. Зверь от неожиданности вздрогнул, обернулся к Сахариле, попытался схватить его лапами, но тут Мапакса в прыжке достиг мафа и ударом ноги воткнул торчащий из спины зверя нож в сердце жертвы. Бедолага медведь хрюкнул, как кабан, и рухнул замертво. Восторженный многоголосный крик урджа взлетел до небес.
Хозяева оценили ловкость и охотничьи навыки гостей. Они быстро вскрыли брюхо зверя и преподнесли им ещё горячие сердце и печень. Друзья с наслаждением погрузили свои зубы в мясо, запах и вкус которого ощутили впервые за последние несколько лет.  Убивший зверя, удостаивался чести съесть его сердце или печень, чтобы сила зверя перешла в него.

На тризне им отвели почётное место, но после того, как кости медведя и кончик носа были погребены, при строгом соблюдении ритуала, гостей снова отправили в яму.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

Их держали в яме несколько дней. Топто навещала их регулярно, снабжая водой и пищей, но  узники отказывались от еды и от питья, потому что старались не справлять нужду. Урджа не хотели утруждать себя опустошением ночной вазы пленников.
Друзья обсуждали непривычную одежду и странные обычаи урджа. Им хотелось лучше узнать своих мучителей, выучить их язык, чтобы перенять от них полезные знания, опыт и навыки, чтобы понять их душу и их веру.
Мапа-хусэ убивали медведей, но не боялись осквернить себя убийством. Тело – это всего лишь сосуд, в котором хранится бессмертная душа. Ритуальным убийством жертвенного медведя в Медвежий праздник начинался сезон охоты на медведя, длившийся две луны, до появления первых младенцев-медвежат. Люди получали от медведя и шкуру и, что более важно, жир, без которого зимой было никак не прожить. Жиром смазывали тело на морозе, уходя на охоту. Жиром питались в голодный период, начинавшийся с конца зимы и длившийся до схода льда с рек. Жир нужен был для проведения магических обрядов и жертвоприношений, без которых духи становились злыми к людям.
Освобождённую душу жертвы переселяли в инау, а его останки погребали, как человеческие. Этого было достаточно. Откуда у урджа появился такой обычай? Это было странным. Сахарила сгорал от любопытства, подозревая, что за таким обрядом стоит нечто тайное, какое-то магическое знание, дающее новые возможности. Мапаксу же больше интересовала собственная судьба.
- Я бы с удовольствием дал бы себя убить, - говорил он Сахариле, - мне не страшно, но как подумаю, что с моей паталан будет жить этот Хагдон, то у меня кровь в жилах стынет от злости!

Однажды, ближе к закату, до них донёсся яростный вой десятков глоток. Пленники догадались, что это вернулись мужчины, ушедшие на поимку нивухов. Вскоре пришла Топто и освободила их. Друзей привели к бурхану, к которому были привязаны Пурэн-хаха и Хулу. Вид у нивухов был ужасен. Их жестоко избили, а теперь ещё покрывали плевками. Пурэн-хаха был ранен в обе ноги. Из ран торчали древки стрел.
- Попались! – завизжал Мапакса, увидев подлых нивухов. – Нгатуга! Саня они!
Биранец принялся изрыгать все известные ему ругательства, не забывая плевать в своих врагов. Сахарила же, увидев нивухов, успокоился за свою судьбу, а судьба кровников его не волновала: чаоха есть чаоха; убиваешь ты, убивают тебя. Но вскоре его отношение к врагам резко изменилось.

Урджа разожгли костёр. Рядом с ним разложили медвежьи шкуры.  С одной стороны шкур они забили кол, с другой – два кола. Затем Хулу положили на шкуры лицом вверх, на голову накинули петлю и привязали к колу. К другим кольям привязали его ноги.
Мапакса перебросился парой фраз с молодым урджа и сообщил другу:
- Сейчас они будут проводить обряд убиения души Хулу.
- Разве можно убить душу?! – удивился Сахарила.
- Сейчас посмотрим, - усмехнулся Мапакса.
Двое мужчин прижали руки Хулу к земле и подняли свои топоры. По команде кэльэткулина они отрубили нивуху руки по локоть. Хулу страшно закричал, чем вызвал смех у своих врагов. Плеун подобрал отрубленные конечности и бросил их в огонь, сказав витиеватую фразу. Биранец перевёл:
- Говорит, чтобы никогда эти руки не брали оружие.
- Зачем они это делают?! – возмутился Сахарила. – Убили бы и все…
- Говорю, они душу убивают, - проворчал Мапакса.
Бедный Хулу кричал и дёргался от боли, а его мучители отрубили ему ноги по колени. Нивух дёрнулся в судороге и затих. Плеун бросил в Костер ноги и снова изрёк магическую фразу.
- Пусть его ноги никогда больше не ступят на землю, - перевёл Мапакса.
- Пойдём отсюда! Я не могу на это смотреть, - процедил сквозь зубы Сахарила. – Меня тошнит…
- Терпи, - биранец обнял товарища. – Мне тоже не по себе, но нельзя показать свою слабость. Кто их знает, что они дальше надумали?
Урджа продолжали глумиться над врагом. В костёр пошёл его пенис, чтобы душа Хулу никогда не познала удовольствия. Потом у бедолаги вырезали сердце и печень и пустили их по кругу, чтобы каждый мог вкусить вражьей плоти. Сахарилу стошнило и Мапакса поспешно увёл его за спины толпы.
- Ненавижу их! – прошипел Сахарила. – Это не люди, а огдзо! Давай, уйдём отсюда поскорее!
К ним сквозь толпу протиснулась Топто с чашей. Она передала чашу мафа:
- Выпей, тебе станет легче. Это настойка лимонника на мёду и воде.
- Зачем они это делают? – с дрожью в голосе спросил Сахарила. – Разве люди так делают?
- Это чаоха, - спокойно объяснил большая мать. – Нивухи делают то же самое с нами. Вам лучше уйти. Идите в мужской дом. Я позову вас, когда все закончится.
- Это ещё не все?! – поразился Мапакса. – Он же уже мёртв!
- Его нужно съесть, - Топто взяла чашу и удалилась.
- Что она сказала? – недоумевал Сахарила.
- Она сказала, что его сейчас съедят, арра-ра-ра! – зарычал Мапакса. – Бежим, меня сейчас вырвет…

Друзья убежали к реке и долго приводили себя в чувство. С людоедством они столкнулись впервые в своей жизни. Их ниманку и тэлунгу рассказывали о духах-людоедах, но чтобы люди ели людей – это никак не укладывалось в их сознании.
- Это не люди, а огдзо, - причитал Сахарила. – Правильно нивухи их убивают!
- Правильно, - согласился Мапакса. – А если правильно, то этого нахала Пурэн-хаху нужно спасти!
- Ты прав, - поддержал друга мафа. – Надо спасти, если его ещё не убили.
- Не убили. Я услышал, что его сначала вылечат, чтобы он потом подольше мучился, - биранец вздохнул. – Нужно найти, где они его спрячут.
Друзья вернулись в дё, где им была приготовлена постель. Молодые урджа пришли на ночлег поздно. Мапакса попытался с ними заговорить, но те устали от впечатлений и обжорства и отвечали неохотно. Все же, Мапакса выяснил, что нивуха держат в яме дома собраний. Когда урджа уснули, друзья выбрались из дё и осторожно направились к месту заключения нивуха.
Навстречу им попался Арган.
- Почему не спите? – спросил он.
- Не спится, - проворчал Мапакса.
- Пойдём к реке, - предложил мужчина. – Там Топто пищу приготовила. Мы с ней ни к чему не притронулись. Не можем привыкнуть…

Мафа и биранец перекусили тем, что принесла эни-эден. Все были подавлены. Чтобы отвлечься от тёмных мыслей Топто стала рассказывать ниманку.

НИМАНКУ ТОПТО.

Жила одна паталан в верховьях Эйке Они. Вот, пришёл и её Синкурэ Аня. Стала она бегать к нивухам в селение и отдаваться их парням. Сладко ей было. Особенно один молодой парень ей пришёлся по сердцу и жалела она, что не сможет быть его женой. Каждую ночь она отдавалась многим, но засыпала в его объятиях и так он ей полюбился, что сказала паталан своему возлюбленному:
- Возьми меня в жены. Уйдём с тобой в другой род. Будем любить друг друга.

И решили сделать они, как паталан пожелала. Но тут нивух убил урджа и началась чаоха. Пришла паталан ночью к возлюбленному, но урджа напали на селение и была страшная резня. Спряталась паталан на дереве, а её возлюбленный убежал драться. Нивухи отбились. Урджа стали уходить, но заметили паталан и забрали её с собой. Стала она плакать и говорить, что она из рода нанги, но эден урджа сказал, что они потеряли троих мужчин и паталан должна им возместить потерю. Так стала она женой урджа и родила троих сыновей. Потом её муж стал эденом, а затем и сын Хуктэ стал эденом.

И вот, нивухи убили её внука. И её сердце страдает от этой чаохи. Много раз она просила Хуктэ послать людей к нивухам и замириться с ними, но сердца урджа стали каменными. Огдзо пожрали их души и нет урджа спасения, как нет спасения и нивухам. Стала паталан большой матерью, но власть у неё маленькая. В той стороне, где скрывается солнце,  объявились чимухе. Они дождутся, когда нивухи и урджа ослабеют в своей чаохе и потом уничтожат их всех, как уничтожили дальних родственников нивухов и урджа на южном берегу Озера. От того грустно на сердце Топто.

- Так и будет, - подтвердил Арган.
- Пойдём с нами, - предложил Сахарила земляку. – Ты – нанги. Луку объявил меня сагдивалой. Будешь жить в моей семье, как любимый дядя. Отдам тебе в жены одну из наших адо.
- Не могу, - покачал головой Арган. – Нельзя мужчине на девушке жениться! Стар я...
- Я - сагдивала! Я теперь закон! - выпятил грудь Сахарила, чем рассмешил Мапаксу.
- Спасибо, алонго, но я уже никто. Душа моя умерла вместе с моей женой и моими детьми. Я теперь только тень, скользящая по траве.
Сахарила опечалился. Что ему от его высокого положения?! Разве может он исцелить сердце? Разве может он решить судьбу того же Аргана или Топто? Он, хоть и сагдивала, а был так же беспомощен, также сердцем ранимым, как и обычные люди.
Как они будут жить без эни-эден? Кто будет управлять домом? Кто примет обретшую новую плоть душу у роженицы? Кто будет ухаживать за молодой матерью, отселённой от родичей, если кроме эни-эден к ней никто не может войти? Может он изменить этот закон?
- Ничего я не могу... - вздохнул Сахарила.



ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

Пурэн-хаха поправлялся медленно. Мапакса ушёл с урджа на охоту, а Сахарилу оставили в селении – слишком он был худ. Топто заботилась о сородиче. Она рассказывала ему обо всем, что мафа интересовало, а он практиковался в изучении языка урджа.
Арган тоже остался дома. По вечерам они вспоминали прошлую жизнь, делились своими переживаниями и горестями.  Люди из селения Аргана были отрезаны пожаром от верховий Эйке Они, откуда можно было выйти в долины, редко посещаемые ваятами. Они просились к нивухам, но те отказали им, потому что нанги нечем было отдариваться.
- Несправедлив коли, - вздохнул Сахарила.
- Несправедлив, потому что беда нас коснулась, - горько усмехнулся Арган. – А представь, что беда пришла к нивухам и это они к нам попросились бы? Зачем нам столько ртов на иссушенные и опустошённые земли? Чем их кормить?
- Ну, хотя бы дрова дали… - смутился Сахарила.
- Дрова дали, только дровами сыт не будешь, - Арган вздохнул. – Совет нужно собирать. Огненная дева пришла неспроста. Ты прав в одном – что-то в наших коли нужно менять. Только без сильного йани, который мог бы с Биату говорить и с духами, нам не справиться.
Сахарила вспомнил о Луку и всплакнул. Мерке показал себя слабым йани, если он ещё жив. Алисо может и станет сильным магом, только когда это ещё будет?!
- Надо у других родов Большого йани искать, - сказал сагдивала, утирая слезы. – Нас мафа мало.
- Надо, бясике, - кивнул Арган. – Видимо, так и будет. Надо йани адинаев Дабдихана избирать. Вы долго ещё не сможете жить охотой, а рыбной ловлей хорошо владеют только адинаи. Они одни с эденом рыб Адином договор имеют.
Сахарила эту мысль принял.

Однажды, в разговоре с Арганом, он высказался отрицательно к ритуалу «убиения души». Арган его поддержал и Сахарила решился рассказать сородичу о своём плане освобождения нивуха. Старик-нанги задумался, а потом согласился помочь.
- Мне тоже противен этот обряд, - сказал Арган. – Нивух виноват. Я бы сам его убил, но пытать и есть его – это мне не по нраву.
Они договорились, что Арган будет держать связь с Покто, узнавая от неё о состоянии здоровья нивуха, и как только тот сможет передвигаться, Сахарила, Аргон и Мапакса соберутся вместе и обсудят подробно их побег.
- Топто не доверяй, - попросил Арган. – Она, всё-таки, большая мать урджа, бясике.
- Хорошо, амапанго, - согласился Сахарила.

Время шло. Хозяева не торопили гостей  с уходом. Мапакса злился:
- Торчим тут из-за этого нивуха! Вот, не успею к Синкурэ Аня и Кэси потеряю! Может, ну его, этого дурака?
- Нет, - решительно высказался Сахарила. – Кэси не съедят, а нивуха – слопают за милую душу, да ещё добавки попросят. Найдёшь себе другую паталан.
- Не хочу другую! – возмутился биранец. – Как можешь так говорить?! Зачем меня злишь?!
- А ты не злись, - усмехнулся Сахарила. – Чего зря злиться? От злобы сны плохие приходят.

Наконец, когда ворчание Мапаксы стало уже невыносимым, Арган вечером позвал их на совещание. Топто сказала, что нивух почти здоров и урджа ждут полнолуния, чтобы его казнить и съесть. Сахарила взглянул на луну:
- Уже скоро!
- Скоро, - подтвердил Арган. – Я у йани видел палочку, на которой он дни считает. До полной луны ещё две ночи.
- Надо спешить, - возбудился Мапакса.
- Надо спешить, - согласились мафа и нанги.

Проблема была с лодкой. Урджа не оставляли их на берегу, а прятали на ветвях деревьев, чтобы неожиданный разлив реки не унёс лодки. Если бы кто заметил оморочку на берегу, то сразу бы сообразил, что кто-то что-то затевает. После долгих раздумий решили, что в день побега Сахарила с Мапаксой попросят у эдена лодку якобы для принесения жертвы духу реки, чтобы он был милостив к ним во время скорого путешествия. Друзья должны были задержаться на реке дотемна. Арган же обязался незаметно сбросить в яму нож, чтобы Пурэн-хаха смог перерезать путы и открыть задвижку люка и верёвку, по которой нивух смог бы выбраться наружу.
В мужском доме спать ложились рано, сразу после заката. Яма была вырыта у самого входа, как и во всех мужских домах Биату-найон. Пурэн-хаха мог выйти из дё незаметно, а там его должен был поджидать Арган и сопроводить к реке, где беглеца будут ждать друзья.
- Придётся бежать налегке, - посетовал Мапакса. – Я только идола возьму, которого мне старейшины дали.
- Так, они тебе его дали, чтобы урджа нас пропустили к морю, - рассмеялся Сахарила. – Чего лишнее с собой брать?
- Нечего нашему сэвэну у людоедов делать, - прорычал биранец.

Хуктэ в просьбе гостей ничего подозрительного не увидел. Он согласился дать им свою лучшую лодку, но приставил Плеуна.
- Наш йани лучше знает, как с эденом реки общаться, - сказал урджа.
Сахарила с Мапаксой опечалились. Мафа помчался искать Аргана. Тот, узнав о разговоре с Хуктэ, тоже расстроился:
- Плохо! Придётся вам уходить самим без нивуха.
- Нет! – отверг это предложение сагдивала. – Мы должны его спасти.
- Зачем? – насупился Арган. – Вы чуть не погибли из-за него!
- Мы виноваты перед ним за смерть его брата, - сказал мафа с болью. – Они просили нас не ходить к урджа, а идти в верховья Эйке Они и оттуда перейти на земли ваятов, но мы отказались. Они могли нас убить, но они этого не сделали.
- Зато они сделали подлость, убив урджа стрелой Мапаксы, - фыркнул Арган.
- А что им оставалось делать? Они свои жизни защищали, - поник головой Сахарила. – Я чувствую свою вину. Они принимали нас в своём дё. Как можно оставить человека, делившегося с тобой пищей и теплом, в беде?
- Я подумаю. Дай мне время, - попросил Арган.

Времени оставалось мало, однако. Убить йани они не могли. Это было равносильно убийству собственной души. Арган решился поговорить с Топто.
- Наши гости хотят совершить жертвоприношение эдену реки, но Хуктэ приставил к ним йани. Плеун может помешать им. Он не знает наших заклинаний, - сказал Арган. – Отговори его.
- Плеун знает заклинания урджа. Чем они хуже заклинаний мапа-хусэ? – недоумевала большая мать.
- Тем, что в путь отправляются мапа-хусэ, а не урджа, - прибег к нелогичному аргументу старик-нанги.
- Может быть… - Топто задумалась. – Хорошо. Я попрошу Плеуна изгнать духа болезни из моей невестки. Что-то она второй день хворает.

Арган сообщил друзьям о разговоре с эни-эден и они принялись осуществлять свой план. Важно было сообщить нивуху об этом плане, а то тот мог все испортить. Арган решил воспользоваться тем, что урджа язык мапа-хусэ был незнаком, а нивух его знал. Он присел на корточки перед люком и запел на своём языке:
- На закате это будет, айда-рын-да,
Нож и верёвка к тебе упадут сверху, айда-рын-да,
Люк откроешь, айда-рын-да,
Ножом заслонку отодвинув, айда-рын-да,
Верёвку привяжу к столбу, айда-рын-да,
По ней выберешься из ямы, айда-рын-да.
Выберешься, когда я три раза стукну, айда-рын-да.
Арган тебя будет ждать у входа, айда-рын-да-рын-да!

Пурэн-хаха понял и пропел в ответ:
- Нивуха будет ждать Арган, эйе-эгей!
Три раза Арган простучит…

- Чего это вы там распелись? – насторожился старик, возившийся с рогом изюбря у очага.
- Это я ему пою о его судьбе, - рассмеялся Арган.
- А он чего тебе поёт? – не успокаивался старик.
- А чего он может петь? Ругается…
Старик рассмеялся вместе с Арганом.

Хуктэ привёл друзей к своей лодке:
- Вот, оморочка, хорошая. Я сам делал. Плеун не придёт. Справитесь без него?
- Справимся! – в голос воскликнули гости. – Мы все знаем.
- Все вы не знаете, - усмехнулся эден. – Молодые ещё!
Он помог стащить лодку с дерева и опустить её в воду. Вместо шеста эден всучил им весло. Мапакса поморщился:
- Я этой плоской палкой управляться не умею.
- Это весло, - рассмеялся Хуктэ. – Им гребут.
- Разберёмся! – Сахарила схватил весло и потащил друга в лодку.
Хуктэ внимательно осмотрел гостей, увидел, что они без вещей и успокоился. У него были свои планы на мафа и биранца, которые ему подкинула его мать Топто, но этим планам не суждено было сбыться в то время. Они сбудутся, но позже. Сахарила сам созреет до понимания того, о чем рассказывала в своём ниманку Топто. Жизнь заставит его рано стать мудрым.
Друзья вывели оморочку на середину реки и стали по очереди работать веслом, удерживая её на одном месте. Они ждали заката. Едва солнце спряталось за горой, как Мапакса повёл оморочку к берегу. Причалив между ветвями ивы, скрывшей их от посторонних глаз, они стали ждать.
Наконец, послышался условный сигнал. Сахарила выскочил из лодки на берег, так чтобы его было видно в лунном свете. К нему приближался Пурэн-хаха, прихрамывая на одну ногу.
- Сюда, - громко позвал мафа.
- Ты? – удивился нивух. – А другой?
- И другой тут. Не бойся, мы - друзья, - Сахарила вытянул шею, вглядываясь в сумерки, накрывшие селение. – Тебя заметили?
- Нет. Арган пожелай нам удача, - нивух подбежал к Сахариле. – Куда дальше?
- Куда глаза глядят, только подальше! – рассмеялся мафа.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

К вечеру следующего дня путники достигли Нойынана, селения анкалгынов. У ваятов и анкалгынов, живших на побережье, в отличие от мапа-хусэ, существовали названия их деревень, даваемые по названию местности (реки, залива и т.д.). Путь был лёгким. Урджа не преследовали их. Мапакса сделал умозаключение, что исчезновение Пурэн-хахи было замечено слишком поздно, чтобы снаряжать погоню. Так и было на самом деле. Урджа и нойынанцы не дружили, хотя и были родичами.

Деревня была расположена на высоком плато, круто обрывавшемся к реке. Из домов не струился дым очагов. Было тихо и эта тишина навеяла на путников тревогу. Молодые люди высадились на берег, затем подошли к селению, но никто не вышел им навстречу.
- Вымерли они тут все что ли? – спросил Мапакса.
- Эй, есть кто в деревне? – прокричал на своём языке Пурэн-хаха.
Никто не ответил. С плато открывался вид на море. Друзья впервые увидели бескрайнюю синеву морских вод. Они стояли заворожённые величием природы.
- Сколько воды! - прошептал Сахарила.
Вдалеке послышался какой-то гул. Мапакса определил, что он идёт из леса, спускающегося к самому побережью сплошной зелёной волной. Парни стали ждать. Вскоре уже можно было различить человеческие голоса.
- Люди идут, - определил нивух. – Анкалгыны.
Солнечный диск коснулся своим краем вершины невысокой горы на западе. Все вокруг окрасилось в кровавый зловещий цвет. Из тайги подуло холодом. Сахарила поёжился:
- И где эти люди?
- Скоро сюда приходи, - успокоил его Пурэн-хаха.
- А они не людоеды, как урджа? – заволновался Мапакса.
- Наш народ только урджа люди кушать, - ответил нивух. – Другой люди хороший есть люди.
- В этом я не уверен, - покачал головой биранец. – Ты на нас хотел байту возложить, урджа – людоеды…
- Перестань, - остановил приятеля сагдивала. – Это их земля и их законы. Нам тут не жить.
Из леса показалась процессия. Впереди шли мужчины, нёсшие на длинных шестах плетённые из ивняка корзины. За ними шли дети, за детьми женщины, за женщинами старики. Увидев гостей, анкалгыны остановились и стали что-то обсуждать между собой, тыча пальцами в пришельцев. Из толпы выдвинулся пожилой мужчина и прокричал на родном языке:
- Кто вы?
- Мы – ваши гости. Мы с миром пришли и с миром уйдём, - ответил Пурэн-хаха.
Процессия двинулась в селение. Все разошлись по своим домам, игнорируя гостей, только мужчины подошли к ним и обменялись приветствием. Вопрошавший их мужчина оказался эденом деревни по имени Анкан. Он пригласил их в свой дом.

В деревне было семь больших домов, в которых жило семь семей, связанных между собой близким и дальним родством. Мужского дома или дома для собраний у анкалгынов этой деревни не было. Сами дома не были углублены в грунт, а стояли прямо на земле. Бревенчатые стены домов были вкопаны в землю под углом и обвязаны по периметру лианами. Кое-где торчали вертикальные бревна стоек фасада, удерживаемые подпорками из камней или деревьев, на которых крепилась балка для опоры верхней части стены. Внутри домов в центре стояли столбы, на которые опирались стропила кровли. Стропила не доходили до центра, образуя отверстие шириной в локоть, закрывавшееся пучком травы. Торы не было.
В доме эдена было три очага, расположенных в центральной части. Зрительно внутреннее пространство делилось на три части, в каждой из которых жила семья: эден с женой, его старший сын с семьёй и младший сын с молодой женой. Анкан пригласил гостей на свою часть дома.
Женщины уже суетились возле очагов. Сахарила заметил, что над очагами на тонких балках висели рыбины, нанизанные на лиану и несколько ощипанных тушек птиц. Анкан сделал знак женщинам и они преподнесли гостям подстилки, сплетённые из камыша и волчьи шкуры для сидения.
- Какая нужда привела вас в наши земли? – спросил эден Пурэн-хаху.
- Разная нужда, ытык, - ответил нивух. – Мои друзья – биранец Мапакса и мафа Сахарила. На Сахариле вина. Его обвинили в воровстве и требуют с него штраф раковинами-каури. Вот, он и пошёл к морю за ними. Мапакса – его товарищ. Он его сопровождает.
- А почему мафа сопровождает биранец, а не сородич? – спросил Анкан.
- У Сахарилы беда. Все вымерли. Остался только он и две девушки-близнецы, - объяснил Пурэн-хаха. - Ему покойный маг завещал возродить род. Девушек биранцы оставили в залог, пока он штраф не выплатит, - нивух усмехнулся. – Зачем им девушки, если мафа с биранцами  не роднятся? Глупость.
- Значит, этот твой приятель – вор? – нахмурился ыз-эден.
- Не вор, не вор, - замахал руками Мапакса. – Йани взял нарты, а потом умер, а мой люди думай Сахарила взял.
- А-а, - протянул Анкан. – Не поверили. Нужно было огнём испытать.
- Нет такой коли, - сказал Сахарила.
- А ты как к ним присоединился? – спросил эден у нивуха, игнорируя выпад сагдивалы.
- Они к нам в селение пришли. Мы с братом перед этим с урджа встретились в лесу и не хотели, чтобы пришельцы шли к урджа, но только они не послушались нас, - Пурэн-хаха потёр подбородок, соображая, стоит ли рассказывать правду и решил ограничиться эпизодом пребывания у врагов. – Урджа узнали от них, что нас всего двое и взяли нас в плен. Брата Хулу пытали и съели. Я ранен был. Они меня лечили, чтобы потом подольше пытать. Мапакса и Сахарила меня спасли.
- Это хорошо, - Анкан выпятил губы и закивал головой, выражая уважение к поступку друзей. – Это по-родственному.

В этот вечер они разговаривали допоздна. Эден жаловался на беды своей общины. Море стало мелеть и многочисленные лагуны, ранее изобилующие моллюсками и раковинами, высохли, лишив людей стабильного источника пищи. Высохли и нерестовые отмели, где морская рыба метала икру. Стало меньше рыбы и, соответственно, меньше морского зверя. Анкалгыны от недоедания стали болеть и их численность сокращалась от года в год. Эден посетовал, что через пару лет такой жизни в деревне никого не останется.
Несколько лет назад, до прихода гостей,  окрестные леса наводнили животные и было много пищи, но потом среди зверя начался мор и выкосил не только крупных животных, но и такую мелочь как белки и бурундуки. По словам Анкана, пищи не было ни в лесу, ни в море. Не стало и раковин-каури, обитавших в хорошо прогреваемых солнцем лагунах. Анкалгыны с нетерпением ждали летнего нереста лососёвых, а пока ловили рыбу в море, били перелётную птицу. Община, даже и сократившись вдвое, все равно была слишком большой, чтобы взрослые могли обеспечить пищей всех сородичей.

Анкан предложил гостям идти на восток к ваятам, жившим от них в пяти далингко. Там, по его словам, наоборот, образовались лагуны и ваяты процветали. Но для такого путешествия нужны были лодки. Пурэн-хаха ещё не излечился окончательно и не мог передвигаться по суше. Эден согласился дать им лодки, но в обмен на пищу. Это было нормально и друзья восприняли предложение Анкана с пониманием.
После некоторого раздумья, эден посоветовал идти к острову Инып-янран, где его разведчики заметили лежбище пятнистых тюленей.
- А вы чего там не охотитесь? – поинтересовался Пурэн-хаха.
- Нам нельзя, - вздохнул Анкан. – На острове касаток живёт хозяин Иныпчык. Это священное место. Там нельзя охотиться. Нам нельзя, а вам, сынам медведя, можно.
Решили, что к острову на двух лодках отправятся Мапакса и Сахарила. По рассказам эдена, идти по морю было не тяжелее, чем по реке и бить тюленя тоже просто. Для этого анкалгыны применяли колотушки, которыми оглушали зверя, неспособного убежать от охотника на суше.
Пурэн-хаха идти с товарищами не мог. Анкан оставил его в деревне, намекнув, что нивух своей жизнью ответит, если гости сбегут.

Гости остались ночевать в доме хозяина. Ночью Анкан разговаривал со своей женой о какой-то девушке, которую они не называли по имени. Пожилые люди переживали по поводу её замужества: возьмёт её в жены некто или нет. Потенциального мужа девушки тоже по имени не называли и это показалось Пурэн-хахе странным. Утром он поинтересовался у эдена насчёт девушки, но Анкан резко прервал все вопросы коротким ругательством. Нивух решил не лезть не в свои дела и друзьям о подслушанном разговоре  не сказал.

Сборы оказались короткими. На следующее утро Мапаксу и Сахарилу отвели к морю. Они сложили в бат оружие и снаряжение. Анкан с сородичами провели магический ритуал, способствующий удачной охоте, дали последние наставления гостям и отправили их в неизвестность.
Мапакса и Сахарила были возбуждены. Никогда им ещё не приходилось выходить в море. Они должны были идти по мелководью до того места, где берег резко повернёт на восход, а затем ориентироваться по солнцу и плыть навстречу ему половину дня. Эден обещал хорошую погоду.
Анкалгыны сопровождали их некоторое время, подсказывая, как правильно грести и управлять лодкой, затем канатом привязали к их бату другой бат для перевозки добычи и под пожелания удачи оставили в гордом одиночестве посреди синего моря.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.

Мапакса каждое утро делал на своём личном инау зарубки, обозначая количество дней, проведённых им в пути. В это утро он сделал очередную зарубку, оказавшуюся десятой. До Синкурэ Аня оставалось ещё «две руки по руке» дней. У мапа-хусэ счёт вёлся только до пяти. «Рука» означало «пять». Число «двадцать пять» обозначалось как «одна рука рук».

Люди зависели от сезонных миграций животных больше, чем от времён года и у них не было необходимости изобретать календарь. Годовой цикл разбивался на сезоны и начинался с Медвежьего праздника. Как я уже упоминал, этот праздник открывал сезон охоты на медведей и заканчивался с появлением у медведиц потомства. С этого момента начинались  «голодные дни», длившиеся до освобождения реки ото льда, когда можно было рыбачить и бить перелётную птицу.  «Голодные дни» заканчивались праздником Синкурэ Аня, начинавшимся во время цветения черёмухи. С Синкурэ Аня начинался сезон «даров леса», заканчивавшийся примерно в середине августа, когда рога лося достаточно укреплялись. Затем следовал сезон «сбора рогов», во время которого охотились на лося и изюбря, длившийся вплоть до Медвежьего праздника.
Эти длительные сезоны были общими для всех мапа-хусэ, но в зависимости от основного источника пищи, у разных родов были локальные сезоны, связанные с миграцией основных промысловых животных: лося, изюбря, северного и пятнистого оленей, кабана.
Важным для мапа-хусэ было точное определение даты празднования Медвежьего праздника или Чыхыф-лехерныда, на языке ваятов. Дело в том, что праздник отмечался в Священной Роще, куда представители родов должны были прибыть вовремя, так как в окрестностях Рощи нельзя было охотиться, рыбачить и собирать растительную пищу, а нести с собой по снегу и льду большое количество пропитания не было никакой возможности.
Давным-давно люди заметили, что полнолуние наступает ровно через двадцать восемь дней и этот период стали называть месяцем, луной. От одного Чыхыф-лехерныда до другого было ровно тринадцать месяцев, а от Медвежьего праздника до Синкурэ Аня – примерно, шесть. Каждый йани рода вёл подсчёт дней и месяцев, ориентируясь на лунный цикл, чтобы вовремя прибыть в Священную Рощу. Вот откуда Мапакса знал, когда будет Синкурэ Аня.

Целый день они шли вдоль берега. Дважды им попадались брошенные селения, но, несмотря на любопытство, друзья не стали высаживаться на берег и продолжали свой путь. Ночь они провели у костра, дежуря по очереди. С рассветом снова отправились в путь и достигли мыса, за которым берег уходил на восток. Путники направились в сторону солнца. Мапакса вспомнил, что ещё не отметил прошедший день. Он сделал насечку на инау.
- Успеваем? – спросил друга Сахарила.
- Кто его знает? - состроил гримасу Мапакса. – Как духи пожелают.
- Ты так страдаешь по своей паталан, что уже все духи желают, чтобы ты поскорее взял её в жены, чтобы не видеть твою кислую рожу, - сострил мафа.
- Не смешно, - Мапакса ткнул товарища веслом так, что тот свалился на дно лодки. – А теперь смешно!

Они гребли в направлении светила уже довольно долго. Сахарила утомился, а Инып-янран все ещё не был виден. Мафа стал переживать, что они могут проскочить мимо, но Мапакса его успокоил:
- Эден сказал, что остров большой. Не проскочим.
Они сделали остановку, во время которой Сахарила немного вздремнул. Мапакса же в это время вооружился острогой и попытался высмотреть в море рыбу, но вода была мутной. То ли реки принесли в море очень много грязи, которая ещё не осела на дно, то ли течение подняло со дна муть. Биранец тоже лёг на дно лодки, заложив руки за голову, и стал думать о Кэси. Так в думах и заснул незаметно.
Их разбудил гогот гусей, летящих в Очидиа Калта. Парни резко проснулись и схватились за луки. Гуси летели низко над поверхностью воды и друзья успели выпустить по ним все свои стрелы. Им повезло. Пять гусей бились на волнах, не в силах подняться в небо. Охотники выловили их и подобрали часть стрел, миновавших целей. Настроение у парней улучшилось. Они принялись усиленно грести к солнцу, сообразив, что оно уже далеко укатилось на запад по небесной дороге.

Если бы гуси пролетели часом позже, то не видать нашим героям острова, как своих ушей. Когда они заметили землю, Инып-янран был далеко слева от них и путники достигли берега уже на закате. Друзья высадились на галечный пляж.
- И где эта тьма тюленей? – с иронией спросил Мапакса, озирая окрестности.
- Завтра найдём, - успокоил его Сахарила. – Куда они денутся с острова? Давай готовиться на ночлег.
- Куда денутся? – насупился биранец. – В море денутся! Давай, искать тюленей!
- Давай, - улыбнулся Сахарила. – Каким берегом пойдём: по солнцу или против солнца?
Мапакса подумал и решил идти вдоль северного берега.

Остров представлял собой крутую гору, торчащую из воды. С того места, куда прибыли путники не было видно, что это подковообразный хребет. Достигнув изгиба хребта и обнаружив, что гора развернулась на полдень, друзья решили сделать остановку, пока ещё солнечный диск не скрылся за горизонтом.
- А что, если бы мы прошли мимо? – спросил Сахарила.
- А я почём знаю?! – огрызнулся Мапакса, чувствуя свою вину. – Может быть, к другому острову прибились.
- Про другой остров Анкан не говорил, - намекнул сагдивала.
- Ну, раз ты такой умный, то и веди нас! – недовольно проворчал Мапакса, поняв намёк.
Так лидерство в группе перешло к сагдивале.

Утром они отправились в путь и до самого полудня шли вдоль крутого берега, периодически выходя на берег и обследуя прибрежную полосу в поисках следов пребывания тюленей, пока не обогнули левый конец хребта и не вошли в бухту. Сразу стало понятно, что если где и были тюлени, то только здесь, на пологом берегу. Но тюленей не было и тут. Друзья расстроились. Их путешествие оказалось неудачным.
Они сделали привал и Сахарила пошёл искать пресную воду. Он нашёл небольшой ручей в сотне шагов от привала, но что важнее, - обнаружил следы оленей. Вернувшись с водой, он сообщил другу о своём открытии. Мапакса возбудился:
- Олени же лучше, чем тюлени?! Или как?
- У тюленя есть жир. Анкан не раз об этом упомянул… - задумчиво произнёс Сахарила. – Но если дух моря нам не помогает, значит, нам помогут наши духи. Или как?
- Или так! – подтвердил биранец.

Наскоро перекусив, друзья отправились в горы. Они с раннего детства знали, что олень-цветок кочует вдоль ручьёв и рек. Нужно было всего лишь следовать за ним, пока зверь не устроит себе водопой. У них на двоих было по копью и с десяток стрел. Большая часть стрел утонула в море, во время охоты на гусей. Парни решили бить зверя копьями, а стрелы использовать при преследовании подранка.
Они пошли вдоль берега ручья, но вскоре вынуждены были отказаться от такого передвижения – берег резко взмыл вверх и ручей стал более похож на каскад водопадов. Охотники поднялись на склон и решили идти к ближайшему водопаду, где, по их предположению, мог быть водопой, ориентируясь на шум воды. Вскоре они вошли в ореховую рощу. Упавшие плоды маньчжурского ореха покрыли землю толстым слоем и каждый их шаг стал сопровождаться громким треском лопающихся под ногой плодов. Пришлось ползти по земле к краю склона.
Олени вышли к водопою, но отсюда и нечего было мечтать об использовании копий. Друзья выбрали по три стрелы и изготовились к стрельбе. Каждый знал, что будет делать. Им не нужно было даже обмениваться знаками. Левый охотник брал крайнее животное слева, правый – крайнее животное справа. Стрелять нужно было так, чтобы стрела вонзилась в сердце, а для этого обе намеченные жертвы должны быть повёрнуты к ним левой стороной тела.
Оленей было трое: самец и две самки. Это стадо только недавно образовалось, что было видно из возраста животных. Самки принялись пить, а олень встал головой к лесу, закрывая охотникам обзор своим телом. Сахарила выжидал и нервничал. Наконец, самки напились и уступили место вожаку.
- Хей! – резко выдохнул сагдивала и две стрелы устремились к животным.

Сахарила оказался более удачливым. Его жертва пала замертво. Стрела Мапаксы попала оленихе в шею. Самка замотала головой, как будто пыталась сбросить с себя тяжесть. Олень же удивлённо посмотрел на павшую подругу, затем на раненную, напрягся, выскочил на берег и стал озираться по сторонам, широко раздувая ноздри. В это время охотники пустили в него обе стрелы, пронзившие грудь животного. Олень встал на дыбы, а потом понёсся в гору, оставляя после себя просеку в подлеске.
Мапакса и Сахарила добили самку и пошли по следам самца. Тот скоро вымотался, взбираясь в гору, и от потери крови сдох.
- Хорошая охота! – радостно провозгласил Сахарила, доставая нож для свежевания туши.

К вечеру друзья разделали туши и спустили их к лагерю. Они впервые за многие годы наелись так, что еле дышали. Сон их был спокойным и долгим. Казалось, что духи сменили свой гнев на милость. Так им казалось.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

Море было спокойным. Солнце светило в спины, наполняя тела гребцов приятным теплом. Мапакса пел. Сахарила думал о будущем. Он все переживал, что у них нет старшей матери. Он никогда и не думал, что на старшей женщине, большой матери, держится вся семья, вся община. Ему стало страшно и он поделился своими страхами с Мапаксой.
- Ты сам же сказал, что Биату все знал наперёд и приготовил тебе путь? Вот и живи себе спокойно. Биату все сделает за тебя, - ответил биранец. – Тебя йани назначил сагдивалой. А йани знал, что делал.
Эта мысль успокоила Сахарилу и он стал подпевать другу.

Уже показался поворотный мыс, друзья радовались, что не сбились с пути и в это время неподалёку от них из воды вылезли три кривых плавника.
- Что это? – испугался Мапакса.
- Похоже, это касатки, - сдавленным голосом ответил Сахарила. – Нам нельзя было охотиться на острове. Анкан нас обманул. Хозяин касаток на нас обиделся.
- Аччыч! – обмяк Мапакса.
Касатки некоторое время кружили вокруг лодок, потом стали выпрыгивать из воды, исполняя танец смерти. Друзья сидели в бате  ни живы, ни мертвы. Любое из этих чудовищ могло сожрать их вместе с лодкой за один раз. Морские звери стали чаще подплывать к лодке с дичью, высовываясь из воды наполовину и противно попискивая.
- Кажется, они покушаются на нашу добычу, - обрадовался Сахарила. – Пусть возьмут жертву и уходят.
Мапакса был другого мнения. Охотничья добыча – это святая святых. Ему было легче пожертвовать своей жизнью, чем добычей.
Одна из касаток запрыгнула на ведомую лодку с тушами оленей, отчего та сразу пошла ко дну. Тут же вода в глубине забурлила и окрасилась кровью. Мапакса рассвирепел:
- Так нечестно! Нет такого коли!
Сахарила попытался успокоить друга, но тот схватил копье и, подпрыгивая от бешенства, охватившего его, сыпал по адресу воришек проклятия. Неизвестно, чем бы закончилась эта история, но взбесившийся биранец улучил момент и метнул копье в показавшуюся из воды голову одной из касаток. Через мгновение лодку подбросила вверх неведомая сила и друзья вылетели из неё, как будто пущенные из пращи.
Плавать мапа-хусэ не умели и не учились этому. Считалось, что человеку определено жить на суше, а если вода его погубит, то это дух реки или дух озера его погубил, а с духами тягаться бесполезно. Сахарила и Мапакса сразу же пошли на дно. Мафа сообразил, что смерть не входила в план Биату в отношении него и стал барахтаться, выбираясь наверх. Это ему удалось. Он увидел голову Мапаксы.
- Хватайся за лодку! – прокричал ему биранец. – Греби по-звериному.
Как звери переправляются через водные преграды, Сахарила видел. Он стал загребать руками перед собой и потихоньку продвигаться к перевёрнутой лодке, озираясь по сторонам. Касатки кружились вокруг них, готовя новую атаку. Они как будто поняли намерения людей и заняли позицию между ними и лодкой. Сахарила с Мапаксой остановились, гребя на месте, чтобы удержать свои тела на воде. Долго так продолжаться не могло. Их одежда и обувь намокли и стали тащить их на дно. Силы Сахарилы кончились быстрее. Он недоуменно посмотрел на небо и, уходя под воду, успел выкрикнуть:
- Биату! Я здесь!

Воздух в лёгких заканчивался. В ушах у мафа застучало, словно кто-то молотил ему по вискам тяжёлой колотушкой. Он по инерции продолжал барахтаться, но вместо того, чтобы подниматься, опускался все глубже и глубже. Когда Сахарила почувствовал толчок в спину, то подумал, что упал на дно. От удара он запрокинулся навзничь. Сахарила судорожно глотнул воды и впал в прострацию. Он находился между жизнью и смертью. Парень видел, как свет над ним становился ярче и подумал, что это его душа уносится в небо. Но тут он ощутил движение воздуха и инстинктивно вздохнул. Вздох наполнил его лёгкие и вызвал кашель.
От кашля Сахарила пришёл в себя. Он услышал яростный рёв друга:
- Так их! Давай! Так их!
Мафа ничего не понимал. Он чувствовал, что какая-то неведомая сила толкает его куда-то. Наконец, его руку схватили и стали тащить на борт бата.
- Давай, друг, давай! – услышал он голос Мапаксы. – Морские духи к нам на помощь пришли.
Сахарила перевалился через борт и оказался в воде, наполнившей лодку. Мапакса тут же сунул ему в руки деревянную чашу, привязанную к борту бата, которой вычерпывали воду.
- Работай, давай! – крикнул Мапакса, схватившись за весло.
Сагдивала, всё ещё пребывая в прострации, стал освобождать лодку от воды, а Мапакса грёб с такой яростью, что бат полетел по волнам. Но касатки опять подняли судно на воздух. Удар был не таким сильным, как в первый раз и друзья упали в море рядом с батом, который на этот раз не перевернулся. Они быстро ухватились за его борта, наблюдая, как рыбы со спинными плавниками поменьше атаковали касаток.
Им удалось залезть в лодку. Сахарила продолжил вычерпывать воду, а Мапакса грести. Дельфины кружили вокруг них, отгоняя касаток. Вскоре, чудовища бросили свою затею и удалились. Лодка, выдолбленная из целого куска дерева, не была укреплена рёбрами и от удара треснула. Как Сахарила не работал, вода только прибывала. Наконец, лодка набрала воды по борта и пошла ко дну. Сахарила и Мапакса ещё какое-то время держались на плаву, но вскоре обессилили и стали тонуть.

Дельфины помогли им добраться до мелководья, удерживая на поверхности воды и подталкивая к берегу. Но горе-купальщики переохладились и их сознание отключилось. Парни провалились в сон. Когда мафа очнулся, то увидел перед собой густой мрак. Накрапывал дождь. Сахарила подумал, что попал в Буниге, Нижний мир. Буниге – это страна духов. В то время люди ещё не имели богов и мир делили на свой мир живых существ и мир нематериальный, мир духов. Его сознание тут же выдало нестыковочку – душа человека не могла оказаться в мире духов, если человек не стал убийцей. А он ещё не стал.  Сахарила поднял голову и заметил рядом с собой Мапаксу, стоящего на корточках и изрыгающего из себя воду.
- Где мы? – еле выдавил Сахарила.
- Бурмр! – пробурчал нечто нечленораздельное биранец.
- Не знаю такого места, - Сахарила глубоко вздохнул. – Дышится, как и прежде…
- Морские духи нас сюда вынесли на своих спинах, - сказал Мапакса, справившись со рвотой.
- Значит, это Буниге, - расстроился мафа. – Мы с тобой теперь духи… Интересно, мы – злые духи или по недоразумению сюда попали?
- Я ещё не дух, - проворчал Мапакса. – Давай повыше выбираться. Я замёрз!
Они спрятались под сенью дерева, только-только выпустившего из почек нежные кончики будущей листвы. Друзья обнялись, согревая друг друга теплом своих тел.
- Я ничего не помню, - сказал Сахарила. – Морских духов не помню.
- Как тебя зовут, помнишь? – усмехнулся Мапакса.
- Помню…
- Уже хорошо…
Биранец рассказал, как дельфины, - морские добрые духи, -  пришли им на помощь и, когда лодка утонула, вынесли их на своих спинах на берег острова касаток. В этом Мапакса был уверен, потому что их крушение произошло до начала шторма, закрывшего солнце облаками, и он успел определить направление движения. Весть о том, что он жив, развеселила Сахарилу. Он стал смеяться взахлёб. Мапакса сначала насторожился, но затем присоединился к веселью. Оно того стоило – они остались живы!
Огонь развести они не могли.  Нужно было найти сухое дерево, а сделать это ночью было нельзя. Друзья решили поискать укрытие, что при свете луны, пробившейся сквозь облака, можно было осуществить.
Они так устали, что еле передвигали ноги.  Бедолаги двигались в сторону бухты. В одном месте дорогу им преградила скала, выступающая в море. Они решили обойти препятствие по воде. За скалой показался грот, высотой в человеческий рост. Вода проходила внутрь грота беспрепятственно. Мапакса двинулся дальше, но Сахарила одёрнул его:
- Я что-то чувствую!
- Ты ещё имеешь силы чувствовать? – пробурчал биранец.
- Там что-то есть…
Они некоторое время прислушивались, но ничего подозрительного не услышали и продолжили путь. Через сотню шагов путники наткнулись на пещеру, глубиной около двадцати локтей. Этого было достаточно, чтобы защитить их от ветра и дождя. Они забрались внутрь, прислонились спинами к стене и обнялись. Сон тут же забрал их в свои объятья.

Утром, они первым делом стали искать сухое дерево и мох. К счастью, в пещере оказалось множество веток, каким-то образом сюда занесённых кем-то или чем-то. Мапакса нашёл ямку в каменистом полу пещеры и накрошил туда щепу, используя крупную гальку, как топор. Затем, он установил в ямку палочку и стал её вертеть между рук. Сахарила наклонил голову к ямке и дул в неё, чтобы щепа воспламенилась. Вскоре огонь вспыхнул и друзья издали радостный вопль. Теперь нужно было подумать о еде.
Они вышли из пещеры и ужаснулись: везде лежали кости и черепа какого-то крупного морского животного. Этих остатков было множество. По ещё свежей туше, выброшенной на берег, мапа-хусэ определили, что все эти кости принадлежат их бывшим врагам – касаткам.
- Зачем они тут? – недоумевал Мапакса.
- Наверное, они приходят на эту землю умирать, - предположил Сахарила.
- Да! – вспомнил биранец. – Эден говорил о морских людях. Он говорил, что морские люди носят тела касаток. Поэтому и остров назвали в их честь. На нас напали морские люди – толь-нивухи. Ими становятся те, кто погиб в море.
- Пойдём, проведаем тот грот, - предложил Сахарила. – Что-то меня туда манит.
Они зажгли факел и набрали пучок веток. В грот пришлось идти по пояс в воде. Сначала они ничего не обнаружили, затем их взору предстала ужасная и в то же время прекрасная картина – на ложе из тюленьих шкур возлежала обнажённая  девушка.
- Паталан! – в ужасе воскликнул Сахарила. – Мёртвая!
- Как моя Кэси! – восхитился красотой незнакомки Мапакса.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Сахарила знал, что такое голод и его последствия. По белой пене в уголках губ красавицы мафа определил, что у неё голодный обморок. Тело было ещё тёплым. Он схватил паталан на руки и понёс её из грота. Нужно было найти воду и напоить бедняжку.
Они направились в бухту, через кладбище касаток. Мапакса не преминул выдрать с дюжину клыков из их могучих челюстей на амулеты. Сахариле было не до амулетов. Он не сводил глаз с девушки. Паталан была бела, как снег. Тонкие черты её лица были подобны тем, что ваяты вырезали из кости, которую привозили на обмен люди Хозяина гор. Волосы девушки были и чёрными, и рыжими, и русыми, сливаясь в неповторимый оттенок. Обескровленные губы сохранили свою форму. По-детски пухлые, с ровными, словно вычерченными краями, они были приоткрыты, обнажая белые зубки.
Но особенно поразили Сахарилу глаза паталан. Миндалевидные по форме, они были обрамлены такими длинными ресницами, что казалось, если девушка заморгает, то взлетит в небо, как бабочка. Глаза были закрыты и их цвета мафа не видел. Устав, он опустил девушку на землю и приоткрыл ей веко, чтобы увидеть зрачок. Но зрачок закатился под верхнее веко и Сахарила увидел только яблоко глаза, белое с синими прожилками.
На девушке не было никакой одежды. Её волосы не были заплетены. Грудь красавицы и её бедра закрывали многочисленные бусы, браслеты и подвязки, изготовленные из раковин, цветных камней, дерева. На руках паталан носила костяные браслеты, а на ногах - из раковин-каури.
Мапакса догнал их:
- Давай, я понесу.
- Нет! – возмутился Сахарила. – Это моя паталан! Я её первым нашёл!
- И чего? – не понял Мапакса. – Я же её только понести хотел…
- Ночью дождь был. Посмотри, может, где на листьях вода осталась. Ей нужно хотя бы капельку, - попросил мафа.
Мапакса пошёл в лес и вскоре пришёл с водой, которую он собрал с листьев в бересту. Сахарила влил немного жидкости в рот девушки. Вода просочилась к горлу и вынудила её сделать глоток. Это физиологическое действие привело паталан в чувство. Она часто задышала, как будто задыхалась, потом открыла свои зелёные глаза, посмотрела на Сахарилу и снова их закрыла. Её дыхание ослабело.
Мафа схватил девушку в охапку и понёс её дальше. По пути они несколько раз останавливались и поили паталан водой, собранной с растений. Сахариле пришлось делить ношу с другом. Он сам ещё был измотан вчерашними приключениями.

Наконец, они достигли того места, где ранее устроили лагерь. Они развели костёр от углей, ради чего Мапаксе пришлось бегать в грот. Друг и попутчик Сахарилы наломал кустарник и нарвал травы и из них устроил лежак, на который поместили девушку. Они носили воду из ручья в бересте и поили ею паталан, пока та не стала приходить в себя.
- Кто вы? – спросила слабым голосом девушка на языке анкалгынов.
- Мы – люди, - ответил Сахарила на её языке.
- И я… - прошептала паталан. – Меня зовут Кайса. А вас?
Сахарила представил себя и Мапаксу. Девушка улыбнулась, услышав незнакомые имена, и уснула.
Нужно было подумать о пище. У друзей остались только ножи. Они изготовили копья из молодых кедров, концы которых закалили на огне и пошли знакомым путём вдоль ручья, надеясь добыть оленя. Охота оказалась неудачной. Животные чуяли их издалека и не подпускали близко на расстояние, с которого их можно было атаковать. Парни набрали орехов и вернулись в лагерь.
На подходе они услышали странные звуки. Выйдя к кромке леса, парни увидели множество пятнистых тюленей, взирающих из воды на огонь и девушку, неведомо откуда появившуюся на их лежбище. Мапакса предложил подождать. Может, звери из любопытства выберутся на берег и тогда их можно будет добыть с помощью палиц. Они принялись изготовлять дубинки.

Звери не боялись людей. В процессе эволюции выжили те животные, которые были самыми осторожными. Поэтому за миллион лет существования хомо сапиенс, звери научились нас остерегаться. Звери распознают агрессию по запаху адреналина.
Тюлени, морские звери, не сталкивались с огнём, поэтому огня не боялись. Они стали приближаться к костру, пытаясь понять, что это такое. А вдруг, оно полезно?
Постепенно, шаг за шагом, тюлени подползли к лагерю и уловили тепло, исходящее от огня. Это их насторожило. Сахарила решил, что пора действовать. Они молча ринулись к зверям. Самец завопил, как резаный, и стадо бросилось в воду. Люди настигли их раньше, чем те смогли скрыться, и стали колотить дубинками по головам несчастных тюленей. Они вошли в азарт и били, били, пока стадо не скрылось в глубине моря. Охотники добили подранков, коих оказалось шесть особей. Это была большая удача!

Они разделали одну тушу и сразу же принялись жарить мясо на вертеле. Запах пищи пробудил к жизни Кайсу. Она протянула руку к еде. Сахарила отрезал от мяса небольшой кусок и отдал его девушке. Кайса проглотила его, не заметив. Мафа отрезал ей ещё один кусок. Девушка и его проглотила, как удав.
- Хватит! – строго сказал сагдивала. – Ты была голодна. Тебе нужно больше пить.
Кайса сходила к ручью, напилась, обмыла своё тело. Когда она вернулась, парни уже настрогали в бересту с поверхности туши поджаренное мясо и уплетали его за обе щеки.
- Чего ты тут делать? – спросил Мапакса.
- Меня отдали в жены Иныпчыку, чтобы тот был милостив к нам и послал много пищи, - ответила девушка.
- Иныпчык тебя взял в жены? – насторожился Сахарила.
- Нет, - расстроилась Кайса. – Наверное, я ему не понравилась. А вы кто и как здесь оказались?
Друзья рассказали о своих приключениях. Мапакса особенно подчеркнул, что анкалгыны обманули их, сказав, что пришельцам из тайги можно охотиться на Священном Острове. Оказалось что никому нельзя. Дух касаток чуть не погубил их. У Сахарилы было другое мнение:
- Дух хотел жертву взять, а ты не хотел отдавать! Это ты на духа напал первым! Если бы добычу отдал, то дух принял бы жертву и стал другом!
- Нет такой коли! – проворчал Мапакса на языке Кайсы.
Сахарила отмахнулся от него и стал состругивать с туши новую порцию мяса.
- Тебе нужны ракушки, чтобы обменять их на жену? Разве жены обмениваются? – удивилась Кайса.
- Кликэнкэн обмениваются, - пояснил Сахарила. – Если девушка три года после пукэнвык муж не находи, то её отец везёт девушка Ярмарка и там обменяй на раковины. Я не хочу менять. У меня есть невеста – два раза. Я штраф плати и невеста обе забирай.
Мапакса лучше владел языком анкалгынов, палеоазиатов, и растолковал Кайсе все в деталях. Девушка отчего-то загрустила.
- Какой ты род? Кто твой отец? – спросил Сахарила.
Узнав, что она из того самого селения анкалгынов, откуда они прибыли, друзья помрачнели. Обычай отдавать в жены духу девушку показался им кощунственным и глупым. Духи бесплотны. Как можно заниматься сексом с бесплотным духом? Мужчина заботится о женщине и её детях, защищает их, а она дарит ему любовные утехи, которые и привязывают мужчину к женщине, а её к мужчине. А без плоти какая любовь и привязанность?! А без привязанности какой брак?! Они потребовали разъяснений у Кайсы.

ТЭЛУНГУ КАЙСЫ.

Давным-давно это было. Тогда люди жили хорошо. В море было много рыбы, зверя, раковин и моллюсков. В лесу было много зверя и растительной пищи. Зима была тёплой. Лето было долгим. Хорошо жили люди!

А потом пришёл Толь-Ыз и стал море пить. Пьёт и пьёт. Стало море мелеть. Стало холодно. Принесли жертву Толь-Ызу, но он её не принял. Волной пошёл на просителей и погубил их. Тогда пришли кэльэткулины к Иныпчыку, принесли ему в жертву тюленя и стали просить, чтобы заступился за них перед Толь-Ызом. Иныпчыку страшно было разговаривать с могущественным духом, который был сильнее его. Отказал он кэльэткулинам. Во второй раз пришли кэльэткулины просить Иныпчыка о помощи. Принесли в жертву самого сильного своего мужчину и так сказали: «Кровью своей с тобой мы роднимся. Разве оставишь родичей на погибель?» Не принял Иныпчык жертву. Очень боялся Толь-Ыза. Не знали люди, что предложить Иныпчыку, чтобы заступился за них. Много людей умерло от голода.

И вот, родилась у них девочка: белокожая, зеленоглазая и волосы у неё были разного цвета: чёрные, рыжие, русые. И когда пришёл её пукэнвык, увидел девушку кэльэткулин и сказал: «Эта девушка не для мужчины!» И повёл её кэльэткулин на берег моря и сказал Иныпчыку: «Вот тебе жена. Разве устоишь перед ней?» И ушёл кэльэткулин, а девушка осталась на берегу. Три дня смотрел на неё Иныпчык и не решался овладеть ею. На третий же день возгорелась в нем страсть и совокупился он с девушкой, и взял её себе в жены.

И так полюбил Иныпчык свою жену, что внял её мольбам и пошёл к Толь-Ызу. И заключил с ним договор, что дочку свою от красавицы жены отдаст в жены Хозяину моря. И так будет во веки веков.

Стало людям снова жить легко. Заключили они с Иныпчыком договор, что девушек с белой кожей, зелёными глазами и трёхцветными волосами будут они отдавать в жены ему. А тот будет ходатайствовать за них перед могущественным Толь-Ызом.

- Давно у нас не было таких девушек, как я, - добавила Кайса. – Поэтому и беды на нас обрушились.
- Ничего не понимаю, - проворчал Сахарила на своём языке. – Глупость какая-то… У духов нет плоти или я не Сахарила?!
- Глупость, - поддержал друга Мапакса на языке Кайсы.
- Почему глупость? – насупилась девушка. – Так тэлунгу говорит!
- Если бы все было так просто, то весь люди уже давно отдавать свой паталан дух, - усмехнулся биранец. – Или анкалгын самый умный? Ваяты свой невеста дух не отдавай.
- Ничего вы не понимаете! – обиделась Кайса. – У вас нет договора с Иныпчыком и нечего тут всякие глупости говорить!
Парни решили не спорить с красавицей и занялись свежеванием оставшихся туш. Кайса вскоре успокоилась и по мере сил помогала им.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ.

Пища у них была. Но нужно было возвращаться в селение анкалгынов. Кайса предложила пройтись по берегу, с которого они отплыли: лодки или их остатки могло выкинуть на берег.
Друзья сначала нашли один бат, на котором перевозили дичь. Он был практически цел. Затем на отмели нашли полузатонувшим и другой бат, на котором плыли они сами. Это была удача. Сахарила не преминул воздать хвалу Биату.
Баты доставили в бухту. Парни не знали, что с ними делать. Мапа-хусэ не изготавливали такие большие лодки из целого ствола. У них не было деревьев таких размеров. Кайса осмотрела баты:
- Мы справимся!

Под её руководством они пошли в лес на сбор смолы и луба. Им хватило бы и одной лодки, но молодые люди хотели доставить в селение пищу, в которой остро нуждались анкалгыны. В первой, уцелевшей лодке, они заделали щели с помощью смолы и луба. Во второй лодке треснули борта. Нужно было выстругать ребра и скрепить борта, но сделать это ножами было сложно. Мапакса отправился в горы на поиски камня для изготовления скребка. Сахарила и Кайса остались вдвоём. Им предстояло закопать туши в песок, чтобы мясо не пропало.

Парень и девушка выкопали глубокую яму подальше от берега. На дно уложили ветки можжевельника. Затем каждую тушу завернули в шкуру, обвязали верёвками, сплетёнными из луба, и опустили в яму. Сверху снова покрыли веточками можжевельника, засыпали сухим песком и тщательно утрамбовали землю. Над ямой развели костёр, чтобы спёкшийся от жара грунт не пропускал влагу и воздух. Яму требовалось обмазать глиной, но её поблизости не оказалось. Путники не думали надолго задерживаться на острове и решили пренебречь этой технологической операцией.
Умаявшись, они сели у костра. Кайса положила голову на плечо Сахарилы:
- Устала.
- И я, - мафа обнял девушку за плечи, прижав её хрупкое тело к своему, ещё  такому же хрупкому.
- Мне тебя жалко, - сказала девушка. – Ты видел столько смертей.
- А мне ты жалко! – опечалился Сахарила. – Погибнешь тут! Не придёт за тобой Иныпчык.
- Придёт! – Кайса оттолкнула от себя мафа. – Всегда приходил и сейчас придёт!
- Чего же не пришёл?! – подскочил Сахарила. – Или он мёртвый невеста хотеть?
- Молчи! – зашипела девушка. – Иныпчык сам знает, когда приходить!
- Глупости все, - отмахнулся Сахарила. – И тэлунгу ваш глупый.
Этого святотатства Кайса простить не могла. Она отошла к самой кромке воды и стала бродить по ней, разбрызгивая ножкой море, пока не вернулся Мапакса.

К вечеру они вырезали два ребра лодки и установили их, прикрепив сквозь прорези в  борту кожаными ремнями, на которые Мапакса пожертвовал свою рубашку. Сахарила свою, ещё раньше, отдал Кайсе.
Девушка не разговаривала с Сахарилой, обидевшись на него. Сагдивала расстроился и лёг спать. Мапакса и Кайса разговорились.
- Ты поедешь с нами? – спросил биранец.
- Ни за что! – возмутилась Кайса. – Я – невеста Иныпчыка!
- Ты бы уже не был невеста, если бы мы тебя не найти, - усмехнулся Мапакса. – Не нужна ты дух.
- Замолчи! – Кайса надулась. – Всегда Иныпчык брал наших девушек в жены и сейчас возьмёт! Чем я хуже других?!
- Послушай, - Мапакса взял девушку за руку. – Коли он тогда коли, когда для всех. У нас нет такой коли, девушка отдавать в жены, а знаешь почему?
Кайса закрыла руками уши, чтобы не слышать ересь биранца, но тот отодрал её руки от ушей и прижал их к груди паталан.
- Послушай, я прошу тебя! – попросил Мапакса.
- Отпусти, - простонала Кайса. – Мне больно!
Парень отпустил руки невесты Иныпчыка и погладил её по волосам:
- Ты не сердись. На слово нельзя сердиться. Слово – они слово и есть. Хорошо?
Девушка сжала губы, давя в себе возмущение. Мапакса понял, что можно продолжить беседу.
- Мы не отдавать свой девушки дух потому, что духи сами могут взять чего хотят. Вот, Биату взял бэле и пошёл наш род и ваш род, и другие мапа-хусэ, - сказал Мапакса, вглядываясь в лицо Кайсы, чтобы понять, насколько точно она улавливает его мысль. – Дух не заниматься любовь с бэле, понимаешь? Он войти в её чрево как дух и от этого она понести человек и медведь одновременно, чтобы люди и медведи жили в союзе. И теперь дух человека может вселиться во чрево медведицы, а дух медведя - во чрево женщины. Поэтому люди – те же медведи, а медведи – те же люди. А бэле та, снова вернуться к люди и умереть среди них. А вы, получается, отдавать свои девушка дух, чтобы тот получить удовольствие, которого получить не может, потому что он бесплотен!
- Иныпчык не брал у нас девушек, потому что не хотел. Мы сами ему предложили и он согласился. Такой у нас договор с Иныпчыком, - категорически возразила Кайса. – Откуда ты знаешь, чего дух может, а чего не может?! А может, он как-то может?! И откуда ты знаешь, что для духа удовольствие?!
Мапакса вздохнул, поднялся с места и достал из-под своей подстилки ожерелье. Он опустил его на колени Кайсы:
- Чьё это?
Девушка взяла в руки ожерелье и стала его рассматривать при свете костра.
- Это ожерелье нашей женщины, - определила она. – Где ты его нашёл?
- Там, - Мапакса махнул рукой в сторону горы, - есть пещера. В ней лежать кости много женщина и все они, как и ты, без одежда. Только украшения один. Это я нашёл у ручья. Я не взял бы украшение с мёртвая. Я боюсь мертвецов.

Кайса в сильном волнении вскочила на ноги и побежала к морю. Мапакса последовал за ней. Девушка зашла в море по пояс, протянула руки к набегающим волнам и громко запела:
- Иныпчык, муж мой любимый, ай-да-нанда!
- Приди ко мне, ай-да-нанда!
- Забери меня, ай-да-нында!
- Исполни договор, ай-да-нында!

Мапакса вздохнул и ушёл спать. А Кайса пела до самого рассвета, пока не осознала, что не нужна Иныпчыку. Она разрыдалась, упала на колени так, что волны стали перекатываться через неё. Сахарила, не спавший всю ночь, не выдержал, прибежал к морю и подхватил Кайсу на руки. Она от нервного перенапряжения упала в обморок.

Утром они собрались в дорогу. Кайса спала. Сахарила разбудил девушку:
- Надо идти. Поешь в дорогу.
- Я не пойду с вами! – прошептала Кайса и на её глазах блеснули слезы.
- Ты бояться свой люди? – спросил мафа. – Не бойся. Мы все рассказать. Мы правда рассказать.
- Нет, - покачала головой Кайса. – Эта правда убьёт их. Они верят в договор с Иныпчыком. Эта правда лишит их надежды. Это будет равносильно смерти.
Мапакса кивнул:
- Она права.
- Что? – возмутился Сахарила. – Разве ты не понимаешь, что она умрёт? Не нужна она Иныпчыку! Иныпчык – дух! Если бы речь шла о морских людях, я бы ещё сомневался, но я не сомневаюсь! Не было никакого договора! Это обман!
- Не кричи, - остановил его словоизлияние друг. – Она так решила!
- Решила?! – вышел из себя Сахарила. – А я по-другому решил! У меня свой коли! Правильный! И мой коли не позволяет равнодушно обрекать человека на смерть!
Он набросился на Кайсу и связал её по рукам и ногам, затем уложил в лодку и крикнул Мапаксе, равнодушно наблюдавшему за этим действом:
- Быстрее! Мы уходим!
- Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь, - пробурчал биранец. – Иначе…

Перед отправлением Мапакса предложил намазаться тюленьим жиром. Прошлое "купание" в холодном море многому научило их. Зимой охотники, уходя на промысел, намазывали на открытые части тела медвежий или лосиный жир, чтобы защитить кожу от мороза. В воде холоду доступны все части тела, поэтому друзья намазались с головы до ног. Намазали и Кайсу, несмотря на её бурные протесты - чужие мужчины не имели права к ней прикасаться.
- Мы уже ты трогать! - фыркнул Мапакса. - А Сахарила много трогать... Много чем нельзя!
Кайса дала волю слезам. Они отчалили от берега. Кайса молила, плакала, ругалась, но Сахарила был твёрд. Они обогнули остров со стороны заката и вышли в море. Тут волны были сильнее, чем в бухте. На востоке у самой линии горизонта виднелась тёмно-зелёная полоса. Друзья не придали ей значения. Кайса, если бы могла видеть линию горизонта, подсказала бы, что надвигается тайфун, который древние люди ассоциировали с драконом.
Когда парни поняли, что беда движется прямо на них, они попытались вернуться к острову, но течение, возникшее непонятно откуда, тащило их на запад, не давая возможности приблизиться к спасительному берегу.
- Иныпчык нас карает! – завопил Мапакса.
- Это морской дракон, а не Иныпчык! – возразил Сахарила. – Анкалгыны предупреждали!
- Ничего, ничего! Сейчас и Иныпчык объявится! Говорил я тебе – нельзя брать то, что тебе не принадлежит! – вопил Мапакса, перекрикивая шум ветра.
- Я люблю её! – прокричал в ответ мафа.
Поднялась волна и лодки стало швырять, как щепки. Сахарила освободил Кайсу от пут. Они прижались друг к дружке спинами и вцепились изо всех сил в борта бата. Мапакса, как заведённый, шептал своё «аччыч», Кайса взвизгивала, когда лодку подкидывало вверх, только Сахарила пытался сохранять спокойствие.
- На закате есть земля? – спросил он у Кайсы.
- Есть, только далеко, - отвечала девушка. – Мы не доплывём!
- Доплывём! – прорычал Сахарила. – Мапакса, где тот сэвэн, который ты должен был урджа отдать? Дай мне!
Мапакса, повинуясь воле сагдивалы, сорвал со своей груди фетиш и протянул его Сахариле. Он взял сэвэн и приказал:
- Пойте «омма»! Все пойте!

Омма – это особое заклинание, которое человек мог использовать только один раз в своей жизни. Многие умирали, так и не использовав свой шанс или бонус, как сказали бы современные геймеры. Омма – самое сильное заклинание. Мапакса и Кайса замычали, стараясь, чтобы звук исходил от самого сердца. Сахарила потёр голову фетиша, произнёс сакральную фразу, затем ножом сделал надрез на ладони и окропил сэвэна своей кровью.
В это время в небе над ними появился лик дракона, пыхнувшего на них огнём. Лодки на миг охватило зарево, а затем накрыла тьма. Сахарила не смог подняться на ноги из-за качки, он швырнул сэвэна прямо в небо, в пасть дракона. И случилось чудо, если бы оно было чудом на самом деле, - ветер стал стихать, море успокаиваться. Через какое-то время облака разверзлись и появилось солнце.
- Аччыч! – радостно завопил Мапакса.
Сахарила поднялся на ноги. Он заметил на горизонте землю. До неё было меньше, чем полдня пути, но на восходе снова страшной зеленью проявился дракон.
- Будь, как будет, бясике, - прошептал мафа и в бессилии опустился на дно лодки.
Он исчерпал все свои возможности. Когда же очередная волна ужаса накрыла их, у Мапаксы не выдержали нервы. Он схватил Кайсу и столкнул её в море.
- Иныпчык, забирай! – закричал биранец. – Она нам не нужна!
Сахарила равнодушно смотрел в серо-зелёное небо, обрушившее на них через миг лавину града, величиной с кулак.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ.

Сахарила ощутил своей спиной тепло. Он открыл глаза. Перед ним возникло нечто, напоминающее змеиную свадьбу, в которую он вцепился обеими руками. Мафа в ужасе отпрянул, но руки его не слушались. Он не чувствовал их. Сознание Сахарилы, подстёгнутое адреналином, нарисовало истинную картину: он держался за сплетённые в толстый пучок корни дерева. Сагдивала посмотрел вверх: над ним возвышалась почти отвесная скала, в которой пророс дуб, пустивший свои многочисленные корни в расщелины скалы. Внизу волны бились об острые камни, отколовшиеся от скалы, образую пенную шапку. Море плескалось внизу на расстоянии двух человеческих ростов. Он же лежал на каменном выступе, едва помещаясь на нем.
Сагдивала не помнил, как здесь оказался. Последнее, что он помнил, это как волна накрыла их бат и они оказались в воде. Он барахтался, боролся за жизнь… Сердце его наполнила горечь потери друга и несостоявшейся любви. Ему не хотелось жить этой жизнью, наполненной потерями, невзгодами, борьбой за выживание, но он был сагдивалой. Его жизнь не принадлежала ему. Она принадлежала "медведям", его роду. Он подавил в себе отчаяние, - нужно было как-то выбираться на безопасное место.
Сахарила вцепился зубами в онемевшую руку и стал с силой её покусывать. Вскоре парень ощутил, как кровь наполнила кисть руки и он смог её разжать. Свободной рукой Сахарила стал массировать другую. Он уселся на выступе и стал оглядываться. Влево и вправо тянулись отвесные скалы. Внизу бесновались волны. Оставался один путь – наверх. Сахарила пополз по скале, цепляясь за корни и выступы. Путь дался ему нелегко и, выбравшись на вершину сопки, он рухнул без сил.

Мафа лежал так долго, наслаждаясь теплом, которым солнце наполняло его хилое тело. Отдохнув, он поднялся и заметил дым, поднимающийся из долины. Сахарила воспрянул духом и пошёл к людям.
На западе высилась другая гора с крутыми склонами. На юге открывалась бухта, в которой были видны следы пребывания людей. Бухта упиралась в двуглавую гору. Между горами был узкий перешеек.
Сахарила шёл по крутому спуску в долину, цепляясь за ветки деревьев, кустарник и лианы. Он нашёл родник, из которого напился. Почти у самого подножья горы Сахарила увидел жертвенник и каменного идола, высеченного из обломка скалы. Идол напоминал их дюлен, но был выше человеческого роста. Мапа-хусэ такие изваяния не делали. Неизвестный скульптор вырезал в камне человекоподобное лицо, руки, тело и ноги были только обозначены. Зато на голове идола красовалась конусообразная шапка, украшенная непонятными символами.
Здесь жили или бывали люди. Осознание этого успокоило сагдивалу. Среди людей он уже не погибнет.

Он вышел в долину, по которой протекал ручей шириной в три шага. Тут повсюду стояли балаганы и шалаши, навесы над сложенными из камней очагами. Это была стоянка для не одного десятка людей. Под одним из навесов около костра сидел Мапакса.
- Друг! – обрадовался мафа. – Ты жив!
Биранец не отреагировал на Сахарилу. Он даже не повернул головы. Парень так и сидел, упёршись взглядом в огонь, безучастный ко всему. Сагдивала подошёл к нему:
- Мапакса, это я – Сахарила.
- Садись, - биранец указал пальцем на валун, покрытый циновкой, лежавший в шаге от очага.
- Я рад, что ты спасся, - сказал Сахарила. – Но я не рад, что ты меня так встретил.
- Я думал, что избавился от тебя, - проворчал Мапакса. – От тебя одни беды.
- Ана-на! – обиделся Сахарила. – Я тебя не просил идти со мной!
- Разве в этом дело? – усмехнулся Мапакса. – У тебя есть цель, но ты идёшь к ней не как стрела, а как горный ручей, извивающийся змеёй. Этот Пурэн-хаха в начале всех наших бед, бясике. Зачем ты его спас? Ты можешь мне объяснить? Твоя цель – найти раковины-каури и уплатить штраф. Или ты поставил своей целью спасать всех?
- Вот как ты заговорил, - расстроился Сахарила. – Конечно, тебе легко так говорить, - ты не видел столько смертей, как я. А моё сердце уже не может принять смерть человека. Моё сердце уже насытилось болью, как чаша водой! Моё сердце кровоточит от боли! Мне легче самому погибнуть, чем безразлично взирать на гибель человека, бясике!
Мапакса пожал плечами.

Они долго сидели молча, бросая ветки в огонь, пока журчание в животе не напомнило мафа о голоде.
- У тебя есть пища? – спросил Сахарила.
- Там, - указал рукой на ручей Мапакса и протянул другу заострённую палку с обожжённым на огне концом.
Сагдивала взял дротик и пошёл к ручью. В чистой воде было много рыбы, отливающей на солнце чешуёй всеми цветами радуги. Сахарила быстро добыл с дюжину рыбёшек и вернулся к очагу. Он стал жарить рыбу, нанизав её на прутики. Изжарив первую, Сахарила предложил её другу.
- Вакади, - поблагодарил Мапакса. – Я сыт.
Сахарила принялся за еду. Он ел, жарил и ел, пока не съел все. Его живот раздулся, как у беременной женщины. Мафа огляделся, нашёл циновку, вытащил её на солнце и лёг лицом вверх, подставляя небесному огню свою голую грудь. Потом догадался снять штаны и разложить их для просушки. Мапакса взглянул на голое тело друга и усмехнулся:
- Тебя только сушить, как юколу!
- Сушенное лучше сохраняется, - улыбнулся Сахарила. – Ты бы тоже подсушил себя, если собираешься идти со мной дальше.
Мапакса и Сахарила рассмеялись. Они снова почувствовали себя друзьями.

О Кайсе в этот день они не вспоминали. Мапакса внутренне был убеждён, что своим спасением обязан тем, что вернул невесту Иныпчыку. Сахарила уже не вмещал в себя горе. Он тоже думал, что остался жив, благодаря избавлению от Кайсы, но тоска по девушке сидела у него глубоко в сознании, прорываясь сквозь него короткими видениями и острой сердечной болью.
Утром, проснувшись, они онемели от удивления. Все вокруг было усеяно мириадами белых бабочек с коричневыми и синими пятнами на крыльях.
- Бабочки?! – поразился Мапакса. – Откуда столько?
Сахарила вспомнил ниманку о Кокони, хозяйке бабочек.

НИМАНКУ О КОКОНИ.

Так это было. Жила одна бэле. Муж у неё ушёл на охоту и не вернулся. Отбился он от других охотников. Искали они его, искали, но так и не нашли. С печальной вестью вернулись охотники к бэле.

Долго ждала бэле мужа. Младший брат хотел взять её в жены, но она надеялась, что муж жив. Оставила она своих детей и ушла на поиски любимого. Долго ходила бэле в лесу одна-одинёшенька. Не страшно ей было, потому что огдзо избегают влюблённых людей. Такая у любви сила, что даже лютые звери бегут от влюблённых.

Изнемогла она совсем в своих поисках. Много дней ничего не ела бэле, стремясь найти мужа как можно скорее. Думала бэле, что несчастье с ним случилось. Упала она у ручья и заснула.

Утром проснулась и видит – все вокруг усеяно бабочками. А среди них и хозяйка их – Кокони. Сказала бэле заклинание, которому научилась от своей матери и стала невидима для бабочек. Пошла она прямо к Кокони и поймала её за крылья.

- Отпусти меня! – взмолилась Кокони.
- Скажешь, где мой муж возлюбленный, тогда и отпущу, - пообещала бэле.

И приказала Кокони своим родичам лететь во все стороны и искать мужа бэле. Улетели бабочки, нашли мужа и чтобы бэле могла к нему прийти без помех, слетелись они в одно большое облако и повели её за собой.

Нашла она мужа. Тот с обрыва упал и ногу сломал. В пещере прятался муж. Поблагодарила бэле Кокони и отпустила её, одарив ожерельем. Очень ожерелье понравилось Кокони. Взяла она его и пообещала, что всегда будет помогать влюблённым сердцам найти свою половинку. Так пообещала Кокони и заклинание дала, которое звучит так: «Ко-ако-ани-они-ако-ко».

- Я не слышал такой ниманку, - сказал Мапакса. – Красивый ниманку.
- Да, - Сахарила загрустил. – А может мне попробовать?
- Ты хочешь Кайсу вернуть? – насторожился биранец.
- Да, - подтвердил мафа. – А вдруг, Иныпчык её не взял? Может, её, как и нас, прибило волнами к берегу… Может же такое быть?
- Она слабой была, - покачал головой Мапакса. – Если Иныпчык её и не взял, то взяло море.
- Я попробую! – взбодрился Сахарила. – А ты рыбу жарь.

Сагдивала стал выискивать среди бабочек самую крупную или такую, которая бы отличалась от остальных своей раскраской.  Много времени прошло, прежде чем он обнаружил бабочку, у которой вместо коричневых пятен были красные. Мафа решил, что это Кокони и есть. Он протянул руки к  бабочке и пропел заклинание.
Сначала ничего не произошло, но через какое-то время Кокони полетела на юг к двуглавой горе, а остальные бабочки последовали за ней. Вскоре, бабочки сформировали облако до того красивое, что Мапакса забылся и пережарил рыбину. По окрестностям разнёсся неприятный запах горелого мяса и эхо от вопля досады биранца. Сахарила, как заворожённый, пошёл вслед за облаком.
Облако двигалось строго вдоль берега. Сахарила миновал перешеек и подошёл к подножью двуглавой горы. Дальше идти было сложно. Гора круто обрывалась в море. Но бабочки полетели вдоль склона и Сахарила вынужден был двигаться за ними, цепляясь за ветви, корни, выступы. Ему преградила путь широкая расщелина. Облако продолжало двигаться вперёд. Сахарила набрался сил и перепрыгнул через расщелину, но на той стороне не удержался на ногах и покатился кубарем вниз.
Он сильно ушибся и разодрал себе кожу. Тут на берегу повсюду валялись острые обломки и крупные валуны. Сахарила стал искать взглядом Кокони и увидел, что она увела облако на одинокую скалу, торчащую из моря. Бабочки зависли над этой скалой и мафа услышал их зов: «Сюда! Сюда!» Он пошёл к скале, так как плавать не умел. Вода едва доходила ему до груди. Уже издалека он заметил безжизненное тело Кайсы и заплакал. Все что он мог для неё сделать – это похоронить по обычаю.

Сагдивала снял тело паталан со скалы и на руках отнёс её к лагерю. Мапакса был потрясён.
- Чудо! – только и вымолвил он, упал на колени, закрыв голову руками, и запричитал. – Прости, прости, прости…
Сахарила уложил девушку на циновку и стал вынимать из её спутанных волос водоросли. Он не думал об осторожности и дёрнул слишком сильно. Кайса слабо вздохнула.
- Мапакса! – закричал Сахарила. – Воды!
Он снова сильно дёрнул девушку за волосы. Кайса вздохнула глубже, закашлялась, потом её стало рвать. Мапакса прибежал с водой в чаше, которую нашёл в балагане:
- Куда ей воды?! У неё у самой много, - с глупым выражением лица вымолвил биранец.
Сахарила сам утолил жажду, затем перевернул паталан лицом вниз, чтобы она не захлебнулась, и стал давить Кайсе на поясницу, чтобы вода быстрее покинула её желудок.
- Целый день уже прошёл, - сказал Мапакса. – Если она до сих пор в себя не пришла, то уже аччыч.
- Я тебе сейчас самому сделаю аччыч! - гневно заревел Сахарила. – Беги в лес за травами. Бала-бала!
Мапакса не ожидал такой реакции на свои слова от товарища. Он подхватил нож и понёсся на тот берег ручья к горе, красовавшейся всеми оттенками зелёного цвета.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.

Прошло три дня. Друзьям удалось убить две нерпы. Мясо у них было и была шкура для лёгкой обуви или для набедренных повязок. Их улы уже давно пришли в негодность от морской воды, а штаны только условно можно было назвать штанами. Кайса то угасала, то воскресала, но в сознание так и не приходила.
Друзья натёрли её мазью из смеси лечебных трав и нерпичьего жира. Они день и ночь творили магические ритуалы, призванные изгнать огдзо из тела девушки, но ничего не помогало. Сахарила, наконец, догадался, что нужно найти первопричину болезни.
- Надо её ещё раз внимательно осмотреть, - предложил Мапакса. – Вдруг, у неё перелом какой, а мы не увидели.
- Ты её уже пять рук по рук рук раз всю осмотрел! Уже чуть ли не облизал её! О Кэси своей думай! – возмутился Сахарила. – Ничего у неё не повреждено. Чары на ней. Вот о чем я думаю.
- Чары? – Мапакса почесал подбородок, покрытый редким пушком. – А кто её мог проклясть? А может она стала толь-нивухом?
- Да?! – поразился мафа этой догадке приятеля. – Похоже… Значит, её нужно отдать морю.
Легко сказать... Он потерял свою возлюбленную, потом снова обрёл и теперь отдать?! Сахарила прикусил губу и зажмурился. Мапакса понял его состояние:
- На суше она жить не сможет, друг. Отпусти её.
Сахарила кивнул и решительно поднялся. Он взял Кайсу на руки и вошёл с ней в воду по грудь.
- О, Толь-Ыз, прими Кайсу обратно в свой народ! – громко прокричал Сахарила. – Пусть она живёт!
Он опустил девушку на воду, но она, к величайшему удивлению мафа и биранца, не погрузилась в море, а лежала на поверхности его, как пушинка. Слабые волны покачивали тело девушки. Сагдивала напряжённо ждал. Так прошло много времени. Вдруг, Кайса дёрнула ножкой, другой и стала погружаться на дно. Когда её губы коснулись воды, она резко открыла глаза, вскрикнула и встала на ноги.
- Ты? – поразилась девушка. – Ты жив?!
Они обнялись. Через мгновение к их объятиям присоединился Мапакса. Радости молодых людей не было предела.

Девушка проспала до заката. Вечером за едой они обсуждали эту историю. Мапакса был убеждён, что Кайса утонула и стала толь-нивухом, а великий дух моря, отдал её Сахариле, потому что тот проявил уважение к нему, вернув Кайсу. Сахарила имел другое мнение:
- Если Толь-Ыз хотел бы её забрать, то забрал бы. Кокони меня вела к живому человеку. Это заклинание, которым призывают Хозяйку бабочек, обращено к живой возлюбленной. Я думаю, что её душа устала страдать и не хотела возвращаться в тело... Я думаю, что это моя душа привела душу Кайсы обратно... Я был как во сне...
Кайса ни о чем не думала. Она была счастлива, что снова видит этого смуглого парнишку. Иныпчык её не взял, Толь-Ыз её не взял, а значит, она была свободна и вольна распоряжаться своей судьбой, как и прежде.

Молодые люди набирались сил. Они были веселы, много смеялись, шутили, подтрунивали друг над дружкой и, все же, Сахарила ощущал смутную тревогу. Его тревожило чудесное воскрешение Кайсы. Магия древних зиждилась не на духовной силе мага, а на знаниях и умениях. Одно и то же заклинание имело ту же силу, независимо от того, кто его произносил. Главное было правильно произнести заклинание: с нужной длительностью и интонацией, в необходимое время ритуала, с необходимыми атрибутами и фетишами.
Он не был уверен, что именно своей душе обязан воскрешению Кайсы. Сахарила так чувствовал, но логики, основанной на его мистическом опыте, в этом не было никакой. В его жизни был случай, когда Луку воскресил из мёртвых утонувшего Таргона, но Луку был йани, а Сахарила был ничто, в сравнении с дядей! Неужели он приобрёл силу? Откуда?! От Биату? Или он уже и есть Биату?!
Сахарила содрогнулся о такой мысли. Быть духом во плоти - это не укладывалось в его сознании. Но без Биату дело явно не обошлось. А значит, тотем спас не просто Кайсу, а его будущую жену! Сахарила возбудился, но тут же погас: все было не так просто. Нужно было ещё договориться с родичами Кайсы и своими родичами - живыми и мёртвыми.
- "Пусть будет, как будет!" - решил сагдивала.
В его сознание проникли первый ростки шаманизма, верования, следующего на смену тотемизму с его магией заклинаний. Он подсознательно ощутил, что душа есть нечто большее, чем о ней принято было думать.
Мафа вскочил на ноги, разделся и бросился в воду, чтобы остудиться и привести своё сознание в обычное состояние. Сахарила понимал, что воскрешение Кайсы – это чудо, совершенное кем-то очень могущественным. И он, сагдивала, вынудил это могущественное существо свою силу проявить. Ведь, он мог и не искать девушку!

Сахарила был лесным жителем. Сагдивала чувствовал, что люди с побережья, живущие у моря,  обладают более сильной магией. Жертва, принесённая анкалгынами Иныпчыку, уже не казалась ему нелепой. Он решил поделиться своими сомнениями с другом. Выслушав его, Мапакса подумал и сказал:
- Мы ничего не знаем о море. Мне тоже её исцеление кажется подозрительным. Как бы тут огдзо не нашалили… Нужно вызнать все.
Он попросил Кайсу рассказать о магии анкалгынов. Девушка рассказала все, что знала и, наконец, Сахарилу осенило: у души есть сила и эта сила не меньше, а даже больше, чем сила тела, - рук и ног.
- И чего тут нового? – не понял биранец. – В заклинании всегда есть упоминание стихии: небо-боа или земля-на. Сила, которая на них действует - это огонь-гава. А кровь-сэксэ связывает заклинание с человеком, его произносящим, чтобы оно не было украдено другими или не повредило им. Если на гуся охотишься, то говоришь: «боа-нёнгня-гава». Гусь-нёнгня живёт в небе-боа, а на небо-боа воздействует огонь-гава. Если на лося охотишься, говоришь «на-то-эниэ-гава». Лось живёт на земле-на, и воздействует на неё тоже огонь-гава. А потом указываешь действие и связываешь своё действие с собой, то есть со своей кровью-сэксэ. А сэксэ и есть сила души! Тебя этому не учили?
- Нет, - смутился Сахарила. – Некогда было. Мы все больше пищу искали. Какой я глупый…
Сахарила очень жалел, что Луку нет рядом. Тот бы во всем разобрался. Система знаний и верований, заложенная в него с детства, дала трещину. Он не знал и не мог знать, что в организме человека заложены такие удивительные механизмы выживания, которые иначе как чудом объяснить нельзя. Юноша осознал своё невежество и нуждался в сильном йани. Ему оставалось только надеяться на то, что Биату об этом позаботится.

Остров, на котором они очутились, был местом сбора прибрежных родов для обмена, который производился в конце лета. Остров был примерно равноудалён от селений анкалгынов. Сюда же приходили и ваяты с восточного побережья. Кайса предложила исследовать остров. Здесь могли оказаться останки батов. И действительно, таких останков было множество. Лодки нередко попадали в шторм и выходили из строя. Молодые люди перенесли к лагерю несколько батов, которые можно было восстановить и под руководством Кайсы занялись починкой.
Тут у Кайсы случилась женское недомогание. Несколько дней она жила в отдельном балагане, как положено по обычаю, не разговаривала ни с кем, не ела, а только принимала воду, оставляемую парнями в шаге от входа в балаган.
Когда Кайса оправилась, Мапакса захотел с ней переспать. Сахариле эта идея не понравилась, но Кайса была свободна и могла совокупляться с кем угодно, когда угодно, и сколько угодно.
- Только ты не очень там. Я тоже хочу, - попросил он друга.
Но вышел конфуз. Когда Мапакса попытался завалить девушку на циновку, та так стукнула его в дыхало, что биранец согнулся пополам и долго не мог вздохнуть.
- Ты чего?! – возмутился Мапакса, придя в чувство.
- Ты тоже хочешь со мной переспать? – поинтересовалась Кайса у Сахарилы.
- Хочу, только ты чего-то драться, как бешеный, - проворчал мафа.
- Нельзя! – строго сказала Кайса. – У меня не было пукэнвыка.
- Как?! – в голос вскрикнули парни. – А как же тогда жена Иныпчык?
- Какие вы невнимательные, - усмехнулась девушка. – Я же вам ниманку рассказывала об Иныпчыке. Таких девушек, как я, к пукэнвыку не допускают. Наша кровь сильнее обычной и взять её может только тот, кто сильнее человека, то есть дух или тот, кто знает особые магические заклинания Толь-Ыза. Хотите сделать со мной пукэнвык?
- Нет! – снова в голос заорали парни. – Только не это!
Сахарила не знал таких заклинаний, которые смогли бы отвратить огдзо от человека, запятнанного кровью ближнего. Мапакса, как оказалось, был сильнее мафа в магии, но и тот не знал того, что знал каждый йани. Тем более они, жители лесов и рек, не знали заклинаний духов побережья и моря. Кайса стала для них табу. Впрочем, это огорчило только Сахарилу. И не только огорчило. Он ощутил некое внутреннее отчуждение от девушки. Мы же не можем любить картинку? А Кайса стала картинкой. Слишком мало было шансов на то, что девушка станет женой Сахарилы. Сознание мафа вернуло своего подопечного с небес на землю и заставило вести себя рационально.
Это обычное явление. Влюблённость - это не любовь. Это первый шаг к созданию себе подобных. Влюблённость должна вызвать взаимное притяжение, а любовь наступает уже в процессе полового акта. Природа позаботилась о том, чтобы скрепить пару мощными узами, ради выживания беспомощного младенца и его матери. Природа организует такую "химическую" атаку, против которой никакой противогаз не поможет!
Если же влюблённость не приводит к беременности, то она быстро проходит. Наше сознание слишком рационально, чтобы занимать себя пустяковыми, никчёмными эмоциями. Любовь - она ради детей, а не ради любви!

Ещё через два дня лодки были отремонтированы. Парни испытали их на воде и из трёх выбрали две. Вторая лодка предназначалась для перевозки добычи. Удача сопутствовала им и охотникам удалось добыть двух оленей и четырёх тюленей. Можно было отправляться в путь, но сначала, нужно было определиться с Кайсой, ставшей для них обузой.
Девушка не высказывала желания возвращаться домой.
- Мы должны забрать свой друг твой деревня. Можем отвезти тебя куда-нибудь, если не хочешь возвращаться домой, - предложил Кайсе Мапакса.
- А почему вы не хотите взять меня в жены? – удивилась девушка, посмотрев при этом на Сахарилу.
- В жены? – Мапакса поморщился. – Куда нам? У меня есть Кэси. У Сахарилы есть уже два жена. Зачем ты нам? Сейчас пища мало.
Кайса разрыдалась и бросилась в лес. Друзья пытались её успокоить, но она, заслышав их голос, убегала подальше, не желая их видеть и слышать.
- Можем оставить её тут, - предложил Мапакса, которого поведение Кайсы стало раздражать. – До осени проживёт, а осенью придут люди сюда для обмена и заберут, кому она понравится.
- Как она тут одна? – ужаснулся Сахарила. – Нужно её уговорить и отвезти в другое селение.
- Уговоришь её, - усмехнулся Мапакса. – Видно же, что ты ей полюбился, вот и бери её в жены!
- Куда? - загрустил мафа. – Мне бы с адо справиться. Вот, если бы Таргон не покинул нас, то вдвоём с ним мы бы справились с тремя жёнами… Если бы духи согласились на родство...
- А ты не думаешь, что адо могут себе на Синкурэ Аня из биранцев мужей выбрать? – предположил Мапакса. – Таргон твой правильно смекнул, что сытым быть лучше, чем голодным. Чем вы там у себя кормиться будете?
Такое было возможным, ведь, просить заступничества могли не только мужчины, но и женщины. В те времена их свобода была ограничена только их немощами. Все последующие ограничения свободы женщины возникли в результате развития культуры!
- Ты прав, - совсем загрустил Сахарила. – Бира может быть и женщина... Я, пожалуй, возьму Кайсу с собой. Только пукэнвык кто ей сделает? Алисо может отказаться, - она же особая.
- А это мы с ней посоветуемся, - решил Мапакса и прокричал в лес. – Кайса, иди сюда! Сахарила тебя жена берет.
- Иду! – тут же послышался голос девушки и она возникла, как из-под земли.

Кайса сказала, что любой кэльэткулин может сделать пукэнвык,  а ближайшее селение с магом было в устье реки Майкони, к которому нужно было идти вдоль западного побережья полуострова, что виден был с вершины горы на севере. На том и порешили.
Парни не заметили подвоха. Кайса противоречила сама себе, ведь её кровь мог взять на себя только некто более могущественный, чем кэльэткулин, но девушка не лгала. Она решила, что если Иныпчык и Хозяин моря от неё отказались, то она стала обыкновенной необыкновенной девушкой. А парням было все равно. Главное, что проклятье пало бы не на них, а на того кэльэткулина, который совершил бы обряд. Напомню читателю, что в родном селении Кайсы мага не было.

Эту ночь Сахарила и Кайса долго не могли заснуть. Как и все влюблённые они строили планы, рассказывали друг другу о своих чувствах, высказывали пожелания. Оба были счастливы, но Сахарилу стала мучить вина за то, что он не спас Кайсу, когда Мапакса сбросил её в море. Он повинился перед девушкой, но она не признала ничьей вины. Кайса сама считала себя невестой Иныпчыка и погрузилась в море без страха, будучи уверенной, что дух исполнит свой обет, данный людям и Толь-Ызу. Хозяин-то моря тоже был в этом "деле".

Такая, вот, странная история. Впрочем, и в наше время полно странностей, исходящих от веры, верований и суеверий. Так уж мы устроены.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ.

Каждый из нас сталкивался с невероятными совпадениями и случайностями. Но только для нас, современных людей, совпадения и случайности воспринимаются таковыми. В мире наших предков этим явлениям не было места. Любое событие имело свою причину и предзнаменование. Человек стремился научиться понимать не причину, а предзнаменование, чтобы вовремя подстелить соломку. Причины же ему были понятны – это происки духов. Были варианты? Не было вариантов. Система знаний, как таковая, ещё отсутствовала.

Перед отправлением в путь,  друзья пришли к ручью напиться. В воде они нашли большую рыбину без головы и без хвоста. Чешуя покрывало её тело до самого рта, глаз не было, а плавники были очень длинными.  Никто из них не смог определить, что это за рыба. Сахарила и Кайса, увлечённые друг дружкой, не придали этому явлению никакого значения, но Мапакса задумался. Он понимал, что ничего просто так в этом мире не происходит и если есть нечто странное, то это саича. Он несколько минут ломал голову, но потом эта работа его утомила и он решил положиться на авось, то есть на Биату, который вёл Сахарилу по жизни и должен был, в конце концов, привести в родное селение. Биранцу важно было уцелеть в этом затянувшимся путешествии и он, в преддверие морского путешествия, заполнил свой живот водой под завязку.
Накануне они ещё раз обсудили свой план и решили объявить Кайсу своей добычей, выловленной ими в море, что было если и неправдой, то весьма близко к правде. Добыча же – это святое. Кайса была уверена, что анкалгыны из селения в устье Майкони не станут оспаривать права Сахарилы и Мапаксы на их родственницу.
Человек, как добыча - такое возможно было, если кто-то находил мёртвого человека из другого рода и тот, вдруг, оживал или если при чаохе победитель щадил поверженного врага, сохранив ему жизнь. И в первом, и во втором случае жертва приравнивалась к охотничьей добыче и хозяин мог умертвить добычу в любое время, как сделал бы это с животным. Власть над жизнью другого приобреталась властью над его смертью: хозяин мог не подобрать мертвеца или убить врага, а если мог когда-то, то сохранял за собой право реализовать свою волю в будущем.

Через три дня молодые люди достигли лимана, в который впадала река Майкони. Деревня размещалась в самом центре лимана в узкой долине между двух невысоких гор, что высились на левом её берегу. Река разлилась широко и, поскольку весеннее половодье к этому времени уже должно было окончиться, путники поняли, что её истоки находятся где-то далеко в горах, где снег ещё только начинал таять.
Им навстречу устремились около дюжины лодок и по их форме Кайса сразу определила, что это не анкалгыны. Она занервничала:
- Нам лучше уйти!
Люди в лодках вели себя мирно. Сахарила решил, что обратившись в бегство они вызовут подозрение. Мапакса его поддержал и они продолжили движение навстречу хозяевам.
Когда гости и хозяева сблизились, путникам стало понятно, что они прибыли к чимухе. Ни анкалгыны, ни нивухи, ни урджа не носили такой одежды. Теперь и Сахарила с Мапаксой занервничали.
- Кто вы? – спросил рослый мужчина с первой из приблизившихся к ним лодок.
Вопрос прозвучал на языке мапа-хусэ. Сахарила с Мапаксой переглянулись. Они были в растерянности. Мапа-хусэ в этих местах не было никогда. Откуда эти люди знают их язык?
- Кто вы? – повторил свой вопрос мужчина.
- Мы – гости, - сказал Мапакса. – Я – биранец, мой друг – мафа, а девушка – наша добыча.
Чимухе, казалось, ответ поняли не до конца. Они стали задавать другие вопросы и друзья определили, что язык их хоть и похож на язык мапа-хусэ, но, все же, отличается. Кое-как гости объяснились с хозяевами и те пригласили их в селение.

По пути в деревню чимухе вели себя нагло. Они залезли в лодку с добычей и проверили её содержимое, явно высмеивали одеяние и оружие парней и высказывали желание совокупиться с Кайсой. Сахариле это не понравилось.
- Высаживаться не будем. Подойдём к берегу, обменяемся любезностями и уйдём, - решил он.
Когда лодки прибились к берегу, там уже их поджидал пожилой мужчина в роскошных одеждах и пером орлана в волосах. На его груди болтались бесчисленные амулеты, вызывая удивление, как их обладатель умудряется не сгибаться под такой тяжестью.
- Бажихуапо! – приветствовал их мужчина.
- Бачигоапу! – ответили Сахарила и Мапакса.
Вождь пригласил их в гости. У парней возникло странное ощущение: они слышали речь, которую частично понимали, но это был не их язык. Обоих одолело любопытство и они решили принять приглашение. Недовольна была только Кайса, но она своё недовольство держала при себе.
Гости в своих повязках, выглядели жалкими и ничтожными рядом с богато одетыми чимухе. Но эти повязки их и спасли. Чимухе никогда не видели таких бедных людей. Гости, казалось им, пришли откуда-то из далёкого далека и вызвали любопытство.

Селение было летней стоянкой общины, состоящей более чем из ста человек. Такого количества людей в одном месте ни Сахарила, ни его спутники никогда не видели. Балаганы чимухе также отличались от привычных гостям. Их стены были сплетены из лозы и обмазаны глиной, а кровля покрыта камышом. Вместо привычного узкого лаза, вход в дом был таким, что человек мог войти в жилище, не пригибая головы. Всего Сахарила насчитал тридцать домов, по пятнадцать с каждой стороны улицы, а кроме них на краю селения возвышались ещё постройки и навесы.
Повсюду бегали собаки и, что особо поразило гостей, – кабаны. Улицы были посыпаны песком. Площади в селении не было, как и бурхана или дюлена. Не было заметно и мужских домов, чьи стены обычно украшались рогами или шкурами хищников.

Эдена селения звали Бобой. Судя по отношению к нему сородичей – это был не обычный эден. В языке мапа-хусэ более высоким положением, чем эден, обладал сагдивала, но этот статус присваивался только в чрезвычайных обстоятельствах. Чимухе же явно не испытывали недостатка ни в чем. Мапакса и Сахарила по пути к селению попытались выяснить статус мужчины и тот объявил себя вождём.
Без знания языка объясняться на тему общественного устройства общины было тяжело. Сахарила и Мапакса выяснили позже, как устроено общество чимухе, но об этом следует подробно рассказать сейчас, чтобы читателю были понятны последующие события и причины их.

В описываемый период, наши предки стали переходить от присваивающего хозяйства (охота, рыболовство, собирательство) к производящему (скотоводство, земледелие). При присваивающем хозяйстве для обеспечения пищей семьи из семи-восьми человек требовалась площадь охотничьих угодий размером около ста квадратных километров.  При производящем – гораздо меньше. Люди стали жить большими селениями и это повлекло за собой существенные изменение в их общественной жизни.
Ранее, существовали половое разделение труда и возрастное. Мужчины делали свою работу, женщины – свою. Мужская работа делилась по сложности и простую работу делали младшие мужчины. Также и среди женщин. Мужчины много времени проводили в мастерской, где изготавливали орудия из камня, дерева, кости. Женщины жили в доме и вели домашнее хозяйства.  Мастерские стали мужскими домами и, со временем, таких домов стало два: один для женатых мужчин, другой – для холостых. Но для такого разделения мужчин необходимо было, чтобы охотничьи угодья давали большое количество пищи. Зачем делить на две группы трёх-четырёх мужчин? Не случайно два мужских дома появляются у тех родов, у которых рыболовство, обеспечивающее стабильное пропитание, выходит на передний план.
В селении охотников было два лидера: отец, он же эден, и большая мать. Управленческие функции были распределены между ними. Поведение и деятельность всех членов семьи строго регламентировалась законами и табу, за соблюдением которых следили все взрослые сородичи. Власть отца и матери была естественной, неоспоримой и зиждилась на любви и уважении к родителям, а с их стороны – на любви к детям и внукам.
Чимухе уже много веков назад приучили собаку и дикую свинью и освоили земледелие. Основной растительной культурой у них было просо двух видов. В большой общине было много холостяков и у них, естественным образом, появился свой лидер – сорин. Холостяков было больше, чем женатых мужчин, но участвовать в собраниях общины они не имели права. При этом холостяки выполняли большую часть тяжёлых работ и добывали большую часть дичи. При таких условиях, держать в повиновении эту «банду» было уже невозможно.

Общество чимухе стало патриархальным, а для обуздания холостяков, покушавшихся на жён своих старших братьев и на свою роль в управлении общиной, были сформированы возрастные классы или кланы. Высшим классом был класс орла, затем – класс ворона, класс волка, класс лисы. Переход из класса в класс сопровождался обрядом инициации, довольно сложным. Вождь же избирался только из числа мужчин из класса орлов, но чтобы стать членом этого ордена, нужно было проявить недюжинные способности как физические, так и умственные.
Таким образом, помимо отряда женатых мужчин и отряда холостяков, появились ордена, связывающие горизонтально представителей разных возрастных групп. Среди женатых были члены всех классов, а среди холостяков – только первых двух. Соответственно, у каждого клана появился свой дом, в котором лидерство занимали взрослые и более опытные мужчины. Холостяки растворились в массе женатых и порядок был обеспечен.
Высшие кланы занимались преимущественно охотой и войной. Низшие занимались хозяйством общины. Ясно, что все мужчины стремились подняться как можно выше по иерархической лестнице.
Изменились и законы. Теперь нельзя было вступать в половые отношения с женщинами не из своего поколения ни при каких условиях. Таким образом, и младший брат уже не мог претендовать на жену своего умершего старшего брата, равно, как и наоборот. Теперь вдова становилась женой мужчины её возрастной группы. Возникло многожёнство. Чтобы усмирить похотливых парубков и девиц у чимухе возник институт брака и девственность невесты стала обязательной. Чимухе уже знали из своего опыта скотоводов, что дети получаются от совокуплении самца и самки. Отцы стали родными для их детей, а не просто сожителями их матерей. Отцовство стало играть все более важную роль, укрепляя семейные отношения и противопоставляя интересы отдельной семьи интересам общины.
Соответственно, парни стремились раньше обзавестись семьёй, а для этого им необходимо было стать членом клана воронов и они усердно трудились и обучались. Сахарила с Мапаксой, по своему развитию, намного отставали от сверстников-чимухе.
Кроме того, перед тем, как ввести невесту в свой дом, нужно было совершить брачный обряд. Калым ещё не уплачивали, потому что не было личного имущества, но жених должен был принести жертву высшему божеству Боа. Жертвенного мяса должно было хватить всем сородичам, так как через его вкушение каждый принимал обязательства не посягать на жену или мужа ни действом, ни словом. Любодеяние, порицавшееся ранее, стало преступлением, карающимся смертью.

Изменились и верования. Теперь все обряды отправлял исключительно шаман. На смену тотемам и духам пришли божества. Магические обряды потеряли своё значение и главным стало умилостивление Боа и других божков, к которым причислялись и предки.

Общественное устройство чимухе было следующим. Во главе общины стоял вождь. Взрослые мужчины разбивались на две группы, в соответствие с их кланом, со своими эденами. Клан орлов возглавлял вождь, а клан воронов – сорин, выбираемый из клана орлов. Сорин, по существу, был военным вождём, под знамёна которого вставали все мужчины всех кланов. Его авторитет был равным авторитету вождя, хотя властные полномочия он получал только во время походов: промысловых или военных.
Главным толкователем законов и главным судьёй стал шаман, как посредник между мирами.  Все законы считались данными свыше, богами. И судить за их нарушение должны были боги в лице своего представителя в мире людей – шамана-жреца. Общее собрание ещё имело своё значение, но авторитет лидеров и их власть укреплялась, по мере разрастания общины. Скорость принятия решения уже была определяющим фактором в управлении общиной.
Деревня чимухе состояла уже не только из родственников, но и из неродственников. Тут на смену семейной общине пришла соседская. Но браки по-прежнему были межродовыми. Браки между членами одной общины запрещались. Таким образом, уже скоро роды сольются в родовой союз, племя, со своими лидерами – первобытной аристократией.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.

Гостей поселили в маленьком балагане. Бобой пообещал прислать им еды и воды и удалился. Он разогнал любопытных и гости остались одни.
- Мне тут не нравится, - проворчал Мапакса. – Надо уходить, как можно быстрее.
- Мне тут не нравится, - сказала Кайса на своём языке. – Надо уходить, как можно быстрее.
- Ну, вы даёте, - улыбнулся Сахарила. – Как сговорились. Мне тоже тут не нравится, но чимухе не такие, как все. Они сильнее и их много. Нам нужно все о них узнать, чтобы потом рассказать своим старейшинам. Нас не поймут, если мы все не разведаем.
- Не поймут, - помрачнел Мапакса. – Будем осторожными.

В проёме балагана показался молодой человек, одетый как анкалгын.
- Ты – анкалгын? – обрадовалась Кайса.
- Да, - удивился парень. – Меня зовут Латык, а тебя?
- Меня зовут Кайса, - она обменялась приветственным прикосновением с сородичем. – Что ты тут делаешь?
- Я – невольник у чимухе, - Латык поставил перед гостями блюдо с варёной свининой. – Вождь прислал вам пищу. Он скоро будет у вас.
- Что такое «невольник»? – переспросил Мапакса.
- Не знаю, - пожала плечами Кайса. – У нас нет такого слова.
- Я их пленник, - пояснил Латык. – Ночью меня держат в яме, а днём я работаю по хозяйству.
Это было совершенно непонятно гостям. Сахарила уточнил:
- Они тебя хотят пытать или съесть? Или ты виноват в чем-то?
- Нет, - усмехнулся парень. – Они пришли в наше селение, что было расположено чуть выше отсюда и всех мужчин, стариков и детей убили. Девушек и молодых женщин взяли себе в  жены. Меня пощадили, но теперь я у них в плену до самой смерти. Они называют меня «живым мертвецом». Любой может убить меня, если захочет.
- Значит, у вас была война?! – опечалилась Кайса. – Ужас какой!
- Ужас, - подтвердил Латык. – Я пойду. У меня много дел.

- Получается, что чимухе напали на селение анкалгынов и убили всех, а затем заняли их землю, - сказал Мапакса, когда Латык удалился. – Значит, их коли позволяет отбирать угодья, не боясь духов. Или они сильнее духов?
- Или они приучили духов, как собак и свиней, - предположил Сахарила.
- Если так, то нам аччыч! – резко высказался Мапакса. – Они всех завоюют.
Кайса услышала знакомое слово и встрепенулась:
- Где аччыч? Когда?
- Везде и уже скоро, - усмехнулся биранец.
- Подожди бояться, - прервал его Сахарила. – Нужно получше их изучить. Может, и от чимухе есть избавление.

Пришёл Бобой и привёл с собой старика, не похожего на чимухе, и пожилого мужчину, на котором была только набедренная повязка, а все его тело, от головы до пят, покрывала татуировка. Старик оказался нивухом. Татуированный мужчина был шаманом по имени Тарман, знавшим язык мапа-хусэ, с которыми встречался на Озере. Мапакса сразу понял, что речь идёт о его сородичах.
- Я – биранец с гор, - представился он. – Ты бывал у моих родичей в низовьях нашей реки.
- Да, - подтвердил жрец. – Я слышал о вас. Мы хотели обмениваться дарами с вашими людьми. Я два года жил в вашем селении. Люди Хозяина озера  не захотели с нами дружить.
Последнее предложение прозвучало, как скрытая угроза. Стало ясно, что чимухе знают о мапа-хусэ и их поход в земли сынов медведя был неслучайным. Чимухе, разоряя селения и оскверняя очаги, явно хотели показать свою враждебность. Оставалось только понять – зачем?
Бобой попросил друзей рассказать свою историю. Жрец переводил. Бобой сидел с закрытыми глазами и все время кивал. Друзьям пришлось указать и причину, по которой они оказались у чимухе.
- Вы боитесь крови девственниц? – удивился Бобой.
- Такой коли у нас, - ответил Сахарила.
Вождь и шаман принялись хохотать. Они что-то говорили друг другу, тыча пальцами в Кайсу и её спутников, и хватались за животы. Старик-нивух сидел безучастный ко всему. Насмеявшись, Тарман сказал:
- Можете спать с ней без боязни. Ничего с вами не будет.
Мапакса перевёл слова шамана Кайсе.
- Нельзя! – строго сказала девушка. – У вас свои обычаи, а у нас свои!
Старик перевёл слова Кайсы. Бобой удивлённо посмотрел на девушку, покачал головой и коротко выругался, что было понятно и без переводчика.
- Мы хотели бы осмотреть деревню, - попросил Сахарила. – У вас столько всего удивительного!
Его слова польстили вождю и он разрешил гостям свободно ходить по селению и приставил к ним старика-нивуха, которого звали Ырыч.

Все у чимухе было не так, как у других родов. Они носили тканую одежду, но не из луба дерева, как анкалгыны, а из какой-то травы. Чимухе не могли показать ни эти растения, ни способ их обработки, ни технологию плетения, так как был не сезон. Зато Кайсе удалось подсмотреть, как женщины замешивают тесто для изготовления гончарных изделий. Кувшины и чаши у чимухе получались большими по размеру и с тонкими стенками. Во всех домах на очаге стояли горшки, в которых готовилась пища. Было ясно, что чимухе умеют делать жаропрочную посуду. Кайса, как женщина, вызнала все, с помощью Ырыча, сопровождавшего паталан с явным удовольствием.

Мапаксу заинтересовали копьеметалки, не применяемые мапа-хусэ. Старик объяснил, что такое устройство нужно только для охоты на открытой местности, когда трудно приблизиться к животным незаметно на расстояние броска копья. Биранец попросил одного молодого человека бросить копье с помощью копьеметалки. Тот продемонстрировал ему оружие, улетевшее на двести шагов. Гости были поражены такой дальностью броска.
- Это нужно запомнить, - решил Сахарила. – Зимой на склонах гор удобно будет охотиться.
- Пока туда вернутся олени, ты состаришься и твою душу заберут огдзо, - усмехнулся Мапакса.
- Если чимухе будут воевать с нами, то этим оружием, - намекнул мафа.
- Похоже, - почесал подбородок Мапакса.
Но кроме удивительной копьеметалки, у чимухе был и удивительный лук. Стрела из него летела на триста шагов! Только вот, лук им не дали даже подержать в руках. Это была тайна. И эта тайна, опять же, свидетельствовала отнюдь не о мирных намерениях чимухе в отношении их соседей.
Увидели гости и щит, и пращу, и боевую палицу, и боевой топор. Все говорило о воинственности хозяев, которая должна была обратиться против очередной жертвы.
- Кого чимухе собираются воевать? – напрямую спросил Мапакса у Ырыча.
Старик, узнав, что гости спасли его бывшего соплеменника от пыток поганых урджа, проникся к ним уважением. Он не стал скрытничать.
- Чимухе скоро идут по морю на анкалгынов, которые на юге. Там удобные земли для посева проса. Община растёт. С запада приходят новые люди. Всем места уже не хватает, а на Майкони другого места ещё не нашли, - сообщил Ырыч.
Ночью старик принёс им чимухинский лук, завёрнутый в кожу. Друзья посоветовались с Кайсой и решили завтра же идти к анкалгынам в бухту Ялгатык и предупредить их о беде.

Утром, ни свет, ни заря, к ним явился Бобой вместе с сорином Ховыхом и жрецом.
- Эта? – спросил Ховых, тыча пальцем в Кайсу.
- Эта, - кивнул Тарман.
Сорин заговорил, обращаясь к парням, жрец переводил:
- Ховых говорит, что у нас война с анкалгынами. Девушка принадлежит роду врага и поэтому он берет её к себе, как пленницу.
- Нельзя так, - вскочил Сахарила. – Мы её в море добыли! Это наша добыча!
- Добыча? – усмехнулся сорин, распознав знакомое слово,  и сказал пару фраз жрецу.
- Он говорит, что мы начали войну раньше, чем вы её нашли. Поэтому она наша добыча, - перевёл Тарман.
Сахарила побагровел от ярости, но Мапакса схватил его за локоть и крепко сжал:
- Не горячись. Пусть берет, если не боится огдзо.
Кайсу, ничего не понимающую, увели от друзей. Сахарила лежал на подстилке, убитый горем и наполненный злобой. Мапакса не стал его успокаивать. С этой Кайсой вечно какие-то неприятности возникают! Если бы они знали, что чимухе уничтожили селение анкалгынов, то не оказались бы здесь. Тут он вспомнил о рыбе без головы и хвоста, найденной ими на острове перед отправлением в путь.
- Ана-на! – завопил биранец. – Как же я сразу не догадался! Рыба – это был саича!
Но сколько они не пытались интерпретировать знамение, так и не смогли решить, что означает отсутствие у рыбы головы и что – хвоста. Кайса – это голова или хвост? Если хвост, то голова – это Сахарила.
- Кайса – это хвост, - убеждал друга Мапакса. – Рыба плывёт так, как хвост ею управляет. Хвост – это точно женщина.
- Кайса нас сюда привела, значит, она голова, - не соглашался Сахарила. – А хвост – это причины. Нет головы, нет и причин. Все будет хорошо, только Кайсу я потерял. Если она станет женой сорина, то уже не сможет стать моей женой. Так коли велит.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ.

Ховых так возгорелся страстью к красавице Кайсе, что тут же затащил её на ложе, вопреки принятым  правилам. Девушка от такой наглости потеряла дар речи и не оказала никакого сопротивления. Для неё это было равносильно, как если бы кто-то пилил сук, на котором сидит.
Ховых уже имел одну жену и та, увидев такое, тут же убежала жаловаться жрецу. Тарман, не медля, пришёл и, застав сорина за непотребным действом, резко высказал ему.
- Она не чимухе. С ней можно без обряда, - огрызнулся Ховых.
- А дети родятся, кем они будут: анкалгынами или чимухе? – негодовал жрец. – Обычай, он не для тебя, а для твоих детей. Ты хочешь, чтобы Боа тебя покарал? Ты знаешь, как карает Боа!
Верховное божество чимухе карал жестоко: грешник, нарушивший таинство брака, по поверью,  погибал от червей, пожиравших его тело. Ховых отпрянул от жертвы, поднялся и поправил одежду:
- Я её убью, если она забеременеет!
Шаман покачал головой. Судить сорина перед войной было неразумно.
- Жертву принесёшь Боа! – потребовал Тарман. – Большую жертву.

Ховых со жрецом ушли из дома. Кайса прибежала к спутникам, беседовавшим с Ырычем, и пожаловалась им на сорина.
- Огдзо пожрали его душу! – воскликнул Мапакса. – Ему аччыч!
- Теперь ты стала его женой, - расстроился Сахарила.
- Не стала, - покачал головой старик. – Она всего лишь пленница. У чимухе не так, как у нас. У них нет разводов. Женщина не выбирает мужчину. Мужчина берет жену, если её отец позволит. Для этого парень приходит в дом своей возлюбленной и работает изо всех сил, чтобы угодить отцу. Чимухе проводят брачный обряд. Без обряда, они не считаются мужем и женой, а если у них рождаются внебрачные дети, то их убивают, потому что обряд защищает чрево женщины и ребёнка в чреве, у которого ещё нет души. А если без обряда, то когда ребёнок не защищён, с первым вздохом в него вселяется душа чёрта и он становится чёртом во плоти. Кому нужен чёрт?
- Это хорошо, что не жена, - выдохнула Кайса. – Не хочу быть женой чёрта.
Формально, сорин привёл Кайсу в свой дом и совокупился с ней в доме, что, по законам мапа-хусэ означало начало брачных отношений (ритуал введения в дом). Сахарила с сомнением покачал головой:
- У нас свои законы... Кайса совокупилась в доме мужчины.
- Не жена! - взвизгнула Кайса. - Нет такого закона, чтобы девушку силой брать в жены!
Она улеглась на циновку, поджала ноги, как ребёнок в утробе матери и прикорнула.

Старик-нивух с гостями вернулись к прерванному разговору. Ырыч от имени сорина приглашал гостей принять участие в военном походе.
- У нас нет войны с анкалгынами, - сказал Сахарила. – Наши старейшины не объявляли чаоху.
- Как хотите, - поднялся Ырыч. – Я пойду. Если надумаете, найдёте меня у жреца.
Старик ушёл. Сахарила пытался решить задачку с Кайсой: Ховых совокупился с ней в своём доме, но в тоже время применил силу. Что есть закон, а что не есть закон? Стала ли девушка женой сорина или нет? В конце концов, сагдивала решил, что у чимухе и анкалгынов нет договора о брачном обмене, а по сему насилие над Кайсой есть нарушение коли и девушка не может быть женой насильника, тем более что она этого не хочет. А если девушка не хочет, то кто её заставит? Воли человека лишить невозможно. Сахарила успокоился.
Мапакса уже был готов отправиться в поход с чимухе, чтобы посмотреть, как они воюют, но проснулась Кайса. Друзья рассказали ей о предложении сорина.
- И что вы решили? – напряглась девушка.
- Хотелось бы посмотреть, как они воюют, - сказал Сахарила. – Надо знать повадки своих врагов.
- Нет, вы не пойдёте убивать моих сородичей! – вскрикнула Кайса. – Это ранит моё сердце!
- Мы не будем никого убивать, - смутился Мапакса. – Просто, посмотрим…
- Вы не можете быть такими жестокими! – закричала Кайса ещё громче и обратилась к Сахариле. – Я люблю тебя и ты за мою любовь хочешь меня так наказать? Там же мои сородичи. Там мои сестры и мои племянники. Вы должны предупредить их об опасности! Мы должны! Я уйду с вами!
Друзья вняли мольбам Кайсы и решили действовать незамедлительно.
- Чаоха - это не борцовский поединок. В войне гибнут люди и смотреть на такое - попустительствовать огдзо, - решил сагдивала.

Они вышли из балагана и направились к лодкам. Люди не обращали на них внимания, занимаясь своими делами. Баты стояли на том же месте, где путники их оставили. Мясо они отдали хозяевам и ни пищи, ни воды у них не было. Из оружия были только ножи и тот самый лук, подаренный Ырычем.
- Надо хоть воды взять с собой, - предложил Мапакса. – Если чимухе за нами погоняться, то нам негде будет пристать к берегу, а без воды мы скоро выбьемся из сил.
Предложение было разумным. Парни остались у лодок, а Кайсу отправили в селение за водой.

Все рыбаки уже вернулись с уловом. Все баты и оморочки лежали на берегу. В лагуне одиноко маячила одна оморочка, с которой мальчишки учились бить рыбу гарпуном. Самое время было уходить. Мапакса с Сахарилой спустили бат в воду и взялись за весла. Их утлое судёнышко готово было полететь стрелой, как только Кайса вернётся. Но её все не было и не было.
- Куда она пропала? – занервничал Мапакса. – Опять она нам помеха!
- Жди, - рыкнул Сахарила.
Они дождались, что за ними пришли мужчины и отвели их в балаган, где гостей поджидали Бобой и жрец.
- Старик сказал, что вы не идёте с нами в поход, - сказал Тарман. – Это так?
- Так, - подтвердил Сахарила.
- У анкалгынов вы смогли бы добыть раковины-каури, - намекнул жрец.
-  Мы не можем воевать с анкалгынами без решения совета рода, - ответил мафа. – Таков коли.
Жрец перевёл его слова Бобою. Тот махнул рукой на гостей и ушёл.
- Надеюсь, вы не будете на нас в обиде, если мы задержим вас в балагане, пока наши воины не уйдут в поход? – сказал Тарман.
- Аччыч! – прошипел Мапакса. – И опять из-за этой Кайсы! Говорил тебе – она хвост!

Возле их балагана чимухе выставили стражу. Рано утром стражники ушли. Латык принёс пищу, разбудив друзей.
- Воины ушли воевать мой народ, - сказал он печально. – Вы свободны. Вождь сказал, что можете уходить.
- Много людей ушло? – спросил Сахарила.
- Много. Десять батов. На каждом по шесть воинов, - ответил невольник. – Всех убьют. В Ялгатыке мало воинов. У них там также голодно стало, как и у нас было.
- Если воинов много, то им нужна пища и вода, и оружие. Они не могут идти быстро. Если мы последуем за ними, то нагоним, а ночью сможем опередить и предупредить анкалгынов, - предложил Сахарила. – Пойдёшь с нами, Латык?
- Не пойду, - покачал головой парень – Бобой обещал на следующий год принять меня в род. Я не умею воевать.
- Оставь его! – отмахнулся Мапакса. – Вдвоём нам будет легче.
- Найди Кайсу, - попросил Сахарила Латыка.
Вскоре невольник вернулся и сообщил, что Кайса вместе с другими девушками ушла с мужчинами, чтобы ухаживать за ними. Вслед за лодками с воинами ушёл ещё и обоз с провиантом, лечебными мазями, одеждой и оружием. Получалось, что против горстки полуголодных анкалгынов выступила целая орда.
- Бала-бала! – завопил Сахарила и со всех ног бросился к лодкам.

Ховых встретил Кайсу с горшком в руках. Она попыталась обойти сорина, но тот схватил её за руку:
- Ты – мой добыча!
Ховых приволок её в свой дом и попытался снова овладеть ею, но Кайса стала кусаться, брыкаться и лягаться. Сорина такое поведение поразило и он отстал от Кайсы, обратив своё внимание на законную жену. Но когда девушка решила сбежать, воспользовавшись моментом, он её догнал и сильно побил.
Кайса видела, как её спутников отвели в балаган и приставили к ним стражу.
- Не смей трогать моих друзей! – закричала она на Ховыха. – Если с ними что-нибудь случится, я тебя убью!
Сорин плохо владел языком анкалгынов, но смысл слов понял.
- Твой люди плохо нет, - пообещал он.
Все же, опасаясь воинственной пленницы, он в эту ночь её не домогался. Кайса долго не спала, придумывая как освободить друзей и сбежать, но потом поняла, что это невозможно и уснула.

На рассвете сорин поднял её и после сытного завтрака отправил на берег, где уже готовился к отплытию караван с провиантом. Кроме Кайсы в обозе было ещё восемь молодух и одна пожилая женщина, владеющая знахарством. Сам обоз состоял из восьми лодок, управляемых молодыми парнями из низшего клана. Девушек распределили по батам и караван тронулся в путь. Кайса попала в лодку к знахарке. Женщина оказалась из нивухов. Она была сестрой Ырыча. Знахарка и рассказала Кайсе о её назначении в военном походе: пищу готовить воинам, ухаживать за больными и раненными и ублажать мужчин.
- Всех? – ужаснулась паталан.
- Кто захочет, - улыбнулась старуха. – Не бойся.  Это приятно. Это хорошо.
Ничего хорошего в своей участи Кайса не увидела. Тоска по Сахариле сдавила её сердце и она запела.

НИМАНКУ КАЙСЫ.

Любимый мой! Не видят тебя мои глаза!
Не слышат тебя мои уши!
Рвётся к тебе моё сердце, как зверь, пойманный в силки. Услышь меня! Сердцем своим меня услышь!
Приди за мной! Не убоись чимухе!
Небу говорю я «ал-ла-ла-ыр-кочкай».
Морю говорю я  «ал-ла-ла-ыр-кочкай».
Ветру говорю я «ал-ла-ла-ыр-кочкай».
Пусть небо не прольётся дождём.
Пусть море не волнуется.
Пусть ветер утихнет, чтобы лёгок был путь моего любимого
к моему сердцу.
Прижму я тебя, любимый мой, к своей груди.
Сладко будет тебе со мной!
Назовёшь ты меня своей возлюбленной и счастливы мы будем с тобой до скончания дней.
Пусть не убоится душа твоя! Спеши ко мне, мой любимый!

- Красивая песня, - сказала знахарка. – Значит, возлюбленный есть у тебя?
- Есть, - заплакала Кайса.
- Успокойся, дочка, - старуха тронула её за плечо. – Есть у меня одно средство. Помогу тебе. Сама пострадала от чимухе…
Воины плыли весь день и только к вечеру сделали привал в устье небольшой речки. Перед высадкой на берег знахарка сунула в рот Кайсе пучок травы:
- Быстро съешь и не бойся. Спать будешь.


ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

Сорин отдал приказ разводить костры и готовиться на ночлег, распределив территорию лагеря между кланами. Эдены стали руководить своими воинами, а Ховых подозвал жреца:
- Готовься к обряду. Завтра в полдень сразимся с врагами.
Караван с провиантом ещё только показался в виду. Сорин усмехнулся:
- Ну, Кайса, посмотрим, как ты будешь убивать моих воинов, желающих твоего тела.

Чимухе действовали слажено: одни ушли за водой, другие за дровами, третьи выкладывали очаги из камней и очищали площадку перед ними.  Когда в очагах заполыхал огонь, к лагерю подошёл караван. Ховых не увидел Кайсу и насторожился:
- Где пленница?
- Здесь она, - ответила ему знахарка. – Спит. Занемогла она.
- Глаз с неё не спускай, - приказал сорин.
Воины стали разгружать лодки с провиантом. Девушки из обоза принялись готовить пищу для своих сородичей. Знахарка достала горшок с мазью:
- Кто руки себе натёр греблей? Ко мне идите.
К старухе подошло два парня из низшего клана. Она стала обрабатывать кровавые мозоли на руках гребцов, шипя заклинание, как змея.
Сорин подозвал к себе разведчиков, поговорил с ними и выслал в дозор один бат с воинами. Он осмотрел лагерь, убедился, что все заняты делом и все идёт как должно, направился к лодке с Кайсой. Знахарка на берегу складывала очаг для женщин обоза.
- Буди её, пусть помогает тебе, - приказал старухе сорин.
- Пусть спит, - огрызнулась женщина. – Морская болезнь её утомила. Иди себе!
- Ну, пусть спит, - ухмыльнулся Ховых. – Соня…

Жрец с помощью воинов вкопал в землю столб и насадил на него навершие в виде чучела орлана. Воины прикатили к столбу огромный плоский валун для жертвенника. Молодёжь, посланная за дровами из лиственницы, священного дерева, все ещё не возвращалась. Тарман посмотрел на закат: скоро уже должно было стемнеть. Жертву нужно было приносить на костре из лиственницы. Он укорил себя, что не догадался взять дрова из священного дерева с собой. «На будущее нужно учесть», - решил жрец.
Он пошёл проверить свинью и собаку, предназначенных в жертву и встретился с сорином.
- Ты куда? – спросил Ховых.
- Проверю жертвенных животных, - ответил Тарман.
- Оставь собаку в живых. У меня есть жертва, - он указал на лодку, в которой лежала Кайса. – Анкалгыны обнаружили нас. Они будут готовы. Нужна сильная жертва, чтобы сохранить жизнь нашим воинам.
- Хорошо, - равнодушно сказал жрец и направился к лодке.

Знахарка, увидев Тармана, насторожилась. Она нервно поправила кожаный мешочек, висевший у неё на поясе, взглянула на Кайсу и её глаза забегали из стороны в сторону, как будто чего-то женщина искала. Жрец подошёл к ней:
- Что с пленницей?
- Морская болезнь у неё. Ум потеряла. Лежит, вон, еле дышит.
Шаман забрался в бат, потрогал щеки паталан, приложил голову к её груди и прослушал сердцебиение:
- Странно.
- Она рассказывала, что утонула в море и стала толь-нивухом, но бог моря её отпустил, но запретил выходить в море, - придумала на ходу знахарка, знавшая об обычаях и нравах анкалгынов, которые были их соседями до нашествия чимухе.
- Да, я слышал эту историю, - вспомнил Тарман рассказ Сахарилы. – Нужно перенести её на берег.
Он подхватил хрупкое тело Кайсы и передал его знахарке. Та уложила паталан на циновку. Шаман подошёл к девушке, нагнулся и сильно ударил по щеке. Голова Кайсы мотнулась в сторону с такой силой, что, казалось, должна была оторваться, но девушка даже не вскрикнула.
- Душу её забрал бог моря, - предположила знахарка.
Жрец ушёл и вернулся с сорином. Ховых стал пинать бедную девушку своей ножищей так, что кровь от ссадин проступила сквозь новое платье пленницы.
- Прекрати! – потребовала знахарка. – Прокляну!
- Что? – Ховых замахнулся на женщину, но под её взглядом осёкся. – Ничего. Сойдёт и такая.
- Не сойдёт, - возмутился жрец. – А к Боа кто пойдёт просителем, если её душу бог моря забрал?
- Чья кровь сильнее: её или собаки? – набычился Ховых.
- Человеческая кровь сильнее, но кровь – это и есть душа, или ты меня учить вздумал? – разозлился Тарман.
- Ладно, - отмахнулся сорин. – Принесёшь в жертву свинью и это «мясо». Я найду способ, как привести её в чувство!
Он снова пнул девушку и удалился. Знахарка с надеждой в глазах посмотрела на Тармана.
- Готовь её к обряду, - тихо сказал жрец, потупив взгляд. – Сейчас не время ссориться с сорином. Позже разберёмся, если черти раньше его душу не заберут. Что-то он слишком много стал себе позволять…

Сахарила и Мапакса притаились за выступом скалы, в сотне шагов от чимухе, и наблюдали  за тем, что происходит в лагере. Оба были на взводе. Они опять поссорились из-за Кайсы. Мапакса предлагал идти прямо к анкалгынам, Сахарила же хотел забрать с собой паталан.
Чимухе явно готовились к какому-то обряду. Их воины покрывали свои тела сажей и охрой, нанося их полосами попеременно.
- К битве готовятся, - определил Мапакса. – Нивухи тоже так делают.
- Они будут колдовать, чтобы души врага застращать. В это время мы и проникнем в лагерь, - сказал мафа. – Ты ищи Кайсу.
Девушки нигде не было видно. Между кострами ходили женщины, разнося пищу в горшках, но ни одна из них своей статью не была похожа на возлюбленную Сахарилы.
- Съели они её что ли? – занервничал он.
- С них будет… - вяло прошептал Мапакса. – Может, послушаешь меня, хоть раз в жизни?
- Я тебя послушал и согласился взять Кайсу в жены, бясике! А теперь ты должен мне помочь вызволить её из плена, - огрызнулся Сахарила.
- Я – дурак… - обречённо прошептал биранец.

Из мрака на свет вышли парни с хворостом в руках. Они еле двигались от усталости. Сорин подбежал к ним и пинками и подзатыльниками заставил бедолаг бежать к столбу. Там жрец уже дожидался их. Он стал укладывать ветки башенкой.
- Жертву будут приносить, - сообразил Мапакса.
- Кайсу? – ужаснулся сагдивала. – Бежим!
Он рванулся к лагерю, но Мапакса в одном прыжке настиг его, сбил с ног и взял в захват, зажав рот товарища:
- Молчи, наундяка! Саня они! Сейчас ползём к морю и вдоль кромки его двигаемся к лодкам обоза. Если Кайсы нет, то она может лежать в лодке связанной. Понимаешь?
- Пмммм! – промычал Сахарила.
Мапакса отпустил его и пополз к воде. Мафа последовал за ним.

В это время жрец закончил выкладывать поленницу из ветвей и завопил:
- Боа-жен-менен!
Воины взяли в руки заготовленные факелы, зажгли их, и стали выстраиваться вокруг столба, занимая место по ранжиру: от старших кланов к младшим,  с востока на запад по ходу солнца. Женщины их подошли к кострищу и, взявшись за руки, образовали полукруг.
Мапакса и Сахарила приблизились к лодкам и стали их осматривать. Биранец обратил внимание на костёр, горевший в стороне от других на самом берегу, возле которого сидела старуха. Они стали двигаться к нему, предположив, что старуха сторожит Кайсу.
Добравшись до лодки, в которой плыла паталан, они увидели и её, лежащую без сознания на циновке у огня. Но ещё раньше их увидела старуха и подняла тревогу, испугавшись незнакомцев, возникших из тьмы ночи.
- Молчи! – схватив Сахарилу за руку, приказал биранец. – Теперь я буду говорить! Ты делай, как я!
Он вышел из-за лодки и поднял руку в приветственном жесте, обращённом к бегущей на него толпе. Сахарила встал рядом и тоже поднял руку. Воины остановились на некотором расстоянии от них, угрожая своими копьями с длинными наконечниками. Сквозь толпу протиснулись сорин и жрец.
- Вы? – удивился Ховых.
- Мы решили присоединиться к вашему походу, чтобы научиться у смелых и отважных воинов их умению, - торжественно провозгласил Мапакса.
Жрец перевёл слова биранца и мужчины довольно загалдели, польщённые комплементом Мапаксы.
- Мы спешили присоединиться к обряду, - добавил Мапакса.
- Пусть их, - разрешил сорин, услышав перевод Тармана. – А их девку я сам лично выпотрошу!
Он подскочил к Кайсе, схватил её за волосы и потащил к столбу. Сахарила дёрнулся, но крепкая рука друга остановила его:
- У неё волос, как песчинок на берегу, а если что и вырвет, то вырастут новые. Будь мужчиной!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ.

Чимухе вернулись к столбу. Жрец зажёг жертвенный костёр. Кайса лежала у жертвенника без чувств. Сорин взял в руки большой горшок, стоявший на валуне, и подошёл к Тарману. Тот вынул из мешочка, висевшего у него на поясе, веточки можжевельника, воспламенил их от костра и стал сбрасывать в горшок пепел. Он дал сгореть веточкам до конца, не опалив себе пальцы.
- Хох! – единоголосно восторгнулась толпа.
Ховых опустил сосуд перед женщинами, снова образовавшими полукруг перед костром. Они стали двигаться синхронно, делая два коротких шага вправо и один влево, два вперёд, два назад, два влево и один вправо, будто вальсируя. Сорин с жрецом отошли к столбу. Тарман прислонился к нему спиной, став лицом к огню, завёл руки назад и Ховых связал их верёвкой. В это время женщины совершили свой круг, взяли все вместе горшок и подняли его над головами. Ховых сунул что-то в рот жреца. Тот проглотил это и выкрикнул:
- Боа-жен-менен!
Женщины с горшком стали вращаться по кругу, держа его по-прежнему над головами. Воин, стоявший рядом с Сахарилой и Мапаксой, отодвинул их в темноту древком копья, как помеху. Он что-то короткое сказал и друзья поняли, что им предстоит быть наблюдателями и не более того.
Тармана стало потряхивать. Изо рта пошла пена. Его глаза закатились и в мерцающем свете костра стали видны белки, в которых блистал молнией отсвет огня. Жуткое зрелище… Сахарила содрогнулся:
- Он умереть собрался?
- Ещё чего! – фыркнул Мапакса. – Этот всех нас переживёт!
Мужчины создали круг, состоящий из четырёх колец, причём первый ряд стоял плотно сомкнувшись плечом к плечу, а в крайнем ряду молодые воины держались за копья друг друга. Женщины продолжали вращаться с ускорением. Через некоторое время они уже двигались с такой скоростью, что в глазах у Сахарилы зарябило. Сорин скрылся из виду. Мужчины тоже стали танцевать, с силой ударяя пятками о землю. Топот стоял такой, как будто стадо быков неслось по равнине.
Из-за этого шума они не услышали, как к ним подошла знахарка. Она схватила Мапаксу за руку и крикнула ему в ухо:
- Говори, что она ваша добыча! Требуй суда истины!

Дальше началось нечто невообразимое. Женщины завыли сиреной, переходя с низкого альта на высочайший дискант, близкий к комариному писку. Мужчины хором вскрикивали «хуррраи!» и вскидывали копья вверх. Сахарила зажал уши и рухнул на колени.
- Что такое суд истины? – спросил биранец у знахарки.
- Драться будешь! – объяснила старуха. – Кайса просто спит крепко. Я ей снадобье дала.
- Драться? – обрадовался Мапакса. – Это хорошо! Это я люблю!
Пока люди визжали, орали, топотали и навивали круги, Ховых притащил свинью, связанную верёвками. К визгу людей, добавился визг свиньи. Что там делал жрец, друзьям не было видно из-за взлетающих в небо рук и копий. Внезапно, крики прекратились и чимухе встали как вкопанные. Стало слышно невнятное бормотание Тармана. Ряды сомкнулись.
- Что там? – спросил Мапакса у знахарки.
- Свинью убивают и её кровь собирают в сосуд, - объяснила женщина. – Вы уже можете присоединиться. Сейчас будут посвящать в воины.
Мапакса и Сахарила протиснулись сквозь ряды и оказались перед костром. Кайса по-прежнему не подавала признаков жизни. Когда кровь, струящаяся из сонной артерии свиньи, наполнила сосуд, сорин поднял его на уровне груди и вышел перед женщинами. Из своих рядов мужчины вытолкнули несколько молодых воинов, не участвовавших в битвах. К ним невольно присоединились и Сахарила с Мапаксой. Начинался обряд инициации, о котором пришельцы ничего не знали и оттого волновались больше других.
Сначала их заставили выпить крови из горшка. Эта часть прошла спокойно. Люди в те времена ели сырую печень и сердце убитых животных. Жрец в это время уже трясся так, что его голова ударялась о столб, как колотушка о барабан. Пока же парни пили кровь, женщины разделись и принялись вилять бёдрами, под аккомпанемент хлопков, так что их груди вращались, как праща перед броском. Мужчины-воины радостно загудели.
Посвящаемые прошли долгий путь испытаний, длившийся от пяти до семи лет. Они стали мужчинами, воинами. Перед боем, который мог стать для них последним, они заслуживали познать плотское удовольствие. Парни бросились к женщинам и тут же, на глазах у всех, стали заниматься с ними сексом. Мужчины подбодряли их.
 - Чимухе собак разводят и свиней, и сами стали, как собаки и свиньи, саня они! – выругался Мапакса.
Совокупившись с одной, воины-неофиты переходили к другой женщине. Пришельцев толкнули в спину и весьма невежливо, осыпав их насмешками.
- Я не могу на людях! – завопил Мапакса. – Я же не собака!
Сахарила онемел от этой мерзости. В их роду не было принято выставлять интимные отношения на показ. Ни одна женщина бы на это не согласилась! Что же они сделали со своими женщинами? Приучили как собак, свиней и духов? Ужас и отвращение наполнили душу мафа и его вырвало.
Мапакса попытался пройти обряд до конца, но не смог добиться эрекции. Чимухе улюлюкали, свистели и осыпали их ругательствами и оскорблениями. А потом ещё стали и оплёвывать. Круг сжался и бежать им было невозможно. Мапакса уже выходил из себя и готов был броситься с кулаками на толпу, но тут заголосил Тарман.

Сразу стало тихо. Жрец вошёл в контакт с самим Боа. Чимухе встали на колени и внимали каждому слову Тармана. Тот же вбрасывал в толпу короткие фразы безо всякого смысла, пока, наконец, не произнёс:
- Жертву! Жертву!
- Собаку! Собаку! – завыла толпа.
Сорин поднял над головой руку, дождался, когда люди успокоятся и произнёс:
- Родичи мои и друзья! У нас есть жертва лучше собаки или свиньи! Вот она!
Он ткнул пальцем в безжизненное тело Кайсы:
- Эта пленница из рода анкалгынов – наших врагов! Сделаем с ней то, что мы сделаем с анкалгынами. Совершим ритуал и тем самым уничижим дух врагов наших! Её плоть – это плоть её сородичей!

Древние люди рано поняли роль агитации и пропаганды. Сейчас врага поносят в средствах массовой информации, совершая его ритуальное убийство. Древние воины подымали свой боевой дух, уничижая святыни врага и издеваясь над их традициями. Самым большим оскорблением считалось унижение женщины из стана врага, потому что женщина - творец жизни. Унижая женщину, воины отрезали себе путь к отступлению, потому что такого им не простится ни врагом, ни его духами. Они "повязывали" себя кровью. Защититься от мести они могли, только уничтожив врага.
Ховых схватил девушку за волосы и притащил к костру. Он разорвал её одежду на мелкие клочки и бросил их в огонь, под восторженный рёв толпы.
- Орлы, - обратился он к мужчинам клана орлов. – Покажите, что вы сделаете с женщинами врагов! Приступайте!
Но едва первый из орлов сделал шаг к девушке, как Мапакса прокричал:
- Это наша добыча! Требуем суда истины!
Наступила гробовая тишина, прерываемая хрипом жреца. Раздвигая локтями мужчин, к костру вышла знахарка:
- Суд! Так велит закон.
«Орлы» недовольно загудели. Обряд - это не то время, когда можно требовать суда истины. Сорин, опешивший было от такой наглости, подошёл к Мапаксе и презрительно оглядел его с ног до головы. Мапакса уступал в росте Ховыху, но не уступал в массе и крепости мышц. Сорин не сомневался, что справится с молокососом, не сумевшим совокупиться даже с одной женщиной.
- Это наша добыча! - прорычал Мапакса.

Суд истины – это суд своеобразный. Такого суда мог потребовать обвиняемый, если не был согласен с предъявленным ему обвинением. Судьи сами определяли, каким образом будет решаться спор: в поединке или в соревновании, или в испытании. Мапакса объявил Кайсу своей добычей и потребовал суда истины, значит, кто-то оспорил ранее его права на девушку. Все глаза воинов устремились на сорина. Никому, кроме него, такое бы и в голову не пришло. Чимухе были явно растеряны.
- Это моя добыча! – объявил Ховых и поставил на обнажённую грудь девушки свою босую ногу.
- Поединок! – прохрипел Тарман. – Поединок! Отвяжите меня…
Женщины бросились освобождать Тармана от пут, которые защищали жреца от членовредительства во время транса и не давали его душе покинуть землю. Мужчины в это время ещё теснее сомкнули ряды, оставив Тармана и женщин за кругом. Рядом с бойцами осталась только знахарка, бросившаяся к девушке. Она взяла её на руки и отнесла к жертвеннику, но не положила на него, а усадила рядом.
Сахарила смотрел на свою возлюбленную, но находился в состоянии гипнотического сна. Ему казалось, что его душа, устав от боли и страданий, оставила его. Он стоял, покачиваясь из стороны в сторону, как юная поросль на ветру.
- Пошёл вон! – отпихнул его сорин.
Сахарила упал на колени и отполз в сторону, под ноги воинам. Его подняли и вытолкали за пределы круга. Он, пошатываясь, пошёл к морю, полный решимости утопиться, если его друг проиграет поединок.

Тарман явно что-то замыслил. По одному его слову суд истины могли отложить и продолжить обряд, который был важнее. Чимухе переглядывались, пожимали плечами, цокали языками, но возразить никто не осмелился.
«Орлы», выступившие в роли судей, пожалели своего вождя и решили, что бой будет без оружия. Этим они ему только навредили. Оружием сорин владел лучше, чем Мапакса, а вот, в драке равным биранцу был лишь один человек в Биату-найон – тот, кто ждал их у сородичей Кайсы.
Бороться наши древние предки любили. Занимались этим с ранних лет и до поздней старости. И если поединки детей и стариков были потехой, то когда встречались мужчины – это было сродни искусству. Зрителям нельзя было подсказывать или давать советы соперникам, но разрешалось поощрять их или ругать, кричать, визжать, топать ногами. Проигравшего провожали молча, но хлопая себя по ягодицам, выражая презрение. Бой без оружия подразумевал, что жертв не будет.
Сквозь толпу протиснулся жрец, стирая пену с губ.
- Соперника нужно измотать. Проиграет тот, кто не сможет подняться, - объявил правила Тарман.
У Мапаксы были свои мысли насчёт правил. Он до такой степени возненавидел чимухе, со всеми их совершенствами и извращениями, что по сигналу Тармана стрелой ринулся к противнику, пригнувшись к земле, подхватил его под ягодицы и, стремительно выпрямляясь, швырнул Ховыха через себя. Сорин не успел сгруппироваться в воздухе. Он упал, войдя в землю головой, как кол.  Голова попала на камень, раздался треск сломанного черепа и хрястнувших шейных позвонков. Сорин хрюкнул по-свинячьи и издох.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

Сорин не имел права проиграть. Тем более перед боем с анкалгынами. За проигрыш Ховыха настигла кара и презрение сородичей. Его сердце и печень были принесены в жертву Боа, а тело сожжено на костре. А об этом случае женщины всю ночь рассказывали новое ниманку, каждая на свой лад, и пели песни о могучем пришельце по имени Мапакса, равного богам по силе и ловкости
Знахарка унесла девушку к очагу у моря, вывела Кайсу из транса. Она обработала её раны бальзамом, приодела и только после этого позволила друзьям приблизиться к бедняжке. Паталан была так слаба, что ей хватило сил только на обворожительную улыбку, подаренную своему возлюбленному.
- Она всю дорогу песни о тебе пела, - сказала старуха сагдивале. – Такие прекрасные песни, как роса в засуху, как огонь в стужу.
- Ну, вот, - усмехнулся Мапакса. – Она поёт песни Сахариле, а жизнь ей спасает почему-то Мапакса.
- А кто тебя сюда привёл? – улыбнулся Сахарила и обнял друга. – Ты же знаешь, я тебе отдарюсь тем же!
- Надеюсь, - Мапакса прижал к своей груди мафа так, что у того кости затрещали. – Только силы у тебя нет, так что думай, чем отдаришься. Ума у меня своего достаточно…
Знахарка стала их кормить. Поев, Кайса снова уснула, положив голову на колени Сахарилы. Он всю ночь не сомкнул глаз, охраняя её сон и придумывая свои песни о ней, исполнить которые сагдивала пока не решился. Нужно было идти к анкалгынам и предупредить их, но Сахарила и Кайса были обессилены, а Мапакса хоть и выпячивал грудь, справедливо считая себя героем, но в одиночку отправляться в ночное путешествие не решился. Впрочем, об ужасной участи, ожидающей анкалгынов, все скоро забыли, предавшись своим собственным переживаниям.

Между чимухе и мапа-хусэ жили нивухи, которые оказать сопротивления пришельцам с северо-запада не могли, несмотря на свою репутацию воинов яростных и беспощадных. Только одно селение чимухе выставило столько бойцов, сколько было у всех нивухов! Друзья понимали, что не смогут противостоять чимухе, если те вторгнутся в их земли. Разорение селений биранцев и нанги - это была демонстрация силы.
- Нам придётся уходить в Очидиа Калта, - вздохнул Мапакса. - Мы сможем выставить против чимухе только тридцать воинов.
- Не придётся, - сагдивала улыбнулся. - Мне кажется, я знаю, как им противостоять... Надо хорошо все обдумать и посоветоваться со старейшинами.

Рано утром чимухе собрали свои вещи и погрузились в лодки. Жрец собрал обгоревшие кости свиньи и сорина в мешок и взял их с собой. Новому сорину не понравилось, что кости животного и уважаемого человека оказались в одном мешке, но Тарман остудил его гнев коротким замечанием:
- Он сам так распорядился: сжечь на одном огне человека и свинью. Что хотел, то и получил.
Впрочем, Ховыха давно уже не любили, но боялись. Когда же узнали о том, как он обошёлся с Кайсой, в нарушение закона, то жалость к бывшему вождю тут же растаяла, как дым. Общество чимухе зиждилось на строгом соблюдении божественных законов. Только законопослушание делало их сильными, среди других народов и обеспечивало процветание.

Воины сосредоточились на решении предстоящей перед ними задачи. Все уже знали, что анкалгыны выследили их и готовятся дать отпор.
А Мапакса и Сахарила ещё раз убедились в правильности их коли, на примере Ховыха, человека-чёрта, преданного и чёртом, и людьми.
На подходе к лагуне Ялгатык, чимухе выстроили свои лодки в четыре ряда, а обоз отправили на берег. Друзья и Кайса отказались от участия в битве. Впрочем, парней, как не прошедших обряд, все равно бы не допустили к ней. От слабых воинов в бою только помеха одна. Драться на кулаках – это одно, а драться с оружием в руках – это совсем другое дело. Как бы кого из своих не поранили в суматохе боя.
В обозе остался также и Тарман, который тут же принялся рисовать рогом лося на песке какие-то знаки и произносить заклинания. Верования чимухе ещё сохраняли связь с магией.

В первой линии атакующих шли самые слабые – воины клана лисы. Этим «добром» можно было пожертвовать. Едва их лодки коснулись берега, как двинулись лодки клана волков. Молодые воины, оказавшись на открытой местности, заметались, в поисках укрытия. Женщины высадились на берег и принялись собирать хворост для костра. Огонь нужен был для прижигания ран и приготовления снадобий и бальзамов, которые готовились перед боем.
Селение анкалгынов располагалось на террасе, возвышающейся над лагуной метров на пятьдесят.  Терраса со стороны моря обрывалась к берегу почти отвесно, а с юга и севера склон был хоть и крут, но по нему можно было добраться до деревни под прикрытием густого кустарника, до которого от линии берега было около двухсот шагов.
Воины клана лисы дождались своих товарищей из клана волка и бросились к подножью горы. Тут же сверху на них посыпались стрелы с костяными гарпуновидными наконечниками, которые вытащить из раны было невозможно, не расширив её глубоким разрезом, что усугубляло ранение. Пятеро чимухе поспешили вернуться к женщинам за помощью. Один остался лежать на земле. Горький вопль десятков глоток выразил скорбь о потерянном товарище.
Мапакса и Сахарила, наблюдавшие бой издалека, решили было, что со смертью первого чимухе он должен и закончиться, как велят коли, но не тут-то было. «Орлы» и «вороны» завопили так, как будто их поджаривали на адских сковородках и бросились в бой, забыв о порядке. Вскоре они достигли зарослей кустарника на склоне и затаились в них, готовясь к штурму, потеряв при этом ещё троих ранеными и одного убитым.

Знахарка занялась своей работой. Тарман, на миг отвлёкшись от ритуала и узнав о гибели двоих сородичей, затопал ногами и зашипел на языке мапа-хусэ:
- Смерть за смерть!
- А кто первый начал вас не волнует? – усмехнулся Мапакса.
- Что? – не понял жрец. – Кого волнует?
- Вот и я говорю: кого волнует? – горько пошутил биранец.
- А-а! – догадался Тарман. – Это вы мне мешаете! Садитесь в лодку и очистите землю передо мной!

Пришельцы так и сделали, от греха подальше. А чимухе пробирались сквозь кустарник к деревне, неся потери уже от пращей анкалгынов, посылавших на их головы тучи камней. Сельчане защищались все – от мала до велика.
- Что мы тут делаем? – сказала Кайса. – Они всех убьют. Уйдём подальше! Мне стыдно смотреть им в глаза. Я не смогла предупредить сородичей об опасности.
- Успокойся, солнышко моё, - Сахарила крепко прижал девушку к груди, прекращая истерику. – Мы сделали, что могли. Огдзо сильнее нас троих. Биату и добрые духи наши помощники много сделали для нас. Нам надо отблагодарить их и предупредить других об угрозе.
- В Кынманкы надо идти! – встрепенулась Кайса. – Там ещё живут анкалгыны. Их много! Надо спешить!
- Не надо спешить! – рыкнул Мапакса. – Надо смотреть! Надо знать повадки врага, изучить его силу и слабость. Это будет не менее полезная помощь анкалгынам, чем просто предупреждение об угрозе.
- Ты прав, - опечалился Сахарила, не желавший видеть смерть ни вблизи, ни издали.
Кайса разрыдалась у него на груди.

Перед селением было пустынное пространство шагов в сто шириной. Чимухе уже добрались до крайних кустов и теперь собирались с духом и силами, чтобы пойти в атаку. На них сыпались камни и стрелы, наносящие урон, но не критический. Наконец, вождь нападающих издал рёв, подобный рыку тигра, и чимухе бросились к деревне. Треть из них осталась на этой пустой полосе, сражённые стрелами и дротиками, но две трети ворвались в деревню и замахали боевыми каменными топорами и боевыми палицами, усиленными вставными каменными шипами, оставлявшими смертельные раны в телах противника.
Жуткий вой, визг и плач женщин и детей донеся до моря. Кайса зарыдала ещё громче. Сахарила всхлипывал, пытаясь сдержать слезы, которые потоком текли из его глаз. Мапакса смахивал слезы и, сжав зубы, внимательно смотрел за происходящим на террасе.
Там бой был коротким. Чимухе согнали уцелевших жителей к краю террасы и копьями сбросили их с обрыва. Вслед за ними, последовали и тела убитых и раненных их сородичей.
Лодка друзей, при виде этих ужасов бросившихся в бегство,  уже едва была видна из лагуны, а с берега все ещё раздавались торжествующие возгласы победителей и громкие стоны и просьбы о помощи искалеченных анкалгынов, разбросанных среди огромных острых обломков скал,  омываемых ласковым синим морем. Много новых душ принял Толь-Ыз в свои владения.

Мапакса и Сахарила работали вёслами не спеша. Друзья понимали, что чимухе не собирались воевать с другими родами непрерывно. Той земли, которой они овладели, хватит им на несколько лет, пока людские потоки с запада не переполнят села и не потребуется новая земля для новых поколений жестоких победителей анкалгынов.
Захватчики понесли большие потери. Двенадцать воинов было убито, восемнадцать ранено. Если Ховых остался бы жив, то за такую неудачную компанию ответил бы своей головой. Чимухе предстояло сделать выводы и разработать новую тактику, при которой потерь было бы меньше. На это уйдут годы. От края Биату-найон и до края воцарился мир, но страх поселился в сердцах таёжных жителей и распространялся вместе с нашими героями.
Кайса сидела на корме, опустив ножки в море и вяло бултыхала ими. Её слезы иссякли. Она думала о своём роде, отдавшем её Иныпчыку, в надежде на договор. Теперь к голоду добавились и новые угрозы, которые были пострашнее голода. Она прекрасно понимала, что противостоять чимухе анкалгыны смогут, только объединив свои силы, но где та земля, которая бы смогла прокормить сотни воинов с семьями, собранными в один кулак?!
Она вспомнила о родичах Сахарилы, исчезнувших после прихода Огненной Девы. Они могли уйти в Очидиа Калта. Если нанги вернутся и скажут, что там много пищи, можно будет просить Сахарилу, чтобы тот послал вестника к анкалгынам. Сахарила не откажет своей жене… Если он вообще собирается брать её в жены. Кайса повернулась и пристально посмотрела на возлюбленного.
- Ты чего? – спросил её мафа.
- Если ты не возьмёшь меня в жены, я тебя убью! – пригрозила Кайса.
- Возьму, если успеем к Синкурэ Аня, - улыбнулся в ответ на эту угрозу Сахарила.
- А ты успей! – шлёпнула ножкой по воде Кайса, забрызгав подол своего платья.
- Начинается… - проворчал Мапакса. – Ожила. Теперь только держись!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Арган, Плеун, Хуктэ и Топто были приняты Анканом со всем почётом. Пурэн-хаху тайно вывели в море и отправили на летнюю стоянку анкалгынов на Поворотном мысе. Чтобы нивух не сбежал, к нему приставили троих парней, которые хоть и были слабее Пурэн-хахи физически, но зато были здоровы, в отличие от него.
Раны, полученные нивухом от урджа, гноились и плохо заживали. У анкалгынов из Нойынана не было кэльэткулина. Он умер в эту зиму, а помощник его утонул предыдущим летом. Никто не мог помочь раненному нивуху. Только мать Кайсы, моложавая Ын-Мерге имела кое-какие запасы лекарств, которые то ли испортились, то ли потеряли силу. Лето ещё не пришло и время сбора трав не пришло. Помогало лишь омовение в холодных водах моря, хотя после него нивух от боли сходил с ума.

Ещё вечером прибежал страж и сообщил, что большой отряд урджа движется к селению анкалгынов. Анкан не беспокоился. А чего беспокоиться, когда некому дать отпор врагу? В селении осталось всего двенадцать охотников, способных стать воинами и восемь человек из них только-только прошли обряд инициации. Цель визита урджа была понятна и их появление в селении анкалгынов предсказуемо. Анкан сдал бы нивуха его врагам, если бы не уговор с пришельцами, которые как в воду канули. На следующий день заканчивался срок ожидания и, так или иначе, нужно было выяснить их судьбу.
Урджа оставили своих воинов в полудне пути от селения и прислали послов. Сначала, как положено, все жаловались на огдзо, чинивших людям всякие препятствия и доставлявших массу проблем. Затем поинтересовались здоровьем хозяина, а тот расспросил каждого из гостей о его здоровье. Потом съели угощения от хозяев. Потом съели угощение от гостей и только после этого перешли к теме визита.
- Через наши земли прошли два парня к вам. Они раковины-каури хотели у вас добыть, - сказал Хуктэ.
- Да, были у нас. Но у нас раковин нет. Лагуны высохли. Мы их послали к ваятам, - ответил Анкан. – Дали им лодки в обмен на пищу. Такой договор с ними заключили.
- А если они другим путём вернутся к себе? – усмехнулся Плеун. – От ваятов из Рамагляна прямой путь на Эйке Они.
- Ну, это, уж, я не знаю… - вздохнул эден анкалгынов. – Им в сердце не заглянешь. Если боятся огдзо, то исполнят договор.
- С ними раненный был, - сказала Топто и подмигнула Анкану.
- Такой раненый, что почти убитый, - сказал Арган и тоже подмигнул, незаметно для Хуктэ и Плеуна.
Анкан намёк понял:
- Был. Вполне себе здоровый молодой человек. Никаких тяжёлых ранений я не заметил. Хромал немного… С ними ушёл.
- Значит, к ваятам ушли? – уточнил Плеун.
- Туда, - махнул рукой эден в направлении востока.
Хуктэ с Плеуном переглянулись. Йани пожал плечами.
- Нивух наш кровник, а те двое помогли ему ускользнуть от справедливого возмездия. Если они вернутся, прошу тебя, как доброго соседа, сообщи нам. Мы хорошо отдаримся. Да и времена такие, что лучше держаться дружбы, - попросил Хуктэ.
- Дружба лучше, чем вражда, - согласился Анкан. – Так и поступим.
Они скрепили договор рукопожатием и обменом инау. Гости удалились, явно расстроенные провалом своей миссии, но не верить Анкану у них не было никаких оснований.

На следующий утро эден послал мать Кайсы к Поворотному мысу. Она должна была взять парней, стороживших нивуха и сплавать на Инып-Янран, куда посылали мафа и биранца. Заодно выяснить судьбу невесты Иныпчыка. Что-то никаких ожидаемых от договора с духом улучшений не наблюдалось.
Ын-Мерге, ничего в жизни не боявшаяся, кроме пауков, смело вышла в море и к вечеру была на стоянке. Её накормили свежей рыбой. Она привезла с собой первые листочки черемши и стебельки крапивы – настоящее волшебное снадобье для измученных голодом молодых организмов.

Утром отправились в путь, захватив с собой нивуха. Пурэн-хаха к своим страданиям от ран прибавил страдание от морской болезни. Он выскочил из лодки, едва заметив дно, и чуть было не утонул, не зная, что в воде расстояния обманчивы. Глубина, казавшаяся ему по грудь, оказалась в два человеческих роста.
Они зашли в грот, где оставили Кайсу. Ын-Мерге с трудом сдерживала слезы, боясь увидеть свою дочь отвергнутой и мёртвой, но девушки в гроте не оказалось. Ын-Мерге воодушевилась. Стали искать пришельцев. Они обследовали берег и нашли следы гостей и Кайсы. А в бухте – их лагерь, остатки туш и кости, а также ожерелье неизвестной женщины и один из амулетов самой Кайсы. Также ими были обнаружены следы ремонта лодок. Ын-Мерге была довольна тем, что не встретила дочь или её останки. Она повела отряд обратно в селение. Нужно было поведать о своих находках эдену, или ызу, как называли хозяина на языке ваятов и анкалгынов, и ждать его решения.

- Ещё раз, спрашиваю, - злился Анкан. – Где нашли амулет Кайсы?
- В бухте, - ответила Ын-Мерге. – Чего непонятного?
- А того, что мы её оставили в гроте, как обычно, а не в бухте! – вскочил Анкан. – Кто позволил ей покидать грот? Понятно, почему все беды наши длятся и по сей день!
- Может, они силой её увели, - предположила женщина. – Кайса – паталан, они парни, хоть и не из нашего рода. Дело молодое…
- Кайса не паталан, а невеста Иныпчыка! – заорал во всю глотку ыз. – Мы сколько лет ждали, когда у нас появится такая девушка, а она сбежала, чтобы совокупляться с этими… с этими…
- Пришельцами, - подсказала Ын-Мерге.
- Ну, ладно, совокуплялась! – продолжал свою эмоциональную речь Анкан. – Это ещё понятно! Но почему дала себя увезти?! Не силой же они её увели? Зачем она им? Зачем?
- Она оставила амулет… - намекнула мать, защищая дочь.
- Это да… - внезапно обмяк ыз, сообразив, что амулеты просто так не теряют. – Зачем они её увели?
Ын-Мерге пожала плечами:
- Полюбили…
Анкан плюнул в женщину и выгнал её из дома. Затем приказал сыну позвать Пурэн-хаху. Тот пришёл, пребывая в ожидании кары и готовясь дать отпор своим убийцам.
- Зачем они могли забрать Кайсу? – Анкан переадресовал вопрос нивуху. – Ты их лучше знаешь.
- Я могу сказать, что видел, - проворчал Пурэн-хаха.
- Скажи!
- Я видел много следов девушки, значит, она была свободна и здорова. Я видел следы борьбы на песке и на траве в лагере. Все, - Пурэн-хаха резко замолк.
- Значит, - подытожил Анкан. – Они её силой увели. Значит, не испугались Иныпчыка. Значит, Иныпчык им устроил аччыч!
- Не хотелось бы… - вздохнул нивух.

Анкан решил убедиться в том, что пришельцев с Кайсой настигла кара и послал гонца к ваятам в Рамаглян. Беглецов там не было. Ваяты обязались выдать святотатцев соседям, если те у них объявятся.
Где ещё они могли спрятаться? О захвате чимухе селения на Майкони уже дошли слухи. Анкан решил, что если цель у пришельцев это раковины-каури, то пойдут они в Ялгатык, ближайшее селение анкалгынов, а не к Майкони, где раковин не было отродясь, а те, что жители Майкони накопили за годы обменом, определённо, достались чимухе. И тогда вытекало, что Кайсу они захватили для того, чтобы та помогла им собрать раковины, о повадках которых таёжные гости ничего не знали. Из Ялгатыка уже давно не привозили раковины-каури на обмен и взять их там можно было только в море, если можно было. Похоже, они планировали добыть раковины, потом зверя, оставить Кайсу на острове и вернуться в Нойынан, как ни в чем не бывало.
- Видимо так, - определился Анкан. – Трое мужчин завтра идут со мной в Ялгатык!

На подходе к лагуне Анкан насторожился: что-то было не так. Он приказал остановить лодку и встал во весь рост. Прикрывая глаза от закатного солнца, эден пристально всматривался вдаль, где на террасе виднелись строения сородичей. Дым поднимался только от двух очагов. А остальные где? Он перевёл взгляд вниз и ужаснулся: скрытая тенью горы чёрная туча воронья носилась над водой, оседлала скалы и камни под обрывом. Там было много пищи… Так много, что анкалгыны не сумели её съесть? Он перевёл взгляд дальше, где в глубине лагуны стояли лодки: их было слишком мало для такого большого селения – всего пять. А где остальные?
Анкан занервничал. Похоже, что чимухе добрались и до этих мест. Только он о них подумал, как из прибрежных кустов выскочили вооружённые люди, столкнули две лодки, оседлали их и направили к гостям.
- Уходим! – приказал Анкан.
Расстояние до чимухе было около двух полётов стрелы. В длинном бате анкалгынов было четверо гребцов, включая эдена. В лодках чимухе было также по четверо гребцов в каждой. Но анкалгыны были людьми моря, в отличие от земледельцев-чимухе. Они смогли уйти от погони и направились в Кынманкы к южным анкалгынам, где в это время встречали Мапаксу и влюблённых его друзей.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ.

Кынманкы было самым большим селением анкалгынов на побережье. Целая сеть лагун в прошлом обеспечивала большое население пропитанием. В окрестных лесах водилось много зверя. Летом анкалгыны добывали раковины, моллюсков, рыбу, морского зверя. Зимой охотились в лесах на изюбря, пятнистого оленя, косулю, кабаргу, кабана. Дважды в год заготавливали юколу – основной источник пищи. Анкалгыны из Кынманкы тоже пострадали от Толь-Ыза, уничтожившего их лагуны, но все же, часть лагун сохранилась.
Друзья плыли без остановок и сильно устали. Едва их разместили в балагане, как они уснули и проспали до самого вечера. На закате их пригласили в дом хозяина селения.

Эден-ыз анкалгынов Пырчы так красочно нарисовал перед гостями своё «жалкое» существование, что в пору было расплакаться. Тем не менее, пришельцы все видели своими глазами и упадка не заметили. В больших вместительных домах дымились очаги и из них шёл запах приготавливаемой пищи, дети и старики были упитанными, большая мать в самом деле была большой, толстой. На лицах сородичей не было тревоги, наоборот, все улыбались, шутили, смеялись.
Улыбались и смеялись анкалгыны пока к ним не пришли Мапакса, Сахарила и Кайса с плохими новостями.
- И вот, ко всем нашим бедам, теперь и чимухе ещё! – жалобно закончил свои словоизлияния Пырчы. – Чем мы прогневали духов?
- Духи тут не при чем, - сказал Сахарила. – У чимухе много пищи, вот они и множатся числом. А для их растений нужна хорошая земля, тёплое лето и вода. Там, где они раньше жили, лето стало холодным и сухим. Они не могли получать хороший урожай со своих полей и у них был голод. Чимухе послали разведчиков во все стороны и нашли хорошие земли. Сначала они осели в верховьях Майкони, но потом и там стало не хватать земель. Вот, они и пришли в эти края, чтобы не умирать с голода.
- А нам что делать? – прогнусил эден.
- Нужно уходить. Вы не сможете одолеть чимухе, - ответила Кайса. – Мы не можем вам советовать. Мы говорим то, что сами видели.
- Хорошо. Сейчас вам принесут пищу. Я приглашу вас на совет. Расскажите все, что видели, - распорядился Пырчы.

Он вышел из балагана, в котором поместили гостей. Из-за Кайсы их не могли разместить в мужском доме, а Сахарила не хотел отпускать от себя возлюбленную ни на минуту. Гости, наконец, набросились на угощение.
- Он подозрительно смотрел на тебя! – сказал Мапакса Кайсе, обгрызая кабанью ногу.
- Я заметила, - ответила девушка. – Странно, что он не поинтересовался, как я оказалась с вами в одной лодке.
- Здравствуйте! – донеслось приветствие, сказанное с нескрываемым торжеством и угрозой.
В проёме показалась голова Анкана:
- А мы вас по всему свету ищем, ищем. К Инып-Янран ходили, вот. Друг ваш о вас заскучал уже!
Молодые люди переглянулись. Кайса замерла от страха.
- У нас дела были поважнее! – строго ответил за всех Мапакса. – Сейчас, предупредив, анкалгынов, мы собираемся возвращаться к вам.
- А не надо уже никуда возвращаться! – прорычал эден. – Вы своё уже натворили! Пришло время отдавать долги. Аччыч!
Голова Анкана скрылась. Сахарила хотел выйти наружу, но анкалгыны поставили у входа стражу, которая загнала его обратно в балаган.
- Опять мы взаперти, - усмехнулся Мапакса. – Ну как же! Чтобы была Кайса, и не было забот – такое же невозможно!
- Оставь меня в покое! – разревелась девушка.

Сахарила с Мапаксой обсудили создавшееся положение. Нужно было добиваться суда здесь, в селении Кынманкы. Местные анкалгыны должны были быть благодарны пришельцам за предупреждение об угрозе. Если же их отправят в селение Кайсы, то там им действительно будет аччыч. Придерживаться испытанной версии, - Кайса – их добыча, выловленная в море, - они не могли. Решили говорить правду. Обсудив все детали, путники решили хорошо поужинать перед вечерним собранием.
Кайса, взволнованная прибытием своего эдена и опасавшаяся за свою жизнь, хотела, напоследок,  получить хотя бы маленькую порцию ласки от Сахарилы, но тот так измотался в пути, что начав ласкать её грудь, тут же снова заснул. Девушка сняла руку Сахарилы со своей груди, села у очага и стала тихо петь новый ниманку. Она уверовала в магическую силу своих фантазий.

На собрание их пригласили после заката. Собрание заседало на открытом воздухе на площадке у бурхана. Анкалгыны, имеющие право голоса, сидели на циновках, расположившись полукругом. Остальные члены общины, включая детей, наблюдали за ними издалека. Одеты анкалгыны были легко: платья из луба у женщин и штаны из того же луба у мужчин. Все были босы. Старики прикрывали свои спины меховыми накидками.
Друзей вывели на площадь и поставили перед бурханом. Они коснулись идола лбами и сказали приветственное слово тотему анкалгынов. Когда формальности были соблюдены, Пырчы обратился к ним:
- Кайса знает наш язык. Пусть мужчины говорят, а женщина переводит. Расскажите о чимухе, сначала.
Но у Кайсы было своё представление о том, что и как нужно рассказывать. Она завела свой ниманку, повествовавший о бедах мафа, о гибели сородичей Сахарилы, о назначении его сагдивалой, о штрафе, наложенном на него биранцами, о походе Сахарилы и его могучего друга к морю, о спасении нивуха, о жалости, проявленной пришельцами к ней, полумёртвой невесте Иныпчыка, о буре, о спасении её из морской пучины, о чимухе, о том, как сорин овладел ею, нарушив закон, о поединке Мапаксы и Ховыха, о захвате Ялгатыка чимухе, об их походе в Кынманкы.
Её рассказ прерывался восклицаниями и возгласами, как положено по обычаю. Красивый зага девушки, её актёрские интонации, мимика, пластика и жесты, которыми она сопровождала свой рассказ, произвели на слушателей неизгладимое впечатление. Люди, на заре становления языков, были более чувствительны к слову, чем наше поколение. Тогда слово обладало магической силой. Оно само было магией, волшебством. Люди считали, что научились говорить от духов. В слове была тайная сила духов, которая и позволяла людям выживать в непрерывной борьбе с ними.
Кроме того, древние люди были более эмоциональными. Вернее, они не умели тормозить свои эмоции, к чему нас приучают с раннего детства. Наш мозг работает напряжённо, в нем помимо мыслей возникают тысячи эмоций, только мы не чувствуем этого в силу тормозящих процессов. Тысячелетие за тысячелетием формировалась этика, мораль, определяющие что есть хорошо, а что не есть хорошо, как можно реагировать на внешние раздражители, а как нельзя. В те же доисторические годы, выражение своих эмоций не было под запретом. Смеяться, восхищаться, радоваться, плакать, гневаться, любить пылко и пылко ненавидеть - это все было нормой. Объяснить нашему предку, что громко смеяться в обществе или плакать от обиды - это неприлично, было невозможно. Объяснить нашим предкам, что проявлять свои чувства к любимым на людях неприлично - было невозможным. Объяснить нашим предкам, что гневаться - это неприлично... Тот, кто попытался бы это объяснить, сам испытал бы на себе силу первобытного гнева, первобытных эмоций.
Этика и мораль возникли не случайно. Они возникли из особой чувствительности хомо сапиенс. Быть бесчувственным, как нас призывают современные религии, для древних означало быть мёртвым. Но об этом ещё поговорим.

Больше всего анкалгынов потряс эпизод ниманку, повествующий о гибели их сородичей и соседей. Кайса так красочно описала чёрную тучу воронья, пожиравшего плоть убитых и ещё живых раненых, что каждый, из слушающих девушку, словно почувствовал, как острые когти и клювы, священной для всех анкалгынов и ваятов птицы, вонзаются в их плоть и терзают её.
Долго сидели анкалгыны в молчании. Рассказ произвёл впечатление и на родных Кайсы, стоявших вместе с Анканом в отдалении. А кэльэткулин Кеке, даже, всплакнул, хотя слыл человеком чёрствым.
- Это плохая новость, - выступил Пырчы. – Нам нужно её обдумать и обсудить. У нас ещё есть гость. Он обвиняет наших гостей. Пусть выскажется.

Анкан вышел перед собравшимися, встав спиной к Кайсе и её спутникам. Он посмотрел на заходящее солнце, придумывая вступительную фразу, и так сказал:
- Великий дух Солнце совершает свой путь по небу. Утром оно рождается, вечером умирает в пасти дракона. Иногда дракон похищает Солнце и днём, но никогда не может переварить его и выбросить из себя, как кал. Солнце сильнее дракона, потому что держится своего пути. Так же и звери держатся своих путей. Так же и люди должны держаться своих путей. Разве не так?
- Так! Так! – поддержали его анкалгыны.
- А раз так, то те, кто нарушает обычаи и законы, те, кто хочет проглотить их, как дракон Солнце, должны понимать, что не смогут их переварить и исторгнуть из себя, как никчёмный кал. Так? – снова обратился Анкан к слушателям.
- Так! Истинно так! – поддержали эдена дальние сородичи.
- Эти пришельцы, - Анкан развернулся к друзьям и указал на них пальцем. – Похитили невесту Иныпчыка! Они увели её силой!
- Ара-ра-ра! Чыррыч-ыч! – пронеслось по толпе, охваченной  негодованием.
Увести силой невесту у человека считалось преступлением, достойным смерти, а, уж, духа обидеть!
- Я прошу отдать их нам для суда! – закончил свою речь Анкан.
Едва он закончил, как вперёд выступил Кеке:
- Гость прав: законы нельзя нарушать. Но закон также гласит, что нельзя причинять вред гостям и тем, кто пришёл, чтобы оказать помощь. Кроме того, у Иныпчыка была возможность самому разобраться с обидчиками. Чего нам лезть в чаоху духа?
- Так! Истинно так! – заволновалась одна половина анкалгынов, в то время как другая погрузилась в раздумье.
- Говорите, - обратился к пришельцам Пырчы. – Оправдывайтесь.
- Я скажу, - Мапакса закрыл спиной Сахарилу, рвавшегося «толкнуть» свою речь. – А то ты сейчас наговоришь!
Он вышел перед хозяевами, положил руку на грудь и сказал:
- Кайса – наша добыча! Мы её выловили в море. Она была без сознания. Душа уже почти покинула её тело. Мы её спасли заклинаниями.
Кайса, уже достаточно хорошо овладевшая языком любимого, перевела.
- Лжец! – взвизгнул Анкан. – Скажи, пришелец, как она оказалась в море, если мы её оставили на острове?
- Я скажу, если вы до сих пор не поняли! – вылез из-за спины товарища Сахарила. – Мы пришли на остров за добычей. Мы взяли тюленей, но Анкан не предупредил нас, что на острове касаток нельзя охотиться. Он скрыл это от нас. Анкан – обманщик! Мы вышли с добычей в море и Иныпчык напал на нас и чуть не погубил. Но Толь-Ыз послал своих духов и они спасли нас. Тогда-то мы и нашли девушку в гроте. Она была мертва почти. Мы не знали, кто она и выходили её, как человек обязан делать. Кайса не хотела уходить с нами, но Мапакса показал ей, что на самом деле произошло с теми невестами Иныпчыка, которых анкалгыны привозили ранее – они все умерли в пещере на горе. Кайса не согласилась уйти с нами, но я не мог оставить её на погибель! Нет такого коли, чтобы люди себя умерщвляли добровольно! Я похитил её! Но тут Иныпчык снова на нас напал. Мы отдали ему Кайсу. Мапакса вытолкнул её в море. Толь-Ыз снова нас спас. Потом мы нашли Кайсу. Она опять была без души. Я совершил обряд и попросил Толь-Ыза отдать Кайсе её душу. Толь-Ыз внял моей просьбе. Так это было. И больше Иныпчык не нападал на нас. Если бы Иныпчык хотел взять Кайсу в жены, то он уничтожил бы лодки чимухе, которые взяли Кайсу в пленницы. Или не так?
- Так! Так! Кеке правильно говорил! – загалдели анкалгыны, возбуждённые страстной речью мафа.
- Кайса - наша добыча! Мы принесли за неё жертву оленями и тюленями Иныпчыку. Если Анкан хочет забрать нашу добычу, то я готов объявить суд истины, - намекнул Мапакса, презрительно глядя на Анкана.
Отправляясь на охоту или на рыбную ловлю, или на сбор растительной пищи, люди приносили жертву их духам-хозяевам. Такая жертва устанавливала священное право на добычу, которое оспорить никто не смел. Ни у кого, кроме чимухе, суда истины не было и на Анкана это выражение впечатление не произвело, но упоминание о принесённой жертве... Пришельцы действительно имели добычу, которую потеряли, если верить их морским несчастьям.
- "Если верить..." - задумался эден-ыз. - "А если не верить? Оспаривать право у Иныпчыка?!"
Анкана от такой перспективы передёрнуло всего. Он кивнул головой своим людям и они покинули собрание. Пырчы поблагодарил гостей за помощь и отпустил.

Они пришли в свой балаган, где их ждала пища, будучи полностью удовлетворёнными собою и собранием. Во время еды Мапакса уронил кусок мяса себе на голый живот и обжёгся:
- Ара-ра-ра! – завопил биранец. – Это саича! Чтоб при Кайсе и без приключений – такого не бывало ещё!
- Все будет хорошо, - попыталась успокоить Мапаксу девушка. – Уже все кончилось плохое.
- Я бы не был так в этом уверен, - проворчал биранец, бросая упавший кусок в огонь.
Что упало, то пропало.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ.

Собрание – самое значимое мероприятие в жизни древнего человека. Пырчы лично обошёл все дома и пригласил каждого на совет, выказывая тем самым уважение к сородичам. Власть должна уважать тех, кто её избрал. Любой человек стремится иметь общественное признание. Просто жить – это не для людей. Человек должен чувствовать собственную значимость, свою полезность и, как следствие этого, свою нужность коллективу.
Только на собрании реализуется эгалитарность человека. И реализуется она в строгих регламентах, установленных на заре человечества. Каждый имел право высказаться и говорить столько, сколько считал нужным. Во время выступления нельзя было перебивать говорящего, высказывать своё отношение к сказанному и лично к оратору. Считалось, что собрание – это некий магический ритуал, в котором мысли обретают свою плоть в слове. А мысли откуда? Они – это тени из мира духов. Духи бывают злыми и добрыми и мысли бывают такими же. Через мысли духи общаются с людьми. Не уважать высказанную мысль, значит, не уважать духов. А такое неуважение может привести к тому, что духи обидятся и перестанут посылать мысли.

Молодой мужчина, у которого только-только появился первенец, говорил так долго, что половина его сородичей стала клевать носом. Он призывал покинуть отчину и уходить на восток. Сам же вызывался идти на разведку. Почему на восток? Потому что там было море, которое ничьё. На юге, западе и севере не осталось свободных земель. Молодой отец убеждал:
- Солнце садится за землю, значит, и восходить оно должно из-за земли. Разве не так?
Родичи промолчали. Пырчы недовольно крякнул. Мужчина намёк понял и сел на своё место.
Говорящий должен был в начале своей речи объявить, что он говорит: слово или мысль. Слово – это то, в чем говорящий убеждён. Мысль – это мысль и есть. Слово вытекает из сердца. Мысль приходит из неоткуда.
- Мысль! – поднялся со своего места другой мужчина, постарше. – Надо огородить селение высоким забором, тогда чимухе не решатся нападать на нас.
- Слово! – вскочила женщина с большими грудями и широкими бёдрами. – Надо говорить с Клундом.
Раз кто-то сказал слово, значит, его нужно было обсудить и принять предложение или отвергнуть его. Слово многодетной матери пришлось по душе анкалгынам и они призвали кэльэткулина вступить в связь с духом-хозяином тигров и тотемом анкалгынов из Кынманкы. Кеке недовольно выпятил нижнюю губу. Им легко говорить, а общаться со строптивым духом придётся ему!
- Есть несогласные? – спросил Пырчы.
Несогласных не было.

Анкалгыны стали готовиться к обряду. Женщины принесли воды в горшках и обмыли тело кэльэткулина. Затем его завернули в тигровые шкуры, как в кокон, и привязали торчком к бурхану, чтобы душа Кеке не ушла в мир духов. Большая мать в это время приготовила настойку из дурманящих трав. Кеке выпил её. Люди сгрудились вокруг своего духовного представителя в мире духов и стали ждать откровения Клунда.
У мапа-хусэ разговаривать с тотемом Биату мог только йани, Хранитель в Священной роще. Это был магический обряд без прямого духовного контакта. То, что вытворил Сахарила в селении биранцев, обращаясь к Биату с мольбой, до него не вытворял никто. Такое и в голову не могло прийти мапа-хусэ, за что эден ему и выговорил. У других народов, стоявших на ранней стадии шаманизма, разговаривать с духами могла душа, которую нужно было облегчить, чтобы она могла взлететь. Душа уходила из тела по утрам, когда люди видели сны. Значит, всего-то нужно было, усыпить человека, но не совсем, а так, чтобы его сознание бодрствовало. Сознание – это сердце. Люди считали, что человек думает сердцем, а не головой. В голову древние наши предки кушали.
Общаться с тотемом мог любой человек, не запятнавший свою честь. Но была опасность, что душа, покинув тело для общения с духом, могла не найти дорогу обратно. Огдзо были начеку! Поэтому к такому ритуалу готовили особых людей, преимущественно кэльэткулинов, но не обязательно. И шкура, в которую завернули мага, и верёвки, которыми его крепко-накрепко привязали к бурхану, были заранее подвергнуты магическому ритуалу, дающему этим вещам силу, способную отпугнуть огдзо.
Большая мать внимательно наблюдала за Кеке, периодически приоткрывая его веки и изучая глаза. Анкалгыны хором пели песню-заклинание, которое должно было помочь душе кэльэткулина найти дорогу к Клунду.
- На восток лети, лети, душа, - пели женщины.
- На восток, где солнце рождается, - пели мужчины.
- На восток, на восток, хей-на-да-рын-да! – подхватывали все хором.
Кеке обмяк и повис на верёвках. Его голова упала на грудь. Душа кэльэткулина полетела к духу. Большая мать сделала знак и сородичи замолкли. Она уступила место Пырчы. Эден-ыз взял острый обломок обсидиана, который заготовили для составного ножа, и сделал надрез на щеке Кеке. Кровь стекла на подбородок и окропила шкуру тигра. Почувствовав боль, кэльэткулин поднял голову и произнёс:
- Ыр бебе лачик.
- Далеко твоя душа? – спросил Пырчы.
- Бу ма  арка ынде, - ответил кэльэткулин.
Это невнятное бормотание было знаком того, что сердце Кеке потеряло связь с душой. Долго спрашивал Пырчы йани: «Где твоя душа?» Наконец, Кеке ответил чётко и внятно:
- Клунд готов говорить со своим народом.
Среди анкалгынов наступила гробовая тишина. Все замерли в благоговейном страхе. Это было самое великое таинство для них. Их прародитель вступал в связь со своими потомками, отделёнными от него годами и расстоянием.
- Чимухе нам грозят. Что нам делать? – спросил Пырчы.
Кеке мотнул головой, ударившись о бурхан, и прорычал:
- Два и один будут моей силой.
Ответ был непонятен анкалгынам, но задавать один и тот же вопрос было нельзя, невежливо.
- Кто эти два и один, отец наш? – спросил Пырчы.
- Белый, чёрный и цветной, - прошипел змеёй Кеке.
- Это люди? – попробовал уточнить эден.
- Бева до римди…
Больше Кеке ничего не смог произнести внятно. Его бормотание скоро закончилось и он погрузился в глубокий сон. Кэльэткулина отвязали от бурхана и уложили на циновки, ожидая его пробуждения. Кеке мог пролить свет на туманный ответ Клунда своим детям.
Большая мать стала лить воду на голову Кеке. Вскоре тот проснулся, но ещё долго не мог подняться на ноги, а затем снова ушёл в небытие. Большая мать приказала одной из своих дочерей отдать силу кэльэткулину. Девушка   прижалась всем телом к Кеке. Это подействовало. Кеке стал двигать бёдрами, затем, проснулся, увидел людей и пришёл в себя. Он грубо сбросил девушку и встал на ноги.
- Говори, - попросил Пырчы.
Кеке добился тишины и сообщил:
- Был у Клунда.
- И что? – Пырчы недовольно нахмурился. – Что сказал Клунд?
- Не помню, - смутился Кеке. – Он лежал у подножья высокой скалы и тяжело дышал, как будто выбился из сил. Больше ничего не помню.
- Толкователи! – вызвал Пырчы.

В толкователи вызвались две молодые женщины.  Из них отобрали одну. Её согнули так, что голова оказалась зажатой между коленями. Руки её завели за спину и в таком положении зафиксировали верёвками. Анкалгыны считали, что толковать священные слова может только человек, испытывающий физическую боль. И чем сильнее боль, тем яснее толкование. А кто лучше переносит боль, чем женщина?
Впрочем, боль, как необходимое условие для контакта с духами, существовала в культуре множества других народов, а у некоторых была  непременной частью ритуалов. У майя и ацтеков, например.
Пырчы приложил горящую ветку к обнажившимся ягодицам толковательницы и задал вопрос:
- Что сказал Клунд?
- Два и один будут моей силой, - ответила женщина, даже, не дёрнувшись.
- Что есть два?
- Люди.
- Что есть один? – Пырчы отвёл голову, вдохнув неприятный запах горелой плоти.
- Люди, - прошептала женщина и упала в обморок.
Толковательницу развязали, смазали ей рану бальзамом и уложили на циновку. К ней бросился её муж, схватил на руки и понёс в дом, бережно, как святыню.
- Рагтык! Рагтык! - благоговейным шёпотом проводили толковательницу сородичи.
Почёт и особая забота этой женщине были гарантированы до скончания её дней.  Но собрание ещё не окончилось и покидать его никто не имел права.
- Слово! – прокричал плешивый старик.
Пырчы посмотрел на Кеке, то махнул рукой, мол, все в порядке, я пришёл в себя.
- Я знаю, что сказал Клунд, - продолжил плешивый. - Он сказал: «Белый мужчина и чёрный мужчина, - двое мужчин, - и цветная женщина, - одна женщина». Это наши пришельцы. У женщины волосы разноцветные!
- Хох! – завизжали в восторге анкалгыны.

Мапакса спал. Сахарила, убедившись, что друг ему не помеха, запустил руку под платье Кайсы и стал ласкать её бедра. Девушка тяжело задышала и прижалась к возлюбленному всем телом. Её щека скользила по щеке Сахарилы, а губы шептали ласковые слова. Но мужская сила покинула мафа.
- Ничего, не переживай, - успокаивала любимого Кайса. – У тебя все получится. Тебе нужно отдохнуть, ты у меня…
Она не договорила. В балаган ворвались анкалгыны, связали гостей и сбросили их в яму мужского дома.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ.

Люди неспособны убивать себе подобных. Так генетически устроено наше сознание. Но среди людей есть альтруисты и эгоисты. Сколько бы не было эгоистов, живущих за счёт альтруистов, но последние всегда побеждают. Это закон. Такой же закон, как и закон тяготения.

Помню рассказ своего деда-фронтовика. Было это под Москвой. На его глазах гибли его товарищи, а он не мог убить фашиста. Злился на себя, проклинал, но стрелял умышленно вверх. И это профессиональный охотник из приморской тайги! Только страх за собственную жизнь, на которой была ответственность за судьбы своих пятерых малых детей, оставленных в далёком краю, заставила его выстрелить. Он всю жизнь помнил эту роковую минуту, которая превратила его из человека в нелюдя, бесстрастного убийцу, циничного и равнодушного ко всему. Он всю жизнь ненавидел фашистов за то, во что они его превратили. Он понимал эту разницу между человеком и нелюдем. И всю оставшуюся жизнь стремился вернуться в своё истинное состояние. Он смог. А сколько тысяч не смогло? А сколько не сможет в наши дни?

Вопреки общепринятому мнению, древние наши предки не были кровожадными. Количество артефактов кратно выросло в последние годы и они убедительно доказывают, что родичи заботились о своих калеках и умалишённых, о тяжелобольных и немощных.
Есть доказанные случаи убийства одного из близнецов или стариков. Но последнее происходило в крайних случаях, когда людям грозила голодная смерть. И логика родичей была проста: все равно немощные умрут первыми, так зачем длить их страдания? В постоянных переходах мать не могла нести поклажу и близнецов. Они неизбежно должны были погибнуть. Люди оставляли одного из новорождённых, чтобы из двоих выжил хоть один. Добавлю одну деталь: дети не воспринимались, как плод любви, а были всего лишь душами обретшими плоть в чреве женщины. Освобождая душу от плоти, люди не убивали жизнь, а давали ей возможность прийти в этот мир в другое время, когда условия будут более благоприятными для жизни. Люди не верили в смерть.

Человеческое жертвоприношение, вызывающее у нас отвращение, не было убийством, с точки зрения древних наших предков. Это нужно чётко себе представлять! Убийство – это когда ты умышленно лишаешь жизни человека, без его на то согласия. Чаоха или война – это тот случай, когда участники битвы заранее соглашаются с тем, что могут лишиться жизни. Не хочешь чаохи? Иди и мирись!
Но выше я говорил об эгоистах. Как вы думаете, кто был в авангарде всех установившихся практик человеконенавистничества? Той же религии, основанной на жертвенности и в древние, и в нынешние времена? И чем жертвенная смерть ужаснее той же смерти, только медленной, садистской, которой подвергают себя живые «мёртвые» поклонники современных религий, отказываясь от лекарств, например, или от переливания крови?

Вера – это часть нашего сознания. Древние люди повсюду подвергались опасностям. И что им было делать? Сидеть в пещерах? Они ВЫНУЖДЕНЫ были верить, что с ними все будет хорошо. Они не знали этого наверняка, но верили. Отсюда следует, что без веры нет жизни. Так сложились верования, которые эволюционировали со временем. Вера – это главный источник наживы эгоистов. Они же и являются её главными защитниками, не давая развиваться в сторону природного альтруизма.

Но все это будет потом. В описываемый период, люди также верили в хорошее, их вера подкреплялась их верованиями, их верования строились на признании души и духов, среди которых большинство были добрыми, дружными с людьми. Люди не жили в постоянном страхе. Они были веселы, беззаботны, игривы. А когда приходила беда, люди понимали, что духи-тотемы, просто, не знают об их беде и нужно им сообщить об этом.
Сородичи Кайсы придумали свой способ: отправить послом к Хозяину моря духа-хозяина касаток. Анкалгыны, посадившие наших героев в яму, установив связь с Клундом, узнали, что все их беды от того, что дух ослабел и ему нужна сила. А сила она в чем? Она в крови. Если вашему отцу потребуется кровь, разве вы ему откажете?
Неправильно называть наших предков жестокими и дремучими. В наш космический век не меньше жестокости и дремучести, но в отличие от древности, эта жестокость и дремучесть облачена в идеологическую форму, страшную и мерзкую до тошноты своей агрессивностью и человеконенавистничеством.

Этими словами я предваряю дальнейшее повествование.

Утром связанных гостей подняли наверх и привели к бурхану. Там их ждали Пырчы и Кеке.
- Мы решили оказать вам большую честь. Вы отдадите свою силу Клунду и ваши души сольются с его душой! – торжественно объявил Кеке и уставился на гостей, наблюдая за их реакцией.
Кэльэткулин надеялся увидеть в их глазах восторг, но увидел ярость.
- Это по какому такому коли дети мафы должны отдавать свою силу амбе, врагу мафы? – закричал Мапакса, сотрясаясь от охватившего его негодования.
- Все так думают? – нахмурился Пырчы.
- Все! – единогласно провозгласили гости.
- Как хотите, - равнодушно ответил кэльэткулин.
Их силой уложили на циновки, покрытые шкурами, и распяли, привязав конечности к колышкам ремнями из кожи. В течение нескольких дней, счёт которым никто не вёл, пленников кормили и поили, убирали их экскременты, обмывали тёплой водой, расчёсывали волосы и на голове и везде, где они росли. Им пели песни, рассказывали ниманку и тэлунгу. Девушки посвящали им свои танцы, в том числе и эротические. Юноши соревновались в борьбе.
Однажды Мапакса не выдержал:
- Вы нас хотите таким образом уморить?
- Нет, - усмехнулся Кеке. – Вы должны накопить в себе силу, которую передадите Клунду. Мы все делаем для того, чтобы сил у вас было много.
Тяжелее всех пришлось Кайсе.  У неё от всех переживаний досрочно началась женское недомогание и её распяли в отдельном балагане, лишив общения с друзьями. Девушка пела, пока не охрипла. А когда охрипла, стала тихо рыдать над своей несчастной судьбой, которая в последние дни столько раз пыталась её умертвить. Если бы не любовь к Сахариле, невесть откуда возникшая, она бы сама себя умертвила, не в силах жить в ожидании неминуемой смерти. Ожидание беды – хуже самой беды.
Сахарила быстро набрал вес и, даже, оброс жирком. Мапакса просто разжирел. Только Кайса оставалась такой же стройной, как тростиночка, только живот и бедра её стали более женственными, да грудь набухла, как у роженицы.

И вот из леса пришли охотники. Они нашли лёжку тигра. Пырчы стал немедленно готовить экспедицию в лес. Лёжка была в двух днях пути от деревни. К ней ушли Пырчы, Кеке, двенадцать молодых мужчин, которые должны были попеременно нести носилки с гостями, шесть зрелых мужчин для охраны отряда и четыре молодые женщины для удовлетворения всяких потребностей мужчин, в том числе и сексуальных. По обычаю многих древних этносов, женщины в походе замещали мужчинам их жён. Это не считалось изменой. Это было, как поесть или попить.
Всю дорогу Сахарила и Мапакса разглядывали проплывающие мимо них окрестности. Тут было много новых растений, невиданных ими ранее. Больше всего их поражал своими размерами тис, родич секвойи. Некоторые деревья достигали своими кронами облаков, а в их стволах можно было вырубить жилище на десять-двенадцать человек. Анкалгыны называли их хозяевами деревьев, а возле одного, самого мощного, принесли жертву самому хозяину тисов Тарману. Сахарила и Мапакса расхохотались, услышав это имя, которое носил жрец чимухе.
- Скоро этот Тарман будет тут у вас хозяином всего! – пригрозил Сахарила, смеясь.

По пути их также усиленно кормили и ухаживали за ними. Кайса снова обрела голос и пела всю дорогу, несмотря, на угрозы. Наконец, Кеке не выдержал и заткнул ей рот кляпом. Анкалгыны боялись спугнуть клунда, потому что считалось, что пение обладает магической силой, отпугивающей зверей.
Через два дня, к полудню, отряд пришёл к лёжке. Жертвы привязали к дереву кожаными ремнями, обрызгали их кровью убитой по дороге косули и оставили на растерзание клунду, оповестившему о себе далёким рыком.
Пырчы отвёл отряд на безопасное расстояние и загнал одного из парней на самую вершину тиса наблюдать за жертвоприношением.
- А если он не захочет их есть? – нервничал Пырчы. – Может такое быть?
- Не может, - уверил его Кеке. – Ты бы бросил пищу, даже, если бы был сыт?
- Ещё чего! – возмутился эден. – Я бы ел, пока бы пища обратно не полезла из глотки!
- А клунд чем глупее тебя? – улыбнулся Кеке.
Пырчы запретил разжигать огонь, чтобы не спугнуть тигра. Сильное и ужасное животное было животным и страшилось открытого огня. Почувствовав дым, тигр мог уйти.  Анкалгыны пообедали юколой, с сожалением глядя на тушу косули. Взрослые мужчины ещё помнили, как их старики ели сырое мясо, но у них оно вызывало несварение желудка. Люди разбаловались…
Поев, некоторые мужчины стали удовлетворять с женщинами свои естественные потребности. Пырчы наблюдал за этим без энтузиазма. Он ощущал где-то глубоко внутри тревогу. Эта история с гостями его смущала. Гости – это святое. Одно дело, когда они добровольно приносят себя в жертву, другое – когда их принуждают. Как бы их строптивая кровь не лишила Клунда его последних сил… А если так будет, то что потом?
Он вспомнил о предложении молодого мужа о разведке на восход солнца.  Если двигаться на восток вдоль побережья, то можно было достигнуть крайней точки, за которой берег уходил на юг, а на восток простирались бескрайние воды моря. А что там?
- Кеке, расскажи ниманку о человеке-рыбе, - попросил эден.
НИМАНКУ О ЧЕЛОВЕКЕ-РЫБЕ.

Так это было. Пошёл один муж в море на лодке и жену с собой взял молодую. Понравилась жена Толь-Ызу и восхотел он её. Но человек не захотел уступить свою женщину духу и дух разгневался. Послал он такие высокие волны, что были выше гор. Понесло человека на восток. Плыл он и плыл. Рыбу добывал, тем и кормился. Воду дождевую собирал, то и пил. Много ли времени прошло, мало ли, но, вот, умерла его жена. Появился Толь-Ыз и стал надсмехаться над человеком: «Много тебе пользы от твоей жены?» Но муж не хотел расставаться с любимой женщиной. Так и плыл себе. Однажды, прибило его к земле. Богатая была земля: зверя бесчисленно, рыбы бесчисленно, фруктов бесчисленно и других плодов. «Вот бы тут жить», - подумал человек. Но как жить без женщины?

И вот, обратился человек к Толь-Ызу и предлагал ему свою мёртвую жену в обмен на живую. Только у Толь-Ыза не было человеческих женщин. Только люди моря были. Согласился человек взять в жены женщину из людей моря. Отдал свою жену, а когда увидел новую, то обнаружил, что нижняя часть у неё, как у рыбы. Как с такой совокупляться? Обратился он к Толь-Ызу снова и попросил сделать жене  человеческую нижнюю часть с ногами. Согласился Толь-Ыз,  но с условием, что другие люди моря об этом не узнают.

И вот, как только солнце умерло в пасти дракона, так у женщины рыбий хвост превратился в ноги. Обрадовался человек и набросился на жену. И не мог от неё оторваться. А когда солнце взошло, был человек в своей женщине и его нижняя часть тоже превратилась в рыбий хвост. Опечалился он. Прогнал жену, а сам поплыл к своим сородичам, чтобы рассказать им о чудесной земле.

Приплыл он в свою лагуну и попал в сети. Вытащили его сородичи, а не узнают. Много времени прошло уже. Рассказал он им о той земле, но они убоялись говорящего зверя и убили его. А когда душа покинула тело человека, то его хвост снова превратился в ноги. Тогда его и узнали. И скорбели о нем. И вняли его словам, и ушли на восток в чудесные земли. С тех пор их никто не видел, а у Красного мыса до сих пор видны останки той деревни. В полнолуние же появляется человек моря и поёт песни.

- Зверя бесчисленно, рыбы бесчисленно, фруктов и плодов бесчисленно… - прошептал Пырчы. – И чего мы тут живём? Чего нам хорошего ждать от чимухе?
- Подожди, - остановил его стенания Кеке. – Клунд нас не оставит.
Вдалеке, в стороне лёжки,  раздался рык тигра.
- О! – обрадовались анкалгыны.
- Это ещё что такое?! – возмутился Пырчы, увидев своих собак, поджавших хвосты. – Вы откуда здесь?!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ.

Тигр приближался к своей лёжке, обозначая себя рыком. Пленники сидели лицом к нему. Раздался рык, совсем рядом, затем, после долгой паузы, из кустов выскочил огромный тигр и издал такой рёв, как будто хотел сокрушить им гору.
- Аччыч! – прошептал Мапакса.
Амба редко объявлялся в земле мапа-хусэ. Мапакса и Сахарила не видели ни зверя, ни, даже, его следов. Они ничего не знали о его повадках. Но знала Кайса.
- Он сытый, - сказала девушка. – Он не понимает, что мы связаны. Это хорошо.
Тигр рычал и разбрасывал землю перед собой. Его хвост молотил по полосатым бокам. С огромных клыков стекала ручьём слюна. Люди смотрели на него, не мигая, став подобно статуям.
Клунд прервал своё рычание и стал принюхиваться. Он чуял запах крови и запах людей – запахи пищи. Но его смущало, что они неподвижны: не трясутся от страха, не пытаются принять бой, не убегают. Если они его не боятся, значит, они сильнее его?
Он зарычал ещё более угрожающе. Никакого эффекта. Люди по-прежнему сидели у дерева и смотрели на него.
- Мурр, - расстроился клунд.
У него была такая поза и такое выражение на морде, как будто он был крайне удивлён. Тигр лёг, положив голову на лапы, и стал наблюдать за людьми.
- Пока все хорошо, - прошептала Кайса. – Он ничего не понимает. Главное, перестаньте его бояться.
- Легко сказать! – вздохнул Мапакса.
- Я попробую, - пообещал Сахарила.

Жуткий рёв клунда достиг ушей анкалгынов.
- Аччыч! – радостно воскликнул Кеке.
С тиса спустился парень и сообщил, что тигр пришёл к своей лёжке. Что он сделал с жертвами, парень не видел, но анкалгыны не сомневались, что клунд их убил.
Сородичи предлагали оставить на лёжке мёртвую жертву, но Кеке с ними категорически не согласился. Во-первых, если они убьют, то это будет грехом – гостей убивать нельзя. Если же убьёт тигр, то это будет принятая жертва. Клунд же мог и не принять жертву. Во-вторых, духу нужна свежая кровь.
- Идём, - Кеке сделал жест и анкалгыны стали осторожно приближаться к лёжке, выстроившись цепью.
Через некоторое время тигр умолк. Пырчы решил, что зверь сделал своё дело и теперь пожирает людей. Приближаться к хищнику, насыщающему свою утробу, было опасно. Эден подал знак и анкалгыны залегли.
Пырчы забыл о своих собаках. А они лежать не хотели. Ощутив себя членами многочисленной человеческой стаи, псы осмелели и, почуяв запах врага, залились остервенелым лаем.
- Убейте их! – взмолился Кеке.
Две стрелы, пущенные воинами, угомонили собачек навеки. Но было уже поздно. Клунд, услышав лай собак, пришёл в бешенство, он бросился на лай.

- Уфф! – вздохнул Мапакса. – Давайте дёргаться! Нужно попытаться ослабить ремни.
Они принялись извиваться всем телом, превозмогая боль. Оставим их за этим занятием, как писали романисты девятнадцатого века.
Тигр огромными прыжками приблизился к отряду и напал на первого попавшегося ему анкалгына. Один удар лапы содрал кожу с его затылка и проломил череп. Его напарник, лежавший в паре шагов от сородича, взвыл и бросился бежать. Тигр настиг его в два прыжка и, повалив на землю, растерзал.
Анкалгыны завизжали, как свиньи чимухе, и бросились спасаться бегством. Им надо было рассыпаться по лесу, но они все скопились на тропе, по которой пришли. Последним в этой цепочке оказался Кеке, ставший третьей жертвой. Та же участь постигла Пырчы. Клунд преследовал анкалгынов и убивал их одного за другим, пока не устал. Спаслись только женщины, которым места на тропе не нашлось и они вынуждены были прорываться к деревне через густой подлесок, и трое мужчин. Клунд собрал свою жертву. Он издал торжествующий рык и поплёлся к лёжке.

Начался дождь. Порывы ветра бросали тяжёлые капли в людей и кожаные ремни стали напитываться влагой. Разбухнув, они растянулись и ослабили свою хватку. Жертвам удалось освободиться от пут, но их  ноги и руки так затекли, что пошевелить ими было невозможно.
Когда клунд вернулся на свою лёжку, то застал людей в том же положении, в котором оставил их. Он недовольно рыкнул, подошёл поближе, обнюхал их издалека и отошёл. Тигр лёг мордой к людям. Он устал и стал дремать.
Мапакса смог пошевелить руками. Он попробовал развязать ноги от пут. Тигр открыл глаза, увидел, что биранец зашевелился и вскочил. Его тело приняло напряжённую позу.
- Не двигайся, - шепнула Кайса. – Жди ночи.
Клунд успокоился и снова улёгся. Сахарила тихо заскулил.
- Ты чего? – шёпотом спросила Кайса.
- Нужда одолела, - ответил шёпотом мафа.
- Под себя, - приказал Мапакса.
Тигр учуял новый запах. Он подошёл поближе и стал принюхиваться. Распознав запах мочи, которой звери метят свою территорию, клунд ошалел от такой наглости и отскочил, приготовившись к бою: эти незнакомцы пометили территорию на его лёжке! Неслыханная наглость!
Зверь зарычал, вызывая на бой нахала, но тот не реагировал на его вызов. Тигр сделал бросок в сторону Сахарилы, заставляя того либо защищаться, либо убегать. Человек не отреагировал и на это действие. Клунд отскочил в сторону, снова сделал бросок, снова отскочил. Человек продолжал сидеть.
- Муррр, - обиделся тигр и повернулся к человеку задом, выказывая полное презрение.
Но и такое оскорбление не оказало никакого воздействия на наглеца. Тогда тигр принялся носиться перед деревом, выкорчёвывая своими мощными лапами траву и кустарник, ломая юную поросль деревьев. Он навёл ужас на людей, но те так и не сдвинулись с места.
Устав, клунд лёг прямо перед людьми, в шаге от них, подставив свою спину ветру и дождю. Он тяжело дышал, высунув язык.
- Что делать? – прошептал Мапакса.
Кайса, повинуясь внутреннему голосу, запела. Тигр вскочил на лапы. Этот звук, издаваемый самкой, был ему неизвестен. Кайса пела:
- Добрый, сильный и смелый клунд!
Помнишь, сколько даров я тебе приносила?
Красивый клунд, ты восхищаешь меня своей статью.
Глаза твои прекрасны, как луна в полнолуние.
Шкура твоя краше одежд женщин-чимухе.
Статью своей превосходишь всех в этом мире.
Добрый клунд, отпусти нас.

Каждую фразу Кайса начинала низко, а заканчивала на высокой ноте, подражая пению птицы, неизвестной Мапаксе и Сахариле. Пение так поразило тигра, что тот решил убраться подальше от этих странных людей. Он стал навивать круги возле дерева, с каждым разом увеличивая их радиус, пока не скрылся из виду.

Убедившись, что тигр ушёл. Друзья поднялись на ноги. Дождь прекратился, но ночь накрыла тайгу плотным покрывалом. Они двинулись в ту сторону, откуда пришли. Вскоре, небо очистилось и выглянула луна, осветив им путь к селению. Мапакса был полон решимости разобраться с анкалгынами по-своему. Кайса и Сахарила также были наполнены яростью. Жажда мщения овладела сознанием молодых людей, сделав их безумными.
Ярость придавала им силы и они прошли весь путь менее чем за сутки, двигаясь не по следам анкалгынов а строго на восток, через дебри. К вечеру следующего дня троица ворвалась в селение анкалгынов.

Селение было погружено в скорбь. Оставшиеся в живых сообщили сородичам о трагедии и все мужчины ушли за телами погибших. В деревне остались только женщины с детьми и старики.
- Чаоха! – завопили пришельцы, выскочив из леса на окраину села с дубинками, заготовленными в пути.
Из крайнего дома высунулась голова девушки. Увидев тех, кто должен был быть на небесах, она завопила так, что своим воплем могла разбудить даже мёртвых:
- Черти! Черти!
Люди повыскакивали из домов и, видя пришельцев живыми, бросались кто куда, усиливая вой и визг.
Вскоре деревня опустела. Друзья и Кайса пришли на площадь к бурхану. Мапакса вырвал столб с корнем и разломал его на части.
- Аччыч! – прорычал он, закончив глумиться над святыней.
Они пришли в мужской дом, сели у очага и его тепло утолило их ярость. Они обрели себя и стали строить планы на будущее. Возвращаться в селение Кайсы было нельзя. Но нужно было исполнить договор.
- А вот это как раз и не нужно, - обиженно сказала Кайса. – Они вас обманули, не сказав, что на Острове касаток охотиться нельзя. Их обман отменяет договор. Вы квиты.
- Но нивуха мы должны забрать! – не согласился Сахарила. – Кто его нам отдаст без исполнения договора?
- Твой нивух уже, небось, дома! – фыркнул Мапакса.
- Ага! Он туда по небу, как птица перелетел, - съязвил мафа. – На пути к дому у него урджа!  Через земли чимухе Пурэн-хаха не дурак, чтобы возвращаться!
- Ладно, вы тут решайте, а я пойду за добычей, - сказал биранец и вышел из дома.

Сахарила и Кайса продолжили свой спор и спорили, пока Мапакса не вернулся.
- Нет тут раковин! Я все обыскал, - сообщил он друзьям.
- Ну как же! – воскликнула Кайса. – Нам же раковины нужны!
- Нужны, - подтвердил Сахарила.
- Ну, так, нужно идти к ваятам в Рамаглян! – торжествующим голосом объявила девушка.
- А нивух? – насупился Сахарила.
- Что ты пристал со своим нивухом? - взбесился Мапакса. – Что у тебя за привычка такая: то Кайса, то нивух! О себе ты когда думать будешь?! Синкурэ Аня уже на носу! Я хочу Кэси!
- Найдём раковины, а потом подумаем, как забрать Пурэн-хаху, - предложила Кайса.
- Не нравится мне это, но ничего другого я предложить не могу. Идём к ваятам, - решил Сахарила.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ.

Рамаглян открылся взору путников через семь дней пути. Это было большое селение, насчитывающее около двадцати летних домов, расположенное на вершине плоской горы, склоны которой стекали в лагуну. Все селения древних основывались на однотипных ландшафтах.
По пути они зашли на Остров касаток и забрали с собой все украшения с погибших несостоявшихся жён Иныпчыка. В их голове был такой религиозный кавардак, что они перестали бояться умерших, осознав, что живые опаснее. Мапакса решил, что эти украшения могут заменить раковины-каури.
Путешествие к ваятам потеряло свой первоначальный смысл. Мапакса хотел вернуться домой к своей Кэси.  Он потерял счёт дням и боялся пропустить Синкурэ Аня. Но сагдивала уже умел мыслить стратегически. Он понимал, что анкалгыны обречены. Понимал, что нивухи и урджа будут ослаблены междоусобицей. Понимал, что собрать мапа-хусэ против чимухе сможет только сильный лидер, пользующийся уважением не только среди своих, но и среди чужих.
Пусть земли сынов медведя  непригодны сегодня для выращивания растений, но кто его знает, что будет завтра? Он хотел заручиться поддержкой могущественных ваятов, а для этого нужно было познакомиться с ними, тем более в то время, когда можно было оказать ваятам услугу, рассказав о чимухе.

Их заметили издалека и у берега встретили толпой любопытных.
- Здравствуйте! – приветствовала их Кайса на понятном ваятам языке анкалгынов.
Ваяты ответили на приветствие и помогли вытащить бат на песчаный берег.  Толпой их сопроводили к дому эдена Гырра, который вышел им навстречу с прижатой к сердцу рукой. Гости также приложили руки к сердцам и поздоровались.
- Мой дом – ваш дом! – пригласил эден гостей и уступил дорогу.
Вход в дом был таким же низким, как и у мапа-хусэ. Было лето, и занавес из шкур над входом отсутствовал. Гости нырнули внутрь и оказались в просторной полуземлянке, по краям которой были устроены каханы, покрытые циновками и шкурами. Все имущество семьи располагалось на каханах. Сахарила осознал, что у всех родов был схожий принцип строительства домов, как будто один учитель обучил всех их предков.
У столба дымилось три очага, за каждым из которых колдовали женщины. Напротив входа, за очагами была та же мало. На стене там красовалась шкура огромного медведя-нанги и на вбитых в стену деревянных крюках висело оружие, искусно раскрашенное и украшенное резьбой. Наконечники копий были тщательно отшлифованы, как и у чимухе. В шлифованных  же топорах имелись просверлённые с двух сторон конусообразные отверстия, для насаживания топора на топорище. Мапа-хусэ такие орудия не делали.
Гости расселись на кахане мало. Кайса сразу постеснялась занять мужское место, но эден вежливо подтолкнул её в спину:
- Ты – гостья.
Жена эдена подала им чаши с водой. Путники выпили до дна, выказывая уважение к хозяевам.
- Как долог был ваш путь? – спросил Гырр.
- Очень долог, амапанго, - ответил Сахарила на смеси языков. – Мы пришли с плохой вестью.
- Вот как? – огорчился Гырр. – Говорите.
- Мы видели, как чимухе завоевали два селения анкалгынов на западе. Мы видели своими глазами, какие они жестокие, - сказал Сахарила на языке своей возлюбленной. – Им нужны земли для их растений. Они выращивают собак и свиней. Им нет числа. У них иные коли и все иное. Они сильнее детей мафы.
- Чимухе давно пришли на южные берега Большого Озера, - задумчиво произнёс эден. – Ещё мой дед рассказывал мне о них. Что заставило их воевать? Они вели себя мирно.
- Много их и им не хватает земли, а там, где они жили, царствуют засуха и холод. Чимухе ищут земли, где влажно и тепло, - ответил Сахарила.
- Понятно, - кивнул эден. – Нужно собирать совет рода. В чем их сила?
- У них много воинов, которые живут войной и большой охотой, - ответил сагдивала. – И у этих воинов есть свой эден, которого они называют сорином. Два эдена у чимухе.

Гырру не нужно было растолковывать, что это значит. Иметь двух лидеров могли себе позволить только те, кто способен был обуздывать огдзо. Выходило, что магические возможности чимухе превосходили возможности кэльэткулинов. Если бы у ваятов объявилось два лидера, то род бы распался, как это бывало не раз. И тогда кто-то должен был уйти в другие земли. Вопрос о том кто, решался зачастую в кровопролитной ссоре.
- Они сильны в магии, - вздохнул ваят. – Это очень плохо.
- У них другие коли, - сказал Мапакса. – Они поклоняются богам и духам умерших сородичей.
- Это как? – удивился эден. – Каким богам? Каким сородичам?
- Боги – это те же духи, только сильнее, - объяснял биранец. – А души их предков не воплощаются снова, а остаются духами, чтобы помогать своим детям. А души у них рождаются всегда новые. Чимухе души  умерших кормят, как живых и общаются с ними, как с живыми и хоронят умерших у себя в доме под очагом, а черепа кладут в горшки и считают их своими дюленами. Чем больше дюленов, тем больший почёт у семьи среди других сородичей.
Эден встряхнул седой головой, не в силах переварить эти новости. Он не мог себе представить, что кто-то посягнул на святая святых – круговорот душ.
- Вы подтвердили слова наших гостей. Плохо дело… Вас отведут в гостевой дом. Там уже поселились другие гости из Нойынана, - сказал эден, введя парней и Кайсу в глубокое изумление.

Анкан, Ын-Мерге и Пурэн-хаха прибыли в Рамаглян сразу после рассвета. Они остановились неподалёку от селения, застигнутые сумерками. Идти по воде ночью, когда море кишит людьми моря, они не решились. Отправиться в путь их заставил страх. Анкан, вернувшись от анкалгынов, сообщил родичам о захвате чимухе двух селений анкалгынов и о жестокой расправе, учинённой ими. По правилам того времени, война велась до первого убитого.  Сторона, понёсшая такую тяжёлую потерю, признавала своё поражения и уступала в споре, из-за которого чаоха и началась. Это был тот же суд истины, только межродовой. Отдельные семьи никогда не враждовали между собой или с соседями из других родов.
Зверство чимухе и их правила войны повергли анкалгынов в глубокое уныние. Всем было понятно, что, однажды, враг придёт и к ним. У анкалгынов Нойынана оставался один выход – мигрировать. Но мигрировать можно было только в таёжные земли ваятов, оставленные ими давным-давно. Ни о какой другой территории, пригодной для жизни, они не слышали.

Ваяты, освоив рыболовство, переселились из речных долин в устья рек. Здесь они добывали раковины, моллюсков, били рыбу. Здесь они заготавливали юколу. Со временем ваяты освоили охоту на морского зверя и с леса брали только растительную пищу. Иногда они отправляли охотничьи экспедиции в горы, но с каждым годом нужда в них отпадала все больше, по мере усовершенствования способов рыбной ловли и морской охоты. Уже давно жители побережья стали охотиться на китов, получая столько мяса, что им можно было прокормить деревню в течение всего года.
Собрание решило направить к ваятам послов и просить их разрешить нойынанцам временно поселиться в их таёжных угодьях. Анкалгынам пришлось бы заново овладевать утраченными охотничьими навыками, но в тайне они надеялись, что ваяты пустят их в устья незаселённых рек, коих было много. Миссия была сложной и доверить её можно было только умным сородичам. Выбрали эдена и мать Кайсы. Этого было недостаточно. Если бы мнения разделились, то решить, кто прав большинством голосов было бы невозможно. Нужен был некто, равноудалённый и от семьи Анкана и от семьи Ын-Мерге. Выбор пал на Пурэн-хаху.
Пурэн-хаха ещё не выздоровел окончательно, но сидеть без дела для него было ещё тяжелее, чем терпеть боль. Анкан, вернувшись от родичей, приказал отпустить нивуха. Тот поселился в мужском доме и отправился с охотниками в первую же охотничью экспедицию на Острова. Экспедиция оказалась неудачной. Нивух проанализировал действия охотников, сделал правильные выводы и предложил новую тактику охоты. Под его руководством анкалгыны сразу же добыли дюжину тюленей.
Технология изготовления изделий из камня у анкалгынов была такой же, как и у родственных нивухов, но за годы жизни на побережье, многие охотничьи навыки добычи лесного зверя ими были утрачены. Пурэн-хаха помог дальним родичам сделать силки и ловушки на мелкого зверя, самострелы для охоты на среднего зверя и объем добываемой пищи в окрестностях села резко увеличился, за счёт включения в охотничий процесс подростков и женщин, устанавливающих охотничьи приспособления на звериных тропах.
Авторитет нивуха был настолько высок, что женщины сложили для него особое охотничье ниманку, который пели, когда Пурэн-хаха охотился. Нужно сказать, что путь от заложника до героя занял всего неделю.

Доброта – она от ума, а ум – от трудолюбия.  Крона злобы зиждется на стволе глупости, а корни глупости - в лени. Нивух был трудолюбивым от природы. Его пытливый ум не знал устали, всё замечая, анализируя и запоминая. Неудачная вылазка к урджа стала ему уроком, а вражда между ними уже казалась  Пурэн-хахе бессмысленной. За эти дни он многое переосмыслил и предложение идти с послами к ваятам им было принято не только потому, что по реке Рамаглян он мог вернуться в своё селение, но и потому, что сочувствовал анкалгынам. Его доброта вернула его на тот путь, которым История предназначала ему идти от рождения. Совершив ложный поворот, Пурэн-хаха вернулся к развилке и пошёл в правильном направлении.

- Мама! – вскрикнула Кайса, увидев Ын-Мерге, и бросилась к ней на шею.
Женщины обнялись и расплакались. Мапакса и Сахарила вошли в дом и приготовились драться.
- Друзья! – кинулся к ним нивух. – А я думал, что уже не встретимся.
Пурэн-хаха обнял по очереди Мапаксу и Сахарилу, косившихся на Анкана. Анкан тоже встал и поздоровался. Затем, как старший, указал пришельцам их место в доме.
Дом был выстроен по той же технологии, что и остальные дома деревни, но был меньше размером. Анкан занял мало, мужчины устроились на левом кахане, а мать с дочерью - на правом. Эден уже забыл о провале своей прежней миссии и не жаждал крови. Он осознал, что несчастья, обрушившиеся на них – это беда всех людей и их договор с Иныпчыком прекратился сам собою, а не по злой воле пришельцев.
Кроме того, пришельцы оказались у ваятов вовремя. Они были свидетелями войны и ужасов, творимых чимухе, и могли своими рассказами способствовать миссии анкалгынов. Анкан был опытным человеком. Он заметил ещё в Кынманкы, что Кайса и Сахарила любят друг дружку. Анкалгыны обменивались брачными партнёрами между собой без определённой системы, но формально, Кайса, как инициатор брачных отношений, должна была спросить разрешение у совета общины на брак с Сахарилой. Анкан взял на себя ответственность и решил:
- Род не будет возражать, если ты, Кайса, станешь женой мафа. Я принесу жертву.
- Спасибо, эден, - улыбнулась Кайса и засмущалась.
- Вакади, амапанго, - поблагодарил Анкана Сахарила и тоже смутился.
Мапакса и Пурэн-хаха заулыбались, а Ын-Мерге прижала дочку к груди и пообещала:
- Я тебя не оставлю!

После этого умного хода, Кайса и пришельцы вошли в состав миссии и с радостью согласились помочь анкалгынам. Сахарила же был особо доволен тем, что его новый план позволил обрести новых сородичей. Если создавался прецедент, то он становился коли. Сахарила был уверен, что Луку сможет договориться с духами и самим Биату. Кайса, став женой мафа, тем самым устанавливала новые правила брачного обмена и теперь все мафа могли брать в жены девушек из рода Анкана, а мужчины этого рода - жениться на девушках из рода мафа. Это было очень важным достижением как для мафа, так и для анкалгынов. Сахарила мог отдать своих адо в жены анкалгынам, а Таргон взять в жены девушку из Нойынана.
Кроме того, Сахарила, как сагдивала, готов был уступить анкалгынам земли мафа–нанги в верхнем течении Эйке Они, когда там станет возможным жить. И это было также важно. Несмотря на принадлежность к разным родовым группам, мафа и анкалгыны становились родственниками по крови и права обоих родов распространялись на все земли анкалгынов и "медведей". Но это своё решение Сахарила решил сообщить Анкану позже, после Синкурэ Аня, на котором Кайса должна была стать его женой.

И ещё одно добавление к вышесказанному.  Я не случайно оговорил, что инициатива в браке исходила от девушек. Так и было на самом деле. Никто не мог заставить девушку выйти замуж, если она того не желала.
Женщину брали из другой общины и её дети имели родичей в общине матери. В самой же общине мужа, родственниками считались братья и сестры по матери и её сёстрам, и тётки по матери. То есть, мужчины в общине могли иметь родичей только среди женщин и братьев. Их дядья жили в другой общине. Отсюда простой вывод: дети являлись «собственностью» матери и мужчины в общине не имели права распоряжаться их судьбой. Отсюда и то исторически сложившееся уважение к матери, которое существует до наших дней. Мать любят. Отца уважают или терпят. Отцу нужно хорошо «постараться», чтобы заслужить любовь собственных детей. Это тоже сложилось исторически и генетически.
Родовые схватки вызывает гормон окситоцин, тот же, что и вызывает любовь. Мощная окситоциновая атака воздействует на мозг матери и ребёнка, вызывая у роженицы непреодолимую любовь к её беспомощному ребёнку и заставляя жертвовать собой ради него, а у ребёнка – непреодолимую любовь к матери, заставляя его бессознательно доверяться ей, копировать её поведение. Любовь отца к ребёнку формируется из двух источников: того же окситоцина, вырабатываемого во время полового акта с матерью ребёнка, и из подсознания – заставляющего отца заботиться о новорождённом и его матери, с одной стороны, и от врождённого моногамного сознания, с другой. Мужчина моногамен. Он любит свою женщину со «всем от неё исходящим». Полигамия – это издержки цивилизации, равно как и адюльтер. Любовь мужчины – это, прежде всего, забота о своих близких. Нет заботы – нет любви. Дети это тоже понимают…

Жизнь женщины была тяжёлой, в силу её природы. Мужчины не тратили столько энергии на выполнение своих хозяйственных и общественных функций, сколько тратили женщины. Только мать определяла тот момент, когда её дочь становилась физиологически и психологически способной вынашивать детей и вести хозяйство мужа. Дочки оказывали существенную помощь женщине в ведении хозяйства и «избавляться» от них она не спешила. Сложившееся представление о якобы ранних браках – это не более чем представление. Например, в Новгородской земле, ещё в девятнадцатом веке, замуж выдавали в возрасте от двадцати двух до двадцати восьми лет, когда девушка была, что называется, «в теле». Рожать одного за другим и при этом тащить на себе все домашнее хозяйство – это испытание не из лёгких! Ну, а княжеским жёнам работать не нужно было. Таких и в восемь лет выдавали замуж. Но это анахренизм и не более того!

Если мать понимала, что дочери уже пора заводить свою семью, она устраивала праздник пукэнвык. Как правило, это происходило после окончания «голодного» сезона, с появлением первых растений. После обряда дефлорации, девушка начинала вести активную половую жизнь с парнями из рода будущего мужа. Разумеется, девушка предпочитала всем парням своего любимого, если такой был, но отказывать в любовных ласках другим парням считалось неприличным и, даже, вредным. Чем был вызван такой обычай, причём у большинства народов земли, до сих пор не ясно. Ясно, что древние не улавливали связи между половым актом и рождением ребёнка, но, в то же время, жёстко и даже жестоко наказывалась супружеская измена. В Чехии, например, нашли могилу, в которой в соответствующей позе были погребены прелюбодеи, зарытые заживо. Возраст этой могилы – около двадцати тысяч лет. В этом вопросе – полный туман! Получается, что до брака можно все, а после брака – только супружеская верность. А на каком основании, спросит читатель?
Основание просматривается: любовь и связанные с ней страдания и ссоры. Что может быть радостнее любви и что может быть горестнее её утраты?! Жену предлагали гостям, она могла ублажать в походах других мужчин, но на её чувства покушаться никто не смел. Наши предки были людьми эмоциональными и чувственными. Свою любовь они холили и лелеяли, не позволяя никому прикоснуться к этому таинству, этой магии. А секс был естественным отправлением потребностей, как пища. Если хочется, то почему нельзя? Оно же почему-то хочется?! Причём всем…

На Синкурэ Аня девушка выбирала себе партнёра и, после этого, на её половые отношения с другими мужчинами накладывалось табу. С момента введения невесты в дом, начиналась её тяжёлая жизнь. Сексуальное насилие не допускалось по религиозным соображениям и секс становился способом влияния на поведение мужа, а не удовольствием, как в медовый месяц. «Секс в обмен на продовольствие» – этот принцип заложен в подсознании женщины на уровне инстинктов с древнейших времён, когда люди ещё были гоминидами, а не гуманоидами.
Кроме того, при той жизни, заниматься сексом можно было только в тёплый период года. Зимой, когда все сородичи ютились у очагов жилищ, секс был под запретом. В процессе эволюции так сложилось, что публично совокупляться люди не могли, стеснялись, а где зимой найти условия для любовных утех? Современные люди тут же построили бы отдельный дом для свиданий, - чего проще, - но археология пока не может ничего определённого сказать по этому поводу.
Позже, когда семьи расселились по отдельным домам (что произошло задолго до описываемых событий), возможности для предания любовным утехам в любое время года появились, но табу остались. Во многих религиях такие табу существуют и до сей поры. Эти запреты приписывают богу, но если по честному, то установили их древние наши предки.

Сексуальностью женщины управляет сама природа и её брачный партнёр был вынужден следовать законам природы, усмиряя свои желания. И как бы он это все терпел без любви? Наши предки не только умели любить, но и любили любовь.
И ещё. Брака, как такового, не было. Были брачные отношения. Жена и муж, и дети от жены – это и называлось семьёй. Жена могла уйти к другому мужчине этого же рода, муж мог вступить в брачные отношения с другой женщиной, но дом или место в общем доме оставались во владении женщины, взятой в общину для выполнения ею высокой миссии продолжения рода, а не для удовлетворения похотливых желаний сородича. Хотя эти желания и возводились в культ. Запрет на развод появился относительно недавно, при монотеистических религиях.
Такова была «селяви»…

ГЛАВА СОРОКОВАЯ.

Гырр собрал совет общины засветло – слишком важными были новости. Ваяты развели огонь в очаге у бурхана на площади, принесли жертвы и расселись вокруг очага на циновках, образовав два ряда. В первом сидели люди имеющие право голоса, в другом - все остальные. Пригласили и гостей.
Гырр и два кэльэткулина, Ширин и Дого, восседали на медвежьих шкурах у  бурхана. Сюда же пригласили и Анкана с Сахарилой, как эдена и сагдивалу. Мафа впервые в своей жизни был удостоен такой чести и сильно волновался. Кайса, видя состояние возлюбленного, посылала ему издалека свою обворожительную улыбку.
Когда все совершили свои жертвоприношения, что было новым для Сахарилы, Гырр встал и обратился к сородичам:
- Да помогут нам духи! Плохие новости заставили меня созвать собрание, земляки. К нам прибыл сагдивала от мафа  по имени Сахарила. Прошу выслушать его.
- Пусть говорит! – громко крикнул сиплым голосом лысый старик Рыч, сидевший справа от эдена.
- Да, да! – поддержал его такой же старый, но сохранивший всю растительность на теле Гана.
Сахарила подавил в себе волнение и рассказал свою историю на языке анкалгынов, которым уже владел почти свободно, от начала до конца. На это ушло много времени, но ваяты слушали его внимательно, выражая своё сострадание, ужас, восхищение и возмущение одним и тем же словом «Хох!», произносимым с разной силой и интонацией.
- У меня есть мысли, как противостоять чимухе, если уважаемые люди захотят меня выслушать, - закончил свой рассказ сагдивала.
- Пусть говорит! – просипел Рыч.
- Да-да, - подхватил Гана.
Другие ваяты тоже высказали желание выслушать мысли гостя. Сахарила посмотрел на Гырра, тот махнул рукой, разрешая говорить.
- Я видел, как зверь, спасаясь от огня, ринулся в реку. Очень много зверя погибло в воде, а те, что сумели переплыть, опустошили земли на спасительном берегу и тоже вымерли от голода. Чимухе – это Огненная дева для всех нас. Если мы побежим все в одну сторону, то погибнем или в пути, или от голода. Где найти такие земли, чтобы могли прокормить множество народу? – вопросил Сахарила и сделал паузу, ожидая ответа от собрания.
Это был новый приём. К собранию с вопросами ещё никто не обращался. Люди растерялись, но у Рыча язык за зубами не держался отродясь.
- Нет таких земель, это я вам горю, Рыч! – объявил он.
- Да-да! – поддержал его Гана.
- Вы сказали, - кивнул головой Сахарила.
Он посмотрел на Кайсу, увидел её глаза полные любви, уважения и восхищения, улыбнулся любимой и продолжил:
- Значит, все мы должны объединиться против чимухе. Нужно заключить договор и известить о нем чимухе, чтобы знали, что за анкалгына будут мстить все роды Биату-найон, и за нивуха будут мстить, и за мапа-хусэ, и за ваята!
- Правильно говорит! – подскочил Рыч. – Очень правильно! Даже, очень!
- Да-да, - согласился и Гана.
- Это надо хорошо обдумать, - выкрикнула Лэчи, большая мать селения.

Сахарила сел. Собрание загудело, как пчелиный рой, обсуждая предложение гостя и новости. Гырр о чем-то пошептался с кэльэткулинами и поднялся:
- Уважаемые, у нас ещё один гость хочет обратиться к вам с просьбой.
- Пусть говорит, - вяло сказал Рыч.
- Да-да, - зевнул Гана.
Анкан поднялся, положил правую руку на грудь, что-то прошептал про себя и обратился к ваятам:
- Уважаемые! Мы остались единственными на пути чимухе к вам. Беды нас терзают последние годы. У наших женщин обвисли животы. Наши младенцы умирают, ещё кормясь материнской грудью. Мы не можем противостоять чимухе. Сородичи послали меня просить у вас разрешения охотиться в ваших лесных угодьях в долине. Кто знает, может, Толь-Ыз перестанет пить море и наши лагуны воскреснут, а может, и морские берега вскоре превратятся в долины и море совсем перестанет давать нам пищу. Сагдивала сказал хорошо: нужно объединяться. Я добавлю: нужно помогать соседям. Тогда наша сила будет большей. Такова наша просьба.
- Нет такого закона! – истерично просипел Рыч.
- Да-да! – возмутился Гана.
- Это надо хорошо обдумать! – выкрикнула Лэчи.
- Пусть мудрые решают! – послышался мужской голос со стороны.

Гырр снова посоветовался с кэльэткулинами и объявил совет старейшин. Толпа стала рассасываться. Возле очага осталось шесть старейшин, эден с кэльэткулинами и Сахарила с Анканом.
Девушки принесли в широких чашах блюда с пищей и поставили их возле стариков, другие принесли медовуху в кувшинах с широкими горлышками и чаши, вырезанные из липы. Парни принесли дров для очага и много мехов на подстилку и для согревания старых костей членов совета. Начиналось совещание старейшин.
Дальнейшее обсуждение проходило как дружеская пирушка. Начало разговору положил Ширин:
- Приятно видеть, что такой молодой человек сагдивала обладает такой мудростью и смирением!
Сахарила от смущения покраснел. Рыч, сидевший рядом с ним, стукнул его по спине:
- А паталан-то у тебя того!
- Заткнись! – одёрнула его Лэчи. – Сейчас только и время, что красавиц разглядывать!
- Да-да, - поддержал жену Гана.
- На это всегда есть время у мужчины, - рассмеялся Гырр, заразив всех своим смехом, даже, большую мать.
- Я тоже такой была, - сказала Лэчи, утирая слезы, когда смех утих. – От меня парни глаз не могли оторвать. Так и ели меня своими жадными глазами!
- Да-да, - вздохнул Гана.
Сахарила осознал, что красота его возлюбленной придаёт ему больший вес в глазах мужчин. Он учёл это.
- Предложение сагдивалы разумно, но трудно исполнимо, - продолжил кэльэткулин. – Нужно обойти все общины, выступить на всех советах и убедить людей заключить такой договор. Такого наши предания не помнят.
- Нет ничего невозможного, - сказал Гырр. – Нужно пригласить нивуха и биранца – пусть послушают, может, что и подскажут.

Мапакса и Пурэн-хаха присоединились к совету через некоторое время. Гырр попросил их высказаться по поводу предложения Сахарилы.
- Биранцы поддержат, - убеждённо сказал Мапакса.
- Нивухи соседствуют с чимухе. Они уже ранее содеяли с моими сородичами на южном берегу Большого озера то, что давеча содеяли с анкалгынами. Мы замирились с ними. Нельзя было воевать и с урджа, и с чимухе. Мне думается, мой народ не примет этого предложения. Мы далеко. Помощь не успеет прийти вовремя. А если нас убьют, то какая нам разница, что будет после нас? – рассудил Пурэн-хаха.
- Правильно! – поддержал нивуха Рыч.
- Да-да, - согласился с братом Гана.
- Неправильно! – рыкнула большая мать. – Они будут знать, что возмездие их настигнет! Они не решатся враждовать со всем миром, если мир объединится против них.
- Пурэн-хаха прав, - высказался Анкан. – Договор должен защитить соседей чимухе.
- Нужно сделать так, - оживился Гырр. – Мы выставим стражу на границе наших земель с чимухе и будем следить за ними. Как только они пойдут на кого с войной, то сигнальные костры быстро сообщат об опасности. Пограничные селения должны уметь быстро вывести своих жителей в безопасные места. Правильно?
- Нужно построить крупные убежища, - предложил Рыч.
- А в убежищах создать хранилище для припасов, - добавил Гана.
- Пещеры нужно использовать, - подсказал Дого.
- Ну, вот! – радостно воскликнул Гырр, обратившись к Ширину. – Оказывается, есть выход!
- Выходов может быть много, - покачал головой кэльэткулин. – Нужно решить, кто пойдёт по общинам с нашим предложением.
- Сагдивала пойдёт, - предложил Дого. – Он молод, видел все своими глазами, он мудр и он не обременён заботами.
- Я пойду с ним! – вскочил на ноги Мапакса.
- И я! – вскочил Пурэн-хаха.
- От нас пойдёт Ын-Мерге, - сказал Анкан. – Ребята молодые, а она – мудрая женщина и знает, где что сказать.
- Хорошо, - улыбнулся Гырр. – Очень хорошо. Трое сильных парней, паталан и женщина – это два бата. Нужен ещё один сильный мужчина…
Он посмотрел на Дого.
- Согласен, - встал кэльэткулин и склонил голову, в знак покорности воле эдена.
- Я думаю, что нужно разрешить анкалгынам охотиться в нашей долине, - просипел Рыч. – Только мёд мы там будем собирать сами, а то и выпить будет нечего!
- У меня есть лучше предложение, - усмехнулся Гырр. – Пусть селятся на берегу моря в устье Оленьей реки, где наше древнее селение было. Рыба туда на нерест заходит. Лагуны образуются, по всему видно. А морского зверя будут бить в походах.
- Я о такой милости и просить не смел, - поднялся Анкан и приложил руку к груди. – Это было бы очень хорошо!
- Пусть будет очень хорошо! – улыбнулась Лэчи.
- Пусть, - просипел Рыч.
- Да-да, - поддержал Гана.

Кэльэткулины и другие старейшины, все это время хранившие молчание, будучи заняты едой и медовухой, высказались в пользу этого предложения. Анкан прослезился и обнял Сахарилу:
- Мой дом – твой дом! Моя пища – твоя пища! Твоя боль – моя боль!

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ.

Объевшихся и упившихся старейшин разнесли по домам их дети. У бурхана остались Гырр и Сахарила. Эден предложил обсудить дальнейшие планы посольства.
- Я хотел бы успеть вернуться домой до Синкурэ Аня, чтобы взять в жены Кайсу, и Мапакса тоже этого хочет, - высказал пожелание Сахарила.
- Разумно. О себе тоже нужно думать, - Гырр тяжело вздохнул. – На твоих плечах тяжёлая ноша, но так получилось, что лучше тебя никто не справится с этой задачей. Я не случайно посылаю с тобой кэльэткулина. Люди, владеющие магией и могущие говорить с духами наших тотемов, быстрее поймут опасность, грозящую всем, и будут помогать тебе. Дого многое испытал в своей жизни, как и ты. Он только с виду ленив, а внутри него бушует пожар. Он полон сил, как материнская грудь молоком. Подружись с ним.
- Хорошо, амапанго, - пообещал Сахарила. – Я видел его глаза.
- Я успел многое обдумать за этот вечер. Я предлагаю так поступить… Пошли-ка в дом!

Эден рассказал сагдивале о своём плане. Это был другой план, но Сахарила его полностью одобрил. Они беседовали до самого рассвета и мафа, за эту короткую ночь, познал и принял больше, чем за всю прожитую жизнь. Его уважение к Гырру стало безграничным.
Эден же, проводив Сахарилу, сказал жене:
- У мафа родился великий муж!

Кайса ждала его у входа в гостевой дом. Они обнялись, прижавшись щекой к щеке. Кайса страстно шепнула на ухо Сахариле:
- Ты у меня такой мудрый!
Мафа схватил девушку и понёс на руках к морю, подальше от людей. Тут она ему отдалась, наконец. Сахарила никак не мог насытиться ласками, но на рассвете пришли мужчины, собравшиеся в море на рыбалку, и Кайса смущённо шепнула ему:
- Мы не одни.
Мафа оторвался от возлюбленной и опрокинулся навзничь. Солнце уже успело расправить свою огненную корону над горизонтом и приятное тепло стало наполнять его тело. Кайса положила голову Сахариле на грудь:
- Сладко тебе было со мной?
- Сладко, любимая…
- Не оставляй меня никогда, - попросила девушка. – Где ты будешь, там и я буду.
- У меня будут тяжёлые дни, - сказал Сахарила. – Луку объявил меня сагдивалой, а Гырр назначил Большим послом. Нужно предупредить все роды Биату-найон о чимухе и приготовиться к войне. Много лет потребуется для этого. Много далингко придётся преодолеть. Много испытаний выдержать. Зачем тебе страдать вместе со мной?
- Зачем? – Кайса подняла голову и заглянула в карие глаза мафа. – Слушай, раз спросил.

НИМАНКУ КАЙСЫ.

Зачем омё вселилось во чрево матери? Зачем омё обрело плоть? Зачем плоть стала девочкой? Зачем девочка стала девушкой? Зачем мать объявила пукэнвык? Зачем девушка совокуплялась со многим парнями, обучаясь премудростям любви? Зачем она нашла своего возлюбленного? Зачем стала его женой?

Зачем омё вселилось во чрево матери? Зачем омё обрело плоть? Зачем плоть стала мальчиком? Зачем мальчик стал юношей? Зачем терпел он лишения, боль и страдания при обряде посвящения? Зачем познал многих девушек перед Синкурэ Аня, укрепляя свою мужскую силу? Зачем встретил свою возлюбленную? Зачем взял её в жены?

Затем омё вселилось во чрево матери и обрело плоть, и стало девочкой, а затем девушкой, которой мать объявила пукэнвык, когда её грудь наполнилась соком, а животик стал мягким, и бедра её округлились и стали подобны изгибам горшка, и нашла она своего возлюбленного, и стала его женой, затем, что нет ничего в этом мире для женщины сладостнее любви.

Затем омё вселилось во чрево матери и обрело плоть, и стало мальчиком, а затем юношей, которого учили отец и дед, и йани, и привели его к дюлену, когда его лобок покрылся волосами, и произнёс он сакральную молитву, и прошёл через все испытания, и став мужчиной, нашёл он свою возлюбленную, и взял её в жены, затем, что нет ничего в этом мире для мужчины сладостнее любви.

Люби меня, избранник моего сердца, как моё сердце любит тебя и познавай со мной блаженство, и буду я сладострастной, и будешь ты ласковым, как весеннее солнце, и буду петь тебе много песен, и слагать ниманку о моей любви к тебе, чтобы горел костёр твоей любви ко мне до самого последнего моего вздоха.

Сахарила не услышал этот ниманку. Он уснул на самой первой фразе. Кайса оставила его на берегу, разделась и вошла в холодное море.
- Холодно будет! – предупредили её рыбаки, отходящие от берега.
- Ничего! – рассмеялась Кайса. – Я сейчас такая жаркая, что сама могу согреть море.

Прошла неделя. И вот, Сахарила, Мапакса, Кайса, Пурэн-хаха, Ын-Мерге и Дого стояли на вершине Священной Горы и смотрели, как солнце умирает в пасти дракона. Перед ними, как на ладони, лежала великая страна – Биату-найон.
Свежий ветер трепал их распущенные волосы, приготовленные для обряда. У ног их лежала живая косуля, предназначенная в жертву духу гор и тайги Паль-Ызу, обитающему на Священной Горе. Ширин правильно рассчитал время и на востоке уже стала проявляться полная луна, - время жертвоприношений.
- Пора, - сказал Дого.
Путники очистили от растительного мусора жертвенник, давно заброшенный, и омыли его водой из ключа, выбивавшегося из-под камня в сотне шагов от вершины. Дого сложил башенкой ветки лиственницы, заранее заготовленные для жертвенного очага, и зажёг их углями из горшка, который несла с собой Ын-Мерге. Вспыхнуло пламя, которое ветер чуть не унёс в низину. Кэльэткулин прикрыл своим телом огонёк и попросил:
- Оставьте все дела и закройте жертвенник от ветра.
Люди встали спиной к ветру, защищая костёр, и он вскоре набрал силу. Дого положил в него ещё охапку лиственничных дров и взялся за бубен. Ын-Мерге стала подбрасывать в огонь веточки можжевельника и рододендрона. Вершину накрыло ароматом этих душистых растений.
Кэльэткулин, стуча в бубен, обошёл несколько раз вокруг косули, произнося заклинание на тайном языке ваятов, знали который только посвящённые, затем сделал знак Кайсе. Девушка отрезала от своих волос прядь и бросила их в огонь. Запахло палёной шерстью. Косуля нервно забилась, пытаясь в который раз освободиться от пут.
Дого отложил в сторону бубен, взял в руки дубинку и с размаху ударил ею по голове животного, оглушив его, но не убив. Сахарила вскрыл грудную клетку косули и достал ещё сокращающееся сердце. Он возложил его на огонь и кэльэткулин стал внимательно наблюдать, за сердцем, пытаясь понять волю Паль-Ыза.
Приятный запах жареного мяса наполнил ноздри путников. Мапакса облизнулся. Сердце косули сделало пять сокращений и остановилось.
- Хох! – воскликнул Дого. – Паль-Ыз будет говорить с нами.

А в это время в Священной Роще мапа-хусэ Луку, облачённый в одежды Большого йани, совершал свой магический обряд, в котором ему помогал Алисо. Сердце жертвенной выдры, сделав пять ударов остановилось. Луку вынул его из огня и положил на жертвенный камень. Он разрезал сердце пополам и стал изучать его внутренние стенки. Алисо напряжённо наблюдал за наставником.
- Ну что, аломди? – не выдержал он.
- Все хорошо, - улыбнулся Луку. – Они возвращаются.
Алисо побежал к балагану, в котором его ожидали Таргон с адо и жена с первенцем.
- Ну что? – вскочили на ноги Килдэн и Колдон.
- Они возвращаются! – торжественно объявил Алисо. – Луку доволен.
- Возвращаются, - поник головой Таргон.
- Ну, держись! – сказала Килдэн, обращаясь к Таргону. – Была бы я мужчиной, я бы тебя так побила, что ты бы у меня…
Она осеклась, увидев йани, подходящего к их балагану. Луку вошёл внутрь, посмотрел на всех по очереди и молча сел на циновку. Присутствующие обратили своё внимание на йани, сверля его взглядами.
- Я видел саича, - произнёс, наконец, Луку. – Сахарила будет великим эденом. И я не уверен, что мне от этого будет польза… Впрочем, я могу и ошибаться…
- Они успеют до Синкурэ Аня? – забеспокоилась Килдэн. – Мапакса может потерять свою Кэси. Кэси его так ждёт!
- Он её и потеряет, - улыбнулся Луку. – Дождёмся Сахарилу и послушаем, что скажет мой любимый племянник. Впрочем, Биату тоже его возлюбил… Как самого себя!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.



ЧАСТЬ ВТОРАЯ.


ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ.

Доисторический человек формировался в человека современного типа в коллективе, общине. Размер общины напрямую зависел от пищи, которую можно было добыть в угодьях. Размер мозга человека таков, потому что человек был охотником. Мясная пища давала много энергии мозгу. Мы по-прежнему физиологически охотники и собиратели.
До изобретения копья люди были падальщиками. Они жили вместе с хищниками и отбирали у них их добычу, пугая огнём и забрасывая камнями. Таким образом много пищи не добудешь и община скукожилась до одной семьи.
Затем люди стали использовать палицы, с помощью которых можно было убивать мелких животных при загонной охоте. Разумеется, такая охота могла вестись только на открытых пространствах саван. В охоте принимали участие несколько семей. Община снова расширилась.
Наконец, изобрели копья, которые позволили добывать крупного зверя, обитавшего севернее и восточнее нашей прародины. Началось переселение народов. Люди шли за стадами, истребляя их, находили другие стада. Так, от стада к стаду, хомо сапиенс освоили пространства Евразии и шагнули за её пределы.
Переселенцы шли большими группами, насчитывающими до ста пятидесяти человек. Такая группа нуждалась в лидере и регулирующих нормах. Возникла культура.
После окончания последнего ледникового периода, резко изменился климат и ландшафт. Крупные животные стали вымирать и община, перейдя на охоту на средних животных, численно уменьшилась. В описываемый период она состояла из не более чем двадцати пяти человек.

Ваяты и анкалгыны пришли на побережье из тайги, теснимые мапа-хусэ. Войны не было. Мапа-хусэ, занимая территорию на севере и западе Биату-найон, вынуждали ваятов селиться на востоке и юге, то есть на побережье. Морской промысел был освоен ваятами и анкалгынами не сразу. Они пережили голодные времена и от тех времён сохранили страх перед голодом.
Ыз ваятов из Рамагляна Гырр хорошо понимал, что такое переселение общины. Это сейчас не представляет больших проблем переселить двадцать человек, хоть с одного края земли на другой край. Но в те времена все было сложно! Наши предки за каждый квадратный километр расширения ойкумены платили кровавую дань природе.
Люди уже имели лодки, волокуши или нарты, что позволяло перемещать личное имущество на большие расстояния. Если эден умирал и его сыновья расходились, то уходили младшие сыновья. Наследственного права не существовало. Существовало право первого. Старший брат появлялся на этой земле первым, поэтому и угодья эдена оставались за ним. Он был и старше, а значит опытнее. Старший брат становился эденом в силу естественных причин.
Прежде чем уйти, охотник должен был найти "свободное" стадо лосей или изюбрей, с которого будет кормиться. В Биату-найон огромное количество долин, образованных речушками и ручьями, и в те времена чуть ли не в каждой такой долине было своё стадо.
Определив место нового поселения, человек ждал начала сезона рогов. Это в середине августа. С началом охоты на лося мужчина уводил свою семью в новое жилище. Мужчина охотился, жена с детьми рыли землянку, если не находили пригодной пещеры. Первую зиму, а то и несколько зим,  им приходилось проводить в землянке. Копать яму в горах - дело не простое. Ещё сложнее срубить деревья и изготовить бревна для стен жилища, столбы, стропила и балки.
Переселенцы могли рассчитывать только на свои силы. У их братьев были семьи, которые нуждались в защите. Эден не мог оставить свою семью, ради помощи брату и его семье. Поэтому уходили из общины самые сильные, выносливые и... самые авантюрные!
Ваяты и анкалгыны жили большими общинами. Когда община разрасталась и всем элементарно не хватало места в деревне, то они отправляли отряд, который должен был обустроить новую деревню для переселенцев. Такую деревню строили несколько лет и только после этого отправляли в неё людей. Причём, отселяли семьями, чтобы были представлены все возраста. "Опыт - сын ошибок трудных", как писал А.С.Пушкин. Книг не было. Книгами, учебниками, пособиями и руководствами были старики.

Гырр, как управляющий, хорошо себе представлял, во что выльется массовое бегство целых родов, насчитывающих по триста и более человек, от чимухе. Межгорье было уничтожено огнём. Путь нивухов и урджа лежал бы в верховья Эйке Они и оттуда к ним, ваятам. Могли ваяты прокормить такую орду? Не могли. Могли организовать их переселение в благоприятные места? Не могли. Могли они отказать родичам в пище? Тоже не могли. И выходило, что чимухе обрекали на смерть и тех, на кого бы напали, и тех, кто принял бы беглецов.
Именно этого Гырр и хотел избежать. Сам он был уже не молод. Сагдивала же был именно таким лидером, который мог спасти роды таёжных охотников, если не от самих чимухе, то от невзгод, связанных с переселением.


ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Луку, Дого и Сахарила со своей тёщей Ын-Мерге держали совет, рассевшись вокруг очага у тотемного столба. Кайса с адо спали в отдельном балагане. Мапакса с нивухом ушли в тот же день, как путешественники прибыли в Священную рощу. Биранец спешил на Синкурэ Аня, Пурэн-хаха стремился к родне.
Здесь, на высоте, цветочные почки черёмухи ещё только начали набухать. Мапакса надеялся, что успеет вовремя к своей Кэси.
На пути от Священной горы ваятов и анкалгынов к Священной Роще мапа-хусэ Сахарила многое переосмыслил. Каждый его шаг в этом путешествии был наполнен смыслом.
Началось все с того, что огдзо возмутили сердце Таргона и тот уничтожил оморочки мафа. Если бы брат Сахарилы этого не сделал, то сагдивала бы уже жил в летнике мафа с адо. Потом инау Луку, случайно уничтоженный Сахарилой. Случайно? Потом нивухи и урджа. Могли нивухи уйти от своих кровников, убив молодых охотников-урджа? Могли. И тогда бы кара пала на Сахарилу и Мапаксу. Нивухи не ушли.
Потом анкалгыны и поход на Остров касаток. Могли они утонуть, когда касатки на них напали и потопили баты? Могли. Не утонули. Потом Кайса. Могли они утонуть, после похищения паталан? Могли. Не утонули. Потом Остров ярмарки. Могли они не найти лодки для возвращения на землю? Могли. Нашли.
Потом эта рыба без хвоста и головы. Могли они насторожиться, встретив такой саича? Могли. Не насторожились. А ведь, их предупредили об опасности! Они же пошли прямо в пасть к чимухе. Могли они потерять Кайсу? Могли. Не потеряли. Могли погибнуть от рук чимухе, спасая Кайсу? Могли. Не погибли. Могли погибнуть от лап клунда? Могли. Не погибли.
Сахарила не сомневался в том, что сам Биату вёл его по этому пути, но зачем? Что должен был он понять, что изменить в себе, чем наполнить своё сердце? Вот об этом сагдивала и решил посоветоваться со старшими.
Он высказал им все свои мысли и сомнения. Его выслушали и задумались.
- Мне все ясно, - сказал Луку после продолжительного молчания. - А что ясно тебе? Что сердце твоё говорит?
- Не знаю... - Сахарила смутился. - У меня чола из мыслей в сердце...
- Ну, в чем-то ты уверен, - подсказал Дого. - В чем?
- В том, что чимухе - это враги и чаохи с ними нам не избежать. В этом уверен, - ответил сагдивала. - Более того, у меня уже чаоха с ними, потому что Кайса из рода анкалгынов.
- Не обязательно чаоха, - Луку улыбнулся. - Это как раз и не обязательно.
Дого и Ын-Мерге обратили свой взор на йани и на их лицах отразилось удивление.
- Чимухе нужна свободная земля, луга им нужны для их растений. В наших землях же сплошные горы и долины. Не пойдут они сюда, - объяснил Луку.
- А нивухи и люди Хозяина озера? А люди Адина? - спросил Сахарила.
- Ты сагдивала нивухов? Ты сагдивала всех мапа-хусэ? - усмехнулся Луку. - Что тебе с них?
Сахарила несогласно покачал головой. Дого подбросил в огонь ветку и тяжело вздохнул:
- Луку прав. Мафа сейчас так мало, а их земли так опустошены, что думать о большом неправильно. Думать нужно о малом. Но Луку не прав в одном: малое это не может быть без большого.
- Объясни, Дого-ама, - попросил Луку нахмурившись.
- Попробую... - Дого потёр кончик носа, собираясь с мыслями. - Сахарила отдал свои земли адинаям и правильно отдал. Когда ещё угодья мапа-хусэ наполнятся жизнью? Не раньше, чем Сахарила постареет. А к тому времени чимухе изгонят нивухов и людей Хозяина озера, а куда те пойдут? Пойдут в пустующие угодья мафа и нанги по Эйке Они. И как Сахарила их туда не пустит? Воевать с ними будет?
- Не буду, - подтвердил Сахарила. - С родом Пурэн-хахи и Мапаксы я воевать не буду!
- Да и не с кем тебе будет воевать, - кивнула Ын-Мерге. - Кайса не отдаст тебе ваших сыновей на погибель. И адо не отдадут!
- Не отдадут! - поддержал её Дого. - А посему нужно что-то менять...
Луку недовольно покачал головой, но промолчал.
- Чимухе нужны равнинные земли. Я об этом не подумал, - Сахарила оживился. - Они не пойдут к родичам Кайсы. Там нет удобных земель. Они осядут на Майкони, потом по берегам Озера, потом пойдут на Чипчан Они, потом только придут на Маси Мангбо. Это будет не скоро!
- К тому времени угодья мапа-хусэ оживут! - поддержал племянника Луку. - Нивухи вернуться в верховья Эйке Они, люди Хозяина озера вернуться на Эйке Они, люди Адина могут уйти в низовья Маси Мангбо или на Иман Они. Люди Матери лосихи говорили, что по Иману, Бикину и Хору нет селений, а они охотятся в верховьях Имана. Будет место адинаям и дава! Всем места хватит в Биату-найон!
- Может и так, но есть другая опасность, - Дого поднялся и потянулся, разминая затёкшие члены. - Чимухе живут не так, как все народы. У них есть сорин и воины, а воинам нужна чаоха. Чем вы ещё их займёте? Землю, может быть, они и не будут захватывать, но набеги совершать и грабить соседей будут непременно...
- Может быть... - согласно кивнул Луку.
- Может быть, - согласилась Ын-Мерге.
- Нужно что-то менять, - решительно поднялся Сахарила. - Гырр говорил, что нужно менять. Дого и Ын-Мерге мне помогут. Но сначала нужно кое-что изменить у мапа-хусэ. Батор бодон приму на себя. Сам все решу!
Луку улыбнулся и стал пощипывать свою редкую бородку. Дого удивлённо посмотрел на сагдивалу, но промолчал.
- Ты бы отдохнул, - посоветовала Ын-Мерге. - Это тяжёлое испытание!
- Пусть, - махнул рукой Луку. - Только, сперва, нужно с насущными делами разобраться.

Дого и Ын-Мерге ушли отдыхать. Луку и Сахарила остались. Йани решился поведать племяннику тайное, что передают только посвящённым.
Аломди готовил на своё место Луку, а не покойного Мерке. Мерке не имел сакральных знаний, необходимых Хранителю для общения с Биату. Отсюда и все беды мапа-хусэ. Луку же не имел авторитета, чтобы свои откровения, данные ему Биату, утвердить среди родственных семей. А тотем предупреждал и об опасности, и о том, что нужно покинуть угодья, опустошённые засухой задолго до пришествия Огненной девы.
- Мерке не знал всех заклинаний и не имел необходимых магических навыков. Гордости в нем было много, а рвения мало, бясике! - Луку поморщился. - Сдох и огдзо с ним! Нужно идти дальше. И в первую очередь, нужно определиться с брачными отношениями, бясике. Мафа и нанги обменивались невестами, но это не коли, племянник. Нет такого коли, аба-ма би? Есть такой обычай, а коли такого нет и не было никогда. Все мы дети Биату и бэле: и мапа-хусэ, и нивухи с урджа, и анкалгыны с ваятами, и ненавистные чимухе! А поскольку в нас кровь Биату, то душам умерших все равно, в каком чреве возродиться к новой жизни. У всех женщин одна плоть - плоть бэле!
- Я так и думал! - радостно воскликнул Сахарила. - Моё сердце мне так говорило, когда я увидел Кайсу!
- Правильно говорило, - улыбнулся Лук. - Даже, если бы твоё сердце говорило иное, ты всё равно не смог бы отказаться от такой паталан. Аба-ма би?!
- Наверное... - смутился сагдивала.
- Откуда взялась бэле? Что говорят тэлунгу? - Луку накинул на плечи меховую накидку; с реки повеяло прохладой.
- Солнце смешало частички неба, воды и земли, - вспомнил Сахарила.
- Да, - кивнул Луку, - Духи сотворили землю и насадили растения, и наполнили жизнью. Бэле с небес увидела, как прекрасна земля и захотела жить на ней. Дух Солнца, дух неба, дух земли, и дух воды взялись помочь праматери. Но за это она стала смертной. Когда пришло время ей умирать, не захотела бэле покидать землю. И снова духи смилостивились над ней. Чтобы душа бэле не покидала это мир, она должна была рожать и тогда её душа могла снова воплотиться в новорождённом. А чтобы душа вошла во чрево и женщина зачала, нужно мужское семя, приманивающее душу. Тогда бэле обратилась к Биату  и тот принял обличие нанги и вошёл в её чрево, и она понесла. Родила бэле адо: девочку и мальчика. Родила и умерла и воплотилась в своей дочери и стала Бэле. А Биату воплотился в мальчике и стал Егдыгой. От новой Бэле и Егдыги родились люди, нанги и мафа. А откуда у детей Бэле и Егдыги взялись души? Ведь, неоткуда им было взяться? Аба-ма би?
- Хатан-хаха говорил, что Биату разделил свою душу между людьми, мафа и нанги, и ушёл на небо, и стал Луной, - ответил сагдивала так, как будто бы отвечал урок.
- Так и было, бясике! - удовлетворённо кивнул учитель Сахарилы. - Только не Биату разделил душу, а Егдыга и Бэле.
- Как не Биату?! - возмутился Сахарила. - Эден же говорил...
- Арра-ра! - йани прервал Сахарилу, стукнув племянник по спине. - Кто лучше знает: я или мой брат? Слушай, давай! Потому душа женщины отличается от души мужчины, что произошла от небесной женщины, а мужская душа - от земного духа! Потому женщина не может быть йани, что душа её в этом мире слабее её плоти. Но душа женщины - это любовь! Нельзя противостоять женщине, которая возлюбила мужчину. Никакие коли не способны этому противостоять. В любви - и чистота неба, и сила воды, и плодородие земли, и самопожертвование бэле! Как этому противостоять?
- Никак, - улыбнулся Сахарила. - И не хочется...
- И не надо... - Луку зевнул. - Всегда так было, что молодые влюблялись не в тех, кто им был предназначен по брачному договору. Раньше они уходили из семьи и начинали жить отдельно. А откуда, думаешь, взялись адинаи и хэвэны? Да и не только они.
- А почему я не знал этого? - возмутился сагдивала. - Почему меня этому не учили?!
- Ты бы и не узнал... - Луку зевнул. - Скажу более: души-то Бэле и Егдыги, который суть Биату, постоянно воплощаются. Понимаешь? Перед испытанием пойдёшь с Таргоном к адинаям. Будешь просить Кучэна о родстве. Пусть Манике не чинят препятствий. Сердце её к Таргону тянется. Так тому и быть! Потом ещё поговорим.

Луку пожелал племяннику доброй ночи и удалился. Сахарила был счастлив. Дядя подтвердил то, о чем он все последнее время думал. Если чимухе могли брать в жены кого угодно из сородичей, только не сестёр, если нивухи могли брать в жены любую девушку, но не сестру, то почему и мапа-хусэ не могут жить по таким же правилам? А значит, адо могли выбрать себе мужей из любой фратрии и душам такое не было препятствием к воплощению.
- Хорошо как! - улыбался Сахарила. - Значит, я не зря прошёл этот путь!
Но почему Луку настаивал на том, чтобы они с братом взяли в жены кузин? Он  не решился расспросить Луку и обратился с этим вопросом к Дого.
- Не все можно и нужно рассказывать, - улыбнулся кэльэткулин. - Когда-то мапа-хусэ стали почитать и других духов-хозяев, тогда и произошло разделение… Ты готов почитать Адина?
- Готов!
- А Хатан-хаха был готов?
- Нет… - Сахарила покачал головой. - Он плохо отзывался об отступниках.
- Луку - сын Биату, посредник между тотемом и людьми. Как он должен был говорить? Но случилось то, что случилось. Нет коли, запрещающего браки между представителями разных родов. Как он может вам с Кайсой запретить быть вместе, любить друг друга? - Дого похлопал друга по плечу. - Тебе ещё многое предстоит выучить заново!

Рано утром Сахарила разбудил Таргона и они направились к адинаям.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Солнце коснулось края земли. Нужно было останавливаться на ночлег.
- Там, - Пурэн-хаха указал остриём копья на песчаную косу. - Хорошее место для ночлега.
Мапакса посмотрел на закат, тяжело вздохнул:
- Придётся нам прощаться, друг. Я должен успеть. Когда солнце зайдёт за край земли, начнут жечь костры и прыгать через них. Потом парни будут дарить девушкам подарки... Я могу не успеть! Прощай!
Мапакса и Пурэн-хаха крепко обнялись. Им тяжело было расставаться, после стольких дней, проведённых вместе и наполненных приключениями. Они стали родными, хотя и принадлежали к разным этническим группам.
- Я верю, что мы встретимся когда-нибудь, - сказал Пурэн-хаха.
- И я верю!
Мапакса решительно направился к реке. Дальнейший путь в вечерних сумерках до места брачных игрищ он мог пройти только по берегу реки. Тайга - не самое удобное место для ночных путешествий.

На Синкурэ Аня, который традиционно проводился в зарослях черёмухи на реке Белой, расположенной примерно на равном расстоянии от селений биранцев и хэвэнцев, собралось двенадцать невест и женихов. Тут были и брат Мапаксы Енуэ и его сестра Улги. Разумеется, был и Хагдон. Мапакса был на два года старше Енуэ и на четыре года старше Улги. Он ждал, когда вырастет Кэси.
Кэси уже знала, что Мапакса ушёл в дальний поход. Она в душе гордилась тем, что биранец, которого люди Хозяина озера заранее считали героем, любит её. Девушка отдавалась парням из группы биранцев, но желала только этого грубоватого и драчливого молодого человека.
Отсутствие Мапаксы на брачном празднике огорчило Кэси. Она не могла отсрочить своё замужество. В её чреве было слишком много мужского семени, привлекающего души предков.

Парни пришли задолго до праздника и караулили, когда черёмуха расцветёт. Едва это произошло, в небо взвились дымы сигнальных костров и девушки, образовавшие лагерь около селения биранцев у Белой скалы, поспешили к женихам.
В ожидании торжеств они собирали цветы, из которых плели венки, чтобы украсить свои причёски. Невесты старались выглядеть настолько привлекательно, насколько это было возможным. Такими красивыми женщины были только один раз в своей жизни.
Праздник начался, едва лунный диск проявился на дневном небе размытым белым серпом. Парни и девушки сбросили с себя одежду и бросились в реку, совершая ритуальное омовение. Вода была холодной, но все старались не показать этого и продержаться в реке как можно дольше, демонстрируя свою выносливость.
Кэси вышла из реки последней, пробыв в ней дольше всех, и дольше Хагдона. Из парней самым выносливым оказался Енуэ. Он и овладел Кэси первым, дав старт сексуальной оргии.
Опустошив себя, парни развели огонь и стали готовить пищу. Девушки стали наряжаться для ритуального танца. Брачное одеяние девушек состояло из юбки и короткой кожаной куртки без рукавов. Одежда, сшитая из кожи кабарги или косули,  была покрыта аппликацией из свиной кожи, окрашенной в жёлтый, красный и коричневый цвета. Шею, руки и щиколотки ног девушки украсили браслетами, ожерельями, подвязками, бусами. Венок на голове и цветы в волосах и одежде придавал им вид ходячих букетов.
Хагдон пригласил невест к праздничному столу. Пищи было немного и с ней управились быстро. Пришло время для ритуального танца Биракан, то есть "ручеёк". Девушки взялись за руки, запели песню и стали двигаться по поляне мелкими шажками, подражая извилистому движению ручья по склону реки. Парни, разбившись на пары и взявшись за руки, изображали препятствие, которое "ручеёк" должен был обогнуть.
В начале танца группы парней стояли на расстоянии нескольких шагов друг от друга. Затем они старались расположиться так, чтобы "ручейку" некуда было "течь" и он бы остановился. Двигаться девушкам можно было только вперёд, направо и налево.
"Ручеёк" двигался все быстрее, парни перемещались ещё быстрее и, наконец, им удалось остановить движение биракана. Девушки звонко засмеялись и бросились врассыпную. Женихи принялись их ловить.
Начиналась игра "Чичи". Девушек нужно было собрать, как бисер, и "нанизать" их на "нитку", то есть сотворить "бусы" из невест. Девушки бегали быстро. Быстрее парней бегали, потому что мужчину спасает сила и владение оружием, а женщину спасают только ноги. Парням требовалась охотничья смекалка, чтобы устроить загонную "охоту" на невест. Пойманных девушек подводили к бурхану, игравшему роль "нитки". Парни оказались более выносливыми. Они одну за другой переловили все "чичи".
Когда и с этим справились, все изрядно вымотались. Пришло время проявить свою смекалку. Девушки по очереди загадывали загадки, а парни по очереди отгадывали. Тот, кто не мог отгадать загадку в определённое время, вынужден был исполнить каприз паталан, которая загадку задала. Тут, уж, женская фантазии разыгралась! Кэси заставила Хагдона есть крапиву, отчего лицо парня, а особенно его губы, распухли, как после жестокой драки!
Наконец, солнечный диск коснулся края земли. Парни развели костёр и когда пламя поднялось выше человеческого роста, молодёжь стала прыгать через него, произнося одно за другим десять заклинаний, призванных склонить своих избранников к "правильному" выбору. В заклинании нельзя было упоминать имя избранника, но нужно было как-то объяснить ему или ей, что такой или такая-то желает вступить в брак именно с ним или с ней.
Тут произошёл казус. Кэси готовила свои заклинания для Мапаксы. Она до последнего надеялась, что герой успеет на праздник. Девушка решила не менять своих заклинаний.
- Медвежья шкура будет мне подстилкой, айда-рын-да! - прокричала Кэси, прыгая через огонь.
Хагдон напрягся и задвигал желваками, сдерживая гнев, услышав признание своей возлюбленной. Медвежья шкура - это ни кто иной, как Мапакса. Только Мапаксе удалось убить медведя при посвящении в охотники. Когда пришла очередь Хагдона, он прокричал:
- Медвежья шкура гниёт в земле, айда-рын-да!
Это было вызовом Енуэ и Улги. Их брат ещё не вернулся и призывать погибель на его голову мог только враг! Брат и сестра бросились с кулаками на обидчика Мапаксы. Завязалась драчка, которую быстро пресекли, но лицо Хагдона опухло чуть больше.
Праздник был испорчен. Все "допрыгали" свои заклинания и стали готовиться к главному обряду.

Чтобы полюбить девушку, нужно сначала её встретить. Семьи мапа-хусэ жили на расстоянии не менее полудня пешего пути друг от друга. Если же двигаться по реке на лодках, то расстоянии сокращалось втрое. Жили древние таёжники по рекам, возводя свои дё на возвышении, чтобы половодье не смыло и чтобы от комаров, да прочего гнуса подальше.
После инициации у девочек, им запрещалось общаться с мужчинами своей семьи. Разумеется, кроме эдена. Родители понимали, что наступал ответственный период в жизни их детей. Мальчиков часто отправляли с "поручениями" в селение, где жили будущие невесты. Там они и знакомились с девочками, там и находили свою любовь.
Кроме того, у подростков было много общих мероприятий: сбор черемши; лекарственных трав; растений, из которых делали красители; ягод, грибов, орехов. Места сбора даров тайги чаще всего находились вдалеке от селений и было их немного. Семьи, участвующие в брачном обмене, организовывали совместные экспедиции молодёжи, возглавляемые эни-эден. Для защиты от грозных хищников в экспедицию включали двух-трёх охотников.
У мапа-хусэ эстетика ещё была в зачатке. Идеала женской красоты не существовало, как и мужской. Девушка сама по себе была красавицей, как и парень - красавцем. Потому и одно название, "паталан", для "девушки" и "красавицы" в языке тунгусов. Что может быть прекраснее молодости?
Но природа сама выработала в нас такие идеалы. Женщина выбирает мужчину доброго и умного. Мужчина выбирает женщину, которая бы была ему верна. Если с женщинами все понятно: только добрый будет заботиться о ней и её детях, и только умный сможет ужиться в коллективе, без которого человеку грозит неминуемая смерть, то, вот, с мужчинами не все так просто.
Даже среди паталан всегда будет самая паталан из паталан. И такая особая девушка будет привлекать внимание многих парней. Но парни ещё с раннего детства соревновались в силе, ловкости, выносливости, уме. Каждый парень знал свои достоинства и свои недостатки. Парни ухаживали за девушками, но выбирала девушка. Если же парень видел, что его предпочли другому, а этот другой не кто иной, как его родственник, то у него был только один путь к покорению сердца красавицы - доказать, что он лучше. Тупые парни демонстрировали свою силу, умные - свою доброту и ум.
Как правило, к Синкурэ Аня уже складывались пары, но бывало и так, что девушка не могла определиться. И что ей было делать? Все решалось просто - поединком! Женщина издревле была призом в поединке! Это она сама так себя повела. Я имею в виду тех, кому не повезло с избранником. Позже, разумеется, цивилизованное общество определило женщине участь бездушной вещи, но в те времена люди были людьми!

Стемнело. Жёлтый свет луны и сполохи пламени костра придали поляне чарующий вид. Запах черёмухи был одурманивающим. Пришло время составлять брачные пары. Девушки посовещались между собой и вытолкнули к бурхану Улги. К ней подошёл парень и преподнёс бусы, вырезанные из цветных камешков. Девушка посмотрела в сторону родного селения, на брата, на Кэси. Кэси покачала головой. Улги взяла бусы и бросила их себе под ноги.
- У-у-у! - взвыла молодёжь. - Сорин, сорин!
Претендовать на девушку могли трое хэвэнцев, но у них уже были избранницы. Никто не принял вызов и поединок не состоялся. Улги вздохнула, подняла бусы и повесила их себе на шею!
- Асимодиа! - закричали остальные. - Асимодиа!
Их объявили мужем и женой и никто не мог оспорить этот брак. Счастливый избранник биранки взял её на руки и понёс к очагу, который каждый из парней выложил отдельно от остальных. Они должны были зажечь огонь, произвести некоторые магические действия, призванные расположить к ним духа огня, чтобы он последовал за ними и стал духом очага, хранителем семьи, в новом дё хэвэнца и биранки. Даже если в доме жило несколько пар, то у каждой из них был свой очаг и свой дух очага - хранитель.
После биранки Улги вышла девушка-хэвэнка, потом снова биранка, снова хэвэнка, снова биранка. Пришёл черед Кэси. Остался только один претендент на её руку - Хагдон. Биранец светился от счастья, но Кэси не спешила принять его дары. Она уже понимала, что Мапакса не успеет и ей придётся сделать выбор, который её не устраивал. У Кэси не было неприязни к биранцу. Она могла стать женой и его, и Енуэ, и Боркали, сына йани Падирана, но в глубине души чувствовала непреодолимую тягу к Мапаксе. Девушка не понимала, что её так тянет к этому грубияну. Понять своё сердце невозможно, потому что сердечные законы есть великая тайна для людей.
Хагдон подошёл к Кэси и протянул ожерелье из полированных кусочков лиственницы, можжевельника, амурского бархата и раковин-каури. Кэси потупила взгляд и застыла. Хагдон повязал ожерелье на её шейку, взял на руки и понёс к очагу. Все кончилось.
- Ты сам виноват! - прошептала Кэси избраннику своего сердца, не явившемуся на торжество.
Они с Хагдоном зажгли огонь, произнесли заклинание, бросили в огонь немного пищи, подкармливая духа огня, и в это время вдалеке послышался мощный крик Мапаксы:
- Кэси! Я здесь!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ,

Луку вернулся в свою пещеру на Эйке Они после совершения всех погребальных обрядов по Большому йани, на что ушла целая луна времени. Не застав племянников и адо на месте, йани направился к биранцам и там узнал о случившемся. Луку был зол, но предъявить соседям ничего не мог. Коли они не нарушали.
Он забрал адо и поплыл к адинаям. Здесь подтвердил договор сагдивалы с адинаями о землях вокруг Ярмарки, но потребовал от Таргона вернуться в семью, грозя проклятьем. Брат-бунтарь вынужден был покориться, но сердце его осталось в селении адинаев, где жила его любимая Маника.
Луку заметил печаль племянника и вызнал о его чувстве.
- Вернётся Сахарила, тогда решим твою судьбу, - пообещал йани.
- А если не вернётся?! - вскрикнул Таргон.
- Возьмёшь в жены адо! - тоном, не допускающим возражения, ответил Луку. - Валяха!
Сахарила вернулся и не один, а с Кайсой, на которой собирался жениться... Если следовать логике того времени, то нужно сказать "собирался взять в жены".
Всю дорогу до селения Кучэна Таргон переживал, что эден не согласится на новые брачные связи с мафа.
- Вот, если бы я остался и стал бира, тогда бы не было никаких сложностей! - ворчал брат сагдивалы.
- Не будет никаких сложностей, - пообещал Сахарила, на что Таргон только покачал головой.
Сагдивале было что рассказать брату и дорога за разговорами пролетела незаметно. К селению Кучэна они прибыли затемно и уже на подходе услышали звуки и шумы, которые можно было трактовать, как случившуюся в селении беду. Оморочка братьев полетела стрелой.

Маника находилась в лагере в долине Белой кабарги вместе с другими пятнадцатью невестами из адинаев и дава. Тут было удивительное место. Горы защищали долину не только от холодных ветров с севера и востока, но и от жарких ветров с запада и юга. Тут сложился особый микроклимат, особенно благоприятный для цветов, которые расцветали все одновременно, а не так, как их обязывала природа и происхождение. Тут ландыши одновременно распускались с пионами, а рододендрон цвёл с начала весны и до середины лета, тут ромашки расцветали вместе с ирисами, васильки вместе с бесчисленными сортами лилий.
Девушки плели венки, расплетали и плели новые, будучи не в силах выбрать лучшее из окружающего их цветочного безумия. Маника не плела венков. Она целыми днями сидела на ветвях дуба-богатыря и лила слезы. Таргон пробыл с ней достаточно долго и она приняла достаточно ласок от  любимого, чтобы прикипеть к нему всем сердцем.   Она проклинала Луку, уведшего её любимого и лишившего её счастья.
Маника готова была сама сбежать в Священную Рощу и просить заступничества у мафа, но Кучэн приказал сторожить её, как святыню. Девушка от тоски исхудала и утратила свою природную красоту. Она перестала следить за собой, не расчёсывалась, не мылась, но понимала, что Гарманка из селения дава возьмёт её и такой уродиной. У неё не было выхода. Она уже чревом своим ощущала, как души пытаются проникнуть в него. Как женщине без мужа, без защитника, без заботы, без ласки?
От понимания безысходности, её печаль час от часу отдавалась все более мучительной болью. Казалось, что Маника должна была вся вытечь слезами и иссохнуть, но слез в ней было столько, сколько в реке, на берегах которой она воплотилась для новой жизни.

В то утро девушки за цветами не пошли. Они ждали сигнала. Никто не думал, что Маника решится покинуть лагерь. Вокруг возрождалась тайга, напитанная силой Тугдэ. Девушки видели и следы духа тайги Онку, присутствие которого означало благоденствие для растений, животных и людей. Но эти же следы говорили и об опасности. Онку мог обратиться вороном или клундом. Он предстал в обличье лютого зверя. Были следы на кабаржиной тропе следами духа или хищника - этого никто не мог знать. Девушки жгли костры, расположенные вокруг их лагеря, денно и нощно, чтобы отпугнуть лютого зверя.
Они не боялись его. Летом клунд на людей не нападает. Но опасались. Поэтому о Манике никто не заботился. Страх должен был надёжно удерживать её около подруг, способных всех вместе за себя постоять. Невесты понимали её состояние, но не сочувствовали. Адинайки становились жёнами дава. Так было и так будет. Чего страдать о том, чего быть не может?
Наконец, девушки заметили столб дыма в долине Маси Мангбо у острова Черепах, завизжали радостно и стали собираться в путь. Почти всю дорогу они бежали, а когда достигли поляны, окружённой зарослями черёмухи у Маси Мангбо, то бледный лик луны уже призывал их к омовению.
Гарманка обнаружил отсутствие возлюбленной, но девушки были заняты интересным делом и он не решился их отвлекать. Несчастный парень обошёл все парочки, но Маники не было негде! Это было более чем странно!
Когда к нему прильнула подружка Маники, он спросил её о пропавшей.
- С кем-нибудь наслаждается! Иди ко мне! - потянула его проказница на ложе из свежей травы.
- Да, нет же её нигде, говорю! - Гарманка грубо оттолкнул адинайку. - Где вы её потеряли?
Подружка насторожилась и стала звать Манику. Та не отзывалась. Гарманка тоже стал звать пропащую. Молодёжь взволновалась и стала собираться  у бурхана, предчувствуя беду. Когда все собрались, пропажа Маники стала очевидной. Молодые люди бросились по следам невест обратно в лагерь.

Маника незаметно отстала и вернулась в лагерь. Она не думала о клунде. Она думала о Таргоне.
- "Почему он не сбежал, если любит? Разве бы я убоялась проклятья?" - тосковала бедняжка. - "Разве любовь не сильнее проклятий?!"
Костры перед уходом невест были ими потушены, засыпаны землёй и тщательно утрамбованы. Клунд, почуяв уход непрошенных гостей, вышел из своего логова на разведку. Он подошёл к "лежбищу" двуногих, повёл носом: запаха огня не чувствовалось. Зверь подошёл поближе и заметил Манику, сидевшую в шалаше.
Клунд осторожно подкрался поближе. Он был сыт, но он был молод и любопытен. Увидев, что Маника неподвижна, он приблизился к жилищу и лёг в тени его, у стенки шалаша. Девушка ничего не заметила.
- "Не хочу Гарманка. Не хочу его ласок!" - уже злилась Маника. - "Разве Таргон не ревнует, что я буду доставлять удовольствие другому мужчине?! Почему я ревную его к адо, а он меня не ревнует?!"
Она поднялась и пошла к ручью. Тигр проследил за ней, не почувствовал опасности и задремал. А Маника разделась, омыла своё тело, помыла голову и села на солнцепёке, расправив пышную шевелюру для просушки.
- "Почему он не идёт за мной?! Ну, почему?!"
Наша нервная система не может находиться в состоянии постоянного стресса. Наступает момент, когда сознание отключается. Свежесть тела и приятное тепло солнечных лучей подействовали на Манику успокаивающе. Она медленно завалилась на траву и задремала.
Клунда не учили охотиться на людей, да он их до этого случая и не видел. Его изгнали из Отчины более сильные самцы и он проделал долгий путь, пока не обнаружил свободные земли. Он наблюдал за двуногими и не мог понять, почему огонь не делает им больно. Увидев, что девушка прилегла, тигр подошёл к ней и стал разглядывать. Он не заметил на шкуре двуногой самки ничего такого, что могло бы защитить тело. Тигр осторожно лизнул спину спящей самочки - кожа была гладкой, тонкой. Он провёл по коже лапой. На спине остались следы от когтей... Клунд удивился и сел.
Маника очнулась, почувствовав боль. Она присела, провела ладонью по тому месту, к которому прикоснулась лапа зверя, посмотрела на руку и обнаружила кровь. Девушка резко обернулась...

Наше сознание при опасности побуждает нас бежать. Так рациональнее. Убежать всегда проще, чем защищаться. Все звери устроены одинаково. Бежать - это правильно. Воином становятся тогда, когда научатся гасить в себе этот порыв.
Маника унеслась в тайгу с диким визгом. Клунд был поражён. Он не понимал, почему самочка испугалась. Он не прятался. Она обязана была чуять его запах. Он не проявлял агрессии, не нападал. Все это было странным. Клунд решил, на всякий случай, уйти подальше от людей. Он бросился в тайгу и шёл довольно долго, зондируя атмосферу на наличие запахов хищников-соперников. Наконец, он подошёл к входу в свою пещеру. Самочка была внутри! Клунд обиделся.

Сахарила шёл по следам беглянки. Таргон с группой адинаев двигался правее его на расстоянии двух-трёх сотен шагов. Слева шли мужчины из селения дава вместе с Гарманка.
Сагдивала значительно удалился от лагеря. У него не было возможности подать сигнал родичам Маники: рог ещё не был изобретён, а кричать в густом лесу было бесполезно. Сахарила ничего не опасался, хотя и наткнулся на следы клунда. Следы хищника вели в сторону от следов Маники и мафа не предполагал, что эти следы пересекутся, но они пересеклись у подножия скалы, выступающей из тела сопки, в которой на высоте около трёх человеческих ростов зияла дыра. К дыре можно было подняться по россыпи камней, образовавшейся от обрушения части скалы. След тигра перекрывал след босой ступни Маники, из чего можно было предположить, что зверь охотился за девушкой.
Сахарила ужаснулся и крепко сжал в руках копье. Он не сразу заметил клунда, лежащего у входа в пещеру. Зверь был один и пристально следил за двуногим, не проявляя агрессии. Мафа подумал, что зверь сыт. А с чего он сыт? Все, произошедшее с девушкой, стало ему понятно и в сердце Сахарилы взыграла ярость.
- Байта! Хурраи! Чаоха! - заревел сагдивала и полез вверх по склону, чтобы покарать убийцу.
Запах адреналина достиг носа клунда. Шерсть на загривке зверя стала торчком. Он поднялся и упреждающе зарычал. Двуногий продолжал карабкаться к нему, извергая рык, на доброжелательный не очень похожий. Клунд оглянулся: пространство перед входом в пещеру было чистым, спрятаться было негде. Он попытался принять угрожающую позу, но положение, при котором голова была ниже хвоста, не показалось ему удобным. Тигр залез в пещеру, выставил из неё свою зубастую пасть и стал рычать, вкладывая в рык всю свою мощь.
- Аааа! - торжествующе взвыл Сахарила. - Боишься!
- Спасите меня! - послышался жалостный голос Маники из пещеры.
- Маника?! - обрадовался сагдивала. - Это я, Сахарила! Ты жива?
- Жива.
- Не поранена?
- Нет. Я боюсь...
Ярость тут же покинула сердце сагдивалы. Девушка была жива и рисковать собой и ею не было необходимости. Нужно было прогнать клунда и не ввязываться в драку. Сагдивале уже приходилось иметь дело с тигром, причём в более тяжёлых обстоятельствах. Он вспомнил ту встречу и решил действовать так же, как и тогда.
- Пой, Маника, - попросил он.
- Что петь? Зачем? - прохныкала девушка.
- Пой песню. Клунд не любит пения, - объяснил Сахарила.
Тигру эти переговоры между самочкой и самцом не понравились. Гон у тигров происходит зимой. А чего тогда самец защищает самку? Он её мать что ли? Клунд вылез наружу и стал принюхиваться. Самец пахнул иначе, чем самочки в лагере. "Не мать", - решил тигр и сделал угрожающий выпад в сторону Сахарилы. Мафа выставил перед собой копье.
Это было нечто новенькое. Тигр стал принюхиваться к этой неожиданно удлинившейся руке. В это время Маника запела песню о ласточке. "Это ещё что такое?!" - удивился тигр и обернулся к пещере. Сахарила совершил выпад и ткнул остриём копья в бок клунда, но не сильно.
От боли тигр дёрнулся, обернулся и успел заметить, что больно ему сделала эта длинная рука. Слишком много было непонятного и неожиданного. Клунд в один прыжок преодолел расстояние от пещеры к подножью скалы, перепрыгнув через голову Сахарилы, и скрылся в кустарнике.
- Уффф! - вздохнул с облегчением сагдивала.
- Ласточка, прилетай, весну принеси... - дрожащим голосом пела Маника.
- Выходи, ласточка! - рассмеялся Сахарила.

Через день у летника мафа Таргон и Маника расстались с Сахарилой, который захотел повидать Мапаксу и узнать как у него дела. Кучэну не хватило наглости возражать против нового брачного закона, провозглашённого Сахарилой. Дабдихан, услышав новый покто, только улыбнулся. Он-то знал, что обычай и коли - это разные вещи! Только не каждый сможет восстать против обычая и не каждый должен. У возмутителя спокойствия должна быть некая сила правды, которую он обретает, сам преодолевая опасности. Никто в роде Хозяина рыб не сомневался, что своё богатырское испытание Сахарила уже прошёл и вышел из него не просто батором, а хаха.
- До встречи, Сахарила-хаха! - попрощался с сагдивалой йани адинаев.
- Буду рад разделить с тобой пищу снова, Сахарила-хаха, - попрощался с мафа Кучэн.
Хаха? Сахарила не возражал.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

А что же наш другой хаха, который Пурэн-хаха?

"Геройскую" приставку к своему имени Пурэн получил за поединок с тремя урджа, из которого он вышел победителем. Отправляя героя в селение на Эйке Они, очоч (старший ыз-эден) нивухов Ивтун знал, кого посылать. Пурэн-хаха мог незаметно просочиться через полчища врагов. Мужчины нужны были для добычи пищи. Пурэн один стоил трёх мужчин.
И вот он предстал перед советом ыз-эденов. И совет был очень недоволен действиями своего героя, а ещё больше его предложением замириться с кровниками-урджа.
- Наш герой стал женщиной, - презрительно прошипел один из глав семей.
Пурэн-хаха понимал, что убедить сородичей покончить с чаохой будет нелегко. Он понимал, что ему придётся терпеть и унижения, и оскорбления, но намерен был твердо стоять на своём.
- Мой друг, сагдивала мафа Сахарила, с другим моим другом биранцем Мапаксой, проделали большой путь. Они многое видели и у наших кровников, и у анкалгынов с Тагыргена, Ялгатыка и Кынманкы, и у чимухе, и у ваятов. Очоч ваятов Гырр просил нас быть послами к тем, кто страшится чимухе. Сахарила будет говорить с вами. Я же предупредил вас о предстоящих переговорах. Мы не сможем воевать с чимухе и урджа. Из двух зол нужно выбрать большее, а большее - это чимухе. И вы это знаете.
- Кто тебе разрешал вступать в сражение с урджа? - прорычал другой недовольный ыз-эден.
- Это была моя ошибка, - вздохнул Пурэн-хаха. - Мы думали, что наткнулись на охотников, а оказалось, что их там было много.
- Твоё "оказалось" стоило жизни твоему брату! - гневно воскликнул отец Пурэн-хахи Вэнвэпыт.
Пурэн-хаха тяжело вздохнул и промолчал. Он не собирался оправдываться. Другие ыз-эдены, услышав осуждение из уст отца, возбудились и, наконец, один из них объявил:
- Байта!

Пурэн-хаху поместили в доме ахмалков, которым поручили следить за преступником. Бросить героя в яму нивухи не решились.
Суд назначили на тот же день. Вначале нужно было совершить ритуал и принести жертву тотемам, коих у нивухов было два - бурый медведь и тигр.
Уже ночью Пурэн-хаха вызвали на суд. Главы семей сидели полукругом у жертвенного костра перед бурханом, на котором были вырезаны морды тигра и медведя. Виновного привязали к бурхану. Нивухи не боялись, что он сбежит. Такой был обычай.
- Говори! - потребовал очоч.
Пурэн-хаха стал рассказывать о своём долгом и трудном путешествии. Он старался не упускать подробностей. Судьи слушали его и неодобрительно покачивали головами. Пурэн-хаха видел, что ему не верят, но продолжал рассказывать. Говорил он уверено, не опуская головы и не отводя глаз. Он ничего не боялся.
- Мы пришли в Священную рощу мапа-хусэ и я тут же отправился на Чипчан Они, чтобы встретиться с уважаемыми ыз-эденами и сообщить об угрозе и посольстве. Я закончил, - Пурэн-хаха облизнул пересохшие от волнения губы. - Судите!
- Он нарушил мой приказ, - сказал очоч. - Если бы тут был Хулу, то следовало бы приговорить его к штрафу, но это нарушение привело к гибели человека. Пурэн-хаха своим неподчинением убил собственного брата. Что говорят покто и коли?
- Смерть! Смерть! Смерть! - провозгласили ыз-эдены.
- Подождите! - недовольно воскликнул кэльэткулин Энэн. - Мы потеряли одну жизнь, а теперь готовы потерять и ещё одну? Пурэн-хаха не мальчишка!
- Что ты предлагаешь? - нахмурился очоч.
- Я предлагаю действовать разумно. Пурэн-хаха принёс плохие известия и сделал предложение о замирении с кровниками. Нужно обсудить новость и предложение, а потом уже вершить суд, - громко произнёс кэльэткулин, рассчитывая, что его услышат и другие сельчане, а в первую очередь ахмалки, ызом которых был Пурэн-хаха.
- Я согласен, - кивнул Ивтун.

Чимухе селились по реке Майкони и по южному берегу Озера. Места там было достаточно, а нивухи давно в тех краях не жили. Между чимухе и нивухами возникали ссоры, когда пришельцы вторгались в охотничьи угодья нивухов, но до сих пор эти ссоры не переходили в вооружённое противостояние. Ыз-эдены решили, что так и будет впредь, а если не будет, то путь у них только один - в верховья Чипчан Они и Эйке Они. А там урджа!
Соответственно, стали обсуждать замирение со своими давними врагами. Если бы урджа не совершили акт людоедства, то можно было бы надеяться на то, что нивухи согласятся на мир. Но Пурэн-хаха очень красочно описал это злодейство. Ыз-эдены были возбуждены и мириться не захотели.
Снова вернулись к суду над Пурэн-хахой.
- И как ты мог, после всего, что урджа содеяли с твоим братом, предложить нам мир?! - воскликнул один из ыз-эденов.
- Мог, потому что я вижу на шаг вперёд, - ответил Пурэн-хаха. - У чимухе есть клан воинов. Понимаете о чем я?
- И что? - недовольно скривил губы очоч.
- А то, что это не ахмалки, а воины! Они не охотой живут, но охотой на человеков! Охотник живёт охотой, воин живёт войной! - объяснил Пурэн-хаха.
- Разве у чимухе нет матерей? - усмехнулся кэльэткулин. - Разве у матерей чимухе не болит сердце за своих сыновей?
- И что матерям помешало их сыновьям отправиться на войну с анкалгынами? - усмехнулся Пурэн-хаха. - У чимухе женщина, как собака. Они с ними совокупляются прилюдно, как с собаками!
- Это был обряд! - не согласился очоч. - Наши девушки и парни тоже не стесняются совокупляться прилюдно перед браком! Обряд не говорит ни о чем! Обряд - это от предков, а судить предков нельзя, потому что нельзя судить тех, кого нет!
- А жестоко убить целое селение, столкнув всех с обрыва на острые скалы - это тоже обряд?! Убивать не воинов, но детей, женщин и стариков - это тоже обряд?! - закричал Пурэн-хаха, раздражаясь все больше.
- Это не обряд... - вздохнул Энэн. - Я не знаю что это...
- А я знаю! - прорычал подсудимый. - Их воины душу свою отдали огдзо и уже не люди в их телах, а черти! А черти всегда воевали с людьми и им повод не нужен. Огдзо нужна добыча!

Жестокость чимухе была необъяснима. Ыз-эдены надолго погрузились в раздумья, чувствуя в словах Пурэн-хаха истину. Выждав какое-то время, Пурэн-хаха сказал:
- Сахарила идёт с послами ко всем. Он будет говорить и с урджа. Нам надо прекратить распри и объединиться против общего врага, который есть сам черт! Дождитесь моего друга.
Ыз-эдены так и решили, но Пурэн-хаху осудили на изгнание до следующего лета. Его отвязали, покормили, отправили к ахмалкам отдохнуть, а на рассвете снабдили провизией на один день пути, оружием, одеждой и прогнали.
Ахмалки из селения очоча не смели возражать ыз-эденам, но они сообщили о суде своим товарищам. У всех ахмалков суд вызвал негодование. Пурэн-хаха потерял брата, но убил двоих кровников. Один против двух - это хорошая битва. Так думали ахмалки. И у них был союзник в лице кэльэткулина.

У Пурэн-хахи была невеста в соседнем селении. Девушка ранней весной разбилась, упав со скалы, и из-за этого их брачный союз был отложен. Пурэн-хаха не питал сильных чувств к своей невесте, но должен был рано или поздно создать семью, а Левличэ была приятна ему больше других девушек. Новоиспечённый гой попросил одного из ахмалков сообщить Левличэ, что Пурэн-хаха будет ждать её у Горячего ручья.
Прибыв к месту встречи, нивух набил рыбы дротиком, зажарил её на огне и стал ждать Левличэ. Он ждал до самого вечера, но девушка так и не пришла. Она могла ещё не оправиться от травмы, а могла отречься от преступника. Пурэн-хаха не осуждал её. Ему нужно было определиться, где провести этот год.
Нивух устроил ночлег на берегу реки. Он лежал на копне из травы, покрытой кожаным плащом, смотрел в небо и думал.
Почему так случилось, что у одного отца-тотема такие разные потомки? Почему мапа-хусэ не такие, как нивухи, а ваяты не такие, как чимухе? В чем причина? И те, и другие, и третьи были охотниками. Потом пришли мапа-хусэ и оттеснили предков ваятов на побережье и те стали морскими охотниками. А кто научил чимухе сажать растения, разводить свиней? Тотем-медведь или это от другого духа?
Неожиданно для себя, нивух ощутил одиночество. Ему предстояло целый год провести без сородичей. Считал ли он приговор справедливым? О справедливости Пурэн-хаха не думал. Чего думать о ветре? Он есть или его нет. Он воспринял суд как должное, но одиночество угнетало его. Но так ли он одинок?
У него было небо над головой, земля под ногами, трут в далиане для добывания огня, верные друзья - копье, дротики, лук со стрелами и нож. А паче того, у него были друзья из плоти и крови - Мапакса и Сахарила. Пред его глазами предстали образы адо, похожих, как две капли воды, но таких разных по своему характеру. Колдон понравилась Пурэн-хаха больше, чем Килдэн. Колдон был девчонкой боевой, упёртой и храброй. Килдэн же была мягкой, ранимой, нежной и душевно хрупкой.
- "Хорошая девушка эта Колдон!" - улыбнулся про себя Пурэн-хаха.
Ему в голову пришла мысль, которую он тут же отверг, но эта мысль снова вернулась. Пурэн-хаха её обдумал, возрадовался и провозгласил:
- Это будет хорошо, аба-ма би?!





ГЛАВА ПЯТАЯ.

Сахарила, отправив Таргона с Маникой к Луку, впервые в своей жизни остался один. Он шёл по берегу Эйке Они и слева от него молодая поросль растений, как акварель, заливала чёрную подложку пожарища.
Ему было сиротливо и он старался унять тоску думами. Подумать же было о чем. Например, о Биату и бэле.
Дух Солнца создал бэле. А кто создал самого духа Солнца? А Биату кто создал? Есть ли начало у всего или только у людей было начало? А если так, то почему?
И дальше. Бэле, в общей сложности, родила от Биату двух мальчиков и двух девочек. Если не было людей, то получалось что дух Биату распался на четыре части? Двое детей бэле, Нанги и Мафа, были медведями и от них произошли медведи. Двое других были людьми, Егдыга и Бэле, и от них произошли люди. Значит, Егдыга женился на родной сестре. А если Егдыге было возможно вступать в кровосмесительный брак, то почему нельзя людям? Или Егдыга был другим, а если другим, то чем именно он отличался от своих потомков?
Сахарила был взволнован. Одно то, что он стал задавать подобные вопросы, уже его волновало, ведь, ещё пару лун назад парню и в голову не могло прийти, что в коли и покто можно усомниться.
Сагдивала должен был найти ответы на свои вопросы, чтобы, прежде всего для себя, выстроить цельную и понятную картину мира, которая была бы горшечным жерлом, пропускающим внутрь только то, что проходило в горлышко сосуда Истины.
Был ли он первым из усомнившихся? Разумеется, нет. Кто-то же навязал чимухе веру в богов и предков-охранителей. (У восточных славян они назывались "навьи").
Луку сказал, что душа Егдыги-Биату воплотилась в нем, Сахариле и должна проявиться. А в ком проявилась душа Бэле? Могла ли она проявиться в Кайсе? Могла. Но если Бэле полюбила Егдыгу, то должна была всегда стремиться к своему возлюбленному, потому что у любви нет конца. А из этого получалось... Получалось плохо. Получалось, что валяха произошла только для того, чтобы он, Егдыга, встретился с Кайсой (Бэле). Разве любовь может быть такой жестокой по отношению к другим?
Так в думах мафа добрался до пещеры Луку и, первым делом, покормил бурхан. Затем развёл огонь на берегу и перекусил сам.
Сагдивала решил ночевать в пещере. У воды комары и прочий гнус не давали спокойно вздохнуть, набиваясь и в рот, и в нос, и в уши мириадами. Он уже засыпал, когда услышал шаги по речной гальке. Сахарила схватил оружие и, не таясь, вышел из пещеры.
- Кто там? - громко вопросил он темноту.
- Енуэ, брат Мапаксы! - отозвался биранец. - Беда у нас, сагдивала!

Когда Кэси пришла в себя, все уже произошло. Мапакса лежал связанным по рукам и ногам с одной стороны бурхана, а Хагдон очухивался с другой стороны.
- Что? Что случилось? - спросила Кэси, прижимая руки к сердцу, как будто удерживая его в груди.
Улги рассказала о ссоре. Никто не видел, кто первым из драчунов схватился за нож, но ранены были оба. К счастью раны были не смертельны. Кэси подошла к Мапаксе и присела рядом с ним.
- Где ты был так долго? - заплакала она.
- Ты - моя! - прорычал Мапакса. - Я тебя никому не отдам! Я принёс тебе много красивых ожерелий, бус и браслетов! Ты таких никогда не носила!
- Поздно, - Кэси вытерла слезы и поднялась. - Я жена Хагдона!
- Нет! - закричал Мапакса и стал дёргаться, пытаясь освободиться от пут. - Тебя ещё не ввели в дом!
Формально, невеста становилась женой после обряда "введения в дом". Но она приняла дары Хагдона и их провозгласили мужем и женой, что тоже означало заключение брака. До этого случая путаницы не возникало. Теперь же хэвэнцам и биранцам предстояло дать толкование брачного закона, чем тоже никто не занимался ранее и вряд ли кто-то бы решился толковать священные предания.
Праздник был испорчен. Мапаксу оставили под наблюдением Енуэ и Улги. Остальные молодожёны разошлись по своим сёлам, чтобы призвать эденов.

Хагдон был сыном Долбо. Кровавую драку нельзя было оставить безнаказанной, а с учётом того, что пострадал сын эдена, замять это дело не представлялось возможным. Падиран рассудил, что суд должен быть в расширенном составе эденов фратрии Хозяина озера, чтобы Долбо не смог свершить несправедливость. Авторитет у эдена был большим.
Мапаксу и Хагдона доставили на суд. Кэси и другие участники брачных игрищ тоже были тут. Сам факт драки из-за невесты был возмутительным. Такого случая никто не помнил. Одни винили Кэси, другие Хагдона, третьи Мапаксу. Выслушали драчунов.
Мапакса заявил, что Хагдон держал в руках оружие, поэтому он бросился на него. Хагдон заявил, что не держал в руках оружия, потому что занялся Кэси, упавшей в обморок.
Свидетели не могли точно указать, кто из парней первым схватился за нож. А это было определяющим фактором. Вызвали Кэси.
- Почему они сцепились из-за тебя, как два изюбря? - спросил её Падиран.
- Почему, почему... - Кэси прикусила губу, чтобы не расплакаться и похлопала себя по бёдрам. - Что я сделаю, если обычай такой?!
Все поняли, на что намекала Кэси. Никому в голову не приходило, что обычай отдаваться всем женихам из брачной группы будущего мужа противоречит духу коли о нерушимости брака. Вступая в половые связи с парнями, девушка провоцировала соперников на борьбу. И Мапакса, и Хагдон, вкусив плод любви со своей возлюбленной, уже не могли отказаться от неё. Конфликт был предрешён обычаем?
Конечно, нет. Просто, соперники ни в чем друг другу не уступали: молоды, симпатичны, сильны. В юности они не определились, кто из них лучше, как это бывает со всеми мальчишками.
- Почему раньше такого не было? - воскликнул Долбо. - Обычай этот существует многие годы и никто за нож не хватался из-за паталан!
- Теперь схватились, - горько усмехнулся Падиран. - Сердце нам не подчиняется...
Эдены согласно закивали головами. Долбо тяжело вздохнул:
- Надо что-то решать. Эти двое в одной общине не уживутся. Пусть суд эденов скажет, кто будет мужем Кэси.
Эдены потупили взгляды. Как выбрать из двух капель воды ту, которая водянистее? И провозглашение жениха с невестой мужем и женой, и введение в дом - это все одно и тоже, только разделённое по времени. С момента провозглашения молодых супругами, невеста становилась табу для других мужчин и Мапакса не мог уже на неё претендовать, но Мапакса выполнял важное поручение и отлучение его от Кэси означало наказание, которого он не заслуживал.
Мнения эденов разделились. Половина была за то, чтобы признать Кэси женой Хагдона, половина за то, чтобы дать Кэси право выбрать заново. Мапаксе нужно было набраться терпения и дать возможность эденам разложить все за и против, но он сам все испортил.
- Отдайте мне мою Кэси! - потребовал Мапакса. - Она моя и ничьей другой не будет!
Дерзость молодого человека, хоть и имеющего заслуги перед сородичами, вызвало протест у эденов и они порешили признать Кэси женой Хагдона. Мапакса взвыл, как будто ему в сердце воткнули прут.
- Остынь! - прикрикнул на Мапаксу муж его матери. - У хэвэнцев много девушек! Возьмёшь себе жену на следующий Синкурэ Аня!
- Нет! - Мапакса бросился к Кэси и прижал девушку к груди. - Я каждую минуту в разлуке думал о ней! Она стала моим сердцем, моей плотью! Никто не смеет нас разлучить!
Эденам пришлось взяться за оружие. Мапаксу бросили в яму мужского дома. Долбо требовал от Мапаксы смирения, но буйный биранец смиряться не хотел. Он отказался от воды и от еды, и готов был умертвить себя.
- Иди к Сахариле, - приказал Енуэ Падиран.

Сахарила отправился в путь немедленно. К полуночи он был в селении биранцев. Сагдивала опустился в яму к товарищу. Мапакса на приветствие не ответил.
- Значит, вот так... - расстроился Сахарила. - Значит, ты мне не рад?
Мапакса обнял друга и прижал голову к его груди. Через мгновение он разрыдался.
- Плач, брат мой, плач, - Сахарила стал гладить друга по волосам. - Слезы облегчают боль и просветляют сердце. Плач.

Мапаксу отпустили под поручительство сагдивалы. Они пришли на берег Эйке Они, развели костёр и стали коротать время в ожидании рассвета. Утро вечера мудренее.
- Помнишь, как меня приводили в сознание в пещере? - спросил Сахарила. - Как Улги мне предлагал помнишь?
- Все помню... - кивнул Мапакса. - Все помню и все понимаю. Кэси уже введена в дом и принесла жертву духу очага. Все понимаю, но простить не могу!
- Она в чем виновата? - вздохнул Сахарила.
- Я не о Кэси... - Мапакса схватил гальку и с силой запустил её по воде. - Я о сородичах. Им не прощу, что они так со мной обошлись. Падиран мог отсрочить Синкурэ Аня. Эдены могли принять решение в мою пользу. Я что зазря столько выстрадал с тобой? А получается, что меня наказали!
- Ну, да... - опечалился Сахарила. - Нехорошо как-то...
- Нехорошо? - подскочил Мапакса. - Мерзко! Отвратительно! Бессовестно!
- Сядь, - сагдивала потянул друга за подол рубашки. - Килдэн тебе передавала добрые пожелания.
- Килдэн? - Мапакса сел на подстилку и задумался. - Килдэн... Аба-ма би?!

Утром Мапакса ушёл в пещеру Луку, не простившись с родичами. Сахарила остался. Он имел долгий разговор с Долбо и Падираном. Сагдивала рассказал им о своём путешествии и просил быть на Ярмарке.
- Нужно Большого йани выбрать. И поговорить нам будет о чем. Законы надо менять! Кучэн согласился со мной. Жду вас на Ярмарке!
- Законы надо менять, - согласился Долбо. - Наши эдены будут.
- Надо менять, не надо менять - это Совет решит, - проворчал Падиран. - Не было таких умников и, вдруг, объявились! Ладно. Все будем на Ярмарке.

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Луку, навещая биранцев, оставил в своей пещере много оружия, орудий труда, утвари и других вещей, - не смог все забрать с собой. С летника часть имущества мафа забрали Таргон и Маника, шедшие на двух лодках. Сахарила собирался до следующей весны прожить у Священной рощи, в западных пределах угодий людей Паль-Ыза. Община стала большой и мафа требовалось их имущество.
Он выменял у биранцев часть оружия на бат и они с Мапаксой решили подняться по Эйке Они, чтобы забрать свои оморочки, оставленные у селения нивухов, перед походом к урджа. О лодках мапа-хусэ вспомнил и Пурэн-хаха, шедший к Сахариле. Друзья встретились. Пурэн-хаха рассказал о своих бедах и спросил:
- Мафа не будут возражать, если нивух возьмёт в жены их девушку?
- Это кого ещё ты собрался брать?! - насторожился Мапакса. - Килдэн моя!
- А Колдон моя! - рассмеялся Пурэн-хаха. - Значит, не подерёмся!
- Не хотелось бы... - проворчал Мапакса.
- Эй! А вы чего это моих адо делите?! - возмутился Сахарила. - Пусть они сами решают, за кого выходить.
- Ну, меня-то примешь в свою семью? - попросил нивух.
Сахарила бросился обнимать Пурэн-хаху.
- Ну и дела! - вздохнул Мапакса. - Кто бы мог подумать...

Сахарила был счастлив. Он целыми днями шутил, улыбался. Его друзья потихоньку успокаивались и привыкали к новому эдену, который даже сагдивала.
- Ты, надеюсь, будешь с нами советоваться? - спросил как-то Пурэн-хаха. - Сагдивала - это, конечно, много, но нам немножко оставишь нашей воли?
- Зачем ты так?! - расстроился Сахарила. - Сагдивала уже не нужен. Нас много: я, Таргон, Мапакса, ты, Алисо, Дого, Ын-Мерге, Кайса, адо, Маника - вон сколько! Больше, чем было в общине моего эдена. Не будет сагдивалы. Незачем, аба-ма би?!
- Ты погоди! - не согласился Мапакса. - О посольстве забыл? И менять что-то нужно в наших законах и обычаях. Ты ещё своё дело не сделал. Не отлынивай!
- Это так, - согласился Пурэн-хаха. - Валяха ещё не кончилась. Чует моё сердце, что самые тяжёлые дни у нас ещё впереди!

Они прибыли в летник мафа и за ужином Мапакса поинтересовался о планах Сахарилы.
- До медвежьих родин будем жить в брошенном селении людей Паль-Ыза. Я с ними договорился. Заготовим побольше мяса и жира для наших женщин и втроём уйдём в селение анкалгынов на Тагыргене. Нужно быть поближе к чимухе и попытаться обменять у них свиней. Будем свиней выращивать, чтобы пища была под рукой. Когда жены наши освободятся от бремени и табу для них закончится, уйдём к морю. Оттуда попытаемся помирить нивухов и урджа. Да и Гырр будет ближе, а без его помощи и советов никак не обойтись, - рассказал Сахарила то, о чем думал многие дни.
- А Ярмарка? - спросил Мапакса. - Все эдены будут и йани. Кого в Хранители выдвинешь? Луку?
Кандидатуру Большого йани по традиции представлял эден мафа. Сахарила не видел никого, кто бы мог заменить Луку.
- Старый Хранитель посвятил Луку в свои преемники. Мерке не по заслугам стал Большим йани, оттого и беды наши. Луку обладает тайными знаниями, которые только для посвящённых, - пояснил сагдивала. - На Медвежий праздник будет дядя говорить с Биату. Новый завет с духом заключим.
- Я бы заранее на Ярмарке обсудил с эденами и йани все новшества, - посоветовал Пурэн-хаха. - С духами лучше разговаривать, зная о чем.
- Пока ясно, что нужно менять брачные обычаи. Остальное - не ясно. Буду батор бодон совершать... - Сахарила вздохнул. - Мыслей много, но их слишком много для того, чтобы найти тропу, которая бы вывела нас из беды на поляну благоденствия.
- А чимухе? - Мапакса ткнул в бок своего сагдивалу. - Нужно посольством идти ко всем родам Биату-найон.
- Дойдёт и до этого, - пообещал Сахарила. - Но сначала нам нужно найти для себя новые угодья.

В Священную рощу друзья прибыли, когда там расцвела черёмуха. Пришёл Синкурэ Аня и для мафа - коренных и новоиспечённых.
Таргон с Мапаксой нашли заросли черёмухи и молодые мафа пошли туда. Горы в этих местах были высокими, а долины узкими. Пришлось им устраивать игрище на галечном острове, разбивающем Маси Мангбо на два рукава. Они установили бурхан, изготовленный Алисо и Дого, заготовили дрова, определили место для очагов и костра.
Бледный лик луны уже давно проявился на голубом небе. Едва покончили с приготовлениями, Сахарила объявил новый порядок игрищ.

После возвращения от адинаев и биранцев, Сахарила высказал Луку свои сомнения в правильности брачных традиций. Йани пообещал подумать об этом и своё слово сдержал. Он обсудил эту тему с Дого и Ын-Мерге. Наконец, собрал Дого, Ын-Мерге и Сахарилу вместе у жертвенника на совет.
- Я с Дого и Ын-Мерге много думал о наших брачных законах. Если бы не валяха, то и думать было бы не надо, но тут, как по заказу, все наши законы перестали работать на добро, а стали способствовать  огдзо творить их чёрные дела, - начал разговор Луку. - Биату тут не при чем. Ни у нас, ни у анкалгынов, ни у ваятов, ни у нивухов нет коли о браке. Есть тэлунгу о двух сыновьях-адо Егдыги, которые установили, что их дети будут вступать в брак между собой. На этом основании и возникли фратрии у мапа-хусэ. У анкалгынов и ваятов такого тэлунгу нет или о нем забыли. У них есть тэлунгу о ссоре двух сыновей Бэле, после которой Биату установил брачные правила и во избежание ссор между братьями посоветовал перед браком девушкам совокупляться с другими женихами, чтобы те не чувствовали себя обделёнными. Так Дого?
- Так, - подтвердил кэльэткулин. - Когда мы пришли на побережье, то столкнулись с людьми Хозяина моря, толь-нивухами. Через них мы заключили договор с Иныпчыком и Толь-Ызом, который позволил нам промышлять в море. Пищи было много, рыбалка и охота на морского зверя требовали, чтобы рыбаков и охотников в походе тоже было много и ваяты стали селиться в одном месте. Были ссоры между людьми и кэльэткулины советовались с Толь-Ызом и тот давал наставления, которые стали нашими коли и покто. Толь-Ыз научил ваятов, что жену можно брать в любое время, а не только в Синкурэ Аня; что жену можно брать из любой семьи, только не из своей собственной. Так мы и стали жить. А на совокупление невест до брака табу Толь-Ыз не установил. Но у нас девушкам не обязательно спать с другими парнями. У нас нет фратрий. У нас все устроено иначе.
- От медведей все пошло, - вступила в разговор Ын-Мерге. - Люди и медведи - суть одно и то же. Как медведица совокупляется со всеми самцами, так и девушка. Медведица совокупляется один раз в год в одно и то же время и девушка вступает в брак в то же время, что и медведица. От медведя все пошло, от Биату.
- И что предлагают старейшины? - вопросил Сахарила, чьё сердце пополнилось новыми мыслями, отчего беспорядка в нем стало ещё больше.
- Когда у меня был пукэнвык, я ещё никого не любила. Парни ухаживали за мной. Кто-то был мне приятен, кто-то нет. Я отдалась одному, другому, третьему, а потом моё сердце затрепетало и душа воспарила от любви и я избрала четвёртого. Больше мне никто был не нужен. Но это был четвёртый! Чтобы обрести любовь, мне пришлось пройти свой путь. А как женщине без любви вступать в брак? Без любви - это насилие. Кто ж смирится с насилием? А бывает, что нравятся двое или даже трое. Если девушка не познала любви, то не надо ей мешать в её поисках. Познавшая любовь, в чужих ласках не нуждается. Сердце её в руках её возлюбленного!
- Пусть девушки сами решают, как себя вести перед браком, - сказал Луку. - Любовь - это их суть. Лишить девушку любви - это значит убить её.

Перед Синкурэ Аня все переживали за адо. Они могли выбрать в мужья и Мапаксу, и Пурэн-хаху. Как отреагировали бы буйные нивух с биранцем на выбор девушек, не знал никто, в том числе и они сами. Вряд ли бы они смирились с повторным поражением на любовном фронте. Адо были хороши! Время, проведённое у биранцев, пошло на пользу их истощавшим телам и опустошённым потерями близких людей душам. Девушки буквально светились от счастья. И это было подозрительно.
Но все сложилось как нельзя лучше! После ритуального омовения Маника и Кайса увели своих возлюбленных. Колдон и Килдэн разошлись в стороны и стали сушить волосы на солнце. Мапакса и Пурэн-хаха грелись на солнышке, не решаясь овладеть адо. И тут Колдон запела:

- Почему девушка скучает, соломте?!
- Почему сердце её накрыла печаль, соломте?
- Потому что избранник её не видит и не слышит,
- Не видит и не слышит, как сердце девушки,
- Горячее сердце, соломте,
- Стремится к нему!

- Пой! - Мапакса толкнул Пурэн-хаху.

- Кто ж твой избранник, ара-да-рында? - забасил нивух.
- По ком томится сердце твоё, ара-да-рында?
- Может, твой избранник далеко?
- Может сердце твоё далеко?

Килдэн же не стала петь песни. Выслушав Пурэн-хаху, она требовательно позвала:
- Мапакса!
Так все и решилось. Дальнейшие обряды и ритуалы стали бессмысленными. Молодёжь поиграла в биракан, позагадывала загадки, попрыгала через костёр, девушки получили подарки от своих женихов и в тот же вечер парни ввели своих невест в дом. Кайса стала женой Сахарилы, Маника - Таргона, Килдэн - Мапаксы, а Колдон - Пурэн-хахи. Все были счастливы, а Луку больше всех.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Любое общество состоит из двадцати процентов революционеров, такого же количества реакционеров и шестидесяти процентов консерваторов. Развитие общества будет направлено либо вперёд, либо назад и вектор развития зависит от того, к чьему лагерю примкнёт это шестидесяти процентное "болото".
Консерваторы же внимают только аргументам  в виде глубокого кризиса. Как говорят на Руси, - не было бы счастья, да несчастье помогло. Если бы Таргон с Сахарилой и адо жили на необитаемом острове вдали от других людей, то их природа смирилась бы и они вступили бы в кровный брак. Но другие люди вокруг были и природа наших героев взбунтовалась. Они сделались революционерами.
Мапакса и Пурэн-хаха последовали примеру Сахарилы, взявшего в жены девушку из другого рода, с которым мафа не имели брачного договора. Кучэна вынудили согласить на брак Маники с Таргоном. Кто девушку спас, тот её и "танцует".
Беда коснулась не только мафа и нанги. Все таёжные роды пострадали и, в первую очередь, от недоедания изменилось соотношение мужчин и женщин в каждом поколении. Такое с нашими предками происходило часто и повсюду. Чем был вызван такой дисбаланс?
В древности женская смертность была чуть ли не на порядок выше мужской. Основной причиной были роды, которые если и разрешались благополучно, то часто приводили к заражению крови из-за антисанитарии. Роженицу отселяли в особое помещение, в которое в течение двух месяцев запрещалось входить всем, кроме старшей матери, но сами роды проходили в антисанитарных условиях.
Вторая причина - женские заболевания. И сегодня наши женщины часто недомогают и с ними случаются всякие напасти, в древности даже цистит был обычным состоянием.
Третья причина - это, как ни странно, хозяйственная деятельность. Заботы по хозяйству выматывали женщин и, даже будучи больными обычной простудой, они не могли позволить себе отлежаться. К тридцати годам женский организм ослабевал и уже был не в силах сопротивляться болезням.
Природа внимательна. Она решила проблему простым способом - увеличила количество рождающихся девочек, по отношению к мальчикам. Из-за этого раз за разом возникала ситуация, когда парней на всех не хватало, что и привело к многожёнству. 
Но у природы есть и другое правило: если питание беременной женщины становится скудным, то природа в этом поколении старается воспроизвести в большем количестве тот пол, который обеспечивает поступление основного элемента питания. А основной элемент питания для хомо сапиенс - это мясо. Меньше пищи, больше мальчиков, способных пищу добывать.  Что и произошло у мапа-хусэ.
После Синкурэ Аня осталось много холостяков. И следующий брачный праздник не предвещал ничего хорошего. Девушек в предыдущие годы рождалось мало и обмен невестами внутри фратрии не обеспечивал потребностей в браке.
Ситуация перезрела и требовала немедленного решения, поэтому предложение Сахарилы на Совете во время Ярмарки об отмене фратрий и изменении брачного закона не вызвало возражений у "болота". Да и у реакционеров, во главе с йани биранцев Падираном, тоже. Тем более что и Луку, и кэльэткулин ваятов Дого поддержали сагдивалу, указав на анкалгынов, ваятов, нивухов, урджа и чимухе, у которых фратрий не было. Вопрос обсудили. Осталось узнать волю тотема.
Но, вот, вопрос о противодействии захватническим устремлениям чимухе вызвал очень жаркие споры. Луку предложил перенести Совет мапа-хусэ на Медвежий праздник. Так и порешили. Стали ждать полнолуния, чтобы избрать Большого йани.

Сахарила же решил не терять времени даром и попытаться убедить эденов и йани в частных беседах, о чем посоветовался с Дого.
- Не стоит, - поморщился кэльэткулин. - Нельзя все горы снести одним махом! Ты уже добился многого. Пусть время поработает на нашу цель. Семьи вступят в родственные отношения со многими семьями и возникнет совсем другой народ, другой закон и порядок, и только тогда перед всеми будут стоять общие задачи. А пока каждый думает о своей семье, да о тех, с кем в родстве. Мало связей, - мало привязанности. Подожди!
Совет был мудрым, но Сахариле некуда было девать свою энергию. Молодость нетерпелива. Он все же встретился с Падираном и получил по полной программе!
- Что ты пристал со своими чимухе?! - с ходу взъярился йани биранцев. - Ну, видели мы их, обмениваемся с ними в низовьях Маси Мангбо! Такие же люди, как и все. Учиться у них надо, а чтобы учиться, нужно с ними дружить! А ты их злить собираешься! Не хочу, даже, и слушать о чаохе!
Урок сагдивалой был усвоен и больше он не приставал к уважаемым людям.

Обмен был вялым. Ярмарка в древние времена - это не то, что в наше время. Денег не было и не было понятия "стоимости", или "цены". У каждой семьи за год накапливались излишки, которые она стремилась обменять на то, что сама не производила или не добывала.
Традиционно, биранцы и люди "медведя" поставляли на Ярмарку обсидиан и кремень. Люди Матери лосихи - кожи, меха, рог и сухожилия. Люди Адина - юколу и рыболовные снасти, баты и оморочки. Люди Толь-Ыза - меха, рыбью кость (моржовую), кожи, рог, цветные камни.
Помимо этих основных "статей экспорта", адинаи поставляли одежду из рыбьей шкуры, таёжные жители - одежду из кожи и меха, обувь. Все привозили на обмен свои поделки и украшения.
Сложилась традиция, когда каждая фратрия организовывала на острове свои торговые ряды. Привезённый товар раскладывали на циновках. Возле рядов ставили шалаши, в которых жили. Люди ходили между рядами и прикидывали, чего много, а чего мало. Так приценивались до полнолуния, после которого и начинался обмен.
Мафа в этот раз торговые ряды не устраивали. Нечего было выставлять. Сахарила с Дого, - на Ярмарке оставались только эдены и йани, - посовещались и решили, что им нужна одежда, так как старая почти вся испортилась. Они взяли обсидиан и пошли вдоль рядов. Напротив нужного товара сагдивала кучкой складывал камень. Потом также разложил цветные камешки.
Они с Дого и Луку перекусили и пошли смотреть на предложения сторон обмена. Люди мало интересовались одеждой. Это дало возможность сагдивале пересмотреть своё предложение. Он разнёс обсидиан и цветные камешки по торговым рядам, уменьшив их количество, то есть сбавил цену предложения.
Такие манипуляции со своим предложением Сахариле пришлось проводить несколько раз, пока рядом с его предложением не стали появляться и другие.
Перед закатом пришло время подбивать итог. Если кто, например, предлагал меховую накидку и на неё было несколько предложений, то хозяин выбирал из них то, что ему нужно было больше. После обмена, хозяева забирали свои невостребованные предложения и готовились к следующему дню. Так продолжалось до тех пор, пока не обменивали все.
Сахарила, неожиданно для себя, реализовал все свои товары, получив огромную кипу одежды. Никогда ещё мафа не торговали так удачно. Вечером у костра они обсуждали итоги обмена с Дого. Луку готовился к Совету.
- Мало товара, - сказал Дого. - Надо приглашать ваятов и анкалгынов, урджа с нивухами. Что такое Ярмарка? Это больше, чем просто обмен. Это общение. Это возможность поделиться своими знаниями, умениями, опытом. Если бы ваяты и анкалгыны чаще бывали на Ярмарке, то у вас давно бы были и наши горшки, и наша лёгкая одежда, и ещё много чего полезного. И законы у вас были бы другие.
- А если бы и чимухе приезжали на Ярмарку... - начал Сахарила и задумался.

Луку избрали единогласно. Люди ещё оставались на Ярмарке, не завершив обмен, а Сахарила с Дого и Луку поспешил домой. Часть вещей они взяли, часть оставили в амбаре в летнике.
Мысль о чимухе не давала сагдивале покоя. Он, вдруг, осознал, что дружить с чимухе выгоднее, чем воевать. Но как сделать так, чтобы и чимухе было выгодно дружить с соседями? Что другие роды могли предложить пришельцам? Получалось, что ничего, кроме своей земли.
- Должен быть какой-то выход! - воскликнул Сахарила и бросил грести.
- Ты о чем? - насторожился Луку, шедший с ним в одном бате.
- Как подружиться с чимухе, - вот о чем я думаю, амапанго, - вздохнул сагдивала. - Думаю, что дружба с ними лучше войны.
- Лучше, бясике, - улыбнулся Луку. - Но слабый с сильным может дружить только против другого сильного. У чимухе есть враги? Я о таких не слышал. Сначала стань сильным!
- Пожалуй, - согласился Сахарила.

Избыток в семьях молодых холостяков создавал проблему для семьи. Оказалось, что Луку и Дого имели беседу с другими йани и приняли решение отправить "лишний" молодняк в экспедицию в Очидиа Калта в поисках свободных земель. Засуха и пожар преподнесли хороший урок. Если бы мапа-хусэ знали о землях за своими пределами, то могли бы уйти туда и не страдать от голода и холода. Холод тоже стал проблемой, потому что зверя стало меньше и кожи с мехами стало меньше. Старая одежда постепенно изнашивалась, а новой не шилось в нужном количестве. Запасы одежды год от года истощались. Люди же множились числом, хотя в отдельных семьях дети у матерей стали рождаться с большими перерывами между родами.
Решение собирались принять во время Медвежьего праздника. Луку предупредил Сахарилу, что йани поручили ему свою идею озвучить перед эденами.
- Это правильно, - согласился сагдивала. - Но я с семьёй уйду к Тагыргену, чтобы установить отношения с чимухе. Они меня с друзьями знают, а Мапаксу, так, и уважают!
- Пойдёшь, но сначала возглавишь поход в Очидиа Калта. Тебе нужно становиться сагдивалой всех мапа-хусэ. Понимаешь, о чем я говорю?




ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

Медведь, которого выследил Алисо, устроил берлогу в двух днях пути от Священной Рощи. Молодые эдены с Сахарилой во главе отправились за жертвой. Пока они ходили, собрались остальные йани и эдены из дальних селений. Все успели к полнолунию.
Мясо медведя порубили на мелкие кусочки и раздали эденам для причащения их родичей. Эденам и йани тоже досталось по кусочку. Луку объявил начало охоты на медведя.
Кайсу, Ын-Мерге и Пурэн-хаху требовалось перед причастием принять в род. Немудрёный обряд, с возложением инау, помазанного кровью жертвенного медведя, на голову новым родичам и приношением жертвы на жертвеннике у бурхана, прошёл быстро. Но перед этим посвящаемые рассказали о себе в своих ниманку. Всех покорил ниманку Кайсы, в котором главную роль она выделила мужу. Сахарила в подробности своего путешествия не вдавался.
После такого ниманку уже не только адинаи, но и остальные мапа-хусэ стали называть сагдивалу Сахарила-хахой.
- Мы идём к нашей цели, - похвалил Сахарила-хаху Дого.

Луку общался с Биату. Йани мапа-хусэ не принимали снадобий, не впадали в транс и не бились в истерике у бурхана. Луку принёс жертву от имени всех йани, а потом отпустил душу-омё. Его душа долго не возвращалась. Алисо пришлось разжечь костры около тела Большого йани и накрыть его несколькими полта, чтобы Луку не замёрз.
Когда душа вернулась в тело Хранителя, он скинул верхнюю одежду и показал кровоподтёк под левой грудью - знак того, что йани побывал "на приёме" у тотема. Луку напоили отваром трав, после чего он сообщил йани и присоединившимся к ним эденам:
- К Биату летала душа моя!
- Принял меня Луноподобный и так говорил:
- "Знаю о бедах ваших,
- Знаю о сыне моем Сахариле,
- Которого я послал вам,
- Чтобы в нужный час проявить в нем свою сущность.
- Сахарила будет голосом моим
- Среди потомков моих верных.
- Батор бодон пусть примет сагдивала,
- Пусть пройдёт путь,
- Предначертанный ему,
- Пусть укрепит сердце своё и душу свою.
- Я явлюсь в нем в нужный час!"
- Так говорил Луноподобный.
- И ещё говорил Биату:
- Новый брачный закон вы приняли
- Пусть так будет вовеки.
- На Закате завелось Зло,
- Но будьте разумны и мужественны,
- Душу свою оберегайте от гнева.
- В Очидиа Калта приготовил вам убежище я!"
- Так говорил Биату!
- И ещё говорил Биату:
- "Пусть люди Хозяина озера называются одним именем - "хэвэны".
- Пусть люди Адина называются "адинаи".
- Пусть люди Матери лосихи называются "тонаи".
- Пусть люди Хозяина гор называются "палинаи".
- Пусть люди мафа и нанги называются "манохи".
- Пусть все чтят Хозяина озера, Хозяина рыб,
- Мать лосиху и Хозяина гор.
- Пусть все роды приносят им жертву,
- Дабы были благосклонны к вам.
- Пусть все роды приносят жертву Хозяину тайги Онку,
- Духу дождя Тугдэ и Солнцу!"
- Таков был завет Биату.
Луку замолк.
- Кэээ! - выдохнули присутствующие.
Йани и эдены зашептались между собой. Все были довольны. Некоторые с недоверием поглядывали на Сахарилу, но большинство было склонно признать маноха сагдивалой рода. Новый завет подразумевал, что у мапа-хусэ, как у ваятов и других народов, будет Большой эден. Такого понятия у мапа-хусэ не было и они поступили рационально, приняв "сагдивала", как название должности для большего из них.
Выборы же сагдивалы решили отложить до прихода отряда с Очидиа Калта. В походе могло всякое случиться...

Йани и эдены разъехались по своим селениям, поделившись друг с другом магическими заклинаниями, для жертвоприношений новым кумирам. Манохи вернулись в своё селение. Молодые жили в отдельных домах парами. Ын-Мерге была тёщей, а не матерью Сахарилы, поэтому ей не полагалось жить в одном доме с зятем. Она и Дого поселились в отдельном доме. В дё должны были быть хозяин и хозяйка. Перед походом Сахарила попросил Ын-Мерге и Дого принять Кайсу, пока он будет отсутствовать.
Сахарила не взял с собой никого из мужчин общины. Они нужны были в селении, чтобы снабжать пищей женщин, которые носили в своих чревах новые души. Сагдивала не отказался от своего плана и к весне нужно было снабдить женщин запасами пищи на голодные сезон.

Экспедиция началась сложно. Бушевала метель несколько дней. Снега в горах выпало столько, что и лыжи проваливались. Пришлось путникам делать снегоступы. Через две недели, холодные и голодные, они перевалили через хребет и вскоре вышли к селению ваятов в Бухте Белого тюленя. Дальше на север шли вдоль морского побережья, пока не вышли к устью широкой реки. Они пошли по ней вверх в горы, снова перевалили через хребет и вышли в горную страну, кишащую дичью. Тут были многочисленные стада северного оленя, изюбря, кабана. В зарослях кустарника на террасах им попадались и следы лося, но самого зверя путешественникам увидеть не удалось, так как он стал спускаться в речные долины.
Отряд вернулся уже по рыхлому снегу другим путём, выйдя в угодья тонаев. Их нарты были полны мяса, кожи, мехов и кости. Добычу разделили между собой и парни отправились по домам, унося в сердцах любовь и привязанность к Сахарила-хахе, не раз проявившего в походе свою мудрость, находчивость и изобретательность.
Свободные земли, равные по размерам всему Биату-найон, были найдены. Угроза чимухе отошла на задний план, но Сахарила решил действовать так, как ему советовал Гырр, ыз ваятов. Предстояло ещё много работы.

Впрочем, даже если бы сагдивала и передумал, то обстоятельства не дали бы ему засидеться. Вскоре Маника родила девочку, а потом Колдон сына, через пять дней Килдэн родила сына и, наконец, разродилась мальчиком Кайса. Мужчины были счастливы, но тут от анкалгынов с Тагыргена, родичей Кайсы и Ын-Мерге, пришёл гонец. Анкалгыны срочно перебирались в земли ваятов. От чимухе пришёл Латык и сообщил, что чимухе по весне готовятся воевать прибрежные народы и начать решили со слабых родичей Кайсы.
Как сообщил Латык, чимухе не хватало жён для их молодых мужчин. Они решили устроить набег за невестами.
Сахарила собрал совет.
- Что будем делать? - спросил он у сородичей и друзей.
- Я предупреждал своих, что воинам нужна война! - Пурэн-хаха вздохнул. - Они найдут селение анкалгынов пустым и пойдут к соседям, а ближайшие соседи это урджа.
- Нужно предупредить урджа, - сказал Дого. - Нужно идти посольством!
Мапаксе, Сахариле, а тем более Пурэн-хаха такая перспектива не понравилась. Их жены нуждались в заботе. Но анкалгыны стали родственниками сагдивалы.
- Пойдём без Мапаксы и Пурэн-хахи, -  решил Сахарила. - Нашим женщинам и их новорождённым нужна забота. Ын-Мерге тоже оставим. Пойду я и Дого. Попробуем замирить урджа и нивухов.
- Я пойду! - решительно поднялся Мапакса.
- Нет! - сагдивала рукой указал ему на место. - Наши женщины сейчас беспомощны. Их нельзя оставлять. Таргон один не справится.

Кайса с новорождённым жила в отдельном балагане. Сахарила попрощался с ней через плотный занавес из шкур. Ни её, ни сына сагдивала не увидел и был опечален. Он понимал, что может и не вернуться назад.
На следующее утро они с Дого покинули селение и двинулись напрямик через горы и долины, таща за собой нарты с провизией и снаряжением. Они поднялись к водоразделу по долине, преодолели перевал и по долине другой реки вышли к старому зимнику нанги. Отсюда было рукой подать до селения нивухов. Путники ещё с высоты заметили отсутствие дымов над селением. Они сразу направились к нивухам и остановились в мужском доме уже поздним вечером.
Предстояло решить, - идти или не идти к урджа. Дого видел сомнения Сахарилы и решился на камлание. Утром, после принесения жертв идолу селения и духам, обозначенным в завете Биату, Дого стал камлать. Ритуал длился долго. Наконец, совсем обессиленный Дого изрёк:
- Будет чаоха. Нам её не избежать, но наши жизни будут зависеть от твоей решительности и отваги. Теперь решай.
- Идём! - решился Сахарила. - Что моя одна жизнь, против многих жизней урджа?! Я ещё не отошёл от потерь! Моё сердце ещё кровоточит...

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

Хуктэ, увидев чёрные перья ворона на головах гостей, приказал отвести их в свой дом. Эден урджа был растерян. Сахарила имел все основания опасаться урджа, а тут явился послом. "Видать плохи дела у мапа-хусэ!" - решил эден. Но плохи дела были у самих урджа.
Новость, принесённая Сахарилой и Дого, вызвала у Хуктэ серьёзную озабоченность. Зимой урджа жили большим селением в верховьях Тагыргена. Отсюда было недалеко до малых рек, впадающих в Эйке Они и Чипчан Они и образующих узкие долины, в которых зимой паслись изюбрь, олень-цветок, кабаны и лоси. Отряды охотников, по пять-шесть человек, ежедневно приносили добычу, которой в этом году стало больше.
В селении было около тридцати дё, в которых урджа жили большими семьями. В каждом дё было от одного до четырёх охотников. Летом семьи растекались по окрестным долинам. Как раз пришло время покидать зимник. Но если урджа разойдутся, то чимухе их уничтожат по отдельности каждую семью. И оставаться было нельзя, потому что зверь уже стал спускаться в низовья Тагыргена, в среднее течение Чипчан Они и в среднее течение Эйке Они и угодья вокруг селения пищи давали мало.
- Когда они заявятся? - спросил Хуктэ у Сахарилы.
- Латык говорил, что чимухе море не любят. Значит, пойдут по суше, когда сойдёт снег, - ответил сагдивала.
- Значит, скоро... - эден недовольно засопел. - И чего чимухе к нивухам не пойти!
- Я думаю, что чимухе отправят разведчиков, - вступил в разговор Дого. - Разведчики будут идти впереди отряда на расстоянии полудня пути. И вам нужно выставить дозор на Тагыргене в полуднях пути, чтобы встретить разведчиков и предупредить своих.
- А смысл?! - махнул рукой Хуктэ. - Урджа смогут выставить десять рук воинов. Сколько чимухе ходило в Ялгатык?
- Немногим больше, - ответил Сахарила. - Анкалгынов было мало в селении на Ялгатыке. А всего они смогут выставить три большие руки воинов. Но, мне кажется, воинов будет меньше...
- Почему бы тебе не взять на себя управление? - обратился Дого к Сахариле. - Ты чимухе видел, знаешь, на что они способны и как будут воевать... Как думаешь, Хуктэ-ама?
- Думаю, что наш молодой гость хитёр, - Хуктэ бросил в сторону сагдивалы гневный взгляд. - Впрочем, Сахарила-хаха смел и ловок. Буду советоваться со старейшинами.

В тот же вечер в мужском доме собрались старейшины. Сначала совещались без послов. Сам факт, что Сахарила с Мапаксой выкрали у урджа их кровника, вызывал уважение к маноху. Тем более что нивух поступил по отношению к своим спасителям подло. Сахарила простил подлость, которая была достойна чаохи! Это было странным для урджа, но они отдавали должное молодому человеку, сумевшему обуздать свою ярость. Такое поведение было достойно великого мужа. Старейшины решили выслушать Сахарилу.
Сагдивала изложил свой план. Он и Дого должны были отправиться в селение анкалгынов и там дождаться чимухе. Повод для посещения новых родичей был - мапа-хусэ нужны были невесты. Там послы должны были дождаться чимухе, чтобы определить их численность. Сведения о враге гости должны были передать разведчикам урджа, которых планировалось держать поблизости от селения анкалгынов.
Далее следовало обмануть чимухе, сообщив ложные сведения о количестве воинов-урджа. Если же чимухе было бы очень много, то послы планировали сделать вид, что уходят к ваятам, а самим пробраться к урджа по долине другой реки, текущей параллельно Тагыргену восточнее её, и присоединиться к урджа.
- Я бы мог отправиться к анкалгынам и ваятам за помощью, но дело это непростое, учитывая, что у вас не сложились добрые отношения с ними, - закончил свою речь Сахарила-хаха.
- А если чимухе придут к нам, что будем делать? - спросил кэльэткулин Плеун.
- Есть у меня кое-какие мысли, но вы должны решить, доверите ли мне своих воинов или не доверите, - ответил гость.
Сахарила не очень стремился к тому, чтобы принять командование над чужими воинами в не своей чаохе. Но у него была сверхзадача, решить которую без доверия со стороны урджа сагдивале было сложно. Сахарила-хаха был уверен в своих силах, в своём уме и, главное, в поддержке тотема. Он решил, что эта чаоха и будет его батор бодон.

Дого был тоже посвящён в план Гырра. Он немало преуспел, рассказывая о легендарном походе Сахарилы за раковинами-каури, о спасении Маники, о походе в Очидиа Калта. Урджа были людьми разумными, хоть и людоедами.
- Наш гость видел врага, знает его силу и слабость. Чимухе убили родичей его жены и у сагдивалы есть свои личные счёты с чимухе. Разве доверяют охоту на медведя юнцу? А мы все в чаохе с чимухе юнцы, - так сказал один из старейшин и это было мнением всех урджа.
В тот же день Хуктэ вручил Сахариле топор, "накормленный" кровью жертвенного животного, - топор войны. А топор войны с нивухами урджа зарыли в землю у бурхана. Из двух зол выбирают большее.
Утром гости ушли к устью Тагыргена. Стремнина реки уже вскрылась и они поплыли в бате, забрав с собой все свои вещи, чтобы не вызвать подозрений у чимухе.
На побережье пришла весна. Для Сахарилы такое раннее таянье снегов стало неожиданностью. Дого объяснил, что зима здесь у моря короткая.
- Хорошие места! Земля благоденствия! - воскликнул сагдивала.
- Была... - усмехнулся Дого. - Пока чимухе не объявились!

Сахарила и Дого поселились в бывшем дё тёщи сагдивалы. Буквально тут же объявились разведчики чимухе, которых обнаружил пёс урджа, подаренный ими Дого. Инда был хорошо обучен, поэтому, унюхав чужака, он поднялся на лапы, подошёл к входу в жилище и зарычал.
- Добро пожаловать, дети огдзо! - проворчал Дого.
Сахарила вышел из дё. Инда вышел вслед за ним и встал в стойку. Манох определил место, где скрывались разведчики и на языке чимухе пригласил их к очагу. Чимухе не откликнулись. Инда вскоре успокоился.

Дабдян, сорин чимухе, ждал разведчиков в распадке, неподалёку от устья Тагыргена. Они прибыли с дурными новостями. Анкалгыны селение оставили. Воины встретили того парня, который приходил к ним с другом, победившим прежнего сорина на суде истины, и девушкой с цветными волосами.
- Он там был один? - спросил Дабдян.
- С собакой... Ещё ихний жрец там был, кажется, - ответил "орёл", старший над разведчиками.
- Похоже, что Латык пришёл сюда. Как я и говорил! - разозлился сорин. - Этого старого пердуна Бобоя нужно было меньше слушать! В Кынманкы сбежал, в Кынманкы сбежал! Говорил же я, что к Тагыргену ушёл раб! Ещё и этот Тарман, гром бы их всех побил!
Сорин долго не мог успокоиться. Поход был тщательно им подготовлен и задача перед ними стояла важная. Количество холостяков росло год от года, а в Ялгатыке они дали волю своему гневу и истребили всех, в том числе и молодых женщин, которые могли бы стать жёнами воинов и рожать воинов же. Сорина хотели наказать за такую непростительную расточительность, вот, он и предложил этот поход за невестами к Тагыргену, зная со слов того же Сахарилы, что здешние анкалгыны ослабли.
- Идём в селение! - распорядился Дабдян.

Пока Сахарила обменивался приветствиями с сорином, Дого подсчитал количество воинов. Вернувшись в дё, он поднял глаза к небу. Сахарила понимающе кивнул.
- Значит, ушли твои родичи, - перешёл Дабдян к основному разговору. - И куда?
- Похоже, что к ваятам. После вас я был в Рамагляне и там застал эдена. Они договорились, что ваяты уступят общине Анкана на время свои земли у Оленьей реки, - отвечал Сахарила, стараясь держаться как можно развязнее.
- Это до Рамагляна или после?
Сахарила контекст вопроса понял и усмехнулся про себя.
- За Рамагляном. Тебе придётся сперва встретиться с воинами ваятов. А эти вам не горстка анкалгынов из Ялгатыка! - ответил он, глядя в глаза Дабдяну.
Упоминание о бесславном сражении при Ялгатыке, первом для Дабдяна, разозлило сорина.
- Я, ведь, могу приказать и с тебя сдерут шкуру, как со свиньи! - процедил он сквозь зубы.
Сахарила молча указал пальцем на чёрное перо в своих волосах. Дабдян сжал зубы, но взял себя в руки. Законы новый сорин чтил, памятуя о том, как был наказан за беззаконие Ховых.
- То-то, что посол, - проворчал Дабдян.
- Так что ваша чаоха с анкалгынами закончена, - сказал сагдивала. - Идите домой.
- Успеется... - усмехнулся Дабдян. - Тут, поблизости, есть ещё где поживиться.
- Если ты про урджа, то чего у них есть такого, чего нет у чимухе? - рассмеялся сагдивала.
- Есть кое-что... - проворчал сорин. - Много их?
- А с чего это ты решил, что я буду тебе помощником в твоей чаохе? - нахмурился Сахарила.
- Тебе лучше с нами дружить, - сделал тонкий намёк сорин.
- Кайса стала моей женой. Вы объявили чаоху её родичам, то есть и мне. Я в посольстве. Мне воевать нельзя. Но обиду я не забыл! - намёком на намёк ответил сагдивала.
- Вышвырнуть обоих! - приказал сорин.

Сахарила и Дого погрузились в бат и пошли на восток, следуя вдоль береговой линии. Чимухе не следили за ними. Едва селение скрылось из виду, манох и кэльэткулин пристали к берегу и высадились на сушу. Через несколько часов они уже были среди разведчиков урджа и спешным порядком двигались к своим.
Сахарила с отрядом шёл почти без отдыха. К полудню следующего дня отряд прибыл в селение урджа и Сахарила тут же принялся за дело.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

Честно говоря, мне до сих пор не понятно, почему "доисторическая" археология "тормозит". Наши предки устраивали свои селения по типовому проекту, следуя элементарной логике и законам природы. Их добыча обитала в долинах и поймах рек. По рекам было удобно общаться с соседями.  А где у реки могут быть селения? Селения могут быть там, где их не смоет половодье. Плюс к этому, летние селения должны быть доступны всем ветрам, которые сдувают кусачую мерзость, а зимние селения, наоборот, закрыты от ветров.
Ландшафт изменился, но горы и холмы остались там же, где и возникли. А реки могут течь только между гор и холмов, а не по ним! По логике, археологи должны были бы быть более удачливыми! Но, увы… Историю древних евреев, меленького племени семитов, мы знаем лучше, чем историю своих древних предков-охотников, численность которых была в разы больше.

Зимнее селение урджа располагалось в распадке между двумя горами. Тут из-под земли било множество ключей, сливаясь в Тагырген. Горы располагались так, что закрывали селение с севера и востока, открывая дорогу тёплым южным и западным ветрам.
За долгие годы лес вокруг зимника был вырублен. Перед селением возникла обширная пустошь, протяжённостью в три-четыре сотни шагов.
Дома расположились вокруг большой площади с бурханом.  Балаганы, куда помещали рожениц, "нечистых" в период менструаций женщин и больных, а также амбары и навесы, были хаотично разбросаны вокруг селения. Сахарила, первым делом, взялся за организацию поля битвы.
Сагдивала разбил всех жителей на отряды. Первый состоял из воинов и насчитывал шестьдесят два человека. Второй отряд состоял из всех, кто мог держать в руках оружие. Третий отряд состоял из кормящих женщин, детей и немощных стариков.
План боя был прост. Чимухе предстояло атаковать селение по пустоши. Луки и пращи должны были осложнить врагам продвижение. Но у чимухе луки били на более дальнее расстояние, чем луки урджа. Один лук сагдивалы ничего не решал против пару сотен вражеских луков. А значит, нужно было стрелять по чимухе из укрытия.
Сахарила приказал разобрать балаганы, навесы и амбары и сделать из них забор, огораживающий селение со всех сторон. Но сначала пришлось всех рожениц перевести в отдельный дом, в другой - "нечистых" и больных, в третий и четвёртый - немощных. В дё расположенных на юге поселили воинов, в остальных - людей из второй группы.
Забор не был сплошным. На это не хватило материала. Враг мог просочиться сквозь ограду, но тут его должна была встретить вторая линия обороны - дома, между которыми также возвели укрытия для лучников и пращников.
Со склонов гор враг не мог нанести урон. Сахарила лично в этом убедился, выпустив с каждого склона по нескольку стрел в сторону селения. Все стрелы упали, не долетев до защитных сооружений.
К вечеру следующего дня, по прибытию сагдивалы, селение было готово к отражению нападения. Мальчики и юноши, девочки и девушки, старики и старушки, беременные впервые и матери, чьи дети были отлучены от груди, активно тренировались в метании камней из пращи, стрельбе из лука и метании дротиков. Воины готовили оружие для рукопашного боя.

Дабдян сам пошёл в разведку. Отряд двигался не таясь, но вскоре наткнулся на следы пребывания разведчиков урджа. По следам чимухе определили, что Сахарила и Дого присоединились к разведчикам. Ситуация резко поменялась. Урджа, наверняка, были предупреждены послами и имели полное представление о численности и вооружении чимухе. Сорин грязно выругался.
Разведчики двинулись цепью. Шли осторожно. Через сутки вышли к распадку и увидели селение, приготовившееся к отражению штурма.
- Гром бы вас побил! - зарычал сорин. - Нужно было с тебя шкуру спустить, чёртов сагдивала!
Перед сорином встал вопрос: если атаковать, то многочисленные жертвы неизбежны, что есть очень нехорошо, но если уйти, то воины могут обвинить его в трусости и сместить с поста. А дальше - позор и жалкое существование в клане ворона.
- Лучше умереть! - проворчал сорин. - Нужно что-то придумать...
Он обошёл селение и поднялся на гору. Отсюда все было видно, как на ладони.
- Так не пойдёт! - закачал головой сорин. - Гром бы вас побил!
Дабдян знал, что анкалгынов мало. Ему хватило бы и тридцати воинов, но холостяки, узнав о предстоящем походе, устроили бунт. Всем хотелось получить удовольствие от женщин анкалгынов, а ещё больше взять их, как добычу. Холостяки желали, чтобы добыча разделялась по справедливости, то есть по праву первого.
Такое право у некоторых народов, оставшихся в цивилизации охотников и собирателей, существует и по сей день. Добыча считается того, кто первым её коснулся. Даже если смертельный удар был нанесён не мной, но я был первым у добычи, то это добыча моя. Почему так? Потому что законы возникли задолго до появления дротиков и стрел. А первой добычей наших предков была падаль.
В поход отправились все холостяки, коих набралось под триста человек. Молодые парни из верхних селений чимухе на Майкони тоже присоединились к своим сверстникам. Ужасная участь была приготовлена молодухам общины Анкана в Нойынане!
Дабдян произвёл подсчёт мужчин в стане врага. Получалось пять чимухе против одного урджа. Плюс молодняк и прочие жители, что упражнялись с оружием. Это четыре против одного. То есть сорин мог потерять каждого четвёртого своего бойца.
- Много, - Дабдян поморщился. - За такие потери с меня с самого шкуру снимут! Долбо ещё Ялгатык не забыл!

Сорин вернулся к разведчикам, оставил их наблюдать за противником, а сам вернулся к основным силам. Тут он собрал "орлов" на совет. "Орлов" было немного, потому что в этот клан вступали мужчины уже женатые. Разумеется, холостые "орлы" были воинами прославленными, раз, уж, удостоились чести носить в волосах перья белого орлана.
- Надо выманить их из норы, - предложил друг сорина по имени Мажи.
- Надо отправить к ним посла и потребовать, чтобы они отдали своих молодух, - предложил другой. - Уверен, что они струсят.
- Ты бы отдал свою жену или невесту? - усмехнулся сорин.
- Я - нет, а они струсят...
- Глупости, - отмахнулся Дабдян. - Что мужчина без женщины? Вон, вас сколько пришло! А чем урджа хуже? Нет страшнее зверя, чем мужчина, отстаивающий своё право на женщину. Так было и так будет. Урджа многих наших воинов отправят в мир духов!
- Не хотелось бы... - прошептал Мажи.
- Что будем делать? Говорите, а я послушаю и подумаю, - попросил Дабдян.

Едва рассветало, Сахарила уже был на ногах. Третий день чимухе стояли лагерем южнее селения урджа, но пока атаковать не решались. Такая осторожность сильно беспокоила сагдивалу. Селение необходимо было снабжать пищей, которой оставалось совсем немного. Нужно было отправлять мужчин на охоту. Зверь уже был вдалеке от селения и на поход требовалось затратить три дня.
Сагдивала почувствовал, что Дабдян его перехитрил. Скорее всего, чимухе тоже поняли, что большое население не сможет продержаться долго без пищи. Значит, сорин выставил свои посты вокруг селения, чтобы перехватить охотников-урджа. И таким образом уморить защитников и склонить их к сдаче.
- Не дождёшься! - просипел Сахарила, потерявший голос от непрерывных разговоров, распоряжений, объяснений, уговоров и команд.
Он вызвал Дого. Дого тоже все понял.
- Нужно или отступать, или атаковать, - предложил кэльэткулин.
- Так думаешь? - Сахарила пытался поймать промелькнувшую в его голове мысль.
- А ты как думаешь?
- Хон-го-го! - радостно вскрикнул сагдивала. - А я думаю, что нужно и отступать, и атаковать!

Ночью он отправил три отряда воинов в атаку на посты чимухе. Чтобы свои не навредили своим, на спину бойцам прикрепили полоски ткани из луба, хорошо отражающие свет. Сахарила ещё при своём первом посещении урджа заметил, что люди в подобных одеждах заметны в лунном свете. Все женщины, старики и дети ждали сигнала о выступлении в поход. Все было готово к отступлению. Сахарила распорядился взять с собой только самое необходимое.
Сахарила переживал, чтобы ночь выдалась лунная и надеялся, что Луноподобный внемлет его мольбам. Так и вышло. Сагдивала пошёл с первым отрядом. Чимухе выставили посты у истоков трёх рек, истекающих с окружающих селение гор и образующих долины. Другого пути к отступлению у урджа не было. Ещё днём разведчики определили, что на постах было от двенадцати до пятнадцати воинов. Сахарила выставил против них по десять человек в отряде.

Чимухе сидели у костров, дремали, болтали, ели. Стражу они не выставляли, потому что Устава не имели и воинской традиции такой не было. Ночью никто не воевал.  Сагдивала это предвидел. В его отрядах были сплошь лучники. Подобравшись поближе к чимухе, урджа по команде сагдивалы в считаные секунды уничтожили врагов.
Он расставил на пути от поста к селению нескольких воинов, чтобы указывали путь уходящим и вернулся к ожидающим его команды "старикам", - самым опытным охотникам, у каждого из которых была большая семья.
Второй отряд, составленный из юношей, - помощников охотников, - выступил под командованием Хуктэ чуть раньше. Задача этого отряда состояла в том, чтобы атаковать врага из темноты, приблизившись к чимухе на расстояние полёта стрелы.
Сагдивала повёл "стариков" в обход врага. План заключался в том, чтобы ударить внезапно в тыл и вызвать панику в стане чимухе.
Подготовка к нападению заняла больше времени, чем предполагал Сахарила. Они подготовились к атаке, когда на востоке небо стало светлеть. Нужно было спешить.
- Зачнём! - провозгласил сагдивала и пустил из своего чимухинского лука в небо зажжённую стрелу.
Важно было, чтобы Хуктэ увидел сигнал, потому что сагдивала с отрядом располагался ниже по склону, чем селение урджа. Но Хуктэ был опытным мужем. Он смотрел не на звезды, а на едва выделяющуюся на юге неровную кромку верхушек деревьев. "Звёздочка" взлетела чуть выше этой кромки, но Хуктэ её заметил.
- Хурраи! - заревел Хуктэ раненным медведем и метнул во врага первую стрелу.
Неожиданное нападение со стороны селения урджа вызвало замешательство у чимухе. Они, следуя своим инстинктам, ринулись прочь от смертоносных стрел. Но тут их ожидал сагдивала со "стариками". Стрелы полетели и с этой стороны. Чимухе сломя голову понеслись к Тагыргену.
- А теперь я! - крикнул сагдивала и бросился в лагерь чимухе, спешно ими оставляемый.

У реки чимухе пришли в себя и организовались.
- Где сорин? - кричал Мажи, высматривая Дабдяна.
Сорина нигде не было. Мажи повёл воинов к лагерю. Враг отступил за свои укрепления. Около десятка чимухе было убито и раза в два больше ранено. Воины стали оказывать помощь потерпевшим товарищам, а Мажи стал искать своего друга, вооружившись факелом. Он подключил к поискам ещё с десяток человек, но Дабдяна нигде не было.
- Эй! - донёсся со стороны селения голос Сахарилы. - Вы случайно не этого ищете?
Урджа выставили перед забором человека. В свете их факелов чимухе узнали своего сорина и взвыли так, как будто им врезали в причинное место.
- Смерть! Смерть! - выли чимухе, потрясая оружием.
- Все назад! - приказал Мажи. - Я теперь сорин!

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

В селение урджа Мажи пришёл один. Он потребовал немедленно вернуть им Дабдяна. Сахарила улыбнулся:
- Вернём, но с одним условием.
- Никаких условий! Верните Дабдяна! - прорычал Мажи.
- Скучно с тобой, - сагдивала повернулся спиной к чимухе и пошёл прочь.
- Стой! - заорал во всю мощь своей глотки "орёл". - Мы сотрём с лица земли эту деревню, а вас всех изрубим на мелкие кусочки!
Сахарила отмахнулся от Мажи, как от надоедливой мухи. Чимухе, наконец, сообразил, что угрозами делу не поможешь и пошёл следом за сагдивалой. Они пришли в мужской дом, где Хуктэ принимал пищу вместе с Дого, Топто, Арганом и Плеуном. Топто и Арган остались, чтобы заниматься хозяйственными вопросами, до которых у воинов руки не доходили.
По пути чимухе заметил торжествующие улыбки на лицах урджа. Им было чем гордиться! Дабдян никогда бы не решился на ночную атаку. Кстати, и гораздо позже него полководцы по ночам не бросали в бой своих воинов. Мажи подозревал, что без магии тут не обошлось. Не могли же урджа видеть в темноте лучше чимухе? "Не собаки же они, в конце концов!" - недоумевал "орёл".
Не собаки. Просто у урджа был Сахарила. Он точно рассчитал расстояние в шагах, которое должны были пройти воины из отряда Хуктэ. Каждый отсчитал положенное количество шагов и стал стрелять, ориентируясь на свет костров в лагере чимухе. Где костёр, там и люди. Ничего мудрёного или магического.
Отряд Сахарилы шёл цепочкой, след в след. Так цепочкой они и вышли на опушку леса. Стреляли по теням бежавших воинов, которым иначе как в сторону Тагыргена двигаться было некуда. А тем урджа, которые напали на выставленные Дабдяном посты, помогали знаки на спинах. Если бы дошло до рукопашной, то преимущество получили бы чимухе, потому что стояли бы спиной к огню, а противник был бы у них в свете костра перед глазами. Урджа же пришлось бы туго. Но Сахарила избрал правильную тактику. Более того, тем воинам, которые выступили против постов чимухе, во избежание недоразумений не дали никакого оружия, кроме луков. От греха подальше.
Объем головного мозга у наших предков был больше, чем у нас. И у некоторых древних мужей мозг работал на полную катушку!
- Садись, гость, - Хуктэ указал Мажи на место у очага. - Надеюсь, ты не голоден.
- Отдайте пленника! - принялся за своё Мажи.
- Отдадим, но при условии, что вы пообещаете никогда не нападать на соседей: ни на анкалгынов, ни на урджа, ни на нивухов, ни на мапа-хусэ, ни на ваятов,  - объявил условие освобождения сорина Хуктэ.
- Нет! - Мажи резко поднялся.
- Ну, нет, так нет. Мы твоим товарищем поужинаем... - усмехнулся эден.
- Что?! - взвыл Мажи. - Вы не посмеете!
- Обычай у нас такой пожирать плоть врага, чтобы душа его чёрная никогда не возродилась вновь! - сказал Арган и подмигнул Сахариле.
- Съедят, - подтвердил сагдивала. - Сам видел, как они сожрали брата моего друга-нивуха.
- Черти! - Мажи выскочил из дё и понёсся со всех ног к своим.

Вскоре из лагеря чимухе донёсся мощный гул, состоящий из отдельных криков, проклятий, оскорблений и просто ругани. Захватчики долго шумели, потом затихли.
- Совещаются, - решил Дого, наблюдавший за чимухе из-за укрытия.
- Никуда не денутся! - Сахарила зевнул. - Пойду-ка я, вздремну.
Сагдивала ушёл спать и проспал до вечера. К этому времени селение покинули все, кроме "стариков". Покто тоже осталась, вопреки просьбам сына Хуктэ, не желавшего подвергать большую мать опасности.
- Место матери рядом с её сыновьями! - жёстко оборвала все разговоры Топто. - У вас своя чаоха, у меня - своя!
Сахарила, узнав, что Топто осталась, был рад этому. Он не сомневался в победе над чимухе и надеялся, на волне успеха и всеобщего благодушия, победить вековую вражду урджа с нивухами. Эти роды стояли на пути чимухе в Биату-найон, то есть были авангардом в противостоянии охотников с воинственными пришельцами. Топто могла убедить Хуктэ и остальных мужчин, что плохой мир с нивухами лучше доброй ссоры, как говорили позже Руси.
Уже ближе к закату из лагеря чимухе вышел Мажи. Шёл он с видом побитой собаки, но, не дойдя десятка шагов до забора, остановился и стал грозить всякими карами, если урджа не отпустят сорина немедленно.
- Это он своим говорит, - догадался Хуктэ. - Подождём, что он нам скажет.
Выкрикнув все, что требовалось для чимухе, Мажи набрал полную грудь воздуха, как будто собирался нырять в воду, и решительным шагом направился в сторону Хуктэ и Сахарилы.
- Давайте поговорим, - сказал он им вполне миролюбиво.
- Поговори сначала со своим вождём, - предложил сагдивала. - Мы ждём вас обоих в мужском доме.
Мудрость сагдивалы увеличивалась в масштабах от часа к часу.

Мажи привели в дом, где двое воинов сторожили сорина, сидевшего у очага с видом истукана. "Орёл" молча присел рядом. Помолчали.
- Как случилось, что тебя схватили? Почему не отошёл со всеми? - спросил Мажи.
- Дабдян - не заяц! - огрызнулся пленник. - Чимухе побежали. Я пытался их остановить и собрать на отпор врагу, но у этих "ворон" сердце бежало быстрее их ног! Трусы!
- Понятно, - смутился Мажи, который бежал, не думая о сопротивлении. - Урджа требуют, чтобы мы дали обещание не нападать на соседей. Что скажешь?
- Ты знаешь, кто у них сорин? - усмехнулся пленник. - Тот трусливый мальчишка, который не смог отстоять свою девушку у Ховыха! И этот сопляк устроил нам такой позор! И скажи мне, - почему у урджа сорином этот мапа-хусэ?!
- Странно, - Мажи пожал плечами. - Похоже, что они заключили договор и у них есть вождь.
- Вот именно! - Дабдян выругался. - И этот вождь - тот самый хиляк, что пришёл со своим могучим другом. Второй раз мапа-хусэ убивают наших соринов! Хочешь третьего раза?
- Ты ещё не убит, - намекнул Мажи.
- Убит! - Дабдян махнул рукой. - Кому нужен сорин, взятый в плен? Уводи отряд. Сообщи все Долбо. Решайте там без меня. Как решите, так и будет.
- Так не будет! - насупился Мажи. - Все воины тут, вся сила чимухе тут и тут мы будем решать, а не на совете пердунов! Ты наш сорин. Скажи свою волю!
- Хорошо! - Дабдян понял намёк.
Триста воинов, объединённых единой волей своего сорина - кто сможет им что-нибудь противопоставить? Долбо? Но своим голодным воинам-"орлам", "воронам","волкам" и "лисам" нужно было дать то, ради чего они отправились в поход. Только тогда они будут с Дабдяном заодно.
- Урджа увели своих женщин вглубь тайги. Нам их не найти, даже если мы уничтожим всех воинов в селении. В тайге они смогут убивать нас из засады. Нам нужно обратить свой взор в другую сторону, - сказал сорин после долгой паузы. - Нивухи и хэвэнцы уже предупреждены. Искать их в тайге бессмысленно. Но нашим парням нужно удовольствие! Они за этим сюда пришли и это должны получить!
- Что предлагаешь, - раздражённо спросил Мажи. - Долго говоришь, как Тарман!
- Проведи собрание воинов и там решите мою и свою судьбу. Скажи, что я предлагаю отсюда отправиться на юг. Захватим Кынманкы и пойдём дальше, пока у каждого воина не будет жены. Хоть год будем воевать, но мы получим то, ради чего вышли в поход! - распорядился Дабдян.

Чимухе подходили к Сахариле и бросали к его ногам по стреле. Когда последний из пришельцев исполнил ритуал, перед ногами сагдивалы образовалась гора из стрел, высотой по пояс маноха.
- Отпустите сорина! - приказал Сахарила.
Урджа привели Дабдяна.
- Хурраи! - приветствовали своего вождя чимухе.
- Клянись! - потребовал сагдивала.
- Клянусь, что никогда при моей жизни воин-чимухе не преступит пределов земель нивухов, урджа, ваятов, мапа-хусэ, анкалгынов из Нойынана, - произнёс клятву сорин, склонив голову.
Дабдяну было стыдно за своё поражение, а ещё его разбирала досада. Он проиграл и теперь не сможет вернуться в свой дом, пока не смоет этот позор. Сахарила же не стал настаивать на включение в список "неприкасаемых" анкалгынов из Кынманкы, пытавшихся скормить его клунду. Он с друзьями объявил им чаоху, так пусть повоюют.
Чимухе ушли. Урджа пировали несколько дней, а Сахарила вместе с Дого и Топто в тот же день ушли к нивухам. Им некогда было праздновать. Дома Сахарилу ждала любимая жена и её ребёнок. Топто же понимала сама и смогла убедить сына Хуктэ, что другого такого случая для замирения с нивухами не предоставится, может быть, ещё многие века.

Ивтун, эден нивухов, был впечатлён рассказом Дого о чаохе с чимухе. Как человек мужественный и мудрый, он не мог не понимать, что дух урджа сейчас так высок, что один из них стоит двух нивухов. Урджа, опьянённые победой, могли решиться и на активные действия против своих кровников.
Но более всего Ивтуна поразил этот сагдивала, ещё мальчишка, который за один год совершил столько подвигов, что к его имени нужно было бы добавить с десяток "хаха". Ночная атака, предпринятая урджа, была чудом, для человека, проведшего не один бой с врагом. На такое воины могли пойти, только доверяя своему вождю всем сердцем и всей душой. И этот многажды хаха принял в свою семью лучшего из нивухов - гоя Пурэн-хаху. Значит, Пурэн не от слабости предложил сородичам замирение, а от мудрости. Нивух не выбрал бы семью Сахарилы, если бы не верил в маноха так же, как и урджа.
На совете, после того, как Дого объявил о предложении мира с урджа и Топто подтвердила согласие кровников на замирение, Ивтун не стал обсуждать этот вопрос, а сразу объявил волю нивухов:
- Быть миру между нами и урджа. Урджа зарыли топор войны и мы, нивухи, закапываем топор войны. И быть миру вовеки веков, а кто обидит урджа, да будет проклят! 

Всё-таки, Сахарила был ещё молод. Свершилось и он не выдержал. Сагдивала выбежал из дома ахмалков, где проходило собрание, упал на ещё мокрую землю и разрыдался. А душа его слала слова благодарности духу тотема и славила Биату на всех языках, изученных сагдивалой за этот год. Наконец, он смог успокоиться и поднялся на ноги.
- Я прошёл свой батор бодон! - улыбнулся Сахарила и утёр слезы. - Отныне я и Биату - суть одно!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

Песок, которым были посыпаны главная улица и дорожки селения чимухе в среднем течении Майкони, потоком воды, принесённым драконом, был смыт напрочь и Дабдяну пришлось идти по щиколотку в грязи. Люди возились в своих домах, восстанавливая их, и приветствовали эдена кивком головы или коротким жестом. Он тоже отвечал кивком. Все были заняты делом.
Мелкий дождь не прекращался уже третий день. Дракон собрал жирную добычу. Каждый пятый чимухе погиб, из скота осталась половина, поля были смыты, строения разрушены. Дабдян направлялся к хранилищу зерна, где парни из "лис" наводили порядок.
Чимухе хранили просо в больших, - по пояс человеку высотой и в обхват шириной, - глиняных сосудах, горло которых закрывалось глиняной крышкой или пробкой. Влага, насекомые, грызуны не могли добраться до зерна. Но тайфун разметал амбары и балками, стропилами и стойками часть горшков была разбита. Дабдян приказал сорину, чтобы тот выделил людей для сборки зерна из разбитых сосудов. Нужно было дорожить каждым зёрнышком, потому что иной пищи в ближайшее время не предвиделось.
Просо из амбаров было общим достоянием общины и накапливалось в нем долгие годы. Каждая семья откладывала часть зерна в общий запас из своего урожая, собранного на выделенном ей участке. Чаще всего, десятую долю проса. Но бывало, что доля увеличивалась по решению совета старейшин. Из хранилища брали зерно только на посевную. Семейные запасы хранились в домах.
Община Дабдяна, расположенная в среднем течении Майкони около места слияния этой реки с левым притоком Гучэн Они, состояла из двухсот двадцати домов и могла выставить триста бойцов всех воинских категорий: от "лис" до "орлов". Возле каждого дома был балаган для "нечистых "и балаган для хранения инвентаря и припасов. Все эти строения тоже были разрушены и по отчётам эденов, глав семей, семейных запасов не хватало для того, чтобы дожить до нового урожая.

У разрушенных амбаров возилось пять парней.
- А где остальные?! - возмутился Дабдян.
- Дома восстанавливают, - ответил рыжий парень.
- А сорин где, саня они?!
- Гаки-ама там же, Дабдян-ама.
Вождь помчался к сорину.
Деревни чимухе возводились по одному типу. На самом высоком месте стоял храм, жертвенник внутри помещения. От него вниз под уклон шла главная улица, вначале которой, ближе к храму, стояли дома жреца и вождя общины. Возле храма была площадь для собраний и проведения обрядов с каменной стелой, посвящённой богу неба Боа - верховному богу.
Вдоль главной улицы, оканчивавшейся на берегу обрыва к реке, расположились по двадцать домов с каждой стороны. Параллельно главной или храмовой улице, располагалось ещё пять улиц. Улицы были посыпаны песком, за неимением в округе галечных россыпей. Майкони в этих местах имела песчаные или глинистые берега.
С обеих сторон улицы были прокопаны канавы, в которые чимухе испражнялись. Дожди сносили экскременты в реку. Отходы питания люди не выкидывали, а приносили их в жертву своим богам и божкам, но и того, что было в тех канавах, было достаточно для того, чтобы отравить зловонием воздух. В период засухи в канавы направляли воду из ручья, вытекавшего из храмовой рощи.
Сорин жил на крайней от храма улице. Он с сыновьями разгребал руины своего дома.
- Почему ты не у амбаров?! - завизжал Дабдян, завидев Гаки.
- Дом восстанавливаю, - ответил с ленцой сорин. - Сам не видишь?!
- Я тебе что приказал? - Дабдян подскочил к Гаки и грубо пихнул его.
Сорин устоял на ногах и в свою очередь так пихнул вождя, что тот упал на ягодицы в грязь.
- Людям нужен огонь. Сколько дней уже все ничего не ели, кроме сырого проса? Сначала огонь, а потом все остальное! - ответил сорин и вернулся к прерванному делу.
От возмущения Дабдян лишился дара речи. Он поднялся и трусцой направился к Тарману, раздавая по пути пинки, попавшимся под ноги собакам и свиньям.

Святилище пострадало меньше остальных строений в деревне. Тарман ходил между рядами мёртвых тел и завывал, произнося заклинание против злых духов.
- Байта! - прокричал в ухо жрецу вождь. - Гаки на меня руку поднял!
- Уйди! - сморщился Тарман, прервав завывание. - Потом разберёмся. Сейчас все не в себе. Горя-то сколько и убытков…
- Я тут вождь или не вождь?! - возмутился Дабдян. - Байта, говорю тебе! Гаки нужно судить!
- Ты, сначала, спроси мнение "орлов ", - усмехнулся жрец.
Дабдян поник головой и направился к себе в дом. Жрец был прав. Сорин был вождём клана "орлов". За двадцать лет, прошедших после позорного поражения чимухе от урджа, во главе с этим чёртом Сахарилой, многое изменилось. Вождь уже не имел той власти, что была раньше. Он ведал внутренней жизнью общины, делами хозяйственными.
Формально, деление на "орлов", "воронов", "волков" и "лис" среди мужчин чимухе сохранилось, но все они теперь были одним воинским кланом, делившимся на опытных воинов-"орлов", вооружённых копьями и палицами, воинов-"воронов", лучников и метателей дротиков, менее искушённых в рукопашной битве и "волков" с "лисами", которые выполняли в отряде хозяйственные функции и были носильщиками, гребцами.
Под властью Гаки находилось около трёх сотен мужчин, для которых он был полубогом. На что мог опереться Дабдян? Только на старейшин, да на своего друга Мажи, сотника "орлов". Вождь заставил своё сердце успокоиться, но обиды не забыл и не простил, тем более, что сорин нарушил закон, данный людям самим Боа, подняв руку на вождя и ослушавшись его приказа. Гаки должен был понести заслуженное наказание.

Сыновья Дабдяна, от жены из племени анкалгынов, уже накрыли часть крыши над торой и развели огонь в очаге. Жена готовила кашу. Дабдян, почувствовав запах пищи, сглотнул слюну. Он ничего не ел все эти дни. Не до того было.
- Скоро? - спросил он женщину.
- Нет, - ответила та односложно.
- Ты ещё помнишь, как юколу заготавливать на зиму?
- Не помню. Давно это было.
Дабдян вздохнул и забрался на мало. Он укрылся шкурами, чтобы защитить себя от дождя. Вождь быстро заснул. Когда пища была готова, его разбудили. В доме его пробуждения ожидал Мажи.
- Что-то случилось? - насторожился Дабдян.
- Сам не видишь? - горько усмехнулся друг. - За пищей нужно идти. Гаки меня посылает.
- А-а-а, - Дабдян уселся на кахане, - у нас Гаки теперь всем заправляет…
- Гаки говорит, чтобы мы шли к Чипчан Они, - намекнул Мажи. - Вот, я и пришёл к тебе.
- Саня они, - выругался вождь.
Он похлопал ладошкой по кахану, приглашая друга сесть рядом на почётном месте. Затем проворчал:
- У нас обет, который кэльэткулину Дого дали наши старейшины, покойный вождь и этот мерзавец Тарман!
- Когда это Тарман стал мерзавцем? - улыбнулся Мажи.
- Было дело… - отмахнулся Дабдян.
Он не захотел рассказывать о ссоре с Гаки, чтобы не уронить своего авторитета. То, что Мажи пришёл к нему за приказом, а не стал слепо следовать указаниям сорина, говорило о том, что, по крайней мере, один из "орлов" его ещё уважает и это уважение нужно было сохранить.
- Как поступим? - спросил Мажи.
- Как? Ты не знаешь, что ждёт клятвопреступников?! Совет соберу! Если кому и хочется в ад, то пусть они сами свою волю перед Боа и выскажут. Я в Буниге не спешу…

Весть о том, что Гаки посылает охотничью экспедицию в угодья нивухов, облетела селение. Старейшины успели обсудить  эту ситуацию и на совет в просторном доме Дабдяна шли, уже имея своё мнение. Старейшин было двадцать два человека и все они были сподвижниками и боевыми товарищами Дабдяна, бывшего сорина. Они ходили на урджа, а потом делали набеги на южные племена корё. Они уничтожили последнее поселение анкалгынов. Они провели много лет в охотничьих экспедициях, исходив всю тайгу в радиусе семи дней пути от своего селения. У каждого из них было по два или три сына, то есть, каждый пятый "орёл" был сыном сподвижника Дабдяна.  Отцы имели влияние на своих сыновей.
Гаки пришлось объяснять, почему он решил нарушить обет.
- Уважаемые, а какой ещё есть выход? Нам нужно много пищи и нужно организовать доставку туш голодным. По Майкони мы выйдем в долину Гучэн Они, перевалим через гору и выйдем в долину Мэгдин Они, а оттуда к Чипчан Они. Оттуда всего два дня пути гружёным батам. Мясо не успеет протухнуть. Или вы хотите есть тухлятину?!  - отвечал сорин.
- Это разумно, - кивнул Тарман, - но это означает чаоху с таёжными людьми, а у нас с ними договор. Ты хочешь, чтобы на чимухе пал гнев Боа?
- Гнев Боа уже пал на нас, если вы ещё не заметили, - фыркнул Гаки.
- Это не гнев, - покачал головой Дабдян. - Это дракон собрал свою жертву. Так было всегда и так будет всегда.
Вождь прикусил губу, чтобы не показать свои тайные мысли. Он был доволен. Гаки повёл себя неуважительно к старейшинам и это будет стоить ему больших неприятностей. Сорин лил воду на мельницу жажды мести Дабдяна.
- Что предлагают старейшины? - равнодушно спросил Гаки.
- Нужно идти к нивухам и просить у них разрешения на охоту в их угодьях, ссылаясь на наши беды. А потом посмотрим, - предложил Тарман.
- А если они откажут? - усмехнулся сорин.
- Вот, сначала, пусть откажут! - резко ответил Дабдян и стукнул ладонью по коленке, давая знак, что совет окончен.

Дабдян сам отправился к соседям, прихватив с собой Мажи и двух "воронов". Молодые люди управляли батом и были прислужниками у вождя и сотника. По пути Дабдян с другом обсуждали возможный исход своей миссии. Оба не были до конца уверены в том, что нивухи пустят их на свою территорию. Закон был на стороне нивухов.
- В крайнем случае, можно расселить людей в новых поселениях на побережье, - предложил Мажи. - Там леса ещё полны пищи.
- Пища есть и в других местах, - отмахнулся Дабдян, вспомнив о заброшенном селении анкалгынов на Тагыргене.
Да и до Тагыргена от них было много рек и речушек, впадавших в море, на которых никто не жил давным-давно и где можно было устроить новые поселения. Чимухе так бы и сделали раньше, если бы те земли были пригодны для выращивания проса.
- Не можем же мы снова стать дикарями? - вздохнул вождь. - Наше благополучие зиждется на земледелии, друг. Ты способен жить без бражки?
- Нет, нет! Что ты?! - замахал руками Мажи. - Только не это!
Чимухе готовили из проса бражку, смешивая зерно с водой и мёдом. Это был традиционный напиток "орлов", с которого они начинали приём пищи. Потребление алкоголя вызывало зависимость у древних людей. Многие спивались. Более устойчивые к алкоголю были более успешными в делах и в жизни, и их потомки получали преимущество перед детьми алкашей. Естественный отбор привёл к тому, что умеренное потребление алкоголя у наших современников зависимость не вызывает. Раньше же все было хуже.
- И я не способен! - улыбнулся Дабдян. - Нам надо сохранить своих свиней на развод. Через год у нас снова будет пищи вдосталь. Нужно продержаться всего-то год!
- Целый год! - уточнил Мажи и нахмурился.
Дракон забрал его мать, которая пасла свиней на окраине деревни и не успела подняться на возвышение. Потоками воды её унесло в Майкони. Мажи любил свою мать. Он был единственным сыном у неё, а она - единственным родным человеком для Мажи. Они пришли на Майкони издалека вместе с другими чимухе, обитавшими на северо-западном побережье Озера. Голод их пригнал. Также приходил дракон, а потом поля перестали давать прежний урожай. Зерно не вызревало. На свиней пал мор.
- Брррр! - Мажи подёрнул плечами. - Не хочу голодать! Не люблю!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Дракон не причинил существенного вреда нивухам. Он задел их земли лишь краем своего крыла. Но в верховьях Чипчан Они выпало много осадков и началось наводнение. Нивухи были довольны. После того, как вода спадёт, образуются многочисленные озера, в которых останется рыба. Озера постепенно будут осушаться и рыбу можно будет ловить руками. До сезона рогов нивухи были обеспечены пищей.
  Охотничьи сезоны у нивухов совпадали с такими же у мапа-хусэ. До начала большой охоты, они промышляли кабаргу, косулю, кабана. Били птицу на реке и в лесах, занимались рыбной ловлей. Лососёвые не заходили в Чипчан Они и юколу нивухи не заготавливали, но научились вялить тайменя и самую крупную рыбу из пресноводных - калугу.
В голодный сезон, раннюю весну, нивухи выживали за счёт лосиного и медвежьего жира, который смешивали с толчёными орехами и хранили в туесках. Шли в пищу и сушёные грибы. Меню нивухов было разнообразным. Кроме того, за эти годы они научились разводить свиней, хотя постоянные перемещения не привели к тому, что скотоводство стало основным поставщиком мяса. Свиньи - животные оседлые. Они не любят смены места обитания. Нивухи держали свиней на отдельных пастбищах под присмотром ахмалков и заготавливали свиное сало на зиму, замораживая его.
Обилие пищи, последовавшее за несколькими тяжёлыми годами, привело к росту численности нивухов. Они уже могли выставить более ста воинов. Чимухе вынуждены были считаться с такой силой и на неприятности не нарывались. Сто человек, защищаясь в тайге, стоили пятисот нападавших на них.

Дабдян это понимал хорошо и, когда эден нивухов Мокан из селения на Мэгдин Они отказал им, только тяжко вздохнул:
- Жаль!
- Но мы можем сами поставлять вам мясо в обмен на ваши вещи, - предложил Мокан. - Я призову ахмалков из других семей и они помогут вам продержаться этот год. Дадим вам рыбу и птицу, кабанов.
- А мясо лося и изюбря? - нахмурился Мажи. - Что там той птицы, да свинины?! На один зуб!
- Не можем, - покачал головой Мокан. - Закон не позволяет нам брать больше того, что мы можем съесть.
- Так, мы можем съесть! - фыркнул Мажи.
- Вы можете, - согласился эден. - Потому и не хотим вас пускать в наши угодья. Мы своего зверя знаем наперечёт. Нивухи бьют только старых животных и холостяков. У лосей и изюбрей таких в этом году мало. Молодняка много, но ему нужно дать ещё подрасти, пережить зиму. Кто их знает, сколько до весны доживёт?! Наша жизнь зависит от численности стад. И мясо тут не главное. Нам нужен жир, рога, кожа, сухожилия. А вы можете охотиться и на побережье.
Дабдян кивнул и попросил у хозяина разрешения покинуть его гостеприимный дом, сославшись на усталость. Им выделили балаган, стоявший у реки, где зимой хранили оморочки.

Тут уже был разведён огонь и около очага лежали дрова. Было тепло, но влажно. Гостям нужно было просушить свою одежду. Они разделись догола и развесили рубашки и штаны на стенах балагана.
- Что скажешь? - спросил вождь товарища.
- Саня они! - выругался Мажи.
- Саня они, - кивнул Дабдян. - И что будем делать?
- Лучше было бы, если бы этих нивухов не было! - сотник подкинул вверх нож и тот упал остриём вниз, воткнувшись в земляной пол балагана. - Дракон же снова придёт…
- Мы дали обет… Вот, если бы они сами его нарушили… - высказал мысли вслух вождь.
- А им это зачем?! - усмехнулся Мажи. - Глупые, что ли?
- Всякое бывает… - Дабдян улёгся на подстилке из шкур. - Как ты думаешь воевать с ними?
- А что тут думать? Они разрознены. Перебить их всех по очереди - делов-то! - сотник подобрал свой нож и стал состригать им ногти на ногах.
- Не так все просто, - покачал головой бывший сорин. - Большой отряд нельзя провести незаметно. Ты же сам видел их ахмалков в дозоре.
Доверяй, но проверяй. Нивухи на границах с чимухе поставили несколько дозоров, после того, как Дого с Сахарилой навестили их с известием о договоре с чимухе. Старый очоч Ивтун был человеком опасливым, осторожным.
Местность между владениями чимухе на Майкони и Чипчан Они была холмистой, поросшей густым широколиственным лесом. Двигаться тут можно было только по берегам рек, истоки которых находились в холмах. Несколько постов просматривали все возможные пути наступления чимухе. Враг не мог пройти не замеченным.
- Не так все просто… - вождь задумался.
Лето было в своей середине. До холодов можно было расселить людей по долинам ближайших к устью Майкони рек. На притоках этой реки, в пределах двух дней пути, чимухе уже выбили всех крупных зверей, да и лес по берегам вырубили на постройки и дрова для очагов. Бревна удобно было сплавлять по рекам в Майкони и перехватывать их у селения чимухе. Парни из младших кланов занимались рубкой деревьев регулярно. Зимой каждая семья сжигала в очаге по дереву! Вот, и посчитайте, сколько леса уходило на содержание одной деревни чимухе.
На зиму в новом месте можно было вырыть землянки и кормиться мясом. А в старом селении оставить столько жителей, сколько могли прокормить нивухи.
- Валяха, валяха, - вздохнул вождь, представив, сколько споров будет о том, кого отправить в изгнание.

Ни Дабдян, ни кто иной, не понимали, чем вызвано отступление леса. Дракон и раньше приходил, но тогда лес был ближе и восстанавливался от урона, нанесённого им людьми, быстрее. Чимухе один год промышляли в одной долине, следующие  годы - в других долинах. Потом возвращались. Они тоже понимали, что мёртвые животные приплода не дадут. Но в последние пять лет лес стал стремительно отступать от их селений, полей и пастбищ. Нет леса, нет живности, нет орехов, грибов, ягод, пряных трав и лечебных растений.
Все лето воины проводили в экспедициях, снабжая родичей дарами леса. Эти экспедиции год от года становились все продолжительнее и все менее прибыльными. А объяснялось все просто.
Культуры земледелия и скотоводства не было, как таковой. Чимухе осваивали участок земли и выращивали на нем просо, пока оно не начинало вырождаться. Затем осваивали другой участок, но на прежних полях уже ничего не росло, кроме трав. Молодая поросль деревьев задыхалась в воде во время ежегодных наводнений, коих было по два на год: весеннее половодье и вызванное тайфунами, приходящими в июле или августе.
Но больше вреда приносили свиньи, которых не держали в загонах, а содержали на свободном выпасе. По сути, это были полудикие стада, обитавшие вокруг деревень. Свиньи сжирали поросль, вытаптывали склоны, после чего водой сносило гумус и растения лишались подпитки. Свиньи приводили своим калом в негодность земли. Растения сохли, "горели" на корню. Их место занимал густой кустарник, либо высокие травы, не дававшие молоденьким деревцам пробиться сквозь них к небу.
Таёжные животные опасаются открытых пространств. Пустые, оголённые берега рек их пугают. Косули, кабарга, изюбри и лоси ушли в долины, наполненные пышным лесом и густым подлеском. Остались только зайцы, еноты и барсуки, да волки с лисами. Но и их нужно было ещё умудриться добыть!
Чимухе пришли из тех мест, где лососёвые на нерест не заходили. Они не знали способов приготовления юколы и не позаботились о том, чтобы получить знания у анкалгынов. Женщины анкалгынов, взятые ими в жены, быстро привыкли к новой культуре и утратили старые знания. Теперь же почти никого из тех старых женщин не осталось в живых, а своим потомкам они ничего не передали из прошлого опыта.
Да и рыбы в реках стало меньше, потому что добывали её много и экскременты попадали в воду и вызывали загрязнение Майкони. Раки исчезли первыми, но это никого не насторожило. Впрочем, что они могли сделать? Так принято было: испражняться в реку, чтобы вода уносила экскременты прочь от жилищ.
Если на семью охотников требовалось около ста квадратных километров угодий, то на семью земледельца и скотовода - в пять раз меньше. Но умножьте сто на количество домов в селении чимухе и вы получите цифру, обозначающую площадь размером в сто на двести километров. Дневной переход по рекам - это максимум пятьдесят километров. На окраины территории общины Дабдяна приходилось добираться два дня, а до ближайшего поселения чимухе в среднем течении Майкони - все четыре.

Вопрос о переселении деревни на новое место давно назрел. Но устроить новое селение можно было только в долине Майкони и по её притокам. Дабдян мог организовать несколько десятков небольших общин по правым притокам Майкони, но была одна проблема - в каждом селении должен был быть храм и жрец. А где столько взять жрецов? Тарман за последние двадцать лет выучил только двоих, коих отправили в селения на побережье, бывшие деревни анкалгынов.
Кроме того, общественное устройство чимухе уже было сложным. Вождь имел своих помощников, в лице старейшин. Кто-то управлял земледельческими работами, кто-то охотой, кто-то рыбной ловлей, кто-то доставкой глины, кто-то доставкой дров. Только на то, чтобы старейшины обменялись своими знаниями и опытом, потребовалось бы несколько лун! А как быть с воинами? Их нельзя было разделить на отряды, потому что воины-"орлы" представляли основную силу и мощны были своим единством, организованностью, сплочённостью. Кто бы посмел ослабить "орлов"?
И выходило так, что переселяться нужно было на левые притоки Майкони, истоки которых лежали уже в землях нивухов.
- Чтоб их огдзо пожрали, этих нивухов! - проворчал Дабдян.
- Я вот что думаю! - откликнулся Мажи. - Нужно захватить их дозор и послать отряд налегке. Ничего! Пару дней поголодают! Брать нужно это селение, потому что оно в самом начале земель нивухов. Потом идти на Чипчан Они. Таким образом, мы не дадим им возможности объединиться быстро и дать нам отпор совместными силами.  Пока ещё они с низовьев доберутся до Мэгдин Они! А к тому времени, мы уже соберём всех воинов, организуем подвоз припасов и оружия и вытесним их с Чипчан Они. Пусть идут, куда глаза глядят! Не погибать же нам из-за них?
- Шустрый ты, как птица в полете! - усмехнулся Дабдян. - Ты наткнулся на дозор, когда они сами вышли на нас! А где они были, ты знаешь? Не забывай, что тайга для нивухов - это дом родной! А потом, зачем им на нас нападать? Они нас по одному тут всех перебьют из засады… Глупости всякие говоришь!
- Ну, тогда сам решай, - недовольно проворчал сотник.
- Чего решать-то? У нас договор с ними! Пусть совет решает…

Совет и решил. Старейшины обсудили эту ситуацию и постановили, что часть людей должна была уйти к родичам на побережье. Воины же должны были сами себя прокормить в охотничьих экспедициях, а по зиме организовать снабжение деревни. Мёрзлое мясо можно было доставлять на нартах. Кроме того, нужно было ещё увидеть, сколько пищи способны дать им нивухи. Может быть, той пищи было бы вполне достаточно для всех. Мажи отправили к нивухам с решением старейшин. Нивухи потребовали в обмен горшки, тканую одежду и дюжину чимухинских луков, в качестве жеста доброй воли.
- А полено им, а не луки! - возмутился Гаки.
- Отдадим! - твердо сказал Тарман. - Это будет знаком того, что мы не собираемся с ними воевать. Больше доверия - больше пищи! Это так трудно уразуметь?!
- Как хотите, - отмахнулся Гаки, но чует моё сердце, что эти луки нам кровью отольются!
Его пессимизм никого не смутил. Гаки не любили, но это был сильный воин и талантливый вождь. Сорина уважали и терпели. А впереди были такие тяжёлые дни, что именно от Гаки зависело благополучие рода. На нивухов надежда была, но больше надежд связывали с охотничьей экспедицией Гаки.

Всем было понятно, что деревню придётся покинуть, но в преддверие осени переселяться было не разумно. Нужно было выжить до весны. В верховьях Майкони существовали две сильные общины чимухе, с которыми у людей Дабдяна были родственные отношения и широкие связи, но прийти туда они не могли. Те общины были многочисленны. Дракон редко проникал в их земли и просо там родилось лучше, но перенаселённость уже чувствовалась и у них.
Дабдян не раз обсуждал вопрос о расширении своей территории с эденами и соринами верхних чимухе. Те были настроены осваивать долины рек, впадающих в Майкони со стороны холмов Большой равнины и Большого Озера. Они уже занялись подсечным земледелием, очищая земли под посадки проса от тайги и леса. У Дабдяна и его сородичей не было пути вверх по реке, вот почему они вынуждены были вытеснить анкалгынов. Но жизнь показала, что на побережье земледелием заниматься невыгодно. Просо поражали болезни и его урожай был намного меньше, чем в верховьях Майкони.
Дабдян все эти дни думал о месте для нового поселения и, после многих бессонных ночей, пришёл к выводу, что у них нет никакого иного варианта, как идти на Гучэн Они, к границам с нивухами. Там были луга, которые не затапливали паводковые воды и наводнения. Там было вдосталь леса. Там были заливные луга, где можно было пасти свиней. Оттуда было легко выйти в верховья Чипчан Они и к западным рубежам угодий урджа, что сулило постоянный источник снабжения таёжными ресурсами.
Но приближение к нивухам означало более тесное общение с ними и усиливало потенциал войны. Люди есть люди. Они могли поссориться и на пустом месте. Как за всеми присмотришь? Принятое старейшинами решение показалось вождю половинчатым. Оно не снимало напряжения в перспективе. Угроза голода и холода сохранялась. Дабдян высказал своё предложение старейшинам и попросил их обдумать все тщательно и хорошенько взвесить все "за" и "против".
Но то, о чем думал вождь, волновало и других глав многочисленных семейств. Они тоже думали об этом раньше.
- Правильная мысль! - тут же высказался сосед Дабдяна Лаки. - Так и надо поступить!
- Опасно… - скривился Тарман. - Я бы наших парней держал подальше от границ с нивухами.
- Согласен, - поддержал его один из старейшин.
- Согласен! Правильно! Так и надо! - раздались возгласы.
Никому и в голову не пришло, что нивухов нужно опасаться и быть готовыми выставить против них воинов. За прошедшие двадцать лет после замирения не было ни одного конфликта между нивухами и чимухе.
Чимухе вполне могли обойтись без охоты, если бы нивухи согласились обмениваться с ними в больших объёмах. Обмен - это проще, чем охотничьи экспедиции.
- У нас есть прекрасная возможность поставить зимние дома на Гучэн Они. Нивухи туда будут доставлять добычу и там мы будем с ними вести обмен. Я уверен, что к весне мы сможем переселить в новую деревню наших женщин и детей и начать возделывать свои поля, - Дабдян воодушевился. - Завтра можно и начинать!
- А куда ты денешь "лис" и "волков"? - нахмурился Гаки. - У них тоже есть матери и отцы, братья и сестры, возлюбленные!
- Парней отправим на Тагырген в этот раз, а там, подумаем! - предложил Дабдян.
- Именно так! - поддержал его Тарман. - И ты, Гаки, уйдёшь с ними!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Дабдян был доволен. Тарман поддержал его и удалил соперника сорина к огдзо на выселки. Гаки старейшины указали не тянуть с отправлением в экспедицию. Нужно было думать о тех, кто не мог самостоятельно добывать пищу в лесах. Запасов проса было мало и свиней было мало. Дабдян распорядился готовить сети, удочки и остроги. Скоро по Майкони должен был начаться осенний ход лососёвых и какое-то время нужно было отказаться от проса и мяса, заменив их на рыбу. Мужчин, потребляющих слишком много пищи следовало удалить как можно быстрее. Такова была логика событий, но есть ещё и логика отдельно взятого человека… А ещё есть чувства, которые разуму не подвластны.

Джучи, сын Мажи, из категории "воронов", уже долго сидел перед домом Лаки, ожидая, что его возлюбленная Аю выйдет попрощаться с ним. Лаки не захотел выдавать свою дочь в этом году и Джучи не приняли в дом, как бари, претендента на руку Аю.
В проёме дома показалась мать девушки:
- Чего ты там сидишь, Джучи?
- Хочу попрощаться с Аю!
- А ты кто ей такой, чтобы прощаться? - гневно вымолвила женщина. - Аю ещё не невеста! Уходи!
Джучи поднялся и с поникшей головой отправился к мужскому дё, где уже заканчивались сборы. Гаки отдал приказ и парни стали грузить снаряжения в баты, коих было двадцать. Вместе с сорином на Тагырген уходили восемьдесят парней - вся молодь чимухе.
Чимухе пришли проводить своих сыновей, братьев и возлюбленных, которым пришлось прекратить своё испытание в доме потенциальной невесты. Никаких свадеб в ближайшие месяцы не предвиделось.
Аю тоже пришла проводить своего старшего брата. Джучи смотрел на неё, не отрывая глаз и получил выговор от Гаки:
- Ты "волк" или улитка?! Бала-бала!
Аю бросала короткие взгляды на Джучи, но что было в тех взглядах, парень уловить не мог. Он надеялся, что нравится девушке, но не был в этом уверен. Отношения между девушками и парнями у чимухе были более свободными, нежели в семьях мапа-хусэ. Тут не запрещали братьям и сёстрам общаться между собой и со своими кузенами и кузинами. Молодёжь устраивала игрища, состязания на суше и на реке. Люди ещё не стеснялись своей наготы и не воспринимали обнажение тела, как предложение к совокуплению.
Аю была склонна слушать Джучи, играть с ним в паре, принимать его ухаживания, но воспринимала ли она его, как будущего мужа? Джучи нервничал, страшась разлуки. Все его возможные конкуренты уходили с ним и он не опасался, что сердце Аю упадёт в другие руки. Он опасался, что Аю его забудет, охладеет к нему.
- Доброго пути! - воскликнул Тарман.
- Тронулись! - приказал Гаки.
Баты стали отчаливать от берега и выстраиваться в одну линию. Течение Майкони подхватывало их и несло вниз, к устью, к морю, которым им нужно было добираться до Тагыргена, - заброшенного селения анкалгынов рода Кайсы. Там планировалось организовать зимнюю стоянку и наладить сообщение с селением в устье Майкони, где побывали Сахарила с другом Мапаксой и Кайса.

Дабдян тоже стоял на берегу и слал проклятья по адресу Гаки, надеясь, что на чужбине сорина покарают огдзо. В деревне оставался Мажи со своими "орлами" и "воронами", которые перешли под начальство сотника. Было их около двух сотен и большей части из них предстояло тоже уйти в долины притоков Майкони и в южные селения на побережье. Тамошние чимухе уже были предупреждены о гостях.
"Орлы" и "вороны" уходили со своими семьями. На Гучэн Они планировалось переселить не более пятидесяти семей, к которым в дальнейшем, при благополучном исходе, смогли бы присоединиться ушедшие.
Впрочем, Дабдян не был уверен в том, что освоившись на новых землях, его ближайшие сородичи захотят вернуться. Но это его не тревожило. Меньше народу - меньше забот у вождя! Один Гаки столько крови ему попортил, сколько не портил ни один враг! Вождя не страшил возврат в прошлое, когда чимухе жили малыми общинами. Он не опасался врагов, а той земли, что они отвоевали, должно было хватить на несколько поколений вперёд. Дабдян, может быть единственный из своего народа, видел перспективу.
- Все занялись делом! Хватит тут торчать! - прикрикнул вождь на сородичей.
Люди разошлись. Остались только Мажи и Лаки. Дабдян пригласил их к себе в дё.
- Рассказывай! - потребовал вождь у товарища, когда они расселись на мало.
- "Орлов" отправлю группами в долины, по три семьи. Они успеют поставить зимние жилища. "Вороны" останутся, чтобы помогать нам тут. Завтра уйдёт первый отряд. Я остаюсь, - доложил Мажи.
- Хорошо, бясике! - улыбнулся Дабдян. - Пищу им с собой не давать!
- Конечно, - кивнул сотник. - По реке пойдут. Будут питаться рыбой и птицей.
- Я завтра отправляюсь на Гучэн Они, - сказал Лаки. - Нивухи должны уже добычу принести. С семьёй пойду.
- Хорошо, - вождь коснулся руки старейшины. - Нужно сразу начинать вялить мясо. Женщины тебе понадобятся.
- Женщина мне понадобится не только для дел, - усмехнулся Лаки, - но и для удовольствий!
- Не увлекайся! - Дабдян шутливо толкнул Лаки в бок своим могучим кулаком.

Они более подробно обсудили свои дальнейшие шаги. Для переселения нужны были баты, большая часть которых была использована отрядом Гаки. Мажи обязали организовать изготовление лодок. Лаки же должен были довольствоваться оморочками и плотами. Для управления плотами ему выделили "воронов".
Старейшине и "воронам" нужно было перевезти все хозяйство Лаки и его семью на Гучэн Они и помочь ему в строительстве балаганов и амбаров, для хранения пищи. "Вороны" же должны были доставлять свежее мясо в селение чимухе. Часть мяса женщины Лаки должны были вялить, чтобы сделать запасы на зиму. Через десять дней после Лаки, на Гучэн Они должны были переехать ещё две семьи, потом через несколько дней ещё две семьи и так далее, пока не переселится половина жителей из селения на Майкони. В первую очередь к границам нивухов перемещали "воронов" с их семьями. "Вороны" были молодыми мужьями и отцами, не обременёнными семейными обязанностями так, как многодетные "орлы" и старейшины. На них возлагалась основная работа по возведению жилищ для переселенцев.
- Главное, чтобы нивухи не передумали, - Дабдян поскрёб свой подбородок, на котором торчал пук рыжих волос. - Если они хорошо подумают, то могут сообразить, что им нет выгоды нам помогать.
- Ну, тогда им будет аччыч! - гневно выкрикнул Мажи.
- Нивухи понимают, что отказав нам в помощи, получат чаоху, - сказал Лаки. - Разве у них нет сердца? Разве им не дороги их сыновья, братья и мужья? Смерть - это не то, к чему стремится сердце. Сердце стремится к жизни, к удовольствиям. А какое удовольствие от чаохи? Только огдзо тешить…

- А какая польза от чаохи? - вопросил кэльэткулин Биби эденов. - Только огдзо тешить…
- Значит, так тому и быть! - Магыч, очоч нивухов, стукнул ладошкой по коленке. - Давайте поговорим о  Ярмарке.
Главы семей собрались в селении Мокана, чтобы обсудить просьбу чимухе. Большая охота должна была начаться только через половину луны дней. В ней участвовали мужчины. Добычей же мелкой дичи занимались ахмалки. Им и поручено было снабжать чимухе мясом. Мокан должен был уйти на Чипчан Они, а в его дё поселиться молодые охотники из других семей. Ызом над ними назначили племянника Пурэн-хахи Урыкты. Всего на Мэгдин Они, где собирались добывать дичь для чимухе, должны были соединиться в один отряд четыре дюжины ахмалков из разных семей. Этому отряду предстояло провести на Мэгдин Они всю зиму или, при необходимости, перебраться в соседние долины.

Ярмарка в месте слияния Маси Мангбо и Эйке Они начиналась после летнего половодья. Люди с Эйке Они должны были дать знак, что половодье началось. Каждая семья отправляла на обмен своих старших: эдена и эни-эден со старейшинами. Более молодым не доверяли. Хотелось обменять свои дары с выгодой. Таким образом, почти на половину луны дней в селениях таёжных жителей оставались только молодые люди, под руководством тех, кто был всего лишь  на несколько лет старше их.
Эдены договорились встретиться на Ака Они, как это бывало и раньше, и дальше двигаться общим караваном. Если же урджа к тому времени подошли бы, то приняли бы и их, чтобы прибыть одновременно на Ярмарку. Никому не хотелось задерживаться в чужих землях в сезон Большой охоты.
На обмен нивухи договорились предложить обсидиан, рога и кожи, сухожилия. Ждали людей от анкалгынов и ваятов и надеялись получить от них кость морского зверя и жир, а также раковины-каури. От адинаев - сети и гарпуны, рыбьи кожи. От палинаев - цветные каменья. От тонаев - луки и тетивы к ним. Ждали встречи с Сахарилой и его людьми.
Об Очидиа Калта говорили мало. Всем было хорошо на своих землях, но уход семьи сагдивалы в райские земли, как их себе представляли таёжники, волновал всех. Подсознательно люди нуждались в этом Рае, куда можно было бы уйти от невзгод.
- Прошлый раз, так, он с тремя сыновьями приходил, - вспомнил Мокан.
- Да, да! - зацокали языками эдены.
- И дочерей у него тоже три, - подсказал Магыч.
- Да, да! - зацокали языками эдены.
- Хорошо им там в Раю, - вздохнул Биби.
- Да, да, - вздохнули эдены.
Шесть детей - это было редкостью для таёжных жителей. Женщины рожали, в среднем, семь-восемь раз, но выживало не более четырёх детей. И такого количества юных душ было достаточно, чтобы численность первобытных общин существенно увеличивалась. Земли было много. Тайга была плодовитой. Новые семьи селились в долинах, коих было очень много. Хорошо было всем! Поэтому в Очидиа Калта никто и не стремился. Впрочем, Сахарила и не уговаривал никого. Это была обетованная земля для будущих неприятностей. Запас прочности всем таёжным семьям.

Очидиа Калта… А этот ли рай нашёл Сахарила? А почему раньше не нашли? Тут все просто. Наши предки имели единственные дороги, позволяющие им общаться - реки. Если вы посмотрите на карту Приморья, то увидите, что таких крупных рек там немного: Уссури, Илистая, Раздольная, Арсеньевка, Иман. Двигаясь с запада на восток, наши предки придерживались крупных рек и осваивали их притоки. То есть, сообщение с другими семьями было очень важно. По рекам перемещались на плотах, которые в горных стремительных реках и речушках были бесполезны. Вниз ещё можно было сплавиться, а как вверх? Да ещё и с грузом?
Людей было мало. Всем хватало места на крупных реках и их основных притоках. Палеоазиаты, теснимые пратунгусами,  из долины Уссури вышли в долину реки Зеркальная и обосновались на берегу Японского моря, откуда уже расселились по побережью. Они ставили свои селения около рек, в которые на нерест шли лососёвые, а сообщение между ними было морским путём. В долинах этих же рек охотились на лося и изюбря, северного оленя.
Другая часть палеоазиатов ушла на реки залива Петра Великого по рекам Партизанская и Артемовка. Таким образом, естественное положение рек формировало местную ойкумену. Пищи было достаточно и нужды в освоении новых земель не было. Но с появлением лодок, возможности для познания мира расширились. Мапа-хусэ стали подниматься по притокам притоков в горы Сихотэ-Алиня и там повсюду встречали девственную тайгу, изобилующую дичью. Рассказы охотников становились легендами, в которых все было гротескно. В сохранившихся до нашего времени легендах повествуется о том, что звери чуть ли не сами лезли на копья охотников.
Тонаи обитали в долине современной реки Крыловки до её среднего течения. Этой рекой Сахарила и вышел в верховья Имана, изобилующего долинами, образованными мелкими реками. Каждая такая долина могла стать охотничьими угодьями для нескольких семей, но из тех мест трудно было осуществлять связь с другим семьями в Биату-найон. Верховья реки Крыловки непригодны для прохождения батов. Путь до Ярмарки становился трудным. Люди лишались связей со своими родичами, с центрами охотничьей цивилизации. Древние реки были более полноводными, так как лесов, собирающих влагу, было больше, но и в те времена судоходных рек было мало, так как многие притоки пробивали себе дорогу через сопки и были порожистыми, бурными.
Именно по этой причине сагдивала не зазывал сородичей в новые земли.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Дабдян и Тарман сами распланировали территорию будущей деревни. Само поселение решили устроить на плато между двумя отрогами невысокого хребта, защищавшего местность от северных ветров. Гучэн Они в этом месте текла с востока на запад, разбиваясь на многочисленные протоки, что было удобно для выпаса свиней.
Склоны холмов были пологими и удобными для возделывания проса и других культур. Широколиственные леса раскинулись по всему хребту, а дельта реки состояла из лугов. С доставкой леса для строительства и очагов, со временем, могли возникнуть проблемы, но Дабдяна это не очень волновало. Сейчас важно было выжить, а позже можно было сплавлять срубленные стволы по притокам Гучэн Они, как это делалось все последние годы на Майкони.
Первым на плато поднялся Тарман и с помощью своей магии определили место для будущего храма, который в то время представлял собой жертвенник внутри обычного дё. Место для храма жрец определил посередине плато, что автоматически определяло будущее устройство деревни. От храма наметили линии будущих улиц под прямым углом друг к другу. Главная шла под уклон параллельно реке. На той, что спускалась к реке под прямым углом, вождь и определил ставить строения первой очереди: два дё для семьи Лаки и мужского дома, балаган для женщин и больных, балаган для гостей, навес для вяления мяса и амбар с погребом, для хранения мяса. Возле амбара под навесом планировалось оборудовать несколько очагов для варки мяса, которое затем должны были отправлять на Майкони.
Чимухе уже знали технологию приготовления наваристых бульонов. Они варили мясо вместе с костями и сухожилиями. Затем мясо нарезалось на мелкие кусочки, складывалось в горшки, которые заливали бульоном. На поверхности бульона собирался жир, закрывавший горшок, как крышка и препятствующий порче этого блюда. При еде верхний слой жира удаляли, если он был испорчен, а остальное содержимое шло в пищу. Пряные растения (дикий лук и дикий чеснок), добавляли в бульон при приёме пищи, чтобы пряности не вызывали брожения. Такая "тушёнка" и летом могла храниться несколько недель в погребах.

Сделав распоряжения, Дабдян и Тарман уехали. Им следовало навестить верхних чимухе и попросить у них помощи в виде зерна для весенних посевов. На побережье с такой же миссией отправились другие старейшины. На новом месте остались Лаки с семьёй и восемь "воронов". Аю с матерью пришлось ухаживать не только за отцом и двумя братьями, но и за чужими мужчинами. На сей раз, женщин в поход не взяли. Для них было много работы и забот в разрушенном драконом селении.
Мужчины поставили балаган для семьи Лаки, а себе соорудили просторный шалаш, после чего отправились за лесом для дё. В селении остались Аю и её мать, под защитой младшего брата и сына. Девушка чистила пучком травы горшок на берегу Гучэн Они, когда из леса раздался крик:
- Хон-го-го!
- Чужаки! - вскрикнула Аю и бросилась в балаган, из которого тут же выскочил её брат с луком в руках.

Джучи был не в себе. По мере удаления от деревни, его лицо становилось все мрачнее и мрачнее. Гаки бросал на воина недовольные взгляды, но помалкивал. Но уже ближе к концу пути, за половину дня до разрушенного селения анкалгынов в устье Майкони, Гаки взорвался, увидев на глазах Джучи слезы:
- Что ты ревёшь, как девица?!
- Скучаю, - пробормотал парень.
Мысли об Аю не покидали его. Он страдал так, как будто его лишили рук и ног, души и сердца.
Устроившись на новом месте, Гаки решил вернуть страдальца Джучи в деревню и отправил его с донесением.
- Можешь не возвращаться! - напутствовал сорин парня.
Передав Дабдяну, что отряд сорина обосновался в старой деревне анкалгынов, Джучи попросил:
- Дабдян-ама, Гаки меня отпустил из отряда. Можно я отправлюсь на помощь в новое поселение?
- Чего ты там забыл?! - нахмурился вождь. - И тут дел полно! Со мной пойдёшь в поход!
- Пожалуйста, ама… - плаксивым голосом пропел воин. - Сердце моё там и душа!
- Аааа… - поморщился Дабдян. - Аю… Ладно, что с тобой поделаешь?
Счастливый Джучи тут же помчался к реке, сел в лодку и отправился навстречу беде.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

У древних людей ещё не было идеала красоты. Современная девушка, почувствовав симпатию к молодому человеку, ещё будет сравнивать его на предмет соответствия его с её идеалом. У древних все было проще.
Аю было достаточно восхищенного взгляда молодого нивуха-ахмалка по имени Нисян, пришедшего в отряде под руководством  Урыкты, чтобы её сердечко затрепетало.
Гостей разместили в балагане. Они привезли с собой туши трёх косуль и двух кабанов. Этой пищей можно было кормить деревню чимухе три дня. Урыкты принимал в своём балагане Лаки. Аю отправили в балаган к ахмалкам с горшком пищи.
Она оставила горшок у входа и сообщила:
- Кушайте!
Ей нельзя было входить в дом молодых мужчин, а так хотелось хоть одним глазком посмотреть на этого нивуха. Аю запела и, не спеша, пошла к себе. Вдруг, её остановил окрик:
- Эй, паталан!
Она остановилась и замерла, не решаясь поворотиться на зов. К ней подошёл тот самый нивух:
- Моя Нисян, а твоя?
- Аю, - еле слышно произнесла девушка и потупила взгляд.
- Ты хороший девушка… Как это сказать? Вкусный! - сказал парень с обворожительной улыбкой.
- Вкусный?! - Аю рассмеялась. - Ты съесть меня собираешься?
Она подобрала с земли веточку, бросила её в грудь ахмалку и побежала к себе, звонко смеясь.
- Глупость сказал, - расстроился Нисян.
Аю у дома остановилась и крикнула:
- Я сейчас ещё пищи принесу!
Нисян уловил в её речи благожелательные нотки и, не поняв смысла слов до конца, остался ждать девушку. Та вскоре вышла из балагана с очередной порцией мяса в горшке. Нивух хотел взять горшок из её рук, но Аю не отдала:
- Я сама!
Они прошли до балагана гостей всего пару десятков шагов, но каждый этот шаг отзывался в душе девушке новой волной симпатии к Нисяну. Согретая и возбуждённая его взглядом, Аю оставила горшок у входа, затем, повинуясь непреодолимой силе чувств, взяла парня за руку и повела его к реке.
Они сели под обрывом, скрываясь от посторонних глаз, на обломке бревна, принесённого течением Гучэн Они. Нисян не отводил от неё взора. Аю смущённо разглядывала свои босые ножки, бросая короткие взгляды на хорошо сложенного черноволосого ахмалка.
- Ты, как солнце есть, - сказал нивух. - Горячий и много-много света…
- Откуда наш язык знаешь? - поинтересовалась Аю.
- По Чипчан Они, наша река, Большой Озеро ходи с отец на обмен к чимухе. Наша шкура давал, чимухе бражка давал. Вкусный бражка, но от него голова плохой становись! - Нисян рассмеялся своим низким, басовитым смехом.
- Аю! Куда ты запропастилась?! - послышался голос матери.
- Ой! - спохватилась девушка. - Мне пора! Приходи сюда снова. Я буду тут горшки мыть.
- Да, да!
Аю поспешила в дом. Нисян остался у реки. Он был очарован ею. Нивух понимал, что не сможет взять в жены девушку из чимухе, но жить без неё он уже не мог. Он умылся в реке и вернулся в балаган, подкрепился. Нивухи ждали обещанных луков, которые должны были доставить следующим утром. Нужно было чем-то себя занять.
Парни развели костёр около балагана. К ним присоединились "вороны". Завязалась беседа, во время которой люди лучше узнавали язык друг друга. Нисян краем глаза следил за балаганом Лаки. Наконец, Аю вышла из него с парой горшков в руках и направилась к реке. Нисян встал и собрался идти к девушке.
- Ты куда? - Урыкты придержал его за руку.
- Пойду искупаюсь, - ответил Нисян, глядя в глаза своему ызу.
- Купайся, ая гони, - ответил Урыкты на языке мапа-хусэ.

Джучи устал. По пути он попал в водоворот и чуть не погиб. Где-то уже рядом была новая деревня и его Аю, но душевный прилив сил не мог усилить его физически. Парень подвёл оморочку к берегу и высадился из неё. Он бросил шкуру на гальку и решил вздремнуть. Джучи уже погружался в сон, когда его ноздри уловили запах дыма.
- Аю! - подскочил чимухе и бросился к лодке.
Он прошёл поворот и увидел в реке двоих. Джучи сразу не уловил, что это были мужчина и женщина. Только приблизившись к парочке на расстояние выстрела, он увидел свою возлюбленную, обнимавшую незнакомца.
- Ар-ра-ра! - взвизгнул Джучи и стал грести усерднее, придя в состояние бешенства.
Аю, увидев Джучи на оморочке, вскрикнула и бросилась на берег. Она быстро оделась и побежала в балаган. Нисян же, заметив пришельца, не понял причину беспокойства девушки. Он не спеша выбрался из воды и успел надеть только штаны, когда оморочка причалила и из неё выскочил чимухе. Джучи набросился с кулаками на Нисяна:
- Это моя девушка!
Нисян уклонился от удара кулаком в лицо и оттолкнул Джучи.
- Моя гость! - предупредил он.
- Это моя девушка! - чимухе снова набросился на нивуха.
Нисян перехватил его руку, заломил её за спину, а потом грубо оттолкнул Джучи к реке. Чимухе споткнулся и упал в воду. Он вышел из реки весь мокрый и ещё более взбешённый.
- Сорин! - прошипел он, вытаскивая нож из ножен.
- Как хочешь… - нивух пожал плечами и тоже выхватил нож.
- Аччыч! - послышалось сверху.
Над обрывом показалась фигура Урыкты с луком в руках.
- Сорин! - провизжал Джучи.
Он сделал выпад в сторону Нисяна, но тут же около его ног в землю воткнулась стрела. Чимухе недоуменно посмотрел на ыза ахмалков.
- Аччыч! - спокойным тоном сказал Урыкты. - Нисян беги к нашим! Бала-бала!

Когда нивухи ушли, Джучи бросился к балагану Лаки. Подбежав к нему, он громко прокричал:
- Аю, выходи!
Вышел Лаки:
- Приветствую тебя, Джучи. Зачем пожаловал? Ты же был в отряде Гаки.
- Пусть выйдет Аю! - прошипел парень, сжав кулаки.
- Зачем тебе моя дочь? - насторожился Лаки.
- Пусть выйдет! - Джучи топнул ногой.
Парень вёл себя вызывающе и неуважительно по отношению к старшему. Его следовало проучить, но Лаки почувствовал, что Джучи взбешён неспроста. Аю явно что-то выкинула неподобающее.
- Аю, выйди! - позвал он девушку.
- Не выйду! Пусть уходит! - отозвалась проказница.
Лаки тяжело вздохнул. Он любил свою единственную дочь, знал её непростой характер и не желал ссориться, понимая, что скоро расстанется с ней и её светлая улыбка не будет согревать его сердце.
- Будь моим гостем! - пригласил старейшина Джучи.
В балагане ещё не было устроено по обычаю. Они расселись на циновках. Мать Аю подала Джучи чашу с водой. Тот выпил воду одним глотком. Все это время парень сверлил взглядом ревнивца свою возлюбленную. Аю демонстрировала полное спокойствие и пренебрежение к гостю.
- Она совокуплялась с нивухом! Я сам видел! - наконец, выдавил из себя Джучи.
Это было тяжким преступлением, если было бы.
- Дурак! - вскрикнула Аю и покраснела. - Не было ничего! Мы просто купались!
Лаки помрачнел. Он сделал знак жене, та указала кивком головы Аю на выход. Женщины вышли. Лаки и Джучи напряжённо ждали их возвращения. Наконец, мать вернулась и покачала головой. Лаки облегчённо вздохнул. Но Джучи не поверил.
- Аааа! - вскрикнул он. - Вы её покрываете! Вы сговорились!
- Успокойся! - Лаки улыбнулся и коснулся плеча парня. - О чем мы можем с ней сговориться?
Но Джучи не смог справиться со своей ревностью.
- Я вам не верю! Байта! - прокричал он и выскочил из балагана.
У жилища он несколько раз громко прокричал: "Байта!"

Если кто-то выдвигал обвинение, то оно должно было быть рассмотрено соответствующей инстанцией. В данном случае, жрецом, так как суд над изменниками и нарушителями брачных законов считался покушением на божественные законы. Общество чимухе зиждилось на уважении к семье. Впрочем, в те времена семья была высшей ценностью у всех жителей планеты.
Аю нужно было отправить в деревню к Тарману. Утром ждали людей от Дабдяна с луками для нивухов. Лаки решил, что с ними и отошлёт дочку на суд жреца. Он запретил Аю выходить из балагана и попросил Урыкты, чтобы тот присматривал за Нисяном.



ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Из деревни люди прибыл ближе к полудню. Лаки передал луки Урыкты, поблагодарил его за доставленную пищу и пожелал удачной охоты. Нивухи тут же погрузились в баты и отправились вверх по Гучэн Они в свои угодья.
Нисян так и не смог перекинуться словечком с Аю. Он знал об обвинении, но был спокоен. Парень надеялся, что при следующей их встрече сможет поговорить с Лаки и обсудить вопрос женитьбы на его дочери.
Но Аю думала иначе…

Она не спала всю ночь. Само обвинение уже было оскорблением для девушки. Она чтила законы и обычаи и никто не мог упрекнуть её в небрежении к Боа. Она всегда вовремя приносила жертву богу Неба и иным богам из пантеона чимухе. Она обнимала нивуха, которого полюбила, но разве это преступление? Разве другие влюблённые не ласкались в тайных уголках, скрываясь от посторонних глаз? Чем она хуже?
Девушка опасалась, что из деревни её не отпустят и она будет разлучена с Нисяном навсегда. У чимухе было предубеждение против дикарей и Тарману могло не понравиться, что девушка-чимухе выходит замуж за нивуха-дикаря. Такого раньше не было. Парни брали в жены девушек из других племён, но девушка-чимухе, как самое дорогое в общине, всегда оставалась в общине же.
А что она могла сделать со своим сердцем? Оно трепыхало от счастья и страдало всеми человеческими страданиями, опасаясь разлуки с любимым.
- Ты отдашь меня в жены Нисяну? - решилась Аю спросить отца.
- Он - нивух. Я не знаю закона, по которому девушки из чимухе выходят замуж за инородца. Пусть Тарман и решит. Что я могу тут поделать? Я не бог…
Его ответ прозвучал, как приговор. Аю расплакалась. Лаки присел рядом с дочкой и обнял её:
- Не плачь! Ты молода. Ещё сумеешь полюбить другого…
- Не хочу! - Аю оттолкнула отца и вскочила на ноги. - Как можешь так говорить?! Мне свет без него не мил!
- Ну, тогда поплачь… - вздохнул Лаки и пошёл к себе на ложе.
Все уснули, а Аю так и проплакала до утра. Она видела сквозь отверстие входа в балаган, как Нисян бросал взгляды на их жилище, но не решилась нарушить волю эдена.
Едва последний бат скрылся из виду, как Аю накрыла такая печаль, такая сердечная боль, что она обезумела…

Баты загрузили тушами. В дорогу с собой дали "тушёнку" в горшочках. Нужно было прощаться с Аю. Лаки сделал знак жене.
- Аю, ты где?! - послышался вскоре испуганный голос женщины из балагана. - Аю!
Девушки нигде не было.
- Она с нивухом сбежала! - догадался Джучи. - Нужно её догнать и вернуть!
- Пожалуй, сбежала… - поник головой Лаки и направился к себе в балаган.
- В погоню! - прокричал ревнивец.
Старшим над "воронами" был Заран. Он остудил младшего товарища:
- Не спеши! Они могут сопротивляться. Нужно приготовиться к битве.
Мужчины собрались, как на войну. Жены провожали их со слезами на глазах. Но все были взволнованы. Такого раньше не было в их племени, чтобы девушка сбегала с возлюбленным.
Так природой устроено, что дочка любит своего отца и доверяет ему. В её жизни, полной невзгод, отец - единственная опора и надежда, единственная пристань, куда она может вернуть свой потрёпанный житейскими штормами корабль. Для дочки важно мнение отца об её возлюбленном, как для сына важно мнение матери о его возлюбленной. Но если сын и может пренебречь мнением матери, то дочка… Разорвать связь с мужчиной, на котором стоит фундамент её жизни, который истинно её любит - на это способны только безумцы. Так думали чимухе, так и решили, что Аю обезумела.

Девушка догнала нивухов на перекате.
- Я иду с вами! - крикнула она и, подбежав к Нисяну, крепко прижалась к нему.
- Это что какое?! - возмутился Урыкты. - Ты чего тут делать?!
- Меня в деревню отправляют на суд! Мне нельзя любить чужака. А что я могу сделать, если я люблю его! - она разрыдалась и ещё крепче прижалась к Нисяну.
Парни не поняли слов девушки. Урыкты, говоривший на чимухинском лучше остальных, пояснил. Ахмалки возмущённо заверещали: разве можно судить за любовь?
- Остыньте! - недовольно сказал ыз. - Вам бы понравилось, что наша девушка уходит к чужаку в дом?
- Может бы и не понравилось, но судить её за это мы бы не стали! Нет такого закона! - ответил за всех Нисян.
- Это правда, - смутился Урыкты. - И что делать?
- Зачем мы кормим этих негодяев?! - возмутился один из ахмалков. - Пусть сдохнут все!
- Я пойду с вами или, лучше, утоплюсь! - твердо объявила Аю.
Урыкты не был самым умным и самым решительным среди ахмалков, но он был старшим над ними и ему полагалось принять решение. Возникла коллизия, которую ум Урыкты разрешить не мог. С одной стороны, девушка ушла из дома родителей без их согласия, что было не правильно. С другой стороны, она ушла к любимому человеку. Разве любовь - это неправильно?
- Решайте сами! - Урыкты махнул рукой и взвалил ответственность за принятие решения на коллектив.
- Я люблю её! Пожалуйста, не прогоняйте Аю! - взмолился Нисян, прижимая к себе любимую, как святыню.
Ох! Что могли решить товарищи ахмалка?! Вот, ты бы, читатель, смог бы разрушить два влюблённых сердца? Ахмалки были молоды, большей частью сами влюблены. Они и решили: пусть идёт.
- Не нравится мне все это! - покачал головой Урыкты, но возражать не стал.

Заран вывел воинов на окраину селения нивухов уже ближе к закату. Он сделал знак остановиться и укрыться в зарослях, затем вышел из зарослей и громко воззвал:
- Аю! Иди к нам!
Из домов выскочили ахмалки, вооружённые луками и дротиками. Урыкты прикрикнул на них, чтобы держали себя в руках и направился к Зарану без оружия.
- Аю сама к нам приходить. Мы сила её не брать. Она Нисян любить, - объяснил ыз чимухе. - Она ваш суд бояться.
- Пусть Аю выйдет! - потребовал Заран.
Аю вышла из дома и остановилась на значительном расстоянии от соплеменников.
- Я сама ушла! Меня никто силой не тащил! Я люблю Нисяна и буду его женой! - во весь голос прокричала она.
Из зарослей выскочил Джучи:
- Аю! Я не верю тебе! Я люблю тебя! Вернись к отцу, умоляю тебя!
- Назад! - прикрикнул на парня младший сорин.
- Ты сам слышать, - сказал Урыкты миролюбиво. - Наш дом приходи. Гостем будешь.
Заран дал команду своим воинам оставаться в лесу, а сам направился с ызом в дом нивухов. Аю с Нисяном тоже пришли.
- Чего ты испугалась? - недоумевал Заран. - Тарман проверил бы тебя и отпустил бы с миром к отцу.
- Нет, - Аю покачала головой. - Тарман не отпустил бы меня.
- Тарман знает волю богов, - вздохнул чимухе. - Если бы воли не было, чтобы ты стала женой нивуха, то разве бы ты стала оспаривать это?
- В чем я виновата?! - вскрикнула девушка. - Разве человек может управлять своим сердцем? Разве любовь не дана человеку, как дар за его земные страдания? Разве любовь не есть благодать свыше? Разве она не есть закон?! Разве не так учат наши законы и предания?
- Ты - чимухе, а Нисян - нивух. Ты - дочь Боа, а он Боа не поклоняется. Все должно быть по обычаю. Нисян должен принести жертву Боа. Разве ты не знаешь, что ждёт вас, если он овладеет тобой без благословения свыше?!
- Подожди! - вмешался Урыкты. - Это Аю быть жена Нисяна, а не Нисян быть жена Аю.
Заран намёк понял. В принципе, он был согласен с Урыкты. Аю предстояло жить с нивухами и по их законам, а значит, и брачный ритуал должен быть по их законам. Сначала пукэнвык, потом обряд введения в дом, во время которого невеста приносила жертву духу очага, и если дух был благосклонен, то мать стелила шкуру у очага и провозглашала: "Вот твоё место!"
Чимухе не стремился к войне. Он ценил жизнь свою и своих товарищей.
- Хорошо! - сказал он, прихлопнув себя по бёдрам. - Пусть Аю остаётся. Когда вернётся ваш эден, то пусть придёт к нам и решит этот вопрос с нашими старейшинами. Аю должна остаться девственницей и жить в отдельном доме.
- Так и быть, - пообещал Урыкты, который тоже не спешил расставаться с жизнью.

Джучи был взбешён. Узнав о договорённости, он зарычал, как раненный тигр и бросился к селению. Джучи остановился в нескольких шагах от Урыкты, проводившего Зарана и воззвал:
- Аю, я без тебя не уйду!
Девушка выскочила из дё. Она тоже была вне себя.
- Что ты ко мне привязался?! - набросилась она с упрёками на Джучи. - Уходи! Ненавижу тебя!
Аю схватила камень и запустила им в Джучи. Камень попал в грудь парня. Он побелел от негодования.
- Ты в меня?! Камнем! Как в собаку! - прошипел Джучи.
От любви до ненависти один шаг!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Дабдян с Тарманом отбыли к верхним чимухе. Управлять делами в деревне вождь поручил Мажи, которому доверял, как самому себе. Мажи выслушал Джучи.
- И что ты предлагаешь? - спросил он с усмешкой.
- Надо вернуть Аю!
- А что говорит Лаки?
- На ней байта! Я сам видел, как она совокуплялась с этим чёртовым нивухом!
- Какая теперь разница, - рассмеялся Мажи. - Это теперь забота нивуха.
- Байта! - настаивал Джучи. - Она нарушила законы Боа и проклятье может пасть на нашу общину, если мы её не осудим!
- Уйди! - отмахнулся от настырного парня сотник. - Без тебя забот хватает!
Джучи недовольно посмотрел на сотника:
- Ты покрываешь преступника, Мажи-ама!
- Пошёл вон! - заревел Мажи. - Аччыч!

Наскоро перекусив в доме родителей, Джучи в тот же день отбыл в отряд к Гаки.
Сорина не было в тот момент, когда парень ступил на берег. Он рассказал о случившемся своим товарищам. Чимухе пришли в ярость. Когда вернулся Гаки, молодые воины принялись дружно скандировать:
- Смерть нивухам!
- Аччыч! - прикрикнул на них Гаки и позвал с собой в дом Джучи.
Гаки выслушал парня и отпустил его. Нужно было все хорошо обдумать. Поведение Лаки и Мажи было странным, а глупыми они не были. Что-то в этой истории было не так.
Ни Лаки, ни Мажи не давали сакральную клятву Боа, как это сделали Дабдян, Гаки и Тарман, при вступлении в должность. Вождь, жрец и сорин обязывались блюсти и защищать законы Боа. Дабдяна и Тармана не было. А Гаки был и должен был действовать. Но как?!
Его сослали. Старейшины явно высказались против осложнения отношений со своими северными соседями. Игнорировать их мнение сорин не мог. В то же время, нельзя было оставить поступок Аю безнаказанным. Это могло вызвать брожение в обществе и проявиться в неуважении к законам, а люди без закона - это сброд.
- Саня они! - выругался Гаки. - Чтобы черт побрал эту деваху! Завтра эти парни спросят: нивухам можно, а нам почему нельзя? И начнётся бардак!
Он хлопнул себя по бёдрам и вышел к воинам, ожидавшим его решения.
- Смерть нивухам! - встретили они появление своего вождя.
Гаки поднял руку вверх, успокаивая парней, затем сказал:
- Мы выступаем в поход! Аю должна вернуться в общину и предстать пред судом. Если вины на ней нет, она вольна любить кого угодно, но не нарушая наших божественных законов.
- Хурраи! - ответили молодые воины.

Если бы Нисян взял Аю в жены сразу, то все бы у них сложилось. Но, лишённая внимания своего любимого, занятого добычей пищи, в полном одиночестве, Аю загрустила. Она стала скучать за родителями, братьями. Девушка представила, что выйдя замуж, может вообще никогда их не увидеть. Она ушла от родных не попрощавшись и её стала мучить совесть. Поддавшись эмоциям, Аю тихонько вышла из дё, обошла селение кругом и овладела оморочкой. Её уход никто не заметил.
- Я вернусь, любимый мой! - прошептала она в сторону селения. - Попрощаюсь с родными и вернусь!
Она могла вернуться и с нивухами, которые должны были доставить очередную партия мяса в новое селение чимухе, но решила встретиться с родными без Нисяна, чтобы к его приходу все уладить миром.

Мажи был подчинённым Гаки, но Дабдян оставил его вместо себя. Сотник попал в двойственное положение. Он не мог спорить с сорином, но его волновало то, что Гаки взял с собой всех молодых воинов.
- Почему бы тебе не пойти к нивухам с дюжиной парней, если ты так обеспокоен проступком дочери Лаки? - вопросил он.
- Пусть привыкают к дальним походам, - ответил Гаки. - Да и нивухи будут более смирными при виде такого количества воинов. Мы же не хотим войны? А что может быть более убедительным доводом для мирного решения спора, чем сила противника?
Мажи кивнул, но когда отряд Гаки скрылся из виду, отправил своего сына с донесением к Дабдяну.

Лаки так же не одобрил приход сорина.
- Далась вам моя дочь! - возмутился он. - Мало ли какая блажь придёт в голову девушки?!
- Байта на ней! - намекнул Гаки.
- Нет байты! - сердито вскрикнул Лаки.
- А чего тогда она сбежала? Дождалась бы Тармана. Тот бы установил, что она не виновна. И ушла бы Аю к своему нивуху без всяких лишних разговоров. Нивух принёс бы жертву Боа, как я думаю, и весь спор был бы разрешён. Но она же сбежала! Значит, боится! А чего боится? Мы её вернём и спросим!
- Делай что хочешь! - отмахнулся от сорина старейшина.

Уже к вечеру Гаки вывел свой отряд на окраину селения и приказал построиться в боевом порядке. Воины наложили стрелы на тетиву луков и встали так, чтобы не мешать друг другу при стрельбе. Восемьдесят чимухинских луков нацелились на селение нивухов.
- Аю! - воззвал сорин.
Из домов стали выскакивать ахмалки и, увидев воинов чимухе, возвращались обратно за оружием, после чего укрывались за домами, готовясь к бою. Урыкты пошёл к Гаки. Сорин тоже пошёл навстречу ызу ахмалков. Они встретились на лужайке между лесом и селением.
- Аю уходить свой дом! Никому не говори. Наша охота делай. Девушка сама уходи. Один, - сказал Урыкты.
- Как это ушла? - удивился Гаки. - Одна?
- Одна, - подтвердил ыз. - Мы ей обида не делай.
- Как она могла уйти одна?! Этого не может быть! - не верил своим ушам сорин. - Она же девушка, а не охотник!
- Не понимай, - пожал плечами Урыкты.
Гаки внимательно посмотрел на нивуха и понял, что тот его не обманывает.
- Когда она ушла? Вы её искали?
- Мы только приходить с охота.
- Саня они! - выругался Гаки. - Собирай своих людей! Будем искать. У неё один путь домой, которым мы пришли, но мы её не видели и следов её не видели. Как бы с ней беда не случилась!

Парни принялись осматривать верховья Мэгдин Они. Тут следов Аю не нашли. Там, где движение на оморочке по реке было уже невозможно, в сторону Гучэн Они пролегала тропа. На этой тропе сначала обнаружили оморочку, которую Аю несла на себе. Лодка лежала шагах в десяти от тропы в густых зарослях и была брошена небрежно. Все заволновались. Вскоре нашли и Аю… В воздухе раздался душераздирающий крик Нисяна. Чимухе и ахмалки бросились на крик.
Бедный парень стоял на коленях у трупа растерзанной тигром любимой и молотил кулаками по земле. Рядом стоял ахмалк и напряжённо вглядывался в кусты, держа лук наготове. Гаки выскочил к жертве и его вырвало от вида останков красавицы Аю.
- Назад! - прокричал он. - Не подходить близко!
К Гаки подошёл Урыкты и прикрыл глаза, борясь с приступом тошноты и душевной боли. Джучи не подчинился приказу. Он выскочил к трупу и остолбенел. Парень не мог поверить, что эта растерзанная на куски плоть, когда-то была его возлюбленной. Он стал медленно бледнеть, потом, когда осознал беду, выхватил нож и бросился на Нисяна:
- Это ты её сгубил, проклятый нивух!
Ахмалк, защищая товарища, выстрелил. Джучи пал, поражённый стрелой. Гаки и Урыкты недоуменно посмотрели на ахмалка. Тот стоял ни жив, ни мёртв и трясся мелкой дрожью.
- Я не хотел… - прошептал он. - Само так случилось…
- Чаоха! - взвыл Гаки. - Хурраи!
- Уходим! - крикнул Урыкты и нивухи растворились в лесу.
Вся злость чимухе обрушилась на убитого горем Нисяна.

В селение нивухов отряд Гаки прибыл уже в потёмках. Сорин распорядился выставить посты и отдыхать, а сам пошёл на берег реки, чтобы в одиночестве обдумать план действий.
Нужно было сообщить о войне Мажи и вызвать подкрепление. Но самые опытные воины разбрелись уже по окрестным долинам на Майкони. На то, чтобы их всех собрать в один кулак, потребовалось бы много времени. А старейшины нивухов могли вернуться со дня на день и организовать отпор. Тогда жертв было бы больше. Жертв нужно было избежать.
Ахмалки были неопытными воинами. Они ушли, но не взяли с собой два бата. Более того, они не испортили лодки, отдав их врагу целыми и невредимыми. Неопытные ахмалки, против неопытных воинов-чимухе - тут все решало умелое командование и численность отрядов. Чимухе было больше и Гаки был явно искушённее Урыкты в воинском деле.
Чтобы избежать большой войны, можно было воспользоваться тем, что нивухи были лишены опытных воинов и эденов. Можно было пройтись по их селениям на Мэгдин Они, навести страх и вынудить нивухов покинуть левые притоки Чипчан Они или, даже, саму реку, оставив свои угодья чимухе.
- Это было бы хорошо! - облизнул пересохшие от волнения губы сорин.
Чем он рисковал? Нивухи могли устроить ему засаду. Идти пришлось бы долиной Мэгдин Они, которую окружали непроходимые таёжные дебри. Но кто сказал, что чимухе должны идти по Мэгдин Они? Из селения Мокана был прямой и короткий путь в верховья Чипчан Они. Там их не могли ждать, так как короткий путь нивухам был отрезан. С верхних нивухов и стоило начать. Их ахмалки были на Мэгдин Они и в селениях и стойбищах там остались только женщины и дети со стариками, и небольшой группой мужчин.
- Будет моим парням удовольствие! Да и я позабавлюсь! - решил Гаки.


ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Сахарила вошёл в дом с охапкой дров для очага. Младшие дети уже спали. Только старшая дочь Амтаси сидела рядом с матерью и наблюдала, как Кайса шьёт мужу рубашку из кабаньей кожи.
Сахарила присел возле дочки и обнял её. В очаге готовился рыбный клей для крепления наконечников стрел к древкам. Сагдивала готовился к длительному путешествию. Он свободной рукой взял палочку и помешал жидкость в горшке, начинающую вязнуть.
- А как люди появились? - спросила Амтаси у Кайсы.
- Люди? - Кайса взглянула на мужа и, уловив его одобрительный взгляд, продолжила. - Видела в небе звезды? Это небесные души. Иногда они падают с неба и опускаются на землю. Потом снова возвращаются к себе…
- А зачем они падают? - поинтересовалась девочка.
- Этого никто не знает, - ответил Сахарила за жену. - Говорят, что им становится скучно и они приходят в наш мир, чтобы поиграть с людьми или животными…
- Душам не может быть скучно! - поправила Сахарилу Кайса. - Говорят, что они становятся духами. Как звёздочка упала, так появилось новое животное или растение, или рыбы, или река, или гора. Так говорят, но никто не знает, как оно есть на самом деле. Небо людям недоступно.
- А духам? - Амтаси внимательно посмотрела на отца.
- Помрём - узнаем! - улыбнулся Сахарила.
- Не хочу, чтобы вы помирали! - надула губки дочь. - Я вас сильно-сильно люблю!
- Эден пошутил! - улыбнулась Кайса. - Не волнуйся. Духи должны жить на земле, как и земные души. Только духи никогда не умирают, а души умирают и снова воплощаются. Такой порядок для живых. Так вот. Жила на небе душа. Пришла она на землю по каким-то своим делам и так ей понравилось тут, что решила она остаться на земле навсегда. Но для этого ей нужно было обрести плоть или стать духом. Обратилась она к солнцу за советом и дух солнца так сказал: если обретёшь плоть, то умрёшь навсегда, потому что нет на земле душ для небесных людей. И попросила та душа у солнца сделать ей земную душу. И дух солнца ей сказал: как создашь себе новую плоть без мужа? Как воплотишься снова? - сказал дух солнца. И тогда встретила душа Биату и попросила: Биату, будь моим мужем, когда я стану земной душой. И так была эта небесная душа красива, что Биату согласился. И тогда луна и солнце взяли душу и испекли её на небесном огне вместе с глиной и получилась Бэле. И стал Биату её мужем. А когда родились у них близнецы, мальчик и девочка, то были они бездушными. Были их дети, как звери. Говорить не могли, на четвереньках ползали. И тогда попросила Бэле Солнце - сделай душу для моих детей. И дух солнца ответил: из чего сделаю душу? У меня есть только свет и тепло, - сказал дух солнца. И ещё сказал - только одну душу могу сделать. И Бэле обратилась к луне: сделай душу для моего ребёнка. И сказал дух луны: из чего сделаю тебе душу? У меня есть только темнота для удовольствий и любви. И попросила Бэле: пусть Солнце, даст душу моему сыну, а Луна даст душу моей дочери. Так появились первые люди. От них пошли другие люди. Биату и Бэле иногда вселяются в новые души и живут среди людей. Но в каждой душе есть частичка от Бэле и Биату. Поэтому женщина сильнее в любви, а мужчина сильнее в заботе о ней. Как луна не может быть без солнца, так и мужчина с женщиной не могут друг без друга. Так и ходит луна за солнцем, не в силах оторваться от своего любимого.
- И я тоже буду любить? - насторожилась девочка.
- Будешь! - в один голос ответили Сахарила с Кайсой и рассмеялись.
- А кого? Я не хочу любить брата! Он драчун! - надула свои губки Амтаси.
- Ты полюбишь другого человека. Ты его ещё не знаешь, но, однажды, он придёт и ты его сразу распознаешь. Так было с нами. Так будет и с тобой. Так будет всегда, - ответила Кайса и одарила мужем таким взглядом, от которого он впал в состояние блаженства.
- А он меня будет любить? У мужчины же нет лунной души?
- Мужчина любит иначе, чем женщина. Но это тоже сладкая любовь, - успокоил дочку Сахарила. - Тебе понравится!
Они с женой рассмеялись. Амтаси не поняла причину их веселья. Она зевнула и пошла спать.

Клей был готов. Сагдивала отставил горшок в сторону, чтобы остыл.
- Завтра выйдем после полудня, чтобы успеть прибыть к стойбищу Таргона. Там дождёмся братьев, - предупредил Сахарила жену.
- А Алисо?
- Алисо уже должен быть там, - Сахарила потёр переносицу. - Чего он уцепился за Рощу? Туда уже давно никто не ходит. Был бы ближе к нам, всем стало бы лучше.
- Привык, наверное, - пожала плечами Кайса. - С нами Дого. Тебе этого мало?
Сахарила задумался. После того, как сагдивала принял батыр бодон, победив чимухе и примирив нивухов с урджа, никто в Биату-найон не сомневался, что в нем воплотился сам Биату. Ежегодное камлание в Священной Роще, с обращением к духу тотема, стало бессмысленным, ведь Биату был среди своих потомков во плоти. Остался только ритуал поедания медвежьего мяса, который могли провести и обычные йани. Луку ушёл вместе с сагдивалой в Очидиа Калта, оставив Алисо наблюдать за Рощей. Все понимали, что однажды сагдивала снова станет духом. Рощу нужно было сохранить.
Но перестав посещать Священную Рощу, люди перестали посещать и другие священные места: остров Черепах, где поклонялись духу хозяину рыб Адину, Лосиный ручей, где поклонялись То-эниэ, Священную гору, где поклонялись Паль-Ызу. Постепенно возникла и утвердилась практика, когда люди стали приносить жертвы всем духам у жертвенника возле семейного бурхана или дюлена. И ничего страшного не случилось! Духи были довольны и благоволили к людям.
Пару лет назад сагдивала утвердил этот новый порядок. Но Алисо с ним не согласился, хотя Сахарилу поддержали все йани и эдены. Между кузенами не возник конфликт, но Сахарила хотел бы, чтобы все потомки мафа и нанги, ставшие ныне манохами, были вместе. Это было его неосознанное желание. Тем не менее, Сахарила чувствовал, что в этом желании есть какой-то смысл, какой-то знак.
Дого, прожив с десяток лет у родных, вернулся к Сахариле после смерти Луку. Он был сильным кэльэткулином и его приход манохи восприняли с радостью. Дого так и не обзавёлся семьёй. А общине Сахарилы нужно было потомство. У Алисо же было два сына и дочка.
- Что-то мне тревожно, - вздохнул Сахарила. - Нужно просить Алисо переселиться к нам. У Красного ручья отличные угодья!
- Кого оставишь? - сменила тему Кайса.
- Таргона оставлю на этот раз. Скоро может лосось пойти в реки. Нужно организовать заготовку юколы, а кто лучше Маники и Таргона с этим справятся? Наших три сына и дочка, Мапаксы два сына и дочка, Пурэн-хахи сын и две дочки, Таргона сын и дочка, да ещё дети Алисо - смогут заготовить рыбы с избытком, - ответил Сахарила. - Как думаешь?
- Так и думаю, - согласилась Кайса. - Потом лося будем добывать все вместе. Хорошо будет нам!
С началом весны община Сахарила расходилась по летникам и снова собиралась вместе в сезон рогов. Жили они недалеко друг от друга, так как в горном Очидиа Калта было много долин, образованных реками, речушками и ручьями. Но все же, сагдивала соскучился по родным и друзьям.
- Хорошо будет нам! - поддержал он Кайсу. - Ая гони!

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

На Ярмарке собралось более трёхсот человек. Такого количества народа тут не было ранее. Семьи стали жить лучше, но было ещё одно обстоятельство, приманившее на обмен людей. Люди, бывшие свидетелями подвигов Сахарилы, постепенно уходили из мира, а более молодые поколения воспринимали легендарного сагдивалу, как духа во плоти. Каждый стремился поговорить с Сахарила-хахой.
С утра до вечера на стойбище сагдивалы были гости. Кайса с адо не отходили от очага, готовя угощение. Из нивухов сагдивалу первым навестил Мокан. От него манох и узнал о бедах чимухе и их договоре с нивухами.
- Чимухе попросили у вас пищу? - насторожился Сахарила.
- Так было, - кивнул Мокан. - Потом приходил их эден старших воинов и сказал, что они часть своих людей переселяют на Гучэн Они. Туда наши ахмалки пищу и поставляют. Мы взяли у них десять луков. Будем обменивать дичь на их вещи. У чимухе хорошие вещи.
- А это новое поселение далеко от вас?
- Не так чтобы далеко… По Гучэн Они можно выйти к верховьям Мэгдин Они и Чипчан Они. Мои угодья на Мэгдин Они. У нас хорошо.
- Сильный урон нанёс дракон чимухе? - не успокаивался Сахарила.
- Да, сильный. Такого раньше не случалось. Поля их смыло. Скот погиб. Вождь чимухе собрался идти к родичам за помощью. Видать, совсем плохо у них.
Проводив Мокана, Сахарила попросил Кайсу позвать Мапаксу, Пурэн-хаху и Дого. Когда друзья пришли, он пребывал в глубокой задумчивости и не сразу начал разговор.
- У меня такое ощущение, что пришёл наш час, друзья, - вымолвил сагдивала с печалью в голосе. - Дого, ты был на Майкони, - есть там удобные места для новых поселений чимухе?
- Чимухе? - насторожился Дого. - Что-то не так?!
- Что-то не так, - подтвердил Сахарила. - Дракон у них пролетел. Много бед принёс. Чимухе попросили нивухов разрешить им охотиться на их землях и ставят новое селение на Гучэн Они - это на границе южных владений нивухов.
- Арра-ра-ра! - зарычал Пурэн-хаха. - Быть чаохе! С Гучэн Они есть выход в верховья нашей реки и низовья её. Они могут взять нивухов в ловушку и уничтожить всех!
- Подожди! - Дого поднял руку. - У чимухе с нами договор, который они скрепили клятвой своему богу Неба. Это серьёзно! Я прошёл Майкони от устья до самого верхнего селения чимухе. Должен сказать, что удобных мест там много, но для небольших поселений. Чимухе уже все завоевали, что можно, и им нет необходимости жить большими общинами и содержать такое число воинов. Они разобьются на мелкие общины. На Гучэн Они не будет много чимухе, хотя там места удобные.
- Аччыч! - тяжело вздохнул Мапакса. - Чимухе нужны охотничьи угодья. Они не могут зависеть от доброй воли нивухов и их удачи. Ну, сезон, другой… А потом нападут! Так будет или я - не Мапакса!
- Ты - Мапакса, - улыбнулся Сахарила. - Мапакса-хаха!
- Все мы "хаха", - засмущался могучий друг сагдивалы.
Возникла пауза, во время которой все обдумывали сложившуюся ситуацию. Во всем Биату-найон только эти четверо видели скрытую угрозу, которая таилась в общественной организации чимухе. Только у чимухе существовал клан воинов. Ахмалки нивухов - это клан молодых охотников, мужской возрастной клан. Чимухе же держали воинов. А зачем? Кто им угрожал? Никто. Когда-то нужда заставила их воевать и появились все эти "орлы", "вороны", "волки" и "лисы". Но прошло уже двадцать лет. Анкалгыны освободили им свои земли. Разве этого мало?
- Почему они не пошли в устье Майкони и на побережье? - задал вопрос Пурэн-хаха. - Там много леса и пищи в нем! Почему на Гучэн Они?
- Кайса, - позвал Сахарила. - Любовь моя, пригласи старшего эдена нивухов.

- Почему на Гучэн Они? - Магыч задумался и стал теребить свою редкую бородку. - Хороший вопрос! Надо позвать Биби. Тот часто бывает у чимухе.
Пригласили Биби, кэльэткулина. Тот пояснил, что на побережье и в устье Майкони плохо родится просо и на свиней часто нападает мор. А заготавливать юколу, бить морского зверя и добывать рыбу и моллюсков в лагунах чимухе не умеют и учиться не хотят, потому что живут со своего зерна и своих стад.
- Много пищи в лесу добывают чимухе? - спросил сагдивала.
- Нуууу… - Биби смешно скривился. - Пожалуй, что много… Всегда у них в горшках варится мясо лося и изюбря, кабарги и косули, дикого кабана. Пожалуй, что всегда… Из зерна они делают бражку. Много бражки. Любят бражку. Пьют и пьют, пьют и пьют. А от неё голова кружится и сердце становится глупым.
- Понятно, - вздохнул Сахарила. - Плохи наши дела.
- Тебя что-то тревожит, Сахарила-хаха? - насторожился Магыч. - Чимухе были дружественны все это время.
- Меня тревожит, что у них до сих пор есть воины! - сагдивала резко поднялся. - Зачем?! И эти воины придут в селение на ваших южных рубежах. А если чаоха? Они выставят заслон в нижнем течении Чипчан Они и в верховьях, возьмут вас в кольцо и всех уничтожат. Вам выход из той западни только через Ака Они и, затем, Муи Они в долину Эйке Они. В Очидиа Калта всем места хватит, но туда нужно ещё добраться! А путь только один - через Ака Они! А туда чимухе могут выйти с верховьев Гучэн Они по Чипчан Они. Это меня беспокоит! На Эйке Они мы уже знаем, как вас всех принять. Там с эденами мы давно уже все обсудили. Но до Эйке Они вы можете не дойти!
- Ну, не знаю, - пожал плечами Магыч. - Чего им с нами воевать? Мы, ведь, тоже не из пуха сделаны. Можем дать отпор! Мало не покажется!
- Сможете! - вступил в разговор Пурэн-хаха. - Сможете, если вам дадут возможность объединиться. А именно этого чимухе вам и не дадут!

Магыч и Биби ушли с убеждением, что манохи преувеличивают опасность. Они не верили, что чимухе настолько глупы, чтобы рисковать жизнями своих сородичей. Нивухи и малым числом могли принести большой урон чимухе. Такой урон, который в нынешние ядерные времена принято называть неприемлемым.
- Ничего не понимают! - огорчённо произнёс Пурэн-хаха. - Ну, как дети малые!
- Друзья! - поднялся Дого. - Давайте не будем преувеличивать опасность. Во всяком случае, не сейчас. Судите сами: жрецом у чимухе Тарман, вождь - тот самый Дабдян и старейшины сейчас все из числа тех воинов, которые ходили на урджа и давали клятву сагдивале. Ну, могут огдзо сожрать одну душу, но не всех же скопом?! Не могут все стать клятвопреступниками, а решение о чаохе принимает совет старейшин. Аба-ма би?
- Дого, сядь! - сагдивала указал кэльэткулину на место у очага. - Ты - общаешься с духами, а мы общаемся с людьми. Разве не было случаев, когда охотники не могли поделить добычу и возникала чаоха? Вспомни о чаохе нивухов с урджа! А разве не было случаев, когда похищали девушек? Или дрались из-за них? Мы, манохи, биранцы, нивухи и другие, испокон веков жили вместе. У нас есть традиции общения, коли и покто. Мы знаем, что хорошо для нивуха, а что плохо для него. Мы знаем, что хорошо для ваята, а что плохо для него. А чимухе знают? Они считают своих богов выше наших духов! А если боги за них, то кто против них? Они ведут себя, как хозяева этой земли и содержат воинов! Они могут себе это позволить, потому что у них много пищи, которую они сами выращивают. Дабдян отослал молодых воинов в устье Майкони, если верить тому эдену старших воинов, но надолго ли? А потом! У всех есть родители, братья и сестры, возлюбленные, наконец! Чего им разлучаться и заставлять свои сердца страдать, если рядом богатые земли, полные пищей?! И они сильнее всех! Неужели ты думаешь, что чимухе не хватит ума устроить так, что какой-нибудь нивух не потеряет голову и не совершит проступок, который будет поводом к выходу из договора?
- Пожалуй, ты прав, - закивал головой Дого. - Когда приходит нужда, то люди совершают безумные поступки. Как вы с Мапаксой, например, в юные свои годы.
Все рассмеялись. На смех подошёл Алисо.
- Чего веселитесь? Нужно свои товары готовить на обмен, а вы только и делаете, что болтаете и веселитесь! У меня же не четыре руки!
- Не сердись! - сагдивала взглядом пригласил кузена присесть. - Мы веселимся, но сердца наши накрыла печаль. Слушайте, друзья, что я думаю. Давайте, будем советоваться.
Сахарила имел свой план, но он решил расспросить друзей, как бы они действовали на месте Дабдяна, вождя чимухе, в случае войны.
- Я бы подготовил в новом селении амбары и балаганы, завёз туда продовольствие, оружие и снаряжение, собрал воинов, разделил бы их на два отряда и устроил нивухам ловушку. Затем, двигаясь навстречу своим, перебил бы всех к огдзо!
- Добрый ты! - улыбнулся Сахарила. - А ты, Мапакса?
- Есть одно важное замечание! Дабдян разделил своих людей и отправил воинов с семьями в долины, - откликнулся друг. - Не думаю, что это будет способствовать быстрому сбору. Не станут же они воевать зимой?
- Это если верить тому чимухе! - заметил Пурэн-хаха. - А почему мы должны ему верить?
- Не должны, но поверим на какое-то время. Продолжай, Мапакса! - пригласил сагдивала.
- Допустим, началась чаоха. Как сказал тот чимухе, в устье Майкони есть отряд молодых парней под управлением их сорина. Это все, что можно задействовать быстро. А в таком случае, все, что они смогут, это изгнать нивухов с верховьев Чипчан Они или Мэгдин Они. Я бы выбрал Чипчан Они. Я бы шёл до устья Ака Они и там встал насмерть! А потом заключил бы договор с нивухами, по которому нужные бы нам земли стали нашими и утвердился на тех реках. Там пищи мне хватило бы на многие века! Мапакса так думает! - говорящий приложил руку к сердцу.
- Что у вас тут произошло? - заволновался Алисо. - Какие-то разговоры у вас странные!
- Ещё не произошло, - успокоил йани Сахарила. - Что думает Дого?
- Дого послушал своё сердце и оно так сказало… - кэльэткулин прокашлялся. - Если чимухе не пошли сразу войной на нивухов, а заключили с ними договор об обмене, то не все у чимухе так скверно! Вряд ли родичи откажут Дабдяну в помощи. Зиму они проживут, а весной будут озабочены посадками проса. Если осенью не будет урожая, то тогда… Тогда будет тогда. Пока же, я не вижу никаких причин для беспокойства.
- Я тебя услышал, - сказал Сахарила.
Возникла пауза. Сагдивала о чем-то напряжённо думал. Мапакса не выдержал и спросил:
- У тебя другое на сердце, брат?
- Печаль у меня на сердце. Все вы правы. Может быть и так, и сяк! Но что-то меня беспокоит. Есть нечто такое, чего мы не понимаем, не чувствуем. Пожалуй, я склонен согласиться с Дого. На следующий год может получиться так, как сказал Пурэн-хаха. Но может и случиться так, как сказал Мапакса, если, вдруг, произойдёт ссора между нивухами и чимухе. А если она произойдёт сейчас, когда все старшие нивухов здесь на Ярмарке? Ну, например, привезут нивухи пищу, обопьются нивухи бражки и устроят ссору с чимухе! Может быть такое? Может. Да, что угодно может быть с молодыми! Не понимаю, как Магыч мог оставить свой народ без управления! Уж, пришли бы все!
- Ещё чего! - проворчал Алисо. - И так тут уже места всем не хватает!
- Да, нужно соседние острова осваивать, - согласился Дого. - Нужно эдена Гарманку просить… А ты долго ещё собираешься держать адинаев на своих землях?
- Наши земли в Очидиа Калта, - отмахнулся Сахарила. - Разве там плохо?
- Здесь наши земли! - недовольно проворчал Алисо.
- Ладно, не будем об этом! - Сахарила достал нож и стал рассказывать о своём плане, рисуя на земле схемы. - Вот Чипчан Они. Вот Ака Они. Чтобы не случилось, устья этой реки должно быть в руках нивухов, потому что только долиной этой реки пролегает путь к спасению. И по сему, Пурэн-хаха немедля идёт туда и ставит там пост. Возьми с собой Магыча.
- А если этот глупый эден не согласится? - недовольно проворчал бывший нивух.
- Я с ним поговорю! - ответил Сахарила и в его голосе прозвучала скрытая угроза. - Я так поговорю, что он на все согласится! Или я - не Биату?
- А я что? - вопросил Мапакса.
- А ты идёшь по Эйке Они и проверишь все те места, где мы намечали стоянки для переселенцев. Я же пойду по Муи Они и проверю путь по долине той реки. Встретимся все на Ака Они. У нивухов одни дурни остались и у чимухе нынче нет вождя. Как бы чего не случилось! Но мы должны быть готовы. Может, это все пустые страхи. Может и так, аба-ма би! Но до тех пор, пока у чимухе есть воины, я буду их опасаться. Я видел чимухе в войне, я воевал с ними! Я знаю, что души их пожрали огдзо! И я им не верю! Их сердца наполнены одним, а тела - другим. А люди с душой огдзо способны на любые пакости в любое время. Нет им веры. Объяснить это всем я не могу, поэтому мы предпримем действия, которые смогут спасти сотни людей, в случае беды. Так говорит моё сердце, познавшее много боли от потери близких и родных. Оно ещё болит. Новую боль я не приму!

На ярмарке должен был остаться Алисо со своими сёстрами и Соликой. Кайса категорически объявила, что последует за мужем, как луна следует за солнцем. Возражать ей было бесполезно.
- Ну, неужели ты несколько дней не сможешь побыть без меня? - укорил её Сахарила. - Ну, зачем тебе эти походы и лишения?!
- Я не могу без тебя ни единого мгновенья! - Кайса прижалась к мужу. - И меня беспокоит, что ты хочешь меня оставить. Ты меня разлюбил?
- Уффф! - выдохнул сагдивала. - Всякие глупости у тебя в сердце!
- Не только глупости! - Кайса прижала его руку к своей груди.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Сахарила с Кайсой лежали в густой траве на берегу Маси Мангбо.  Но внутренняя тревога не дала им долго нежиться в объятьях друг друга.
- Многое изменилось с тех пор, - произнесла задумчиво Кайса.
- Ты о чем? - не понял Сахарила.
- В верхнем селении нивухов, на Эйке Они сейчас эденом племянник Пурэн-хахи. С ним у тебя не будет проблем. А вот, общиной Мапаксы теперь управляет Хагдон. Этот до сих пор косит на нашего брата. И у адинаев теперь эденом Гарманка, который, поверь мне, не забыл Манику и ненавидит тебя, за то, что ты увёл её к себе в род. А путь нивухов будет идти через угодья этих эденов. Трудно тебе с ними придётся! - объяснила Кайса.
- Справлюсь! - махнул рукой сагдивала. - Договор скреплён инау, которые у меня с собой. Кто посмеет возражать против воли предков?

Вскоре, у сагдивалы собрались на совет старейшины нивухов и Хагдон с Гарманкой со своими йани. Дабдихан был ещё жив, а вот йани у биранцев был из молодых.
Сахарила обрисовал ситуацию и призвал эденов с Эйке Они и Лосиной реки:
- Исполните завет и договор! Пусть ваши люди проверят стойбища и отремонтируют постройки, если нужно. Этим будет руководить Мапакса.
Затем Сахарила обратился к нивухам:
- Вы оставили своих людей без вождя. Магыч должен вернуться с Пурэн-хахой и помогать ему, а если понадобится, собрать людей для отпора или переселения. Верхние нивухи же должны отселиться на Эйке Они, пока не придёт зима. Я подтверждаю, что позволяю вам охотиться в угодьях манохов.
Он сделал паузу, а затем обратился ко всем старейшинам:
- У чимухе беда. Если их боги им помогут, то они справятся. Но Дабдян расселил своих людей. Там сейчас нет единой воли вождя и совета старейшин. В каждом новом поселении появятся свои эдены и кто его знает, что взбредёт им в голову? С одной стороны, расселение чимухе нам на пользу, потому что они должны будут отказаться от содержания своих воинов, но с другой стороны, у семей будет больше свободы в принятии решений, а все они - один народ. И если возникнет ссора у малой общины, то за них встанут все! Чем больше общин, тем больше поводов для ссор с соседями. Вы же не запретите им охотиться? А угодья нивухов рядом… Я не верю, что Дабдян нарушит клятву. Но ещё раз скажу: у чимухе есть воины и пока они есть, мы не можем жить спокойно!
Никто не возражал. Магыч тоже. Все понимали, что не стал бы сагдивала так беспокоиться о чужих, если бы на то не было веских оснований. Сахариле ещё верили и доверяли.

В путь отправились ранним утром. В одном бате шли Пурэн-хаха, Магыч, Мокан и брат Мокана. В другом бате шли Сахарила, Кайса, Биби и брат Магыча. Мапакса следовал за ними на оморочке. Дого ушёл к ваятам. У первого же селения Мапакса отстал от каравана, чтобы осмотреть старое стойбище мафа, которое должно было стать предпоследним убежищем переселенцев перед ярмаркой.
Дорогой Сахарила объяснял Биби, как следует уходить в Очидиа Калта.
- Собираетесь в устье Ака Они. Там Пурэн-хаха поставит заслон, чтобы чимухе не смогли отрезать вам путь на Эйке Они. От того места до Эйке Они три дня пути и две ночёвки. По Ака Они на батах сможете пройти до середины реки. Затем вещи погрузите в оморочки и поведёте их на бечеве. Берега там пологие. Не трудно вам будет. Первая ночёвка на Ака Они в среднем течении. Вечером второго дня перенесёте оморочки в верховья Муи Они и там у вас будет вторая ночёвка. Потом ночевать уже будете на Эйке Они. Напротив Муи Они старое селение нанги. Там верхние нивухи должны будут сделать запас пищи. Потом сплавляетесь до летника биранцев. Там будет четвёртая ночёвка. Потом придёте в наше старое селение. Там будет пятая ночёвка. Биранцы позаботятся о пище для вас и помогут с батами. Шестая ночёвка на Ярмарке. Там вас встретят адинаи из рода Гарманки и проводят на Лосиную реку к тонаям. Вас там встретят и накормят. Там будет седьмая ночёвка. Восьмая ночёвка в среднем течении Лосиной реки. Там тоже тонаи о вас позаботятся. Затем переночуете в верховьях, где вас встретят мои люди. Оттуда начнёте селиться. Этим займётся йани Алисо. Главное, это порядок переселения. Уходите отрядами по две руки рук, не более. Первым отрядом отправляйте самых слабых и немощных. Их нужно доставить на Эйке Они. Там уже можно будет распределить людей по семьям. Жилища везде рассчитаны на приём двух рук рук человек. Одни уходят, другие приходят.
- А если придётся всем разом бежать? - переспросил Биби.
- Для того там и будет Пурэн-хаха, чтобы не пришлось бежать всем разом! - ответил Сахарила. - Если понадобится, то мы все там будем! Путь тяжёлый и нужно заботиться о людях. Для этого нужно их накормить, обогреть и дать возможность отдохнуть.
- На переселение всех нивухов уйдёт дней десять, - прикинул Биби. - Устоит ли твой Пурэн-хаха против чимухе?!
- Не десять дней, а три! - поправил кэльэткулина сагдивала. - Главное, добраться до Эйке Они. Там, кроме стойбищ для переселенцев, есть ещё и селения биранцев. Вас не оставят в беде.

Ту же схему переселения Сахарила объяснил Магычу и Мокану. В устье Муи Они Сахарила с Кайсой простились с нивухами. Они устроились на ночлег в нетронутом Огненной девой дё нанги, исчезнувших в той беде.
Отдыхая после ужина, Сахарила сказал жене:
- Я - Биату, ты - Бэле. Почему мы рассказываем о нас чужими словами? Мы же должны помнить, как было на самом деле?
- Должны, - согласилась Кайса. - Но я не помню. Не помню себя с тобой.
- А я не помню себя Биату, - посетовал Сахарила. - И тебя не помню. Мне кажется, что ты была всегда. Я же не за раковинами-каури тогда пошёл, а за тобой. Понимаешь? Сердце моё указывало мне путь и душа мой стремилась к твоей душе. Я как увидел тебя, так мне сразу стало спокойно на сердце, как будто я нашёл то, что искал.
- Ага! - усмехнулась жена. - И выкинул меня в море!
- Мапакса выкинул. Я был напуган. Мне казалось, что это Иныпчык нас карает…
- Выкинул и весь сказ! - Кайса обиженно выпятила губки и повернулась к мужу спиной.
- Но я же тебя и нашёл в море! - Сахарила стал гладить её бедра.
- А если бы Иныпчык меня забрал? - Кайса сердито стукнула по шаловливой руке сагдивалы. - Отстань!
- Ну, не забрал же!
- А если бы забрал?!
- Женщина, - вздохнул Сахарила. - Как вам удаётся на пустом месте устроить ссору?
- Ничего себе - пустое место! - возмутилась Кайса.
- Но я же уже извинился! - подскочил Сахарила. - Сколько можно об этом вспоминать?
- А кто меня с собой брать не хотел?!
- Вот оно в чем дело, - улыбнулся Сахарила. - Так я же тебя пожалел. Ты же уже не девочка…
- Чтоооо?! - взвизгнула Кайса. - Это я-то не девочка?!!! Да я ещё больше девочка, чем наша младшая дочь! Я - Бэле! Или ты забыл?!
- Эй! - послышался крик от реки. - Люди! Чаоха!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Гаки спешил, но нужно было совершить обряд погребения. Джучи пал в битве и его следовало похоронить на вершине кедра. Аю умертвил клунд, злой дух, и её следовало похоронить в земле. В земле же похоронили и Нисяна.
Закончили с обрядами к полудню. Едва прозвучало последнее заклинание тризны, Гаки скомандовал:
- Выступаем!
Но выступить им помешал Урыкты, явившийся к чимухе с вороньим пером посла в волосах.
- Чёрт  бы тебя побрал! - проворчал Гаки.
- Моя говорить хотеть! - громко объявил ыз ахмалков.
- Ну, говори, если "хотеть", - недобро усмехнулся сорин.
- Наша закон не нарушай. Твой воин хотел Нисян убивать. Мой ахмалк товарищ защищай! - заявил Урыкты.
- Понятно! - с издёвочкой процедил сквозь зубы Гаки. - А ты скажи мне, дикарь, это чимухе убил нивуха или нивух убил чимухе? Джучи обезумел от горя, но он никого не убивал! Или как?
- Когда наш старейшина весь приходи с ярмарка мы будем судить свой ахмалк и вам отдавать, если на нем байта, - пообещал нивух.
- Да, плевать я хотел на вашего ахмалка! А за Аю кто ответит?! - взбесился Гаки.
- Она сам к нам приходить.
- Допустим! А чего она "уходить"?
- Мой не знать!
- А мой знать! Вы надругались над ней, вот она и сбежала! Это вы её погубили! - закричал сорин.
- Мы обещали ваш человек не обижать Аю. Нивухи как обещать, так и делать, - нахмурился Урыкты.
- А кто это докажет теперь?! А я говорю, что Аю сбежала, потому что вы над ней глумились! И это никто не оспорит! Понял, дикарь?! Слушай меня! Вам следует бежать из своих угодий быстрее зайца! Мы пройдём по этой реке до Чипчан Они и сожжём все ваши стойбища и селения! Мы убьём всех ваших мужчин и стариков. Мы принесём в жертву духу реке всех ваших детёнышей. Мы надругаемся над вашими молодухами, а потом и их убьём, потому что, хвала Боа, в наших селениях достаточно невест! Ты меня услышал?
- Я твоя услышал, - ответил Урыкты бесстрастно. - Отдай Нисян!
- Там! - Гаки указал на могильный холм.
Глаза у Урыкты полезли из орбит и стали наливаться кровью, он сжал кулаки и еле слышно вопросил:
- Вы его живой закопать?!!
- Мёртвый! - отмахнулся сорин. - Выкапывай свой труп и уходи побыстрее, пока я ещё держу себя в руках! Помогите ему!
Нисяна откопали и погрузили в бат, оставленный нивухами. Урыкты повёл лодку вниз по течению. Едва нивух скрылся из виду, как сорин дал команду выступать. В это время ыз ахмалков посмотрел на солнце и улыбнулся:
- Теперь успеют!

Гаки не опасался засады. В авангарде выступали "вороны" Зарана, которым придали десять парней из ранга "волков". Затем шли "волки". В арьергарде выступал Гаки с "лисами". К вечеру чимухе прошли через водораздел и вышли в верховья Чипчан Они. Здесь было первое поселение нивухов. Воины пробежали трусцой расстояние до селения и, подойдя на расстояние выстрела, выстроились в цепь. В селении царила тишина.
- У нивухов есть собаки? - поинтересовался Гаки у Зарана.
- Есть.
- Чтобы чёрт побрал этого Урыкты! - взревел сорин. - Перехитрил! Саня они!
Селение нивухов было пусто. Более того, они успели уйти организованно, захватив с собой все ценные вещи и запасы пищи. Ситуация резко поменялась.
Гаки сообразил, что и того малого количества мужчин, оставленных для заботы о сородичах и их защиты, было бы достаточно, чтобы организовать засаду на пути чимухе в среднее течение Чипчан Они. Кроме того, им не удалось напасть неожиданно и захватить лодки и теперь их путь мог пролегать только берегом бурной реки, текущей между крутыми скалами.
Посоветоваться было не с кем. Гаки, вдруг, осознал, что допустил оплошность, оставив новое селение чимухе без защиты. Нивухи могли свободно пройти по Мэгдин Они в долину Гучэн Они и разорить не только новое селение, но и общину Дабдяна, в которой мужчин почти не осталось. Гаки не мог разделить свой малочисленный отряд из неопытных воинов. Его сила была в численности, а не в умении.
Собственно говоря, наличия этого пути от нивухов к Гучэн Они по Мэгдин Они и определило все дальнейшие действия сорина. У него оставался только один выход: идти вперёд и атаковать, чтобы не дать возможность нивухам собрать значительные силы.
Гаки с грустью посмотрел на своих подопечных. Он понимал, что большая их часть погибнет в битве с нивухами. Но у него был шанс очистить Чипчан Они от дикарей и овладеть новыми богатыми охотничьими угодьями. Другого шанса могло и не представиться. Община неизбежно распадалась в таком случае и это не нравилось Гаки больше всего, потому что мелкие общины не могли содержать такое количество воинов. И тогда Гаки уже не был бы сорином. Ему пришлось бы соперничать за власть с Дабдяном и в этом соперничестве он явно проигрывал.
Не только сорин обдумывал сложившуюся ситуацию. Чимухе, разбившись на группы, тоже что-то обсуждали. К Гаки подошёл Заран:
- Гаки-ама, мои воины думают, что нам надо вернуться на свою землю.
- Почему? - нахмурился сорин.
- Мы оставили без прикрытия верховья Гучэн Они. Нивухи могут поразить нас в самое сердце! - Заран стукнул себя в грудь.
- Могут, - согласился Гаки. - Что ещё думают твои воины?
- Воины думают, что если мы уйдём в низовья, то они могут отрезать нас от своих, - ответил Заран.
Это момент Гаки упустил и разозлился на себя, но свою злость выплеснул на "ворона":
- Кто тут сорин?! Саня они!
- Ты сорин, но воины имеют право голоса! - твердо ответил Заран.
Это было истиной. Воины могли не согласиться с решением командира и на общем собрании отстранить его от командования. В те времена воинские законы были ещё далеки от своего совершенства. Гаки приказал Зарану собрать всех в круг. Был решающий момент. Его судьба решалась здесь и сейчас.

- Воины! - обратился Гаки к своим подчинённым. - Так случилось, что мы должны защитить честь нашего народа, в отсутствие самых опытных воинов. Мы не готовились к войне. Война сама настигла нас! Нивухи убили нашу девушку. Они надругались на Аю и та сбежала. И погибла! Джучи любил её. Он обезумел от горя и его убили! Мы пришли не с войной. Мы пришли, чтобы восстановить закон, справедливость и отстоять честь своей женщины. Кто-то думает иначе?
- Смерть нивухам! - раздался дружный крик воинов.
Гаки облегчено вздохнул. Первая часть речи удалась. Он продолжил:
- Среди вас нет опытных воинов, но вы уже прошли испытание. Я объявляю "воронов" "орлами", "волков" "воронами", а "лис" "волками"!
- Хурраи! - раздался восторженный крик чимухе.
- Это справедливо, сорин! - выкрикнул Заран.
- Вы знаете, что сейчас старейшины нивухов и самые опытные их воины ушли на ярмарку. Остались только глупые мальчишки, которые, убив противника, трясутся от страха! Разве чимухе боится убитого врага?!
- Нет! Никогда! Смерть нивухам! - отозвалась толпа.
- Я понимаю, что мы оставили без защиты свои земли. Я понимаю, что враг может ударить нам в спину или отрезать от своих, но наша сила в стремительности! Мы должны без страха двигаться вперёд и заставить дрожать от страха нашего врага! Мы не можем ждать, пока к нам придёт помощь, потому что помощь придёт и к нивухам. Только вперёд! Победа или смерть!
- Победа или смерть! - дружно провозгласили чимухе свой воинский девиз.
- Мы построим лёгкие плоты и устремимся на врага, как стая волков на лося! Мы заставим его трепетать! Мы познаем удовольствие с их женщинами! И мы захватим их угодья для себя и наших детей! - провозгласил Гаки.
- Хурраи! Смерть нивухам! Победа или смерть!
Гаки не учёл только одного. Нивухи не собирались обороняться. Пока. Они собирались уйти, как это было завещано им их старейшинами ещё двадцать лет назад. Гырр ваятов, мудрейший из мудрых, принял правильно решение и убедил Сахарилу действовать по его плану. Сагдивала все эти годы готовил путь к отступлению нивухам и урджа. Бежать от опасности - это самое простое и самое эффективное решение. Все своё таёжные жители носили с собой. У них не было земель, скота и дорогого имущества. И у них не было желания убивать!
Читатель может упрекнуть автора, что древние люди не обладали стратегическим мышлением. Не обладали. Их жизнь была коротка. Редко кто доживал до сорока лет. Пора, наверное, рассказать о той ночной беседе, которую мудрый Гырр провёл с юным Сахарилой в своём доме.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

  Хмель ударил в голову сагдивалы и от того его тихая радость только усилилась. Сахарила пребывал в блаженстве. Гырр усадил его рядом с собой на мало и протянул чашу с водой, как положено по обычаю. Сахарила выпил и вернул чашу, приложил руку к груди. Этот жест обозначал благодарность у одних, клятву у других, подтверждение искренности своих слов и намерений у третьих.
- Хочу рассказать тебе о том, что заставляет болеть моё сердце, - начал разговор Гырр.
- Я слушаю тебя внимательно, амапанго! - откликнулся Сахарила.
- Хорошо, - старик-ыз ухватился за свою бороду и продолжил. - Эден анкалгынов принёс нам дурные вести. Люди издревле спорили за благодатные земли, но никогда не убивали детей, стариков и не насиловали женщин. Раньше как было? Бились два мужа или два отряда до первой крови, а потом расходились. Проигравший собирал свои пожитки и уходил на новое место. Так землю делили. Так наши предания говорят.
- У нивухов с урджа совсем по-другому. У них чаоха длится уже много лет и много жизней отняла! - воскликнул сагдивала.
- Это другое! - покачал головой ыз. - Это от плохих старейшин, которые не смогли праведный суд совершить. Такое у нас есть предание, послушай.

ПРЕДАНИЕ О ДВУХ БРАТЬЯХ

Жили два брата. Пошли они на охоту и разделились. И так получилось, что вышли они одновременно на лося, и одновременно пустили стрелы, и убили лося.
И не могли поделить сердце и печень. Старший брат говорил: моя стрела была первой. Младший брат говорил: нет, это моя стрела была первой. И пришли они к ызу на суд.
- Почему ты думаешь, что твоя стрела была первой? - спросил ыз у старшего.
- Я сам это видел! - ответил сын.
- Почему ты думаешь, что твоя стрела был первой? - спросил ыз у младшего сына.
- Я сам это видел! - ответил младший.
Опечалился ыз и так сказал:
- Вы оба мои сыновья и моё сердце благосклонно к каждому из вас. Если я скажу, что прав старший, - обидится младший. Если скажу, что прав младший, - обидится старший. Зачем мне ссориться с теми, кто дорог моему сердцу? Вы должны сами решить этот спор. В ваших сердцах говорит гордыня. Заставьте говорить любовь. Ведь, вы братья! Пусть каждый вынесет свой приговор, а тому, чей приговор мне понравится, я подарю свой лук.
- Мы разделим сердце и печень поровну, - сказал старший брат.
- Не надо, - сказал младший, - я отдаю сердце и печень лося тебе, потому что ты старше. Ты носил меня на руках, когда я был маленьким, приносил из леса вкусные плоды и растения для меня, делал мне игрушки, учил меня, играл со мной. Прости меня брат, что гордыня взыграла в моем сердце!
И ыз отдал свой лук младшему. Так оба остались в выигрыше. Старший брат получил сердце и печень добычи, а младший брат лук. Но главное их приобретение в этой ссоре - любовь.

Гырр слез с мало и снял со стены лук:
- Вот, этот тот самый лук, который у нас передаётся от поколения в поколение. На суд мы всегда приносим его, чтобы судьи помнили: справедливый суд можно вершить только с любовью в сердце!
- Хороший закон! - восхитился Сахарила. - Я запомню это предание, амапанго!
- Запомни, - улыбнулся Гырр, но тут же снова опечалился. - Когда-то нивухи, урджа, анкалгыны и ваяты были одним народом. Это было в те времена, когда люди ещё не могли строить жилища и жили в пещерах. Пещер пригодных для жилья было мало и люди расселились далеко друг от друга. Так мы и разошлись по земле. Когда пришли ваши предки на Маси Мангбо, то наши люди ушли в другие земли, потому что вас было много и вы были объединены. Наши предки ещё ранее пришли долиной Маси Мангбо и её притоками к водоразделу и вышли к верховьям полноводной реки, которая текла к морю. Это была богатая рыбой река и на берегах её обитали бесчисленные стада лосей и оленей. Сюда, в Рамаглян, мы пришли позже. Мы и анкалгыны не воевали ни с кем. Нивухи и урджа воевали, оттого их сердца ожесточились.
Гырр попросил жену наполнить чаши медовухой. Женщина исполнила просьбу и подала две чаши. Сахарила отказался от угощения:
- У меня голова кружится! Боюсь, что не смогу внимать Гырру-аме.
- Медовуха - она такая! - рассмеялся Гырр. - Но не бойся! Пей! От неё на душе становится легко, а ум от неё не становится слабее. Пей!
Сахарила принял чашу и ыз продолжил беседу.

- Что-то такое случилось на земле, алонго, что гордыня победила любовь? Я не знаю, что случилось. Думаю, что никто не знает. Огдзо стали сильнее и научились овладевать плотью людской. Чимухе - это черти во плоти! Разве можно поклоняться злым духам? Они обманут и погубят. И договориться с ними нельзя, потому что они стремятся только к одному: погубить людей. Не нравится им наше присутствие на этой земле. Нет в них любви! Разве не так?
- Так! - подтвердил сагдивала.
- А раз так, то чимухе всегда будут сеять зло и стремиться к чаохе, которая есть высшее проявление зла! - Гырр отхлебнул из чаши. - Хорошая медовуха! Моя жена лучше всех делает этот напиток. Хорошая жена!
- Хо-ррро-ша-я, - согласился Сахарила, заплетающимся языком.
- А теперь что получается? Нивухи и урджа - братья, а любви между ними нет. Чимухе же никому не братья! Откуда у них любовь к нам? А значит, рано или поздно, будет чаоха, потому что любой спор будет  решаться с гордыней в сердце, а не с любовью. Неважно, кто первый устроит ссору - чимухе, нивухи, урджа! У этой ссоры не будет мирного решения, алонго! Разве не так? Как договориться с тем, кого не любишь?
- Никак! - сагдивалу клонило в сон.
- Приляг, - предложил Гырр и когда Сахарила свернулся клубочком на мало, продолжил свою мысль. - Мы знали о вашей беде. По ночам у нас было видно зарево. Ждали, что нанги придут к нам, но никто не пришёл. Никто… И вот, если случится чаоха, куда пойдут нивухи? На восходе от них урджа. Пойдут они на Эйке Они. А там у вас беда. Чем будут кормиться?
- Ничем…
- Вот, то-то и оно! И пойдут они или те же урджа только на побережье. А на побережье мы, ваяты. Что принесут в своих сердцах обездоленные люди? Гнев принесут, алонго! Гнев! А сердце во гневе делает людей безумными. Может случиться ссора между нами и что тогда?
- Чаоха…
- Она самая, - Гырр тяжело вздохнул. - И опять же, как решить спор без любви? Неправильно это, когда люди уходят из своих мест. Там у них есть договор с духами, а придут на новое место - пока ещё духи их примут! А не примут духи, - что они будут делать? Так и будут скитаться по земле, неся в своих сердцах гнев и позор поражения.
- Будут… Брррр! - Сахарила потряс головой и поднялся. - Вроде отпустило…
- Это хмель. Пройдёт, - Гырр похлопал гостя по спине. - Вот, то меня беспокоит, алонго, что зло породит новое зло и мы будем вынуждены это зло принять у себя из-за любви. А хватит ли нам любви, чтобы победить зло? Я не уверен.  Вот, послушай…


НИМАНКУ О МАНУЛЕ

Жил Егдыга со своей Бэле. Было у них три сына и три дочки. Хорошо жил Егдыга. Много пищи у него было и одежды было много, и вещей было много. Но тут случилась беда.

Пошёл старший сын Егдыги Манул в лес и встретилась ему хозяйка ручья по имени Биракан. И полюбили они друг друга. Так полюбили, что жить друг без друга не могли. Но Биракан - дух, а Манул - человек во плоти.

Не захотел Манул жить и бросился с высокой горы, чтобы душу свою освободить и соединиться с Биракан.

Разбился парень. Но братья его нашли и принесли домой. День и ночь Егдыга с Бэле ухаживали за сыном, читали заклинания. Выжил Манул, но стал калекой. Стал немощным Манул: ходить не мог, есть не мог самостоятельно, даже, испражняться не мог самостоятельно.

- Зачем мне такая жизнь? - обратился Манул к матери. - Отнесите меня к Биракан и оставьте там. Хочу душой с ней соединиться.
- Разве может любящее сердце убить? - отвечала ему мать.
К эдену обращался Манул с такой же просьбой, к братьям, к сёстрам, но все отвечали ему, как мать. Страдал Манул, плакал, но ничего не мог поделать.

От страданий стало его сердце ожесточаться. И вот, однажды, когда все спали, скатился Манул с кахана, добрался до очага и подпалил дё. Егдыга вовремя проснулся и спас семью, но остались они без жилища и имущества.
- Это я спалил дом! - сказал Манул. - Убейте меня!
Но не поверили сыну родичи. Любили его и ухаживали за ним.

И тогда Манул обратился к огдзо и тело своё ему отдал, чтобы огдзо погубил родичей Манула. Так хотел Манул умереть. И чёрт вошёл в тело человека и погубил всю семью. И изгнал душу Манула из себя.

Пришла душа к Биракан, но девушка отвергла Манула.
- Нет в тебе любви! - сказала Биракан. - Ты дал возможность злу сотворить из света тьму. Зачем мне чёрная душа? В чёрной душе не может быть любви. Уходи!

- Вот, придут чимухе… Сколько влюблённых останутся без своих возлюбленных? Как жить без любви? И станет их свет тьмой… И поэтому прошу тебя вот о чем.
Гырр рассказал о свои плане, который заключался в следующем.

Ваяты общались со своими родичами, жившими на исторической родине ваятов. Те посылали охотничьи экспедиции в горную тайгу и говорили об изобилии дичи в тех местах. Сахариле следовало найти ту горную страну, которую мапа-хусэ называли Очидиа Калта. И не просто найти, но и подружиться с тамошними духами, для чего Гырр и отправлял с сагдивалой кэльэткулина Дого. Сахарила, найдя Очидиа Калта, должен был поселиться там и исследовать земли, определив места будущих поселений, если в этом возникнет нужда. На свой выжженной земле мафа все равно нечего было делать.
Переселенцы должны были прийти на земли освоенные, в которых люди имеют уже договор с духами. Этот договор должен был им помочь утвердиться на новых местах. Но также важно было, чтобы в пути они не терпели лишений. Для этого нужно было уговорить семьи, жившие на Эйке Они, устроить ночлеги для переселяющихся и позаботиться об их питании. Но сделать это можно было только в том случае, если переселение организовано, а не является массовым исходом.
Для этого нужно было организовать заслон на пути врага, чтобы дать возможность людям отселяться небольшими группами. Нужно было заранее определить такое место, где небольшой отряд мог сдерживать сильного врага.
- И это все тебе предстоит устроить, алонго. Потому что больше некому! Ты многое испытал и твоя боль усилила в тебе сострадание, а значит и любовь. У тебя невеста - анкалгынка, один друг - биранец, другой - нивух. Ты смог договориться с адинаями. У тебя мудрое сердце, а мудрое оно от большой любви, выточенной страданиями. Кто, если не ты?
- Никто, - согласился Сахарила.
- Не скрою, что у меня в этом деле есть корыстный интерес, но ты же не будешь осуждать меня за то, что я беспокоюсь о своих родственниках, своём народе?
- Не буду!
- И не надо! И запомни, алонго: переселение - это всегда беда! А беда от зла. Зло порождает зло. Окружите несчастных заботой и любовью и исцелите их угнетённые души! Заботой о них и состраданием исцелите их души! Иначе, они в ваши земли принесут зло, которое вас и погубит! Миром правят огдзо, алонго! Я не знаю, как долго это будет продолжаться… Но я знаю, что добрым духам нужно помогать и у нас есть такая сила, которой нет у огдзо - любовь!
- Любовь! - Сахарила вскочил, вспомнив о Кайсе. - Я влюблён, амапанго!
- Иди! - рассмеялся Гырр. - Люби!

Может, и не было у наших предков стратегического мышления, но любовь к человекам, точно, была и ещё какая! И сострадание. Иначе, мы бы не выжили в тех бесчисленных катаклизмах, которые сопровождали нас все время нашего исторического развития. Аба-ма би?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Сахарила с Кайсой принимали двух ахмалков, один из которых был тем самым парнем, убившим Джучи. Урыкты отправил их сразу же после конфликта в селенье в верховья Чипчан Они, откуда ахмалки должны были пройти на Эйке Они и предупредить тамошних нивухов, после чего идти на Ярмарку и доложить о чаохе эденам.
Сахариле нужно было скорректировать свои планы. Он задумался.
- Сагдивала, что будет со мной? - спросил убийца Джучи. - Меня отдадут чимухе? Меня буду судить?
- Что случилось с тем несчастным Нисяном?
- Я не знаю, Сахарила-хаха. Он не пошёл с нами…
- От судьбы Нисяна и будет зависеть твоя судьба, - ответил Сахарила. - Если Нисяна убили, то это чаоха. Если нет, то, значит, чимухе не хотят войны и могут потребовать суда. Тогда тебя могут отдать чимухе, чтобы избежать войны.
- А ты бы как решил, амапанго? - голос парня задрожал.
- Исчезни. Скажешь Алисо, что я тебя взял в свою общину.
- Хорошо, сагдивала, - парень склонил голову, в знак благодарности.

Смерть девушки и смерть воина… Кто бы ни был виноват, но это однозначно чаоха. Сахарила надеялся, что Дабдяна удержит клятва, но среди чимухе тех, кто эту клятву давал уже было меньше, чем их потомков. Общество чимухе могло потребовать наказания для нивухов и вряд ли удовлетворилось бы только судом, учитывая беды, причинённые драконом. Беды ожесточают сердца и дают возможность злу пустить корни в сердцах и душах людей. Чимухе нужны были и близкие охотничьи угодья. Нужда, горе и ненависть - все вместе было мощным запалом войны.
Парни покинули свой отряд два дня назад. Они шли без отдыха. Где сейчас сорин со своими юнцами? Что он предпримет? Сотни мыслей впились в сердце сагдивалы и он застонал:
- Аю, Аю, что ты натворила!
Кайса поняла состояние мужа. Она присела рядом с ним и прошептала на ухо:
- Не показывай слабости при детях. Пошли на берег, там поговорим.

Сахарила имел привычку решать сложные вопросы, высказывая свои мысли вслух. Он сам с собой спорил, сам себе доказывал, сам себя опровергал. Кайса знала об этой особенности мужа и старалась в такие моменты быть рядом, чтобы одним своим молчаливым присутствием держать его мысли в русле любви, сострадания и уважения к людям и к самому себе. Доля тотема во плоти была нелегка!
Они пришли на берег и сели на перевёрнутую оморочку, которую вели с собой в бате на привязи с низовьев Эйке Они.
- Завтра Пурэн-хаха будет на Ака Они, - подсказала Кайса.
- Будет-то он будет, но что предпримет этот огдзо Гаки? - мысли Сахарилы потекли бурным потоком. - У него восемьдесят молодых парней. Ахмалков около сорока человек. Двое против одного, но у нивухов есть ещё мужчины в селениях. Силы будут равны, а воины чимухе неопытны. Если Гаки будет ждать подкрепления, то вмешается Тарман и Дабдян. Если так, то есть надежда, что удастся все решить миром. Так?
- Если Дабдян не решит воспользоваться случаем, ведь, это нивух убил чимухе и нарушил клятву, - сказала Кайса.
- Если не решит воспользоваться… - повторил Сахарила. - Надо идти к Дабдяну! Не медля!
- А если Гаки решит атаковать со своим отрядом?
- Если прольётся большая кровь, то Дабдян уже не сможет успокоить воспалённые ненавистью сердца. Нивухи с верховьев Чипчан Они предупреждены. Они уйдут на Ака Они. Там соберётся достаточное количество мужчин, чтобы остудить воинственный пыл Гаки. Но у чимухе есть одно преимущество: их луки и копьеметалки. Они могут поражать противника на расстоянии, оставаясь вне опасности. И Гаки об этом знает!
- Надо предупредить Мапаксу и эденов, - намекнула Кайса.
- Ахмалки предупредят. Мы с тобой идём к чимухе. Придётся тебе блеснуть своей красотой и много петь ниманку, чтобы успокоить чимухе. А нивухов успокоит наш друг и брат!

В месте впадения Ака Они в Чипчан Они, по правому берегу последней, высилась небольшая гора, южный склон которой, обращённый к реке жизни нивухов, был лишён леса и покрыт густой травой. Тут было очень старое селение нивухов, которым управлял сверстник Пурэн-хахи эден Ювал. На восточном склоне рос густой кустарник. На западе росли дубы вперемежку с ясенем и клёном, а северный крутой склон горы занимали кедры.
От селения до реки было около двухсот шагов - на такое расстояние били луки таёжных охотников. Пурэн-хаха предложил Ювалу сделать защитные заграждения ближе к реке, чтобы можно было простреливать и противоположный заболоченный берег.
- Ты думаешь, они не смогут нас обойти с любой другой стороны? Что им помешает? - не согласился Ювал.
- Все будет зависеть от намерений чимухе. Нам нужно прикрыть Чипчан Они, чтобы нивухи с нижнего течения могли пройти в Ака Они. Наша задача - прикрыть устье Ака Они. Это сейчас главное, потому что мы не знаем, где враг, - ответил гость.
- У него нет лодок, - намекнул эден.
- У него есть ум и восемьдесят парней. Они построят плоты и сделают это быстро! Аба-ма би?
- Хорошо, - согласился эден.
Почти одновременно с эденами нивухов и Пурэн-хахой в селения Ювала прибыло около ста нивухов с верхнего течения реки. Они сумели привезти с собой все самое ценное и запас продовольствия. Пурэн-хаха намеревался сразу же отправить людей в Очидиа Калта, но наткнулся на сопротивление. Люди не хотели уходить с насиженных мест. Они надеялись, что дав отпор врагу, смогут склонить его к миру. Пурэн-хахе пришлось смириться. Он не обладал таким даром убеждения, как его сагдивала.
У пришедших нивухов было двадцать воинов. Ахмалки Урыкты прикрывали Мэгдин Они и Магыч должен был их направить на усиление заградительного отряда, если Гаки решит атаковать из долины Чипчан Они. Сам Урыкты на Ака Они не объявлялся и предупреждённые им нивухи не знали о его плане действий. Им сказали о чаохе и те двинулись вниз на соединение со своими родичами.
Двадцать нивухов вполне могли выстоять сутки, чтобы прикрыть отход своих родичей, но кто будет сопровождать их в пути? Кто будет управлять тяжело нагруженными батами? Кто будет переносить лодки и груз с одной реки к другой? Сколько мог пройти за сутки ослабленный отряд беженцев? Мало. А тогда, разгромив их защитников, чимухе легко настигли бы и беженцев. Потому Пурэн-хаха и не настаивал на немедленном отходе, что кроме этих нивухов некому было прикрывать устье Ака Они, хотя был и другой вариант.

Чимухе, как и предполагал Пурэн-хаха, соорудили плоты и в тот же день были во втором от истоков Чипчан Они селении нивухов. От Ака Они их отделял всего лишь день пути. Далее следовало двигаться осторожно. Сорин понимал, что из луков у нивухов могут стрелять не только мужчины. Он приказал Зарану выступить с первыми лучами солнца на разведку.
Утром, после приёма пищи, выдвинулись и основные силы чимухе. Но вскоре их встретил Заран.
- Нивухи укрепились на Ака Они, сорин, - доложил он.
- Сколько их?
- Людей много. Они устроили заслон на реке из кустарника и деревьев, а на берегу соорудили укрепление. Воинов же там около двадцати человек, Гаки-ама.
- Приплыли, саня они! - выругался Гаки. - Всем высаживаться на берег! Привал! Выставить дозор!
План Гаки сорвался. Нивухи не испугались, не поддались панике, а приготовились защищаться. Его мальчишки тут были не пригодны. Требовалось звать "орлов" и "воронов". Передохнув, чимухе двинулись восвояси.
 
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Гонец застал Дабдяна и Тармана в ближнем селении чимухе. Старейшины уже провели совет и обещали помощь пострадавшей общине Дабдяна. Но вождь рассчитывал на более солидную поддержку. Нужно было идти дальше, вверх по реке, а тут этот Гаки.
- Лаки просил о помощи? - ещё раз переспросил Дабдян гонца.
- Нет. Мажи так и сказал: передай, что Лаки о помощи не просил.
- Саня они! Вечно этот Гаки сует свой нос, куда не следует! - выругался Дабдян.
Он отпустил гонца и обратился к Тарману:
- Что посоветуешь?
- Есть дела поважнее, чем возвращать дурочку в дом отца! - фыркнул Тарман. - Придёт Гаки с отрядом к нивухам, кто ему будет перечить? Вернёт Аю и вернётся на побережье. Нам надо двигаться дальше!
- Пожалуй… - вождь задумался. - Но Гаки хотел идти охотиться в земли нивухов. Мы ему запретили. Почему бы ему не воспользоваться случаем и не начать чаоху? С Гаки станет!
- Не начнёт! Девчонка - не повод! Ну, влюбилась, потеряла голову. Бывает… Какой в этом повод? Никто не запрещает любить, - Тарман вздохнул. - Гаки, конечно, сумасброд. Надо его приструнить!
- Так и я об этом тебе говорил! - закричал вождь. - А ты мне: надо воинов спросить, надо воинов спросить! Я тебе говорю "байта", а ты сопли жуёшь! Поставили бы Гаки на место, не было бы сейчас головной боли!
- Остынь! - отмахнулся жрец. - Сорина избирает совет, а выдвигают воины. А кого они ещё могут выдвинуть? Мажи?
- Это так, - согласился Дабдян. - Кроме Гаки выдвинуть некого. Обмельчал народ…
Вождь отправил гонца обратно, поручив Мажи проследить за тем, чтобы Гаки не начал войну, а в случае, если тот всё-таки решится воевать, отозвать всех воинов и вызвать вождя. Сам же со жрецом продолжил своё путешествие.

Магыч узнал о чаохе на Ака Они. Он тут же отправил брата на Ярмарку, чтобы вернуть старейшин в их селения, а сам отправился в низовья. На пути он встретил ахмалков и узнал от них, что Урыкты вернулся в селение Мокана и занял там оборону. Старший эден с Моканом отправились к Урыкты, а Биби было поручено предупредить людей о возможном исходе.
Чимухе никто не видел ни на Чипчан Они, ни на Мэгдин Они. Магыч, впрочем, как и все остальные, надеялись, что ссору удастся разрешить путём переговоров. Свою логику мирных охотников нивухи распространили и на чимухе, что было ошибкой. Чимухе уже привыкли жертвовать своими мужчинами во благо остальных. Дурная привычка!
Урыкты подробно рассказал Магычу о сути конфликта и своих действиях. Нисян был сыном Мокана, и отец от горя потерял голову. Он потребовал, чтобы чимухе были наказаны.
- Как ты их накажешь? - вздохнул Магыч. - Горе твоё безутешное, но силы у нас нет. Будем разговаривать с чимухе. Дождёмся прихода сагдивалы и пойдём к ним.
Мокан и сам понимал, что убийцы его сына останутся безнаказанными и  трясся в бессильной злобе.
Что делать, было совершенно не ясно. Нужно было прикрывать и Мэгдин Они, и отправить людей на помощь Пурэн-хахе. В конце концов, Магыч решил оставить в селение Мокана Урыкты с десятью ахмалками, а Мокана с остальными парнями отправить на Ака Они. Мужчины нужны были в селениях, если вдруг пришлось бы уходить. На ярмарке было около восьмидесяти старейшин, которые могли заменить оставшихся бойцов и сами могли стать бойцами. Нужно было их дождаться.
Всего нивухи могли выставить около ста бойцов. Общая же численность населения долины Чипчан Они превышала две тысячи. Могли ли нивухи организоваться на отпор? Не могли. И вот почему.
Нивухи не заготавливали пищу. Все, что они добывали, они тут же съедали. Заготавливался лосиный жир, но сезон рогов ещё не начался. Заготавливались орехи, но был ещё не сезон их сбора. Заготавливались грибы, ягоды и коренья. Но последнее было только дополнением к основной пище - мясу и жиру. Таким образом, мужчины были нужны для обеспечения пропитания общины. Каждая община без ущерба для себя могла выставить от двух до трёх воинов, что в сумме и составляло эту сотню. А у чимухе, как мы помним, было триста воинов.
Если бы и собрались все мужчины вместе, то чем бы они питались? Треть отряда пришлось бы направить на добычу пищи. Это понимали и нивухи, и сагдивала, и Гаки.


Гаки прибыл в деревню и тут же направился к Мажи.
- Готовь припасы и снаряжение к войне и отправь гонцов в наши селения. Созывай воинов! - распорядился он.
- У меня другие распоряжения, - напрягся Мажи. - Дабдян оставил меня вместо себя и приказал не развязывать войну.
- Чтооо?! - взвыл Гаки. - Ты смеешь мне перечить?! Мне - своему сорину?! Ты не понял, что у нас чаоха?!
- Я понял, Гаки-ама, - миролюбиво ответил Мажи. - Но я ныне за вождя и у меня есть его указания. Как быть с этим?
Гаки выскочил из дома Мажи и созвал воинов, к которым обратился с речью.
- Воины! Мы своими глазами видели растерзанный труп нашей девушки. Почему она погибла? Потому что нивухи надругались над ней! Она сбежала, но стала жертвой клунда! Джучи любил её. Он обезумел от горя! И его убили! Вонючие дикари безнаказанно убивают наших людей! Разве не так?!
- Смерть нивухам! - откликнулись воины.
- И что я слышу от Мажи? Дабдян приказ ему не воевать! Нашему вождю нет дела до защиты своего народа! Это правильно?!
- Не правильно! Долой Дабдяна! Не хотим Дабдяна! - завыла толпа и заулюлюкала.
- Схватить Мажи! - приказал Гаки Зарану.
Бедного сотника скрутили и бросили в яму одного из мужских домов, приставив к нему охрану. Но возмутились старейшины и призвали Гаки на совет.
- Что ты себе позволяешь?! - набросились они на него с упрёками.
- Я исполняю то, ради чего стал сорином и дал клятву Боа. А долг мой - защищать свой народ и божественные законы. Аю убита. Джучи убит. Вина нивухов несомненна. Что обязывает закон в таком случае?
Старейшины молчали и сверлили недовольными взглядами этого выскочку.
- У нас чаоха! А при чаохе вся власть переходит к сорину. Или не так?! - вопросил Гаки.
- Чаоху объявляет совет старейшин, а не сорин! - укорил его один из стариков. - Мы чаоху не объявляли. И жертву Боа не приносили и волю его не познали! Разве не так?!
- Скажи, уважаемый, если на твоих глазах убьют твоего сына, будешь ты созывать старейшин, чтобы они постановили отомстить убийце или будешь сам вершить праведный суд?!
- Смерть нивухам! - сказал отец Джучи и заплакал.
- Смерть нивухам! - сказал Лаки, вернувшийся с воинами в деревню и тоже заплакал.
Их слезы и решили исход дела. Старейшины постановили отправить гонца к Дабдяну, освободить Мажи и готовиться к чаохе. Они же и предупредили Гаки, чтобы тот без жертвоприношения Боа никаких боевых действий не предпринимал. Нужно было узнать волю Неба. То есть, Гаки должен был ждать возвращения Дабдяна с Тарманом, потому что сам он не имел права приносить жертву и по жертве определять волю Боа.

Но Гаки имел свои планы. Он приказал гонцу к Дабдяну "заболеть" по дороге.
- Будешь "болеть" пять дней! - приказал сорин.
- Буду "болеть", - сообразил гонец.
Воины должны были собраться, самое крайнее, через два дня. Плюс два дня до границ с нивухами. "И пусть Дабдян попробует остановить воинов, когда те ввяжутся в битву!" - подумал Гаки.

Мапакса прибыл в своё родное селение. Енуэ был так рад встрече, что, аж, прослезился. Он привёл брата в тот дом, где Мапакса увидел свет. Грусть наполнила сердце маноха. Он встречался с братом и сестрой на ярмарке, но в родительском доме был впервые с тех пор, как ушёл из общины.
Хагдон был на ярмарке с Кэси. Мапакса рассказал о чаохе, от которой узнал от ахмалков.
- Плохие новости! - опечалился Енуэ.
- Очень плохие. Но сагдивала предвидел, что так и произойдёт. Ахмалки предупредят эденов. Думаю, завтра вечером Хагдон будет тут, - помянув Хагдона, Мапакса прикусил губу.
- Кэси все время о тебе спрашивает, - намекнул Енуэ
- Я видел её на ярмарке, - отмахнулся брат. - Моё сердце принадлежит моей жене. Знаешь, какая у меня сладкая жена?!
- Откуда мне знать?! - рассмеялся Енуэ.
- И хорошо, что не знаешь! - Мапакса шутливо помахал своим могучим кулаком перед носом брата.
- Думаю, Хагдон на тебя до сих пор озлоблен. Трудно тебе будет с ним договориться, - сказал Енуэ. - Но старейшины все будут за тебя.
Так и случилось. Хагдон не хотел отправлять воинов на помощь нивухам, ссылаясь на то, что в договоре с сагдивалой об этом не упоминалось.
- Я не зову хэвэнов воевать! - возразил Мапакса. - Нивухи сами за себя постоят, но кто-то должен помочь их женщинам и детям, их старикам в пути? Кто поведёт баты и понесёт ношу?
- Правильно! - отозвались старейшины. - Это будет по-людски!
- Как хотите, - процедил сквозь зубы Хагдон.

У адинаев случилось то же самое. Эден Гарманка стал возражать против посылки своих людей на Ака Они. Старейшины же никак не могли принять решение и сидели, как истуканы. Мапакса прибегнул к убойному аргументу:
- Гарманка до сих пор не может простить сагдивале, что тот увёл Манику для своего брата Тармана, вот и противится!
Гарманка стал оправдываться, но сам себя выдал. Старейшины постановили отправить отряд на Ака Они.
От адинаев Мапакса направился к своим друзьям, куда и прибыл через два дня. Сахарила с Кайсой, к тому времени, ушли на переговоры в деревню чимухе.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Сагдивалу принимали с большим почётом. Он не был врагом, а слава его была велика. Это был единственный вождь в истории чимухе, который сумел нанести им военное поражение. Сахарила с Кайсой прибыли в сопровождении воинов, выставленных Гаки в дозор в верховьях Чипчан Они.
Мажи и старейшины были заранее предупреждены о прибытии гостя. Шила в мешке не утаишь. Встречать легендарного героя вышла вся деревня.
- Приветствую вас, народ чимухе! Да пребудет с вами благодать и благоволение Неба! - провозгласил сагдивала, ступив на берег Майкони.
- Мир вашим домам! - провозгласила по обычаю Кайса, как принято было приветствовать общины, находившиеся в состоянии чаохи.
- Приветствую тебя, великий муж таёжных жителей! Мой дом - твой дом! Будь нашим гостем, - отвечал Мажи.
Чимухе дружно загалдели, выражая своё удовольствие от встречи с таким человеком. Многие стали подходить к сагдивале и касаться рукой его одеяния. Сахарила улыбался. Он уже привык к такой форме почитания. Прикасаться к человеку без его разрешения было нельзя, но Сахарила был живой легендой, этакой ходячей святыней и люди, прикасаясь к нему, надеялись принять от него частичку его силы, ума и доблести. Но главное в сагдивале было не это, а любовь к человекам, его врождённый альтруизм, умноженный его сердечными муками и его любовью к Кайсе, любовью к жизни.
Мажи привёл их к себе в дом и извинился:
- Мы не можем выделить вам отдельное жилище, Сахарила-ама. Сам видишь, что натворил дракон!
- Мы не в обиде! - ответил сагдивала с улыбкой. - Мы знаем, что многие беды пали на вас и скорбим вместе с вами!
- Спасибо, сагдивала! - Мажи приложил руку к сердцу.

Пока манохи обустраивались в доме Мажи, его жена и невестки заставили оба домашних очага горшками и принялись готовить пищу, а соседи устроили под раскидистой липой, росшей около дома Мажи, ложе из шкур, куда вскоре пригласили гостей. Тут были все старейшины, из числа оставшихся в деревне, Гаки и Мажи.
- Скорблю сердцем, что не могу лично приветствовать своего товарища Дабдяна и жреца Тармана, который был в начале моего счастья, - сказал Сахарила собравшимся.
- Дабдян и Тарман отправились к нашим родственникам за помощью. Вода разрушила наши жилища и погубила много зерна. Нам будет нечего сеять весной. Но мы надеемся, что сагдивала погостит у нас до тех пор, пока вождь и жрец не вернутся. Было бы очень несправедливо лишить возможности Дабдяна и Тармана прижать к своей груди великого мужа! - ответил Мажи.
- Надеюсь, так и будет, - глубокомысленно заметил Сахарила.
Сразу о делах было не принять говорить. Кроме того, прежде чем говорить о делах, нужно было понять мысли чимухе, их настроение и их проблемы. Сахарила не видел на лицах хозяев той безмятежности и спокойствия, которое наблюдал в свой прошлый приход. Чимухе были суровы и молчаливы.
Гости и хозяева начали беседу о своих горестях и радостях, а Гаки молча наблюдал за Сахарилой, изучая его, пытаясь проникнуть в его душу. Сорин не был представлен гостям и это было странным, потому что от сопровождавших их воинов Сахарила знал, что военный вождь находится в деревне. Сагдивала решил, что между верхушкой чимухе и сорином имеются существенные разногласия и старейшины недовольны Гаки. Сахарила сразу определил военного вождя по деревянному жезлу, который тот носил за ремнём. Гость также приглядывался к Гаки.
- Никогда наши сердца не знали столько боли, сколько в этот год, - жаловался Мажи. - Когда пришёл дракон, то многие из наших детей и стариков были в низине. Кто купался, кто играл, кто собирал травы, кто пропалывал поля… С неба обрушилось столько воды, что повсюду возникли реки. Многих утащило в Майкони и там они погибли. А тут ещё и смерть двух наших влюблённых… Наши сердца полны печали и боли!
Это был намёк и Сахарила его понял. Обращаться к старейшинам было бессмысленным. Нужно было растопить их сердца в личных беседах. Он тяжело вздохнул и сказал тихим голосом, обращаясь лично к Мажи:
- Я разделяю вашу боль. Наверное, я прибыл к вам не в лучшее время, но я прибыл, чтобы этой боли не стало больше.
- Не спеши, сагдивала! - так же тихо отвечал ему сотник. - Тут всем заправляет Гаки! Люди озлоблены на дракона и им нужно на ком-то отыграться. Нужен был только повод. Но никто не хочет новых потерь. Это точно! Дай нам время.
- Я тебя услышал, - отвечал Сахарила.
Гаки заметил этот разговор и насупился, но снова промолчал. Встреча сагдивалы с сорином была неизбежна. Сахарила решил сам инициировать её и, подойдя с чашей бражки к Гаки, предложил тому обменяться чашами. Гаки предложение принял. Сагдивала оказал ему честь и сорин это оценил.
- Я полагаю, что великий муж прибыл не для дружеского застолья? - сказал Гаки.
- Я готов вести с тобой беседу, когда твоё сердце будет к этому склонно! - ответил Сахарила.
- Я тебя услышал! - кивнул сорин.

Встретились они в доме сорина. Гаки был доброжелателен и подчёркнуто вежлив. В его представлении сагдивала и проклятые нивухи никак не были связаны. Победил их Сахарила с урджа, а не нивухи. Клятву они давали посланнику сагдивалы, а не нивухам. Гаки не сомневался в цели прибытия гостя, но не видел в нем угрозы. Нивухи не были родственны мапа-хусэ и сорин не видел оснований, по которым чаоха нивухов стала бы чаохой всех таёжных жителей.
- Ко мне приходил тот парень, который убил вашего воина, - начал разговор Сахарила. - Я слышал его слова. Я хочу услышать, что думает об этой беде великий муж чимухе.
Сахарила не лукавил. Гаки в его представлении был истинно великим мужем, раз смог навязать себя старейшинам. Это было в те времена, ой, как не просто!
- Это все произошло на моих глазах, Сахарила-ама. Я скажу, что видел. Я видел растерзанную клундом девушку. Я видел убитого горем того, кто любил её больше жизни. Я видел гнев, который Джучи хотел обрушить на своего соперника. И я видел ахмалка, пустившего стрелу в грудь безумца. Так это было, - Гаки приложил руку к сердцу.
- Так и ахмалк сказал, - подтвердил Сахарила. - Это большое горе!
- Очень большое горе! - уточнил Гаки.
- Я знаю, что вы не начали чаоху. Если начнёте, то будет ещё большое горе, - спокойным тоном сказал сагдивала. - Сердца многих матерей будут разрушены. Что думают об этом старейшины?
- А какой у нас выбор? - насупился сорин. - Нивухи нанесли нам оскорбление, которое по нашим законам смывается кровью!
- По нашим законам, ахмалк выстрелил, защищая своего товарища. У Джучи в руках был нож. За это назначается штраф в пользу семьи погибшего. Вопрос в том, по каким законам вершить суд? Аба-ма би, Гаки-ама?
- Ты прав, уважаемый, - Гаки приложи руку к сердцу. - Вопрос в том, кто и кого будет судить: нивухи мёртвых или чимухе живых.
- Я совершил одну непростительную ошибку, - вздохнул сагдивала. - Нужно было раньше побудить ваших старейшин и старейшин нивухов обсудить этот вопрос. У мапа-хусэ подобные споры разрешаются на суде эденов, на котором есть и сторона потерпевшего, и сторона обвиняемого. С вами у нас нет такого договора и это привело к чаохе.
- Наверное, так… - согласился Гаки. - Мы понимаем случившееся, как вопиющее беззаконие и в назидание своим должны выступить на защиту закона. И чести, сагдивала. Иной раз, честь - она превыше жизни! Разве не так?
- Что может удовлетворить вашу честь?
- Кровь!
- Вся кровь или достаточно крови виновного?
- Вся кровь, сагдивала! Вся, до последней капли!

На этом разговор о чаохе был завершён. Сахарила с Гаки ещё поговорили об охоте, охотничьих приёмах, повадках зверей, способах заготовки мяса впрок, о дрессировке ездовых собак, которые, с приходом в общину Пурэн-хахи и Мапаксы, появились и у манохов. На том и разошлись, благословив на прощание друг друга.
Кайса при разговоре сорина с сагдивалой не присутствовала, но времени даром не теряла. Она обошла все дома и выразила семьям, потерявшим в катаклизме родных, а также отцам Аю и Джучи, своё соболезнование. Одновременно, она обнаружила явное приготовление чимухе к войне, о чем и поведала мужу.
- Я знаю, - ответил Сахарила. - Этот вопрос уже решён и я не понимаю, как их отговорить от чаохи.
- Их сердца наполнены болью…
- И гордыней! - перебил её Сахарила. - Им бы тот лук, что у ваятов!
Кайса предания о луке не знала и смысла слов мужа не поняла.
- Они ожесточены несправедливостью. Они не понимают, почему Боа не защитил их от дракона, ведь они были верны ему и соблюдали все заповеди и ритуалы. Они не понимают, почему Боа не защитил их детей от нивухов. Они считают того нивуха чёртом, похитившим сердце Аю и сделавшим её безумной. Они хотят зло победить злом. Несчастные люди! - на глазах Кайсы выступили слезы. - Их матери опасаются за своих детей и не хотят чаохи, но их матери ничего не решают.
Кайса посмотрела на мужа и сердито процедила сквозь зубы:
- Тут все решают мужчины! Разве это правильно?
- Кто уже понимает в этом мире, что правильно, а что не правильно? Валяха! Повсюду валяха! И в природе, и в сердцах, и в душах! - жёстко ответил жене Сахарила.




ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Утром Кайса предложила мужу одну идею, от которой тот сразу категорически отказался, а потом, размыслив, согласился и поблагодарил жену за подсказку:
- Ты у меня умница!
- И красавица! - закокетничала Кайса.
- И красавица!
- И самая любимая!
- И единственно любимая из женщин! - уточнил Сахарила, прижимая Кайсу к своей груди.
Идея заключалась в том, чтобы принести  благодарственную жертву богу неба Боа. В любое другое время, Сахарила бы категорически отверг это предложение, потому что оно было кощунственным. Если вы приносите жертву чужому богу, то тем самым отказываетесь от своего.
Сахарила имел возможность убедиться в том, что почитание других духов, не вызывает гнев тотема. Люди же, в непрерывной борьбе с огдзо, нуждались в защитниках и чем больше их было, тем лучше. Почитание Адина, То-эниэ, Паль-Ыза, Онку никак не усложнило жизнь мапа-хуса, а даже наоборот. Пантеон духов должен был неизбежно расширяться, по мере овладения новыми промыслами, новыми охотничьими угодьями. И Сахарила осознал, что проявив уважение к главному божеству чимухе, он тем самым проявит уважение к самим его почитателям. Это было нужно и это было важно для успешного осуществления его миссии, хотя Сахарила и не делал ставку на этот жест доброй воли. Он пока ещё стремился расположить чимухе к себе и вызвать у них уважение.

Весть о том, что гость хочет принести жертву Боа разлетелась по деревне и в назначенный час у жертвенника были все от мала до велика. Рано утром Сахарила добыл в Майкони жирного сома и держал его в садке из лозы до момента жертвоприношения, чтобы сом был жив. Кайса же собрала в лесу ветки можжевельника и лиан, дающих при сгорании аромат, благоухание.
У жертвенника собрались Сахарила с Кайсой и Мажи с Гаки. Старейшины заняли места у стен храма. Все пребывали в благоговейном молчании.
Сахарила разжёг огонь, положил на него веточки можжевельника и благовония, сопровождая этот обряд заклинаниями из ритуала мафа. Затем он вскрыл брюшину сома и извлёк его сердце, которое положил на огонь со словами:
- О великий дух неба Боа, которого чимухе называют богом! Я, сагдивала мапа-хусэ, приношу тебе благодарственную жертву! Прими это сердце, как знак истиной любви к тебе, которая есть в моем сердце!
Чимухе, слышавшие его молитву, довольно зацокали языками. Затем Сахарила отрезал от сома голову и возложил её на огонь.
- Ты, великий Боа, основа твоего народа! Пусть и ныне, как прежде твоя божественная мудрость сопутствует им в их жизни!
Мапа-хусэ ещё считали, что люди думают сердцем, но у чимухе уже было иное представление. Чимухе думали головой, а сердце у них было обителью чувств и эмоций.
Пришёл черед Кайсы. Она отрезала хвост сома и возложила на жертвенный огонь.
- О, великий Боа! - пропела Кайса своим нежным голосом. - Пусть твой народ следует за тобой, как хвост за головой этого сома!
Так говорили чимухе. Их поговорка гласила: жена следует за мужем, как хвост за головой. Мапа-хусэ говорили: жена следует за мужем, как луна за солнцем. Кайса сказала эту поговорку на языке хозяев, что особенно понравилось чимухе, хотя их язык отличался от языка мапа-хусэ ещё не значительно. Между современными диалектами русского языка, - малорусского и великорусского, -  больше разницы, чем было между диалектами чимухе и мапа-хусэ.
Затем Сахарила принёс в жертву внутренности сома, сопроводив их магическим заклинанием. По внутренностям определяли волю Боа. Чимухе застыли в напряжении. Наконец, раздался хлопок. Это лопнул воздушный пузырь, что означало благосклонность Боа к жертвующему. Чимухе довольно загалдели.
Возложив всю тушу на каменья жертвенника, Сахарила изжарил рыбу, после чего каждому из присутствующих вложил в рот по кусочку жертвенного сома со словами:
- Да пребудет с вами мир!

Старейшины пригласили гостей на вечерний пир, а Сахарила решился откровенно поговорить с Мажи. Они остались в храме и Кайса была с ними. Мажи не сводил с красавицы глаз. Он был восхищен Кайсой ещё в те дни, когда Мапакса отстоял в поединке её жизнь. Сахарила решил этим восхищением воспользоваться.
- Что может остановить чимухе? - спросил он напрямик.
- Это сложный вопрос, сагдивала, - замялся Мажи.
- А какой вопрос простой?
- Простой вопрос: кто эту чаоху затеял! - разозлился не на шутку сотник. - И тут ответ однозначный: Гаки! Он подогревает ненависть в сердцах людей!
- Всех людей? - поинтересовалась Кайса. - А как же матери и жены, сестры и возлюбленные?
- На нашем совете нет женщин, - ответил ей Мажи. - Мы подчиняемся воле женщин только в любовных утехах. У нас все по-другому. И это правильно, но сердца отцов будут скорбеть о своих погибших сыновьях не меньше, чем сердца матерей. Мы верим, что чаоха будет удачной. Верим, что мы сильнее нивухов и посеем страх в их стане. На этом строится расчёт Гаки и все уверены, что так оно и будет.
- А если я докажу иное? - улыбнулся Сахарила.
- Попробуй, - пожал плечами Мажи.

Сахарила попробовал на вечернем застолье, на которое пригласили и Кайсу.
- Уважаемые и доблестные мужи великого народа чимухе, - обратился к ним Сахарила, рассчитывая, что такое славословие из уст их победителя будет воспринято благосклонно, что и произошло. -  Дракон принёс вам много горя. Вы ещё не отошли от сердечной боли, как волей случая произошло очередное несчастье, разбередившее ваши сердечные раны. Давным-давно мы заключили с вами договор и скрепили его клятвой богу Неба и жертвой. Вы обещали не нападать на лесных жителей. Но нам, мапа-хусэ, вы не представляли угрозы. Так отчего я, сагдивала, просил вас об этом?
Он взял паузу, чтобы старейшины глубоко проникли в его вопрос.
- Я видел, как жестоко вы расправились с анкалгынами. Мы так чаоху не ведём. У нас бой идёт до первой крови. Проигравший признает своё поражение. Зачем было убивать женщин, стариков и детей? Скажите мне, прежде чем я продолжу свою мысль. Скажи Мажи!
- Я скажу! - отозвался Гаки. - Когда-то наши люди пришли в устье Майкони и анкалгыны их не пропустили к морю. А мы хотели только разведать новые места для своих селений, потому что ещё не нашли эти земли, где ныне стоит наша деревня. Нам казалось, что здешняя местность не пригодна для выращивания проса, а леса истощены. Анкалгыны отказались пропустить нас. Возникла ссора и анкалгын ударил нашего человека. Так началась чаоха, потому что анкалгыны избили затем всех наших парней и изгнали их. В последующей чаохе погибли наши люди и это ожесточило наши сердца. Мы поставили своей целью уничтожить всех обидчиков и сделали это. Мы не знали войны до этого случая. Наши воины не были воинами, а были всего лишь охотниками и рыболовами. "Лисы" занимались заготовкой хвороста и хозяйственными работами. "Волки" - рыбной ловлей. "Вороны" изготовлением оружия и орудий труда. "Орлы" добывали пищу в лесу. Мы пришли сюда от беды, но не было зла в наших душах. Мы хотели сытной и мирной жизни. Анкалгыны нарушили святой для всех закон гостеприимства. Они сами поставили себя вне закона, потому что в избиении наших парней приняли участие все: от мала до велика. Такова наша правда. Достоин ли пощады тот, кто пренебрёг законом гостеприимства, сагдивала?
- Я тебя услышал, Гаки-ама, и хочу продолжить, - Сахарила прижал руку к сердцу. - От вас я пришёл к ваятам и рассказал им о вашей чаохе. Ыз Рамагляна мудрый Гырр обеспокоился. Он понимал, что если вы начнёте чаоху с нивухами или урджа, то те не смогут уйти по Эйке Они в горную страну, которую мы называем Очидиа Калта, потому что берега Эйке Они были опустошены Огненной девой и не было там пищи. У беглецов был только один путь - на побережье. А там тоже было голодно и только ваяты могли добывать пищу в достатке. Смогли бы ваяты прокормить беглецов? Не смогли бы. Смогли бы они отказать в пище страждущим? Не смогли бы. И тогда голод и болезни обрушились бы на тех, кто вам не причинил никакого вреда. Это было бы справедливо? Скажи, Гаки!
- Я тебя услышал! - отозвался сорин. - Что ты хочешь?
- Скажите, как можно исцелить ваши сердца? - спросил Сахарила старейшин.
- Никак! Смерть нивухам! - отозвалось несколько старейшин, в то время как остальные хранили молчание.
Сахарила сделал паузу, но больше никто не отозвался.
- Хорошо! Тогда я прошу вас от имени мапа-хусэ: хэвэнов, адинаев, манохов, тонаев и палинаев. Дайте возможность нивухам беспрепятственно уйти в Очидиа Калта. Вам достанутся их земли. Вам будет прибыток и мы не пострадаем, так как все эти годы готовились к такому переселению. Дайте нивухам уйти! Я сказал! - сагдивала сел на место.
Возникло напряжённое молчание. Кайса не выдержала:
- Зачем вам лишние жертвы, когда можете получить охотничьи угодья без крови?
- В том-то и дело, уважаемая, что причинённое нам оскорбление можно смыть только кровью! - отозвался Гаки.
- Но нивухи будут защищаться, а они считаются самыми свирепыми в лесах! - сказал с места Сахарила.
- Мы справимся с этим! - улыбнулся Гаки. - У них нет такого сагдивалы!
- Ты сделал все, что мог, Сахарила-ама, - обратился к нему Лаки. - Боль сжигает наши сердца и они требуют отмщения. Как с этим справится? Тебе не в чем себя винить. Забудь об этом деле и пусть бражка облегчит нашу голову!
- Да будет так! - радостно загалдели чимухе.

В перерыве между сменой блюд Сахарила наклонился к Мажи и попросил его:
- Задержи своих воинов! Дай мне время!
- Как я это сделаю?! - расстроился Мажи. - Нет у меня такой воли!
- Ты мой брат, потому что примирившиеся враги - это больше чем друзья. Сделай что-нибудь! Ты можешь! Я в тебя верю!
Легендарный сагдивала назвал своим братом Мажи и это было для него великой честью. Мажи кивнул в знак согласия. Он ещё не знал, как остановит движения отряда Гаки, но знал, что обязательно сделает это. Благодарность к Сахариле подогревала его ум.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Сахарила с Кайсой вернулись в дом Мажи в его сопровождении. У входа сотника ждал какой-то воин из "орлов". Мажи коротко переговорил с ним и вошёл в дё в гневе:
- Черт бы побрал этого Гаки!
- Чем тебе опять не угодил твой сорин? - улыбнулся Сахарила. - Я тоже был бы доволен, если бы Гаки забрал черт.
- Наш воин возвращался из долины и встретил на Майкони, в одном далингко от нас, того парня, которого Гаки посла к Дабдяну! Саня они! - прорычал сотник.
- И что это значит? - не сообразил сагдивала.
- Это значит, что Гаки приказал ему не спешить!
Они обсудили эту ситуацию. Сахарила догадался, что Гаки хочет завершить чаоху до возвращения Дабдяна.
- Старейшины недовольны сорином? - поинтересовался сагдивала. - Чего он так спешит? Чем Дабдян может ему угрожать?
- Все недовольны сорином! Он приказал вести охоту на землях чимухе. Его остудили, но он все равно развязал чаоху! Черти ему помогли! Если бы не чаоха, то Гаки сейчас бы кормил комаров на побережье! - ответил Мажи. - Мне кажется, Дабдян готов был потребовать у воинов переизбрания сорина. А кто будет менять победителя нивухов? - ответил Мажи.
- Понятно, - вздохнул Сахарила. - Гордыня. Опять гордыня. Кто может заменить Гаки?
- Дело в другом, - махнул рукой Мажи. - Община разошлась по окрестным долинам и воины стали обычными мужами, главами семейств. А глава семьи - это уже эден. А эден не может быть воином клана. У него другие обязанности… Понимаешь?
- Гаки хочет изгнать нивухов, чтобы охотиться в близлежащих угодьях? - уточнил Сахарила.
- Какие они близлежащие?! - фыркнул Мажи. - Как мне кажется, Гаки хочет возглавить новую деревню и вывести с собой на Гучэн Они самых сильных воинов. Вот, на Гучэн Они им понадобятся угодья, чтобы прокормиться зимой, а там нивухи. Единолично править хочет Гаки. Зазнался!
- По моему, у вас всегда были сложные отношения между вождём и сорином, - вспомнил Сахарила неудачника Ховыха.
- Были, - согласился Мажи. - И это хорошо.
- Наверное, - Сахарила коснулся плеча Мажи. - Нам надо уйти.
- Понимаю, - кивнул головой сотник. - Но Гаки вас не отпустит, пока не выведет своих воинов на земли нивухов.
- Разве можно задержать гостя? - удивился сагдивала.
- Ты же хотел встретиться с Дабдяном, - намекнул Мажи.
- Хотел, - Сахарила немного подумал и сказал: "И я пойду навстречу с вождём!"
- Иди, если думаешь, что это будет правильно, - согласился сотник.
Сахарила хотел задать вопрос, но передумал и спросил о другом:
- Где нашли того гонца?
- На левом притоке Майкони. Это первый приток от нас, - ответил Мажи, не уловив подвоха.

"Волк" спокойно себе спал у догорающего костра, когда почувствовал на своей груди тяжесть. Он открыл глаза и в утренних сумерках заметил человека, наступившего ему на грудь. Пришелец был чужаком. Парень потянулся за боевым топором, но пришелец сильнее надавил ему на грудь.
- Нас тут двое, - предупредил он на языке чимухе, но с сильным акцентом. - Мы тебе не сделаем ничего плохого, если будешь вести себя разумно. Будешь?
- Мгм! - кивнул испуганный боец.
- Вставай! Давай, подкрепимся, - предложил Сахарила.
- Мгм! - кивнул парень.
Кайса подобрала оружие чимухе и унесла его в свою оморочку. Затем стала выкладывать провизию на подстилку из медвежьей шкуры, перевернув её мехом вниз. Сахарила все это время внимательно изучал лицо парня.
- Кушайте, - пригласила Кайса.
За едой Сахарила завёл разговор:
- Значит, Гаки тебе приказал не спешить к Дабдяну?! -
- Откуда знаешь?! - вскочил на ноги опешивший парень.
- Ты знаешь кто я?
- Нет, - покачал головой чимухе. - Чужак!
- Я - Сахарила, сагдивала мапа-хусэ! - гордо объявил манох.
- Чтооо?! - взвыл парень и попытался убежать, но сагдивала схватил его за ногу и подтащил упавшего воина обратно к огню. - Чёрт!
- Я из вашей деревни, - успокоил его сагдивала. - Мы принесли жертву богу Неба и теперь спешим на встречу с моим другом Дабдяном. Я - не чёрт!
- Точно, не чёрт? - не верил парень.
- Точно, - улыбнулся манох.
- Откуда знаешь о приказе Гаки?
- "Орел" тебя видел, а ты где должен быть?
- Аааа… - успокоился воин. - Хорошо, что не чёрт. Я чертей не люблю!
- Их никто не любит, - рассмеялась Кайса.
- Мы тебя отпустим, но скажи - ты хорошо знаешь эти места? - сказал Сахарила.
- Конечно!
- Есть отсюда быстрый путь на Мэгдин Они?
- По воде нет, а по суше есть. А зачем вам? Вам нужно вверх по Майкони идти все время! - парень указал рукой в сторону реки.
 - Ваши уходят на Мэгдин Они. Я могу и сам сообщить Дабдяну о чаохе. А тебе следует идти в отряд. Сможешь отсюда быстро добраться? Не думаю, что тебе, после встречи с нами, следует идти к Дабдяну. Он может очень сильно рассердиться на тебя! - Сахарила укоризненно покачал головой. - Мажи уже знает о тебе!
- Мне Гаки приказал, - расстроился парень. - Пожалуй, я пойду к своим.
- Пройдёшь один-то? Тут клунд шалит!
- Пройду! - махнул рукой парень. - По этой протоке поднимусь вон до той горы. Там оставлю оморочку, обойду гору с восхода и выйду к широкому ручью. По нему прямо в верховья Мэгдин Они и выйду.
Сахарила с Кайсой переглянулись. Кайса покачала головой.
- Мал ты ещё! - сказал сагдивала. - Иди-ка ты в деревню. Может, успеешь до отправления отряда. Или по пути их догонишь.
Поев, они отправили парня назад. На прощание Сахарила обменялся с парнем луками. Тот не мог отказать легендарному победителю чимухе и только спросил:
- Это тот лук, с которым ты сражался у урджа?
- Тот самый, - подтвердил Сахарила. - Он принесёт тебе удачу!

Когда гонец скрылся из виду, Сахарила с Кайсой отправились в путь вверх по притоку. К полудню они вышли к ручью и к вечеру уже были в селении Мокана. Тут их встретил Урыкты, в распоряжении которого было всего дюжина ахмалков.
- Это все воины? - воскликнул Сахарила, сдерживая гнев.
- Да, Сахарила-хаха, - с благоговением отвечал ыз ахмалков.
- Саня они! - выругался сагдивала. - Что приказал вам Магыч?
- Сказал, чтоб ждали человека от него. Когда наши пройдут устье этой реки, он должен послать к нам гонца, чтобы мы уходили, - ответил Урыкты.
Сахарила с Кайсой уединились. Нужно было обсудить ситуацию. Дюжина ахмалков не могла противостоять чимухе. Парни были обречены.
- Я надеюсь, что Мажи задержит Гаки, но полностью полагаться на это не могу, - сказал Сахарила жене.
- Нужно было отправить того парня к Дабдяну, - посетовала Кайса.
- Чтобы это дало? - поморщился сагдивала. - Пару дней туда, три дня обратно… Если бы Дабдян и пришёл, то слишком поздно.
- Сколько у нас есть дней? - Кайса прижалась к мужу.
- Надо исходить из того, что завтра чимухе могут быть тут, - ответил Сахарила, лаская жену.
- Значит, у нас с тобой впереди целая ночь!

Сагдивала не стал говорить парням о своих тревогах. Он приказал немедленно соорудить заслон из кустарника со стороны верховьев реки, откуда должен был прийти враг. Кроме того, он приказал завалить русло реки деревьями. Вскоре раздались удары топоров.
- Ты надеешься сдержать Гаки? - поинтересовалась Кайса.
- Я надеюсь, что к приходу Гаки, Магыч пройдёт устье Мэгдин Они. Все эти ухищрения для того, чтобы прикрыть отход ахмалков и тебя! - ответил Сахарила, понурив голову.
- Я не уйду! - Кайса больно ущипнула мужа за руку. - Я с тобой!
- Женщины не могут принимать участия в чаохе! - жёстко ответил Сахарила. - Ты уйдёшь!
- Ах, так! - прошипела змеёй Кайса и убежала в дом, где они разместились.
Сахарила тяжело вздохнул и направился к Урыкты. Это была их первая ссора за двадцать лет совместной жизни.
- Мы поступим так, - сказал Сахарила ызу. - Собери все копья и расставь их стоймя у заслона на расстоянии двух шагов. Пусть думают, что нас тут больше. Когда чимухе придут, мы подпустим их на расстояние выстрела и я пущу в них стрелу из своего чимухинского лука. Думаю, это их отрезвит. Если не отрезвит, то вы тоже пустите стрелы. Будете бить прицельно, чтобы нанести им урон. Даже если мы уничтожим четверых-пятерых бойцов, Гаки прекратит атаку. Думаю, что первая атака будет пробной. Как только чимухе отхлынут, вы тут же садитесь в лодки и уходите. Я остаюсь.
- Зачем, сагдивала?! - вскрикнул Урыкты. - Они вас убьют!
- Это не так-то  просто сделать! - горько усмехнулся Сахарила.




ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Гаки узнал от Мажи, что сагдивала отбыл ночью и возмутился:
- Какого чёрта ты его отпустил?!
- Такого чёрта, что твой посланник к Дабдяну чего-то засиделся неподалёку! С чего бы это?
- С чего… Может, заболел! Я откуда знаю? - проворчал Гаки.
- Ну, ну, - недобро усмехнулся Мажи. - Вот, сагдивала и ушёл к Дабдяну по моей просьбе. Сахарила-ама не заболеет! А без вождя и Тармана начинать чаоху негоже!
- Обойдёмся! - Гаки презрительно сплюнул.
- Не обойдёшься, - покачал головой Мажи. - Нужно жертву принести Боа и узнать его волю!
- Долго думал?! - Гаки пришёл в бешенство. - Старейшины проведут обряд!
- А волю Боа тоже старейшины будут определять?
- Ты мне не перечь, лучше! - Гаки поднёс к носу Мажи кулак.
- Убери! - потребовал сотник и когда сорин опустил руку продолжил: "Не гневи Небо! Я могу обратиться и к воинам"

Гаки сдаваться не хотел. Ближайший жрец находился в устье Майкони. Он отправил за ним гонца и приказал воинам перевозить оружие, продовольствие и снаряжение в новое поселение на Гучэн Они. Мажи не разрешил брать из амбара зерно. Гаки созвал старейшин и старейшины поддержали сотника. Сорин обозвал их предателями и уединился в своём доме, отказываясь принимать всех, кроме командиров.
Тем временем подготовка к чаохе шла полным ходом. Воины, отосланные в долины, вернулись и занялись изготовлением стрел, запасных тетив к лукам, дротиков и копий. В верховья Гучэн Они ушли охотники, чтобы подготовить запас продовольствия для военного похода на первую его стадию.
Мажи расспросил "заболевшего" гонца, узнал от него, что Сахарила интересовался проходом на Мэгдин Они с той протоки, на которой он застал врасплох воина и заподозрил, что сагдивала к Дабдяну не пойдёт. Он отправил к Дабдяну Лаки, так как тот не подчинялся Гаки и мог рассказать о причине конфликта.
Гаки не стал дожидаться прибытия жреца и отправил воинов в новое поселение. Жертву Боа он наметил провести там и, оставив в деревне вместо себя Зарана, строго наказал тому тащить жреца хоть за шкирку в отряд, как только тот объявится.

Разведчики, отправленные в земли нивухов, вернулись и доложили, что враги выставили небольшой заградительный отряд в селение Мокана на Мэгдин Они и в устье Ака Они. В селении Мокана стояли ахмалки во главе с Урыкты, в количестве дюжины человек, а в селении Ювала на Ака Они собрались нивухи с верховьев Чипчан Они и было их там около ста человек. На Мэгдин Они никаких оборонительных сооружений не возводили, что означало, что Урыкты стоит там в разведке. На Ака Они, наоборот, нивухи возвели два ряда заграждений, закрывая проход с верховьев Чипчан Они в селения нивухов в её среднем и нижних течениях.
Гаки был уверен, что сагдивала не просто так просил чимухе пропустить беспрепятственно нивухов в Очидиа Калта. Он решил, что нивухи так и собираются сделать. А если так, то соберутся они в устье Ака Они и будут представлять серьёзную силу, которую сломить без больших потерь не удастся. А потерь нужно было избежать.
Следовало спешить и атаковать с Мэгдин Они, чтобы попытаться отрезать нижних нивухов от их родичей. Гаки готов был довольствоваться кровью тех нижних нивухов и не атаковать селение Ювала. Но жрец все не объявлялся…
Наконец, только через три дня пришёл йани чимухе. Гаки тут же приказал готовиться  к выступлению, а сам вызвал к себе молодого жреца.
- Нивухи убили наших людей. Я уверен, что воля Боа не может быть иной, как благословение нас на чаоху, - намекнул он.
Жрец выслушал сорина, пожевал губу и ответствовал:
- Воля Боа может быть любой!
- А один глупый жрец может и не дойти до своего селения! - прорычал сорин. - Мало ли что может случиться с очень глупым жрецом? Может заснуть в лодке и выпасть за борт. Может?
- Все может быть, - спокойным голосом ответил молодой человек. - Может быть даже то, чего быть не может, сорин!
К счастью для планов Гаки и к несчастью для него самого, Боа благословил чаоху.
- Хурраи! - возликовали воины. - Смерть нивухам!

Лаки встретил Дабдяна и Тармана на их обратном пути. Он рассказал о начавшейся чаохе. Жрец и вождь слушали убитого горем отца внимательно. Дабдян нервно дёргал себя за ус. Тарман, в таком же нервном возбуждении, потирал руки, как будто согревал их.
- Такая у нас беда, - закончил своё повествование Лаки.
- Надо знать волю Боа, - проворчал Тарман.
- Гаки отправил за жрецом из селения в устье Майкони, - ответил Лаки.
- Что он понимает?! - всплеснул руками жрец. - Молодой ещё!
Они задумались. Каждый подбрасывал в костёр веточки, пока он не вспыхнул ярким пламенем.
- Жаль, что мы не встретились с сагдивалой, - вздохнул Дабдян. - Лучший друг - это бывший враг!
- Может, ещё встретимся, - сказал Тарман, накидывая на плечи шкуру. - Если раньше не помрём…
- Почему вы не приняли предложения Сахарилы? Сдались вам эти нивухи! Ушли бы - и дело с концом! - проворчал вождь.
- Бесчестие смывается кровью, - ответил Лаки и сердито поджал губы.
- А если нивухи решат защищаться? Отправят своих женщин с детьми и стариками на Эйке Они, а сами скроются в лесах и будут в нас из засады стрелять! - Дабдян сердито топнул ногой. - Дурак, ваш Гаки! Если бы хотел смыть позор, то вынудил бы их принять бой всем скопом! Мы бы их из своих луков перебили. Или загнал бы всех в ловушку! Сколько времени прошло?! Нивухи, небось, не из дерева сделаны! У них руки и ноги есть, и голова! Вот, будут они нежиться на каханах со своими жёнами, ожидая прихода наших воинов! Хорошо, если уйдут, а как не уйдут?!
- Уйдут. Сагдивала просил, чтобы мы дали им спокойно уйти в их рай, - усмехнулся Лаки.
- Чего ты усмехаешься?! Чего ты тут нам усмехаешься?! - разозлился вождь. - Ты сагдивалу знаешь?! Хотя, знаешь… Но все равно, нечего нам тут усмехаться! Мало ли, что он вам сказал?! Его голова стоит всех наших голов вместе взятых! А я тебе, Лаки, говорю: там, где сагдивала, там не будет у чимухе победы! Не будет! Потому что он - это кара небес на наши головы!
- Кара небес - это дракон, - не согласился с вождём Лаки. - А сагдивала - человек!
- Дракон унёс жизни, Лаки, но сагдивала - это ещё хуже! Сахарила - это наше бесчестье! Это наш позор! Вы хотите бесчестье смыть кровью? А я вам говорю: будет вам ещё большее бесчестье! - Дабдян сердито бросил в огонь ветку, затем поднялся и пошёл на берег реки, чтобы побыть в одиночестве и успокоить своё сердце.

К приходу Дабдяна в свою деревню, воины уже выступили в поход. Никаких новостей от них не было. Тарман провёл ритуал жертвоприношения и был задумчив. Боа не дал чётких знаков.
Дабдян не пошёл к войску, отправив к Гаки Мажи.
- Небом тебя прошу, друг мой, - напутствовал вождь своего верного товарища, - не дай Гаки развязать войну с народом сагдивалы. Если с Сахарилой что случится, то подымутся тыщи против нас! Смерть сагдивалы нам не простят!
- Все сделаю, друг мой, - Мажи приложил руку к сердцу.
Мажи ушёл, а Дабдян не находил себе места. Под вечер он пришёл к жрецу:
- Не кажется ли тебе, Тарман-ама, что нам следует повидать нашего друга сагдивалу?
- Вот, целый день о том же и думаю, - с грустью в голосе ответил жрец. - Тревожно мне на душе. Конечно, это не его чаоха, но кто знает, что в сердце у этого великого мужа? А если он возглавит нивухов против нас, то наши матери и жены прольют реки слез!
- Что мы предложим Сахариле?
- Хм! - жрец потёр руки. - Сахарила принёс жертву Боа. Он теперь член нашей общины, как чимухе теперь Сахарила. Зачем нам ему что-то предлагать? Пусть он предложит, как первый среди чимухе.
- Любит тебя Боа! - восторгнулся мудростью жреца Дабдян.

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Лес погрузился во тьму. Здешние места отличались от Очидиа Калта, где обосновался Сахарила со своей общиной. Тут совсем не было хвойных деревьев, только тис изредка появлялся среди широколиственных деревьев. Луна была закрыта плотными облаками. Где-то в стороне моря сверкали молнии и слышались раскаты грома. Ветер дул к морю и Сахарила не опасался грозы. Он сидел в раздумьях. Ссора с женой была ему неприятна, но он не мог позволить ей остаться, потому что это противоречило всему мировому порядку. Женщина - это и есть жизнь. Жизнь не может убивать жизнь!
К нему подошёл молодой воин.
- Чего тебе, алонго? - обратился к нему сагдивала, не оборачиваясь.
- Ты сказал, что женщина не может быть воином, - отозвалась Кайса и что-то бросила в огонь.
Это был огромный пучок её волос. Неприятный запах палёной шерсти ударил в нос Сахариле и тот отскочил от огня.
- Ты разум потеряла?! - закричал сагдивала на Кайсу, которая предстала пред ним с короткой мужской стрижкой, в его штанах и его рубашке, которая сидела на ней несуразно.
- Теперь я похожа на воина? - Кайса воткнула руки в боки. - Кто распознает во мне женщину?
- Ана-на! - воскликнул Сахарила и схватился за голову. - Что ты с собой сделала?!
- Это ты со мной сделал! - возмутилась жена. - Если бы ты меня не прогнал, то я бы и осталась с тобой женщиной!
- Тебе нельзя убивать!
- А почему ты решил, что сражаться можно только оружием?
Сахарила устал спорить. Он махнул на жену рукой. У них оставалась одна единственная ночь, которая могла стать для них последней.

Устав от любовной игры, Сахарила и Кайса нежились на ложе из душистой травы и шкур. Они вспоминали свои молодые годы, много говорили о детях. Снова предавались любовным утехам. Снова вспоминали… О смерти никто не думал, но их будущее было туманным.
Но пришло утро и чимухе не объявились. Не объявились они и на следующее утро.
- Ох, Мажи, - воскликнул Сахарила, не обнаружив поутру врага. - Ох, какой молодец!
Но не было никаких вестей и от Магыча. Сахарила стал тревожиться. Кайса попыталась его успокоить:
- Магыч не враг своему народу. Сам понимаешь, что людей нужно ещё и кормить. В дорогу нужно припасы собрать. Вещи уложить…
- Они не на ярмарку собираются! - перебил её сагдивала. - У них смерть на пороге дома! Я же послал к ним ахмалка с предупреждением и указаниями!
- Не волнуйся! - Кайса прижалась к мужу. - Все будет хорошо!
Сахарила и сам по своей природе не был склонен паниковать. Он не выставлял дозоры на подходах к селению, потому что в этом не было нужды. Община Мокана существовала на этом месте века. Лес вокруг селения был давно уничтожен и подойти незаметно враг не мог. Не посылал он ахмалков и в разведку, потому что это дело опытных мужей, а мальчишки сами могли стать жертвами разведчиков чимухе. Тем не менее, нужно было понимать, где враг, чтобы действовать. Просто сидеть и ждать Сахарила не мог в силу своего характера.
В разведку сагдивала взял с собой Урыкты. Они прошли до того места, где погибла Аю и вернулись назад, не заметив следов чимухе. Но с перевала они увидели дымы очагов. И было их много. Гаки собрал большие силы в новом поселении.
- Куда он направится, Сахарила-хаха? - спросил Урыкты.
- Кто ж его знает?! - развёл руками сагдивала. - Чем больше времени пройдёт, тем спокойнее станут их сердца. Может, они и согласятся с моим предложением и позволят вам уйти.
- А нам обязательно уходить? - нахмурился ыз ахмалков.
- Бежать от опасности - это всегда разумнее, чем защищаться, - сагдивала резко взмахнул рукой и поймал бабочку, пролетавшую мимо. - Вот, кокони летела себе и летела, а тут я её, раз, и схватил! Чего она мимо меня летела? Не увидела во мне опасности, алонго. Теперь я обломал ей крылья и она погибнет. Разве нивухи подобны кокони?

Большой совет собрался в доме Магыча. Пришли и эдены от нивухов с верховьев Чипчан Они, оставив свои семьи на попечение Пурэн-хахи и прибывшего недавно Мапаксы.
- Сагдивала ушёл к чимухе. Он вёл с ними переговоры. Чимухе считают себя оскорблёнными и хотят смыть нанесённую им обиду кровью. Чаохи нам не избежать. Сагдивала приготовил путь к нашему переходу в Очидиа Калта и призывает нас не мешкать. Он сейчас остановился в селении Мокана с нашим дозором. Что думают эдены?
Эдены думали по-разному. Они разделились на два лагеря, один из которых возглавлял Ювал, а другой - Мокан. Ювал призывал немедля уходить к Ака Они и оттуда переходить на Эйке Они. Мокан же призывал объединить силы и противостоять чимухе.
- Где ты соберёшь сотни воинов с их семьями? Нет таких мест! - возразил Мокану Ювал. - А есть они что будут - воздух?!
- Семьи останутся дома под присмотром ахмалков. А воины выступят против чимухе, - ответил ему Мокан.
- Хорошо, - Ювал приложил руку к груди. - Давайте, поговорим о битве. Победить чимухе мы можем, только заманив их в ловушку. На открытой местности они перестреляют нас из своих луков раньше, чем мы приблизимся к ним. Как вы заманите чимухе в ловушку? А они выйдут к Чипчан Они в устье Мэгдин Они и Ака Они и сами устроят нам ловушку! Вы можете помешать им?
Магыч хранил молчание, позволяя эденам высказаться. У него не было какого-то определённого мнения. Мокан призывал устроить на Мэгдин Они такие же заграждения, которые Пурэн-хаха построил у селения Ювала. Ювал отвечал, что в таком случае им придётся разделить воинов на два отряда, которые численно будут уступать чимухе. Мокан убеждал, что чимухе не нападут, если соотношение сил не будет большим, чем пять к одному, а у нивухов достаточно воинов, чтобы остудить воинственный пыл врага. Ювал отвечал, что чимухе могут не нападать, а устроить осаду и взять обороняющихся измором. Мокан отвечал… Ювал отвечал… Этому спору не было конца. Каждому аргументы следовал контраргумент. Магыч все это время думал. В какой-то момент он перестал следить за спором эденов и сосредоточился на своей мысли, которая показалась ему интересной.
- Скажи, Магыч! - обратился к нему Мокан, потеряв терпение в перепалке.
- Скажу! - Магыч поднялся со своего места. - Эдены как-то забыли, что у чимухе валяха. Они не могут воевать долго, потому что их мужчины должны кормить свои семьи. Так?
- Так! - отозвалось восторженно общество старейшин.
- А по сему, наша сила не в объединении, а в разделении. Мы должны укрыться в лесах и пусть чимухе попробуют нас найти! - Магыч усмехнулся. - Их бог им в помощь!
- Хон-го-го! - радостно воскликнули старейшины.
- Но! - Магыч поднял руку вверх. - Надо исходить из того, что уже сложилось. Наши братья с верховьев Чипчан Они собрались в селении Ювала. Пусть они отправят свои семьи на Эйке Они. Там сагдивала приготовил для них стоянки и пищу. Придут хэвэны и биранцы. Их мужчины помогут переселению. Наши же люди останутся у Ака Они заслоном. Сколько у вас мужчин, Ювал-ама?
- Девять рук рук, - ответил эден.
- А  чимухе выставят не менее большой руки и двух рук рук воинов. То есть, соотношение сторон будет… Будет… Биби, сколько будет? - обратился Магыч к кэльэткулину, не сумев сосчитать.
Биби достал из-за пояса палочки для счета, поколдовал над ними и выдал результат:
- Один к шести будет!
- Плохо, - Магыч поморщился. - А что говорит Пурэн-хаха?
- Пурэн-хаха говорит, что с нашими силами мы можем сдержать чимухе, но не сможем их остановить, - отозвался Ювал.
- А большего и не требуется! - Магыч радостно потёр руки. - Чимухе пойдут туда, где есть враг. К вам придут, Ювал-ама! Вы их задержите, пока не уйдут ваши семьи, а потом сами уйдёте на Эйке Они. Они за вами не бросятся в погоню. А придут к нам, так нас нет! Пусть поищут!
- Хон-го-го! Хурраи! - завопили старейшины.

Закончив собрание, Магыч распорядился отправить гонца к сагдивале и отозвать его самого с Мэгдин Они. Ахмалки Урыкты должны были предупредить сородичей о приближении чимухе, если те решатся атаковать из долины этой реки. Ахмалкам было строго указано в бой не вступать, а при приближении врага уносить побыстрее ноги. Нивухи из той же долины по тревоге должны были уйти в густые леса. За это отвечал Мокан.
После этого, большой эден пригласил Ювала.
- Как долго вы сможете продержаться против войска чимухе? - решил уточнить он. - Подумай хорошо!
- Мы взяли под прицел наших луков пойму реки. Там болота повсюду и чимухе смогут нас обойти и атаковать только с лодок. Луки у них бьют дальше наших, но мы устроили вокруг селения заграждение, которое спасёт нас от их стрел. Если чимухе дадут нам возможность добывать пищу, то продержаться мы сможем до того времени, пока лёд не скуёт реку и болота. По льду чимухе смогут атаковать нас пешим строем. Тогда мы не устоим, - ответил Ювал.
- До этого не дойдёт! - успокоил его Магыч. - Уйдут они до ледостава!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Сахарила был не в себе. Кайса это почувствовала.
- Что тебя беспокоит, солнце моё? - спросила она.
- Я недооценил Мажи! Торчим тут без дела, а Магыч никаких знаков не подаёт! - ответили сагдивала недовольно.
- Я бы отпустила парней, - посоветовала Кайса - Нам с тобой они сил не прибавят! Что двое, что две руки - для чимухе без разницы. Все одно, мы как солома на пути пожара. Сметут и не заметят!
- Не могу отпустить! - Сахарила вздохнул. - Дело, ведь, не в количестве. Нужно показать, что нивухи готовы дать отпор, чтобы Гаки не чувствовал себя уверенно на этой земле. Пусть идёт, прощупывая каждый свой шаг. Это позволит выиграть время.
- Мудро! - согласилась Кайса и посетовала. - Ты совсем ничего не ешь!
- Не хочется, - отмахнулся сагдивала.
- Будешь! - прикрикнула на мужа Кайса. - Я зря, что ли, готовила?
Основные события сейчас разворачивались в пойме Чипчан Они. Он пребывал в неведении и такое положение его раздражало. Сагдивала привык действовать, а не ждать от моря погоды.
Он едва успел обглодать тушу сома, запечённого на камне, как дозорный подал сигнал. Чимухе таки пришли!

Гаки приказал своим воинам укрыться в лесу, а сам вышел на разведку. Местность он знал хорошо ещё по прошлому своему приходу в угодья общины Мокана. Ему нужно было изучить врага.
Со стороны верховьев реки, от берега до кромки леса, нивухи устроили заграждение из кустов и молодых деревьев высотой в человеческий рост. У самого селения было ещё одно заграждение, располагавшееся на расстоянии пятидесяти шагов от первой заградительной линии. Там Гаки насчитал сорок копий, торчавших из-за ограды.
- Понятно, саня они! - выругался Гаки. - Мажи, Заран!
Сотник "орлов" и командир "воронов" подбежали к нему.
- Видите? - он указал на заграждение. - Это нас задержит и у стрел нивухов будет обильная пища! Мажи, постарайся вывести своих воинов в тыл этим чёртовым упрямцам! Когда будешь готов атаковать, пустишь зажжённую стрелу. Ты, Заран, забросаешь их стрелами, чтобы думали, что мы идём в атаку. Ну, а дальше, как Боа благоволит!
Мажи увёл своих "орлов" Гаки нервно покусывал травинку и внимательно смотрел на верхушки деревьев за селением Мокана.

При появлении чимухе, ахмалки оживились. Для этих мальчишек война была игрой. Сахарила горько усмехнулся:
- Я в их годы от одного слова "чаоха" впадал в уныние!
- Твои годы были тяжёлыми, - намекнула Кайса.
Сахарила заметил Гаки, затем то, как он совещался с воинами. В одном из них сагдивала узнал Мажи и обрадовался. Наличие хотя бы одного врага, который был товарищем, могло способствовать его плану.
Время шло, а чимухе не предпринимали никаких действий. Сахарила погрузился в свои мысли.
- Амапанго! - дёрнул его за рукав Урыкты. - Там!
Ыз ахмалков указал на лес, над которым вились стаи птиц.
- Хитёр! - усмехнулся сагдивала. - Ну, что же… Урыкты, уводи парней!
- А как же ты, Сахарила-ама?! - ужаснулся ыз.
- А я хочу попить бражки с Гаки! - усмехнулся сагдивала.
- Они тебя убьют! Уходи с нами! - взмолился Урыкты.
- Духа нельзя убить! - твердо ответил Сахарила. - Действуй!
Ахмалки быстро погрузились в баты, но медлили. Сахарила недовольно махнул на них рукой. Урыкты прижал руку к груди и дал команду двигаться в путь.
Сахарила с Кайсой смотрели вслед уходящим мальчишкам и лица их были наполнены светлой радостью. О себе они не думали. За эти три дня и три ночи супруги выплеснули друг на друга столько тепла и любви, что в их сердцах не осталось места для страха.
- Должны будут знак подать, - сказал сагдивала жене. - Следи за лесом.
Прошло ещё немало времени…

- Ну, где этот чёртов Мажи! - нервничал Гаки. - Как улитки!
- Леса тут густые, - намекнул Заран.
- Да, вижу! - отмахнулся сорин. - Солнце уже в зените, а мы торчим тут без дела! О! Слава Небу! Начинайте!
Над лесом возникла дымная полоска. Заран повёл воинов в атаку. Подойдя на расстояние выстрела, они натянули луки и тут у ног Зарана в землю воткнулась стрела. Он взял её в руки и на его лице отразилось недоумение.
- Сорин, у них луки бьют далеко! - обратился он к Гаки, подняв над собой стрелу.
- Назад! - приказал сорин. - Так я и знал! Говорил же этим чёртовым старейшинам, что нельзя давать луки нивухам! Саня они!
Нужно было что-то делать. Мажи атаковал по открытой местности и мог понести существенные потери от стрел нивухов. Чем пожертвовать?
- Пускай "лис" и "волков" вперёд! - приказал сорин.
Пока Заран перестраивал ряды, Гаки проверил тетиву своего лука и вышел вперёд.
- За мной! Хурраи! - взревел он и бросился на заграждение.
Подойдя на расстояние выстрела, чимухе стали на бегу обстреливать позиции нивухов. Ответных выстрелов не последовало. Гаки сообразил, что нивухи ждут, когда враг будет занят разбором заграждения. Сердце его наполнила печаль. "Только бы не было много жертв!" - подумал он.
Молодые воины бросились разбирать завалы. Их никто не обстреливал. Гаки и сам прекратил пускать стрелы. Что-то было не так.
- Эй! - на бастион у селения влез Мажи. - Хватит палить по ветру! Тут сагдивала, а больше нет никого!

Сагдивала, Мажи и несколько знатных "орлов" сидели у бурхана возле жертвенника, в котором тлели угли.
- Это ты тут все устроил? - спросил Гаки Сахарилу после обмена приветствиями.
- Так и было, - отмахнулся манох.
- Так не было, - покачал головой сорин и заметил чимухинский лук, лежащий в ногах у Сахарилы. - А это у тебя откуда?
- От вас, - улыбнулся сагдивала. - Это ещё с тех времён, как я приходил к вам с моим другом. Но, правда, немножко обновлённый…
- И где тот друг? - нахмурился Гаки.
- Там, - Сахарила махнул рукой в направлении севера. - Готовится очередному сорину хребет сломать.
- Кишка тонка! - Гаки презрительно сплюнул. - Я - не Ховых! И не Дабдян!
- Посмотрим, - сагдивала пожал плечами.
- Посмотрим! - процедил сквозь зубы Гаки. - А чего это нивухи сбежали? Струсили?
- А чего им раньше времени в духов превращаться? - рассмеялся сагдивала. - Обнаружили тебя и ушли. Там тебе готовится добрая встреча!
- Значит, решили сражаться с нами? - Гаки подбоченился. - Это хорошо! Много крови прольётся во славу Боа!
Сахарила подобрал лук и поднялся, разминая затёкшие свои члены и потягиваясь.
- Засиделся я тут! Пора спешить к своей жёнушке под бочок!
- К нивухам пойдёшь? - насторожился сорин.
- А есть ещё какой-то путь домой? - усмехнулся Сахарила.
Мажи фыркнул. Гаки недовольно посмотрел на сотника, но промолчал. Он пожелал счастливого пути сагдивале и занялся организацией ночлега, не проводив Сахарилу.

Вечером уже сорин провёл совещание с командирами и опытными воинами. Весь оставшийся день он размышлял о том, куда вести войско. Его план рухнул. Нивухи готовились к обороне и это сулило большие потери. А большие потери сулили большие неприятности самому сорину. Помирать распятым на жертвенном столбе ему не очень хотелось.
Он вспомнил о Мапаксе, которого помянул Сахарила. Если Мапакса готовится к сражению с чимухе, то он там не один. Видимо, на Чипчан Они собрались большие силы и Гаки решил, что все нивухи там. Вопрос был один: только ли нивухи или сагдивала привёл и мапа-хусэ? В этом случае следовало обращаться к старейшинам и просить их разрешения на чаоху с родичами сагдивалы, на что старейшины никогда бы не согласились.
- Чёрт бы побрал этого сагдивалу! - прорычал Гаки.

- Сахарила привёл своих людей? Что он тебе говорил? - спросил Гаки Мажи в самом начале совещания.
- Говорил, что соскучился по своим братьям Пурэн-хахе и Мапаксе, которые его ждут на Ака Они, - ответил Мажи. - О других своих людях не говорил.
- А ты почему не спросил?! - возмутился сорин. - Из ума выжил?!
- Может и так, - пожал плечами сотник.
- Ладно! Что предлагаешь предпринять? - обратился к Мажи Гаки.
- Я думаю, что нивухи не будут защищать свои селения. Что тут защищать?! - Мажи с нескрываемым презрением обвёл взглядом жилище Мокана, где обосновался сорин. - Будут вредить нам из засады, а семьи свои укроют в лесах. Плохая чаоха!
- А ты? - Гаки обратился к Зарану.
- Надо их вынудить собраться в одном месте, Гаки-ама, - ответил тот.
- Не надо вынуждать! Они уже на Ака Они, если сагдивала не обманул. Туда и пойдём. Прогуляемся, так сказать…

Едва Кайса заметила дымную полоску над лесом у себя в тылу, как Сахарила приказал:
- Уходи немедленно! Они не должны тебя видеть! Ты выглядишь, как дух смерти!
- Я такая страшная?! - ужаснулась Кайса.
- Уходи!
Взгляд у мужа был жёстким. Кайса поняла, что спорить бесполезно. Он был не только её мужем, но и её сагдивалой. Женщина горько заплакала и поспешила к своей оморочке.
По преданиям мапа-хусэ дух смерти выглядел мужчиной с женским лицом. Таким же его представляли и чимухе, дальние родственники мапа-хусэ. Сахарила опасался, что его жену не узнают и погубят раньше, чем он сможет объясниться.
Кайса, вся заплаканная, ждала его неподалёку от селения.
- Чего ревёшь? - удивился Сахарила. - Я же жив!
- Ты меня обозвал уродиной, - всхлипнула женщина. - Ты меня разлюбил!
- В путь! - Сахарила решительно вонзил шест в дно реки.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Ювал прибыл с Большого совета и созвал всех эденов в своём доме. Пурэн-хаха с Мапаксой и Хагдон с Гарманкой тоже были приглашены на совет. Хозяин дома рассказал о решении совета. На лице Мапаксы выразилось недоумение, а Хагдон радостно воскликнул:
- Ну, что ж! Раз вы выбрали чаоху, то это ваша чаоха! Мы уходим!
- Подожди! - остудил его Пурэн-хаха. - О сагдивале нет никаких известий. Будем ждать сагдивалу.
- А что с ним может случиться? - недовольно проворчал Гарманка.
- Все может случиться, - ответил Мапакса. - Хагдон прав: это не наша чаоха. Поэтому чимухе не решатся напасть на нас и это даст возможность нивухам с верховьев Чипчан Они спокойно уйти на Эйке Они, как решил совет.
- А если чимухе решатся напасть?! Друг моего врага - мой враг! Разве тебе это неизвестно? - возмущался Хагдон.
- Сахарила, наверняка, прибудет с ними. Надо ждать и, ежели чего, выступить на защиту сагдивалы! - резюмировал Пурэн-хаха. - Все остаются!
Нивухи остаток дня посвятили сборам. Рано утром вверх по Ака Они отправилась первая группа беженцев из сорока человек. Семьи уходили в полном составе. Чимухе не появились и отход прошёл спокойно. Объявился Гаки с войском на следующий день.

Тем же вечером сорин принимал у себя эденов мапа-хусэ. Делегацию возглавлял Мапакса. Весть о том, что к ним пришёл сам победитель Ховыха взбудоражила лагерь и Гаки пришлось пинками и зуботычинами разгонять любопытных, так как всем хотелось прикоснуться к этой живой легенде.
Обменявшись приветствиями с сорином, Мапакса спросил:
- Где наш сагдивала?
- В последний раз я его видел в селении Мокана на Мэгдин Они. Он был один. Жена его ушла чуть ранее. Сагдивала отправился к нижним нивухам, - ответил Гаки. - Разве он не связался с вами?
- Нет, - покачал головой Мапакса. - Когда это было?
- Два дня назад.
Гости переглянулись. Если сорин их не обманывал, то с учётом расстояния, можно было ожидать возвращения сагдивалы на следующий день или через день. Бить тревогу было рано.
- Будем ждать, - ответил Мапакса.
- Я понимаю, что Пурэн-хаха и Мапакса тут делают, а что тут делают эден хэвэнов и эден адинаев? Вы пришли на помощь нивухам? - спросил сорин, глядя в глаза Хагдону.
- Мы пришли на помощь нивухам, - кивнул Хагдон. - Сагдивала попросил помочь им перебраться на Эйке Они.
- Помогли? - насторожился Гаки.
- Тем, кто решил уйти, помогли, - быстро ответил за Хагдона Мапакса. - Но это малая часть нивухов. Большая часть приняла решение защищать свои угодья и селения от вас. На днях был Большой совет и эдены так решили. Будут бить вас из лесов.
- Кто кого будет бить - это мы ещё посмотрим! - фыркнул Гаки. - Что-нибудь ещё вас интересует?
Гостей больше ничего не интересовало и они вернулись в лагерь.

Последний отряд беженцев успел уйти перед самым приходом чимухе. В селении остались Ювал с двадцатью воинами, в числе которых были и два ахмалка из отряда Урыкты, которые вернулись с Ярмарки. Убийца Джучи не пожелал прислушаться к совету Сахарилы и вернулся. Ювал собирался уйти вместе с мапа-хусэ. Полного доверия Гаки, конечно же, не было.
Гаки лично влез на высокий бук и сверху произвёл разведку. Он насчитал два десятка нивухов и около сорока воинов мапа-хусэ. У Гаки в отряде было под триста воинов, но этого было недостаточно, учитывая особый рельеф местности, с болотами, и мощные заграждения, построенные нивухами.
Сорин слез с дерева в очень плохом расположении духа. Он позвал Мажи.
- Там два десятка нивухов. Если мапа-хусэ с сагдивалой уйдут, то уйдут ли нивухи вместе с ними? Как думаешь? - спросил он сотника.
- Нивухи могли уйти и раньше. Если они остались, то с какой-то целью. Я думаю, будут прикрывать устье Ака Они, чтобы не пустить нас в низовья Чипчан Они.
- Похоже на то. Только что они смогут сделать против нас?
- Если придёт сагдивала и мапа-хусэ решат присоединиться к нивухам, то нам придётся уйти, - Мажи внимательно посмотрел на Гаки. - Старейшины не согласятся на чаоху с народом сагдивалы.
- Кто б их спрашивал! - фыркнул Гаки.
- "Орлы" тоже не согласятся, - намекнул Мажи.
- Иди! - сорин повелительным жестом прогнал сотника.
Его просто трясло от своей беспомощности. Никогда ещё чимухе не оказывались в такой глупой ситуации: в войне без врагов. Путь от селения Мокана занял целых два дня. Приходилось высылать вперёд отряд разведчиков, что замедляло передвижение. Обозы до сих пор запаздывали. За это время нивухи могли лучше подготовиться к отражению нападения чимухе. Вся эта компания проваливалась с треском, так как воевать долго Гаки не мог. Но и уйти без победы сорин не мог. Он придумал провокацию.

Гаки велел Зарану взять пару десятков молодых воинов, спустится по Чипчан Они, пройти устье Ака Они и воздвигнуть лагерь на противоположном от селения Ювала берегу.
Лодки тронулись в путь, но были обстреляны из заграждения и один из парей получил ранение. Заран вернул отряд. Кровь пролилась.
Гаки сам направился в стан врага. Ювал его встретил у первой линии заграждения с ахмалком, знавшим язык чимухе.
- Кровь за кровь! - громко прокричал Гаки, остановившись в десяти шагах от эдена. - Пусть мапа-хусэ уйдут немедленно. Если к утру они не уйдут, я буду считать их в чаохе с нами!
- Я передам им твои слова, - ответил через переводчика Ювал.

- Мы с моими людьми уходим! - воскликнул Хагдон, услышав ультиматум Гаки из уст Ювала. - Это не наша чаоха!
- Мои люди тоже уходят! - поддержал Хагдона Гарманка. - Это не наша чаоха!
- А как же сагдивала? - нахмурился Мапакса, сжав кулаки.
- Сагдивалу чимухе не тронут! - резко отозвался Хагдон.
- А если тронут?
- Не тронут! Мы уходим!
- А вот это мы решим на совете! - решил Пурэн-хаха.
На площади перед бурханом собрались все воины, бывшие в селении. Мапакса обратился к ним на своём языке. Пурэн-хаха переводил на язык нивухов.
 - Братья! - обратился Мапакса к воинам. - Я был первым, вместе с сагдивалой и его женой, кто видел чимухе в чаохе. Ужас проник в наши сердца и мы понесли по Биату-найон страшную весть.  Мудрый Гырр, ыз ваятов из Рамагляна, увидел в чимухе не только угрозу их соседям анкалгынам, нивухам и урджа, но и нам, мапа-хусэ. Он предупредил, что сотни обездоленных людей могут вторгнуться на нашу территорию и принести с собой зло и беды. Мы двадцать лет готовились к тому, что, в конце концов, и произошло. Неважно, в чем была причина этой чаохи, для нас важно, что нивухи не смогут противостоять чимухе. И они ринутся к нам. Вспомните, как погибли мафа и нанги. Их было меньше и они были нашими родичами, но мы не смогли их спасти. Разве может кто утверждать, что Огненная дева не вернётся снова? Разве может кто утверждать, что Тугдэ не рассердится на нас или на земных духов? Разве может кто утверждать, что кто-то из злых духов не усилится и не пошлёт мор на растения и зверей? Кто сможет это утверждать?
Мапакса сделал паузу, вглядываясь в напряжённые лица воинов. Только Хагдон смотрел на него с сарказмом.
- Там внизу, - Мапакса указал на закат, - нивухи готовятся дать отпор чимухе. Это их чаоха! Сорин чимухе приказал нам уйти, чтобы расправиться с этой горсткой людей, под рукой Ювала. Сагдивала в нижних землях у чимухе и он там не греет кости у очага. Сахарила-хаха предпринимает усилия, чтобы предотвратить беду, которая может разрушить наше благоденствие. Нивухи приняли решение защищаться. Это их выбор. Но если мы уйдём, то бросим Ювала с его воинами в глотку духа смерти. Если сагдивала там, то он действует и нам нужно дождаться его и услышать его слово. Если мы уйдём, то кто знает, как отнесутся к Сахариле чимухе, понеся потери тут на Ака Они, а Ювал просто так не сдастся! Я сказал!
Мапакса прижал руку к сердцу и уступил место Хагдону, который уже всем своим видом высказывал желание выступить.
- Чимухе нельзя противостоять. Их пятеро против каждого из нас. Это безумство! Мы все можем уйти, в том числе и Ювал со своими людьми. Большой совет разве не так решил? Магыч сказал, что Ювал и верхние нивухи должны уйти на Эйке Они, где мы все приготовили для них. Так чего ввязываться в чаоху, если можно уйти? Аба-ма би?
- Я скажу! - поднял руку Ювал. - Мы готовы уйти.
-  Слово! - выступил вперёд Гарманка. - Если бы чимухе хотели бы убить сагдивалу или помешать ему, то что мешало им это сделать? Мы покинем земли нивухов и оставим людей на перевале, в земле хэвэнов, чтобы дождались сагдивалу.
- А если его потребуется вызволять? - закричал Мапакса.
- Сагдивала знал, на что шёл, - ответил Хагдон. - Он есть сам Биату во плоти. Разве не так? Кто может унизить духа?
Раздался гул, приветствовавший эти слова Хагдона. Мапакса с Пурэн-хахой переглянулись.
- Скажешь? - спросил Мапакса.
- Скажу, - отозвался друг и обратился к воинам. - Мы сказали своё слово и все, кто хотел, сказали. Мы с Мапаксой остаёмся и будем здесь ждать нашего эдена и брата. Пусть ваше сердце решит: останетесь ли вы с нами или пойдёте прочь. Пусть ваше сердце вас и судит, если сагдивалу настигнет беда!
- Я остаюсь! - решительно отозвался Енуэ, брат Мапаксы.
Кроме него своё решение остаться высказали оба ахмалка, Ювал, Дого, вернувшийся от ваятов, и пятеро нивухов.
- Кто ещё? - воззвал Мапакса.
Воины промолчали, но видно было, что многие из них колеблются.
- Хорошо, - Мапакса прижал руку к груди. - Кто решит остаться, то пусть присоединяется к моему костру! Кто решит уйти, на рассвете пусть уходит!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Гаки весь день проявлял повышенную активность. У врага были дальнобойные чимухинские луки, которые, кстати, Магыч отдал Ювалу. Если бы чимухе стали атаковать по суше, то наткнулись бы на завалы и противник нанёс бы им неприемлемый урон. Этого допустить Гаки не мог и придумал другую тактику.
Единственным плохо защищённым местом была западная, закатная, окраина селения. Тут не было заграждений, так как нивухам нужен был доступ к реке Ака Они. Сорин решил обойти на батах по болотам простреливаемую из луков местность, высадиться ниже устья Ака Они и расположить лучников напротив селения возле того самого незащищённого места. Закрытые от стрел нивухов густым лесом, лучники должны были прикрыть высадку "орлов".
К вечеру все было готово к проведению вылазки. Сорин решил перекусить. К нему подошёл Мажи и безапелляционно заявил:
- Дабдян приказал мне сделать все возможное, чтобы ты не развязал войну с народом сагдивалы.
- Чтооо?! - Гаки, аж, поперхнулся. - Что ты сказал?!
Мажи спокойным тоном повторил сказанное ранее.
- Пошёл вон! - взревел Гаки и запустил в сотника обглоданной костью.
Мажи подобрал кость и бросил её в огонь, после чего гордо удалился. Сорин же вышел из себя. Мало того, что ему мешал этот сагдивала со своими людьми, так ещё и свои мешают! Он пошёл к воинам и подсел к костру, возле которого принимали пищу несколько самых опытных "орлов".
- Что думают мои прославленные воины? - обратился к ним сорин.
Мужчины проигнорировали вопрос, будучи заняты едой.
- Готовы ли вы атаковать селение, если люди с Эйке Они и Маси Мангбо решат остаться и поддержать нашего врага? - задал другой вопрос Гаки.
- Если люди сагдивалы выступят на стороне нашего врага, то погибнет много людей. Мы здесь для того, чтобы наказать нивухов, а не для того, чтобы наказать наших жён и матерей, - ответил за всех боец с пятью орлиными перьями в волосах, - по одному перу за каждую военную компанию.
- Я тебя услышал, - вздохнул Гаки.
Он вернулся к своему костру и выпил целый кувшин бражки, после чего лёг спать. Сорин осознал, что война кончилась.

Перед рассветом его разбудили. Дозор поймал ахмалка, который что-то хотел сообщить сорину. Это был Муги, то самый парень, убивший Джучи.
- Что ты хотел мне сказать? - спросил сорин, зевая во весь рот.
- Это я убил Джучи! - ответил парень дрожащим голосом. - Убейте меня, но не убивайте моих сородичей! Они ни в чем не виноваты!
- Я узнал тебя, - кивнул Гаки.
Что-то было не так… Поступок ахмалка не укладывался в логику нормального поведения. Сорин решил разговорить парня и выяснить мотивы его решения.
- Почему ты решил, что мы кого-то убьём? Битва ещё не началась, - он внимательно посмотрел на ахмалка.
- Я знаю, что вы все равно нападёте на нас, - ответил Муги.
- И что? Вы можете и уйти…
- Нет. Ювал решил защищать своё селение.
- Допустим. Но он хорошо укрепился и сможет долго продержаться, а там и помощь подоспеет с низовьев. Чего ты себе в голову вбил? - Гаки ткнул парня кулаком в бок. - Струсил? Не похоже. Мы же тебя не пощадим!
- Там останется мало людей. Люди Ювала и наши гости не хотят чаохи. Они собрались уйти. Только несколько человек останутся защищаться. Они будут ждать сагдивалу, - ответил ахмалк. - Вы их всех убьёте, а я не хочу… Я не могу! Это я виноват!
Хорошая новость! Гаки возликовал. При чётком исполнении его плана, лучники чимухе этой малой группе защитников не дадут помешать высадке "орлов" на Ака Они, а сотня Мажи расправится с врагом в считанные мгновения.
- Я тебя услышал! - Гаки встал и подошёл к парню.
Он незаметно достал нож и, подойдя к ахмалку вплотную, вонзил камень под сердце бедолаге. Муги упал, как подкошенный.
- Пусть смерть твоя будет лёгкой, - сказал Гаки. - Ты - хороший парень, но ты - дурак!

С появлением светлой полоски на восходе все воины в селении уже были на ногах. Начался отход. Воины по одному подходили к остающимся, сидевшим у большого костра, и прощались, прижимая руку к груди.
- Духи вам в помощь, - монотонно и бесстрастно отвечал за всех Мапакса.
Дозорный предупредил об активности чимухе. Мапакса с Пурэн-Хахой подошли к заграждению. Отсюда было видно, как враг садится в баты.
- Что они  задумали? - насторожился Пурэн-хаха.
- Похоже, что решили идти в низовья в обход нас, - отозвался Мапакса.
К ним подошёл ахмалк:
- Эдены, мой друг Муги пропал.
- Куда? - обернулись к парню манохи.
- Не знаю… - ахмалк развёл руками.
- Ну, не к чимухе же он ушёл? - пожал плечами Пурэн-хаха. - Наверное, ушёл с первыми воинами.
- Его вещи остались…
- Саня они, - выругался Мапакса, заподозрив неладное.
- Испугался и ушёл к чимухе, - предположил Пурэн-хаха.
- Не знаю, - Мапакса задумался. - В это трудно поверить. Его жизни ничто бы не угрожало, если бы он решил уйти с остальными. Подождём. Может, объявится.
Утренний туман опустился на долину и лодки чимухе растворялись в нем. Манохи нервничали. Они не верили, что чимухе решатся оставить в своём тылу врага.
- Что задумал этот чёртов Гаки? - проворчал Пурэн-хаха.
- Где у нас самое слабое место в укреплениях? - задумался Мапакса.
- У Ака Они, - подсказал Пурэн-хаха. - Но мы уже не успеем…
- Успеем! Парень, возьми горшочек с углями, переберись на ту сторону, залезай на самое высокое дерево и бди! Как увидишь врага, подай знак. Все понял? - сказал Мапакса молодому воину.
- Понял, эден! - нивух поспешно удалился.
Манохи вернулись к костру. Остались ещё несколько человек из числа нивухов. Вместе с ахмалком, отправленным в дозор, было их дюжина. Воины набивали свои желудки пищей. Никто не знал, когда доведётся поесть снова и доведётся ли вообще. Из всех земных радостей пища была единственно им доступна и они предавались ей с азартом.
- Тигры! - восхитился Мапакса, разглядывая начисто обглоданную кость косули.

Гаки отправил последний бат с лучниками. "Орлы" ждали своей очереди. Сорин испытывал смутное беспокойство. Он посмотрел на Мажи. Сотник-ветеран был спокоен. С перебежчиком никто не успел встретиться, кроме сорина и Гаки выдал воинам свою версию. Мол, люди сагдивалы ушли и нивухи ушли. Осталась горстка упрямцев, которая решил поддержать нижних нивухов. Эта новость была принята воинами с воодушевлением. Всем казалось, что битва будет лёгкой. Все уже мечтали о возвращении в свои дома, под тёплые бока своих жёнушек. Чимухе были полны оптимизма и воинского задора. Но Гаки снова и снова пропускал через своё сознание план атаки. И снова и снова решал для себя главную задачу: объявлять войну народу сагдивалы или нет? Ведь, убив его друзей, Гаки уже не смог бы остудить сердце мудрого и миролюбивого Сахарилы. Сорину не хотелось ссориться с сагдивалой. Но Гаки нужна была, хоть маленькая, но победа, чтобы усмирить свою гордыню и утешить честолюбие чимухе.
Когда пришло время отправлять "орлов", Гаки протянул руки к небу и взмолился:
- О, Небо, будь милосердно к сынам своим!
После этого, он набрал полную грудь воздуха и изо всех сил проревел:
- Смерть врагу!
- Хурраи! - отозвались воины, вложив в это крик всю свою ярость.
В ярость древние люди приходили быстро и усмирить их было, ой, как трудно!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Ахмалк, заметив врага, поджёг углями "гнездо" медведя-мафа и быстро слез с дерева, бросившись к своим. Вскоре, дым заметили из селения.
- Саня они! - взревел Мапакса. - Разбирайте ближнее заграждение и делайте заслон у берега!
Он сам подал пример. К тому времени, когда головы чимухе с вороньими перьями в волосах показались в кустах на противоположном берегу Ака Они, отряд защитников сумел воздвигнуть заслон от стрел.
"Вороны" принялись методично обстреливать позиции манохов, будем так их называть, потому что командование принял Мапакса. Защитники не могли и носа высунуть из своих убежищ. Отойти было нельзя, так как следовало ожидать атаки. Сам же Мапакса, удалился от реки и занял наблюдательный пост на крыше одного из дё, куда стрелы чимухе не долетали. Он и заметил баты с "орлами" на подходе к селению. План Гаки стал ему понятен. Мапакса, короткими перебежками, вернулся к своим людям.
- Будут атаковать с лодок, - предупредил он воинов. - Когда чимухе приблизятся и с той стороны перестанут стрелять, слушайте мои команды. По команде "вперёд", все дружно пускаем стрелы, хватаем копья, бросаемся на врага и крушим его копьями. По команде "назад" все дружно уходим за заслон и берёмся за луки. Так и будем действовать. Все копья собрали здесь?
- Все, - успокоил его Пурэн-хаха. - Чимухе будут довольны!

Гаки шёл в первом бате. Едва лодка коснулась берега, он выскочил из неё и с криком "хурраи!" понёсся к селению. У древних воинов не было понятия воинского строя. Это уже изобретение цивилизации. Все нападали гурьбой и бежали гурьбой. У чимухе уже было разделение на "лёгких" воинов и "тяжёлых", но никакого построения войск для битвы они не знали. Чимухе подходили к берегу и в беспорядке бросались на врага.
Двенадцать стрел вылетели незаметно из хлипкого укрепления около первого из дё селения и тут же из-за него выскочили манохи с копьями и бросились на ближайшего противника. Гаки был чуть в стороне и от неожиданности остановился. Такая самоубийственная тактика ему была непонятна. Он думал, что враг будет сидеть за укреплением и защищаться стрелами и дротиками. А тут манохи сами пошли в контратаку!
Пока сорин пребывал в растерянности, враг сокрушил нескольких "орлов" и снова ретировался за укрепление.
- Назад! - взвыл сорин.
"Орлы", повинуясь приказу, отступили, унося пятерых своих товарищей. Четверо были тяжело ранены, один убит. Но чимухе не были ни чем защищены. В них полетели стрелы и вынудили их погрузиться в баты и позорно бежать. Гаки от злости вцепился зубами в рукоятку своего боевого топора и сломал себе зуб.
Он приказал высадиться на берег и собрал воинов вокруг себя. Нужно было организовать взаимодействие "воронов"-лучников, с другого берега, и "орлов". Кроме того, нужно было беспокоить защитников селения с тылу, со стороны их ранее выставленных  заграждений.
- Мажи иди к "воронам", - приказал Гаки. - Пусть стреляют только по твоей команде, а ты, в случае чего, прикрывай отход.
- Как скажешь, - отозвался Мажи и направился к оморочке, ворча на ходу проклятия Гаки.
Мажи заметил среди врага людей в одежде мапа-хусэ. Гаки развязал войну и Мажи не исполнил просьбу Дабдяна. Сотник был зол и на сорина и на себя, за то, что поверил утверждению Гаки об уходе мапа-хусэ. Чимухе понесли потери и теперь остановить воинов он уже не мог. Никак не мог.
Зарану было приказано вернуться в лагерь и поднять младшие кланы, которые должны были атаковать селение через заграждения. Таким образом, Гаки рассчитывал сбить противника с толку и разделить его силы. У страха глаза велики. Чимухе решили, что на них напала не дюжина воинов, а большой отряд.

Гаки снова повторил свою ошибку. Русло Ака Они было узким и чимухе не могли причалить к берегу все одновременно и атаковать большой группой.
Мапакса следил за врагом и считал людей, высадившихся на берег, зажимая пальцы в кулак. Зажав десятый палец, он скомандовал:
- Вперёд!
Манохи успешно атаковали чимухе, после чего без потерь вернулись в укрытие и стали обстреливать врага. "Орлы" дрогнули и отступили.
Сорин набросился с упрёками на воинов, обвиняя их в трусости.
- Вы, как тот лось, который не смог раздавить муравья! - орал он. - Нельзя останавливаться! Одни вступают в бой, другие окружают врага! Разве вы уже опять стали "лисами"? Где ваша гордость, чёрт бы вас всех побрал?!
Но в глубине души сорин понимал, что надо было менять тактику. Он заставил себя успокоиться и ещё раз все обдумать. И придумал:
- Все лодки выстраиваем у противоположного берега в одну линию под прикрытием наших лучников. Атаковать будем все одновременно!
Из леса в сторону защитников селения полетели тучи стрел. Чимухе начали перестроение. Мапакса видел, что Гаки меняет тактику и сообразил, что в битве наступает перелом. Но он ничего не мог противопоставить врагу, кроме доблести и ярости своих воинов.
Когда первые "орлы" высадились на берег, Мапакса обратился к своим:
- Прощайте, братья мои! Да поможет нам Биату! Вперёд! Смерть чимухе!
Манохи вломились в ряды врага и бились с остервенением, присущим раненному тигру. Чимухе их окружили. Воины Мапаксы стали в круг, спина к спине, и продолжали мужественно отбиваться. Они понимали, что им аччыч, но каждый хотел увести с собой в Буниге как можно больше душ ненавистных чимухе.

- Сын мой, любимый! Зачем твой колчан полон стрел, соломте?!
Послышался с реки красивый женский голос. Он прозвучал так неожиданно, что битва прекратилась, как по мановению руки. Воины обратились к реке. Голос был тих, он шёл из-за поворота реки.
- Сын мой, которого я вскормила своей грудью,
- Зачем ты натянул на лук новую тетиву, соломте?!
- Сын мой, которого я ласкала и нежила своей любовью,
- Зачем ты заострил свой нож, соломте?!
- Зачем засунул за пояс боевой топор, соломте?!
- Зачем сложил в далиан наконечники копий, соломте?!

Мапакса улыбнулся и вытер тыльной стороной ладони пот со лба:
- Кайса поёт! Сагдивала вернулся! Слава Биату!
- Сагдивала! Сагдивала! - пронеслось по рядам чимухе.
Гаки сжал кулак свободной от оружия руки так, что ногтями вскрыл кожу и раны стали  сочиться кровью.
- Ты меня не победишь! - прошипел сорин, направляясь к берегу.

- Зачем тебе чаоха, сын мой единственный?!
- Зачем хочешь разрушить моё сердце, соломте?
- Кому я буду отдавать свою любовь, соломте?
- Кто приведёт в дом жену и скажет:
- Вот, моя возлюбленная, возлюби её мать моя, соломте?
- Кто примет из рук моих сына,
- Когда окончится срок и жена выйдет к мужу, соломте?
- Кто даст ему имя, кто прижмёт младенца к своей груди?
- Сын мой, возлюбленный, свет моих очей,
- Разве смерть лучше жизни, соломте?

Из-за изгиба реки появилась оморочка, в которой сидел Сахарила. Затем появилась другая оморочка, в которой сидел какой-то мужчина. Этот мужчина и пел женским голосом.

- Разве не хочешь ты познать любовь женщины, соломте?
- Разве не хочешь познать удовольствие, лаская её?
- Сын мой, очаг моей души,
- Почему ты избрал смерть, соломте?

Лодки приблизились  и Гаки узнал в поющей Кайсу. Но кто-то из воинов вскрикнул:
- Смерть! Дух смерти! Сагдивала привёл черта!
Чимухе бросились врассыпную.
- Чёртова женщина! - закричал Гаки и взмахнул боевым топором.
Мажи узнал Кайсу сразу. Он держал лук на взводе, видя гнев сорина. Когда Гаки взмахнул топором, Мажи, не раздумывая спустил тетиву. Но было поздно. Стрела ударила в грудь сорина в тот момент, когда пальцы его разжимались, отпуская рукоятку топора. Страшное орудие только изменило своё направление полёта и вся мощь смертельного оружия обрушилась на голову Сахарилы.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Дабдян с Тарманом вошли в дом, где находились Кайса с Сахарилой. Сагдивала лежал на кахане. Его голова, перебинтованная полоской кожи, под которой скрывался мох, смешанный с лечебными травами, покоилась на коленях жены. Мапакса и Пурэн-хаха тоже были здесь.
- Приветствую вас, сагдивала и его жена! - обратился с порога Дабдян.
- Да пребудет с вами благословение Неба! - сказал Тарман.
- Хранит вас Небо! - тихим голосом отозвалась Кайса. - Мой дом - ваш дом.
- Как он? - спросил жрец, подойдя к Сахариле и коснувшись его холодной руки.
- Плохо…
Кайса выплакала все свои слезы. Сагдивала не приходил в сознание. Ей с трудом удавалось напоить его. Дого приносил жертву за жертвой. Алисо, пришедший с ярмарки, узнав о чаохе, денно и нощно камлал, готовил лечебные отвары, мази, но Сахарила потихоньку угасал.
- Такое несчастье… - вздохнул Дабдян. - Мажи не успел остановить Гаки. Он замешкался всего лишь на мгновение. Трудно было поверить, что сорин решится на такую подлость.
- Если сагдивала умрёт, то чаохи не избежать, - отозвался Мапакса.
- Виновника мы казнили. Много наших воинов погибло… Этого недостаточно, чтобы утешить боль вашего народа? - обратился к нему Тарман.
- А разве вам было достаточно суда над несчастным Муги? - вопросом на вопрос ответил манох.
- Я понимаю… - Тарман тяжело вздохнул.
- Убив Сахарилу, вы убили самого Биату. Мы придём и убьём вашего бога! - жёстко произнёс Пурэн-хаха.
- Разве Сахарила-хаха хотел войны? Разве не за миром он приходил к нам? Так случилось, что нас с Тарманом не было… У нас своя беда, кроме чаохи… Так все случилось… - Дабдян присел на кахан. - И в том, что случилась есть вина каждого из здесь присутствующих.
Вождь посыпал раны солью. Мапакса с Пурэн-хахой винили себя за то, что не вняли Гаки и не увели людей. Кайса винила себя за то, что не уговорила мужа идти к Дабдяну. В таких ситуациях и мнимая вина воспринимается, как истинная.
- Мы будем приносить жертвы и молить Небо, чтобы сагдивала одолел духа смерти,   - сказал Тарман. - Наш народ любил сагдивалу и в наших домах тоже воцарились уныние и печаль. Мы не хотим войны с народом сагдивалы и готовы на любые уступки и жертвы.
- Я тебя услышал, - отозвался Мапакса. - Услышат ли люди?
- Мой муж не хотел войны, - тихо произнесла Кайса. - Он спешил не на войну, а к тем, кто был ему дорог… За что его убили?!
- Так случилось… - вздохнул Дабдян, роняя слезу. - Так случилось…
Вождь чимухе не стал задерживаться. Они вышли из дома и Дабдян попросил жреца остаться в селении, чтобы предупредить о смерти сагдивалы, если такая беда случится. Сам же Дабдян, намеривался заняться подготовкой к зиме и распустить воинов. Он понимал, что угнетённые духом чимухе не станут сопротивляться врагу. Как сказал жрец, души чимухе сковало уныние.

Весть о несчастье пронеслась по Биату-найон. Мапа-хусэ, влекомые любовью к Сахариле и болью, пронзившей их сердца, спешили в долину Ака Они, чтобы проститься с сагдивалой и отомстить за его гибель.
Люди прибывали и прибывали. Люди ободрали окрестные леса и засыпали дом, в котором находился сагдивала, веточками можжевельника, рододендрона и других благовонных кустарников и лиан. Над домом вырос огромный зелёный курган. Все приносили жертвы духам. Убили в лесу мишку и его голову, сердце и печень положили в изголовье сагдивалы. Но кумир всех народов не приходил в сознание и ничего не ел.
Уныние людей день за днём переплавлялось в ярость. А люди все прибывали и прибывали. Уже стал ощущаться недостаток пищи. Ювалу пришлось отправлять охотничьи отряды в соседние долины, чтобы накормить гостей.
Тарман стал ощущать, как ненависть людская обращается на него, единственного представителя ненавистных убийц сагдивалы. Он покинул селение нивухов, так и не договорившись о компенсации. Чаоха была неизбежна.

Дабдян со старейшинами внимательно выслушали отчёт жреца. Все мысленно проклинали Гаки и винили себя за то, что не вняли словам Сахарилы. Но нужно было что-то делать.
- Мы оставим наши селения и уйдём на побережье, - предложил решение Дабдян.
Что это означало? Это означало, что большая община, насчитывающая под две тысячи душ, распадалась. Расставались соседи, расставались друзья, расставались влюблённые. Старейшины не смогли сдержать слез, так как понимали, что иного выхода нет.
- Нужно спросить волю Боа, - сказал Тарман, поднимаясь с места. - Богатую жертву принесём ему!
Вся деревня стала готовиться к жертвоприношению. В каждом очаге закурились благовония и запах этот распространился по окрестностям. В жертву принесли самого большого кабана. Ритуал длился очень долго. Тарман внимательно смотрел за деформацией внутренних органов от воздействия огня, раздувал широко ноздри, вдыхая запах жареной плоти, произносил заклинания, взывал к Боа. Наконец, он вышел к народу:
- Мы остаёмся! Небо нас защитит!

К сагдивале отправились Дабдян, Мажи, - новый сорин, - и Тарман. У них не было никакого предложения. Чимухе уверовали в волю Боа и следовали этой своей вере.
В селении их приняли весьма недружественно. Гостей разместили в балагане, который пришлось освободить от других гостей. Сагдивала был ни жив, ни мёртв, и оснований считать чимухе врагами ещё не было, хотя ярость уже вовсю клокотала в сердцах тех, кто прибыл на Ака Они.
- Сколько же тут народу? - ужаснулся Мажи. - Откуда их столько?
Дабдян горько усмехнулся. Чимухе не обменивались с таёжниками, не ходили на их ярмарки. Они мало интересовались своими соседями и, может быть, поэтому допустили ошибку, не зная истинной численности и силы лесных жителей. Вождь решил, что если все разрешится миром, то чимухе наладят тесные связи с соседями близкими и дальними. Что им было делить? Чимухе нужна была удобная для возделывания проса земля, которой у дикарей не было. Чимухе нужны были охотничьи угодья, которых было достаточно в долине Майкони. Нужно было только изменить свои устои, отказавшись от крупных поселений. Это было понятно Дабдяну со времён прихода дракона, но это было непонятно Гаки и старейшинам, поддержавшим его. Сейчас же у Дабдяна была воля, чтобы убедить общинников принять новые законы. Как сагдивала, в своё время, Дабдян мог выступить великим реформатором. И его реформы, также как и реформы сагдивалы и Луку, были не к смерти, но к жизни.

Они вошли в дё сагдивалы. Сахарила так и лежал на спине. Кайса спала рядом, свернувшись клубочком. Мапакса и Пурэн-хаха отсутствовали, занимаясь добычей пищи. Гости прикоснулись к руке сагдивалы, покоящейся на его груди. Опухоль на голове заметно спала, но смуглое лицо раненого стало бледным, черты лица заострились.
- Да пребудет с тобой Небо! - прошептал Тарман.
Кайса проснулась. Она поприветствовала гостей и предложила им место у очага, занявшись приготовлением горячего отвара.
- Мы принесли жертву Боа и бог Неба указал нам не покидать наше селение, - сказал жрец. - Что думаешь, величайшая из жён?
- Я думаю только о муже, - отозвалась Кайса. - Я знаю только одного бога - моего Биату!
За пределами дё послышался гул. Вскоре в дом вошли Мапакса и Пурэн-хаха.
- Люди недовольны, - предупредил Мапакса.
Люди были более чем недовольны. До гостей донёсся их громогласный вопль, заставивший гостей побледнеть.
- Смерть чимухе! Смерть чимухе! - скандировали сотни.
Гости с надеждой посмотрели на Кайсу. Ты печально улыбнулась:
- Никто не видел Биату мёртвым.
Её не поняли. Гости и братья молча взирали на женщину, требуя пояснения её слов.
- И никто не увидит Биату мёртвым. Отвезите нас на побережье.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Сахарилу провожали все вместе до границ с чимухе. В верховьях Чипчан Они пришло время попрощаться с сагдивалой. Он лежал в оморочке, покоящейся на плечах Мапаксы, Пурэн-хахи, Енуэ и Алисо. Люди подходили к лодке, касались её лбами и произносили:
- Прости, сагдивала! Слава Биату!
Никто не мог сдержать слез и рыданий. Простившись с сагдивалой, его народ уходил домой, омывая раненые сердца слезами и неся в душе образ живого Сахарила-хахи. Никто не видел его мёртвым!
В верховьях Гучэн Они процессию, в которой остались только манохи и Енуэ, встретили старейшины чимухе во главе с Тарманом и Дабдяном. По всей Гучэн Они и Майкони, до самого устья этой бурной реки, горели костры, на которых чимухе возжигали благовония. Весь скорбный путь процессии был наполнен ароматами родной им тайги, знакомый с раннего детства.
В устье Майкони манохи и Енуэ погрузились в бат, к которому привязали другой, в котором разместили Кайсу и сагдивалу. Женщина попросила вывести их в море.
Они уже далеко отдалились от берега, но Кайса не давала никаких указаний. Она держала голову мужа у себя на коленях и распутывала его слипшиеся от крови волосы, омывая их морской водой, которую черпала рукой.
Внезапно, над поверхностью моря показались острые плавники.
- Люди моря! - воскликнул Мапакса.
- Они пришли! - радостно вскрикнула Кайса. - Оставьте нас, друзья!
Мапакса отпустил конец, которым буксировали бат сагдивалы. Касатки стали кружиться около них в своём танце. Затем, течение подхватило бат с Сахарилой и стало относить его от друзей.
- Прощайте! - крикнула Кайса. - Мы вас очень любили и всегда будем держать вас в сердцах наших!
Никто не ответил. Боль перехватили их глотки.

Откуда-то пришёл туман. Течение медленно затаскивало бат Сахарилы в это небесное существо, спустившееся на землю. И тут Кайса запела…




ПРОЩАЛЬНОЕ НИМАНКУ КАЙСЫ

- Разве знает новая душа свой путь?
- Разве знает, пойдёт ли путём радости и любви или путём скорби и печали?
- Муж мой любимый, которому я отдала каждый миг своей жизни,
- Разве с болью в сердце ты впервые увидел свет?
- Разве не для того твоя мать страдала в родовых муках,
- Чтобы всю боль принять на себя?
- Но ты рано познал страдания и муки,
- Когда твой народ покинул этот мир.
- Муж мой, первый и единственный,
- Я отдала тебе всю свою любовь,
- Чтобы исцелить твоё израненное сердце!
- Я ласкала тебя по ночам,
- Согревала тебя теплом своего тела в стужу.
- Я пела тебе песни и ниманку.
- Я отдавала тебе самый сочный кусок пищи.
- Я шила тебе самую красивую одежду.
- Мой муж, мой возлюбленный, мой Биату,
- Моя любовь тебя не исцелила и ты не принял новой боли,
- Потому что она переполнила твоё сердце.
- И ты встал на путь, приведший тебя…
Голос Кайсы исчез. Манохи, пребывавшие в оцепенении,  открыли глаза и посмотрели в ту сторону, откуда слышалось пение. Туман скрывал от них бат их друзей.
- Что там? - Мапакса схватился за весло.
- … мой Биату! - донеслось до них.

Кайса пела и пела. Её голос постепенно становился все слабее. Туман рассеялся… Бат с Сахарилой и Кайсой исчез.
- Никто не видел Биату мёртвым, - прошептал Алисо.

ЭПИЛОГ

Автор не знает, кто и когда открыл путь с больших рек Приморья в горную страну Сихотэ-Алинь - рай предков удэге. Чимухе сменили племена мохэ, им на смену пришли бохайцы, потом чжурчжэни, потом маньчжуры. Рядом крепла китайская цивилизация, а лесные жители так и не смогли сформировать свою общую культуру, слиться в один народ. Почему? Потому что не было нужды. Тайга обильно снабжала их всем необходимым. Их земли не были пригодны для земледелия. А если к ним посылались отряды для захвата рабов, то охотники, необременённые имуществом, уходили в свой Очидиа Калта, известным каждому из них путём.
На этом пути люди перестали жить. Тут они были лёгкой добычей врага. Потомки мапа-хусэ освоили узкие долины притоков основных рек, где и пребывали в благоденствии.
Опасность заставила их покинуть судоходные реки и тем самым лишила общения с соплеменниками. Не стало крупных ярмарок. Исчезли священные места. Люди приносили жертвы духам по старой магической традиции и духи были к ним благосклонны.
Исчезали государства на юге Приморья. Освобождались охотничьи угодья и уменьшалась опасность. Жители тайги возвращались в эти земли и при новой опасности снова уходили. Окончательный исход аборигенов Приморья с побережья залива Петра Великого и южных рек произошёл под натиском переселенцев из Кореи и Китая. Ещё дальше они ушли от большевиков, стремившихся сделать их оседлыми. Советская власть хотела улучшить снабжение коренных народов, медицинское обслуживание, повысить их уровень грамотности, сформировать из них этносы. Но благими намерениями путь в ад устлан. И стал удэгейский рай удэгейским адом.
Детей отбирали от родителей и отправляли в интернаты. Лишённые связи с традициями, новые удэге становились цивилизованными, но цивилизованными по-новому, отказавшись от своей древней истинной цивилизованности, основанной на любви и альтруизме.
Читатель, ещё раз повторюсь. Мы миллион лет были охотниками и собирателями и создали мощнейшую цивилизацию детей природы. Несколько тысяч лет письменной истории не изменили нашу сущность. Мы, по-прежнему, дети природы! И нам осталась от наших предков великая душа, способная любить и творить любовь! Что с нами произошло, если, однажды, нужно было явиться Христу и воззвать: "Возлюби ближнего своего, как самого себя"?!
Что с тобой произошло, читатель, друг мой?!

ОТ АВТОРА

История создания этого романа - это история моей жизни. Я не написал бы его десять лет назад, не написал бы его и пять лет назад. И дело не в знаниях, отнюдь не в них. Я был бы просто не способен принять на себя, пропустить через своё сердце, всю ту боль, что выпала на долю моих героев. Я был не способен наполнить их сердца той любовью, которой они обладали в глубокой древности. Мне пришлось изменить себя и далось это мне тяжело.
Зачем я взялся за этот роман? Я писал повесть о своём прадеде, Евстафии Саенко, переселенце из Черниговской губернии. У него был друг Лифушка из местных оседлых удэге (тазов). Поскольку дед всю жизнь промышлял в тайге, то он не мог не встречаться с удэге и мне пришлось изучить этот народ, чтобы повествование было правдивым.
Я наткнулся на несуразные вещи. Во-первых, отсутствие какой либо системы верований. Во-вторых, отсутствие общих традиций. В-третьих, разный жизненный уклад. В-четвёртых, отсутствие политических, культурных и духовных центров. И это для меня было удивительным! Я понял, что корни этого явления нужно искать в глубокой древности.
С археологией Приморья я был поверхностно знаком по работам академика Окладникова. Эти работы не давали ответа на мой вопрос, потому что в древней истории Приморья было много белых пятен. Я стал разыскивать материалы о новейших археологических изысканиях. В конце концов, ситуация стала проясняться. Многие белые пятна были закрыты поздними исследователями, хотя чёткой ясности в древней истории моей родины нет и по сей день.
Самое главное, что историки не могут связать археологические культуры с каким-то конкретным этносом: то ли пратунгусы, то ли палеоазиаты. И что я должен был писать? " Ты сам плохой!" - ответил представитель зайсановской археологической культуры из культурного слоя Зайсановка -II? Так что ли? Разумеется, я должен был связать все эти вновь открытые поселения с каким-то этносом, потому что у людей есть культура, традиции, верования и язык. Я это сделал, но не факт, что разобрался в этом вопросе правильно. Скорее всего, нет.
Тем не менее, это позволило мне описать несколько культурных групп, основываясь на реальных данных, коих, к сожалению, было недостаточно. Моя болезнь, приковавшая меня к постели, не позволила провести более тщательную подготовительную работу в научных библиотеках.
Я оставил работу над романом, в надежде собрать более обширные сведения о той эпохе. Но тут мне попалась книга, которая перевернула моё сознание. Это был двухтомник Александра Маркова, посвящённый эволюции человека. И оказалось, что все в древнем человеке было не так, как мне преподавали в школе и в институте. На каком-то этапе я перестал следить за исторической наукой и все упустил.
Марков представил мне другого моего предка и о нем мне захотелось написать. И уже точные исторические детали стали не обязательны, потому что писал я не о мирском, а о духовном, о нашей с вами человеческой сути. Я всем советую прочитать этот труд.
Конечно, пришлось пропустить все сказания и легенды, а также верования удэге и родственным палеоазиатам народов через фильтр истории, оставив только то, что могло относиться к описываемому периоду. Я выбрал время, когда в течение одного тысячелетия климат Приморья менялся кардинально дважды. Но исторический период нужно рассматривать шире, потому что нет точного описания быта людей того времени. Нельзя сказать определённо, что они носили, что обували, чем жили. Я вынужден был пойти на допущения и вымысел, оставив то, что несомненно было - божественных масштабов альтруизм и небесная любовь.
Любителей истории я отсылаю к ресурсам Института истории Дальневосточной академии наук. Думаю, что вы найдёте там много для себя интересного.


 
СЛОВАРЬ К РОМАНУ

О системе счисления. Существовала пятеричная система исчисления. Пять - рука, двадцать пять - рука рук, сто двадцать пять - большая рука. Число большее пяти больших рук обозначалось словом "много".

Аба ма би? - Разве не так? Почему не так?
Адо - и близнецы, и двойняшки.
Алдан-дё  - дом у адинаев.
Аломди - учитель; наставник.
Алонго - обращение старшего к младшему.
Амапанго - обращение младшего к старшему.
Амба - тигр.
Амбани-дё - дом ахмалков.
Ана-на! - восклицание с укором; выражение досады.
Андаха-дё - гостевой дом.
Арра-ра-ра! - выражение  гнева
Асимодиа - супруги.
Ат-та-та! - укоризненное восклицание, выражение досады.
Ахмалки - возрастной клан у нивухов.
Аччыч! - баста, конец, хватит.
Ая гони - пусть будет так; хорошо.
Аями - личный помощник йани; главный помощник при камлании; помощник следил,
Байта - вина, обвинение.
Бала-бала! - давай-давай!; быстрее!; мигом!.
Балаган- лёгкая постройка из жердей, покрытых корой дерева или шкурами.
Бари - у мапа-хусэ так называли пришельца, взятого в свой род; у чимухе - парень, добивающийся руки возлюбленный, взятый в дом её родителей на испытание.
Бат - лодка, выдолбленная из целого ствола дерева. В такой лодке помещалось до четырёх гребцов и более.
Батор бодон - богатырское испытание.
Бачигоапу - приветствие. Также магическое заклинание, призывающее добрых духов.
Буниге - царство мертвых.
Бурхан - деревянный столб с символическим изображением предка-тотема.
Бучуэ - деревянный идол с ногами, в полметра.
Бэле - мифическая первая женщина.
Бэлэчимди - охотник; старшая возрастная группа.
Бясике - однако; именно так.
Вайчамди - охотник; старшая возрастная группа.
Вакади - благодарность; спасибо.
Валяха - беда, несчастье, горе.
Далиан - кожаный мешок с одной лямкой.
Далингко - расстояние равное одному дневному переходу.
Дё - дом-полуземлянка.
Дюлен - небольшой идол, чаще всего каменный.
Зага - певческий голос.
Инау - палочка для магических обрядов; личный знак.
Йани - маг, колдун.
Кахан - уступ вдоль стены внутри жилища. Чаще всего, вырезался  из грунта при рытье землянки. У более развитых родов, ведущих преимущественно оседлый образ жизни, изготавливался из дерева.
Коли - закон, табу.
Кликэнкэн - невесты для обмена. Количество парней и девушек не всегда было равным. Как правило, женщин рождалось больше из-за высокой их смертности.
Клунд - пещерный лев; позже и тигр.
Кэйе - голос для разговоров.
Кэльэткулин - маг у палеоазиатов.
Мало - место на кахане для хозяина дома; почётное место в доме.
Мапа-хусэ - сыновья медведя; в романе этим термином обозначаются пратунгуские роды.
Мафа - один из родов фратрии "медведя"; чёрный медведь или гималайский.
Межгорье - в романе так обозначена территория между основным хребтом Сихотэ-Алиня и Синим хребтом, долина реки Арсеньевки.
Нанги - один из родов фратрии "медведя"; бурый медведь.
Наундяка - мальчик; младшая возрастная группа.
Нгатуга - оскорбление; "вонючка".
Ниманку - свободное повествование, рассказ.
Огдзо - злые духи; черти.
Омё - душа. Воспринималась в виде птички, входящей в плоть женщины, что вызывало беременность. Омё следовало за телом в виде тени. При смерти тела душа покидала его также птичкой.
Очидиа Калта - мифический рай; земли на севере Биату-найон.
Оморочка - берестяная лодка для одного, реже двух, человек.
Очоч - старший эден (ыз) у палеоазиатов.
Паль-Ыз - дух-хозяин гор.
Паталан - девушка, красавица.
Покто -  учение, методика, руководство.
Полта - меховое одеяло, сшитое из нескольких шкур.
Пукэнвык - обряд дефлорации.
Сагдивала - вождь, царь.
Саича - знак, знамение, пророчество.
Саня они - грубое ругательство; "птичий помёт".
Синкурэ аня - брачный праздник. Семьи жили на больших расстояниях друг от друга и для брачных игр собирались в заранее установленный день, в данном случае, с началом цветения черёмухи, что соответствовало концу весны.
Соломте - присказака.
Соримди - борец;боец;воин.
Сорин - поединок; военный вождь у чимухе.
Сэвэн - грубо вырезанная из дерева, кости или камня фигурка человека или медведя: личный дух-охранитель; дух жилища.
Тонча - ранг ахмалка.
Тора - центральный столб в жилище, на который опирались стропила кровли.
То-эниэ - мать-лосиха; дух-хозяин лосей.
Туви - ранг ахмалка.
Тэлунгу - священная легенда, священное предание.
Улы - сапоги-чулки из кожи изюбря или лося.
Хаха - герой.
Чаоха - кровная месть; война.
Чола - суп-пюре на бульоне из протёртой растительной пищи, с добавлением мяса.
Ыз -эден у палеоазиатов.
Ытык - уважительное обращение к старшему у палеоазиатов.
Эден - хозяин семьи, селения; отец.
Эйке Они - долина нынешней реки Арсеньевки (Даубихэ).
Хон-го-го! - восклицание радости.
Эни-эден - старшая (большая) мать.
Юкола - сушенная рыба из лососёвых.