Приключения серебристой Хонды

Галина Духленко
Катерина Чеслав

Приключения серебристой Хонды

Петровна сидела на лавочке перед подъездом и решала с чего бы эффективнее начать день: прицепиться к соседскому Витьке за то, что вчера измял мячом и без того чахлые кустики маттиолы перед окном или податься в Торговый центр и повынимать душу и мозги какой-нибудь кассирше посимпатичнее. Эх, жаль проспала час пик в транспорте, когда весь трудовой люд мчится к своим рабочим местам. Вот где подзарядка! Силищи Петровниным локтям и коленям не занимать, легкие и глотка вполне здоровые, так что за две поездки (и не обязательно до конца маршрута, а так, три-четыре остановки) можно поднабраться энергии, как за неделю в хорошем  санатории. И как же это она проспала? А-а-а! Это соседкин зять (интеллигент чертов, химик недоученный) подсыпал чегой-то ей в овсянку. И точно, горчила каша, ох как горчила! Не надо, не говорите, что если крупу хранить по полгода, то она сама прогоркнет. Месяц назад не прогоркла, а теперь вот прогоркла? Этот зятек не зря на кухне вертелся. Ужин он своим готовил, - не смешите разумную женщину! А она-то, ничего не подозревая, отвернулась от кастрюли, чтоб быстренько оценить содержимое соседской полки в холодильнике, и вот... Покушение! На жизнь и достоинство.
Еще не произнеся последнего слога, Петровна уже рысила в районное отделение милиции, предвкушая, какое чудесное заявление она сейчас накатает!

* * *
Молоденький лейтенантик с оттопыренными ушами сидел в дежурке и мечтал, что сейчас откроется дверь и войдет прекрасная молодая леди, грустная (слегка) и беспомощная, и обратит свои прекрасные глаза на него с мольбой и надеждой. А он по взгляду поймет всю ее проблему (не очень страшную) и тут же разрешит ее (проявив при этом мужество и героизм, но без неприятных последствий для организма). А она, восхищенно будет взирать на него, обвивая его шею прекрасными руками, и... По молодости лет и неопытности младший лейтенант Семушкин слишком размечтался на работе в это прекрасное утро и не заметил, как более опытный лейтенант Роев, до этого безмятежно поглядывавший в окно, вдруг насторожился, нахмурился, и, недовольно крякнув что-то вроде "Петровна, мать ее…", поспешно покинул помещение дежурки. Вообще-то Семушкин только три дня назад попал в это районное отделение на стажировку и был приставлен к лейтенанту Роеву в качестве подопечного. И Роев принялся учить молодежь уму-разуму. Многому уже научил, но вот предупредить про Петровну как-то позабыл, а может и не успел еще рассказать. А дело в том, что Петровна была проклятием и вечной головной болью 12-го районного отделения милиции. Ее злобное занудство, скандальность и вампиризм (что - погоны? - вампир и погоны прокусит, поэтому не стыдно милиционеру говорить о таком) затмевали собой и так малоспокойную обстановку в районе. Каждый, прослужив хотя бы два месяца в отделении, при ее появлении в коридоре или во дворе их здания, старался скрыться куда угодно,  хоть бы и утопленников из-подо льда вытаскивать. Была у оперсостава идея всем скинуться и купить Петровне квартирку в другом районе, но прикинув на калькуляторе расходы, получили сумму, равную их зарплатам со всеми возможными и невозможными премиальными за много-много лет. Столько не живут...
Петровна ворвалась в отделение, как ураган. Собственно, никто и не пытался ей препятствовать, но она именно ворвалась и встала перед Семушкиным, уперев руки в бока.
- Ну, пиши, значит. Да сразу ж зарегистрируй заявление,  знаю я вас, иродов, лишь бы население дурачить. А я из себя дурочку делать не позволю, и травить себя безнаказанно не допущу! Мы на вас всю жизнь положили, всю молодость, а вы лишь бы  из казны тянуть...
    В этом месте ошарашенный сперва напором Семушкин сумел-таки подумать отвлеченную мысль о том, что если эта бабка когда-то и положила свою молодость в казну, то это уж точно не к нему: давно это было, не при нем еще.
- ... а еще сосед, а еще химик! Ведь чуть до смерти не отравил! Это ему комната моя глянется! Так у меня еще побольше его прав-то будет, я еще и его, стервеца, выживу, а теща его и так загнется, а у меня муж покойный ...
- А кто у нас муж? Волшебник? - не совсем точно процитировал известный кинофильм лейтенант.
Тут уже оторопела бабка. Такого непочтения в знакомом до каждого гвоздя отделении - и от кого? - она и представить себе не могла.

* * *
Уф! Наконец-то будильник… Слава Богу, это только сон. В первый раз я по-настоящему радовалась, что надо просыпаться. Уж больно эта Петровна меня достала - даже во сне мне хотелось сказать ей что-нибудь такое, чтобы она… Как хорошо, что я все-таки не такая стерва…, хотя что-то родное все же просматривается… Это все от сериалов, насмотрелась вчера на ночь всякой мути, вот и получила  «Петровну в собственному соку».
Я выглянула в окно. Оно выходило на восток, и хотя солнце было еще невысоко, оно уже слепило глаза. День предполагал быть жарким. От ночи осталась только легкая прохлада от остывших каменных стен  да слабенький запах моей любимицы розовой маттиолы. Цветочный ящик снаружи к подоконнику приделал в свое время Лёньчик, когда считался моим женихом, а высадила я маттиолу, когда на роль жениха пристраивался Виталий Львович из отдела реализации. Вообще это очень удобно - использовать в качестве временных ориентиров периоды ухаживаний разных обожателей, воздыхателей и женихов. Кому как нравится… Кто-то, например, чтобы обозначить время некоторого события, говорит: «Это было в эпоху Ивана Грозного» или «Все случилось в начале правления императора Александра Третьего». Кто-то, как, например, моя бабушка Ксеня, ориентируется на денежные реформы. А вот мой младший братец, футбольный фанат, оперирует другими понятиями: «Ну, это еще когда Николай Старостин играл…» или «Если быть точным, то это в тот год, когда Федя Черенков свой последний матч играл…» или «Тогда как раз Ренат Дасаев в сборной  на воротах стоял…». В общем, кто как привык. Я же предпочитаю измерять время женихами…
Надо было собираться на работу, а в голове прочно засела Петровна с ее пакостями. Это еще удачно, что мне не надо особо лицо разрисовывать, а то бы уж точно руки дрожали от возмущения. Личико у меня в порядке, особенно глаза - в пол лица… Ну, ладно, ладно – в одну треть. Не зря же меня  еще в школе мой первый официально заявленный жених – Серега Чирков из параллельного – называл «Анютины глазки».
Дожевывая бутерброд, снова выглянула из окошка, на этот раз вниз – полюбоваться на свою новенькую серебристую «Хонду» – она, моя родная, в отсутствие гаража уже десятый день ночевала у нашего подъезда. И застыла с набитым ртом… Машины внизу не было.  Совсем не было. Ни у нашего подъезда, ни у соседского, ни у какого…
Минуты три я просто находилась в парализованном состоянии, потом, еще раз убедившись, что машины, действительно, нет, стала судорожно соображать, что произошло, кто виноват и что делать.
Что произошло - уже понятно: угнали, сволочи. Кто? Это вопрос… Позавчера, например, около нее долго крутились какие-то незнакомые пацаны. Я им сверху свистнула, они громко захохотали и разбежались. Нет, вряд ли они… Почерк не тот, да и слишком  многие их видели. Но больше пока никаких вариантов…
А делать? Да бежать, заявлять в милицию... А я еще сдуру назначила какому-то загородному клиенту на утро – надо будет в офис Лидке-секретарше позвонить, чтобы развлекала его до моего прихода. Или еще лучше пусть Тимофей меня подменит, оформит там, что положено, и проводит восвояси.
Отделение милиции было от нас через квартал; вот уж не думала, что когда-нибудь буду радоваться такому близкому соседству. Пока бежала, в голове почему-то болталась чудная мысль: «А что бы сделала на моем месте Петровна?». С этим я и ворвалась в здание милиции, по наглому проскочив мимо охранника и отмахнувшись от него коротким «Мне назначено…».
Кабинет с дежурным нашла  сразу, по интуиции. Молоденький офицерик с сильно оттопыренными ушами сидел за столом и лениво перебирал какие-то бумажки.
- Ее нет! Она пропала! - сразу же, без вступления, объявила  я.
- Гражданочка, спокойно. Кого нет, кто пропал?  Дочь? Бабушка? Собака?
- Какая бабушка? - опешила я. -  Гражданин начальник, какая бабушка? У меня машина пропала. Новая…
- Не гражданин начальник, а товарищ лейтенант, – привычно и равнодушно поправил меня милиционер, – Сядьте и спокойно все расскажите.
- Гражданин…  Товарищ…  Да мне хоть кто…  Как же спокойно!?  Надо же бежать…
- Девушка, ну куда бежать?
- Как куда!? Смотреть ваш компьютер, искать, ловить… Что вы там делаете в таких случаях?...
- Вот Вы, девушка, такая красивая, а с сообразительностью у Вас… Давайте сначала все запишем. По пунктам…
Несмотря на непрекращающуюся внутреннюю истерику, я успела с удовлетворением подумать: «Равнодушный, а вот  заметил-таки, что красивая. А про сообразительность можно сделать вид, что не расслышала…». Я с подчеркнутым изяществом присела на стул и приготовилась отвечать.
- Начнем, пожалуй… Имя?
- Чье? Мое? - глупо ляпнула я, еще раз подтверждая его мнение о моей сообразительности.
- Своё я сам знаю.
- Ну, да… Так… Анна Петровна Газарян…
- Газарян?.. – и лейтенант с явным сомнением уставился на мою славянскую внешность. – По мужу что-ли?
- Нет, не по мужу. По прадеду. Мой предок из какой-то рязанской деревни, мальчиком остался без родителей, и его приютила  и усыновила семья московских армян. Отсюда у нас такая фамилия, – эту семейную историю я излагала по жизни столько раз, что произносила ее уже как скороговорку.
- Марка, номер?
- Чьи? Ах, ну да… Honda Civic. Серебристая. А номер?.. Кажется, К 272 УС… или  С 727 КУ… Я еще не запомнила, только четыре дня назад номера получила. Сейчас я посмотрю…
И полезла  в сумочку за документами.  Но в косметичке, в которую я обычно прятала права и техпаспорт, их не было. Я еще раз перерыла сумку, потом вывалила все свое хозяйство на стол прямо перед лейтенантом, два раза перебрала, перекладывая кучку с одного края стола на другой, но документов не нашла. Не было и ключей от машины.
Что же это такое!? Ни машины,  ни ключей, ни документов…
Офицер участливо, но уже с некоторым подозрением, поинтересовался:
- Дома оставили? Или на работе? Потеряли?
- Да, нет же. Все было. И документы я вчера на обратной дороге доставала – меня притормозили за то, что поворотник поздно включила. И я их потом аккуратно убрала… Я хорошо помню… А ключи? Ведь без них бы я точно до дома не доехала… Ничего не понимаю… Что же теперь делать?..
Совершенно обескураженная я двинулась по направлению в автобусной остановке, оставив, впрочем, заявление об угоне автомобиля. Лейтенант, наверное, за мои красивые глазки, хотя и с большим сомнением, заявление принял, пообещав самолично уточнить данные в ГАИ или ГИБДД или, фиг его знает, каком БДД.
Уже от метро позвонила, предупредила Лидку. Потом поняла, что ехать на работу, жить обычной жизнью, когда её, мою красавицу, кто-то … грязными руками… Перезвонила еще раз сказать, что умираю и воскресну не раньше понедельника. Потопала домой.
На душе было скверно до безобразия… Даже плакать не могла. Я ведь эту «Хонду» так долго ждала, деньги копила, даже духи себе уже два месяца не покупала. Денег назанимала, кредит взяла, дура. И вот тебе на… Обида на общемировую несправедливость заполнила меня до самых каблуков.
Всю дорогу я обдумывала происшедшее. Конечно, лейтмотивом моих раздумий была все-таки обида, но я пыталась внести и что-нибудь конструктивное. И странное дело, я опять мысленно возвращалась к главной героине моего сегодняшнего сна – Петровне. Вот бы ее спросить… И я вдруг словно услышала ее милый пронзительно-скандальный голосок:  «Вот накупили машин, не продохнешь… Богатые все стали… А ты, девка, сама виновата - зачем людёв в соблазн вводишь? Выставила напоказ, аж на солнце блистает… А кто спёр? К тебе вон скольку народу шляется, любой мог…».
А, правда, кто у меня вчера был дома? Ведь до квартиры ключи и документы я точно донесла.
Сначала, сразу как я вернулась, залетела соседка с нижнего этажа до квартиры пожаловаться на свою разнесчастную жизнь с мужем-алкоголиком. Этой Веронике Андреевне лет под тридцать,  а на вид - так еще и больше. И вечно ходит с унылым видом и глазами бездомной собаки. Мне ее, конечно, жаль, но за три года нашего соседского житья мне ее вечные жалобы и бездействие поднадоели, и я выслушала ее вчера с равнодушным вниманием, почти не перебивая и не комментируя. Она на словах завидует моему относительному благополучию и безмужней жизни, но, уверена, что от своего мученичества ни за что не откажется – похоже, по-другому  и жить-то не умеет…
Потом, уже к восьми, заехала моя подруга, а точнее хорошая приятельница и сколько-то юродная сестра, Ирка Прохорова. В свое время она мне помогла с работой, потом я ей – с абонементом в элитный фитнесс-клуб. В этот раз мы договорились о встрече заранее – я ей обещала устроить ее дочь к нам на фирму курьером, и мы встретились, чтобы уточнить детали и выпить чайку с ее же коробкой конфет.
И уже после вечерних новостей по первому каналу зашел на пять минут мой новый знакомый и потенциальный жених Роман, с которым мы познакомились  в ГАИ, когда я получала номера на машину, а он снимал с учета свою старую «Ниву». Вообще-то он еще не знает, что планируется в женихи, это пока только мое решение. Не то чтобы он мне очень понравился, так себе, не Бельмондо… Ну, то есть на физиономию как раз очень даже Бельмондо, а вот в смысле обаяния – не ахти… Но мне сейчас это и не важно. У меня новый этап. Лет ведь уже не восемнадцать и даже не двадцать, пора и о замужестве подумать, Вот я и начала подбирать кандидатов для личного банка данных, чтобы было из кого выбирать. Вон, мы с Санькой, моим женихом номер «четыре» (или может «пять» - точно не помню), ходили в театр на «Женитьбу» Гоголя, так там сваха к этой самой Агафье Тихоновне с полдюжины женихов понагнала. Чем я хуже… А Роман меня зацепил тем, что, как и я,  без ума от Битлов. Вот, он мне и притащил пару особо редких дисков показать …
…Короче, подозревать некого. Или можно всех троих. С одинаковой вероятностью… Ха, а может это Петровна из моих снов и сновидений?.. Да, нет, у нее алиби, она в это время  в отделении милиции кляузы строчила… Ой, а кстати, ее Семушкин-то – ну, точь-в-точь, мой сегодняшний лопоухий лейтенантик… И даже фамилия похожа - Семашкин. А может, это я плохо расслышала? Бывает же…
И пятница и выходные прошли в такой тоске и унынии, что и рассказывать не хочется. И никаких, совершенно никаких известий о моей бедняжке.
… В понедельник на работе меня встретили сочувственно-любопытствующие вопросы коллег. Пока дошла до своей комнаты, пришлось раз пять или шесть рассказать свою трагическую историю. О моей беде знали уже все в офисе. Совет не оригинальный, но, если хочешь оповестить всю трудящуюся общественность, сообщи необходимую информацию секретарше под очень большим секретом.
Не заходя в кабинет, заскочила на кухню – налить кофе с сахаром и молоком. Еще с детского сада ненавижу этот коктейль, но именно он как нельзя точно отражал сейчас мое мерзкое состояние. Так с кружкой этого пойла и подошла к своему столу…
Пальцы разжались как-то сами собой, и кружка плавно, словно в замедленном кино, полетела вниз, оставляя за собой в воздухе сладкие брызги. На столе поверх пачки документов аккуратненько лежали ключи от машины, права и техпаспорт. Я так и стояла, по-идиотски приоткрыв рот и вытаращив свои красивые глаза, когда кружка, наконец,  добралась до новенького ламината, и, сделав на полу еще несколько танцевальных движений, замерла посреди липкой грязно-серой лужи.
- Анечка! Уборщица сегодня выходная, а швабра, как ты знаешь, в туалете… А что, у тебя что-то случилось? – невинно и доброжелательно поинтересовался со своего места Тимофей и подозрительно захихикал…

* * *
Нюрка старательно вылизывала грудь и шею. Дело это важное, спешки не терпит, результат должен быть ис-клю-чи-тель-ным. Впрочем, спешки Нюрка вообще не любила, как не любила и это имя - Нюрка. Но приходилось мириться, иначе ее вообще собирались назвать Муркой. Она долго шипела, царапалась и орала дурным голосом "нннняу!!", пока ее хозяева не дотумкали: "Ладно, няу так няу. Не хочешь Муркой, - будешь Нюркой." Люди вообще туповаты, глуховаты, а уж самомнение!... Она была Антуаннетой, и сто раз… да нет, тысячу раз пыталась им это сказать. Где там! Приходится мириться с Нюркой…
Закончив церемонию умывания, Нюрка растянулась на ковре возле массивного кресла. Мужчина, которого все в доме называли «Папа» или «Лёшик», усаживаясь в кресло, нарочно задел ногой ее пушистый серый хвостик. Это было явное насилие и требовало немедленного и достойного ответа, но Нюрка в этот раз предпочла сделать вид, что не заметила оскорбления - так не хотелось менять удобную позу и прерывать мысли.
А размышляла она о том, что видела во сне, когда спала сегодня днем, уютно свернувшись калачиком на разобранной постели этого самого Лёшика. Ей снилось, как она ехала в красивой серебристой машине. В салоне было чисто, пахло чем-то незнакомым, но ужасно приятным. Нюрка блаженно валялась одна на мягком пледе, расстеленном на заднем сидении, и даже начала урчать от удовольствия. Затем ее привезли в какой-то дом, и туда стали приходить люди, по очереди один за другим.
Сначала какая-то женщина долго и громко плакала почти над Нюркиным ухом. Она была до странного похожа на бездомную и безымянную рыжую дворнягу из двора, куда Нюрку иногда выпускали погулять на травку. Она также, как та, жалась к стенке, заискивающе заглядывала всем в глаза и, казалось, даже поджимала хвост. Потом пришла другая женщина, ухоженная и самоуверенная. Она ходила по комнате, каждый раз перешагивая через лежащую на полу Нюрку, и все пространство заполнил ее навязчивый  до головной боли сладкий запах. Затем совсем на чуть-чуть заходил мужчина с длинными волосами, завязанными сзади как лошадиный хвост. Он тоже ходил взад и вперед, но Нюрку аккуратно и уважительно обходил, и все время напевал что-то довольно милое, и Нюрке захотелось даже подмурлыкнуть.  Но он быстро ушел, и его сменил еще один мужчина, которого Нюрка не разглядела, потому что прямо во сне начала засыпать. Запомнился только резкий неприятный запах бензина от его ботинок…
Потом был какой-то провал во сне, вернее ей снилось, как она долго и тщательно вылизывала трех полосатых котят. А затем она снова обнаружила себя в той красивой машине. На этот раз они ехали долго и на большой скорости, и скоро Нюрке  стало плохо: в животе что-то закрутило, а голову словно начали растягивать изнутри какими-то острыми палочками. Она громко замяукала, требуя затормозить или хотя бы снизить скорость, но, поняв, что никто не собирается прислушиваться к ее протестам, начала ходить кругами по салону машины, демонстративно подолгу задерживаясь на передней панели прямо перед лицом водителя…

* * *
Нике хотелось плакать. Ей вообще почти всегда хотелось плакать. А сейчас особенно.  Ну, почему у всех жизнь как жизнь, а у нее сплошное мучение? Вон соседская Анька... Чем она лучше ее? Ну, моложе - это да, а в остальном?
Вначале все было очень даже неплохо. И ухаживания, и все такое… Муж много работал, много зарабатывал, и даже настоял, чтобы Ника ушла с работы - вести домашнее хозяйство, что она послушно сделала, хотя и с некоторым сомнением и неохотой. Но через какое-то время начались рюмочки - одна, две, три…, бутылка. И тоже сперва одна, потом две, три… Поначалу он выпивал, потому что очень уставал и надо было расслабиться. После - из-за неприятностей на работе, скандалов с шефом. Затем оттого, что ему нахамили в транспорте, сломалась новая и жутко дорогая электробритва,  не взяли в загранкомандировку,  позвонила с претензиями и обидами сестра… А уж потом все чаще из-за ее, Ники, просчетов, ошибок, неряшливости, бестактности, упрямства, строптивости, занудства, истерик… Она знала, что как женщина, жена, она должна стараться, чтобы был в доме мир и порядок. И она старалась, и делала все больше и лучше, и становилась (правда, с трудом) все более покладистой и послушной. Но муж все равно пил. С работы он, после очередного скандала, уволился. На другой платили меньше, да и продержался он там недолго. Деньги в доме стали появляться только от случая к случаю, но на выпивку всегда хватало. Поначалу Ника порывалась устроиться на работу, но всякий раз ее  попытки пресекались твердыми заверениями, что вот-вот будет денежная работа, что уж семью-то он прокормить сможет, а вот бардака в квартире не потерпит. И она оставалась дома.
Конечно, она пыталась хитрить, прятать бутылки, но в открытый бой вступать боялась. И только год за годом воображала, как она, наконец, покончит с этим раз и навсегда.
Да что говорить… Вон завтра встреча класса, пятнадцать лет выпуска, и так хочется пойти. Но только там все будут рассказывать, что сделали, чего достигли, каких звезд нахватались. А чем она может перед одноклассниками похвастаться, что предъявить? Мужа-алкоголика? Собственную никчемность? Карьеры не сделала, детей не нарожала, дом не построила, дерево не посадила… Ну, была бы еще женой какого-нибудь олигарха или даже просто «нового русского» - и то ничего. А так… полный ноль, точнее, абсолютный минус.  Высшее образование? А кому это надо? Хоть на стенку эту синюю корочку вешай…
Нике опять до слез стало себя жалко. Обида на жизнь, на мужа, даже на преуспевающих одноклассников, ощущение совершенной безнадежности и бессмысленности захлестнули ее до такой степени,  что она больше не могла находиться с этим один на один. И  побежала к соседке - большеглазой Анечке с четвертого этажа.
Та была дома. И Ника с порога начала изливать ей свою тоску. Она знала, что ее исповеди уже давно раздражают соседку, но все равно приходила к ней снова и снова, и жаловалась, и плакала, и опять жаловалась.
Аня слушала привычно-терпеливо, временами поддакивала и кивала головой, но Ника хорошо знала, что ничего соседка не понимает и не может понять. Потому, что невозможно объяснить ни словами, ни слезами, как внутренности сводит от страха перед возвращением мужа - какой он придет, трезвый или пьяный, спокойный или уже накрученный и раздраженный. Как захлестывает бессильная тоска при виде гуляющих на улице смеющихся счастливых пар или молодых мамочек с колясками  или даже добродушных милых старушек с  бесформенными болонками.
- Нет, ты Анечка, не думай… Сейчас Геночка устраивается на престижную работу, ведь его же ценят, ты знаешь… И все наладится. А выпивает он оттого, что работы достойной нет. Ведь мужчины очень на это реагируют.  Ты на мои слезы не обращай внимания, это от излишней чувствительности. Вот и Геночка говорит, что я слишком эмоциональная и  впечатлительная. И не всегда его понимаю. Ну, он и сердится... Конечно, денег не хватает, ему же надо и приодеться, абы как на улицу не выйдешь. Ну, а я потом уж как-нибудь, мне на работу не идти…
Ника перешла от жалоб к оправданиям, и уже скоро сама начала верить, что дело, наверное, все-таки в ней. Надо быть ей более внимательной к мужу, позаботливей, помягче, пособранней - ведь она женщина, она должна…
  Аня, кажется, на минуту потеряла спокойствие, начала возмущаться.
- Ну, как ты ему позволяешь так над собой измываться… Не понимаю. И на работу не идешь? Ну, что дома высиживать? У тебя же денежная профессия - дизайнер аксессуаров. Ты же из ничего можешь такое сделать… И не работаешь… Не понимаю…
Но после короткого порыва на Анином лице опять отразилось равнодушное внимание, что Нику больше устраивало, поскольку не требовало дополнительных оправданий. Она поспешила сменить тему.
- Анечка, милая, ты мне не одолжишь на завтра свою желтую шляпу? Ну, ту с полями и  черной лентой? Она мне по цвету и стилю будет в самый раз. А туфли я себе уже купила - мне Геночка подарок сделал, - Ника, впрочем,  не стала уточнять, что муж фактически дал ей деньги в качестве откупа, чтобы она отпустила его сегодня без истерики в баню с друзьями, что, естественно и очень даже запросто может кончиться новым запоем.
Пока Аня гремела в комнате  какими-то коробками, хлопала дверцами шкафа, охала и чертыхалась, Ника в ожидании обвела глазами прихожую. Ничего нового она здесь не предполагала увидеть, а так… машинально. И также машинально отметила, что зеркало запылилось, под зеркалом лежат навалом какие-то косыночки, шарфики, использованные билеты, на полу вразнобой разбросано несколько пар домашних тапок. В голове вяло проползла мысль о том, что, вот, все валяется, и никто не ругается, никакого скандала, а если бы такой беспорядок был в их квартире, то Гена начал бы гудеть, что в таком свинарнике жить невозможно, что домой идти не хочется и что как тут не запить…
На тумбочке Ника увидела Анину сумочку, а рядом ее шикарную кожаную косметичку со слонами и маленький ключ с брелком.  Косметичка была раскрыта, и оттуда торчал уголок какого-то заламинированного пропуска и какие-то бумажки. Ника, не задумываясь, вытянула документы. Это были права и техпаспорт на Анин новенький автомобиль. И ключи тоже, наверное, от машины.
«Везет же Аньке - новая машина… И какая! Представляю, что бы сказали наши девчонки, Ритка или Галка Сизова, например, если бы я завтра подъехала к школе на такой… А почему бы, собственно, и не подъехать? Вот они - ключи, и машина под окнами..», - и безумная мысль украсть ключи и машину («Ну, только на сегодня-завтра, а потом я же верну…») сразу же и полностью овладела Никой, не оставив внутри места для страха или сомнений. У нее не было ни сил, ни особого желания сопротивляться и искать доводы против. Наоборот, эта идея вдруг представилась ей именно как очень разумная и справедливая.
«Анечка переживет. Пусть немножко помучается, это для нее даже полезно. Уж очень у нее все в шоколаде… А я? Неужели я не заслужила этого праздника? Зачем-то я ведь сдала на права прошлой осенью. Все очень даже логично…»
Ника быстро запихнула ключи и документы в карман халата, саму косметичку засунула в сумку поглубже и принялась подчеркнуто внимательно рассматривать свое отражение в зеркале, ожидая возвращения хозяйки…
… Голова работала четко и по-деловому: «Встреча класса только завтра. Поэтому надо пока убрать машину с Анькиных глаз. Перегнать куда-нибудь…»
Ника быстро переоделась и выскочила во двор. У подъезда, чуть розовея от предзакатного солнца, сверкающая от радостных предчувствий и не ожидая от жизни ничего дурного, стояла новенькая Анькина «Хонда». Ее автоматическое сердце, казалось, было открыто навстречу всему миру. Машина, не подозревая подвоха, завелась с пол-оборота, и Ника, вполне прилично для непрактикующего водителя, отогнала ее во двор примерно через квартал от своего дома - туда, где жила ее приятельница и где всегда было вдоволь места для парковки. Однако в этот раз все места были заняты, и Ника с трудом пристроила «Хонду» между песочным «Москвичом» и ржавым белым «Мерседесом».
Пока Ника, коряво маневрируя, втискивалась между двух машин, она чуть не наехала на какую-то нервную бабку с магазинной тележкой, которая разглядывала ее с повышенным вниманием. Машина слегка задела бампером бабкину тележку, но ор начался такой, словно бабку только что переехали пополам - сначала вдоль, а потом поперек. Ника услышала о себе много разных слов, но, дабы не привлекать к себе дополнительного внимания,  в дискуссии и разбирательства решила не вступать, а, побыстрее закрыв машину, поспешила домой. И только дернулась слегка на бабкины слова вдогонку: «Вот ужо в милицию пойду. Там управу-то сыщут. А то, ишь, разъездились…»
… Девчонки делились мнениями об известных школах и гимназиях - у многих дети приблизились к школьному возрасту. Ника слушала их и с завистью, и с легким раздражением: «Вот ведь нашли тему для разговора... А ведь пройдет десять лет, и они также серьезно будут решать, в какой институт отдать любезное чадо, да где нужного репетитора найти, да сколько это все стоит и кому в лапу дать… А у меня некого в школу отдавать… и в институт…». Она отошла от одноклассниц и встала рядом с парнями, которые  в свою очередь также эмоционально обсуждали достоинства и преимущества собственных и чужих автомашин.
- О, Ника, а ты ведь тоже на колесах. Слушай, а у тебя какая машина? - Филиппов, заметив ее унылую фигуру и скучающий взгляд, великодушно попытался вовлечь ее в общий разговор.
- У меня? Машина?.. Ну, да… Она… такая серебристая, а сиденья в мелкую клеточку…
- Фу-ты! Ну, женщины… Да марка-то какая? - ребята радостно и покровительственно загоготали, что Нику слегка задело.
- Марка? А… А я не помню… не знаю…
- Ну, ты даешь - не знаешь, на чем ездишь?!
- Так мне это ни к чему. Если надо, в документах прочитаю. И вообще мне ее муж подарил, а я ему только цвет заказывала. И потом меня чаще его шофер возит, на служебной. У меня же муж стройматериалами занимается. И довольно успешно. Видели на Ленинградке, где-то на тридцать третьем километре, вывеску «Стройматериалы»? Вот, так это наша…
Ника врала и чувствовала, как вранье застревает у нее где-то на уровне грудной клетки, но остановиться не могла. Ребята, постояв еще немного, постепенно разошлись, и только Филиппов из вежливости пытался ее внимательно слушать, но и  у него это слабо получалось.
- Ой, ребята, а помните, как мы с контрольной по физике все удрали, - по-детски  звонкий голосок Зои Мельниковой рассек монотонный гул в зале. - Всем классом. Даже Лёвушка, который в принципе никогда не прогуливал. Да, Лёвушка? И нас потом весь педагогический состав чуть ли не с собаками искал. А мы  так тихонечко и очень дисциплинированно сидели, закрывшись в кабинете английского…
- Точно! Тогда еще наша классная после разгона у директрисы всем хвасталась, какой у нее дружный и организованный класс - ни одного штрейбрейхера…
- А с военруком помните, как он Славке Прокопенко оценку за четверть ставил. Мол, выиграешь у меня партию в шахматы - значит, четыре. А если проиграешь - извини, трояк.
- Во-во! Только я его, паразита, так и не обыграл. Но без претензий, все по-честному…
В зале сменилась тема - пошли школьные воспоминания, сначала общие, потом опять по группкам и парам.
Ника снова ощутила себя одинокой и лишенной внимания. Чтобы заглушить нараставшее внутри тоскливое разочарование и почувствовать себя хоть при каком-нибудь деле, она стала чаще наливать себе попеременно то красное вино, то виноградный сок, и скоро жидкость настолько ее переполнила, что пришлось выйти в коридор - поискать женский туалет. На обратном пути она натолкнулась на Петю Романенкова, который курил в одиночестве рядом с выходом. Когда-то Ника была в него влюблена, примерно с восьмого класса  до середины десятого. Он кивнул ей с приветливым, но не узнающим взглядом. И отвернулся…
… Неожиданно двери резко распахнулись, и в кабинет фактически ворвалась толпа одетых в камуфляж  вооруженных мужчин. Они быстро рассредоточились по всему помещению, очень четко и профессионально оттеснив присутствующих от двери и от окон к стене, увешанной учебными плакатами. Зависла нехорошая тишина, прерванная только чьим-то нервным вскриком «Ой, мамочка, террористы!». Следом вошел небольшого роста мужчина в темно-сером штатском с лицом Шварцнегера  и фигурой Евгения Леонова. Он еще на некоторое время демонстративно выдержал паузу и только потом объявил:
- Граждане! Спокойно! Не волнуйтесь! Нам поступило сообщение, что в здании заложено взрывное устройство… Тихо, тихо! Все под контролем… Так, сейчас вы все, без паники и суеты, выйдете из помещения на улицу.
…Праздник был испорчен. Из-за гипотетической угрозы теракта, всех после проверки документов, обязали покинуть здание. Но Нику это не очень расстроило – очень уж ей было неуютно, а тут такой подходящий повод уйти, не вызывая лишних вопросов.
Пока шла процедура проверки документов и записи свидетелей, Ника неожиданно для себя оказалась рядом с Романенковым. Он был уже изрядно пьян, но Нику, успевшую тоже достаточно выпить, это не испугало. Наоборот, она почувствовала какое-то возбуждение, легкость…. Петя начал нести ей обычный пьяный вздор о мужском одиночестве, о потребности в женском тепле и сочувствии, о какой-то стерве Зинке, о том, что она одна (то есть, видимо, Ника) его может понять… Когда-то все это она слышала от мужа (за исключением разве что упоминаний о Зинке), и тогда его выпивки ее еще не пугали,  наоборот, пьяный, он становился таким нежным, лез к ней целоваться, говорил хорошие слова, обнимал и все такое… Это уже потом, года через два совместной жизни,  после водки он становился как вытряхнутый пыльный мешок, ничего не хотевший и  на что не способный, а по утрам  устраивал ей, и так обиженной и отвергнутой, грязные унизительные скандалы.
- Слушай, а давай, когда вся эта тряхомудь с террористами закончится,  поедем  к… В общем, поехали дальше гулять… Возьмем тачку и… Нет, стоп, ты ж на колесах. Щас придумаем… Может эвакуатор вызвать? Или здесь бросить, а потом…
Ника слушала Романенкова с ватным блаженством. Тяжелая рука, обнимавшая ее за плечи, горячее дыхание, когда он наклонялся близко к ее лицу, блестевшие глаза - все это опьяняло ее не меньше, чем красное вино.
- Есть идея! - неожиданно Романенков сам прервал собственные размышления. - Сейчас мы ее пристроим… Ей, Славчик!
И он окликнул Славку Прокопенко, уже отпущенного на свободу за недоказанностью вины.
- Ты колесо крутишь?
- Чё? - не понял тот.
- Ну, баранку? Водить умеешь?
- Обижаешь, дорогой. Пятнадцать лет беспорочного стажа.
- А сейчас на своей?
- Не, она у меня уже месяц в хроническом ремонте.
- Тогда выручай. Надо вот ее … это... Ники… машину отогнать, а то нам с ней надо срочно отбыть, ну, в неопределенном направлении… Понял? А машину нехорошо так бросать, потеряться может.
Казалось, Романенков с трудом  вспомнил ее имя, но Ника на всякий случай от этой мысли отмахнулась -  та  как-то не вписывалась в картину, которая сейчас рисовалась в ее голове.
- Все, малышка, отдавай ключи, документики, диктуй адрес и прочие подробности…
Ника, слегка запинаясь, назвала адрес, объяснила, как проехать, потом добавила:
- Только ты ключи и документы занеси в восьмую квартиру. Там девушка одна живет… подруга моя - ей и отдай все. Только ничего не говори. Мол, просто просили передать. Меня не называй, на вопросы не отвечай и сам не задавай. Я сама с ней объяснюсь. Потом…

* * *
Несмотря на странный сумбурный сон, Нюрка чувствовала, что хорошо выспалась. Она снова тщательно вылизала свою шерстку – а как же, всегда надо быть в форме, особенно, если ты почти королевских кровей. И теперь она была готова восстановить справедливость и показать, наконец, этому противному Лёшику, кто здесь главный.
Это большое заблуждение, что животные ничего не помнят. Впрочем, за всех Нюрка-Антуаннетта не была уверена, но вот кошки никогда не забывают причиненные им унижение или обиды. Но они также хорошо помнят и тех, кто был с ними уважителен и честен.
В запасе у Нюрки было примерно двадцать относительно легких способов отомстить обидчику. Иногда хватало одного, иногда приходилось последовательно использовать два или три. Вот, например, можно утром, когда все суетятся и торопятся на работу, уснуть калачиком на полу в ванной комнате или перед входной дверью. Можно просто начать тихонечко мяукать в углу дальней комнаты, где особенно хорошая слышимость, и тем самым довести до истерического лая живущую за стенкой соседскую собаку, остановить которую потом с трудом могут даже ее хозяева. Можно ночью начать катать по спальне пластиковую бутылку. Или укладываться спать попеременно на всех наиболее посещаемых Лёшиком местах – в кресле перед телевизором, на табуретке во главе кухонного стола, у выхода на балкон… В этот раз Нюрка выбрала более трудоемкий, опасный, но быстродействующий прием – она начала путаться у Лёшика под ногами.
Со стороны, если бы кто-то вздумал за ними понаблюдать, казалось, что кошка доверчиво ластится к хозяину, стараясь потереться о его ноги. Но на самом деле, прижимаясь к его брюкам, двигаясь чуть-чуть впереди него, она не давала ему спокойно ступить – куда бы он не намеревался поставить ногу, там уже оказывалась ее лапка или другая лапка, иногда хвост, а иногда она вся целиком. Человек пытался сделать шаг в сторону, обойти навязчивое препятствие, но кошка тут же меняла направление и снова быстро подлезала под его ногу. В результате тридцатисекундная  дорога из кухни в коридор растягивалась  у жертвы минут на пять и приводила в состояние, близкое к помешательству.
Лёшика в этот раз хватило только  на  три минуты. Со сдержанной и молчаливой злостью он ногой отодвинул кошку в сторону. Но Нюрка не сдалась и опять полезла ему под ноги. Тогда уже с настоящим остервенением Лёшик наподдал ей ногой под …, ну, в общем, очень грубо и унизительно. Нюрка даже взлетела в воздух, как футбольный мяч, и перевернулась там через голову. По странному и роковому совпадению входная дверь в этот момент оказалась открытой (видимо, заходившая со свежими сплетнями соседка забыла ее за собой захлопнуть), и Нюрка завершила свой полет, приземлившись на лестничной площадке рядом с придверным ковриком. И тут же хлопнула дверь, щелкнул замок, отрезав ее от прежней ленивой и благополучной жизни.
«Сон в руку… Точнее в лапу», - подумала она. И тяжело-тяжело вздохнула. И тут же вспомнила, что уныние не идет такой благородной кошке, как она, и опять стала приводить себя в порядок. Затем, на всякий случай, но без особой надежды, она поскреблась в дверь – в ответ на это радио за стеной громким голосом оповестило весь подъезд о том, что в городе в ближайшие сутки сохранится теплая сухая погода.
Нюрка опять вздохнула и стала спускаться вниз. Двигалась она осторожно, подолгу задерживаясь почти на каждой ступеньке,  внимательно прислушиваясь и принюхиваясь. Наконец, через открытую дверь подъезда она выскользнула на улицу. Место было знакомое – этим летом она уже несколько раз была здесь, правда всегда под чьей-то защитой.
Двор был наполнен накопившейся за день духотой, непривычно громкими звуками и резкими запахами. На детской площадке противно скрипели качели, оттуда слышался пронзительный детский плач. От соседнего подъезда доносились почти не менее пронзительные сетования местных бабулек на свою и на чужую жизнь. Нюрка, все еще опасливо оглядываясь, сделала несколько шагов вперед. И опять напряженно замерла. Сзади она услышала шаги и глухое, но слишком уж многообещающее рычание. Выжидать и оглядываться Нюрка не стала. Большими прыжками она отскочила в сторону и спряталась за колесами стоявшей неподалеку машины. Рычание перешло в лай, и вслед за этим сразу же раздались крики «Стой! Стоять, зараза!» Куда?», а от соседнего подъезда прогремел заглушивший даже лай голос одной из бабулек:
-  Да что ж ты своим волкодавом людёв травишь среди бела дня и ночи! Да убери ты свою псину в намордник. А то отсюдова до милиции недалече, вмиг добегу – вот тогда и будешь доказывать, что она не кусается.
Нюрка, не очень понимая, кого она больше испугалась – угрожавшей милицейской расправой бабки или все-таки неизвестного размера собаки, и по-прежнему предусмотрительно не проявляя любопытства, занырнула в автомобиль через раскрытую впереди дверь, перепрыгнула на заднее сиденье и быстро зарылась там во что-то мягкое и теплое…

* * *
… На столе у лейтенанта Семушкина раздался телефонный звонок.  Одновременно слева за стеной кто-то громко и смачно чихнул, и в этот же самый момент на улице, непосредственно под  окнами, неожиданно заработал отбойный молоток. И тут же в кабинет, запыхавшись, влетела давешняя скандальная бабка, чьего покойного мужа он вчера так легкомысленно и неосмотрительно задел. Семушкин инстинктивно зажмурился и, мысленно отмахнувшись от посетительницы, прошептал: «Чур, чур меня!».
Но бабка не исчезла, а даже, наоборот, подошла вплотную к его столу, нависла над ним, закрыв своей мощной тенью все папки с делами и прочие бумажки, и принялась причитать, раскачиваясь из стороны в сторону.
- И-и-и! Как же жить-то после этого? Наезжают, давят среди бела дня. И-и-и! Машинов, машинов поразвели – ступить некуда. Ведь задавила же, окаянная! А-а-а!
- Анна Петровна, - вспомнив заветное имя, перебил ее Семушкин. – Давайте по порядку. Кого задавили? Где? Кто? Когда?
- Да, меня же и задавили. Всю как есть.
- Не понял. Как это задавили? Вот же Вы, целая!?
- Дак я увернулась. А то бы непременно, и насмерть. Вот я и говорю: пиши протокол.
Семушкин явно за ней не успевал. Пришлось повторить.
- Нет, давайте еще раз. Кого, когда, где, кто? И помедленнее…
- А я и говорю. Меня задавили. Во дворе дома номер семь по ….вой улице. Прямо только что…. Ну, то есть почти только что… вчера вечером задавили. А машина такая серая, блестящая… И дамочка в ней незнакомая. И что ж это за моду взяли – наезжать на кого попало. А-а-а!
- Нет, не понимаю. Ну, серый автомобиль. Ну, во дворе седьмого дома. А пострадавший-то кто?
- Дак я ж тебе и талдычу уже цельный час: я, я и есть пострадамшая. Так в протоколе и зафиксируй. И в суд, и в суд ее!
- Ну, и за что в суд-то?  Вас же даже не задело. Сами же сейчас сказали «Увернулась»…
- Ну да, я тележку свою вперед … и увернулась. А ты бы хотел, чтобы она меня до смерти задавила? Не на ту напал…
Семушкин начал уставать, а в виске противно застучало - слаженным дуэтом с отбойным молотком за окном.
- Ну, а в суд-то, мамаша, какие у нас основания? – перешел на фамильярный тон лейтенант.
- Дак ведь чуть не наехала. Пусть оштрафуют, пусть осудят как следоват. А то ишь разъездились… расставились.
- Хорошо, - обессилено выдохнул Семушкин. - Оставьте заявление – мы рассмотрим.
- Ну, вот и славненько. Да, ты не отворачивайся, не отворачивайся! И заявление регистрируй. Как положено. А то, что ж происходит – наехали среди бела дня и никакого ответу… Да, милый, ты еще и про собачек запротоколируй – уж, тут я тебе все точно скажу: и породу, и фамилию хозяйскую, и которые без поводка на жильцов натравливают да науськивают. Всех, всех назову. У меня память хорошая – не жалуюсь…

* * *
… Славка обошел машину вокруг, ласково похлопал ее по капоту, потом по бокам, как породистого жеребца, несколько раз открыл и захлопнул дверцу, затем уселся на сиденье водителя, сразу же принявшее форму его спины… Оглядел салон:  все чистенько, все блестит, на сиденье ни пылинка, как после химчистки. Никакого лишнего барахла, только в середине заднего сиденья лежит небрежно сложенный плед да из-под него торчит хвостик чего-то пушисто-серого.
- Ну, женщины, - подумал Славка о Нике, - даже летом ухитряются меха носить. Не то что моя скромница Юлечка… Но машина-то, машина…Поездить бы на такой, к кому-нибудь заскочить, покрасоваться... Эх, куда бы сейчас?
Но в голову лезли только мысли о теще, которая уже две недели не переставая нудела, чтобы он отвез ее вместе с её многочисленными цветочными горшками на дачу.
С женой-то ему повезло. Причем капитально. Такую женщину, как его Юлечка, днем с огнем не сыщешь. Ласковая, заботливая, понимающая, веселая, работящая… А красивая!.. А в постели!.. Ну, точно, выигрышный билет на миллион. И только один недостаток - мамаша… Нет, надо отдать Эльвире Сергеевне должное: как только она выдала дочь замуж, то сразу же перестала ею руководить и лезть в ее дела. И вообще их, Славы и Юли, отношений не касалась. Но взамен взяла на себя тяжкое бремя воспитывать (вернее, перевоспитывать) зятя. Причем по всем направлениям его жизни. Кроме, как уже было сказано, отношений с женой. И Славка до сих пор так и не смог себе уяснить, как такая мать смогла вырастить такую тихую, спокойную и покладистую дочку.
А эти ее  вездесущие домашние растения… Они были понатыканы всюду. В спальне, на балконе, на книжных полках, на телевизоре… Даже в ванной. Даже на обеденном столе стояла какая-то зеленая медуза в пластмассовом горшке и время от времени полоскала свои мясистые щупальца в его, Славкином, супе.
И вообще жизнь в последнее время какая-то непутевая пошла. Еще полтора года назад был водителем-курьером на казенной тачке. Ценили, потому что и довезти-привезти, и как документы оформлены проверить, и самому в нужном месте закорючку поставить, и даже отчеты в налоговую в последний день без очереди впихнуть – всё, пожалуйста. А потом хозяева поссорились между собой, да так долго ссорились и делились, что фирма окончательно развалилась. Славка попробовал снова на такую же работу устроиться, да только везде ждали молодых да на собственных иномарках. А его опыт и сообразительность на фиг никому не оказались нужны.
В общем, пошел как все - бомбилой. А здесь  свои проблемы и навороты... Заработок нестабильный, конкуренция жесткая, если не сказать, смертельная, рабочий день немерянный. Ну, а тут еще и Жигуль начал сыпаться. Полный абзац, понимаешь...
Славка поерзал на сиденье, устраиваясь поудобнее. А фиг с ней, с тещей-то – до утра обождет, не завянет. Успею еще. И Ника, судя по тому, как ее Ромка обхаживал, не скоро о машине вспомнит. А на такой тачке и подзаработать не грех.
Славка решительно завел машину, намереваясь получить от нее все, что можно – в пятницу вечером, когда народ торопится на уикенды и в прочие злачные места. И также решительно тронулся с места. Правда, уже в первом дворе, через который он планировал выехать покороче на проспект, он чуть не наехал на какую-то вреднющую бабку - та перегородила собой и своей тележкой весь проезд и никак не хотела уступать дорогу, хотя он сигналил ей и мигал всеми передними фарами… Да ну ее.. А уже на выезде Славка подсадил двух малолеток. Впрочем сажать было и необязательно – молодые еще, могли бы и пешочком, а езды всего два квартала, и навар какой-то полтинник. Но тут был важен почин. И, действительно, почти сразу, как он вытряхнул девчонок из машины, и завернул в сквозной проулок, ему дорогу перегородил здоровенный парень. Недалеко от него, рядом с подъездом стоял стул, на котором, вяло обмякнув, дремал какой-то дедуля, прикрытый, несмотря на лето, шерстяным одеялом. Дедуля и стул показались Славке слитыми в некую единую неразделяемую конструкцию так, что в голове почему-то мелькнуло незнакомое слово «стулодед». Второй вариант – «дедостул» – он не успел обдумать, потому что из подъезда выскочил еще один парень, и уже вдвоем, они, с радостными маханиями и киваниями, прилипли к затормозившей машине.
- Слушай, шеф, позарез надо на Казанский. Родственника доставить. А ни одна сволочь не останавливается. Федька вон даже на проспекте ловил - и никого, заразы. Выручай, браток! А?
Парни с трудом оторвали спящего старика от стула и так, в сидячем же положении, понесли к машине. Там они с некоторым усилием сумели все-таки втиснуть его на переднее сиденье рядом с Прокопенко. Один из них, хохотнув и почему-то подмигнув Славке, защелкнул на старике ремень безопасности. Стул, оказавшийся складным, поместили в багажник, а сами, запрыгнув с двух сторон на заднее сиденье, по-хозяйски скомандовали:
- Поехали, шеф. На Казанский. Опаздываем.
Машина завелась с пол-оборота, что опять наполнило Славино сердце завистью к владелице и почтением к самой машине. Машинально взглянул на пассажира справа – старик сидел, не шелохнувшись и по-прежнему не открывая глаз.
- Какой у вас родственник спокойный. Спит себе и спит…
- А он у нас всегда спит. А когда не спит, то в отключке, - загоготал сзади парень помоложе и понахальнее, а второй миролюбиво добавил:
- Старый уже. Устал сильно… Н-да… Ты, шеф, не волнуйся. Все будет тип-топ – никто и не заметит.
- Что не заметит? – не понял Славка
- Ничего, ничего, все в норме. Это он так, сорвалось, - как-то уж слишком возбужденно встрял первый парень. – Гони, шеф, не отвлекайся. Поезд ждать не будет.
Славка пожал плечами и тут же переключился на дорогу. Движение стало ощутимо замедляться, и скоро впереди замигала красными огоньками пробка. Он быстро сориентировался и свернул направо – в объезд. Год работы курьером, когда его заработок напрямую зависел от количества развезенных пакетов, заставил его для спасения от городских пробок изучить всяческие проулки-переулки и проходные дворы. И теперь он уверенно прокладывал свой путь к Казанскому вокзалу. Несколько раз он ухитрился проскочить под мигающий желтый, переходящий в красный, причем один раз он проделал это даже под носом у гаишника. Тот даже головы не повернул: вполне ухоженная иномарка, но не настолько крутая, чтобы можно было много взять, и не настолько дешевая, чтоб просто поизмываться над трудягой-водителем.
Парни сзади сначала перешептывались, а затем затихли, по-ребячьи прилипнув каждый к своему окну. Прокопенко время от времени поглядывал на спящего соседа, но тот по-прежнему не проявлял никакой активности.
Начинало смеркаться. Застряв на последнем перед вокзалами перекрестке, Славка стал прикидывать, остается ли у него еще время на тещины горшки и дачу или лучше сгонять туда утром по светлому. При мысли о теще он опять посмотрел на пассажира. Свет от фонаря осветил лицо спящего старика, и Славка вздрогнул. Какой он … странный – лицо неподвижное, серое, глаза словно вовнутрь провалились, губы тонкие и какие-то не живые, синие и… И тут он понял, что старик не дышит. Ужаснувшись собственной догадке, Славка с перекрестка сразу же причалил к тротуару. И развернувшись к парням сзади, прошептал:
- Ребят, а дед-то ваш, кажется, это… того… помер. Не дышит…, - и он потянулся, чтобы потрогать руку старика – теплая ли, но так и не решился дотронуться.
А парни сначала напряженно замерли, а потом вдруг оба почему-то расхохотались.
- Допер, наконец. Ну, шеф, ты даешь – с тобой мертвяк рядом, а ты «Спокойный он у вас… спит!»
- Точно, мужик, померший он. Со вчерашнего дня. Даже бумажка есть.
- Да как же… Да как же вы… Да как же вы, паразиты…
- Ладно, ладно, не гоношись. А что нам делать оставалось. Приехал дед в город здоровье поправить да и помер ненароком. А мы как цены на перевозку покойников узнали, так сами чуть копыта не отбросили. Не такой уж он нам родня, чтоб заради его последние штаны продавать. А потом Толян и предложил, чтоб его, как живого, на поезде. Так сказать, до места захоронения в родной деревне. В четыре раза дешевле получается, ловишь?
- Не обижайся, браток. Ты б нас не посадил, с трупом-то. И слушай, давай, двигай, а то и правда, опаздываем.
… Все время, пока парни искали носильщика, пока устанавливали на тележку стул, пока выковыривали деда из машины и прилаживали его к стулу, Прокопенко сидел, не пытаясь вылезти и даже не двигаясь. Один из парней через открытое окно засунул ему в нагрудный карман три сотни, потрепал по плечу. И подгоняя носильщика, они побежали в сторону поездов.
А Славка так и сидел в оцепенении, не в состоянии завести машину, пока к нему не подошел вокзальный бомбила и не посоветовал поскорее сматываться.
Руль жег руки. Славка боялся повернуть голову направо, ему все казалось, что парни забыли умершего старика в машине и уехали на похороны без него. А ему, Славке, теперь придется возить его по городу, не зная куда сдать, чтоб самому не нарваться.
Не выдержав внутреннего напряжения, он затормозил возле каких-то светящихся витрин. И когда остановился, понял, что ни о какой поездке на дачу ни сейчас, ни завтра утром в этой машине речи быть не может. Хуже – он даже не в состоянии отогнать ее по адресу, который всучила ему Ника.
В окно подмигивала желто-зелёная вывеска магазина парфюмерии.… Ирка! Здесь же Ирка работает, это ее магазин….
Славка выскочил из машины и дернулся к двери. Закрыта. Ну да, ведь уже поздно. В отчаянии он начал дергать за массивную ручку и барабанить по стеклу. За стеклянной дверью мелькнула какая-то фигура, щелкнул замок, дверь приоткрылась, выглянула помятая физиономия охранника.
- Чего?
- Мне Иру… Ирину Сергеевну… Она еще в магазине? 
В кабинете директора Славка выпалил на одном дыхании, торопясь сбыть с рук злополучную Хонду и в опасении, что Ира откажется.
- Ирочка, солнышко, выручай. Надо машину отогнать. Да не бойся, не угнанная. Вот и документы есть, и вообще… Приятель попросил откатить ее вот по этому адресу, а я… а у меня… такое… В общем, домой срочно надо, Юлька звонила, а я… а ты… Будь человеком! Да? На, возьми – вот документы, вот ключики, вот бумажка с адресом. Там надо только все отдать без объяснений и свободна… Вот и спасибочки!..
И не дожидаясь ответа оторопевшей от натиска приятельницы, Славка выскочил из кабинета, потом из магазина, пробежал, не останавливаясь, до угла и только там замер. И глубоко вдохнул. И выдохнул…

* * *
Нюрка… ах, нет, теперь уж точно Антуаннетта, почти блаженствовала. Удобная просторная лежанка, одеяло, в которое можно уютно завернуться, собственный экипаж с собственным водителем. Правда, немного душновато и пить хочется. Но и тут ей повезло: во время одной из остановок ей удалось улизнуть от своей охраны и выскользнуть через приоткрытую переднюю дверь на зеленый газон возле дороги. Там она сделала все свои королевские дела, успела вдоволь напиться из ближайшей лужи и даже прихватить с собой найденный возле урны кусочек  чего-то сырно-ароматного. И так же незаметно пробраться обратно в машину на свое место и зарыться вместе со своей добычей в мягкую клетчатую ткань.
Какое-то время она оставалась в машине одна. Затем машина снова двинулась с места. Но Антуаннетта так и не знала, куда же ее везут. Почти уверовав в свою способность видеть вещие сны, Антуанетта решила заснуть и выяснить во сне, что ее ожидает и где же приготовлена ей торжественная встреча. Но сон оказался совсем не радостным. Ее все время дергали, толкали, потом как будто сдавили с двух сторон. Затем  ей приснилось, что она проснулась. Она увидела, что находится в большой светлой комнате, а от стены на нее надвигается фигура зловредного Лёшика. Рыча и скалясь по-собачьи, он снова со всего размаху наподдал ей ногой, да так сильно, что бедная Антуаннетта даже во сне почувствовала боль. Она хотела обиженно замяукать, но не успела -  от удара она опять, как тогда, вылетела из комнаты, но теперь  не через дверь, а через открытое окно. Сначала парила в воздухе, как птичье перышко, и даже успела в одном из окон, мимо которых проносил ее теплый ветер, разглядеть рыжую кошачью мордочку. Но затем земля, а точнее асфальт стал стремительно приближаться, и Антуаннетта на всякий случай проснулась. Машина стояла на месте. И внутри, и за окнами было темно…      

* * *
Ирка, а точнее Ирина Сергеевна Прохорова, директор магазина «Парфюмерия и всё, всё, всё», единственная мать единственной дочери, бывшая шатенка, а теперь блондинка тридцати восьми лет, не успела ничего ни сказать, ни даже подумать, а этот придурок  Славчик уже испарился.
Что он себе думает? Если меня три раза бесплатно подвез и нашел хорошего стоматолога, так я, что, его должник навеки? - Она держала в руках ключи, документы в кожаном чехольчике и мятый клочок бумаги с адресом и совершенно не понимала, что ей теперь делать. Славку не догнать, у дверей чужая машина, а она стоит тут, как дура. Она машинально развернула бумажку и прочитала адрес. Что? Не может быть… А документы? Так и есть – только что купленная Анькина Хонда. Невероятно! А ведь судя по тому, что этот придурок тут наболтал, Анечка, похоже, не в курсе, где ее новая игрушка бегает…
И вновь в Ириной голове всплыли давешние мысли о несправедливости этого мира…
«Почему это в жизни одним всё – и молодость, и красота, и деньги, и удача…, а я все своим горбом, а толку никакого. Ну, чем это Анька заслужила и отдельную квартиру, и работу непыльную, и хлопот никаких. А теперь еще и тачку такую отхватила… А вот не буду я ее отгонять… Сегодня не буду.  Пусть помучается, пусть посходит с ума, пусть ночку помается, как все…»
Кинула через плечо охраннику: «На сегодня все, Валера, можно запирать... Хотя нет, вот тебе ключи, перегони мою машину на задний двор» и протянула ему ключи от своей старенькой потерто-помятой Шкоды.
… С мужем Ира развелась, когда Маринке, их дочери, было двенадцать лет. Целый год девочка молчала на эту тему, никак не проявляя своего отношения к расставанию родителей. А в тринадцать ясно и жестко объявила матери, что поскольку они, родители, не смогли обеспечить ей счастливое детство в нормальной полноценной семье, то за последствия она теперь не отвечает. Что и начала доказывать  почти каждым своим действием и шагом.
Во-первых, она перестала учиться. Ну, не совсем перестала, но делала усилий ровно столько, чтоб ее не выперли из школы – и не больше. Во-вторых, начались гулянки – сначала вечерние, а затем и ночные. В-третьих, на горизонте (а иногда и ближе) замелькали мальчики. Правда «мальчики» продлились недолго. Очень скоро возле Марины стали появляться двадцатилетние парни и более взрослые мужчины.
Первое время Ирина еще пробовала делать дочери замечания и даже запирала ее по вечерам дома. Но девчонка на все отвечала, что, мол,  мать сама виновата – нечего было разводиться и портить ей жизнь. И придавленная этим доводом и чувством вины, Ира затихала и потом плакала бессильно где-нибудь на кухне.
Четырнадцать лет не плакала, а только орала и командовала - и мужем, и дочерью, а теперь вот… И на работе она была непререкаемый авторитет, и с поставщиками, и в налоговой с ней не решались связываться. А вот с дочерью не справилась…
Усилием воли Ира попыталась переключить мысли на что-нибудь другое, не такое тоскливое. Вспомнила, что сидит в чужой машине.
- Эх, какую все-таки машину Анька отхватила – сама едет. И как в ней уютно. И обивка в любимую клеточку. Жаль только, что покрасоваться не перед кем. Если б днем, можно было бы куда-нибудь смотаться - в представительских целях. А сейчас дело к ночи – никто не увидит. Впрочем, можно собрать экспромтом девчонок, и в кафе. Нинулю, Алену можно, Мачалова Сонька сойдет… Надо только домой заскочить, переодеться, чтобы соответствовать.
Дома Ирина, забыв, что в воспитательном порыве решила целый день не разговаривать с дочерью, сразу же с порога взялась рассказывать Марине историю появлению у нее Аниной Хонды и о своих совместных с машиной планах на вечер.
- Это твоя Анечка, которая меня на работу берет? – почти не слушая и не обращая внимания на мамины эмоции, перебила дочь.
- Ну, не она сама, а их отдел кадров.
- Ой, ма, все равно. Но это и, правда, прикольно. Я на этой тачке сегодня на дискотеку мотану.
- Ты что! Это ж чужая машина, - Ира даже опешила от ее наглости.
- Так она и тебе чужая. Вот уж не поверю, что ты за Аньку переживаешь. Ну что, тебе жалко, да? Не так уж у меня много радостей, а ты из-за такой мелочи начинаешь сразу наезжать.
- Мариночка! Ты же не умеешь. Авария, мало ли что… Меня хоть пожалей.
- Ладно, мам, не гунди. Уж педали-то я различать умею. Зря что-ли меня Юрик Калинович полгода на своей Вольве натаскивал. Вот и проверим заодно...
- Мариночка, так же нельзя.
- Все! Тебе, что, жалко? Все равно тачка до утра будет стоять, а так хоть какая польза.
- Да я хотела ... - неуверенно начала Ира, но тут же замолчала под резким взглядом дочери.
- Ты мне и адресочек давай – я сама ее утром отгоню твоей драгоценной Анечке.
- Как утром? Ты что, только  утром собираешься вернуться?
- Мам, не начинай опять... Уже обсуждали. Не в театр еду, на дискотеку. Кто же оттуда в одиннадцать уходит. В это время только тусня и начинается. И всё! И хватит уже! Я твою косынку с медузами прихвачу, ладно. Она клёвая, не стандарт – в самый раз будет.
… Целых полгода Юрик обучал ее вождению, но все равно на старте она намучилась порядочно. Выезжая из двора, она раза три наехала на тротуар, до визга испугала местную дворнягу, чуть не въехала в стоявший на повороте «Москвич»,  нечаянно включила «дворники», а потом долго искала, как их остановить. Но все эти мелочи вовсе не помешали ей быть довольной собой, машиной, жизнью вообще и даже матерью. В общем всем и всеми… Если не считать той чумной бабки с тележкой. Ну, чего, спрашивается, она делала возле этой злосчастной позавчерашней лужи? И чего шляться так поздно? Конечно, Марина  на полном скаку обдала ее грязью по полной программе. Не тормозить же ради такого случая. А ору было от этой тетки – даже сквозь закрытые окна прошибло. Впрочем, это тоже была ерунда.
На элитно-гламурные и окологламурные тусовки Марина не стремилась, она сознательно стала осваивать дискотеки, причем так называемые «дискотеки для взрослых» - попроще, подемократичнее, но возможности тоже неплохие. Конечно, народ там был по ее, Марининым, шестнадцатилетним понятиям, в основном пожилой и даже старый – то есть все не младше двадцати пяти. Но Маринка уже юнцами наелась, никакой перспективы. А у нее была серьезная цель: выйти правильно замуж.
Марина не считала себя дурой и, наслушавшись разных трагических историй о нелегкой жизни новых и старых жен «новых русских», решила пойти иным путем. Взаперти она сидеть не намерена, пусть даже и на больших деньгах. Ей нужен был мужик обстоятельный, с достатком, не такой рохлик, как папочка, но и не помешанный на деньгах, и не зануда, а чтоб веселиться умел. И компанию мог составить… Тут главное сделать правильный выбор, не промахнуться, а уж охомутать его – это вопрос техники. А любовь? С любовью тоже можно что-нибудь придумать. Но потом…  Вон, много этой любви у родителей было? А худо-бедно четырнадцать лет вместе прожили.
Дискотека набирала силу. Звучали мелодии из советских восьмидесятых, разбавляемые битлами, Аббой и, кажется Бони-М. Взгляд сразу выхватил из толпы мужчину за тридцать в джинсах, джинсовой куртке и джинсовой же рубашке. Волосы темные и длинные, сзади завязаны в хвостик. Лицо не очень. Ну, весьма «не очень», но с некоторым налётом интеллигентности. Она быстро оценила – джинсовая упаковка была не из дешёвых, уж точно не с рынка и даже не из «Джинсового Рая». Он о чем-то болтал с тетками такого же возраста, а те слушали его, кажется, даже с уважением.
Все это Марина быстро оценила и решила попробовать. Зазвучало что-то бодренькое,  женский кружок вокруг джинсового мужчины заколыхался, задвигался, замахал руками. Мужчина не стал выделяться и тоже начал сдержанно переступать с ноги на ногу и двигать локтями, изображая быстрый танец. Марина пристроилась у него за спиной, но так, чтобы не попадаться ему на глаза. Несколько раз он задел ее локтем, но не обернулся. Наконец, она добилась своего – он сделал шаг назад и наступил ей на ногу. И тут же принялся просить прощения и тому подобное… Марина в ответ была чрезвычайно мила и скромна, несколько раз назвала его молодым человеком, после чего «молодой человек» возраста ее матери пригласил ее на очень кстати начавшийся медленный танец. Завязался ненавязчивый разговор, во время которого Марина, умело поставленными вопросами, довольно быстро, то есть уже примерно в середине танца, оценила кандидатуру – и, увы, не в пользу кандидата. Тридцать четыре года, сисадмин, дважды разведён, алименты, престарелая одинокая мать, двухкомнатная малогабаритная, недавно проданная «Нива» и отсутствие явно выраженных планов покупки нового авто и новой квартиры…
Марина начала вертеть головой, придумывая, как бы отвязаться от кавалера. Очевидно, что этот Роман был не её вариант. Поиски следовало продолжить. Девушка, приехавшая на дискотеку на новенькой «Хонде» с приличной фигурой, с довольно симпатичным и хорошо отретушированным лицом и почти средним образованием могла рассчитывать на что-то более значимое…

*   *   *
Дверь чуть приоткрылась, и в кабинет заглянуло встревоженное женское лицо…
Не может быть!… Семушкин не поверил своим глазам – вслед за лицом в комнату робко, почти на цыпочках, вошла Петровна. Она старательно закрыла за собой дверь, прижала к ней ухо, проверяя, что никто там не подслушивает, подошла к столу, за которым сидел изумленный лейтенант, и шепотом, испуганно оглядываясь почти после каждого слова, запричитала:
- Милый! Спаси! Уморить хотят! Повсеместно преследуют.
Беспомощность неожиданной посетительницы, ее жалобный тон и мольбы о помощи, так непохожие на прежнюю наглую самоуверенность, вызвали в Семушкине что-то похожее на жалость.
- Да Вы садитесь, гражданка Сварова. Садитесь. Успокойтесь. Сейчас все расскажите.
Петровна тяжело и грузно уселась на заскрипевший под ней стул, вся вдруг обмякла. Руки, только что напряженные как для удара, расслабленно повисли вдоль тела, плечи опустились, глаза набухли и покраснели от приближающихся слез.
Плач Петровны оказался для Семушкина ничуть не легче ее свирепой ругани. Женщина начала раскачиваться на стуле и рыдать в полный голос, перемежая глубокие всхлипы со словами, произносимыми с интонациями древнегреческих трагедий.
Если сложить эти  слова вместе, то у Семушкина получилось следующее.
- Некуда податься бедной вдове. Никто не защитит беспомощную женщину. Эта серая зараза всех подкупила. Выслеживает, преследует, норовит задавить, где ни попадя.
Все это, как уже упоминалось, было изрядно перемешано со стонами, вздохами, причитаниями, подвываниями, шмыганьем и даже периодическим чиханием.
Наконец, поток начал иссякать, и лейтенант деловито взял со стола ручку.
- Заявление писать будете, гражданка Сварова?
- А как же, - слезы высохли почти мгновенно. На лице появилась привычная мстительная улыбка.
- Ну, щас мы их выведем на чистую воду.
Семушкин уточнил:
- А Вы, гражданка Сварова, знаете, ну, кто сидит в той машине, на которую Вы постоянно натыкаетесь...?  Ну, то есть, которая Вас преследует?
- Как же не знать! Там самые что ни на есть враги и шпионы. Извести меня хотят. Заживо…

* * *
… -Тим, слушай, хочешь на Хонде крутануться по делу? Ты ж на них задвинутый, а у меню ключи в кармане.
С другого конца провода послышался не то храп, не то полусонное сопение.
- Ща чё? Сколько? Времени сколько?
- Двенадцать с хвостиком. До понедельника времени еще завались. Ну, давай быстрее, решай! – Роману хотелось растормошить приятеля, но по телефону это можно было сделать только словесно.
- Иди ты фиг! Я сплю… - затухающим голосом ответила трубка.
- Предположим, уже не спишь, раз со мной разговариваешь. Ты только вникни: Хонда, новенькая, с иголочки. Блестит как серебряный диск. Прямо-таки копытами бьет – хочет, чтоб ее объездили. Ну, врубайся же быстрей, кретин!
- А откуда она у тебя? Угнал? – вопросы стали более осмысленными.
- Да ни в коем разе. Тут одна малолетка отдала припарковать. Во всю на танцульках клеилась, а потом улизнула с этим… ну, ты его знаешь, с навороченным тюнингом… У него еще родинка на виске с пятак. Вспомнил?. Он еще тогда в карты спустил за раз десять штук. В казино у Пахомыча днюет и ночует.
- А, Валет… Так это его тачка?
- Ну, ты даешь! Проснись, дебил, я ж объяснял. Всё! Или ты врубаешься, или я бросаю трубу и еду один.
- Ладно, не пыли. Подъезжай, я сейчас выйду. Только не гуди под окнами – мать разбудишь…
… - Слышь, Ром, а мы где и куда? – уже на МКАД Тимофей, наконец, проснулся окончательно.
- Да я ж тебе всю дорогу толкую. Ну, помнишь этот крутой из парфюмерно-строительной компании? Им сайт нужен. Прикольный, но без вызова. Ты ж сам хотел получить этот заказ на раскрутку… А они хочут иметь дело с солидными людьми, не с пионерами. Одному мне ехать как-то несерьезно, а вдвоем – мы уже творческий коллектив, организация, так сказать. Ну, а Хондой попользуемся для представительности. Ты ж сам машину принципиально не покупаешь, все под белобилетника косишь. А моей «Нивой» никому пыль в глаза не пустишь, можно только грязью обдать... Да и в разводе мы с ней, в бессрочном - уж несколько дней как продал. В общем, Хонда – машина крепкая, не фуфло. Престижная, но в меру – нам распальцовка ни к чему. Мы – люди достойные, себе цену знаем, тянем на долгосрочные взаимовыгодные отношения… Ну, понял, наконец?
- Ну, понял… Только что это мы, достойные люди, среди ночи приедем договор заключать. Что-то в легенду не укладывается.
- Вот скукота!  Ты чем слушаешь, соня?  Ладно, пробую еще раз. Ночь мы у тетки моей перекантуемся, это недалеко. А утречком как раз поедем к ним в их загородный бордель… пардон, офис. Они сами там назначили… А тетка у меня мировая. Плевать, что ночью… Вот увидишь, пока руки мыть будем, на столе уже будет сковородка жареной картошки стоять. И огурчики… ты таких не едал… В общем, договорились: софт за мной, а вот дизайн, прибамбасы, бантики там всякие – тебе и карты в руки…Нет, посмотри, какая все-таки тачка. За такую дорогу им всем бы надо колеса повыдергать, а она едет. Почти сто км, а ей хоть бы что… Мою-то покойную Ниву давно бы уж на обочину вынесло… Ну, так ты понял, наконец?
- Да, понял, понял уже, - Тимофей расслабился, опять потянуло в сон. Сзади послышался какой-то шорох, он обернулся – ничего. Наверно, камешек за днище задел.
- Да, Тим, только ты при тетке не сболтни, что мы на чужой тачке приехали. Она у меня шибко правильная, разволнуется очень, разохается… А нам выспаться надо перед делом…

* * *
В другой раз Петровна порадовалась бы своему раннему пробуждению – удобная возможность, пока соседи еще спят, пошуровать на их кухонных полках. Да нет, не ради чего слямзить, а исключительно на предмет предупреждения возможной диверсии или злого умысла. Или, наоборот, можно было бы погреметь душевно кастрюлями или сковородку на пол уронить и, как бы ненароком, включить на полную катушку радио – ну, это что б не надеялись выспаться в субботу, паразиты. А там, глядишь, кто-нибудь из них не выдержит, примчится на кухню, чтобы призвать ее к порядку – ну, тут уж, милое дело, самое удовольствие поскандалить, да погромче, что б уж и самые глухие из соседней квартиры проснулись.
Но от всех этих радостных возможностей Петровне  пришлось отказаться. А потому что страх одолел ее – дальше некуда. Всю ночь во сне она удирала от преследовавшей ее этой проклятущей серой машины. Уж она и так и эдак, а эта серая зараза всюду ее находила… Промаявшись до рассвета, Петровна вскочила с кровати с твердым намерением спасти свою жизнь до лучших времен. На помощь милиции она уже не надеялась «Ишь, окопались там, тыловые крысы, а народ – погибай собственными силами… Бежать надо. Из города бежать, пока эта серая гадина ее окончательно не задавила».
Еще с вечера Петровна разыскала адрес полуслучайной знакомой Валентины Николаевны, с которой они пересеклись на рынке, где та торговала горшочками с комнатными растениями, и  у которой был собственный дом в укромной сельской местности…
…Чем дальше электричка удалялась от города, тем меньше становился страх, и тем больше росло у Петровны возмущение царившим в стране произволом. «И где же это видано, чтобы ее, ветерана труда… среди бела дня… Ну, хорошо… почти ветерана… двенадцати лет только и не хватило до полного ветерана... Ладно, пусть… Чтобы ее, почтенную и всеми уважаемую пенсионерку за просто так… в наглую… Да, насчет всеобщего уважения тоже выходит не совсем… Вот, не далее, как вчера эта нахальная кассирша из «Пятерочки», ну, совершенно неуважительно и без всякого почтения обложила ее всякими словами, и токма лишь из-за того, что она, Петровна, заставила ее сходить перевесить лук, а потом настояла пересчитать сумму… всего-то только три раза… ну, и еще поменять молоко: с трех с половиной процентов на трехпроцентное… Да и от соседей никакого почтения не дождешься… Но все равно, я правды добьюсь»
И вот уже бегство не казалось бегством, а всего лишь только отходом на заранее подготовленные позиции для перегруппировки сил. Петровна победоносно оглядела сидевших в вагоне пассажиров, посмотрела  в окно на мелькавшие мимо дома, заборы, деревья.
Откуда-то сбоку прямо к путям вдруг выскочила грунтовая дорога и какое-то время, с переменным успехом,  пыталась бежать на перегонки с электричкой. Петровна спокойно наблюдала, как несколько машин, одна за другой, обгоняют ее вагон. Спокойно - до тех пор, пока при взгляде на одну из них, серую, с отблесками молодого солнца на стеклах, сердце ее не дернулось и не ухнуло куда-то вниз.
«Она? Уже здесь?.. А может это другая… Ох, много их развелось, ездют повсюдову. Ну, как тут опознать врага в лицо, если они все одним цветом замаскировались! Неужто выследили, ироды?  Так ведь сердечный приступ скоро налицо…»
Петровна заерзала на сиденье, с подозрением покосилась на сидевшую напротив девчонку с наушниками, потом стала суетливо оглядываться, словно ожидая, что злосчастная машина сейчас появится в вагоне. Голова как-то сама стала вжиматься в плечи, мстительные мысли в ней затихли и опять уступили место страху.
Грунтовка, наконец, вильнула в сторону и побежала вдаль, увлекая за собой автомобили –
серые, красные, черные, белые, синие – оставив Петровну в глубоком смятении и в неуверенности о завтрашнем, как, впрочем, и о сегодняшнем дне…

*  *  *
В заношенной дембельской тельняшке, в трениках, в тапках на босу ногу и практически не открывая спросоня глаз,  Колька Семушкин прошлепал по тропинке между огородами.
- И чего это матери вздумалось спозаранку посылать меня к тетке Валентине за скалкой? На дежурство мне еще не скоро – успела бы и позже напечь пирогов, хоть на все отделение… И своя скалка, видишь ли, ей не годится. Мол, у Валентины, заговоренная… Тьфу, бабьи сказки, а тут и так вечно не высыпаешься…
Он подошел к воротам, привычно проскрипел знакомой калиткой и вдруг замер перед неожиданным препятствием. Во дворе соседки прямо на дорожке, ведущей к крыльцу, носом к нему красовалась машина. Новенькая, словно с конвейера, снизу только чуть-чуть запылившаяся,  поблескивая на утреннем солнце серебристыми боками, со слезами росы на капоте и на лобовом стекле – вся такая свежая и нетронутая...
- Чья бы это?– Семушкин осторожно и ласково погладил влажный капот. – У дочери с зятем «девятка». Ромка, племянник? Так тот на «Ниве» разъезжает… Остальная родня и вовсе безлошадная. Гости, что ли, какие?
Семушкин обошел машину, охватил ее всю оценивающим взглядом, наклонился к заднему бамперу.
- Ага, Honda Civic… Интересно, какая модель? Судя по номерам, недавно купленная… Стоп! Какой номер? Ну, так и есть. Нет, ну надо же… Ведь это ж той глазастенькой блондинки, что почти рыдала тогда в кабинете. Вот это фокус! Угнанная машина, и где? Прямо перед носом.
Правая рука зачесалась и привычно потянулась к кобуре, но там были только тренировочные брюки с грязным носовым платком в кармане. Кобура с оружием, документы и все остальное осталось дома у матери..
- А ведь их может человек пять. И еще тетка Валентина… Нет, она вряд ли заодно, может сама где связанная лежит… Эх, беда, и телефона нет с собой, чтобы наряд вызвать. А сейчас, если домой бежать, так ведь и упустить их можно…
Семушкин еще раз, теперь уже тихо, стараясь не шуметь, осмотрел автомобиль. Заглянул через слезящиеся стекла в салон. Обивка сидений в приятную мелкую клетку, панель «под дерево», руль со светло серой кожаной обмоткой, на заднем сиденье скомканный плед. На миг Кольке показалось, что из под пледа высунулся чей-то пушистый хвост. Он зажмурился и тряхнул слегка головой – плед лежал мирно и неподвижно.
Семушкин подошел к водительскому стеклу и не поверил своим глазам: в замке зажигания торчали ключи.
- Совсем обнаглели, ничего не боятся. Даже ключи не взяли. Во, кретины непуганые. Ну, мы их сейчас ….
Семушкин задумался и даже размечтался.
 - Эх, подогнать бы эту машину прямо к ее подъезду и снизу прогудеть. Она, естественно, сразу выскочит навстречу… в халатике незастегнутом… А я ей эдак спокойно и с достоинством… А она, как водится, пригласит к себе кофе выпить… Или нет, лучше, как положено… Вызвать ее повесткой… И вот, значит, входит она, в глазах слезы, губки подрагивают, смотрит так туманно и с надеждой… А я ей тогда: «Вот, гражданочка, извольте получить утерянную Вами вещицу». Или нет, вот так: «Распишитесь, сударыня, в протоколе, что означенная здесь машина возвращена Вам в целости и сохранности. И примите во внимание, как оперативно работают наши органы в лице  самых достойных своих представителей…» Она, конечно, засмущается, начнет благодарить, а я ей так сурово и чуть-чуть нежно: «Ах, что Вы, сударыня, это наша работа. А вот только позвольте в удобное для Вас время воспользоваться Вашим телефоньчиком, записанным в деле… Ну, и все такое…
Но мечты мечтами, а действовать надо было быстро. Сначала ему вздумалось было завести машину и выехать за ограду, не открывая ворот – на полном ходу  разбив их, как в фильмах про погони. Он даже мысленно представил, как от удара ворота с треском слетают с петель, и одна половина, зацепившись за автомобиль, еще тащится какое-то время сзади. Но от этой соблазнительной картины пришлось отказаться. Слишком много шума, да и обшивочку можно попортить, а так хочется, чтобы «в целости и сохранности». Он отворил аккуратно ворота, припер створки их досками, чтоб не закрылись ненароком в ответственный момент. Затем осторожно открыл машину, уселся, сколько возможно тихо захлопнул дверь и замер, прислушиваясь – никакого ответного движения или звуков в доме не возникло. Он повернул ключ зажигания, и машина в ответ ласково заурчала.
- Надо же, и шуму-то почти никакого… Вот это тачка!
В какой-то момент ему почудилось сзади какое-то шевеление, он обернулось, но на заднем сиденье по-прежнему было тихо и спокойно. Нажал на педаль, медленно выехал за ограду, покатил вперед между березами по наезженной колее в сторону деревенской дороги.
Что-то мягко вскочило на спинку соседнего пассажирского сиденья, затем также мягко и упруго приземлилось на само сиденье. Семушкин непроизвольно повернул голову и обмер: справа от него сидела серая пушистая кошка и тоже смотрела на него, выпучив свои желтые наглые глаза.
Семушкин и потом еще был уверен, что руль он из рук  не выпускал, но машина почему-то мотнулась влево, слегка взбрыкнув, перемахнула какой-то бугор и резко остановилась, уткнувшись носом в склон придорожной канавы. При этом Семушкин скорее догадался, чем почувствовал, что левым крылом машина за что-то задела – сквозь приоткрытое окно послышался легкий металлический хруст, а потом чей-то крик.
… От толчка он ударился головой о руль и завалился налево. Ему вдруг очень захотелось спать, и он только успел ощутить, как тепло стало его коленям, и подумал, что это, наверное, кошка.
… Очнулся он от тонкого, на одной ноте тянущегося визга. Приподнял голову – прямо перед ним, за лобовым стеклом, мирно зеленела разбавленная желтыми одуванчиками трава. Потом, выше, трава заканчивалась, начиналась дорога, а на ней чьи-то ноги в кроссовках и джинсах, а рядом еще одни – тоже в кроссовках и джинсах, только поменьше размером. Он повернулся налево, туда, откуда шел это непрекращающийся противный визг – на краю канавы, широко раскинув ноги в розовых летних штанах, прижав руками к груди  какие-то металлические обломки, сидела… не может быть!... сидела Петровна… да-да, их Петровна, и издавала этот мерзкий, врезающийся в мозги крик, прерываясь только, чтобы набрать в легкие побольше воздуха.
- Мираж… Бред… Сударыня, в целости и сохранности…, - сказал вслух Семушкин, машинально погладил замершую на коленях кошку и снова уронил голову на руль.

* * *
Антуаннета лежала, свернувшись плотным клубком, в углу у крыльца. Молоко в блюдце у самого ее носа осталось нетронутым. Попытки представиться со стороны двух местных котов были отвергнуты. И насмешки местной кошки она слушала совершенно равнодушно.  И даже желтые нагло разгуливающие по двору цыплята ее не соблазнили. Хозяйка несколько раз пыталась ее приласкать, но кошка вся зажималась и шипела в ответ. Она никому не доверяла, всего и всех боялась. Мир повернулся к ней самой темной стороной.
Только к одному человеку она бы решилась подойти – к тому, кто закрыл ее собственным телом. И только в одном месте она почувствовала бы себя сейчас в безопасности – в серой блестящей машине, бывшей ей приютом так долго. Кошка была уверена, что только благодаря защите этих двоих, она осталась жива в какой-то страшной и непонятной катастрофе. Но человек затерялся где-то в доме, а машина, покалеченная и побитая, была заперта на все двери. Страшный сон сбывался с неумолимой беспощадностью…

* * *
Они сидели втроем на террасе за накрытым столом, глядя через окна на стоящую во дворе несчастную Хонду. Способности передвигаться она не потеряла, но красоты и привлекательности существенно поубавилось: безобразно расколотый передний бампер, слева разбитый подфарник, на левой двери глубокие царапины неопределенного рисунка. И у всех троих перед глазами стоял образ безутешной хозяйки этой израненной и оскорбленной машины…
- И вот, значит, пока мы будем на переговорах, тебе, друг мой Колька, предстоит поискать, а правильнее, непременно найти поблизости какой-никакой приличный автосервис, где, невзирая на уикенд и большое количество заказов, возьмутся привести нашу «девушку» в приличный вид. Причем до девятнадцати ноль-ноль воскресенья. И возможно, для этого тебе придется использовать служебное положение и может быть даже табельное оружие… Иначе нам всем троим…
- Двоим… Я здесь не при чем, - поспешил уточнить Тимофей. – Я перед Анечкой чист.
Однако Романа это не сбило.
- Я повторяю, всем троим… Тебе, Тим, придется выбирать: либо ты – соучастник и, соответственно, имеешь свою долю во всех расходах, либо ты – ненужный и опасный свидетель… Надеюсь, понятно?.. Так вот, придется нам всем троим предстать перед судом за угон автомобиля в особо извращенной форме с неминуемой последующей потерей доверия небезызвестной нам Анечки Прекрасные Глазки.
- А как мы потом машину-то будем возвращать?
- Думаю, что тихо и скромно, не привлекая внимания прессы. То есть, без шампанского и цветов, просто перегоним к подъезду. Или что-то вроде того…
Через приоткрытую дверь стали слышны всхлипывания, бормотание, переходящее в сварливый шепот.
- А с этой что делать? С жертвой ДТП?
- Это она жертва? Да она…  у нее… Она тебя с потрохами съест. Вот уж кто ненужный и опасный свидетель, - и Коля Семушкин рассказал историю своих отношений с особой, которую соседка пыталась сейчас привести хотя бы в относительное чувство…
- Я знаю только один способ, как ее нейтрализовать. Как говорит мой шеф, если не можешь победить противника, перемани его на свою сторону. Ну, я пошел…
- Куда? Ты что задумал? – только и успел бросить ему вдогонку Тимофей.
- Должностное преступление и подлог, - ответил Колька Семушкин и бесстрашно шагнул через порог в комнату. Друзья тут же прилипли к форточке, выходившей из теплого дома на террасу.
- Теть Валь, ты или выйди или не падай в обморок – дело тут серьезное, можно сказать государственное.
Тетя Валя ойкнула, охнула, взмахнула руками…, но из комнаты не вышла. А Колька повернулся к сидевшей на диване Петровне.
- А Вы, гражданка… А Вас, гражданка Сварова Анна Петровна,  я хочу поблагодарить от лица, так сказать, наших органов за своевременные бдительность и самоотверженность, проявленные при попытке задержания опасного преступника. Так-то вот…
Женщина на диване недоверчиво посмотрела на лейтенанта в тренировочном штатском.
- К сожалению, ему удалось скрыться, - продолжал Семушкин, еще не очень представляя, что он скажет дальше. – Но с Вашей непосредственной помощью он, так сказать, лишился средства передвижения, - тут Колька невольно вздохнул, но не остановился. -  Теперь ему от нас далеко не уйти.
Петровна поерзала, устраиваясь поудобнее. Испуг из глаз исчез, взгляд приобрел некую горделивость и значительность, и, похоже, она уже готовилась сказать ответную речь. Но Колька еще не кончил.
- Однако,  гражданка Сварова, преступник все еще на свободе. И, так сказать, в целях конспирации и для Вашей же безопасности, мы пока не можем отметить Ваши заслуги официально, как положено. Но страна чтит  своих неизвестных героев… И даже иногда посмертно.
И опять своей неудачной цитатой из фильма Семушкин чуть не испортил все дело. Петровна снова вся сжалась, задрожала…. И прошептала заискивающим шепотом:
-  Ладно, ладно… Только ты уж, милок, заявленице-то свое начальству сразу доведи до сведения. Пусть охрану все же дадут, пока не поймаете этого ирода. А я тута подожду.
И сразу же рядом оказалась тетка Валя с пузырьком нашатыря.
Семушкин невольно застонал.
- Какую еще охрану, гражданочка Сварова?. Это от Вас охрана нужна. Несколько линий обороны. А вы… А Вы сами переходите улицу в положенном месте и на зеленый свет, и не лезьте, куда Вас не приглашали, а еще лучше сидите дома,  тогда и охранять Вас ни от чего не потребуется.
Это он подумал, а вслух дипломатично произнес:
- Не беспокойтесь, можете спокойно возвращаться домой. Меры примем. Усилия осуществим. Безопасность обеспечим. Начальству доложим. Своевременно.

* * *
Во вторник я вынула из почтового ящика извещение. Из милиции. С просьбой явиться по делу о пропаже автомашины. Вот еще! Зачем мне идти, если вот она, моя милая, стоит возле подъезда и ждет меня терпеливо и преданно.
Впрочем, в обед, слегка поразмыслив, я подумала, что это неплохой повод улизнуть пораньше с работы. С серьезным видом я отпросилась у начальства, и напутствуемая ехидным взглядом Тимофея (вот дурак, ну и пусть смеется) выскочила на улицу.
Очень хорошо, у меня достаточно времени, чтобы прошвырнуться по магазинам, сделать маникюр и узнать что-нибудь приемлемое про гараж. Ах да, и заглянуть в милицию. Все-таки надо порадовать немного и того лейтенантика со смешными ушами. Факт, я ему понравилась. Но надо это проверить, ну, и … закрепить достигнутый результат.
… Голос лейтенанта звучал тожественно и монотонно…
- … Машина марки Honda Civic, номер регистрации К 727 УС, 199 RUS, принадлежащая гражданке Газарян Анне Петровне, 1985 года рождения, проживающей по адресу Будайская улица, дом 11, квартира 35, была угнана 18 июня сего года от подъезда №  1  дома №11  на Будайской улице примерно в 20.00, возвращена владельцу 22 июня сего года в 9-45. В результате проведенных оперативно-розыскных мероприятий удалось обнаружить следующее...
Здесь Семушкин сделал многозначительную паузу, а у меня от восторга глаза сделались еще больше. С ума сойти – розыскные мероприятия… Как в кино...
Семушкин продолжал:
- … обнаружить следующее.   В 21.30 этого же дня автомашину видела гражданка Сварова Анна Петровна, 1938 года рождения, проживающая по адресу ….
Лейтенант зачитывал текст то медленно, тщательно и бесстрастно проговаривая слова, то вдруг радостно бросался вперед, теряя по дороге часть букв. Когда он замолкал, чтобы набрать воздух или чтобы глотнуть пепси из бутылки, становилось слышно, как тикают ненавязчиво настенные часы, как шелестят тканевые жалюзи от набегов легкого ветерка в приоткрытое окно, как  где-то возбужденно смешиваются дальние голоса - то ли на улице, то ли в соседней комнате, а от большого закрытого шкафа рядом с окном доносится шуршание и будто бы даже чавканье, словно там, в шкафу, пара голодных мышей поедает с аппетитом прошлогодние отчеты.
Неожиданно для себя я фыркнула и тут же смущенно покосилась на лейтенанта – не принял ли он это фырканье на свой счет. Но тот был сосредоточен и серьезен, словно ему и вовсе не было до меня дела.
- 19 июня, по сообщениям сержанта Мсяева, серебристая машина марки «Honda Civic» была замечена на стоянке Казанского вокзала примерно в 20-00. Из нее вышли двое мужчин и вынесли третьего, вроде бы инвалида в коляске.  Сразу после этого машина уехала в сторону Каланчовской  улицы. Так, еще… По оперативным данным, полученным от граждански Сваровой А.П., в 22-30 названная машина или похожая на нее, проехала через лужу, расположенную по адресу Ботаническая улица, около дома номер 16. Ночью передвижение машины по городу замечено не было…
Я слушала и не слушала. Мои собственные мысли перемешивались с отрывками зачитываемого отчета, и скоро мне стало казаться, что это мы так разговариваем – он вслух, а я про себя. Между вертикальными лентами жалюзи в кабинет просачивался солнечный свет, отражаясь на стене светящимися бликами. По светло-зеленым обоям прыгали туда-сюда солнечные зайчики - от часов на руке у лейтенанта, от моего кольца… Откуда-то донесся запах матиоллы,  такой знакомый и милый. В голове вяло проплыла мысль о машине, и уплыла в окно следом за проехавшим за окном грузовиком. Как же ей, бедной, досталось. Что только она не вытерпела за эти дни. А я? Я ведь могла и не обратиться в милицию. Или бы ворвалась случайно в другой кабинет… Как же смешно у него торчат уши. Как баранки. Нет, как боковые зеркала на моей Хонде…
- Далее, по сведениям, поступившим от гражданки Сваровой А.П., в 6 часов утра следующего дня  на перегоне между станциями Сенеж и Головково означенная машина  в течение нескольких  минут преследовала электричку, следовавшую по маршрут «Москва – Клин». Данная информация проверяется.
Я не удержалась:
- Скажите, а эта гражданка, как ее, Анна, кажется, Петровна, она, что, Ваш секретный агент, сыщик, да?
Лейтенант поперхнулся, нервно глотнул пепси из стоявшей на столе бутылки, и вдруг  произнес вслух, но как-бы самому себе: А это идея! Врага надо бить его же оружием!».
Затем, после некоторой паузы лейтенант продолжил, но уже каким-то неровным голосом.
- В 8-30 утра этого же дня машина была обнаружена во дворе дома в поселке Шипулино Клинского района Московской области. Прежде, чем сотрудник милиции смог приступить к обезвреживанию неизвестных злоумышленников, последние попытались уехать на названном выше автомобиле. Однако, благодаря самоотверженности гражданки Сваровой А.П., а также четким и оперативным действиям милиции, машина была задержана без причинения ей значительного материального и морального урона.  Преступникам, тем не менее, удалось скрыться. Поиски преступников на данный момент продолжаются…
Тут я снова поспешила вставить вопрос.
- Товарищ лейтенант! Насколько я уловила, эти трагические события с моей машиной происходили в пятницу и в субботу. Обратно она ко мне вернулась в понедельник. А что было в воскресенье? Зачем же Вы заставили меня целый лишний день страдать в томительном и мучительном неведении о ее судьбе? И отчего Вы отогнали ее к офису и так таинственно вернули ключи?
Но лейтенант, казалось, меня не услышал. Он уже был погружен в собственные мысли, лицо ежесекундно меняло выражение, словно там, внутри, шла внутренняя борьба, и словно он пытался решиться на какой-то важный, но опасный шаг.
- Анна Петровна! Анна! Нет… Аня!
И тут я поняла, что о машине речи уже нет, и что сейчас мне предстоит выслушать решительное объяснение. Я села поудобнее и приготовилась.
- Аня, скажите откровенно, Вы любите животных?
Ну вот, так и знала. Детский сад, честное слово. Сейчас, пожалуй, пригласит меня в зоопарк. И ведь придется согласиться – жалко огорчать. А вслух  дипломатично сказала:
- В общем, да. Но выборочно. Змей не люблю. Крокодилов. Еще страусов. А что?
- Аня… Анечка, знаете, я в последнее время только об этом и думал. Я почему-то был уверен, что Вы любите животных. Понимаете, я ведь живу один. Частые дежурства, иногда экстренные вызовы. И живу в общежитии, сами понимаете. А ведь любому живому существу нужно общение, забота, внимание. Вы понимаете меня?
Я кивнула, хотя слова про общежитие мне не очень понравились – он, что, уже собирается ко мне переезжать?
- Я, вообще-то, кошек люблю. Вон  у матери их целых три. Или четыре… Нет, все-таки три… И я бы не против. Но кошка – существо особое, тем более такая. У них от обид и плохого обращения характер портится и шерсть лезет. Вот я и подумал, что у вас ей будет хорошо…
Я, наверное, все-таки что-то пропустила … Почему он вдруг перешел на кошек? Ведь мы только что говорили, что ему нужно общение, забота… И я даже стала думать, что могла бы, например, в порядке эксперимента, взять это на себя. Ну, попробовать хотя бы… А тут какая-то кошка? Если он сейчас же не объяснится, у меня тоже испортится характер.
Кажется, лейтенант услышал мои мысли. Он покраснел, несколько неуверенно приподнялся с места, словно еще сомневаясь, затем все-таки шагнул к шкафу и осторожно открыл одну дверцу. Там опять что-то зашелестело, зашуршало, потом загремело, посыпались какие-то бумаги, папки, и верхом на одной из них из шкафа выехала к моим ногам кошка. Ну да, самая настоящая. И такая серо-пушистая, такая симпатичная и с такой хитрой физиономией, что я не удержалась, нагнулась и почесала ее за ушком. Кошка тотчас грациозно выгнула шею и потерлась теплой головкой о мою ладонь.
- Ну вот, я знал, что Вы ей понравитесь. Я сразу понял, что  у нас с ней одинаковый вкус… Да, Вы не волнуйтесь, я вас не брошу. Я ее навещать буду часто. То есть регулярно. Если Вы не против, -  добавил он и опять покраснел до самых ушей…
Удивительное дело, как убедительно работает наша милиция. Мне навязывают  какую-то кошку, собираются часто  и даже регулярно приходить с проверкой условий ее содержания, то есть, попросту говоря,  вмешиваться в мою частную жизнь, а я, представьте себе,  не «против». Мало того, я даже как будто «за». И вообще этого лейтенанта можно занести в мой жениховский список. Например, между номерами пятым и шестым.. Или нет, проще уж первым – чтобы  не затерялся.

* * *
    .... "Анечка, душенька! Девочка моя!" Голос раздался из-за плеча, и на колени упали ромашки. Петровна вскочила, как ошпаренная, развернулась, хотела сказануть что-нибудь этакое... резкое, чтоб поставить хулигана на место, но сама на себя удивляясь, потянулась к нему руками, обняла невидимую шею, замурлыкала что-то противно ласковое...
  И проснулась. Тьфу, надо же какая гадость приснилась! А я-то что же?! Не смогла постоять за себя, отбрить как следует!  Петровна опять зажмурилась, да покрепче, пытаясь вернуть сон и развернуть сюжет должным образом, но ничего не получалось. Сквозь остатки ресниц нахально пробивался радостный утренний солнечный луч, хотя от старательности зажмуривания уже и уши заболели, а наглый голос, как будто разгуливал по комнате.
   "Анечка, душенька! Солнышко! Ягодка моя!"
  Петровна распахнула глаза и со страхом осмотрелась. Никого. Ну, и кто же издевается над старой заслуженной склочницей? Кто внушает ей крамольные мысли?   Немея от ужаса, Петровна почувствовала, что ей уже хочется пойти на кухню и сказать соседке "Доброе утро!"
А тут еще, несмотря на ранний час, в комнату с улицы торжественно вплыл марш Мендельсона.
И с чего это с утра пораньше жениться вздумали? Одновременно возмущенная и растерянная Петровна выглянула в окно: там, внизу через двор проезжала серая блестящая автомашина. В воздухе запахло апельсинами...

КРАТКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ

Эти записки сочинялись так долго и лениво,  что наша героиня за это время успела существенно повзрослеть, даже несколько постареть. Хотя, что такое для Хонды триста тысяч километров пробега? Детский возраст… Со своей большеглазой хозяйкой она через некоторое время рассталась, но без взаимных обид и сожалений, и работает сейчас в небольшой, но уже популярной компании «Ром + Тим Софт Лимитед». Сама же Анечка теперь редко садится за руль, ее чаще можно видеть с детской коляской в соседнем сквере. Коля Семушкин возмужал, раздался в плечах, на которых теперь легко помещаются четыре звездочки. Он остался служить в том же отделении, где проходил практику – благо до дома недалеко. Это он, кстати, по совету жены, предложил  оформить Петровну к ним в отделение  тайным агентом.. ах, простите, внештатным сотрудником. Анна Петровна Сварова теперь аккуратно каждый день патрулирует вверенный ей микрорайон на предмет обнаружения, но в склоки особо не встревает, так сказать, бережет честь мундира. А у дежурного даже лежит отдельный журнал: специально для регистрации ее докладов…
 Нюрка… А что Нюрка? Уж ей-то живется лучше всех: тепло, сытно, вольготно. О своем прежнем, королевском имени вспоминает редко. Главное, что дома и так все ее слушаются. Правда, с некоторых пор хозяева, а их у нее двое, завели себе еще малыша, но и это не беда – когда подрастет, будет с кем Нюркиным котятам играть.