Невидимая часть айсберга

Джахангир Расулов

Невидимая часть айсберга

1
Как-то, спустя месяц, после моей последней встречи с Тимуром мы встретились с ним  вновь  в моем доме. После традиционных приветствий и чаепития племянник напомнил мне:
- Дядь, помнишь ли ты, что обещал мне рассказать прошлый раз забавную историю твоего приезда в Ленинград на дипломную практику.
- Помню. Она поучительна тем, что показывает, как вершатся дела за кулисами. Как правило, должностные лица, комментируя те или иные свои действия, высказывают официальную точку зрения, которая предназначена для широкой аудитории. По аналогии можно назвать эту точку зрения видимой частью айсберга. Невидимая же часть айсберга, как известно, во много раз превосходит видимую. Поэтому можно сделать вывод о том, что  основные решения принимаются за кулисами.
- Ты прав, дядя. Недавний политический кризис вокруг Украины показал, что основные игроки трактуют принятые соглашения по-разному - так как им выгодно.
- Не надо далеко ходить. Любое должностное лицо, племяш, от самого высокого до низкого, придерживается официальной точки зрения.
- Почему так происходит? – спросил нетерпеливо Тимур.
- Хороший вопрос. Наверное, это связано с устройством общества. Тех людей, которые не устраивают начальство, смещают с должности и назначают других, более покладистых.
- Это, мягко говоря, нехорошо, – возмутился Тимур и продолжил после небольшой паузы. – Ведь можно же и по-другому, – не то спросил, не то констатировал он.
- Не знаю, Тимур, – ответил я, и продолжил свои рассуждения. – Коллективный труд предполагает какие-то согласованные действия группы людей. А это значит, что должны быть исполнители и руководитель, то бишь начальник. Но не будем вдаваться глубоко в психологию человека. Давай я лучше расскажу тебе обещанную историю моей командировки в Ленинградский Физтех  на дипломную практику.

2
Я уже заканчивал 4-ый курс физфака ТашГУ , когда один из наших препов  сообщил, что ряд студентов за хорошую учебу поощряются и направляются на дипломную практику в ряд ведущих научно-исследовательских институтов Москвы, Ленинграда и Киева. Далее он зачитал фамилии этих студентов, но меня в этом списке не было. Меня это задело за живое. "Чем я хуже других", - думал я. – "Стараюсь, учусь неплохо, хвостов нет. Все-таки они, наверное, больше заслужили это поощрение, чем я. Нужно мне еще прибавить в учении", - закончил я свои рассуждения на положительной ноте. В то время, я был наивным молодым человеком и смотрел на жизнь сквозь розовые очки. Тем не менее, какой-то червь сомнения грыз меня.
Закончилась летняя сессия, наступила самая жаркая пора, температура порой зашкаливала за 40 °С. Как раз в это время к нам из Ленинграда приехал на побывку мой кузен. Он с трудом переносил жару, но обожал нашу черешню, урюк и помидоры. Он был лет на 8 старше меня и служил для меня в ту пору во многом примером, так как был умным, начитанным и имел четкую цель жизни. Вечерами мы общались, правда, в основном я рассказывал ему про свою студенческую жизнь. Как-то в сердцах я сказал ему, что хотел бы поехать на дипломную практику в центр, да вот не заслужил. Кузен спросил тогда меня:
- Куда ты хотел бы поехать?
- Я бы с удовольствием поехал в Ленинград. Там столько памятников, музеев, памятных мест. Это надо увидеть собственными глазами, а не на фото, – ответил я.
- Мечты иногда сбываются, – загадочно произнес кузен.
Через несколько дней кузен уехал, и я забыл о нашем с ним разговоре. Быстро пролетело лето, и вновь началась учеба. Я уже неделю-другую проходил дипломную практику в одной из лабораторий факультета, где мне было поручено для начала собрать катодный повторитель. Неожиданно меня вызвали в деканат. Там у меня состоялся довольно странный разговор с Умид-ака (ака - уважительное обращение к старшему по возрасту в Узбекистане) - помощником декана.
        - У вас есть дядя, который работает в Ленинградском Физтехе? - спросил он меня.
- Нет, – ответил я и удивленно спросил, – а почему Вы меня спрашиваете об этом?
- Дело в том, что замдиректора этого института некто Федорчук Н.И. в своем письме просит проректора ТашГУ командировать Вас на дипломную практику в его институт, – ответил он, удивленно глядя на меня.
- Ну, так командируйте, – воскликнул я, совсем не догадываясь о причинах появления этого письма.
- С таким случаем мы не сталкивались – пояснил он.
- Так Вы меня не отправите в Ленинград? – спросил я его.
- Мы не можем отказать в этой просьбе, – пояснил Умид-ака и продолжил, – каждый год мы сами просим директорат Физтеха принять ряд наших дипломников. Как же мы можем им отказать  в единственной просьбе с их стороны. Так что готовьтесь к поездке, если, конечно, Вы не против.
- Готов хоть завтра, – коротко по военному отрапортовал я.
- Пара дней уйдет на подготовку письма и приказа, – по-деловому произнес Умид-ака и заключил, улыбаясь, – по-видимому, Вы уедете в Ленинград в ближайший понедельник.
Все так и случилось: в понедельник вечером, в конце сентября 1969 года я уже был в Ленинграде. Как в таких случаях говорят с иронией: «сбылась мечта идиота». На следующий день с утра я уже был в Физтехе, побеседовал с замдиректором института Федорчуком Николай И.  Это был очень приятный человек лет шестидесяти, который, не откладывая, познакомил меня с будущим руководителем моей дипломной работы. Казалось бы, что со следующего дня можно будет сосредоточиться на работе, а в выходные дни посвящать себя экскурсиям по городу. Да не тут-то было.
Благодаря ходатайству администрации Физтеха я устроился в общежитии АН . Там же уже проживали приехавшие на неделю раньше семеро моих сокурсников из ТашГУ. Мне необходимо было срочно получить временную прописку, без которой в те времена никто не мог жить и работать в любом районе СССР , кроме как по месту своей постоянной прописки.
На следующий день, взяв необходимые документы, я отправился в так называемый Большой Дом , где давали разрешение на прописку. Прием документов осуществлялся через небольшое окошко, выходящее  во двор. Поэтому я мог видеть лишь руки чиновника-делопроизводителя. Мои документы приняли и сказали, чтобы я пришел за ответом через пару дней. Каково же было мое удивление, когда мне отказали в прописке. "Мои сокурсники прописались неделю назад без проблем, а мне почему-то отказали", - подумал я. На мой вопрос о причинах отказа делопроизводитель ответил нечто невразумительное. Я спросил его:
- Как же мне разрешить этот вопрос?
- Вы должны получить разрешение председателя Ленсовета,  - ответил чиновник.
На следующий день я был в Ленсовете, где мне сообщила секретарша, что на прием к председателю Иванову И.И. необходимо записаться за две недели вперед. Мне пришлось пройти эту процедуру. Через две недели я вновь пришел к назначенному часу в Ленсовет. Прождав полдня, я, наконец, имел честь лицезреть Иванова. Мой вопрос был такой пустяковый по сравнению с теми, которые решал председатель, тем не менее, он не дал мне разрешение на прописку. Прием продолжался не более минуты. Я спросил его:
- Почему я не могу получить временную прописку?
- Вы прибыли из другой союзной республики, из учебного института в научно-исследовательский. Если бы Вы прибыли из учебного института в учебный, то проблем с пропиской не было бы, – объяснил он.
Меня такое объяснение не удовлетворило, я начал говорить, что мои сокурсники почему-то недавно прописались. Председатель же махнул рукой и сказал, что мое время кончилось. Спорить было бесполезно. Как в таких случаях говорят в народе: "ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак".
Я уже стал собираться домой в Ташкент и перед отъездом решил попрощаться с хорошим человеком: Федорчуком Н.И. Выслушав меня, Николай Иванович предложил мне выход из ситуации:
- Если дело приняло такой оборот, то мы пропишем Вас в студенческом общежитии Политехнического института. Вы согласны?
- Конечно, - ответил я с радостью.
Я продолжал жить в общежитии АН. Как и положено, я поставил в курс дела директора общежития, некоего Гребешкова Василия И. Василий И. большую часть своей сознательной жизни охранял зеков. Уйдя в отставку, он устроился директором общежития и на этом посту продолжал во многом работать по старинке. Ко мне он относился несколько холодно. Я, в отличие от многих моих земляков, не выражал ему свое подобострастие, не дарил плоды земли узбекской. Как-то, зайдя по делу к нему в кабинет, у меня с ним произошел разговор, который закончился странным образом.
- Если я захочу, то посажу тебя года на три, – сказал он мне и продолжил свою мысль, – скажу, что ты бросился на меня с ножом.
- Какая чушь, – сказал я, опешив, – да и кто Вам поверит.
- А вот Шура и будет свидетелем, – сказал он, показав на сидевшую рядом с ним на диване женщину - администратора общежития.
Шуре было уже за 40, она была с Василием на короткой ноге и вполне могла подтвердить этот поклеп. Любое мое неосторожное телодвижение было чревато последствиями. Мне стало ясно, что Василий И. хочет унизить меня, чтобы я умолял его не делать этого. Армейская закалка помогла мне подавить эмоции, собраться с мыслями и после небольшой паузы обратиться к Гребешкову:
- Ну, допустим, что Вы добились своего и меня посадили в тюрьму. Я бывший солдат, могу терпеть и преодолевать трудности и невзгоды. Три года пройдут, я выйду на свободу и найду Вас. Вы этого не боитесь?
- Меня к этому времени уже не будет, – отпарировал он.
- Пусть так. Но у Вас есть близкие родственники. Тогда им придется отвечать за ваши грехи, – закончил я свою мысль.
Наступило молчание. Ни одна из сторон не хотела продолжать этот разговор. Я вышел из кабинета, не хлопнув дверью. Тем самым я показал Василию И., что с нервами у меня все в порядке.
Около месяца я находился в подвешенном состоянии: не знал, суждено ли мне остаться в Ленинграде или нет. В один прекрасный день меня вызвал к себе Федорчук  и сообщил, что проблема с пропиской в общежитии политехнического института в принципе решена, и я могу с документами, которые он мне передал тут же, ехать на следующий день с утра в Большой Дом.
 После работы я зашел к директору общежития, для того чтобы соблюсти все формальности при моем переезде.
- Василий И.  – обратился я к нему – могу Вас порадовать. Я решил проблему прописки, но не в вашем общежитии. Так что Вы вскоре лишитесь удовольствия лицезреть меня, а я – Вас.
Гребешков внимательно посмотрел на меня и изрек:
- А Вы не пытались вновь пойти в Большой Дом и прописаться у нас?
- Нет, да и зачем? Мне отказали, откажут еще раз, – резонно ответил я.
- Дело в том, что делопроизводители в Большом Доме дежурят через день. К тому же настроение у них тоже меняется. Сегодня не дал разрешение, а завтра подмахнул, – разъяснил мне Василий Н.
 "Попытка не пытка", - подумал я и решил вновь попытаться прописаться в общежитии АН. Каково же было мое удивление, когда мне моментально поставили нужную подпись и печать. Я был очень рад, так как я получил долгожданную прописку в общежитие, где я мог каждый день по вечерам общаться со своими сокурсниками.

3
- Так кто же был тот благодетель, благодаря которому ты оказался в Ленинграде? – спросил Тимур, воспользовавшись паузой в моем рассказе.
- А ты не догадался? Это был мой кузен. Он попросил своего приятеля, который работал в Физтехе, замолвить за меня словечко. Тот, в свою очередь, заручился поддержкой замдиретора института, и колесо закрутилось.
- Почему же, дядя, тебя так мурыжили с пропиской?
- Я думаю, племяш, что в СССР все шло жестко по плану, а, значит,  инициатива снизу была наказуема. В моем случае нарушился раз и навсегда заведенный порядок. В связи с этим органы правопорядка проявили бдительность.
- Заведующий общежитием, Гребешков,  каков оказался подлец, – возмутился Тимур.
- После прописки в общежитие, у меня с ним стычек больше не было. Мы оба предпочитали сохранять нейтралитет.
- А как же остальные твои сокурсники, они оказались в Ленинграде также в результате закулисных переговоров? – поинтересовался Тимур.
- Мои сокурсники были достойны поощрения, которое им оказали. Тем не менее, я уверен, что все они оказались в Ленинграде в результате просьб со стороны уважаемых людей.
- Так что же получается, – не унимался Тимур, – все решается заранее в кругу узких людей, а затем выносится на обозрение?
- В общем, да. Если все сделано по уму, то окружающие "мелкие клерки" не догадываются ни о чем. Правда, иногда возникают два или несколько "узких кругов людей", которые противоборствуют друг с другом. В этом случае возможны варианты при решении того или иного вопроса.
- А кроме этого случая, у тебя еще есть примеры несправедливых закулисных решений кучки людей?
- Да их много. Мы повседневно сталкиваемся с ними, но просто не замечаем, так как они нас прямо не касаются. Я думаю, что они всегда будут присутствовать в жизни человеческого общества. Дело в том, что при решении того или иного вопроса необходимо предварительно составить план действий и привлечь людей, которые будут его притворять в жизнь.
Если план недоработан, а привлекаемые люди не профессионалы, то налицо сбои, которые мы часто наблюдаем в виде несчастных случаев, технокатастроф  и пр. Я хотел бы также рассказать тебе случай грубого, непродуманного до конца сговора, свидетелем которого я был. Такие сговоры бывали раньше часто, будут и в будущем, и поэтому их изучение представляет определенный интерес. Так ты не устал от моего повествования, Тимур?
- Нет, это очень интересно. Я весь внимание.

4
В первые постсоветские годы я продолжал работать в должности заведующего лабораторией в одном из научно-исследовательских институтов. Это было время гайдаровской денежной реформы, приватизации, идеологического вакуума, разброда и шатаний. Институтские лаборатории сильно поредели по составу: ряд сотрудников сочли за благо поменять род занятий или уехать в поисках счастья в дальние края.
Средний возраст сотрудников института в то время составлял 50 лет "с гаком". Тем не менее, институт продолжал работать за те небольшие бюджетные деньги, которые ему выделяло государство. Распределение бюджетных средств происходило по той же схеме, что и при СССР. Администрация института составляла тематику планируемых научно-исследовательских работ на ближайшие годы. Каждому заведующему лабораторией тогдашний замдиректора института Рустамов Амин Н. велел срочно дать список из трех планируемых в лаборатории работ. Я, как и все подал свой список таких работ.
Примерно через месяц состоялся Ученый совет института, на котором необходимо было утвердить список работ, подлежащих финансированию. Вел Ученый совет, как и положено, директор института, некто Нариманов Максуд И. Как и всегда, Совет проходил гладко, и казалось что никаких коллизий не будет. Рустамов зачитал список работ, члены Ученого совета единогласно проголосовали "за", и собирались перейти к обсуждению следующего вопроса повестки дня. Для проформы Нариманов спросил присутствующих на Совете:
- Есть ли вопросы, предложения?
Я поднял руку, и мне предоставили слово:
- Я прошу зачитать список работ, не подлежащих финансированию.
Замдиректора по бумаге зачитал этот список, после чего я высказал свое возмущение:
- Как же так получается, уважаемые члены Ученого совета! Я подал свой список работ, который не вошел как в общий список финансируемых работ, так и в список работ, не подлежащих финансированию. Отсюда следует, что все было решено заранее в кулуарах, а Ученый совет проводится просто "для галочки".
В зале наступила минута молчания. На директора и замдиректора было страшно смотреть: лица их побагровели, желваки играли, они готовы были меня разорвать на части. Тайна Полишинеля была раскрыта прилюдно: список финансируемых работ утверждался заранее в узком кругу. Уверенная в своей безнаказанности администрация не удосужилась даже соблюсти элементарные правила игры: включить мой список работ в общий список научных исследований, не подлежащих финансированию.

5
- Так что же было дальше, дядя? – полюбопытствовал Тимур.
- Никто из членов Ученого совета меня не поддержал. Ученый совет,  по фигуральному выражению одного из его членов, давно уже стал театром одного артиста – директора института. Пользуясь административным ресурсом, он руководил членами Совета, как марионетками. Несогласные постепенно покидали институт, а остальные ему молча или словоохотливо поддакивали.
- Ты тоже ушел из института? – поинтересовался Тимур.
- Нет. Я мог уйти в другой институт, но, как говорят, "хрен редьки не слаще". Зарплаты тогда были везде небольшие. К тому же я любил дело, которым занимался много лет, да и было мне уже тогда под пятьдесят.
- Дядь, наверное, это у вас был такой директор. Неужели в  других организациях дела обстояли также?
- За все организации ручаться не могу, но в большинстве научных учреждений ситуация была схожей.
- И чем же это вызвано?
- Это является следствием общих условий организации труда во всей системе, ну и в некоторой степени - психологией человека.
- Какую же роль здесь играет психология? – продолжал любопытствовать Тимур.
- Люди все разные: одни берут своим талантом, другие - трудолюбием, третьи - услужливостью, некоторые - подобострастием и т.д. Директор зачастую слышит тех, кто его хвалит, и готовит козни тем, кто его критикует. Директор хочет быть в институте непререкаемым авторитетом, иными словами "первым парнем на деревне". В этом заключается психология человека, племяш, и тебе желательно  ее изучать и учитывать в своей будущей деятельности, – сказал я в заключение нашего разговора.