Рассказы про Алика

    Судьба свела нас в одной комнате корпуса Энергия Техниона. Первые годы "клита кала вэ наима" (лёгкая и приятная абсорбция: иврит) давалась особенно тяжело. Радость от того, что месяцы абсолютной неустроенности остались позади, ничуть не омрачённая поначалу размером министерской стипендии, постепенно сменилась тоскливыми размышлениями о будущем. Я по привычке зарифмовал свои размышления и выдал их Алику, предварив введением: это неудачная попытка отразить реальность свелась к бессмысленному потоку слов -
                Разъедрить твою в качелю,
                Растудыть твою в кубыть.
                Вот такая каруселя,
                И её нам не забыть.
 -  Почему бессмысленная?  -  Спросил Алик. Это вполне понятный, простите, примитивный реализм. Мы подружились. Семье Алика - два советских доцента с двумя машинами - пришлось спуститься по социальной лестнице на куда большее число ступенек, чем моей. Они, однако, ухитрились сохранить многие из прежних привычек. Снова две машины, пусть дешёвенькие, и большая красивая собака Набла (сразу видна принадлежность семье научных работников). Алик не мог представить себя без машины, а его жене, учительствовавшей в школе, без машины зарез: пришлось бы всю зарплату тратить на такси.
     Профессор Хецрони, работодатель Алика, трижды пытался от него избавиться. Если в Союзе Алик играл с огнём, задавая для самого себя неожиданно наивные до антисоветчины вопросы на мероприятиях промывки мозгов, то в раздевалке технионского бассейна он ухитрился продемонстрировать работодателю то, о чём Пушкин, обращаясь к даме, писал: "Я то хочу тебе вручить, чем можно верного еврея от православных отличить!" Националист Хецрони, не представлявший себе, что Советская Власть уже давно вывела породу необрезанных евреев, заявил, что не собирается помогать гоям. Не помогли клятвы доктора и драматурга Файнберга, что Алик на все сто еврей. Уже свыкшийся с очередной напастью Алик, прийдя домой, с удивлением увидел необычно весёлую маму. - "Я полчаса разговаривала по телефону с твоим професором!", - говорит.  -  Мама! На каком языке ты с ним говорила?! Он ни слова не понимает по русски, а ты на иврите.  - "Мы говорили на идиш!", - отвечает. Алик уцелел. Второй раз профессор был недоволен долгим отсутствием публикаций: прошло больше года пока Алику удалось получить, добиться, настоять на приемлемом качестве оборудования, без которого экспериментатору делать решительно нечего. Третий соблазн изгнать Алика из технионского рая возник из-за инфаркта и последовавшей операции на сердце, когда только высший класс израильских хирургов спас ему жизнь - случай оказался повышенной сложности. Повезло. Скорее профессору, так как трудоголик Алик буквально удесятерил число статей профессора: 9 за одиннадцать лет до Алика и 90 за 11 лет после двух, ушедших на подготовку и наладку оборудования.
     Люди не одноцветные. Тот же Хецрони разрешил своим "русским" праздновать и нееврейский новый год, узнав, что для советских либеральных интеллигентов это был единственный не омрачённый пропагандистским трезвоном праздник. Он же дал Алику себя уговорить не выгонять не понравившегося работника. Алик сослался на тяжёлое материальное положение мужика, а Хецрони возразил, что он не социальный работник. Алик: "Что плохого ты видишь в работе социального работника?! Помогать людям - это плохо?!" - "Ты думаешь?", - удивился тот и ... не выгнал. А жена профессора занималась с его группой ивритом на добровольческих началах.
      Однажды на день рождения Алика я написал акростишок:
                А он всегда похабно остроумен,
                Легко и страстно судит обо всём,
                И Гад Хецрони зорко, как игумен,
                Коварно бдит над ним и вечером и днём.

    Я не погрешил против истины. Алик - бывший КВН-щик. Однажды его привели в новую компанию. Один из новых знакомых сказал: "Сразу видно интеллигентного человека". И получил в ответ: "Почему Вы думаете, что я интеллигент? Может, я такое же говно, как и Вы!" 
      И от Гада (это не брань - это древнее еврейское имя, его носит одно из колен израилевых) Хецрони Алику порой житья не было. Едет в командировку на другой край света. Предупреждает Алика: "Вы тут не радуйтесь, как мыши в отсутствие кота". Алик никогда за словом в карман не лезет: "Ты опоздал", - говорит.  -  "Как опоздал?!"  -  "А мы уже радовались!". Профессор звонит израильским утром из Канады: "Что ты делаешь?". Алик в кромешной тьме (свет отрубился): "Деньги считаю". Профессор: "Начинай работать, а то нечего будет считатать".
     Время, начинаю рассказы про аликовых собак. Старая Набла умирает от онкологии. В пятницу, когда Технион идеально пуст (пятница и суббота - израильский викенд) Алик привёз Наблу в лабораторию, и она тихо лежит под столом. Вдруг, явление типа "Не ждали": открывается дверь и входит профессор. Набла выползла из-под стола и облизала принцепсу башмаки. В воскресенье (первый рабочий день недели) он на утренней пятиминутке отметил это происшествие. Алик бурно защищал любимицу: "Она очень умная собака. Она понимает каждое слово, даже на иврите!".  -  "Вэ гам лэха ло мафриа (И тебе бы это не помешало)", - возразил Хецрони. Набла умерла, и появился сэттер Ньютон. Во время выгула Алику и сэттеру повстречался сосед с собакой. "Эйзэ кэлэв яфэ (какой красивый пёс)!", - похвалил и спросил, как зовут пса. Услыхав ответ, огорчился: "Такой красивый пёс и дали ему русское имя - Ньютон!"