Дело капитана вдовина

               
  «Особист» Н-ского погранотряда капитан Вдовин был задержан сотрудниками республиканской военной прокуратуры прямо на пороге своего дома. Ему аккуратно скрутили руки и запихнули в «уазик» цвета «хаки». При этом капитан успел заметить, что номера машины были также аккуратно забрызганы грязью. Погода же стояла сухая и ветреная, а сапоги у «прокурорских» блестели как медные котелки в чайхане.
   Капитана доставили на гарнизонную гауптвахту, где к этому времени уже целиком сменили комендантский взвод: службу здесь теперь несли военнослужащие внутренних войск, которых в те времена за глаза называли «войсковыми вонючками».  Мордастый майор, комендант гауптвахты, лично определил Вдовина в неказистую камеру-одиночку, предварительно сдернув с него ремень с портупеей и пустой кобурой: пистолет «Стечкина» у него отобрали ещё «прокурорские».
  Никакого обвинения Вдовину не предъявили, но он прекрасно понял: «народофронтовцы» настучали своим в прокуратуру о его «разборках» в Джульфе. Там же, в результате инцидента между пограничниками и местными жителями, имели место быть два трупа. Столкновение с боевиками из НФА произошло абсолютно случайно возле разрушенного памятника Ленину, стрельба шла с обеих сторон поверх голов, но после того, как Вдовин осадил своих «погранцов», у обломков монумента остались лежать двое в камуфляже. Как оказалось, это были местные «народофронтовцы».
   Накануне из Москвы в мятежную республику прилетела группа высокопоставленных «миротворцев» и Вдовин отдавал себе отчёт в том, что под горячую руку его могут отдать на заклание: в центре ещё надеялись удержать южное Закавказье в своей колеснице. И это не смотря на то, что советско-иранская граница уже практически рухнула, а полуразрушенные погранзаставы, по сути, заняли круговую оборону. Никакая сила больше не могла сдержать нарушителей границы: из водного рубежа Аракс превратился в пешеходный ручей, по которому в обе стороны двигались потомки курдов, персов и кавказских татар. Это было начало большого Исхода…
 -- Хрень какая-та, - невесело размышлял Вдовин, раскинувшись на жестком топчане в камере гауптвахты. – Почти восемьдесят лет наши солдаты берегли эту границу, а оказалось что никому здесь это и не надо…Даже на Ленина, вон, руку подняли…И книги его, которые раньше небось тоже конспектировали, жечь вздумали…И партия у них теперь своя – «Народный фронт»…То-то начальнички из Москвы поналетели… Только, видать, уже поздно… Исход неизбежен, как дембель…
   Невесёлые его мысли прервал железный скрежет: металлическая калитка тяжело отворилась, и в камеру шагнул грузный военный. Вдовин подскочил с топчана, как на пружинах, и принялся застёгивать пуговицы кителя – перед ним стоял начальник особого отдела погранотряда полковник Тюрин. За его плечами маячили несколько рослых прикомандированных из в/ч 1471: волосы  на голове до плеч, на щеках – недельная щетина, в руках – короткоствольные автоматы. Рексы, одним словом, спецсназ…
  --Ты чего это, Иван Павлович, разлёгся здесь, небось и отоспаться надеялся, вона и сапоги снял, - голос Тюрина тютелька в тютельку  походил на мурлыканье кота Матроскина из мультфильма. – Или к раскаянию приготовился? То-то « азеры» порадуются…Мол, сломали «особиста», на колени поставили…А вот хрен им с прибором, пусть мотню свою теперь чешут…Так я говорю, бойцы?
   Спецсназовцы довольно дружно хрюкнули и в такт закивали долгогривыми головами. Ещё каких-то полгода назад они прикрывали отход разрозненных групп из Афганистана, а потом их перебросили сюда, в помощь пограничникам. Там тоже повидали всякого, но то была заграница, вроде как чужая земля, а здесь всё же своё, советское, но бардак хуже, чем в Афгане. Вот и боевых офицеров по камерам ныкать стали… Так и до Кремля доберутся…
   Так, или примерно так, думали бойцы спецназа, нам это не ведомо. Известно только, что буквально за двадцать минут до освобождения капитана Вдовина, они враз обезоружили наряд гауптвахты, аккуратно спеленали её коменданта, а на его стол поставили недопитую бутылку «Арарата». Поди, потом, разберись, кто здесь похозяйничал: то ли турецкие коммандосы, обучающие местных боевиков, то ли бойцы из армянского АОДа: вроде тоже бандиты, но свои, из христиан. Ну, а полковника Тюрина проводили к узилищу Вдовина уже после того, как всю охрану, вместе с комендантом, попрятали по камерам. Так надёжнее. 
   Поплутав по улицам ночного Н-ска, колонна из трёх машин двинулась в сторону 12-й заставы. Полковник Тюрин выстроил всё дело так, что комар носа, в случае чего, не подточит: накануне он получил приказ выдвинуться с маневренной группой в район 12-й заставы, где по агентурным сведениям ожидали переброс из-за «речки» крупной партии оружия. Полчаса, которые ушли на освобождение Вдовина не в счёт: улицы кишели протестантами, среди которых то там, то сям попадались люди с обнажёнными стволами. А значить следовало соблюдать осторожность и выбирать скорость движения. Да и с хронометром за начальником особого отдела никто бегать и не думал.
-- Я вот, что думаю, Иван Павлович, - полковник Тюрин приобнял Вдовина за плечи и уже без всякого мурлыкания прошептал ему в ухо: - Мы на 12-ю заходить не будем – там кругом глаза и уши «народофронтовцев», а обойдем её стороной. С собой тебя взять не могу…По завершении операции, поутру, к нам на «вертушке» прилетят московские начальнички. Бережённого сам Бог бережёт…Ты же пока отсидись на этой заставе, сам знаешь – она пока осталась самой боеспособной на этом участке. Пока больших конфликтов с аборигенами там не случиться – начальство не появиться. Ну, а потом что-нибудь придумаем…Думаю, скоро нам всем придётся отсюда намыливаться, а в толчее и скрыться проще…Ты мне только скажи, тех «азеров» кто положил? «Пушку» то твою «прокурорские» на экспертизу отдали, а вдруг?
   В это время их «уазик» так тряхнуло на выбоине, что у Вдовина зубы заскрипели, а потом тупо заныло ушибленное плечо. Ещё минуту назад он готов был покаяться полковнику, что оба выстрела произвёл он. И сделал это в тот момент, когда «народофронтовцы» вздумали демонстративно мочиться на поверженную, полуразрушенную статую Ильича. Как будто пелена какая  опустилась тогда на глаза капитана, а руку с пистолетом свело так, что только через полчаса, после случившегося, бойцы с трудом смогли вырвать «Стечкина» из окостеневших объятий. Хотел капитан покаяться, да после встряски тут же передумал.
   -- Илья Николаевич, товарищ полковник, да если бы я и захотел, тог не смог бы их положить, - Вдовин говорил отчётливо и твёрдо, осознавая, что другая «правда» его любимому начальнику совсем не к чему: слишком мутные времена настали. – Вы же знаете, как они бунтуют: вокруг женщины и дети, а сами либо в стороне, либо внутри плотного кольца простолюдинов…
   Вдовин и сам не понял, из каких уголков памяти он выцарапал последнее слово. Вроде давно его забыли в родном СССР, а вот на тебе, вспомнилось. Да и как не вспомнить, если, то и дело, всплывала перед глазами картина из совсем недавнего прошлого: огромная толпа женщин и детей у 6-й заставы, а напротив жидкая цепь пограничников. Женщины голосят  и часами умоляют бойцов раздать им по кусочку телефонного провода, или колючей проволоки, в подтверждение, якобы, разрушенных пограничных технических сооружений. Эти «трофеи» нужны им в подтверждение лояльности к теневой власти – НФА. Да никакая она не теневая, это уже подлинная власть. Да и её представители, у той же 6-й заставы, стояли тогда чуть поодаль, на пригорке, лениво наблюдая за происходящим: все в натовском камуфляже, но с нашими «АК». Вдовин, да и полковник Тюрин тоже, хорошо знал: «народофронтовцы» контролируют в сёлах распределение продуктов, всего самого необходимого, что с таким трудом удаётся перебрасывать в мятежную, заблокированную республику. Жрать захочешь, и на автоматы пойдешь…
-- Ладно, капитан, приехали, - голос Тюрина, опытного контрразведчика, на этот раз всё же выдал его: не поверил он Вдовину, но ничем другим своё неверие не выдал. – Пока будешь на 12-й, присмотрись там к беженцам. Так случилось, что они отстали от последней партии эмигрантов, наши их приютили, а вот вывезти до административной границы с Арменией пока не удается – то оказии нет, то блокада заставы слишком плотная. При последней встрече Шумилов говорил мне, что одна из них, некая Лейла, настойчиво просит сообщить о ней некоему капитану Павловичу. Вроде из нашей «конторы»…А может армейский какой?
   Вдовин ничего не успел ответить: водитель резко затормозил и капитан больно ударился лицом, но на этот раз об спину сидевшего на переднем сидении спецназовца. «Как каменная, - успел было подумать Вдовин, но в это время длинная автоматная очередь громыхнула снаружи: колонна, явно, напоролась на засаду. Сидевший впереди спецсназовец, тот, что с каменной спиной, мгновенно приподнялся, явно прикрывая собой сидевших сзади офицеров: ещё в начале движения он коротко бросил Тюрину: «Полковник, я отвечаю за вас головой…».  Однако на этот раз всё обошлось: прогремело ещё несколько автоматных очередей, затем раздался взрыв, явно, от гранаты, и, наконец, всё стихло. Через пару минут к «уазику» подбежал лейтенант с головной машины и коротко доложил о том, что, по всей видимости, они напоролись на одиночку: его труп, развороченный взрывом гранаты, уже оттащили на обочину. После этого колонна двинулась дальше.
   Вскоре они достигли пределов ответственности 12-й заставы, и Вдовин с облегчением выскользнул из «уазика». Ему жуть как хотелось поучаствовать в операции по захвату контрабанды оружия, но в голове, как гвоздь, торчал вопрос полковника Тюрина: «а вдруг?». Конечно же, в случае чего, можно будет отбояриться, сославшись на сверхпредвзятость и местных «прокурорских», и местных экспертов, но Вдовин понял, что полковник знает всё – такая у него служба…
   Через час, пройдя несколько постов, Вдовин сидел в кабинете капитана Шумилова, начальника 12-й заставы. Капитан, как и большинство линейных офицеров, недолюбливал «особистов», но со Вдовиным у него сложились если не приятельские, то дружеские отношения точно. Однажды у него ушёл за «речку» невесть как попавший на заставу рядовой Адылов, а Вдовин, встречавший в ту ночь своего агента с той стороны, изловчился договориться с «персами», и те, невесть тоже за какие деньги, преспокойненько вернули беглеца назад. Правда, вернули изрядно потрепанным и без сапог, но живым. Эту историю удалось сохранить в тайне, а вскоре «старлей» Шумилов получил долгожданную четвертую звёздочку. Адылова же, по – быстрому, спровадили  в отряд, сославшись на пятый пункт паспорта гражданина СССР. Позднее его комиссовали: видимо, сказалась трёпка, полученная им от иранских пограничников, На том эта история и закончилась.
  -- Так ты говоришь, Русс-Иван, что два куба выработки для тебя много? – Шумилов, который никогда не блистал остроумием и начитанностью, при встрече со Вдовиным всегда вспоминал эту фразу из знаменитого шолоховского рассказа. – А хватит ли тебе два куба выработки, Русс-Иван, чтобы успокоиться?
   Вдовин хотел было тоже, как всегда, ответить: « Хватит и ещё останется», но вдруг передумал и угрюмо брякнул: «А я и после второй не закусываю, херр комендант…». Шумилов всё понял и быстренько подсуетился. По традиции они выпили по две рюмки подряд и принялись за еду. Правда, ел в основном один Вдовин: нервотрёпка прошлого дня, ночная дорога плечо - в – плечо с полковником Тюриным, его неприятный вопрос «а вдруг?» нагнали на «особиста» непривычный жор. Опустошив одну банку тушенки, он принялся за сухофрукты, но почувствовав, что всё ещё голоден, попросил открыть ещё одну «жесть». Только насытившись и выпив третью рюмку, Вдовин коротко рассказал Шумилову о  своих происшествиях за последние три дня. Начальник 12-й заставы только молча качал головой и  иногда матерно ругался.
--Вот, сучары! На Ленина руку подняли…Похоже, кранты здесь  приходят нашей власти, - Шумилов поднялся из-за стола и подошёл к небольшому бюсту Ленина, помёщенному на небольшом сейфе. – Как же так, Владимир Ильич: столько крови пролили, а теперь всё коту под хвост! А как же интернационал, дружба народов, социализм? Молчишь? Ну, молчи, молчи…Иван, а если и в России так случиться? А?
   Вдовин в ответ только махнул рукой. Ещё весной, будучи в отпуске, он проездом побывал в Москве. Побродил по Арбату, по случаю забрёл на митинг на Пушкинскую площадь. Благо, что одет был в штатское платье, а то бы оконфузился: с одной стороны кричат про «сатрапов режима», а с другой, а это он приметил опытным глазом, отдельные особи корпуса «сатрапов» запросто щёлкают на камеры всех, более или менее, злостных крикунов. Уже тогда Вдовин понял: скоро – скоро начнётся большой Исход. И не только на окраинах Империи…
-- Ты знаешь, Лёха, сегодня ночью, в дороге, полковник Тюрин сказал мне буквально следующее: скоро нам всем придётся отсюда намыливаться…Просекаешь? – Вдовин искоса посмотрел на бюст Ленина, примостившийся на армейском сейфе. – И поедем мы  с тобой устанавливать погранзнаки где-нибудь в казахстанских степях…Если дальше так пойдёт, то и те «чурки» вспомнят о своём родстве с Чингиз-ханом…А вообще, я жутко хочу спать…
  Они выпили ещё по одной рюмке, и Шумилов, предварительно прибрав на столе, вызвал дневального.
-- Палыч, ты не обижайся, но гостевые хоромы у нас нынче заняты, спать придётся в казарме. Я сейчас там же обитаю, вместе с бойцами, - Шумилов что-то шепнул дневальному, появившемуся на пороге и, подтолкнув в спину, отправил восвояси. – Мы тут приютили три армянские семьи, иначе бы им кранты пришли…Никак оказии не могу дождаться, вот и сидят у меня на шее… А ведь всех кормить надо, а там ещё и детишки – мал – мала меньше…Ну, ты понял… 
   И вот здесь-то Вдовин вспомнил о том, что говорил ему полковник Тюрин: армянская женщина Лейла ищет какого- то капитана Павловича. Господи, неужели это Лала? Как она здесь оказалась? В ноябрьской суматохе, когда начались погромы на границе, он потерял её совсем из виду, а потом она ведь не армянка? Говорила, что в ней течёт кровь персов, курдов, кавказских татар и т.д. Точно, мать у неё была наполовину армянка…Вот такой вот интернационал…И словно проснувшись, спросил:
-- Слушай, Шумилов, я всё понял – поспим и в казарме – не баре…Лала или Лейла среди них есть? Ну, среди этих армян? Небольшая, стройная, лет под тридцать…И шрам небольшой на губе…Вот здесь…
   Шумилов в ответ почесал мохнатые брови и неожиданно рассмеялся. Неожиданно потому, что все предшествующие разговоры к веселью никак не располагали. А тут на тебе, экспромт – капитан Павлович…
-- Палыч, со смеху умереть можно, - Шумилов вернулся за стол, достал початую бутылку с аракой, вернул из тумбочки две стопки. – По этому поводу надо ещё по одной принять, тут без бутылки не разберёшься…Понимаешь, она с первого дня бросилась мне в глаза. Ну, во-первых,  дамочка эффектная, во-вторых, не из соседнего села, иначе бы я её знал…Оказалось, она родственница Геворкянов. А сама чуть ли не из Бебека…Как здесь оказалась, ума не приложу, но Геворкянам я верю, они мне раньше сильно помогали…Ну, ты понимаешь…Так вот, она мне задурила голову каким-то капитаном Павловичем, «зелёным чекистом». Я и подумать не мог, что это ты, Палыч…Чур, только сейчас к ним не ходи, не светись, мало ли что…
   Они условились, что Вдовин сейчас же пойдёт в казарму отсыпаться, а к вечеру Шумилов передаст Лале о материализации «капитана Павловича» на вверенной ему заставе и назначит ей свидание…ну, предположим, в садовой сторожке. Это, конечно, слегка на отшибе, но пост в самой сторожке отсутствует, зато есть секрет неподалёку: месяц назад пришлось зарываться в окопы, причём загнали в них,  даже  БТР-ы прикомандированных армейцев. По ночам, конечно же, постреливают, но уже не так опасно, как раньше. На том они  и порешили…
    К вечеру отоспавшийся Вдовин снова появился в кабинете Шумилова. На этот раз лицо у начальника заставы было совсем кислым. Оказалось, что днём он встречался с надёжными информаторами из села, которые и сообщили ему о предстоящей на следующий день акции «народофронтовцев» - многотысячном митинге в пределах видимости заставы.
-- На этот раз всё будет по серьёзному, - Шумилов говорил с хрипотцой в голосе: после встречи с информаторами он объехал всех старейшин села, пытаясь отговорить их от намеченной акции. Не получилось. -  Понимаешь, раньше слушали и казалось понимали…По крайней мере, предыдущие акции проходили относительно спокойно: поорут женщины, поворчат старики, поплачут дети, да и все разойдутся. И провода не рвали, и колючку не уродовали…А сейчас слушают и будто не слышат. Уже точно знаю, что из Н-ска приехали несколько десятков боевиков, все вооружены до зубов. Народ запугивают, говорят, скот порежут, если не снесут заставу с лица земли…И с продуктами в селе напряжёнка: и мука, и сахар, и соль – всё  по выдаче. А кто всё это выдаёт – мы конечно знаем, но толку-то… Такие дела, брат…
   Вдовин молчал и думал: чем он мог помочь заставе в  этой ситуации? Сходить одному на переговоры с «народофронтовцами»? Нажать на парочку агентов из их числа? Или в ночь посетить местного муллу, который ему обязан свободой или даже жизнью своего сына? Однако Шумилов, словно,  прочёл его мысли:
-- Ты, Палыч, даже не гоношись. Я доложил обо всём в отряд, и  к утру мне пообещали подкинуть бойцов из в/ч 1471 на двух «вертушках»… Поговорил и с полковником Тюриным. Операция  у них прошла не очень удачно, есть потери с обеих сторон. Ты, вообще-то понял,  почему они не задействовали моих бойцов в этой операции: контрабанда оружия идёт в зоне моей ответственности, а я не при делах?  Да потому, что у них, а не у меня,  теперь появились «кровники» - «переправщики»- то в основном были из этого села…А многие из них теперь плывут по Араксу к  верху пузом…
  Шумилов помолчал и, как-то странно скосив глаза, посмотрел Вдовину прямо в переносицу.
-- А тебе полковник передал, чтобы сидел и не рыпался. Республиканская прокуратура объявила тебя в розыск, наверняка твои фотомордочки есть и у приезжих «народофронтовцев», - Шумилов снова помолчал и уже чуть веселее добавил: - Завтра будут «вертушки», и если у нас будет совсем худо – отправлю отсюда и армянские семьи и тебя заодно…Там, глядишь, тебя и  в «спеназ» перекрестят, а они народ бродячий – сегодня в Закавказье, а завтра, не дай Бог, где-нибудь в Прибалтике…Так что сегодня отдыхай, бойцов из садового секрета я уже предупредил… И «вертушки» завтра будут садиться там же…Пожалуй, всё. Лале я шепнул на ушко, где ты её будешь ждать … От радости запрыгала, как коза…Ну, бывай…
    Шумилов вызвал дневального и приказал переодеть капитана Вдовина в форму попроще: уж слишком  зелёные петлицы  на его кителе бросались в глаза, а золотистые звёздочки на погонах невольно напоминали о розыске, объявленном республиканской прокуратурой. Да и  профиль хозяина проще будут спрятать под носатой фуражкой-афганкой. Ну, а дальше – как карта ляжет…
    Уже начало смеркаться, когда Вдовин подошёл к садовой сторожке. Раньше здесь в окружении лимонных и гранатовых деревьев располагалась большая пасека, с которой пограничники центнерами получали изумительный горный мёд. Потом пасеку сожгли «неизвестные», часть деревьев обуглилась, а медоносы со временем заросли  сорной травой. Начавшаяся необъявленная война разорила даже этот, сугубо нейтральный, уголок природы. Может здесь впервые Вдовин и пожалел о своём выборе почти пятнадцатилетней давности, когда он, что называется,  с размаху поступил в Алма-атинское пограничное училище. Так случилось, что за эти годы он потерял семью, а сейчас, как оказывается, терял и кусочек Родины. Впереди же была полная неизвестность и непредсказуемость судьбы.
    Войдя в сторожку, он сел у окна, не зажигая света. Неухоженность чувствовалась и здесь. Правда, кто-то из бойцов заранее освежил пол, аккуратно застелил солдатскую кровать и даже оставил на столе его любимые золотистые лимоны, гранаты и даже большую бутыль «араки». Вдовин разломил один гранат и впился зубами в бордовую кислятину: терпкий привкус заставил его распечатать бутыль с «аракой». Сделав пару глотков, капитан почему-то подумал, что он сегодня впервые за последний год остался без «ствола». Шумилов не предложил ему никакого оружия, а настаивать он не стал. Может те два «жмурика», из Джульфы, возопят сегодня о возмездии? И почему Лала в критической для неё ситуации, вдруг, вспомнила о нём? Ведь год назад, когда труп её мужа Норбека выловили из «речки», она бросила в лицо капитану Вдовину: « Ты убил его!». Это была неправда, но не совсем. Муж её, курд по национальности, пару лет работал на разведку пограничников. Работал, правда, на совесть, но и солидно прирабатывал при  этом контрабандой. Пока через «речку» в обе стороны шёл «ширпотреб», начальство Вдовина закрывало глаза на эти огрехи его агента. Когда же на той стороне за советские телевизоры стали расплачиваться китайскими, а то и натовскими автоматами, начальство вначале погрозило пальчиком, а потом за подобные дела агентуры взялись всерьёз. Один за другим на «речке» стали всплывать неопознанные труппы, а потом очередь дошла и до Норбека. И никому дела не было до того, что со смертью этого курда пограничная стража потеряла лучшего связника, знавшего в лицо с десяток наших агентов с того берега. Тогда Вдовин, как мог, утешал Лалу, но до определенного времени всё было в рамках служебного приличия. Если такое имелось в наличии вообще. Потом, когда его бросила жена и, прихватив с  собой только ребёнка и самые необходимые личные вещи, улетела на «большую землю» к родителям, капитан сломался. В один из вечеров, на явочной квартире, где он и раньше встречался с Норбеком и его женой, капитан попросту изнасиловал Лалу (или Лейлу?). Нельзя сказать, что ей это было совсем уж неприятно, но в дальнейшем, при редких встречах, капитан чувствовал, что в душе у женщины горечь все-таки осталась. А может ему это только казалось?
   Сейчас для него и его товарищей в этой, уже почти чужой стране, наступал «момент истины». Как в этих обстоятельствах поведут себя бывшие друзья и союзники. Те, кто верой и правдой служил «зелёным фуражкам», подставляя своих соплеменников либо под автоматные очереди, либо под немалые тюремные сроки. Воистину прав был один из киногероев, когда изрекал с экрана: «Восток дело тонкое». «Поживём – увидим, - в тон этому изречению подумал тогда Вдовин. И в этот же момент в сторожке раздался легкий стук в дверь. Затем дверь отворилась, и в легких сумерках показался женский силуэт. Это пришла она…
…Когда после случившегося, она откинулась на жесткую солдатскую подушку, Вдовин даже заскрипел зубами от полученного удовольствия. Ему хотелось ещё и ещё, но его мужской каприз никак не поддавался на мысленные и даже немысленные уговоры: сказалось напряжение последних дней. Вот тогда-то Лала и засмеялась: громко и пронзительно, почти истерично. Потом раздались всхлипывания, и Вдовин едва уловил: «А у Норбека получалось всё…». Не помня себя от ярости, он схватил женщину за волосы и стащил её с кровати. Потом пару раз ударил ногой по извивающемуся телу, но в это время бесшумно отворилась входная дверь в сторожку,  и в глаза Вдовина брызнул огонь. Последнее, что почувствовал в этой жизни капитан, была раздирающая боль в грудной клетке, потом и эта боль прошла, и наступили полные сумерки…
   Наутро, после ночного боестолкновения, которое все-таки случилось, капитан Шумилов нашёл холодное тело Вдовина в садовой сторожке. Он был одет, но без сапог, и лежал на кровати, скрестив руки на груди. Солдатский мундир был совсем не повреждён, но в районе сердца, по ткани, всё ещё расплывалась уже остывающая кровь. Тело капитана было с почётом придано земле здесь же, на заставе, а республиканская прокуратура вскоре закрыла его дело «в связи со смертью подозреваемого». Лалу же так и не нашли: ни среди мёртвых, ни среди живых. Кто-то из агентов Шумилова позднее сообщил из-за «речки», что видел женщину, удивительно похожую на нее, в окружении иранских офицеров в лагере для беженцев. Она была без паранджи и в армейском мундире – дело невиданное для мусульманской страны. Воистину, «Восток – дело тонкое…».