Раз, два, люблю тебя

 - Командир, мы на подлёте, - лёгкий трёп за уши, и Вьюгов окончательно проснулся. «Вертушка» гремела нещадно, да так, что  в ушных перепонках лопались пузырьки, в носу стоял спазм, глаза же,  и вовсе выдавливало из орбит. Проснувшись, Иннокентий Сергеевич окончательно осознал, что опаздывает на место происшествия безбожно. Два труппа в отдалённом таёжном посёлке не сулили ничего хорошего: дело будет, явно, на контроле у прокурора области, а за прошедшие полусуток многие вещдоки могли просто испариться, следы, явно,  будут затоптаны, а опергруппу на данный момент представлял лишь он один – следователь районной прокуратуры. Лёгкий
намёк прокурора на то, что дело «ясное» ничего не определял – в случае чего, спрос учинят не с него, а со «следака», коим Вьюгов и являлся.
 Накануне вечером, слывущий примерным семьянином Иннокентий Сергеевич Вьюгов, вдруг, рассорился  с женой, потом долго бродил по посёлку  в поисках пристанища, пока на окраине не наткнулся на одинокий балок. Здесь-то он и столкнулся нос к носу  со своим бывшим подследственным, который был никем иным, как хозяином этого балка. Витя Хромой упоил его основательно, накормил свежей строганиной и уложил спать на умятом топчане. Только к обеду следующего дня  его обнаружили по данному адресу местные менты, которым более ничего и не оставалось: Вьюгов на тот день был единственным следователем в прокуратуре, а это убийство требовало присутствие сотрудника прокуратуры. Потому-то Иннокентий Сергеевич и переносил сейчас  с жалостью к себе «тяготы и лишения» в расхристанной вертушке. При этом он проклинал в душе и свою жену, и Витьку Хромого, и свой вымученный университетский диплом…
   Вертушка приземлилась в посёлке Лесном на поляне,  неподалеку от поссовета. Едва Вьюгов вывалился с борта, как его стошнило. Как говорится, вывернуло наизнанку. «Поделом, - подумал Иннокентий Сергеевич. И тут же, некстати, в голове мелькнуло: - Будут знать наших…» Затем последовал легкий звон в голове и рядом неожиданно громкий смех. Этакие колокольцы зазвенели: дзинь-бом- дзинь-бом-бом, ха-ха-ха…Поднял Вьюгов голову, а рядом дама стоит. Ну, не то чтобы светская, но с фасоном и ладная: ноги крепкие, таз широк в меру, грудь упрямая, глаза раскосые. И курка на ней- кожаная, всмятку, но новая. Сразу видать – живёт в достатке.
-- Здравствуйте, товарищ следователь, - сказала дама. – Я председатель поссовета Ульященко.
   Двойное убийство в посёлке случилось накануне ночью. Поутру тамошний медпункт оказался на замке и прихворнувшая бабка Ворониха, стряпуха местного котлопункта, отправилась к фельдшеру на дом. Она-то и обнаружила в квартире медика тело самой фельдшерицы Анны Строговой, а рядом с домом под окном – тело её подруги, учительницы Чудаковой.
-- Ворониха, когда увидела мертвых девочек, сама чуть копытья не откинула, -Ульященко говорила в растяжку, чуть в нос, но внятно и даже приятно: слова с маслянистых губ слетали легко, не смотря на драматизм излагаемых событий. – Кстати, моё имя Наталья Семёновна…Мы с вами даже встречались, кажется на активе…
  «Ну, да – ну, да, - подумал Вьюгов, вспомнив прошлогоднюю гулянку на Песчанном озере, крепко поддатого районного прокурора,  с колючками репейника  форменных штанах, и эту даму с чуть раскосыми глазами. Помнится, что проставлялась тогда именно она. Ничего, хорошо гульнули…Иннокентий Сергеевич,  конечно же, всё вспомнил, но вслух сказал иное:
-- Кажется, мы встречались в райкоме, накануне Дня молодёжи…Вам тогда ещё грамоту вручали, за отличия в охране правопорядка…, - Вьюгов говорил вежливо, но смотрел на председательшу недобро, исподлобья. Наталья Сергеевна же напротив как бы вся искрилась, куртка при этом поскрипывала и переливалась на солнце в такт движения хозяйки. Но оказалось, что встречу ту, годичной давности,  на озере Ульященко явно запомнила.
-- А помнится, Иннокентий Сергеевич, вы и в прошлый раз были не очень любезны, - Женщина прикусила нижнюю губу и уже с придыханием продолжила: - Вы хорошо знали, что доказательств вины моего сына – ноль – по - вдоль…И всё же гнули свою линию – виновен! А дитё-то у меня – одно…
   Вьюгов и тогда, конечно же, знал что доказательств вины её сына, Аркадия Ульященко, в убийстве двух егерей нет. Даже косвенных…Однако близкий ему человечек, Витька Хромой, бубнил при редких встречах одно и тоже: «Замочить их мог только Ляша, век свободы не видать…Точняк знаю, что был у него заказ от финнов – взять именно наших бобров, а егеря стерегли их весьма усердно… Да и то сказать, появились эти животины в ваших краях в хрен знает какие годы, два опосля и порасплодились…Вроде, как северные стали, не в хатках жили, а в норах…Вот у финнов и появился свой интересант…
   С Витьки Хромого что взять – языком чешет, да и всё тут, а ты попробуй – докажи. Однако Вьюгов даже подсознательно ему верил: человек непростой судьбы, дважды судимый, по сути, бомж, сосланный в нарымские края ещё в те времена, когда в правоприменительной практике вовсю использовался пресловутый «101 км», Витька обладал энциклопедическими знаниями, по диплому был биологом  и охотоведом. В местной тайге он освоился быстро, знал всех серьёзных браконьеров, водился с егерями, но ни на кого не стучал. На Ляшу у него, видимо, был свой зуб… 
-- Я и сейчас уверен, что Ляша, так или иначе, причастен к убийству егерей, - Вьюгов нарочито назвал так сына Ульященко. Он полагал, что после этих слов председательша психанёт, убежит, уйдёт, а он спокойно займётся делом. Слишком уж резала глаза её искристость… Однако к горлу снова подступила тошнотная волна, но тут же отступила. Прокашлявшись, он прохрипел:
-- Участковый, где?
   Похоже, вопрос следователя успокоил Ульященко. Она опустила руки в карманы куртки, приподнялась на носках своих серо-буро-малиновых туфель и раздельно так отчеканила:
-- Наш участковый вместе с опером Ивановым рванули на Нижний склад…Похоже взяли след убийцы: его рано утром в тех местах заприметил водитель «технички»…У душегуба там свояк сторожем пребывает, вот он и решил у него схорониться…
   Вьюгов покрутил головой, промокнул губы носовым платком и, не церемонясь, прервал импровизированное донесение:
-- Иванов-то, здесь, откуда взялся? В райотделе меня уверили, что поблизости был только участковый…В Киевском, что ли? А убийца – кто?
   Ульященко осторожненько так взяла Вьюгова под руку, повернула в сторону вертолёта и настоятельно посоветовала:
-- Аппарат-то взад отправьте, товарищ следователь. Думаю, сутки-вторые он вам не понадобится…Убийцу-то и без него возьмут, а у вас работа кабинетная, всё под рукой…
   Вьюгов нерешительно кивнул головой, хотел ещё что-то сказать, но председательша уже отправилась к вертолёту, что-то там прокричала в кабину, а  потом ещё долго махала рукой, пока «вертушка» взмывала над поляной. Женщина же вернулась к Вьюгову, взяла его под руку и упрямо так потянула к зданию поссовета.
-- Иннокентий Сергеевич, миленький, всё действительно очень просто. Иванов на недельку вырвался на охоту, а заодно с участковым и кражу из магазина в Киевском раскрыли, - Ульященко на секунду прервалась, но, тут же, бойко продолжила: - Взяли они двух пришлых заготовителей, раздолбили их, остатки краденного изъяли, а тут я их по телефону и нашла…От нас до Киевского тридцать минут на моторке…А уж здесь они, враз, Кульжина вычислили…Гулял он сильно накануне, да из ружья пару раз по соседским окнам бабахнул… Вот и решили наши следопыты, что именно он и порешил девчонок… 
   Вьюгов не то, чтобы окончательно протрезвел, но как-то собрался изнутри, пригладил редкие волосы на голове, поправил галстук.
-- Кульжин, говорите…А кто он? И где те соседи, по окнам которых  вчера палили из ружья? А место происшествия кто-нибудь осматривал? – Вьюгов неожиданно примолк и уже чуть тише спросил: - А где сейчас тела погибших?
  Ульященко поморщила тоненький с горбинкой носик, подтянула к себе Вьюгова и язвительно так прошептала:
-- В манде… Сейчас пройдем в контору, отдохнёте и я вам всё обстоятельно изложу. Ферштейн?
   Вьюгов согласно кивнул головой – а что оставалось? За недолгое время работы на томском севере он успел понять главное – хозяин в тамошней тайге не медведь, и даже не местные аборигены – остяки, а вот эти – потомки вынужденных переселенцев, ссыльных да кандальников, оказавшихся здесь кто – как. Одних гнали сюда цари, других, много позднее, доставляли на баржах энкэвэдэшники, третьи прибивались сами, потеряв далеко на западе и земельные наделы, и свободу, да и последнее имущество. Злоба в них, казалось, была заложена на генетическом уровне, а характеры напоминали туго натянутую тетиву арбалетов. Ферштейн…
-- Наталья Семёновна, а сынок-то ваш где? – как не старался Вьюгов, а голос выдал таки суть вопроса, проявил себя этаким иудушкой.«Будьте вы прокляты, - щелкнуло в голове у Иннокентия Сергеевича, - и похмелье треклятое, и Витька Хромой, и жёнушка ненаглядная, и вымученный университетский диплом…» Не раз и не два давал себе Вьюгов зарок: с похмелья даже по телефону  не задавать подобные гадкие вопросы, не стрелять понапрасну в пустоту, не гнать порожняк… Вот сейчас будет Хиросима!
   Однако Наталья Петровна даже бровью не повела, повернулась в сторону Тыма и небрежно так ручкой махнула:
-- Да три дня уже на реке пропадает…Говорят, муксун сюда в кои-то годы поднялся…А недавно и стерлядочки хвостов десять добыл…Вроде как и не законно, а вкусня-я-я-тина, -Наталья Семёновна кончиком язычка коснулась чуть подкрашенных губ, причмокнула и добавила будь-то в пустоту:- И на этот раз мимо, товарищ следователь… В Аннушку-то сын влюбился с первого взгляда, всё квартирку её обиходить норовил, даже наличники резные где-то по случаю добыл. Да только Аннушка оказалось девушкой с норовом… Подружка её, покойная Чудакова, сказывала, вроде как жених у Анны в городе был, без пяти минут доцент и тоже медик…Всё дело у них к свадьбе шло, а тут защита кандидатской…В общем, вернулся он к прежней жене, свояченицей ихнего профессора оказалась…После этого Анна сдуру и сдёрнула в наши края…
   Тут только Вьюгов и обнаружил, что стоят они на крыльце поссовета, А Наталья Семёновна удивительно хороша. Да так хороша, что у Иннокентия Сергеевича даже в ушах снова зазвенело. Поводил он кончиком носа из стороны в сторону, в который раз пригладил рукой редкие волосы, поправил галстук и спросил:
-- Чаю не найдётся?
   Потом они пили чай у Натальи Семёновны дома, по соседству. Несколько раз она пыталась подлить ему в чашку то ли ром, то ли коньяк, но Иннокентий Сергеевич отнекивался: мол, на службе не пью, мало ли что, всякое бывает. А тут ещё и телефон зазвонил. Аппарат стоял на тумбочке рядом с обеденным столом, и Вьюгов непроизвольно поднял трубку. Оттуда раздался характерный, с хрипотцой голос:
-- Алле, Смольный? На проводе штабс-капитан Иванов…Даю вам пару часов на капитуляцию, а потом как возьму косу, всё покошу,  всех замету…, - в трубке раздался довольный смех, больше похожий на хрюканье. Иннокентий Сергеевич пригладил волосы на голове и ответил в том же тоне:
-- У аппарата следователь Санкт-Петербургской судебной палаты  Вьюгов…Штабс-капитан, доложите обстановку.
   Смех и хрюканье в трубке прекратились. Лёгкая заминка и снова голос Иванова:
Здравие желаю, господин следователь…Если честно, не ожидал вас услышать по данному адресочку…Мне уже передали из райотдела о вылете «вертушки». Вы с группой, али как?
-- Али как - это значить прилетел один. Прокурор перед вылетом сказал, что преступление, вроде как, ясное, а опер Иванов с участковым где-то поблизости. Медик с гаишниками на серьёзном ДТП недалеко от райцентра, будет позднее. Так что вот так, штабс-капитан…Кульжина взяли? 
   В этот момент Наталья Семёновна аккуратно так забрала трубку из рук Вьюгова, подбоченилась и, явно передразнивая Иванова, прохрипела:
-- Алле, лейб-гвардия? Вы душегуба-то задержали, шенкеля вам в душу?  Нет? А что случилось? Хорошо, сейчас передам…
   Она прикусила верхнюю губу, как-то вся обмякла и протянула трубку Вьюгову:
-- Ушел, гадёныш…Тоже мне, пинкертоны…Только пьяных лесорубов и окучивать…
   На этот раз Иванов обстоятельно рассказал Вьюгову о поиске Кульжина. Оказалось, как и показал водитель «технички», подозреваемый ещё на рассвете объявился на нижнем складе: лицо расцарапано, рукав у куртки надорван, сам, похоже, с крепкого бодуна. Свояк его, местный сторож, сразу почувствовал неладное и поспешил выпроводить Кульжина вон из сторожки: мол, сам с условным сроком хожу, скоро-де начальство прибудет, да и рабочие уже на подходе. В общем, проводил он его до берега, а дальше недосмотрел: прыгнул родственничек в моторную лодку сторожа, дернул за стартёр, да и был таков.
-- Вроде как в сторону Киевского отправился, но мы с участковым здесь все закоулки обшарили, всю родню его прошерстили, но он как в воду канул, - Иванов был явно раздосадован: ему, лучшему оперу района, похоже, предстояло теперь не один день болтаться по тайге в поисках беглеца. Если бы преступление было «тёмным – другое дело, тогда копытьями можно было и землю рыть, а так…
-- Григорий Иванович, а ты твёрдо уверен, что убийца – Кульжин? – Вьюгов задал этот вопрос по привычке, как бы на автомате, даже не предполагая последующей реакции капитана.
-- Иннокентий Сергеевич…Кеша, мне твоя мнительность вот уже где стоит, - Вьюгов живо представил себе, как Иванов рубанул себя по кадыкастому горлу ребром ладони. – Год назад, из-за твоего «пинкертонства», я чуть было погон не лишился…А что получилось? Пшик…
   Вьюгов слушал сбивчивый монолог Иванова, а сам искоса разглядывал Наталью Сергеевну. Женщина средних лет, она не то чтобы выглядела моложе, но, казалось, светилась молодостью. А может оттого и казалось, что стояла она напротив окна, под лучами осеннего солнца…А  Иванов что-то продолжал хрипеть на другом конце провода.
-- Григорий Иванович, давай по делу, - Вьюгову надоел затянувшийся монолог Иванова: картинки из недавнего прошлого отвлекали от главного, мешали сосредоточиться и понять – как поступить в следующую минуту.- ОМП ты сделал?
-- Так точно, - Иванов явно успокоился и начал докладывать коротко, по-деловому: - Вместе с участковым, при понятых, всё сделали чин-чинарём…Наш Аниськин раздобыл где-то фотоаппарат, всё пощёлкали, даже следы обуви под окном и у соседа в сенях…
-- А причём здесь сосед?- Вьюгов как не старался , не мог сосредоточиться на главном – что-то отвлекало его, растаскивало мысли по углам серого вещества. Он снова мельком взглянул на Наталью Семёновну: коза…нет,  козочка, козуля… «Тьфу ты, - чертыхнулся про себя следователь. – Похоже, любого с понталыка собьёт… Стоп! А слушает-то всё весьма внимательно…Занятно…» Вслух же сказал: 
-- Наталья Семёновна, вы мне солнышко застите…Нет Иванов, это я не тебе…Сидим вот, чай пьём, хозяйка в курс дела вводит…Ну, так при чём здесь сосед?
   В трубке что-то захрипело, и Вьюгову показалось, что связь прервалась. Однако, буквально через две-три секунды снова раздался голос Иванова, на этот раз гораздо веселее:
-- Иннокентий Сергеевич, бог с ним с соседом, подробности потом объясню. Гонец тут с Бобровой заимки примчался, сказывает, что час назад в тех местах Кульжина видели…В общем, я с помощниками из местных охотников отправляюсь туда, участкового оставляю здесь – он всё ещё опрашивает родственников подозреваемого… Надеюсь, я правильно выразился на этот раз, товарищ следователь? До связи…
   В трубке загудело, как в зимних таёжных проводах, и Вьюгов опустил её на аппарат. Наталья Семёновна теперь уже сидела – напротив, на скамеечке. Руки сложила на коленях ладонями вниз, взгляд опущен долу, губы подозрительно припухли. Не дать, не взять – Алёнушка, та, что братца потеряла…
-- Наталья Семёновна, вы на меня не серчайте, сами видите – работа у нас нервная, можно сказать, с психическим уклоном...Да и за прошлое зла не держите: жалование мне положено не за галочки по отказным и возбужденным, а за сыск…Здесь без собственной железобетонной позиции не обойтись…Ну, что – мир? – Вьюгов протянул ей руку, но женщина её не приняла. Она слабо улыбнулась, отбросила со лба прядь каштановых волос и вроде как снова заискрилась.
-- Да мы вроде и не ругались, Иннокентий Сергеевич. Ни тогда, ни сейчас…А сосед здесь вот при чём…
   И она рассказала следующее. Когда Ворониха обнаружила убитых девчонок, по посёлку поползли слухи, а потом и склока понеслась. Через какое-то время у дома покойных, что стоит в глухом проулке, собралась толпа, но по счастью она, Наталья Семёновна, оказалась там первой. Ей-то и удалось с помощью двух местных дружинников не допустить никого к месту происшествия. Двух прорвавшихся подпитых лесорубов с общаги аккуратненько выпроводили за ворота полисада, что и помогло впоследствии обнаружить следы обуви убийцы: их просто не успели затоптать. Там же нашли стреляную гильзу, осколки оконного стекла и клок от ночной рубашки Светланы Чудаковой. Её, уже остывший труп, лежал поодаль, в лопухах…
-- Ну, а сосед? – снова вставил свой вопрос Вьюгов, но уже как-то иначе, по-дружески, что ли. Или с хитринкой: вроде как всё остальное мелочь, так, общий фон, а нужна конкретика по возможным фигурантам.
-- Сосед их – Мишка Бузмакин, он наш пилорамщик, живёт через три дома…, - Ульященко внезапно замолчала, словно подыскивая более мягкое название места происшествия, но затем твёрдо продолжила: - через три дома от места убийства. Так вот, Мишка этот, с места в карьер, горланить начал: Техас, кричит, у нас да и только… Ещё, говорит, не успели по двум егерям тризну справить, а тут учителку с фельдшером завалили. А у него, де, пока в ночной смене был, дом бомбанули…Ну, обокрали, вроде как. Жена-то у Мишки в  районной  больнице с дитём лежит, а дом ночью без присмотра оставался…В общем, горласто так берёт и заявляет – ружьё, де, украли, что в сенях на крючке висело, патронташ да початую бутылку водки…Но это уже из самой квартиры, с кухни…
-- И что? На самом деле украли? – Вьюгов почувствовал, что клубок разрастается, нить лепится к нити, все кончики наружу торчат, а Иванов с участковым за одним подозреваемым по тайге шастают. Группу бы сюда из области, «сыскарей» с пяток, да «следаков» поопытней…Вот тебе и прелести вольготной жизни у чёрта на куличках… Самоделкины…
-- Да кто ж его знает? – Наталья Семёновна говорила теперь вдумчиво, будто взвешивая каждое слово. От прежней искристости не осталось и следа. Оно и понятно: места здесь глухие и любой оговор может сработать подобно бумерангу. Так или примерно так успел подумать Вьюгов, но сказал другое:
-- Я понимаю вас так, что этот…ну, Бузмакин…картину хотел прогнать? Может алиби создавал? Как он мужик-то? Давно без…женщин? Перед вылетом мне сказали, что девчушек-то изнасиловали…На самом деле?
   Ульященко поёжилась, и только тут Вьюгов обратил внимание, что курточку свою кожаную она и в дому не сняла. Ничего куртёшка, фасонистая… И сидит на хозяйке ладно, вроде как, с форсом. Ну, те-с, ну, те-с…
-- Осматривали их Иванов с участковым, потом писали что-то, фотографировали…Я же в стороне держалась, баба всё ж…Вон, до сих пор озноб берёт…В общем, вы как хотите, а я выпью. – Наталья Семёновна потянулась к столу, взяла бутылку то ли рома, то ли коньяка, плеснула в порожний граненый стакан. Аккуратно выпила, смахнула слезу.
   Вьюгов молчал. Он не то чтобы жалел всех женщин на свете, но всякий раз, сталкиваясь на очередном происшествии с истерзанной женской плотью, задавал себе один и тот же вопрос: кто же тогда рожал всех этих насильников, убийц, грабителей и прочих мазуриков? Вот уже    несколько лет следователь Вьюгов пытался найти ответ на эту шараду (даже не вопрос!),  выдвигал  различные версии, вплоть до абсурдных и  фантастических, но бесплодно… Каждое подобное преступление ставило перед ним новые вопросы и всё приходилось начинать с начала… Неожиданно он решился: 
-- Наташа, мне нужно осмотреть трупы…И место происшествия, пока не стемнело…
   Они быстро дошли до морозильника местного котлопункта – именно сюда распорядился доставить тела погибших девчонок капитан Иванов. При этом строго – настрого наказал: до прилёта опергруппы или кого-либо из прокуратуры, тела не трогать, никого не пускать. А ещё он успел перед отъездом на нижний склад закрыть морозильник на новый амбарный замок, а ключ передал Ульященко.
-- Вы откройте, я включу свет, а дальше не пойду…И так боюсь, что свалюсь с горячкой, - Наталья Семёновна протянула Вьюгову ключ и как-то жалобно на него посмотрела: - Зря вы сто граммов не приняли, зрелище не из приятных…Или уже обвыклись?
   Вьюгов что-то промычал, но возражать не стал: мол, меня хоть горшком назовите, а вот в печь садить не надо…Ни в печь, ни в Нижний Тагил…А в остальном со всем управимся…
   Он взял ключ, повернулся к Наталье Семёновне спиной, неуловимо быстро перекрестился, открыл замок и массивные двери морозильника и шагнул внутрь…
   Минут через тридцать Вьюгов вышел на воздух. Солнце уже клонилось к закату, но его затухающие лучи ещё чуть-чуть согревали. Он постоял пару минут, глубоко вдыхая осенний воздух, затем прищурил левый глаз, вытянул вперед правую руку  и щелкнул языком: будто сработал невидимый курок. Потом Вьюгов подхватил Наталью Семёновну под руку и, явно согреваясь, быстро засеменил с ней в сторону жилья. Ещё надо было измудриться осмотреть место происшествия, определиться  с ночлегом и вообще подумать…
   Пока Вьюгов, в буквальном смысле слова, рыскал по квартире одной из погибших, Ульященко сидела на приступке крыльца. Странные мысли одолевали её: она чувствовала звериным материнским нутром, что он взял след. Ещё год назад, когда этот следователь коршуном кружил вокруг её сына, она поняла – именно Аркаша, её сын, причастен к убийству тех егерей. За то говорили и крупная сумма денег, которые она обнаружила на чердаке в ручной кожаной сумочке бывшего мужа, и фотографии бобровых семейств, сделанные допотопной «Сменой», до тех пор хранившейся где-то в чулане,  в рухляди «бывшего», и необычный для тех мест русско-финский разговорник. Эту книжицу она, ненароком, извлекла  из промокших охотничьих штанов сына. Но это были, как говаривали её друзья из «уголовки», доказательства косвенные. То есть не те, которые могли подвести её сына под самую суровую из статей. Прямые доказательства имела она одна: именно в день гибели егерей, её Аркаша заявился в дом затемно, долго полоскался в бане, а потом, едва дотащившись до кровати, впал в забытьё. И тут началось: бобры, финские словечки, имена погибших егерей, а главное – Анна Юхансон. Это было имя той девочки, с которой Аркаша познакомился по переписке, будучи ещё пионером…За всё надо было платить и её сын заплатил, как считала Ульященко, сполна: задержанный по подозрению в убийстве в КПЗ, он за три месяца поседел в пол-головы…И это в двадцать  с небольшим…Слава богу, нашлись тогда добрые люди…
   Наталья Семёновна вспомнила слюнявые губы районного прокурора, связки соболиных шкур, которые она передавала в область через безымянного пилота, кадыкастое горло оперуполномоченного УгРо Иванова…Гришка, Гришка, а если бы раньше? Если бы ты, а не «фуфло» Ульященко, мелкий  шулер и сквалыга, был отцом Аркаши? Как бы тогда повернулась судьба? А теперь этот хмырь прилизанный, И.С.Вьюгов…Нет, он далеко не придурок, только выстроить себя так желает. Ишь ты, заговорил: не серчайте, Наташа, то да сё…мол, и вам от моей милости достанется…ежели будем накоротке…А вот хрен тебе, с прибором! Впрочем, «прибор» можно и попробовать: если уж не для коллекции, то для пользы дела…Похоже, что Аркаша и завалил этих сучонок, но зачем? Юхансонша испарилась из его дурной рыжей башки, как только он вернулся из тюрьмы после недолгой отсидки. Какая бы дурная наследственность не была у сына, а понял: кинули его финны при первом «атасе», на кой хрен им веревки, даже при наличии драгоценных бобров…Вот и сорвало башню…Анька-то, фельдшерица, даже внешне была похожа на Юхансоншу: носик правильный, лоб высокий, глаза голубые, а кудряшки крупные и волнистые, не как наши «шестимесячные»…Но зачем надо было так жестоко? И причём здесь эта учителка, Чудакова? Под горячую руку попала?
   Дверь квартиры распахнулась, на пороге показался Вьюгов. Наталья Семёновна привстала с крыльца, поправила замшевую юбку, слабо улыбнулась:
-- Ну, что? Управились? Я уже тут все внутренности застудила…Не май месяц…Может сразу домой, баньку затопим, - Ульященко опустила руки в карманы куртки, крепко сжала кулаки. «Если откажется гад, - подумала она,- пусть тогда хиляет в общагу лесопункта…Перекантуется там ночь с бомжами, может и нюх пропадёт…Ищейка хренова…» Однако вслух сказала иное:
-- Пойдём домой, Иннокентий Сергеевич, устала я …Ноги не держат…Говорят же, мёртвые срама не имут…А живым-то что? Живым жизнь подавай, да не просто жизнь, а во всей красе…Пойдёмте, товарищ следователь до хаты, вдрызг я измоталась за эти дни…
-- Ответ отрицательный, - с металлом в голосе произнес было Вьюгов, но тотчас - же рассмеялся:- Ночь на дворе, а убийца ещё не в тюрьме…Как вам мой каламбурчик? Стишки тоже по молодости сочиняли? Или фантики собирали? Ну, колитесь, колитесь же…Ничего, на дыбе всё скажете: и про чары колдовские, и про зелье опойное, и про то, как царя-батюшку со свету сжить хотели…
   Но Наталья Семёновна его игру не приняла: она молча затворила дверь опустевшей квартиры, повернула ключ в замке, спустилась с крыльца. Сумерки уже наступили, и сразу же за калиткой уже не было видно ни зги: осенняя ночь в тех краях наступает быстро и почти бесшумно. Только сейчас Вьюгов почувствовал усталость: предыдущая ночь, вибрирующая «вертушка», окоченевшие трупы погибших девчонок и, наконец, то, что сейчас лежало у него в боковом кармане куртки, казалось, сделали своё дело. Тоже захотелось в баньку, в тёплую постель… Он взял женщину под руку и уже на полном серьёзе сказал:
-- Наталья Семёновна, я на всё согласен, но вначале - в поссовет. Надо отзвониться прокурору, по возможности отыскать по телефону участкового или Иванова…Пожалуй, Бузмакина, Ворониху да и вас тоже буду допрашивать завтра…На свежую голову…Кстати, у вас в сейфе свободное место найдётся? Тогда – порядок…
   Одинокие фонари поселковой улицы отбрасывали от идущей пары косые тени. Иногда тени пересекались друг с другом, сходились и снова расходились в стороны. Наталья Семёновна, неожиданно, рассмеялась. Вьюгов так и не понял от чего: то ли от забавной игры теней, то ли от собственных мыслей, то ли от его вопроса.
-- А вы что, слиток золота в квартире нашли? – спросила Ульященко. Они уже подходили к поссовету, и она поспешно освободилась от руки своего спутника. При этом, как бы невзначай, тронула его ногу коленкой. Вьюгова будто искрой обожгло, прошло насквозь и вышло где-то под темечком. «Ну, и стерва, - мелькнуло у него там же под темечком. – Такая забава, действительно, и царя-батюшку с понталыку бы сбила…»      
-- Ну, слиток не слиток, а крупицы – точно, - Вьюгов говорил спокойно, но не совсем уверенно. То, что он обнаружил в намертво сжатом кулачке одной из погибших женщин, плюс то, что надыбал рядом с кроватью при осмотре квартиры, надо было ещё, что называется,  пристегнуть к делу…  «К делу, не к телу – пришить можно всё, - мелькнул в его голове ещё один афоризм, но тут же погас: знать об этом Наталье Семёновне было совсем не кстати…Но та гнула своё:
-- Между прочим, Григорий Иванович после первого осмотра твёрдо сказал: пробежали бегло, но тщательно, всё, что надо, нашли и собрали…Так, что там ещё было?
  Но Вьюгов не сдавался: он быстро в уме просчитывал,  как можно пристегнуть к делу новые «вещдоки», как всё запротоколировать, наконец, в какой момент начать реализацию новой информации. И, пожалуй, самое главное – где и как лучше сохранить «вещдоки»? Хранить при себе накладно: ночью сон сладок, всякое может случиться…Лучше в сейф, с подробным описанием,  а ключ – себе. А Иванов подъедет – разберёмся, ведь протокол осмотра всё равно должен подписывать он, Вьюгов,  следователь районной прокуратуры. В общем, там видно будет…
-- Знаете, Наталья Семёновна, при осмотре, даже самом тщательном, можно пропустить такие мелочи, ну, крупинки, что ли, которые потом на процессе вырастают в огромные валуны…И не известно, в чью сторону эти валуны могут покатиться…Ну, например, пуговица с клочками вырванной материи, обнаруженная на месте происшествия, - Вьюгов замолчал, потому что понял- болтанул лишка…Однако Ульященко на его последние слова никак не отреагировала. Она, молча, стояла на крыльце поссовета и крутила пуговицу на его куртке…
   Уже в помещении женщина освободила верхнее отделение сейфа и протянула ключ Вьюгову.
-- Один, - сказала она. – Второй затерялся ещё год назад…Сделать же дубликат было всё недосуг…
   Вьюгов испросил у неё чистый конверт и бумагу, коротко изложил в пояснительной записке суть находок, заложил в конверт клок рыжих волос, пуговицу с остатками ткани, заклеил конверт с помощью собственной слюны и подписал его на имя прокурора области. Почему он выбрал именно этот адресат, а не позвонил в свою родную прокуратуру, Иннокентий Сергеевич не мог объяснить даже себе ещё очень долго. Но тогда он взял и написал, так как написал. И положил конверт в сейф. Замок щелкнул дважды – это означало, что работа на сегодняшний день закончена. Оставалось только ждать новостей от Иванова: поимка Кульжина могла в раз расставить все точки над «и». Или породить новые сомнения?   
   Наталья Семёновна встала из-за стола и зачем-то потянулась к верхней полке книжного шкафа. Плотная замшевая юбка последовала вслед за хозяйкой, округлила ногу, а взгляду Иннокентия Сергеевича предстали резиновые пажики и краешек трусиков пронзительно белого цвета. И тут Вьюгов сломался:
-- Наташа, мне бы поспать…Часика два…Вдруг варнака ночью доставят, ломай потом голову с недосыпа…А?
…Проснулся он  часов в пять утра. Проблесков солнца ещё даже не замечалось. В окно заглядывала одинокая звезда с краешка небосклона. Луны не было видно и вовсе. Вот-вот и случится утро. Он окончательно проснулся и только сейчас до него дошло: Натальи Семёновны не было рядом. Вьюгов поднялся с кровати, прошелся по избе – пусто. В это время загремела входная дверь и в избу вошла Ульященко: волосы распущенны, на плечах – наспех наброшенная куртка. С улицы повеяло легким холодком.
-- Милый, ты проснулся? – губы женщины, напротив, дышали жаром, щекотали мочку уха Иннокентия Сергеевича. Маленький прикус и снова щекотка. Ещё и ещё раз…Вьюгов даже глаза зажмурил, а в голове мелькнуло: «Вот жопа! Неужели не всё так просто…А может она всего-навсего – женщина…»
-- На двор ходила? – Иннокентий Сергеевич прижал её левой рукой к себе, а правой загрёб распущенные волосы в кулак. Ещё миг и он бросил бы эту женщину на пол и топтал бы её ногами…Или ещё как-то иначе…Но обязательно сделал бы ей больно…Уж, так хотелось…
-- Оставь, дурак, - Наталья Сергеевна вырвалась из его царапучих объятий, сбросила куртку на пол, оправила волосы, - А ты не знаешь, что все удобства у нас на дворе? Ты же спал, как сурок. Сделал своё дело и уснул…Не храпел – чего не было, того не было…Другие после утех храпом заливаются, будто соловьи- разбойники, а ты нет, ничего…Хороший мальчик…
   Вьюгов оскалил зубы, но сдержался. Конечно, она права: его подозрительность становится сродни маниакальной. Год назад он чуть не упёк надолго её сына, подложил эту женщину, по сути,  под прокурора, а сейчас и вовсе бредятину себе на уме сочинил: клок волос, найденный в кулачке покойной Анны Строговой – пшенично-рыжеватого цвета, а какой цвет волос у Кульжина? А разве остяк не может быть рыжим? А пуговица с клочком ткани из квартиры убитой? Ну, и что из того, что ворсинки ткани тёмно-синего цвета были найдены год назад на поломанном дереве, на месте убийства егерей? Может Кульжин тоже побывал в квартире убитой в куртке такого же цвета? «Мысли – догадки, да всё без оглядки, -  в памяти Вьюгова всплыл ещё один собственный афоризм, и это окончательно его успокоило…
-- Выпить у нас осталось? – с хрипотцой в голосе спросил Иннокентий Сергеевич. Получилось благостно: и суровость в голосе, и елей, как в сказке – и волки сыты, и овцы целы. Сейчас главное – дождаться результатов розыска и поимки Кульжина. А там поглядим…
   Наталья Семёновна, молча, подошла к холодильнику, достала початую бутылку водки, плеснула в два стакана. Погрела свой обеими руками, тихо стукнула им по второму стакану. Выпила, прикурила сигарету и со смехом упала на кровать.
-- Скоро рассвет, Кеша… Может ещё раз, и разбежимся? А то и Иванов скоро нагрянет, он же у нас мастак в тайге волков отлавливать… Того же Кульжина стреножит, глазом не моргнёт…Ты время-то не теряй, Кеша, - Наталья Семёновна стряхнула пепел сигареты прямо на пол, ещё пару раз затянулась и отправила окурок прямиком к печке. Затем, играючи, стянула с плеч помочи ночной рубашки и обнажила грудь. Лёгкий свет, сочившийся из окна, огранил округлости, сделал их похожими на маленькие пирамиды. Соски, эти бугорки желания, окончательно возбудили его и заставили забыть всё: и двойное убийство, и прокурора, и свой вымученный университетский диплом…
   Окончательно его разбудил легкий напев. Наталья лежала справа и тихо так напевала: «Раз, два, люблю тебя, да на реке оставила ведёрошки…Скажи, мила, ненаглядна, да почему ты не нарядная…» Она оборвала мотив и, глядя на посветлевшее окно, сказала:
-- Просыпайся, сурок…Тебя уже заждались твои трупы, свидетели и вещьдоки…Да и государева служба уже на пороге… Пора…
   Вьюгов сладко так потянулся на кровати, согласно закивал  головой, но сам подумал: «Не-е-е, не охота…И почему тебя так тянет к пороку, Вьюгов? Неужели всё дело в жене? Красивая, стройная, умная, - вроде всё при ней, а на душе холодно, как в местном морозильнике…Ну, блин, ты и расслабился… Точно службу забыл…». Он подскочил с кровати, запрыгал на одной ноге по комнате  в поисках своей одежды, а затем дурашливо запел, явно  подражая Наталье Семёновне: «Я писала другу Ванюшке, да не женись, дружок на Танюшке…Если женишься – спокаешься, да со худой женой намаешься…». Он знал эту песню до конца, но продолжать не стал: дурачиться, вдруг, почему- то расхотелось.
-- Колдовка ты, Наталья, как есть колдовка, - Вьюгов быстро натянул штаны, надел форменную рубашку и принялся за галстук. Однако руки его так подрагивали, что он оставил это занятие, смял галстук и бросил его в пузатый портфель. Затем уже серьёзно сказал: - Это самая сердечная песня моей жены…И зовут её Татьяной, а…
   Не успел он договорить, как, вдруг, зазвонил телефон. Наталья Семёновна взяла трубку, приняла  вертикальное положение и снова пропела: « Раз, два, люблю тебя, да за водой поторопилася…». Затем сжала левую руку в кулачок и помахала им перед носом Вьюгова, а в трубку приторно так заговорила:
-- Алле, я знаю, что это ты капитан…Чувствую…Да? Молодчина, ну, просто молоток…В общежитии, с бомжами клопов давит…Кончай трепаться, Иванов…Сейчас пройдусь до общаги и разбужу…Хорошо, через час будем в поссовете оба…Целую,- Наталья Семёновна положила трубку на аппарат, поправила волосы обеими руками, посмотрела на Вьюгова в упор, облизала тоненьким язычком губы.
-- Взяли? – язык у Иннокентия Сергеевича, на этот раз, еле ворочался: две лихорадочные ночи, трупы, «вертушка»клок рыжих волос – всё смешалось в какой-то жуткий клубок, откуда неизменно выглядывала очаровательная женская головка. Пора…Тряхнув головой, он спросил внятно и трезво:
-- Кто это у нас нынче клопов в общаге давит? Уж, не я ли..Сука ты, Наталья…
   Женщина ничего не сказала в ответ, только окончательно сбросила с себя одеяло, этакой павой прошлась по комнате. Потом небрежно набросила на плечи блузку, повязала узлом рукава, сунула ноги в калоши и так, почти голышом, выскочила из дома. «Не дать – не взять, стерва, - подумал Вьюгов. – На костёр её да и только…Опять на двор пошла?»
   Минут через десять он уже шёл по улицам поселка. Вначале заглянул на место происшествия: ещё раз осмотрел подоконные кусты, где нашли тело Чудаковой, торкнулся в закрытую дверь, покрутился на крыльце да и пошёл восвояси…Ловить здесь больше было нечего. У первого встречного мужика спросил, где находится общежитие лесопункта. Получив ответ, достал галстук из портфеля, приладил его к шее, затем пригладил волосы на голове и побрёл песчаной дорогой в сторону общаги. Там он тоже долго не задержался: разбудил спящего вахтёра, стукнул в первые, попавшиеся, двери, задал пару вопросов сонному мужику в умывальнике, громко хлопнул входной дверью и пошёл в сторону поссовета. Часто останавливался, срывал придорожные поздние травы и думал. Кавардак в голове постепенно угас, на душе стало спокойно и даже благостно. «Теперь они у меня попляшут, голубчики, - пришло, вдруг, на ум Вьюгову. – Один за сто – волосы у Кульжина, как у всех остяков – чёрные, с прямой остью…В кулачке же у мёртвой Анны был клок пшеничных волос, с рыжинкой…Да ещё с завитушками…Точь-в-точь, как у Аркаши Ульянова, Ляши, как звал этого гада Витька Хромой…А Иванов хорош…Сволочь…Ну, а ты?». Вьюгов споткнулся о коряженку, присыпанную песком, и растянулся вдоль обочины. Тут же резко подскочил, отряхнулся, как мог, и быстро-быстро зашагал в сторону поссовета…
   Вскоре он подошел к знакомому обшарпанному строению. «Явно из красной сосны, - подумал Вьюгов, глядя на сруб. – На солнце так и светится…Тоже рыжий…». Но в это время махровая туча затмила светило, и рыжеватое с проблеском здание поссовета превратилось в чёрную коробку. Идти туда вовсе не хотелось, даже совсем не хотелось. И в который раз Вьюгов проклял и свою незадачливую жизнь, и Витьку Хромого, и свою жену, и свой вымученный университетский диплом…
   Наталья Семёновна уже была на месте: сидела за длинным столом, покрытым зелёной, под бархат, материей, и перебирала бумаги. Её каштановые волосы были увязаны на затылке, губы вытянуты в сплошную линию, длинные же пальцы правой руки с отполированными ногтями выбивали такт знакомой мелодии: «Раз, два, люблю тебя, да за водой поторопилася…». У Вьюгова, где-то под темечком, застучали медные молоточки. Ещё миг, и он сорвался бы с места, встал на колени и елозил бы ими по обшарпанному полу прямо до её ног…Но неожиданно снаружи раздался грохот: что-то большое и громоздкое врывалось в их маленький мирок. Через несколько секунд дверь кабинета распахнулась, и на пороге, буквально, возник капитан Иванов.
-- Здравие желаю, товарищи начальники…Драку заказывали? – он громко рассмеялся, щёлкнул каблуками «болотников», виновато огладил рукой недельную щетину на лице: мол, извиняйте, одеты не по форме, но всё же при делах…Затем уже спокойно и деловито доложил: - Кульжина взяли, но ружья при нём не было…Говорит, утопил ещё здесь, неподалеку, в протоке…Сознаётся гад, но всё как-то путано…Похоже, что пьян был в «хлам»…Допрашивать сейчас будете?
   Вьюгов, молча, протянул правую руку Иванову, второй рукой пригладил волосы на голове, кашлянул и задумчиво так спросил:
-- Григорий Иванович, а ты уверен, что убийца – Кульжин? Как мне его допрашивать: как подозреваемого, или как свидетеля? Здесь процессуальная, знаешь ли , разница…А?
   Иванов ещё раз огладил недельную щетину, бросил взгляд на Наталью Семёновну, поскрёб пальцами левой руки между бровями и вкрадчиво так  спросил:
-- Иннокентий Сергеевич, а вы знаете, кого в областном центре, последний раз, привлекали за поджёг «Белого» озера? Нет? Так я вам скажу –  сотрудника пожарной охраны… А, что бы  вы не сомневались, назову даже номер уголовного дела – 2317… Ферштейн? 
   Вьюгов решил прекратить этот балаган в один момент: кинул два пальца правой руки к виску, щёлкнул каблуками стоптанных туфель, подхватил Иванова под руку и просто вытянул того в коридор. Здесь он прихватил его за борт куртки левой рукой и ненавязчиво так прошипел:
-- Слышишь, ты, опер, главный здесь я…Ты и в прошлый раз сделал всё, чтобы убийство егерей повисло «темняком», больше тебе я этого не позволю… Будешь дёргаться – в доску разобьюсь, до «генерального» дойду, в Нижнем Тагиле на нары сяду,  но четыре «жмурика» на вас повешаю…Усёк?
   Выпученные глаза Иванова подтвердили: усёк! Однако крепкие его руки осадили Вьюгова: мол, знай, начальник, не забывай, что в тайге-то медведь хозяин…Вьюгов хватку, конечно же, ослабил, поправил галстук, правой рукой пригладил волосы на голове. Похоже, надо было мириться. Чёрт с ним, с этим уголовным делом, мало ли таких ещё будет…А может и не будет вовсе: стрельнут тебя, Вьюгов, под левую лопатку да спишут на какого-нибудь Кульжина и бросят в протоку Тыма, как то ружьё… Ищи потом ветра в поле… или щуку в воде. Решай, «следак», по какому пути пойти…Муторно, что то стало, противно как-то…Ферштейн?
-- Я понял…, - Вьюгов спокойно, но уже левой рукой пригладил всколоченные лохмы на голове Иванова. – Я вообще парень понятливый…Где Кульжин?
   Задержанный сидел в кабинете напротив, при участковом. Иван Степанович Тюлькин в сорок пять лет всё ещё числился старшим лейтенантом, однако службу правил сознательно, у начальства был в почёте, а на территории его звали просто – Тюля. Но всякий знал, что Тюля потомственный охотник, и не то, чтобы белку в глаз, но и лося мог замочить между рог. Потому и сидел сейчас участковый спокойно, а в ногах у него примостился маленький неуклюжий человечек – Кульжин: волосы на голове - чёрные, прямые; телогрейка на теле – серая, при двух заплатах;  пуговицы – обыкновенные, фуфаечные, все на месте. Рожа у парня поцарапана с левой стороны, под правым глазом – «фингал», свежий, похоже - охотнички постарались…Взгляд из-под лобья, недобрый, глаза - карие, зрачки – с желтыми пятнышками. Руки спереди связанны бельевой верёвкой. «Наручники, - подумал было Вьюгов, - При такой развязке на руках обязательно должны быть наручники.. Но верёвки – это же наше…».
-- Развяжите его, - Иннокентий Сергеевич прошёл мимо сидящего Кульжина, подошёл к окну. Выходило это окно на поссоветовский двор: кусты лопуха, покрытые отцветшими колючками, разломанный надвое куст облепихи, редкая загородь… «Уныло и пусто, - пришло, вдруг, на ум Вьюгову и он опять вспомнил свой вымученный университетский диплом. – Пора…».
-- Я старший следователь районной прокуратуры…Жалобы и просьбы есть? – Вьюгов сел на внешне убитый стул. Тот жалобно заскрипел, но не выдал: похоже, мебель здесь сохранилась с пятидесятых годов, когда последние ссыльные литовцы, эстонцы и белорусы покидали эти места. Делали они в быту всё основательно, а бросали при отъезде всё также спокойно. Спокоен сейчас был и Иннокентий Сергеевич, всё было в масть: и волосы Кульжина, и его серая телогрейка, и напрочь пришитые на ней пуговицы… Но это ещё не факт, что Кульжин не имел отношения к убийству.
-- Какие жалобы, начальник? Я убил, я и отвечу, - Кульжин закашлялся, и на губах появилась кровавая пена. «Били, гады, - у Вьюгова снова зазвенело в голове, но на этот раз как-то монотонно – тук-тук, так-так, дзинь…- И били основательно, как и положено серьёзным мужикам…». Но вслух он сказал иное:
-- Ты бы, Лёня, сопли-то не распускал…Пока мне нужен ответ на один вопрос: кого ты завалил первой – Строгову или Чудакову? Ну?
   Кульжин поелозил ногами по полу и протянул вперёд связанные руки. Только тогда до Вьюгова дошло: участковый Тюлькин команду его не выполнил, руки задержанному не развязал, а сам в это время из-под лобья смотрел на Иванова. Капитан, молча, кивнул головой, и участковый команду выполнил тот час же: поднял Кульжина с пола, достал из-за пояса нож, перерезал верёвки и легонько так подтолкнул парня в спину – садись, мол, варнака на стул, пока начальник добрый…
   Вьюгов молча, почти в упор, разглядывал остяка: так и есть – волосы чёрные, ость прямая,, царапины на лице свежие, но уже подсохшие, телогрейка серая…
-- Переодеться где успел? – как бы невзначай спросил Иннокентий Сергеевич. – На нижнем складе или уже в Киевском? Ты вот что, дружок: отвечай быстро и не вздумай морочить мне голову…А то я выйду сейчас по надобности на улицу…минут на десять-пятнадцать…Товарищи милиционеры с удовольствием с тобой побеседуют наедине…Я правильно говорю, Григорий Иванович? 
   Иванов оторвался от стены, которую, казалось, подпирал в течении всего разговора, зашёл со спины к Кульжину и поднял массивный кулак над его головой. А у того будто глаза на затылке: шею втянул в плечи, руками обхватил предплечья и весь как-то скокужился… Вьюгов прервал этот немой диалог просто: стукнул кулаком по столу и внятно спросил:
-- Кого ты застрелил первой?
   Кульжин начал торопливо рассказывать, а Иванов вернулся назад: он снова подпёр стену и слегка прикрыл глаза. Весь его вид говорил о том, что дело своё он сделал, сделал его основательно, а уж правовым крючкотворством пусть себе занимается следователь. Ведь именно на его писанине будут, впоследствии, готовить обвинительное заключение и, скорее всего, приговор. Вот и пущай себе пишет… 
   Из показаний Кульжина вырисовывалась следующая картина. Накануне убийства он вернулся в посёлок к вечеру: добыл в таёжке пару глухарей, попутно проверил на протоке заранее выставленные сети, прибавился увесистой щукой и успел заскочить в магазин. Однако Лукьяниха, орсовская продавщица, наотрез отказалась обменять его трофеи на водку. При этом напомнила о долге, который тянулся у него ещё с августа. Со злости незадачливый добытчик ткнулся в «общагу», но и там получил от ворот поворот: гулявшая  компания лесорубов в свои ряды его не приняла, попросту выкинули за шкирку с крыльца. И тогда он вспомнил про фельдшерицу…
-- А вот с этого момента поподробнее, - Вьюгов, до того слушавший Кульжина в пол-уха, насторожился, - Ты пользовался её услугами раньше? Ну, то есть брал у неё раньше спирт? И не вздумай п…ть, как Троцкий…Начали…
   Кульжин, казалось, окаменел. «Похоже, что кнут здесь не при делах, - подумал Вьюгов. – С этим говорить надо спокойно и вразумительно…Иначе в такую бредятину заведёт, что все следопыты области не распутают…Итак, ещё раз спокойно и вразумительно».  Вьюгов кашлянул в кулак и тихо так спросил:
  - Кульжин, вы у фельдшера Строговой спирт уже брали до вчерашнего дня?
   Парень помотал головой и явно отрицательно. И здесь только Вьюгов осознал, если можно так сказать, генеральную линию своей тактики: сбить с толку подлинных убийц, слепить из Кульжина спившегося негодяя, довести его до признания вины, а потом в последний момент выбросить на стол две карты – клок пшенично-рыжих волос и пуговицу с остатками…Посмотрим, как вы тогда запляшите…
-- Встать, - вдруг заорал Вьюгов и топнул правой ногой по полу.–Встать…Руки вперёд…Присел…Ещё раз присел… Алкаш, сволочь… Из-за спирта убил? Ну?
   Кульжин снова замотал головой и опять явно отрицательно. Потом присел на краешек стула, втянул шею в плечи, руками же обхватил предплечья. Мучительно, словно крючьями вытянул из себя:
-- Нет, я пришёл к ней просто поговорить…
   Со слов подозреваемого, после конфуза в общаге побрёл он с двумя глухарями за поясом по улицам посёлка. Щуку отобрали ещё подвыпившие лесорубы, а ружьё осталось в магазине – незадачливый выпивоха так расстроился, что и ствол оставил возле прилавка. Домой же к престарелой матери идти и вовсе не хотелось: отсутствие постоянной работы и  его склонность к выпивке, по сути, довели дом до нищеты. Выручала мелкая живность, добытая в припоселковой таёжке, да кое-какая рыбёшка, пойманная в протоке. На ловлю большой рыбы не было причиндалов: моторную лодку ныне покойный отчим пропил ещё за год до смерти, а промысловые сети поснимал на Тыме рыбнадзор…А может и ещё кто, мало ли добытчиков в этих местах бродит…
-- Стоп, парень, давай ближе к телу, - Вьюгов  внешне строжился, но уже давал себе ясный отчёт: не мог Лёня-остяк уложить двух девчонок. Даже при наличии ружья…Перед глазами стояла невесть какая приятная картинка из котлопунктовского морозильника: крепкие, спортивного вида, тела погибших девчонок, обезображенные дробью и пороховыми газами, но, казалось, и в таком виде готовые к борьбе…Вьюгову тогда ещё почудилось, что даже мёртвые, они способны были кусаться, царапать глаза, рвать волосы обидчика…Или обидчиков? «Нет, здесь что-то не так, - подумал Вьюгов. – Слабак  он и  хлюпик…Не в жилу ему замочить их…» Однако вслух сказал вроде как с призрением:
-- Ты же крутой, с ружьём к девчонкам пришёл, а тебя за лохмы оттаскали…Плешь-то вон – на весь затылок…
   Кульжин удивлённо посмотрел на следователя, нервно поерошил волосы на затылке. Ещё и ещё раз… Потом нервно так рассмеялся:
-- Я вовсе не блатной, начальник, но знаю как здесь тебе ответить – на понт берёшь…Никто меня за волосы не шингал…Медичка вначале вытолкала меня за дверь, потом выбросила на крыльцо моих глухарей…Я ведь думал как в прошлый раз - даст пару десяток, мне и хватит…Однако стоят они дороже, но мне девчонок было жалко с самого начала: у нас ни клуба приличного, ни жратвы хорошей – консервы да крупа в магазине…Ну, думал, поговорит она со мной, не сбрезгует…
   Вьюгов жестом остановил Кульжина, посмотрел на Иванова, перевел тяжёлый взгляд на Тюлькина. «Как в кино, - подумал он. – Трагедия, злодей, статисты…» Вспомнил, было, свой вымученный университетский диплом, но потом одыбался и с придыханием спросил у Кульжина:
-- А может тебе вторая в волосы вцепилась? Учительница, подружка медички…Взашей-то они выталкивали тебя вдвоём…
   Кульжин облизал языком сухие губы, закатил глаза-бусинки под лоб и еле слышно так прошептал:
-- Не-е-е…Одна она была, она и глухарей выкинула…А потом ещё через дверь бутылку со спиртом протянула…неполную…Я запомнил: кофта на ней была красная, и рука в двери с бутылкой спирта была в красном…Не было второй…
   Он замолчал, будто что-то вспоминая, и оглянулся на Иванова. Вьюгов тут же заприметил своё: рослый опер стену уже не подпирал, а расположился на подоконнике, и шлёпал задником резинового сапога по стене. Последние слова Кульжина явно его снервировали: удары сапогом по стене участились.
-- Значит, ты приходил туда не один раз? – у Вьюгова возникло непреодолимое желание разогнать весь этот шалман: взять Кульжина за шкирку, вывести его на крыльцо, пнуть как следует под жопу и крикнуть в след: «Иди, урод, на реку, лови рыбу, добывай своих глухарей, и никогда, слышь ты, ни когда не бери на душу чужие грехи…Ну, а Иванову? Что сказать Иванову? Сказать надо твёрдо и прямо: «Живи гад, пока я живой…И не дай тебе бог…Приехали…Что же он скажет Тюлькину?
-- Иван Степанович, своди подозреваемого во двор…Похоже давно в штаны наложил, сказать ничего не может…Да гляди в оба, не дай бог сорвётся, - Вьюгов отодвинул лист исписанной бумаги, положил авторучку на стол. «Всё финиш, - подумал Иннокентий Сергеевич и даже внутренне возгордился: не удалось им провести меня на мякине, явно, что убийца кто-то другой, фуфло суют, может и не намеренно, но суют…Всё здесь не клеится: ни клок пшенично-рыжих волос из кулачка убитой Строговой, ни природная искренность Кульжина, ни грубая замятьня Иванова…Может этот гад здесь и не причём, но девчонок положил другой, не Кульжин…
   Тюлькин тяжело поднялся со стула, взял Кульжина под руку и вывел из кабинета. Вначале стало тихо, потом зазвенела поздняя муха: она билась об оконное стекло неистово, пританцовывая в размашку по скользкой глади, словно пытаясь расплющиться в ней и остаться на веки. «Наивное насекомое, - мелькнуло в голове у Вьюгова, - кто же тебя возьмёт в вечность?» Иванову же он сказал:
    - Пустышку тянем, Григорий Иванович…И, похоже, что у меня есть тому доказательства…
   Он аккуратненько так взял Иванова под руку, вывел из кабинета и, походя, шепнул:
     -Масть другая…Не катит…Убийца, или один из них, был рыжим…Как же ты осмотр-то делал, капитан?
   Наталья Семёновна Ульященко находилось при своём месте, в председательском кабинете. Она с нескрываемым любопытством смотрела на вошедших мужчин, и Вьюгову даже на мгновенье показалось, что выставила она рожи обоим: ему – плутовскую, с жутким оскалом, Иванову же посрамнее – тоже с жутким оскалом, но с перекосом левой части лица… «Ну, и сука, - подумал буквально в доли секунды Вьюгов. – Береги меня, господи…
     Иннокентий Сергеевич демонстративно достал из кармана куртки ключ от сейфа, подошёл к металлическому шкафу, потоптался немного, сделал своё дело и вынул изнутри снежно-голубой конверт. Помахал им перед носом оторопевшего Иванова, надорвал сбоку и высыпал содержимое на зелёное поле стола. Всё оказалось на месте: клок волос, замотанный в кусок целлофана, и крупная пуговица с куском накрепко пришитой ткани…У Вьюгова перехватило дыхание: при ближайшем рассмотрении волосы оказались иссиня-чёрные, прямые, а пуговица…Пуговица была круглой и большой, с клочком серой ткани… «Антракт, - подумал Вьюгов.- Теперь уже точно антракт…»
     Через несколько минут он снова сидел в кабинете участкового и заносил в протокол сбивчивый, но, в общем-то, складный рассказ Кульжина. Да, после того как Строгова вытолкала его на улицу, он глотнул из поданной ему бутылки, поболтался по двору, враз окосел, но кое-что запомнил: какая-то малознакомая ему квартира; на столе початая бутылка водки; хилый замок, который он сорвал просто руками; ружьё, висевшее в сенях на крюке, патронташ…Потом выстрелы, крики…Знакомое мужское лицо…Нет, он наверняка спутал, это было лицо Анны…А может Светланы Чудаковой, учителки…Звон стекла и снова мужское лицо…Нет, поцарапала его Анна, когда он пытался сорвать с неё кофту…Нет, кофты уже не было…Да, это была ночная рубашка розового цвета…Потом тупая боль в голове и он очнулся уже на мокрой траве…Рядом, из кустов лопуха, торчали голые женские ноги…Ружьё было в левой руке, но иногда он стрелял и с левшы…Да, вину признаю…
     Вьюгов поставил точку, предложил прочитать протокол допроса Кульжину, но тот отказался. Сгорбившись, он сидел на расшатанном стуле, кутался и в серую телогрейку и, похоже, никак не мог согреться. А смотрел он в окно, которое выходило на поссоветовский двор: кусты лопуха, покрытые отцветшими колючками, разломанный на двое куст облепихи, редкая загородь…
     Все формальности уже заканчивал заместитель прокурора района, прилетевший сюда вместе с судмедэкспертом. На этом настоял Иванов: после допроса подозреваемого  Вьюгов сказался больным, ушел в общагу, завалился на первую попавшуюся кровать, на вопросы не реагировал, даже когда прибыло вышестоящее начальство. По окончании работы оперативной группы, он вместе со всеми отбыл в тот же день на «вертушке» в райцентр, на неделю запил, а впоследствии был уволен из прокуратуры за «несоответствие». На этом, казалось, и можно было закончить эту историю, если бы не одно обстоятельство: через год Иннокентий Сергеевич Вьюгов попал под колёса автомобиля на одной из оживлённых улиц областного центра. Случилось это среди бела дня, но водителю с места происшествия удалось скрыться. Впоследствии новенькие синие «Жигули» с помятой правой фарой нашли в пригороде, но уже в совершенно обгоревшем виде. Однако, как подтвердила техническая экспертиза, это был именно тот автомобиль…