Подранки

               
   В ту осень основной состав студенческого строительного отряда отправился по домам в конце августа – мост был построен. Запланированные метры УЗД уложены, оставалась всякая мелочь – там подбалластировать усы, там подкрутить гайки… Было понятно, что руководство тянуло время  - больше дней, больше денег. Потому  и оставили нас впятером в тайге, в простывшем вагончике, без поварих и, собственно, без трехразового питания.
   День начинался уныло. Мелкий осенний дождь , какая-никакая глазунья, бутылка сухого болгарского вина на двоих и прогон на тачке по узкоколейке на пять-шесть километров. Что-то подкручивали, что-то притаптывали ногами или специальными лопатками – и снова на тачке к остывшему вагончику.
   От скуки, а может для безопасности, выдали  расхлябанную одностволку.  Медведя, конечно, не положишь, а вот пару рябчиков  стрельнуть можно. Опять же бомжей, которых по слухам водилось в этих краях великое множество  отпугнуть можно. Так и катались на своей тачке в течение недели – четверо толкают,  один, как пахан, посередине с ружьем. К счастью, ни бомжей, ни медведей  за это время на таежной  дорожке так и не  встретили .
   В последний день один из нас, жизнерадостный розовощекий крепыш по кличке Гном вдруг потребовал с утра банку сгущенки. Получив, пожалуй, последнюю банку долго пыхтел в поварском уголке вагончика, чем-то скрипел, стучал железом по железу, а в итоге затребовал одностволку.
   - На вечер будет отвальный ужин, сказал Гном,  только чур, щипать буду не я!
   Прокатили свои километры, покрутили гайки, потопали ногами и лопатами – да и домой .  Капли дождя уже обжигали лица, падали за вороты  ватников, студили руки. И тут раздался свисток. Тонкий  такой,  протяжный. Как будто смерть слышалась в этом звуке Так и оказалось.
   Первый выстрел хлопнул  на третьем- четвертом километре. Гном сорвался с места и рванул в хмурый кустарник. Минут через пять он появился возле тачки с серым комочком в руках.
   -Рябчик – сипло выдавил он,-  второй вроде был рядом, может ушел…
     Полувоеннопленные,  полустуденты  повели носами в его сторону , присмотрелись к седому комочку и с гиканьем кинулись в кусты. Через несколько минут несколько рук уже бережно несли второго , рябчика-подранка, который так и не успел схорониться в мокрой траве. После этого каждый брал у Гнома манок, что смастерил он утром из банки от сгущенки, усиленно дудел в него, держа на изготовку  одностволку, но через несколько шагов сникал и опускал  ствол, переставал дудеть в манок. Погода явно была не в фаворе к небывалым охотникам.
   Последнему манок достался мне.  Темные очки с диоптрием,  меланхоличная натура и депрессия после длительного запоя по случаю сдачи моста в эксплуатацию никак не позволяли мне попасть в любую цель.
«Чш-чш» - затяжка сигаретой, еще раз «Чш…»  . «Прима» загасала после третьей затяжки – все было пропитано влагой и  болотной жижей. Однако, я еще раз свистнул с манок «Чш-Чш», и я услышал в ответ: «Чш-Чш».
    Курок до отказа. Пальцем левой руки протер  стекла очков. Темнело уже изрядно, тачка тащилась  в десятке метров  от меня, мои бойцы трудового фронта явно про меня забыли и вдруг я услышал резкий всплеск.
    Серая тень вырвалась из мокрых кустов и стремглав понеслась вдоль  узкоколейки.  Я вскинул ствол, нажал курок. Отдача в плечо – птица круто спланировала и упала между шпал.  Бойцы лениво обернулись , тачка приостановилась.  Бросив ружье  на дороге, в два прыжка достиг добычу. Сняв запотевшие очки, я близоруко приблизился к ее глазам.
    Громкий крик, прыжок в сторону и недоуменные взгляды моих товарищей.  А желтые круглые глаза моей «дичи», казалось, прикоснулись к моему лицу. Филин был жив  и прямо,  не моргая, смотрел в мои глаза.
    Так мы получили подранка. Серая птица, в сумерках похожая на рябка, лежала между рельсами узкоколейной железной дороги, ожидая своей участи.
   -Берем с собой , -  коротко сказал Гном, - может,  выживет…
   Вечером за нами пришел мотовоз. Погрузили все, даже подраненного филина, которому  мы выделили белую наволочку от подушки. К концу пути наволочка стала розовой.
   На базе, в общежитии поселка нас встречали, чуть ли не с духовым оркестром. Ужин при свечах, потные бутылки с  болгарским  сухим,  тушеное мясо из  забитого  по этому поводу оленя. Дым коромыслом, воспоминания о первых, порой курьезных случаях начала  сезона. И все как-то забыли про серый  комочек в   окровавленной наволочке – с тем и заснули…
   -Ух, ух, ух-а-а! Меня буквально подбросило на панцирной сетке. Первое ощущение – бабахнули с гранатомета. Но откуда это? Потом хмель стал проходить. Еще раз ухнуло где-то в углу. Тогда понял – филин. Подранок! Ожил!  Я сел на своей  панцирке, достал бутылку вина, сделал два глотка. Подтянул трусы и вышел на воздух.
   На крыльце общежития сидел человек, стройотрядовская куртка наброшена на плечи, жидкая косичка на вороте.
   -Ты кто?  - хмель еще бродил в голове, хотелось спать, видеть сны, но что-то уже тянуло к этой  поникшей голове, к стройотрядовской куртке, наброшенной на плечи, жидкой косичке на вороте.
   - Я  Таня, Вы меня должны помнить.  Помните, я приносила  вам свежие огурцы, когда вы строили мост.  Тогда с вами работал такой большой, красивый парень. Его звали  Слава Голиков…
   - Дерьмо твой Слава, - буркнул я, почесав окладистую бороду , - дерьмо и предатель…
   - Он говорил, что у него есть жена и ребенок… Маленький такой ребеночек…
   - Он что, тебя трахнул?
Девчонка тихо заплакала, но отрицательно покачала головой.
     - Нет, нет, наоборот. Он говорил, что это не главное. Что  у него с этим все в порядке. А вы думаете, надо было?
    Сухое вино  ударило не только в голову, но и  подействовало на желудок.  Я отскочил от крыльца, согнулся в три погибели и началось… Минут через десять все закончилось . Я поднял голову  взглянул  на звездное осеннее небо и почему-то  подумал:   «Дерьмо он, Слава Голиков… А я тогда кто?»
   Все это время девушка сидела на крылечке, по-птичьи вжав голову в плечи. Наверное о чем-то думала. Иногда глубоко вздыхала и поднимала взгляд на меня.
    Потом я щелкнул каблуком стоптанных стройотрядовских  сапог, вытер заблеванный рот рукавом и, шатаясь подошел к крыльцу.
   -Разрешите присесть?...
   
    В темноте лица Тани не разглядеть. В ее руках мелькнуло что-то белое -  глубоко вздохнув,  Танюшка сняла с себя трусики.  Филин ухнул еще раз. Теплая влажность слюны, глубокие и не очень вздохи. Потом я улетел в пропасть…
   Утром филин больше не ухал, но был жив. Таня сидела на краю кровати, прикрываясь простыней. На ней  бордово-ярко выделялись  два пятна. Я бросил взгляд в угол, где лежал филин-подранок. Пятна на наволочке были до ужаса похожи…
     Я поежился, попытался обнять девчонку, но она уклонилась. Плакала, потом бесстыдно сняла с себя простыню, надела трусики, натянула стройотрядовскую куртку. Подошла к  промокшей  наволочке, осторожно подняла ее , вынула  серый комочек и вышла.
   На аэродром она так и не пришла . Только через несколько лет встретил я ее  в большом городе с красивым коренастым мужчиной под руку. Рядом с ними впрыпрыжку бежал мальчуган, до  странности похожий  на моих детей  из ранних фотоальбомов. Они были счастливы.
   Филин-подранок, по ее словам, выздоровел. Еще года два летал над их подворьем, а потом исчез. И больше не подавал своих  ухающих звуков. Никогда.