21. Слезы провидца

  Я поднимаюсь по лестнице, стараясь двигаться как можно медленнее. Я не хочу туда идти, потому что знаю – ничего хорошего я им сегодня не скажу. Я уверен в этом так же, как и то, что мое имя Лойзо Скьяверра и родился я на Сицилии.
 
 Мне не нужно даже заглядывать в будущее. Видения – страшные, ясные до чертиков, беспощадные – нагло стучатся в мой мозг, терроризируют мою голову. Раньше я как-то справлялся с этим, потому что они были не столь часты. Сейчас же они просто поселились во мне, мучают меня, уничтожают на корню. Когда битва закончилась, и мы потеряли столько людей, я остался в Лондоне. Я не мог уехать домой.

  Я сделал это ради сеньоры. Когда она пришла после битвы в наш особняк, совершенно уставшая, опустошенная, окровавленная, устало рухнула в кресло, и молча протянула урну с пеплом и отрезанной рукой. Она ничего не говорила, кинжал, что я дал ей, упал к ее ногам, а она сделала вид, что не заметила этого. Она пришла в себя только через несколько минут и принимала поздравления. Но я знал – сеньора проиграла. Ничего не подействовало на проклятого Кольщика. Даже священные реликвии. Хотя, они сохранили ее живой и невредимой. Я выполнил свою работу. Она посмотрела на меня всего раз: я знал, что она просит молчать. Не приказывает, хоть и имеет на это право, а просто просит. Я никогда не видел ее глаз, ведь, когда мне было семь лет, я полностью ослеп, но я знал – они умоляют хранить ее страшный секрет в тайне. И я понимал: сохраню, даже если это будет стоить мне жизни.

 Я остался ради сеньора Браунинга. Он убежал прямо в начале битвы в неизвестном направлении. А потом мы получили его палец в деревянной шкатулке. Сначала мы думали, что он жив. Я и мои коллеги долго искали нашего босса. Мы перерыли весь город, и я ни на минуту не смыкал глаз на протяжении нескольких суток. Мы искали Брауинга во всех концах земного шара, но нигде не нашли. У сеньоры не было сил ехать к его жене, но она все- таки поехала. Она поехала ночью в страшную июльскую грозу. А когда вернулась, просто рухнула в кресло. Я слышал, как подкашиваются ее ноги и потом, как она падает в кресло. Я понимал: все смотрят на нее, ждут ответа на вопросы, что витают в воздухе. И потом я услышал очень тихий, какой-то приглушенный стук женских каблуков. Я втянул носом запах незнакомого мне парфюма. Он принадлежал женщине. В моей голове завизжали резкие звуки, я сжал виски руками. Мне пришлось долго их тереть, чтобы боль и гул, наконец, отступили.
               
  Женщина заплакала, нет она страшно завыла. И я уже знал еще до того, как она открыла рот – мы потеряли Браунинга. Он был зверски убит, а дети пропали. Сеньора так ломала пальцы, что я боялся, что эти косточки разлетятся на куски. И она простонала то, что я уже и так знал:

  - Это Кольщик. Он обратил детей в вампиров. Ублюдок.

  Мы ничего не нашлись ответить. Мы были растоптаны и раздавлены.

  Охотница встала, прошла несколько шагов и, в конце концов, произнесла:

 - Я потеряла своего отца. Я не знаю, куда теперь двигаться.

  Мы все молчали. Потому что Браунинг был и нашим отцом. Это он выхлопотал мне дом на Сицилии, когда умерли мои родители и попросил своих друзей, чтобы они помогали мне с видениями, которых я совсем не понимал.

  Я остался здесь из-за Харкера. Я слышал по его голосу, ощущал по его запаху – он псих. Он мерзкий, самовлюбленный, эгоистичный, гадкий псих. Браунинг совершил страшную ошибку, когда привел его сюда, какие бы причины у него для этого не были. Он – наш враг. Я чувствую это кончиками пальцев, ощущаю всей кожей. Он пахнет пороком и местью.

 Я остался из – за Влада Колосажателя. Я знал, что его снова заставят убивать. А значит – Ордену вновь понадобится моя помощь.

 Я остался из-за Охотницы из Шотландии. От нее пахло болью, несчастьями и безответной любовью. Она носила свою боль, как многие носят новое пальто. И молчала о ней, как о чем-то запредельном.
 Я остался, и с тех пор моя голова окончательно превратилась в тюрьму для видений. И я с этим живу.
 Едва войдя в холодное помещение, я стискиваю виски. Снова эти страшные видения, они меня совсем растерзают!

 «Дженни, что же мне делать, чтобы не плакать по тебе каждую ночь?»
  Охотница-шотландка. Бедная женщина, которая дышит другой женщиной.
  Я иду дальше, крадясь, как вор и почти не касаясь каблуками паркета.
  «Грязная шлюха, единственное достоинство которой – огонь под юбкой командует мужчинами, как хочет».
  Молодой лорд Уоллик, очень амбициозный, отвергнутый, возможно, своей самой жаркой любовницей, так и не успокоившийся и терзающийся болью от потери и отвергнутой гордости.  Я все еще продвигаюсь к своему месту.
 
 «Только бы не страшные пророчества. Я слышу их уже 30 лет, но, кажется, скоро услышу снова. Боже, сицилиец, пожалей мое старое сердце!»

 Лорд Хессвил. На мгновение я останавливаюсь напротив него. Увы, сеньор, сегодня, кажется, я ничем не смогу вас порадовать, хотя очень хочу.

  Наконец, я сажусь на свое место рядом с другими провидцами. Но мы все знаем – сеньора спросит именно меня.
  Она входит. Она еще даже не появилась в зале, а я уже слышу, как стучат ее каблуки и шуршат юбки. Потом до моих ушей доходит звук открывающейся двери.Остатками зрения я вижу солнечный луч, что проникает вместе с ней в комнату.
  - Добрый день, господа! – уверенно здоровается леди Джейн. Не знаю, услышал ли кто-нибудь еще, как дрожит и срывается ее голос, или это доступно только мне – слепому сицилийскому провидцу.
  Она садиться на свое обычное место и, уже гораздо увереннее, продолжает: - Позвольте напомнить вам, ради чего мы сегодня собрались. Как вы знаете, со времен последнего пророчества для Ордена, прошло три года. Все события, о которых нам говорили, к сожалению, или к счастью, сбылись. Пора выслушать новые пророчества.
  Подле меня скрипит стул. Поднимается милорд Диксон:
  - Позвольте вам возразить, леди Уизерби. Это очень древняя традиция и мы должны покончить с нею.  Все эти глупые бредни ничем не полезны для нас.
  Я подавляю в себе злость. Проклятый Диксон, чертов напыщенный индюк! Будет возражать по поводу и без поводу только потому, что верх над ним одержала женщина. Негодяй.
  Сеньора невероятно спокойна и держится с присущим себе достоинством. Она даже не встает с места, когда ее оскорбляют. Любая итальянка бы уже бросилась душить обидчика за горло.  Вероятно, мне никогда не привыкнуть к британскому темпераменту.
  - Милорд, традиции – основа любой организации. В том числе и государства. Когда наши братья придумывали их, нас с вами даже на свете не было. Поэтому не нам с вами их менять. Если вам что-то не нравится, дверь открыта. Но подобное поведение повлечет за собой соответствующее наказание.

  Она замолкает, ожидая, захочет ли кто-нибудь возразить и, конечно, встречает молчание. Некоторые люди, как шакалы, говорят тогда, когда их никто не слышит.
  - Что ж, тогда начнем. Лойзо, мы ждем твоих откровений.
   Я встаю и прохожу к своему месту. Сажусь перед зеркалом, серебряную оправу которого немного вижу и снимаю очки. Интересно, как выглядят мои глаза в моменты откровений? Они безумны или жалки? И вызывают ли они хоть какие-то реакции у других? 
   Я закрываю глаза и пытаюсь выделить хоть одно слово из того безумного хаоса, что царит в моей голове. Обрывки снов, фантазий, картины прошлого и предсказания будущего – все кружится в странном хороводе, как пьяная карусель.
  Я молчу, и милорды молчат тоже. На себе я чувствую испытывающий взгляд сеньоры. Все ждут моих страшных сказок.
  Красный город. Оттенки все, какие только существуют – бордовые, виноградные, пьяняще розовые. Кровь.
  - Нашу страну ждут реки крови. Они еще не кончились. Они будут течь снова.

  Черный город. Ни одного солнечного лучика. Множество людей, которые словно в пьяном бреду праздно шатаются по улицам.
  - Скоро полчища людей, которые перестали ими быть, вновь превратят город в вечную ночь. Их много и они наступают. Тьма атакует. У них нет сердец и они будут убивать, потому что не насытятся.
  В зале слышится недовольный вздох.
  Гул в моих ушах продолжает усиливаться:


  - Женщины. Исчадия ада. Они будут убивать всех, никого не пожалеют. Молодые девушки пострадают. Сотни искалеченных трупов будут лежать на улицах города. В борьбе с ними погибнет много людей. Но мы справимся. Черная ночь станет солнцем.

  В моей голове начинается визг. Будущее истерически кричит, вопит, завывает, я тоже кричу. Сухая холодная рука сеньоры ложиться мне на плече:
  - Лойзо!
  - Умоляю, сеньора, воды! Воды!

  Уже через секунду она протягивает мне стакан. Вода не облегчает моих страданий, но теперь я по крайней мере, могу говорить. Я продолжаю:

 - Чудовище. Оно грядет. Оно ни от Бога и не от Дьявола. Оно от безумца. Чудовище выкопанное из могилы, с мужским сердцем. Оно будет убивать по указке. Оно огромно и сильно, как никогда. Оно сейчас рождается в холодных волнах далекой страны. Его создатель безумен и ни перед чем не остановится. Он одержим желанием мести. Он продал душу Дьяволу.
  Я совсем задыхаюсь. Потом в моей голове и вовсе происходит взрыв. Я устало вздыхаю и роняю голову на руки, тяжело дыша.
  Все кончилось. Видений больше нет.
 
  Леди Уизерби, что все так же стоит около меня, осторожно кладет руку мне на плече. Она пахнет жаркой ночью и вином. И болью. А еще – слезами.

 На секунду я почти ощущаю касание ее кожи, когда она держит меня за руку. Но потом моя боль и вовсе отступает. Значит, торжествуют редкие минуты, когда я могу жить. Поняв, что все закончилось, сеньора отходит от меня и вновь садиться на свое место.
  Мы молчим. Я хотел бы обрадовать братьев, но нечем. Охотница не произносит ни слова и тяжело дышит. Я знаю, какие мысли владеют ее головой. Наконец, она вновь встает.
  - Одного Древнего вампира нам мало. Видимо, скоро снова будет нечисть гулять по городу. Что ж, чем больше мерзких кровопийц, тем больше нас.

  - Что мы будем делать, миледи? – спрашивает Каха Рума, и знаю – как обычно морщит нос. Он всегда делает так, когда волнуется. У некоторых людей есть совершенно удивительные привычки.
  - Не знаю, Рума. Нам надо всем обдумать. Лойзо, что это за создание?
  - Я сказал вам все, что вижу, сеньора. Но это не живой человек и не вампир. Он сейчас далеко, во льдах. Его скоро выпустят.
  - Кто его создатель? – вмешивается вдруг Харкер.

  -  Мне это неизвестно, милорд. Я только знаю, что он – Зло. Возможно, скоро я смогу сказать больше.               

  - У вас есть еще что сказать, господа? – подавив тяжелый вздох, спрашивает Охотница.
  Но все молчат, пораженные злыми видениями, которые я оживил.

  - В любом случае, нам нужно быть начеку – слышу я голос лорда Хессвила. – Мы победим только тогда, когда будем вместе. Давайте обдумаем каждый план действий и решим, как поступать.
  - Хорошо, милорды. Встретимся через несколько дней и обсудим ситуацию. Можете быть свободны.
  Далее я уже слушаю стук ножек кресла и шуршание одевающихся пиджаков. Охотники и джентльмены из высшего совета, уходят, стуча каблуками по железному паркету.

  Когда мимо меня стучат каблуки леди Уизерби, я хватаю ее за руку и сжимаю тонкие холодные пальцы:
  - Сеньора! Умоляю, мне нужно поговорить с вами! Это не займет много времени!

  Она колеблется несколько минут, и я чувствую, как еще более резким становится запах ее тела. Я тут же осекаю себя. Мне даже думать об этом не стоит.

  Но ее рука все так же покоится в моей ладони – холодная и сухая. Рука страдающей, разочарованной женщины. Наконец, она произносит:

  - Эмилия, дорогая, поезжай без меня. Я буду через несколько часов. И, ради Бога, купи, наконец, сладостей Ларе, порадуй ребенка. Пусть в кофейне на Бейкер-стрит запишут на мой счет.
  - Хорошо, дорогая До встречи!

  Ее голос звучит, как звонкий колокольчик, но я слышу, как она надломлена. Бедная сеньора Эмилия. Еще одна страдающая, бедная женщина, которая никогда не признается. Я стараюсь сосредоточиться на том, что мне нужно сказать главе Ордена, а слышу слезы ее подруги. Они стоят у меня в голове и не отступают. Мне становится немного легче, как только она уходит. Леди Джейн вновь садиться на свое место и влечет меня за собой, усаживая напротив.
  - Ты не все сказал нам, Лойзо?
  - Вы правы, сеньора – киваю я.
  - Что ты скрыл от братства, говори? – довольно мягко спрашивает она.

  Я не знаю, как начать, ведь по сути, сказал все – и ничего.

  - Сеньора, это касается вас. Я знаю, какую боль вы носите в душе. Я умоляю вас, будьте осторожны. Не позволяйте боли топить себя.

  - Спасибо за заботу, Лойзо – не скрывая горечи, отвечает она.

  - Сеньора, присутствие в городе Кольщика скоро пробудит других вампиров. Вы нужны Ордену и братству. Вы нужны нашей стране.


  - Как такое возможно, Лойзо? Дракула снова будет убивать? Какие Древние оживут?

  - Дракуле не оставят другого времени, моя госпожа. У него очень мало времени. Он снова вынужден будет пить кровь. Я не знаю, какие Древние воскреснут, не знаю, как. Но они уже совсем близко.  И их много. Их гораздо больше, чем в прошлый раз и они Древние.

  - Когда это случится? – не скрывая тревоги в голосе, продолжает расспрашивать меня миледи.

  - Не знаю, сеньора. Возможно, месяц, может быть, два. Очень мало.

  Она кусает губы. Я это знаю, потому что чувствую запах ее крови, когда вдыхаю. Она волнуется:


  - Падший… будет с ними? Он поддержит их?

  Я вновь закрываю глаза. Странные картинки молниеносно мелькают перед моими глазами, это гимн крови, крика и боли. От этого можно сойти с ума и я, наверное, не нормальный тоже. В конце концов, я извлекаю из себя:

  - Темный в городе. Он в битве. Но среди них я его не вижу.

  - Значит, он будет одиночкой… - с видимым облегчением в голосе произносит миледи, словно бы размышляя про себя.

  - Или же он будет нашим союзником, миледи.

  - Это невозможно! – отрицает она, но в ее голосе звенит неподдельная радость.

  - Возможно, если он выбирает День, а не Ночь.

  - Что ты еще увидел?

  Теперь настал мой черед кусать губы. Потом я все же решаюсь, поскольку совершенно не могу долго держать что-то в себе:

  - Вашу боль, сеньора. Я увидел вашу боль. Она так велика, что раздирает ваше сердце на части, рвет вас на куски. Она не дает вам дышать и душит, как жаба. Эта боль поглощает вас ежесекундно.

  - Хватит, Лойзо! – резко обрывает меня леди Джейн.

  И потом уже спокойно, совершенно раздавленная, добавляет:

  - Не надо. Пожалуйста. Нет.

  - Миледи… Я говорю лишь то, что вижу. Ваша любовь – это ваша боль. Ваша тьма. Но вы еще не готовы уйти во тьму, сеньора. Сражайтесь, прошу вас. Не дайте им себя уничтожить. Орден и без того ждут тяжелые испытания, у нас никого, кроме вас, не осталось. Вам нужно дышать, моя госпожа. Умоляю! Нужно дышать.

  Она поднимается и я в который раз мысленно проклинаю себя за несдержанность.

  Зачем я все это говорю? Мне мало и без того израненной души, я решил разбередить ее еще сильнее?

  Но она не уходит. Ее лицо склоняется ко мне и я чувствую сладкий запах мяты из ее рта. Она подносит руку к моему лицу и гладит меня по щеке, как ребенка.

  Я и сам не понимаю, как это происходит, но в следующую секунду я уже осторожно целую ее длинные холодные пальцы. Я вдыхаю запах соли с ее лица. Она плачет, и по моим щекам тоже текут слезы. Оторваться от этих нежных холодных пальцев невозможно, но и целовать их – пытка.

  Сеньора! – наконец, выдавливаю из себя я. – Что же вы делаете? Нам нельзя. На меня наплевать, моя жизнь – это кошмар из криков, шепота и картинок в голове. Но вас же лишат головы. Разве я смогу жить, миледи, зная, что вас нет?

  Я говорю все это, но не в силах от нее оторваться. В отличии от других провидцев, мне никогда не требовались опиум или другие наркотики для работы. Видения приходили ко мне сами по себе, без стука и предупреждения. Но, кажется, у меня был свой собственный сорт героина. Я упивался им, как проклятый.

  Как прокаженный.
 
  Она отстраняется. Ее лицо горит я чувствую его жар. Помедлив еще немного, она говорит явно растерянно:

  - Прости меня, Лойзо. Прости. Все.

  Я подавляю в груди грустный вздох. Он так и застревает при подходе к горлу               

  - Спасибо, Лойзо, что предупредил.

  Она разворачивается и громко стучит каблуками, уходя от меня. С каждой секундой ее чарующий, тяжелый запах отдаляется, а по моим щекам все гуще текут слезы.               

  - Сеньора! – окликаю ее я.

  Каблуки замирают у самого выхода и я, повинуясь экстатическому порыву, шепчу:
 
   - Я за вас жизнь отдам!

  Я не могу увидеть ее реакции. Остается надеяться, что она хотя бы кивает.

  Ее туфли вскоре уже стучат по гравию в саду, а потом раздается звук отъезжающего экипажа.

  А я все так же сижу в холодном зале особняка, принадлежащего Ордену, в полном одиночестве и плачу.