Море отступает

Пролог

      Этой силе нельзя было сопротивляться, да я и не пыталась. Двенадцать лет катаклизмы сотрясали Землю, и каждый год море отступало всё дальше, обнажая дно, скрытое ранее толщами вод. Понадобилось девять лет, чтобы дойти до кромки воды, и восемь препятствий на моём долгом пути, чтобы, преодолевая их, во мне не осталось человека.

      Девять страшных, но не пугающих лет, полных бед и лишений изменили меня и мой мир до неузнаваемости, и научили всех людей выживать в самых непригодных условиях. Прошло множество тревожных дней, нельзя уже всего припомнить, и многое осталось навсегда потерянным в прошлом, поэтому я расскажу вам о своей дороге. Следуйте за мной.

Лес

      Первый год был необычайно тих, и мало кто отважился бы тогда думать, что это всего лишь спокойствие перед бурей. Мягкая осень, снежная зима. Ни засух, ни наводнений. Как будто бы человечеству милосердно давали передышку, пусть и короткую, но необходимую, чтобы остановить свой непрерывный бег и спокойно отдышаться. Но не нужно заблуждаться: нас не щадили под этими облаками, полными копоти и смога, на этой земле, пропитанной тяжёлым свинцом и радиоактивными отходами, и дело вовсе не в том, что не кому. Не за что.

      Родители давно звали меня поехать на пляж, но только друзья обладали достаточным терпением, чтобы вытащить меня с собой на природу. Я отпиралась, как только могла, прикрываясь всеми правдами и неправдами, убеждая и друзей, и себя в своей твёрдости и как гранитная скала непоколебимости, но и скала не смогла бы устоять под их водопадом доводов, не сгладив свои угловатости и выступы. Я сдалась и готовилось к худшему, пророча себе все возможные неприятности вроде комаров в воздухе, насекомых в , песка на зубах, но то, что действительно ждало меня, многократно превосходило горизонт моих скромных мечтаний.

      Я с удовольствием дышала хвойным воздухом, слушала пение птиц и мелодичный прибой. Тонкая полоска пляжа была безлюдна, и мы всей компанией не могли наделать столько шума, сколько слышно обычной городской ночью. Тишина была просто оглушающей. В лесу, несмотря на палящее Солнце, было не так уж и жарко, наверное, из-за близости большого объёма воды и тени.

      По мнению моих друзей, вода была как парное молоко, но соблазнить меня на плаванье меня так и не удалось. Лишь один раз я прошлась в шлёпанцах до самой воды – чтобы сполоснуть лицо от грязи города. Может в следующий раз, я окунусь в этом заливе. Тогда я не знала, что моя цель будет отдаляться от меня с каждым годом всё дальше, и чем раньше решусь на перемены, тем легче мне будет.

Кустарник

      Первыми восстали насекомые. Может быть, как раз из-за своих небольших размеров им было проще устроить этот бунт против человечества. И заполонили они землю, и не было им числа. Саранча облаками садилась на пшеничные и ячменные поля, съедая всё подчистую, и их стрёкот не давал уснуть ни днём, ни ночью. Комары и мошки могли съесть живьём, оставив от человека лишь обглоданный скелет, тараканы, ещё более живучие, чем прежде, нескончаемой ордой лезли из всех щелей.

      И в какой-то момент нам даже показалась, что наша эра – эра царствования млекопитающих на Земле – подошла к концу так же, как ранее прошла эра динозавров. Но пока активисты били тревогу, правительства всех стран боролись с этим нашествием, как только могли.

      Я не участвовала в той войне, но отблеск костров, на которых сжигали умерших насекомых, навсегда останется в моих глазах.

      Меня не хотели отпускать к морю, но я так явственно чувствовала его зов, что не могла ему сопротивляться. Если два года назад меня не смогли заставить поехать, то в этом меня не смогли удержать. Мне просто было необходимо смыть с себя эту отраву, этот концентрированный яд, осевший на кожу. Временами мне казалось, что я вся пропитана ими и раздражалась всё больше и больше. Чтобы избавиться от навязчивого чувства, мне необходимо излечиться изнутри. И никакие гели для душа не справятся лучше, чем белая пена барашков и скраб из песка.

      Море отступило, и теперь там, где раньше был пляж, выросли кусты. Их было много, и они покачивались из стороны в сторону так же легко, как трава. Я услышала рёв комариного роя и впервые так сильно испугалась, что не смогла себя заставить сдвинуться с места.

      Конечно, можно было взять с собой в путешествие спрей от насекомых. Вот только как по щелчку пальцев вся наша перестала на них действовать в один момент. Комары сначала вас съедят, а потом над вами посмеются.
Они стоят как страж и отсеивают недостойных. Пусть этот берег не был популярным, но раньше люди приезжали, а теперь здесь было ещё пустынней.

      Ещё не поздно повернуть назад. Я не хочу быть съеденной заживо, но назад как-то не идётся, и я просто осталась на месте. Облако насекомых выгнулось, и поглотило меня своими смертоносными объятиями. Я отбивалась от них рефлекторно, как только один из тысячи садился на мою кожу, раздавался шлепок, и насекомое размазывалось по моей руке, но тут же на его место вставало ещё два.

      Что же мне с этим делать? Куда бежать, если они меня везде догонят, настигнут, настанут? Я не собиралась купаться, и с собой не взяла купальника, а возвращаться в мокрой не хочу – простыну. Хотя разумно ли думать об этом, стоя перед лицом опасности?

      Какая-то сила потянула меня сквозь это марево, и я, не думая и не страшась, пошла. Газеты тогда пестрили о погибших людях от ужасной смерти, но я не помнила ни одно сообщения о съеденном заживо животном.

      Спокойно. Руки по швам – не самое удобное для ходьбы, однако самое эффективное. Перестать дёргаться. Насекомые – это такая же неотемленная часть нашего мира, как и я. Чем меньше сопротивляешься их напору, чем меньше дёргаешься и нервничаешь, тем меньше привлекаешь к себе их внимания. В этом году я перестала быть их мишенью.

Раскалённый песок

      Никогда не считала себя толстой. Разве что меня, как и всех, изнежила лёгкая жизнь. Прогулка по песчаному побережью – это один из самых лучших способов укрепить мышцы ног и сделать их стройнее. Конечно, если этот песок не раскалён солнцем до нестерпимого жара. Конечно, если этого песка не бесконечные дюны. И откуда он только взялся? В прошлый раз здесь не было ни песчинки, но видимо море отступило и оголило ещё больше дна.

      Погода была просто ужасной. Вся зелень, которую не съели до этого насекомые, просто высохла, высохли и реки, болота, озёра же превратились в зловонные лужи. Мы с семьёй перебрались дальше на север, где с высоких гор ещё стекали ручьи, но и эти ледники грозились растаять. Так же как вчера, сегодня ни ветерка, ни облачка на небе, и я шла, обливаясь потом, по крутым бурханам, того и гляди хватит тепловой удар. Ноги мои вязли в зыбучем песке и песчинки забивались в сандали, щекоча ступни и раздражая кожу.

      Снять было бы безумием, но я никогда не утверждала, что я разумна. Сперва я несла сандали в руках, а, когда мне это надоело, бросила их на очередном подъёме. Без них идти было на удивление легче, и кожа ног становилось всё более плотной и твёрдой, а мышцы прорезались рельефом.

      Дойдя до прохладной воды, я не узнала в отражении свои ноги – они преобразились удивительным образом. Я никогда не была пухлой, но даже то, что было, сошло с меня. Я стала сухой и поджарой, как гончая собака.

Острая трава

      Этот год – год буйной растительности – выжившим запомнился своей острой травой, укрывшей сплошным ковром землю. Сначала люди обрадовались молодым ростками, прорастающим сквозь пыльную почву, но время шло, и нежные стебли становились жёсткими и острыми. Ходить по ним было настоящей пыткой, которой могли бы позавидовать средневековые инквизиторы. Даже самые плотные ступни разрезало тонким лезвием бритвы, что уж и говорить о моих изнеженных ножках.

      Шаг. Это как черта у перепутья: назад хода нет. Я сменила третий дом и не знаю, как долго проживу в нынешнем. Конечно, хотелось бы уже остаться в одном месте, чтобы ничто не сотрясало наш дом, наше спокойствие. Я всегда его ценила, а теперь, после пережитого и увиденного, буду ценить ещё больше, лишь бы было.

      Шаг, и мне стало безумно жаль даже не себя, а преступников, чьи ступни в наказание разбивали палками. Жалость змеёй разыгралась во мне, но я тут же её раздавила. Каждый сам выбирает свою дорогу, свой путь, а если кто-то путает божий дар с грехом, то не я буду им судьёй.

      Шаг. Сколько их должно быть, сколько я уже прошла? Очень не хочется считать, и страшно думать, сколько их ждёт впереди, однако, они ждут меня и именно меня.

      Шаг, и боль ослепляет меня, а кровь кроет зелень бордовым, и, если я могла бы остановиться, то не сделала ни одного шага, но, море, ты слышишь меня, зовёшь? Я иду к тебе.

      Шаг. Не лёгкий и не тяжёлый, не первый и не последней в этом танце жизни, такой же, как и все.

      Ещё тысяча шагов, и, если в начале, казалось, что я никогда не дойду до конца, то теперь мне кажется, что я никогда не сомневалась.

      Солёная вода не щипала, ран не было.

Остовы зданий

      Третий дом был моим последним человеческим пристанищем. После череды землетрясений человечеству пришлось поселиться в палаточном лагере, потому что все постройки и здания были разрушены. Была жуткая суматоха, паника, крики, жертвы, все куда-то бежали, толкались, мест в автобусах не хватало, было душно, и тогда же случилось непоправимое – меня толкнули, и мамина рука выскользнула. А толпа понеслась куда-то дальше, и я бежала вместе с озверевшими от страха людьми, пока не потеряла последнего знакомого, и лишь затем меня выбросило центробежной силой в один из переулков.

      Отыскать родителей в этом хаосе было нереально. Куда их отправили: в лагерь «зелёный рай» или на восточное побережье? Если мы станем друг друга искать, не потеряемся ли мы ещё больше? Мне пришлось их отпустить, но чтобы не случилось, вместе с моей стаей я останусь на этих остовах зданий, и буду ждать родителей сколько придётся.

      Я каждый день ходила к морю, отступающему с пугающей быстротой. На поверхность воды выступили озлобленные пасти: деревянные клыки, оставшиеся от домов. Когда-то очень давно здесь была деревня, пройдёт не так уж много времени, и сквозь длани прошлого, поднятые к небу в беззвучной мольбе, волны утекут морской пеной.

Осколки

      То, что осталось от разрушенного города, никак нельзя было назвать моим домом. От родителей уже год не было вестей. Мне очень хочется верить, что с ними всё в порядке. И надеяться, что про меня они думают точно так же. Потому что со мной ничего не было в порядке. Половину свободного времени я заставляла себя отсиживать в лагере, остальное время тратила на самотерзания и хождение от города до моря. Даже оно меня перестало успокаивать, только настойчивей звало, практически кричало, и я днём и ночью слышала шум волн.

      Новая полоса побережья была вся усеяна осколками битого стекла, посудой, и утварью, наполовину съеденной ржавчиной. Даже с моей крепкой кожей было бы опасно наступить на гвоздь или пунт, поэтому приходилось выбирать, куда ставить ногу, что раздражало меня ещё больше.

      Это был самый опустошающий год. У меня никого не осталось, и я была на пределе своих возможностей.

Тина

      Нас оставалось с каждой неделей всё меньше, оборвалась последняя связь с соседними городами. Ночью прошли коровы и съели развешенную одежду, последнюю, кроме той, что была на нас надета. Один из вожаков попытался забить корову арматурой, но коровьи рога одним непринуждённым движеньем вспороли его от живота до горла. Больше никто не решился предпринять попыток по добыче мяса.

      Мы срывались друг на друга из-за пустяков, грызлись по любому поводу как дворовые собаки. Однажды мне всё это надоело, и я, взяв с собой коробку найденных консервов, ушла к морю, где выступили и уже обсохли остатки от зданий. Если в этом мире что-то осталось прекрасное, так это рассветы, когда Солнце своими лучами пронзает вздымающиеся на горизонте волны.

      А вот после рассвета всё выглядит не таким уж и возвышенным. Место, где я поселилась, облюбовали коровы, и вместе и ними пришла мухи и горы грязи. Только быки могли бы представлять для меня опасность, но я их не трогала, и они меня даже не замечали. Действительно, что им — одной мухой больше, одной меньше. Жарким днём они лезли в воду, а вечером уходили в поисках воды. Я могла подходить к берегу только ночью, чтобы случайно не наткнуться на них, и чтобы не смотреть, куда я наступаю, потому что даже после всего пережитого, мне всё равно не хочется наступать во что-то гадкое.

      Полусгнившие скелеты рыб, полуобглоданный труп чайки плавали справа и слева. Я проваливалась по голень в зыбучую глину, и поднимала со дна ил и смрадные водоросли. Вонь стояла нестерпимая, но море продолжало со мной разговор, и я как могла, поддерживала его.

      Я училась говорить не языком слов, а языком жестов и движений. Шаг за шагом я шла всё глубже в воду, сливаясь со стихией, растворяясь в ней. Это не слёзы и горе, это дождь и гроза, капли падают с неба, вымывают соль, и я таю под ними, таю.

Глубина

      Я перестала оборачиваться на дорогу, давно позабыв про шум автомобилей. Их просто не было, и сквозь гравий прорастали травы и кусты. В горле пересохло, а ближайшие ручьи пересохли. Стоило только руку протянуть, и я бы достала до кромки воды, но она же соленная. Наверное, это конец.

      И я шла, собирая воедино всю дорогу, проходя через всё то, что вставало на моём пути ранее, и теперь препятствия препятствиями не были, они были самим путём. До щиколоток, до колен, до талии, до шеи, а дальше начиналась ледяная глубина, и нужно либо быть титаном, чтобы достать дна, либо плыть по поверхности. И я плыла, хотя, казалось, никогда не умела плавать, пусть и не оборачивалась, знала, что полоса берега давно исчезла с горизонта.

      Силы стали постепенно меня покидать, и я, захлебнувшись, стали камнем идти ко дну. Усталым взглядом я провожала отдаляющееся небо, падая в беспросветную бездну. Лёгкие жгло огнём, туманился разум. Мама и папа, так жаль, что я так вас и не нашла.

      А потом я поплыла под водой на юг, поймав тёплое течение, и стая рыб плыла со мою рядом. Зачем дышать, если есть жабры, зачем ходить, если можно хвостом разрезать воду. Мои предки вышли из воды, чтобы другим пришлось выживать, а теперь я вернулась в свою стихию, чтобы выжить самой.

Девятый год (вместо эпилога)

      Я не часто поднималась на поверхность, потому что чаще всего мне не нравилось, что там происходило. Мы строили подводный город, и на что-то другое пока что времени не оставалось. Гремели другие взрывы, другие беды, но я их не застала.

      Мир изменился так быстро, но в тоже время бесповоротно. Всё, что я любила, уничтожено, стёрто с лица Земли, но так даже лучше. Природа залечит свои раны, а на руинах былого мира вырастет что-то более грандиозное.

      Я тоже когда-нибудь умру, и мой скелет выбросит прибой на пустынный берег. Сквозь рёбра прорастут полевые травы, кости растащат собаки. Пустые глазницы будут смотреть в небо, и кто знает, какого оно будет цвета?