Гуманизм против искусства

Беда, беда с этим искусством. Как ты ни старайся, а оно всё время стремится упасть, вымазаться в грязи, поставить жирное пятно на только что выстиранную, выглаженную, белоснежную куртку. Глаз да глаз за этим проказником. Что поделать - с малых лет это дитя отличалось свенравным характером. Как и каждый ребёнок, с рождения он был милым и прелестным. Все умилялись его красоте - такой естественной, такой натуральной. Но шли годы и наш поросёночек начал показывать миру свой несмазанный пятачок. Древние цари очень быстро смогли оценить всю силу искусства, его воздействие на массы. Статуи, барельефы - огромные и внушительные, они наполняли сердца людей священным трепетом и страхом перед теми, кто был в своём величии равен богам. Увы, им не нужны были грация плавных линий, лёгкость и изящество исполнения, завершённость композиции. Масштаб был во главе угла - в те времена мы уже замахивались на небожителей - это проскальзывало и в мифах, и в реальной жизни: чем больше мы покоряли природу, тем ближе становились к небесам. Монументы, прямо пропорциональные нашему эго и обратно пропорциональные нашей физиологии.
Позвольте слегка отвлечься и поговорить о соседях - о, вот, кто поистине является чумой. Можете назвать меня параноиком, но соседи только и могут делать, что подглядывать. Спрятавшись в густых зарослях диких олив, они пристально наблюдают, что это мы такое интересное делаем - беззастенчиво, не стыдясь ни нашей обнажённой мысли, ни своей наготы. Пока ты внимателен и силён, с тобой считаются и боятся. Как только дал слабину и отвлёкся, с твоего стола сметают всё до последней крошки.
Так вот, возвращаясь к нашему Ноф-Нофу: обласканный сильными мира сего, в скором времени наш дружок понимает, что главное в поднебесье - удивительная, упоительная, ни с чем не сравнимая мелодия звона монет. Мир вторит ему и лучших его последователей люди нарекают Талантом - самой большой мерой золота за всю историю человечества. Обласканный дарами и приближенный к высшему свету, он начал терять свои корни с альма матер - утончённые и грациозные, его работы становились прибежищем восхваления власти и создания в умах непросвещённых идеи того, что слава и роскошь - единственно правильный путь, коим должен следовать каждый из смертных. Но природа не преминула напомнить искусству, что его истинный удел находится в несколько иной области. Грозный варвар, живущий в единстве и гармонии с природой, сокрушил ложных идолов вместе со всей взращённой культурой извращённой обществом красоты. Красоты не тела, но духа, ибо красота пестует души, облагораживая их, побуждая сиять ярче, чище, искреннее.

Удар был настолько страшен, что искусство на протяжении более чем тысячи лет собирало осколки своего былого величия, а главное - умения. Дабы не дать возможности искусству вновь впасть в моральную нищету, её благопристойностью занялась церковь. Заточив в кельи и облачив в робу монаха, искусство стало столпом святости и чистоты и с ещё большей мощью, сверкая темперой и витражами, воспарило над умами людей. Его адепты были неотрывной частью церкви, скромными, а главное - как и подобает истинному художнику, - нищими послушниками. Но под маской иезуита скрывалось дитя Мессалины и Гелиогабала. Тайно, выжидательно он, помятуя прошлую неудачу, не спешил показывать себя свету и ждал своего часа. О, он прекрасно знал, что золото рано или поздно ослепит и одурманит всякого, кто засмотрится на него слишком долго.
А золото появилось в среде побирающихся за подаянием благодаря такой прослойки общества, как купцы. До них картины могли себе позволить только церковные служители и самая высокородная знать. Купцы были представителями третьего сословия, чернью, у которой, однако, завелись звонкие монеты. Позволить себе роскошные палаццо они не могли - церковь и короли отрубили бы им головы или четвертовали за то, что плебей посмел поднять голову и попытался сравниться в величии с сильными мира сего. Однако, церковь и короли зачастую приходили с протянутой рукой и не могли не пойти на некоторые уступки. Так и получилось, что в домах славных бюргеров появилась портретная живопись - маленькая благодарность в обмен на несметное золото, которое так и липло к рукам этих пройдох, вечно жующих пыль дорог. Купец не мог себе позволить роскошь даже в интерьере своего дома. Но на полотне мог воплотить самые сокровенные фантазии. И, чтобы живописец смог воплотить эти идеи без страха, платил ему за свои заказы больше, чем церковные служители и короли, которые частенько задерживали с выплатами. И - о чудо! - нищие художники получили возможность утолить свой голод не только хлебом насущным. Теперь они уже не ютились в своих каморках, а открывали настоящие мастерские. Появились школы мастеров и стало престижным отдавать своих бездарных детишек на обучение знаменитым и прославленным художникам.

Нет, мой дорогой читатель, деньги не развратили мастеров - они были неподкупны в своём истинном призвании и блеск золота не мог их ослепить. Порой, кто-то мог мечтать о золотой цепочке на груди, но если он и хотел этого, то потому лишь, что мастерство его кисти было неоспоримым. Но только лишь для него и для нас. В его время это было “не столь очевидно” - современники вообще питают тайную и непризнанную страсть обожествлять лишь окоченевшие трупы. Признать человека прижизненным гением было чем-то вроде дурного тона (впрочем, иногда жалеешь, что сегодня это теряется).
Но деньги, давшие гениям мастерские, создали гораздо более опасного и незаметного врага - авторитет. Эта эпоха была пронизана зарождающейся идеей гуманизма подчинившей окружающий мир воле человека. Он начал проповедовать её с древнейших времён. Покоряя природу всё больше, он вытеснял её аморфный фетиш более знакомыми контурами - того, кто покорял и познавал её из века в век - самим собой. Он зашёл в своём тщеславии так далеко, что даже гения - духа-покровителя, шепчущего сокровенные истины твоему сердцу, открывающего тайны мироздания подчинили нашей воле, сделав его чем-то сродни ремеслу - работай упорно, старательно и прилежно и тогда, под конец жизни, или чуть позже, тебя признают гением. Не гений рождается при нас, а мы сами его рожаем - майевтика сыграла злую шутку - быть может, потому, что ,в некотором роде, её отцом был Протагор?

Авторитет, выросший на фундаменте гуманистической философии и мирском золоте, был лёгкой, незаметной глазу царапиной, которая пропитала будущее трупным ядом и искусство, ставшее в ту пору настоящим исполином, было им отравлено. Авторитет мастеров перекочевал в только что созданные Академии. Чем гениальнее был художник, тем выше был его авторитет. И тем больше уделялось внимания его творчеству, его технике. Академия передавала мастерство и накопленный опыт, но осуждала поиски и эксперименты. А художник - это вечно мечущийся странник, мятущаяся душа, для которой покой - это смерть. К тому же в юных душах сидит никогда не дремлющее бунтарское начало. Ты не знал истинной юности, если не стремился свергнуть богов, дотронуться до небес, дойти до горизонта и пересечь его. Ведь нет упоительнее мгновения, когда ты, в суждениях ли или путём неустанного поиска, находишь изъян в тех, кого вокруг считают небожителями. В это мгновение жизнь твоя наполняется смыслом и ты впервые испытываешь удовлетворённое облегчение от проделанной работы - ты был прав.
Академии и преподаватели имели свои школы, своих учеников. Большую часть своего дохода они получали от многочисленных заказов. Но в этих заказах не было место эксперименту - люди хотели качественное, добротное полотно, изображавшее натурально и слегка приукрашено быт и уклад купечества, а чуть позже - и промышленников. Поэтому, а также в силу искренней уверенности в том, что превзойти великих гениев невозможно, академики укоренили в своей системе методику копирования. В течение нескольких веков студенчество было обязано только копировать и подражать манере и технике знаменитых художников. Ни единого свободного вздоха - о каких вздохах может идти речь, если из-за своенравия и каких-то там непонятных исканий простаивает очередной заказ денежного мешка?
Художник - он бунтарь и бунт его вечен. Это животное не может вырваться из клетки, которую построил человек. Но если насильственно запереть в клетке человека, то рано или поздно он предпримет побег и в гневе своём будет безудержен. Итогом такого бунта стал импрессионизм. Со своими веяниями эпохи, он ворвался безумным, безудержным буйством чувственных красок. Фабрики, заводы, технический прогресс, индустриальная революция, фрейдизм - что только не повлияло на зарождение такого понятия, как коммерция (тот же Сати с его “салонной музыкой, плавно перекочевавшей на подмостки эстрады и превратившейся в популярную эстраду). На смену чувственному импрессионизму приходит холодный расчёт - что продаётся, то и пишется. И лучше всего это показал Пикассо - никому не было дела до его “Голубого” и “Розового” периодов. Но как только он увидел, что на “кубизм” публика не просто идёт, а покупает, - в этот момент для него всё стало совершенно ясно. Для “души” он делал какие-то работы, стремясь отдохнуть от накопившейся перед взором геометрии. Но миру эта геометрия была ближе. Почему? Как по мне, публика в первой четверти ХХ века приветствовала и награждала эпитетом “гениально” всё, что хлопало громче двери. А в работах того же Пикассо было всего понемногу - и от старого, и от нового. И все эти квадраты, писсуары и консервные банки были лишь следствием двух проблем, заложенных нами же в далёком прошлом - гуманизм, давший нам объяснения преклонения перед авторитетом и деньги, подчёркивающие мощь и величие авторитета. Вот, почему сегодня стоимость картины важнее того, что на ней изображено. То, как это изображено уже давно никого не интересует. Да и как оценить? Для этого нужно знать хоть какие-то основы живописи. Быть может тебе, читатель, повезло больше, но в моей школе живописи не учили; математике, физике, физкультуре, даже, как это ни странно, литературе обучали.

Сегодня искусство живописи - конвульсирующий труп. Но этот труп, смешавшись с обеднённой, истощённой землёй, даст почву для новых гениев. Они уже рождаются, только пока не могут до конца выразить свои идеи - их “кисти и краски” ещё не готовы...