Глава 6. Тёмная сторона души

     «Дорогой Данте, я знаю, моё исчезновение напугало и озадачило тебя. Наверное, ты обиделся или подумал обо мне плохо, поэтому я пишу это письмо. Когда в тот злополучный день я вышла из «Маски», люди Маурисио схватили меня и силой притащили в его дом. Он держал меня взаперти, и я не могла убежать. А потом умерла тётя Хорхелина. Я пришла на похороны и рассказала о нашей ситуации дяде Ламберто. Он обещал избавить меня от Маурисио законным способом, признав наш брак с ним недействительным. Но мы должны быть осторожны. Сегодня у меня был шанс сбежать и вернуться к тебе, я почти это сделала, но подумала: ведь Маурисио не оставит нас в покое. Ты не знаешь, какой он двуличный, я сама не ожидала. С виду он был добрый и вежливый, но оказался эгоистичным тираном. Даже если мы убежим на край света, он придумает, как нас найти. Я боюсь, он захочет с тобой расквитаться, а я не смогу пережить вновь тот ужас, который испытала, думая, что тебя больше нет. Дядя Ламберто посоветовал не делать глупостей и предоставить всё ему. Наверное, это будет долго, но я надеюсь отделаться от Маурисио раз и навсегда. Поэтому сейчас я вынуждена оставаться в его доме и прикидываться покорной овцой. Но я страшно по тебе тоскую, мой Данте. Ни минуточки не проходит, чтобы я не думала о тебе. Ты всегда в моём сердце, в моей голове, на моей коже. Я смотрю на обручальное кольцо и слышу твой голос. Это тяжело, знаю, но молю, не предпринимай ничего, чтобы меня увидеть. Мы должны набраться терпения. Мы непременно будем вместе. Я верю в это. Я люблю тебя. Твоя Эсте.
      P.S. Умоляю, не обижайся и не думай, что я тебя обманываю. Я люблю только тебя».

      Данте много раз перечитал письмо. Сейчас, когда он видел эти клятвы и объяснения воочию, всё становилось на места. Но в душе его ныли безысходность и раздражение. Хотелось рычать, топать ногами, рвануть к Эстелле и вырвать её из лап Маурисио Рейеса или убежать на край света и забыть о любви навсегда. Почему ему так плохо? Аж всё трясётся внутри, а в голове туман.

      Когда явилась Либертад, юноша был жутко подавлен мнимым вероломством любимой и хотел придушить и Эстеллу, и её служанку за лицемерие. Как она посмела прислать ему письмо? Он же видел её гуляющей под руку с тем аристократишкой! И не сказать, что, прочитав послание, Данте не поверил словам девушки, но он устал. Устал бороться со всем миром за крошечный кусочек счастья с Эстеллой. Никак у них не получается быть вместе. Может, лучше не мучить друг друга и расстаться? Гораздо проще живётся человеку, когда он никого не любит. Хорошо бы стать куском льда, что не испытывает ничего, кроме презрения к окружающим его болванам. Таким, как Салазар. Кстати, он давно не появлялся.

      — Расстанься с ней, — тут же шепнул голос.

      — Салазар?

      — Нет, это ты, Данте, это твои мысли.

      Обычно Данте чётко определял, что говорит Салазар, а что он сам, но теперь в голове была каша. Чужой голос звучал в мозгу, в висках, во всём теле.

      — Салазар, это ведь ты? — опять спросил Данте, ощущая всеобъемлющую панику.

      — Нет никакого Салазара, его не существует. Он — плод твоего воображения, фантазия. Есть только Данте, который, наконец, стал находить правильные мысли и решения, и силы бороться за своё, отсекая ненужное. Эстелла — это ненужное. Любовь разрушает тебя. Из-за неё ты становишься слабым и больным, как сопливая девчонка. А чтобы владеть магией и повелевать судьбами, жизнями и страхом ничтожных людей, надо изгнать из себя все чувства, искоренить их. Данте — чёрный маг, в его душе нет места свету, потому что у него нет души, — этот голос звучал как гипноз, и Данте окончательно перестал разделять себя и его.

      Да, он должен вырвать Эстеллу из сердца любым способом. Там, в подземелье, ему открылась истинная суть вещей, глубина и красота мира магии, его сила, то чего не знал и не ведал он раньше. Хочет ли он, чтобы все люди, которые травили его и унижали, за это заплатили? Да, хочет. Хочет ли он, чтобы враги валялись в его ногах и просили пощады? Да, хочет! Дабы избавить мир от грязи, надо быть хладнокровным, а любовь к Эстелле делает его безвольным, лишая разума, смелости, самоуважения и заставляя страдать.

      Данте ощутил прилив невиданной силы, в мозгу что-то щёлкнуло, и он переключился, будто перелистнул страницу книги. Места чувствам в его жизни больше нет. Только холодный расчёт и месть. Он расквитается со всеми, кто его унижал. А Эстелла — красивая девушка, нежная, но она цветок, который надо вырвать с корнем.

      Данте поднялся с пола, взяв лист бумаги, установил на него перо и взмахнул рукой: перо само начало писать, бегая туда-сюда по пергаменту:

      «Всё, что ты написала, красавица, очень мило, но увы, ты ошиблась, если думаешь, что нам это интересно. У нас другие цели в жизни, где места сантиментам нет. И тебе тоже. Оставайся со своим мужем, люби его и роди ему целый выводок детей. Желаем удачи, просим больше нас не беспокоить. Прощай, красавица».

      Запечатав записку в конверт, Данте отдал его местному посыльному — мальчишке лет двенадцати, сыну трактирщицы.

------------------------------
      Как только семейство Рейес и Эстелла оказались вне зоны видимости других людей, самообладание покинуло Маурисио. Вывернув девушке руки, он чуть не пинками впихнул её в дом. Матильде осталась снаружи, приветствуя свою уродливую питомицу Лоту. Та, слоняясь по двору, жрала разную гадость, подбирая её с земли.

      Пыхтя и не говоря ни слова, Маурисио затолкал Эстеллу в спальню и запер дверь изнутри. Швырнув девушку на постель, он рывками начал снимать с неё одежду.

      — Пустите меня! Пустите сейчас же, грязный извращенец! — завопила Эстелла.

      — Вы моя жена и обязаны выполнять супружеский долг!

      — Я вам не жена и ничем не обязана!

      Ну нет, она не позволит, чтобы это произошло ещё раз! Тогда она уступила Маурисио от безысходности и отчаяния, думая, что Данте нет в живых. Но сейчас он есть, она любит его, хочет быть с ним и не позволит прикоснуться к себе другому мужчине.

      Сняв с Эстеллы платье, Маурисио шпагой разрезал шнуровку на её корсете. Эстелла, брыкаясь, пинаясь и кусаясь, пошарила взглядом по стенам, ища предметы для самообороны. Неподалёку увидела большую фарфоровую вазу, но дотянуться с кровати до неё не смогла.

      — Отстаньте от меня, я не буду с вами спать! — выкрикнула она, изо всех сил укусив Маурисио за щёку. Тот взвыл от боли — на прокушенной щеке остались следы зубов.

      — Не смейте кусаться, иначе хуже будет! — рявкнул он. — Ляжете спать со мной, как миленькая, и родите мне наследника, не будь я Маурисио Рейес!

      — Наследника? Вам? Поищите другую дуру!

      Маурисио рассмеялся ей в лицо.

      — А куда вы денетесь?

      — Да я лучше с моста прыгну, чем буду спать с вами и рожать вам детей, чтоб вам провалиться! — и Эстелла плюнула в него.

      — Ах, ты, дрянь! Ну сейчас ты дождёшься у меня! — Маурисио принялся стаскивать одежду и с себя.

      Какая наглость! Он считает, что её можно заставить. Чёрта-с-два! Но если он над ней надругается, она вполне может забеременеть. В тот раз, перед первой ночью, хоть Эстелла и была неадекватна, ей хватило ума выпить бабушкино зелье. После давней беседы с Бертой, когда та настращала Эстеллу ужасами из жизни невезучих любовниц, да ещё и вспоминая историю Лус, Эстелла ощущала панический страх перед беременностью. Хотя рядом с Данте она была спокойна. Во-первых, он маг и обещал, что проблем не будет. Во-вторых, тайком от Данте она пила снадобье из аптеки сеньора Сантоса. Теперь же ситуация действительно была опасна — Эстелла не принимала никаких снадобий с момента, как оказалась в замке Рейес — весь их запас у неё вышел, а за новыми надо было идти в аптеку или варить по рецепту Берты. Если Маурисио сейчас её изнасилует, это будет катастрофа. Рожать от этого гада она не станет, поэтому придётся идти в аптеку за средством для выкидыша. А это ещё более опасно, ведь является преступлением. Судьбу Лус повторять Эстелле совсем не хотелось, у неё и без этого океан проблем.

      Мысли эти заставили Эстеллу собраться с духом. Она вцепилась Маурисио ногтями в спину, царапая её в кровь. Маурисио же снял с неё последнее — панталоны, и Эстелла осталась в одной рубашке. Положив свою корявую руку девушке на поясницу, он нащупал выпуклую татуировку.

      — Что это у вас тут такое? АЙ! — он отпрянул. Подался назад и свалился на пол ногами кверху.

      Едва Маурисио коснулся татуировки, как она и вторая, на плече, и обручальное кольцо Данте у Эстеллы на пальце вспыхнули. Маурисио получил сильнейший ожог — на его ладони образовался пузырь, а рубашка на животе сгорела, и через прореху виднелись красные полосы.

      — Чт-т-то-что это такое? — начал заикаться он, отдуваясь и разглядывая ожоги.

      — В следующий раз не будете лезть ко мне! — с вызовом сказала Эстелла, натягивая одежду обратно. — Это только цветочки. Ещё один такой выпад, и вы превратитесь в кучку пепла.

      — Вы… вы… да вы ведьма!

      — Именно так! Я — ведьма! О, мой муж, мой законный муж, многому меня научил. Я могу постоять за себя и не намерена терпеть ваши выходки! Остерегайтесь меня, маркиз! — предупредила Эстелла.

      Конечно, она блефовала. Ничему Данте не научил её по одной простой причине — Эстелла не могла колдовать. Но Маурисио об этом не знал, так что победа за ней. Теперь у неё есть средство держать его подальше. Магия Данте оберегает её даже на расстоянии. Как здорово!

      — Будьте любезны дать мне ключ от двери! — властно велела Эстелла. — Если вы, конечно, не хотите остаться калекой.

      Маурисио ключ отдал.

      — Очень хорошо! Мне нравится, когда вы такой покладистый, — вставив ключ в замочную скважину, Эстелла открыла дверь и выбежала из комнаты. Заперла Маурисио снаружи.

      — Зачем вы меня закрыли? Это произвол! Откройте дверь! — заорал он из спальни.

      — Ничего с вами не случится. Посидите немного взаперти, подумаете о своём поведении. Это полезно. Слуги или ваша сестрица наверняка вас вызволят.

      — Куда вы идёте?

      — Я иду домой! — объявила Эстелла громко. — Я буду просить защиты от вас у дяди Ламберто. Я всем расскажу, что вы пытались меня изнасиловать. Вам это с рук не сойдёт, учтите. Я не какая-нибудь крестьянка, с которой можно обращаться, как с вещью. Я — благородная дама. И за свои выходки вы ещё будете просить пощады, маркиз!

      — Но я ваш муж, я имею права!

      — Дядя Ламберто мне скажет, имеет ли право незаконный муж насиловать и бить меня. О, я всё узнаю! — злорадно сказала Эстелла и пустилась наутёк.

      Главное, чтобы Матильде с Лотой не встали у неё на дороге. К счастью, сеньориты Рейес с гиеной поблизости не наблюдалось и Эстелла легко покинула замок. Никто её не увидел, кроме слюнявого бульдога, что восседал на цепи у двери. Куда ей пойти? К Данте? Нет, сначала надо заглянуть к дяде Ламберто и нажаловаться на Маурисио, чтобы все знали, как этот гад с ней обращается.

      Однако Эстелла ощутила разочарование, когда добралась до дворца и выяснила: дядя Ламберто пару часов назад уехал. А ждать его она не может. Маурисио точно прибежит следом, чтобы опровергнуть её жалобы. Он же боится огласки, боится за свою репутацию.

      Эстелла написала дяде письмо, в котором рассказала обо всём, что произошло, и где её искать. Она отдала его Либертад, а та вручила ей другой конверт:

      — Это принёс мальчик-посыльный из гостиницы «Маска».

      Ответ от Данте? Эстелла тотчас выхватила письмо. Разорвав конверт, пробежалась глазами по тексту. Что?

      — Сеньора, чего это с вами, вам дурно? — всполошилась Либертад, когда Эстелла рухнула на стул, уронив письмо на колени.

      — Он написал, что нам надо расстаться. Что за бред? — пробормотала Эстелла, снова вчитываясь в письмо. — Вот это, что это такое: мы, нам? Он рехнулся? Пишет о себе во множественном числе… Я должна к нему пойти! — вскочив на ноги, Эстелла рванула на улицу через заднюю дверь.

      — Совсем чокнулась со своим Данте, — вздохнула Либертад, пряча письмо для Ламберто в карман передника.

      Поймав экипаж, за пятнадцать минут Эстелла домчалась до «Маски». На её расспросы сеньор Нестор лишь руками развёл: Данте уехал около получаса назад. Куда — не сказал. Но вещи его остались в гостинице.

      Что же делать? Обратно домой она не пойдёт — там наверняка Маурисио, а мать не станет заступаться за неё. Роксана будет счастлива, если Маурисио её вообще убьёт. Поэтому лучше подождать Данте здесь.

      — Сеньор Нестор, я могу остаться у Данте в комнате и дождаться его? — робко спросила Эстелла.

      — Вы его жена, конечно, можете.

      — Спасибо. Только, сеньор Нестор, меня тут нет. Ни для кого. Кто бы не пришёл за мной или за Данте, вы ничего не знаете и впервые о нас слышите.

      — Разумеется, — кивнул сеньор Нестор. — Только надеюсь, вы не от жандармов прячетесь? Вы не втянете меня в неприятности?

      — Нет, сеньор Нестор, мы прячемся от моей семьи. Они хотят нас разлучить, — честно призналась Эстелла.

      — Ну раз такое дело я, конечно, помогу. Нравитесь вы мне оба, красивая вы пара.

      — Спасибо!

      Прихватив ключ, Эстелла стремительно взбежала на четвёртый этаж. Знакомый номер 412. Одежда раскидана по углам, старые газеты свалены в кучу, вот лежит её письмо. Скомканное. Наверное, Данте сильно обиделся и не поверил ей, поэтому написал какую-то чушь в ответ.

      Эстелла начала убираться в номере. Разложила вещи по полочкам, вытерла пыль, сменила простыни, извлекла из-под кровати пустые бутылки. Он пил джин? Может, был пьян, когда писал ответ? Ах, боже! Как с ним тяжело! Данте такой непредсказуемый, никогда не знаешь что стукнет ему в голову. И всё равно она его любит, как никого в этом мире.

---------------------------------
      Немногим ранее.
      Покинув «Маску», Данте оседлал Жемчужину и выехал по направлению к давно забытым местам. Много лет не был он там, где хранился поток его болезненных воспоминаний об адских годах травли и унижений. Это ненавистное место он не забудет и в следующей жизни. И, когда наступил поздний вечер, а на небе появилась круглая луна, похожая на перезревшую тыкву, Данте спешился у длинного кирпичного дома с надписью «Эстансия «Ла Пиранья».

      Несколько минут он вглядывался в окружающие его силуэты. Затянутое тучами небо хмурилось, грозя вот-вот обрушить гневный дождь на нерадивых обитателей земли.

      Данте направил руку на калитку. Из когтей вырвалось пламя, и калитка за секунду сгорела дотла. Старушка Руфина, полная негритянка в широченном переднике, мыла деревянный стол. На звук шагов она обернулась.

      — Ой! Кто ето?

      Данте приблизился.

      — Ой… Кто вы? Данте? — вид у Руфины был такой, словно перед ней возник сам дьявол, и она выронила из рук тряпку. — Как ты здеся оказался-то? Ты какой-то не такой. Боже ж мой, я тебя и не признала! Но погодь, ведь ты ж… ты ж не… тебя же… я ж была там, на площади, я ж видала, как они в тебя стреляли, энти изверги… Ой, я ничегошеньки не понимаю! Ты чего ж, привидение? Явился ко мне в гости с того света? Ой-ой-ой! — заголосила Руфина. Чёрное лицо её заметно побледнело от страха.

      — Спокойно, не надо паниковать, Руфина, — произнёс Данте мягко. — Не бойся меня, я не привидение. Я жив. Забудь о том, что было на площади. Это всё в прошлом.

      Завыв, Руфина кинулась Данте обнимать.

      — О, мой мальчик! Мой мальчик-то жив, а старуха Руфина-то так горевала, так плакала по тебе. Какой же ты большой да красивый, на Бога прям похож. Ой, ты боженьки, не верю своим глазам! Ето ж чудо какое-то!

      Данте позволил Руфине попричитать и потрогать себя, дабы она убедилась, что он состоит не из воздуха. Понемногу Руфина успокоилась, перевела дух. Глаза её радостно сияли.

      — Ох, какое ж счастье-то! Ну надо ж, у меня как камень с души. Я аж помолодела лет на двадцать. Мой мальчик жив! Какая ж у тебя грива-то длинная, прям как у девицы, — раскритиковала Руфина. — Так руки и зачесались тебя постричь.

      — А что, Руфина, «эти» дома? — презрительно бросил Данте, покосившись на окна.

      — Только Рене, — прогнусавила Руфина, утирая глаза фартуком. — Папаша его уехал по делам в… ой, забыла как енто называется, Ко… Корюнтес.

      — Корриентес.

      — Во-во, туды и уехал. Но скоро уж вернуться должен. Обещал сёдня к вечеру, да вот нету пока чегой-то. Быков хочет сбагрить. Знаешь, больные они ж все. У нас ведь тута чёрте чего творится. Лекарь, который зверьё-то лечит, приходил, смотрел тута их, чума, говорит, у быков-то. Во всех поместьях така хворь. Даже падре Антонио к нам приходил быков отмаливать, а те, видать, Боженьку-то прогневили чем-то. Мрут как мухи. И всё бесполезно, падре и тот не помог. Вот дон Сильвио и поехал продавать быков в другой город. Тут-то он никому их не продаст, все уж знают, что они больные. Вот он и хочет всучить бычков тем, кто не знает ничего. А ведь с виду-то и не скажешь. Вот бегают они себе по пастбищу, здоровые, жрут траву, а назавтра глядь — мёртвые валяются, и никак не угадашь, кто из них болен, а кто нет, кто помрёт, а кто нет. Такая вот напасть.

      — Как был сукой, так и остался, — процедил Данте. — Жадная тварь, хочет обмануть доверчивых людей. Ну ничего, я дождусь, когда он вернётся. Дело у меня к нему. А этот мешок с опилками, Рене, говоришь, дома?

      — Дома. Ничё не делает, целыми днями баклуши бьёт. Жрёт да хамит. Да ещё жениться тут удумал. Они уж раструбили по всем поместьям, будто бы Рене невесту ищет. Так хоть бы одна клюнула, — Руфина хихикнула. — Умные девахи-то, не желают с эдаким дураком связываться. И правильно. Тупой он, тупее пня. Я вот, неграмотная старуха, и то получше его соображаю. А ты чего пришёл-то, мой мальчик?

      Но последний вопрос Руфины остался без ответа — Данте стремительно пересёк двор и, дойдя до входа, пнул дверь ногой.

      Пыххх! Повалил дым, и дверь открылась. В центре её зияла дыра — след от каблука. Руфина лишь глазами похлопала — дверь была дубовой.

      Данте зашёл внутрь. Сердце кольнуло, давняя обида змеей подползла к груди. Вот об тот угол его швыряли головой ни раз. И, как мяч, пинками, гоняли по этому холлу. В чёрных глазах сверкнули молнии, и, миновав холл и столовую, Данте стремительно влетел в гостиную.

      Рене сидел на диване, заняв своей тушкой большую его часть — только короткие ножки в шёлковых панталонах свисали вниз, чуть доставая до пола. На огромном шарообразном пузе стоял поднос с едой. Рене лопал курицу, запивая её чаем и закусывая пирожными с кремом.

      — Фуфина, это ты тута ходифь? Чего ты стучифь копытами, как лофадь? Чё те надо? — прошамкал Рене с набитым ртом.

      Никто не ответил, и он изволил повернуть круглую, как тыква, голову. Данте стоял неподвижно. Рене уставился на незнакомца, стройного и высокого, в богатой одежде и с осанкой, достойной инфанта.

      — Ты хто такой? Чего за гусь?

      — Ну здравствуй, хомяк. Не узнаёшь меня? — прошипел Данте приближаясь.

      Рене вжался в диван.

      — К-к-какого ч-ч-чёрта т-т-ты так со мной г-г-говоришь? Ч-чё те надо?

      — Да вот хочу поглядеть, как ты ползаешь у меня в ногах, моля о пощаде. Полюбоваться, как ты извиваешься червяком от боли и захлёбываешься собственной кровью. За все годы мучений, за каждое сказанное тобой слово ты мне заплатишь сейчас.

      Рене выпучил глаза. На отупевшем лице мелькнула здравая мысль — похоже, Данте он узнал.

      — Т-ты? От-т-тродье? Н-но как? Я думал, ты енто, сдох.

      — А мы, колдуны, живучи.

      Подойдя вплотную, Данте одной рукой схватил Рене за бархатный халат, запачканный едой, и пихнул на пол. Поднос отлетел в сторону, рассыпав своё содержимое по ковру и дивану. Издав писк, Рене попытался отползти в угол. Не тут-то было! Данте, вдавив каблук ему в грудь, взмахнул рукой, вызывая из воздуха тонкий длинный хлыст, которым обычно латифундисты наказывали провинившихся батраков.

      — Ну что, хомяк, веселье начинается? — издевательски вопросил он.

      Щёлк! Хлыст со свистом прошёлся по воздуху и опустился Рене на физиономию.

      — АААААААА! Не надо!

      — Не надо? Тебе не нравится? Кто бы мог подумать, а я полагал, тебе будет приятно. Бедняжка, какая жалость! А-ха-ха-ха! Однако, когда ты надо мной издевался, тебе было плевать, что мне это не нравится. Для тебя это было забавой. Теперь я тоже хочу развлечься. За всё в жизни надо платить.

      Данте бил Рене хлыстом мучительно долго, смакуя каждый удар, до тех пор, пока не исполосовал врага вдоль и поперёк.

      — Хватит. Не убивай меня! — взмолился Рене.

      — Убить тебя? Ты хочешь легко отделаться, сука, — огорошил его Данте, задумчиво рассматривая окровавленную груду жира у своих ног. — Это только начало. Предлагаю тебе отдохнуть в одном занятном местечке. Уверен, тебе понравится.

      Данте щёлкнул пальцами. В воздухе материализовалась длинная цепь и змеёй опустилась ему в ладонь. Он произвёл рукой ещё одну манипуляцию — в камине вспыхнул огонь. Данте сунул конец цепи в пламя. Когда она раскалилась до красна, он петлей набросил её Рене на шею. Тот заорал, высовывая язык, будто жаба при ловле мухи, но Данте не унялся. Хлоп! Ещё взмах рукой. Запахло палёной человечиной, и цепь вросла Рене в шею. Хохоча, Данте взял свободный конец цепи и поволок Рене за собой по полу. Он уже не ощущал боли от воспоминаний, только безумное желание мстить, издеваться над Рене, пока у того глаза на лоб не вылезут.

      Впихнув Рене в тёмный коридор, Данте открыл люк в полу. Подвал. Тот самый, в котором его запирал Сильвио.

      — Хочешь узнать, что со мной вытворял твой папаша? Тебе, наверное, это и не снилось, а, ублюдок? — Данте подтащил Рене к люку и с усилиями пропихнул в дыру его тушку — пузо никак не желало пролезать. Раздались шлепки — тело покатилось по ступенькам с таким звуком, словно Рене был не человеком, а шматом сала.

      — Тут же темно, выпусти меня! — завопил он снизу.

      — Когда там сидел я, твоему папаше было плевать, что там темно, холодно и полчища крыс. И мне плевать! — Данте захлопнул люк и, заперев его на ключ, вернулся в гостиную.

      Оставалось дождаться Сильвио. Но как ему отомстить? Избить, как Рене? Слишком просто. Надо придумать что-то более изощрённое, например, отнять то, что Сильвио дороже всего. И Данте осенило. Больше всего Сильвио любит деньги, богатство, заработанное нечеловеческим трудом нескольких тысяч батраков. Он жуткий скупердяй, не зря поехал продавать чумных быков — если они умрут, он не получит дохода, только убытки, а так выручит деньги, обманув доверчивых покупателей.

      На губах Данте мелькнула зловещая ухмылка, а жгучие глаза окончательно превратились в бездонные колодцы, когда он, поняв что делать, направился в левое крыло дома. Первая дверь, куда он заглянул, вела в кабинет. Данте открыл все ящики стола и секретера. Найдя сейф, вытряс из него папки, ценные бумаги, векселя, акции и перетащил их в гостиную. Он заглянул и в спальню Сильвио — выудил украшения из шкатулок, золото и серебро из кошелей и сумок. И тоже ссыпал кучей в гостиной. Себе не взял ничего. Он не вор и не собирается никого грабить, но Сильвио своё получит.

      С такими мыслями Данте вернулся во двор. Руфины там не было, видимо, она ушла спать. Он отворил двери конюшни, освещая темноту когтями, и насчитал десятка четыре лошадей. Разумеется, убивать их он не станет. Они этого не заслужили. Несмотря на злость и жажду мести, одно в сердце Данте оставалось неизменным — любовь к животным. Она впиталась ему в кожу, в подкорку мозга с детства, когда животные подчас были единственными его друзьями, с которыми он мог общаться, которые выслушивали поток его обид, ненависти и слёз.

      Данте вывел лошадей за забор. Всего их оказалось сорок четыре — целый табун.

      — Идите, мои хорошие, вы теперь свободны! — заявил он. — Бегите на волю!

      Но удивлённые лошади так и стояли у ограды. Тогда Данте наколдовал в воздухе огненный шар. От яркой вспышки лошади, заржав, всем табуном рванули в горизонт.

      Это же Данте проделал с овцами, баранами, козами и поросятами. Выпустил индюков, гусей, кур. Пока гнал к водопою последнюю отару овец, сердце вдруг ёкнуло и глаза защипали от подступивших слёз. Данте вспомнил себя маленького. Вот он верхом на Ветре гоняет овечек по полям. Вот он лежит под деревом, укрыв лицо шляпой, и слушает где-то вдали пение кукушки. А вот он плачет от одиночества и обиды, сидя на берегу реки. А вот и Эстелла, красивая и весёлая девочка, его подруга, его любовь… Она приходила и клала голову к нему на плечо, не боясь ни магии, ни его потрёпанного вида, ни его самого — зверёныша, озлобленного на весь мир. Она вдохнула в него силы жить дальше. Наверное, только благодаря Эстелле он смог перенести всё с высоко поднятой головой. И что же он наделал сейчас? Почему решил, что им надо расстаться? Да они умрут друг без друга! Именно эта любовь вытаскивает его из ада, из бездны одиночества, отчаяния и боли. Всегда, всегда, когда он вспоминает Эстеллу, ему становится легче дышать. Даже в тюрьме он выжил лишь благодаря этой любви.

      Пока Данте довёл отару до озера, он окончательно запутался в своих мыслях. Выпустил огонь из пальцев, и овечки бросились врассыпную. Но одна осталась на месте.

      — А ты чего тут толчёшься? — спросил Данте. — Иди к своим, не отбивайся от них, а то умрёшь.

      Овечка жалобно взглянула на него.

      — Ме-е-е-е.

      Данте присел рядом с ней на корточки. Овца была нестриженая, и, видимо, умирала от жары в своей шубе.

      — Вот твари, — не сдержался Данте. — Не умеют следить за животными, так и не брались бы.

      Он погладил овцу по кудрявой густой шерсти, и она доверчиво ткнулась мордой в его ладонь. И Данте опять разревелся, осознавая, что ведёт себя глупо. Он, взрослый юноша, обнимается с овцой и рыдает, как сопливая девчонка. Со стороны кто увидит, умрёт от смеха.

      Но, по мере того, как у Данте высохли слёзы, в груди снова забурлила ненависть. Как же он ненавидит всех! Кроме Эстеллы. Было бы здорово, если бы все люди на земле умерли, а они с Эсте остались вдвоём в окружении животных и растений.

      — Вернись в поместье! — велел голос в голове. — Хватит вспоминать её. Эстелла — пройденный этап. Нельзя смотреть назад, только вперёд. Любовь — это болезнь. Она лишает сил и твёрдости. Погляди на себя. Когда ты о ней вспомнил, сразу начал реветь. Но ты не довёл дело до конца.

      Данте подчинился, хотя не понимал, что с ним происходит, напрочь забыв про Салазара и решив, — это его собственные мысли. Но бросить одинокую овечку не смог и захватил её с собой, чтобы отдать Руфине.

      Вернувшись в «Ла Пиранью», он выпустил овцу бегать по двору. Первым, кого Данте увидел, был Сильвио, стоящий у дома и с разинутым ртом глядящий на открытые загоны, сарай и конюшню.

      — Чего… чего энто такое? — бормотал он. — Рене? Это он наделал чё ли? Я ж поручил ему следить за поместьем! Я щас убью ентого идиота!

      — А-ха-ха-ха-ха-ха! — раздался зловещий смех из-за спины.

      Сильвио обернулся и окаменел. Когда Данте снова увидел этого человека, глаза его налились кровью. Как же хочется убить гада, уничтожить, размазать по стене!

      — Ты кто таков? — спросил Сильвио.

      — О, да у тебя, старый хрыч, память отшибло! — Данте провёл когтем по подбородку, выпуская тонкую струйку дыма.

      Сильвио, сглотнув, попятился.

      — П-п-привидение… Из-зыди! Ма-ма-мамочкиии! Ко мне явился призрак!

      — Я не призрак, — сверкнул глазами Данте. — Ты вроде уже большой мальчик, а от страха чуть в штаны не наложил. Всегда догадывался, что ты трус, как и твой свиноподобный сынок. Вы горазды только слабых обижать.

      Наконец до Сильвио дошло, что Данте не привидение. Он в ужасе кинулся в дом и попытался там закрыться изнутри. Подойдя к двери, Данте направил на неё руку, и дверь мгновенно сгорела, осыпавшись на пол кучкой пепла.

      — Мамочкиииии! Дьявол!!! В моём доме Дьявол!!! — Сильвио, с небывалой для его веса прытью, бросился бежать. Но убежал недалеко — споткнулся в гостиной о ковёр и растянулся на полу. Данте пнул его ногой в толстый зад.

      — Ну что, хрыч, побеседуем? — в руках у Данте появился оранжевый цветок с чёрными пятнышками на лепестках, тот же, которым он одаривал Кларису. Он бросил его на Сильвио, и растение за секунду обвило мужчину щупальцами. Выпучив глаза, Сильвио извивался в путах, как гусеница, но чем больше он вертелся, тем сильнее цветок обхватывал его тело.

      — Чего энто такое? Убери энто с меня! — вопил он. — Где Рене? Чего ты с ним сделал, ась?

      — О, наше хранилище жира в крайне интересном месте, — Данте прогуливался по гостиной, горделиво волоча за собой хвост плаща и смакуя каждое слово. — Уверен, ему там понравится. Подвал с крысами лучше тёплой перины, не находишь, тварь? — Данте пнул Сильвио каблуком в бок.

      — Чего те надо, исчадие? Те нужны деньги, да? Я дам скоко хошь, тока отвали!

      — А-ха-ха-ха! Деньги? Зачем они мне? — грубо расхохотался Данте. — Я хочу развлекаться, хочу поглядеть, как ты и твой отпрыск обгадите штаны от страха. Кроме того, откуда у тебя деньги?

      — Чего? Ты думаешь у меня денег мало? — зарычал Сильвио. — Да я ж самый богатый плантатор в Нижнем городишке!

      — Бедный нищий Сильвио, — театрально покачал головой Данте. — Скоро придётся тебе, хрыч, трясти своим брюхом на какой-нибудь плантации, работая на одного из таких же жиробасов, как ты.

      — Чего ты несёшь, урод?

      — А то, что с сегодняшнего дня богача Сильвио Бильосо больше нет. Есть только мерзкий нищеброд. А ведь всё началось с того, что ты убил мою лошадь. Пожадничал отдавать её мне.

      — Ента лошадь была моя! — прервал Сильвио, но в ответ получил удар по лицу.

      — Повторяю для тупых: это была моя лошадь! — процедил Данте сквозь зубы. — Ветра подарил мне отец. Твой кузен, между прочим, которого ты даже на порог не пускал, крыса вонючая!

      — Не пущал, потому что идиот он никчёмный был, — не сдавался Сильвио. — И он те не отец! Хуан подобрал тя в какой-то канаве. Никто не знает, кем были твои родители. Ясно дело, они воры и убийцы, не сомневаюсь даже.

      Шмяк! Сильвио получил новую порцию ударов. Данте бил его в лицо каблуком до тех пор, пока из носа и рта мужчины не полилась кровь.

      — Мендига был моим отцом, — повторил Данте, — а Ветер — другом. Я был ребёнком и не мог за себя постоять. А ты пинал меня ногами, швырял головой об стену, запирал в подвале с крысами, ты меня унижал, морил голодом, ты ни дня не давал мне жить спокойно. Но я не был виноват в том, что мои родители оказались тварями, которые бросили меня на произвол судьбы. В канаву, как ты говоришь. Чудненько! Да, твой кузен подобрал меня в канаве, куда меня выбросили мои родители, но это не давало тебе права изгаляться надо мной. Ты не знаешь, что такое жалость, ты не знаешь, что такое дружба, не знаешь, что такое любовь. А я, несмотря на свою ненависть к таким, как ты, знаю. Кроме Ветра у меня не было никого в этом мире. Он был моим другом, единственным. А ты его убил, сука! Но сегодня ты получишь сполна. Я отберу у тебя то, что тебе дороже всего, я это уничтожу у тебя на глазах, как когда-то ты проделал со мной.

      — Думаешь, ежель ты убьёшь Рене, я буду страдать что ль? — ухмыльнулся Сильвио, отплевываясь от крови. — Да от него пользы никакой, он тока жрёт да спит. Можешь его убить, но с условием, что отпустишь меня и забушь сюды дорогу.

      — Какая же ты гнида! — Данте опять не сдержался, ударив Сильвио ногой. — Ради своей шкурки и сына не пожалеешь.

      — Не-а, не пожалею! — каркнул Сильвио. — Убей его, потешь свою душеньку, заодно избавишь меня от ненужного куска дерьма, и вали отсюдава!

      — Не надейся так легко отделаться, сука. Я прекрасно знаю, что ты никого не любишь, кроме себя. Но ты любишь свои денежки. Вот с ними и попрощайся. Сегодня ты видишь их в последний раз.

      Сильвио завопил, мотая головой, когда Данте начал выуживать из кипы папок, сложенных в углу, векселя, акции и прочие банковские бумаги и, смакуя, по одной, запихивать их в камин.

      — Прекрати! Отдай! Энто моё! Энто нельзя жечь! — Сильвио вращался, извиваясь на полу, и орал, но Данте только зловеще блестел глазами.

      Когда ему надоело слушать крики, он щёлкнул пальцами, и хитроумное растение залезло Сильвио в рот. Мужчине пришлось заткнуться. Спалив все ценные бумаги до единой, Данте повернулся к Сильвио, любуясь на его красную физиономию, и с удовлетворением заметил: из глаз врага льются слёзы гнева.

      — Вот таким ты мне нравишься, мразь. Каково терять то, что тебе дорого, м? Приятно? Но не думай, это не конец. Это только начало.

      Брямс! На полу между Данте и Сильвио появился здоровенный чугунный котёл. Данте помахал рукой — котёл стал прозрачным. Внутри него плескалась и дымилась синяя жидкость.

      — Это чтобы ты видел всё в подробностях, — зловеще объяснил Данте.

      Он принялся высыпать в котёл драгоценности, выуженные из сундуков и шкатулок: ожерелья, перстни, цепи, браслеты, запонки, зажимы для ночных чепчиков и панталон. Серебряные, золотые, платиновые, украшенные камнями, они падали на дно котла и, попадая в жидкость, на глазах превращались в расплавленную массу. Но Данте и на этом не успокоился. Закончив с побрякушками, он начал ссыпать в котёл монеты — золотые дублоны и эскудо, серебряные песо — целые горсти денег поглотила кипящая лава. Данте уничтожил и дорогие расписные кубки, и столовое серебро — ложки, ножи и вилки. Он ликовал от сладостного ощущения мести и расплавил даже золотой поднос, висящий на стене.

      — Думаю, я отдам это батракам. Им оно нужнее, чем тебе, образина, — Данте поколдовал и жидкость в котле испарилась. Теперь на дне его лежали слитки — золотые да серебряные — и россыпи драгоценных камней. — А тебя я пущу по миру, крыса. Ты будешь просить милостыню на паперти.

      Сильвио что-то вопил, закатывая глаза, но рот ему закрывало волшебное растение, и слов разобрать было нельзя. А за окном уже рассвело. Лучики солнца скользили по кронам деревьев, лёгкий ветер шевелил траву, и Данте ощутил дикую усталость. Гнев и ненависть отступили. Он выплеснул их, и теперь пребывал в оцепенении. Когда шёл сюда, был уверен, что убьёт. Сильвио или Рене, или обоих. Но он сделал достаточно. Надо уходить.
Данте наколдовал пергаментный свиток, перо и чернильницу.

      — Сейчас ты это подпишешь.

      Сильвио отрицательно помотал головой, и тогда Данте вяло наступил каблуком ему на кадык.

      — Ты это подпишешь. Или я затолкаю каблук тебе в глотку, потом выпущу кишки и развешу их по деревьям, понятно? Ты подпишешь.

      Данте освободил Сильвио пальцы правой руки, сунул в них перо и заставил мужчину расписаться внизу чистого листа.

      — Замечательно, — взяв пергамент, Данте сел в кресло и продиктовал перу содержание документа: — Я, сеньор Сильвио Бильосо, владелец эстансии «Ла Пиранья», находясь в здравом уме и твёрдой памяти, дарую всем своим батракам вольную и обещаю не предъявлять к ним никаких материальных претензий. Подписано сегодняшним числом.

      Сильвио что-то мычал, но Данте уже его не слушал. Скатав документ в трубочку, он подхватил котёл со слитками и вышел на улицу. Ничего не подозревающая Руфина на заднем дворе месила тесто.

      — Ой, мальчик мой, ты ещё тута? — удивилась она.

      — Да, Руфина, но я уже ухожу, — котёл Данте водрузил на стол. — Возьми это и раздай батракам.

      — Чего ето? — вытаращилась Руфина.

      — Слитки, золото, серебро, камни драгоценные. Разделите поровну между всеми.

      — Откуда ж ты их взял-то?

      — Он вам их дарит, — Данте кивком указал на окна дома.

      — Чего?

      — Да, он расщедрился. Он дарит вам это и отпускает батраков. Они свободны.

      Руфина рот разинула.

      — Кстати, — продолжил Данте, — я погорячился, выпустил всех животных, но теперь думаю, что зря. Скажи об этом людям, Руфина. Овцы, бараны, поросята, индюшки, куры не могли уйти далеко. Наверное, бродят где-то у берега, на водопоях. Поймайте их и разделите между всеми. Они же домашние, они не выживут в сельве.

      — Чегой-то ты не то несёшь, мальчик мой. Я ничегошеньки не поняла.

      Данте протянул Руфине свиток.

      — Это вольная для всех. С его подписью.

      Руфина чуть воздухом не подавилась.

      — Данте, глянь-ка на меня. Ты чего с ними сделал-то? В кои-то веки такая щедрость? Ты поубивал их там что ли?

      — Вовсе нет, — измученно сказал юноша. — Один связанный в гостиной лежит, второй в подвале. Но погоди их освобождать, Руфина. Пускай люди сначала уйдут отсюда. И я пойду. Устал я. У меня больше нет сил, — добавил Данте совсем тихо и ушёл не оборачиваясь.

      Отойдя подальше от эстансии, он свистнул, подзывая Жемчужину. Лошадь, прибежав тут же, покорно ткнулась мордой ему в плечо.

      — Эх, если бы я ещё знал, где Алмаз…

      Надев на кобылу узду, Данте повёл её за собой. Шли они медленно и долго. Данте шатало из стороны в сторону — чересчур много физических и моральных сил забрала у него эта месть, хотя он не жалел о содеянном. И ещё больше радовался, что ему хватило ума вовремя остановиться. Как бы не была сильна ненависть, но в светлой половинке его души жила любовь. Любовь к Эстелле. Любовь к животным. Именно она и спасла Данте от роковой ошибки. В тот миг, когда гонял овец по берегу, он вспомнил об этой любви, и благодаря лишь ей никого сегодня не убил.

      Данте остановился. Закрыв глаза, подставил лицо ветру. Пусть то, что он сделал, жестоко, но он освободился от боли, обиды и ненависти, которые мучили его столько лет. Будто оковы спали с сердца. Как хорошо ему сейчас! Вот бы ещё Эстелла была рядом, и Янгус, и Алмаз…

      — Ты идиот, — шепнул Салазар в голове. — Почему ты никак не научишься отличать нужное от ненужного?

      — Иди к чёрту, Салазар! — выкрикнул Данте громко. — В отличие от тебя, я как раз понимаю, где нужное, а где нет. Эстелла — это моя жизнь. В ней весь мой мир. Она — часть моей души. Она, а не ты!

      Данте дёрнул лошадь за повод и пошёл в горизонт. И тут за спиной раздался стук копыт. Жемчужина, встав на дыбы, радостно заржала. Данте резко обернулся. Перед ним стоял Алмаз.