33. Самолетик счастья

«И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь, -
Кто любил, уже тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь».
С. Есенин
      Седьмое мая, день моего рождения, началось с очередного кошмара. Мне приснилось, что я иду по полю, сплошь и вдоль усеянному белоснежными лепестками роз. Я шла, едва касаясь ногами земли, а лепестки мягко щекотали ступни. Но было в этой безмятежности что-то тревожное и неприятное, нарушавшее покой. На землю упали пара капель, и розы окрасились багряным цветом. Я посмотрела на свои ладони и в ужасе закричала, потому что они были все в крови.
      Вскочив, я зашлась кашлем и встала с помятой постели. Прошлепав по кафелю больничного пола, где я лежала на реабилитации уже неделю, и оказалась в ванной комнате. Ночи напролет я только и делала, что рыдала, даже забывала поесть, поэтому из зеркала на меня глядело лицо чудища, покрытое розовыми пятнами, с опухшими веками. Сперва я попробовала умыться холодной водой, но когда это не помогло, - да еще как гудел кран! - взяла ватный тампон, смочила его апельсиновым тоником для лица и промокнула им глаза. Лучше тоже не стало, но по крайней мере, он вкусно пах. Я прерывисто вздохнула и отвернулась от зеркала, собрав волосы в хвост. Все это время я старательно избегала мыслей о ребятах, в частности о Славе и Апрелине, но должен был настать тот момент. Я должна была закричать от боли в сердце и дать волю слезам, но не могла портить этим свой восемнадцатый день рождения. Эту неделю, прикованная к больничной койке из-за перелома ноги и огнестрельного ранения, я отвлекала мысли алгебраическими уравнениями. В цифрах и графиках я находила утешение, расчеты помогали упорядочить воспоминания. Едва увидев очередной пример, я чувствовала, как загорались мои глаза, и это хоть и ненадолго, но помогало сдержать слезы.
      Когда я вышла обратно, в палате меня ждал Саша. На прикроватной тумбочке стояла огромная плетеная корзинка, а в ней - множество очаровательных роз - белых и бледно-розовых. Потрясающе! Я не сдержалась и ахнула. Конечно, я больше любила пионы, но Сашу не переубедишь, что классицизм не всегда лучше бывает. Саша, в светло-голубых джинсах и вишневой рубашке, улыбнулся в ответ и протянул мне коробочку в сверкающей обертке, перевязанной пышным красным бантом. К нему был привязан воздушный шарик мятного цвета, наполненный гелием, на котором красовалась кричащая надпись: «С Днем Рождения».
      - Это что, подарок?
      Я взяла коробочку. С Сашей мы не виделись с той самой роковой ночи, когда он меня, кричащую и обезумевшую, всю в слезах, оттаскивал от трупа Апрелины. Я визжала и пыталась вырваться, со мной не мог справиться даже Аркаша. Наконец Саша прижал меня к себе и успокаивал, пока я потеряла сознание. Очнулась я уже в калужской больнице. При этих воспоминаниях, щеки мои вспыхнули.
      - Разумеется.
      - Спасибо, - я смущенно улыбнулась и чмокнула его в щеку.
      Мужчина перехватил мою руку, когда я попыталась отойти, и серьезно посмотрел мне в глаза. Я вздрогнула.
      - А я теперь снова самый богатый и желанный холостяк Урала, - насмешливо протянул он. - Благодаря кое-чьим стараниям, не будем тыкать пальцами.
      - Я не...
      - Ой, да брось, - он грациозно плюхнулся в кожаное кресло. - Тамара мне все рассказала.
      - Мм, правда?
      Я распаковала подарок и с удивлением обнаружила внутри красивую позолоченную зажигалку для сигарет в виде квадрата. На ее поверхность были нанесены черные эмалевые узоры, сверху крышечка открывалась и появлялось само отверстие для пламени. Зажигалка выглядила очень изящной и хрупкой, а взяв ее в руки, я почувствовала приятную тяжесть. Саша не одобрял моего курения, хотя и чрезвычайно редкого, и поэтому это был невероятно благородный знак внимания. Внезапно я поняла, что только один этот человек знает меня по-настоящему, все мои интересы, желания и былые страхи, а порой угадывал даже мысли.
      - По ее словам, твоей единственной просьбой взамен на помощь в свадьбе стало то, что она не выйдет за меня, если поймет, что по правде говоря, не любит меня.
      - И она..? - я удивленно подняла глаза. Быть такого не может!
      Саша кивнул.
      - Да. Тамара пришла ко мне за три дня и сказала, что нам стоит серьезно поговорить. Я, конечно, предполагал, что ее гложат страхи будущей семейной жизни, но такого поворота событий никак не ожидал. Когда она выложила мне все как на тарелочке, у меня буквально отвисла челюсть.
      - Ты сердишься?
      Глаза Саши блеснули, и он притянул меня к себе, необычайно нежно взяв за руки. Через тонкую ткань больничной сорочки я ощущала его горячую кожу и пульсирующие вены.
     - Сержусь на тебя? Россия, как ты могла подумать о таком? Нет. Нет! Я люблю тебя, - мое сердце готово было выскочить наружу от переполняющего его счастья. - Вот только я не верю в правдивость того мартовского спектакля. Не верю, что ты можешь любить меня.
      - Почему?
      - В смысле, почему? Ну, я это я, а ты такая красивая, незабываемая, интересная, ты заставляешь людей любить тебя, приходить в восторг при твоем виде и трепетать от обожания к тебе.
      У меня вырвался смешок, и я провела рукой по его щеке, ощущая рельефность скул.
      - Глупый!
      - Я?
      - Да... Сашка, мой Сашка. Как же ты себя недооцениваешь! Тебя невозможно не любить! Даже Тамара стала узницей твоих чар. Ведь ты такой забавный, неотразимый, необыкновенный! Правда, вместе с тем: упрямый, вздорный, капризный!
      - Забавный? - его губы растянулись в ухмылке.
     - Именно.
     - Знаешь, с тобой я перестал быть православным, но каждый день благодарю кого-то в космосе, что в тот вечер встретил тебя на остановке. Какое счастье, что тогда меня задержали на работе, и я решил поехать именно этим путем! Наверное, судьба, - с этими словами он ласковым, бережным жестом заправил мне пряди волос за уши и наклонился для поцелуя.

   Похороны ребят состоялись в этот же день, только прекрасным теплым вечером, когда позолота заката коснулась крон деревьев. Улица значительно преобразилась, и в ней не было и намека на недавнюю зиму. Кругом цвели нежно-розовые и белые кусты черемухи и черешни, благоухала сирень, птицы, прилетая огромными стаями, устраивали гнезда на ветвях цветущей яблони. Близился урожайный год и жаркое лето. Такую прекрасную погоду и окружающую природу омрачала лишь толпа в траурном черном.
      Потея, в чопорном платье из черного бархата и такой же шляпе, я приблизилась к ним, и мне открылось ужасное зрелище. Шесть гробов из полированного красного дерева с ажурными ручками тянулись вдоль шеренгой, на парчовых взбитых подкладках лежали мертвенно-бледные ребята. Их глаза были закрыты, но это не убавляло жуткого эффекта. Не думай об этом, Россия, пригрозила я себе, иначе ты разревешься прямо перед всеми этими людьми. И если ты дашь волю хоть одной слезинке, то остальные не остановишь никакими усилиями.
      Апрелина была одета в легкое белое платье, похожее на греческий хитон, на шее висел наш кулон дружбы, с которым она так и не нашла сил расстаться. Волосы девушки, русые, блестящие и душистые, недвижно лежали на плечах, а руки были сложены в скорбном жесте на груди. Весь ее вид выражал сожаление и прощание, подруга готова была уйти. В горле застрял ком слез. Тогда я еще суровее велела себе: не думай об этом! Но непокорные мысли уже забегали с бешеной скоростью. Я отошла к соседнему гробу и вздрогнула, как от удара: в нем лежал Станислав Князев. Веки юноши были безмятежно сомкнуты, длинные не по-мальчишески ресницы сейчас казались еще длиннее и гуще. На нем был кремовый костюм и ярко-серый галстук-бабочка. Волосы зачесали назад и залиты огромным количеством лака. К чему все эти старания, если через несколько дней вся эта красота сгниет в земле и будет съедена червями? Пелена слез заволокла глаза.
     Не думай!
     Вика была в традиционно темно-сливовом платье до колен, с рукавами-фонариками. На груди сверкала приколотая к воротничку серебряная брошь в виде птицы. Подруга всегда любила птиц, они казались ей чем-то волшебным и таинственным, и она даже завидовала им, потому что те могли летать и высоко парить в небесах, под самыми облаками. Волосы девушки, выкрашенные в фиолетовый цвет, были заколоты сзади, на веки ей нанесли золотые блестящие тени. Кира единственная была в черном: кружевной жилетке и короткой юбке, но этот цвет необычайно шел ей. В руках она держала наручные часы с красивой гравировкой - подарок ее родителей в последний путь. На Теме был белый костюм, а Егора нарядили в смокинг. Провожали ребят с пышностью и богатством, достойных королевского эскорта.
     Ощущая дрожь во всем теле, я подошла к Апрелине... Хм, вернее к трупу Апрелины и положила возле ее головы две красные гвоздики. Те же самые цветы я положила возле остальных. Ноги начали подкашиваться, словно кругом было землетрясение, я боялась, что не выдержу всю церемонию похорон.
     - Ты! - раздался пронзительный визг, и перед лицом у меня появился костлявый палец, направленный мне прямо на нос.
     Через секунду я увидела женщину целиком. Это была мама Славы, София. Только сейчас она не была, как всегда, ухоженной и высокомерно задирающей нос, не кичилась своим богатством, положением и красивым мужем. Сейчас она была вся в слезах, со спутанными волосами и сгорбленной спиной, без макияжа и прежней самодовольной ухмылки на ярко-накрашенных губах, накаченных в одной из клиник пластической хирургии.
      - Ты! - повторила София еще громче. - Только ты одна виновата в его смерти! Ты сломала моему Стасику жизнь! Я говорила ему - говорила! - что добром это не кончится! Я предупреждала, что такая, как ты, не подходит ему! Что он достоин лучшего! Я ненавижу тебя и проклинаю!
      Женщина дала мне такую звонкую пощечину, что вся толпа ахнула в унисон. На миг мне захотелось налететь на нее и избивать ее и избивать, пока она не станет кровавой массой, потому что во мне бушевали такие эмоции, и они не имели отдачи. Потом на глаза навернулись слезы, я понимала, что та права: в их смертях только моя вина. Самообладание все труднее было удерживать, я готова была сорваться и, разрыдавшись, убежать с позором. После убийства Константина (не знаю то ли простая случайность, то ли помощь Меча), но с меня сняли все преступления и клевету, я стала уважаемой гражданкой. Поэтому толпа больше не хотела закидать меня тухлыми помидорами или, связав, принести на заклание в «Правосудие», и я могла свободно разгуливать по улице, не опасаясь за свою жизнь, не вздрагивая при косых злобных взглядах. Честно говоря, непривычное ощущение. И тем не менее тогда я чувствовала себя униженной и раздавленной, будто на меня вылили всю грязь, все оскорбления, весь яд.
      Неожиданно меня спасла мама Апрелины, Вячеслава. Женщина встала впереди меня, словно защищая от всех, мягко, но вместе с тем и твердо положила руку мне на плечо и заговорила с непоколебимой интонацией, ровно, не спеша, зная, что ее никто не перебьет. Разумеется, с такой харазматичной матерью подруга не могла сама стать лидером, она с пеленок привыкла к тому, что ее оберегают.
      - Соня, не говори глупостей, посмотри лучше: на нас смотрят люди. Давай не станем выносить ссор из избы. Ты отлично понимаешь, что не Рос заставила наших детей идти в поход, причем именно в те горы.
      Мама Славы выпучила глаза, став похожа на рыбу.
      - Вячеслава! Как ты можешь ее защищать? Ведь Апрелечка погибла из-за нее, прикрывая собою! О, со Стасиком они стали бы отличной парой!
      Я едва боролась с желанием заткнуть уши, потому что было невозможно слушать этот бред. Вячеслава была со мной такого же мнения, ее лицо исказилось от ярости.
      - Не наше дело, с кем и как долго встречаются наши дети! Они уже достаточно для этого взрослые! Пусть получают, свободу к которой так стремились! - она с горечью махнула на гробы, и я поняла, что женщина говорила и про меня. - И я не держу зла на Рос, моя дочь поступила правильно. Существуют тысячи способов погибнуть менее достойной смертью!
      К нам подошел Саша, он обнял меня за талию и окинул всех собравшихся грозным взглядом. Вячеслава еще пару минут смотрела на угнетенную Соню, наслаждаясь своим роковым триумфом, а потом развернулась ко мне с ангельской, слегка дрогнувшей улыбкой и доброжелательно спросила:
      - Хочешь чаю?
     Я кивнула, сжимая руку Саши. Казалось, все эти взгляды способны меня убить. Мужчина в ответ прижал меня к себе еще сильнее. Я, как и все, кинула по комку земли на гроб каждого из ребят, но до сих пор не вспомню ни одного слова, сказанного тогда. А говорила я много и так горячо, с чувством, захлебываясь речью. Скорбная музыка, вылетающая из инструментов приглашенного оркестра, лишь все еще сильнее омрачала. Уходя я прошептала одними губами Софии:
       - Простите.
      Я не хотела отнимать у нее единственного и любимого сына, последнюю отраду души. Вслед мне летел ее бесстрастный взгляд, я ощущала его на своей спине даже у ворот кладбища. С неба раздались раскаты грома, и резко начался ливень. Капли хлестали нам лицо, вспышки молнии осветили ужасные могилы. Мы быстрее пошли к автомобилю Вячеславы, Саша по-прежнему меня обнимал. Первая гроза в этом году, а Апрелина не дожила до нее...
      У Вячеславы даже нашлись блинчики и апельсиновое печенье, ее муж принес из кладовки клубничное варенье. А затем мы сидели больше часа на кухне, и я смогла наконец выплакаться, излить все, накопленное на душе. Саша, как всегда, деликатно молчал, осушая свою чашку с кофе и время от времени стаскивая из вазочки пряник. Родители Апрелины зла на меня не держали, и оттого я, хоть и не намного, но почувствовала себя лучше.
      - Можно мне в комнату Апрелины? - попросила я, набравшись смелости.
      Я видела, что им давалось это с трудом, но все же они дали мне ключ от двери и проводили на второй этаж. Когда дверь за мной закрывалась, я слышала успокаивающий голос Саши:
      - Мы можем сделать монумент на могиле вашей дочери. Какой хотите? Цена не имеет значения...
      Переступив порог, я глубоко вздохнула: здесь ничего не изменилось. Тот же зеркальный пол, та же белая двухместная кровать, заправленная черным покрывалом, те же торшеры на тумбочках рядом, тот же шкаф с трюмо, тот же черный ворсистый коврик перед постелью. На поверхности комода, покрытой кипельно-белой дизайнерской салфеткой из дорогого кружева, стояли флаконы с духами и кремами, рядом лежала расческа с позолоченной ручкой. Возле окна с белоснежными занавесками в мелкий цветочек, на белом круглом коврике стояло кресло-качалка с раскрытой книгой. На стуле висел жакет, из ящиков стола торчали толстые блокноты на пружинах. На софе, стоящей в углу, лежал перевернутый лицом вниз плюшевый мишка - все еще здесь дышало духом Апрелины. Будто она отошла на минуту. Спальня была отделана в стиле манимализма, поэтому здесь нельзя было увидеть уютные занавески, плакаты, фото в рамках, фонарики, картины, резную мебель, постельное белье в цветочек.
      На негнущихся ногах я подошла к столу и опустилась на пол, в руки мне скользнула тетрадь в твердой обложке. Облизнув пересохшие от волнения губы, я открыла ее и прочитала:
      - Личный дневник. Собственность Апрелины Василевски. Захлопни, если взял без спроса! - последние слова были написаны жирным курсивным шрифтом, и я не смогла не усмехнуться. Как это в репертуаре подруги!
       Я перелистнула страницу и углубилась в чтение, вот тогда-то я и узнала историю целиком. «Дорогой Дневник, мир настолько велик и огромен, что человек запросто может устать от общения. А вот мне очень не хватает друзей. Сперва я думала, что дело в судьбе, случае, что я просто сошлась не с теми людьми. Но теперь... Видя себя одинокой, слыша почти ежедневные усмешки парней, понимая, что меня никто не хочет в любой роли, становится так тоскливо, что выть хочется волком. Я смотрю фотографией с Рос, и меня пробирает такая жгучая досада и даже, в некоторой степени, стыд. Да, я оскорбила ее, она - меня, у нее было больше причин прекратить нашу дружбу. Мне очень больно, я сильно страдаю и сама тому виною, однако я уже понесла за это наказание заплатить сполна. Подруги у меня так и не появилось, поэтому мне очень-очень нужно все это излить хотя бы бумаге. Конечно, многие скажут, что мне мешает восстановиться мое прошлое, в котором я до сих пор мыслями живу. Я слежу за подругой, то есть бывшей подругой, и парнем, с которым мне никогда не быть, вместо того, чтобы найти и создать новый круг знакомых, привести свою внешность в порядок: сбросить лишний вес, отрастить волосы до талии, убрать прыщи с лица, запах - изо рта, поставить брейкеты, выпрямить осанку и тому подобное. Недостатков, как и проблем, у меня предостаточно, вот уж чем я могу удовольствоваться в изобилии. Я ищу отдачу в книгах, сериалах и социальных ролевых играх, мой усилий просто не хватает на то, чтобы учить уроки и стремиться именно к своему будущему, а не к тому, чего хотела Рос.
      И все бы ничего, если моя привязанность к прошлому ограничивалась бы лишь этой невинной слабостью, но куда бы я не пойду, всегда втыкаю наушники в телефонный проем и начинаю под музыку мечтать о том мире, где мы были бы вместе. То это вампиры, то средневековье, то магия - в зависимости от того, что я накануне посмотрела или прочитала. Это болезнь, и я, увы, неизлечима. Пишу все это, а на глаза наворачиваются слезы от того, что вся жизнь вот так проходит сквозь пальцы. Много раз я думала о суициде, как о легком избавлении, как о благодати, но столько же раз меня останавливало мое сильное и отчаянное желание жить. Я - боец».
      Я резко захлопнула тетрадь и, откинув ее прочь, растянулась звездочкой прямо на полу. Прохладный кафель успокаивал взбудораженные нервы, только надеюсь, что хозяева дома не застанут меня в таком положение, иначе конфуза, боюсь, не избежать. Это было выше моих сил — читать про страдания подруги и понимать, что ты их причина. Все это время я убеждала себя, что ненавижу Василевски, а теперь отдала бы все, лишь бы исправить события той ночи. Тогда я не позволила бы Апрелине пожертвовать собой и сама бы бросилась под пулю. Апрелина была и остается моей лучшей подругой, она весна - в моей душе. Вместе с ней кончился и мой апрель - моя полоса юности - моя череда максимализма и детских полузабытых грез. Обидно только то, что девушка прожила так ничтожно мало - ровно восемнадцать лет! - и ничего толком не узнала о жизни. Возможно, это и к лучшему, потому что такая, как Апрелина, с таким добрым сердцем, впоследствие разочаровалась бы в ней.
      Этот апрель стал моим последним апрелем. Ведь из мира ушла его представительница, прекрасная девушка, носящая его имя. ТАКОГО апреля Вселенная больше не увидит.

    Выпускной я праздновала в своем старом классе, ребята встречали меня с почетом и ликованием. Я была в том самом платье, подаренном арт-ателье, а Саша рядом сверкал своей ослепительной улыбкой, заставляя всех девчонок дрожать от зависти. Весь выпускной мы кружились с ним в танце, и меня интересовали лишь его необыкновенные глаза цвета тайги.
      - Мой цесаревич...
      Видела я и Дарину, девушка горько переживала смерть Апрелины. Так горько, что готова была выплескнуть вино из своего бокала мне в лицо. Если бы она знала, что творится в моей душе, то непременно поняла бы, какая это жестокая кара.
     С неожиданной легкостью я возращалась домой, в Первоуральск. Я смело называла этот город родным и готова была прожить в нем остаток своей жизни. Квартира возле скверика встречала меня привычными запахами и вещами, бесконечно дорогими мне. Плача от счастья, я прошла на кухню, деревянный стол был загроможден грудой нераспечатанных конвертов и грязной посуды. Мой взгляд скользнул вверх: полочка для специй над газовой плитой была уставлена банками с чаем и кофе. Я сгребла грязные тарелки и поставила их в раковину, открыв кран. Пока вода с шумом затопляла их, я пропылесосила всю квартиру и избавила ее от нашествия пыльного монстра. Когда я полностью привела дом в порядок и с любовью прошлась влажной тряпочкой по статуэткам сов, которых я собирала весь этот год, приехал Саша. Разумеется, ему, законному хозяину квартиры не требовалось разрешения и стука в дверь, он запросто мог открыть замок своими ключами. В тот момент я сидела на подоконнике, подтянув ноги к подбородку, и наблюдала за собакой во дворе, искавшей, по-видимому, свою кость в песочнице. С тех пор, как я поселилась в Первоуральске, это было мое любимое место для размышлений.
      - А если я была бы голой? - я обернулась к нему с шутливо-возмущенным видом.
      - А чего я там не видел? - ответил вопросом на вопрос Саша, насмешливо изогнув бровь, и пояснил. - Я уже переодевал тебя, когда ты до животного состояния напилась на празднике Макоши.
      Я покраснела.
      - Это было всего лишь один раз, и все не так ужасно, как говоришь ты. И огромную роль сыграло тогдашнее изменение моего мозга! - добавила я уже громче, видя, как в открытую хохочет.
      - Пойдем, - он протянул мне руку, чтобы помочь встать. - Я должен тебе кое-что показать.
      В его шикарной квартире тоже ничего не изменилось. Ну, пожалуй, она стала еще шикарнее. Саша достал из своего серванта толстую книгу в глянцевой обложке и положил передо мной. Название гласило: «Сто великих городов мира». Я выжидательно уставилась на него.
      - Ты говорила, что после смерти Апрелины тебе не ради чего жить, что все утратило смысл. Но это не так. Возможно, потому что ты не осознаешь цену дарованного тебе шанса. Все это, - он указал на книгу, - твоей подруге никогда не увидеть. Не плачь, такова судьба. Может, если этого не случилось бы, ее жизнь была бы отвратительной. Но ты, Россия, именно ты, пережившая столько испытаний, должна увидеть мир. Тебе осталось сделать только последний рывок, пройти через последнее испытание. Ты победила всех, но не себя.
      - Что я должна сделать? - сдавленно прошептала я.
      - Просто открой книгу. На любой странице, - не сводя с него глаз, как зачарованная я зашелестела страницами.
      - Кейптаун?! Серьезно?
      - Южная Африка, побережье океана. Пляжные вечеринки, текила, серфинг, жара, вечное солнце, загорелые сексуальные волейболисты, - он хитро поглядел меня. Мм, я больше предпочитаю футболистов, кем, собственно, и был Слава. - Ты чем-то недовольна?
      Я пожала плечами.
     - Просто удивлена.
     - Ну, а куда бы ты отправилась, не имея ограничений?
      - В Австралию, пожалуй. Но не забывай, что мне Россия милее всех.
      - Мне тоже, - ухмыльнулся Саша, притягивая меня к себе. - Вот только я говорю о другой России. И было бы неплохо, если бы она соизволила выгулить Перуна.
      - Романов!

    Первого июня состоялась свадьба моих родителей, мамы и Олега. Даже как-то не верилось. В этот день я как раз прилетела из Иннополиса, научного современного города в Татарстане. Поступила я на авиационного пилота, но впоследствии хотела получить еще несколько технических высших образований. Академия находилась в Наукограде, за высокой оградой, в студенческом городке, и мне выделили отличную комнату в общежитии. И все же потом я планировала вернуться на Урал.
       Свадьбу организовали в пригороде Первоуральска, куда я сейчас и направлялась, ища на парковке свой красный БМВ - подарок папы. Вернее, у меня были все причины подозревать, что к этому приложить. Потому что, во-первых, у Олега нет таких денег и никогда не было, а во-вторых я уже отказала Саше, сказав, что не могу принимать от него таких подарков. Тогда он предложил мне стать его девушкой. Невероятно, раньше я, как типичная девушка терпеть не могла автомобили, а теперь была готова копаться в их запчастях часами. Мой день рождение празднововали следующий день в тесном семейном кругу. Асья подарила мне подвеску в виде древнегреческой амфоры, мама - красивую диадему, состоящую из переплетений жемчуга, а Саша сделал еще один сюрприз и сам испек мне торт. На празднике я была в том самом платье, в котором была на балу в Иркутске. В котором танцевала со Славой. Самое жуткое заключалось в том, что я получила подарки и от мертвецов. Ровно в полночь в дверь нашей калужской квартиры позвонили, и неизвестный курьер оставил на пороге огромную коробку в подарочной оберке со стразами. К боковой стороне булавкой была прикреплена плотная розовая бумага, на которой было написано перьевой ручкой, извилистым почерком: «С восемнадцатилетием, Россия Добрева». Дрожь пробрала меня, и я почувствовала невидимую ледяную руку у себя на плече, но открыла посылку, приговаривая:
      - Все в порядке... Все в порядке.
      Внутри были еще шесть небольших коробочек с именными табличками. Вика оставила мне чехол для телефона, расписанный ею рисунками Ван Гога, Кира - прибор для нанесения мехенди, Тема - браслет из голубого нефрита, похожий на четки, а Егор - толстую книгу с описанием редких зверей, камней, растений и минералов в России. От Апрелины я получила чашу из прозрачного халцедона с вырезанным на ней изображением змеиного танца. Слава пытался написать мне стихотворение, получилось довольно неумело и смешно, но в то же время печально и грустно. Жаль, что я не увидела и не услышала этих слов раньше.
      - Россия, ты - потрясающая девушка! Твои поступки, смелые и отчаянные, достойные подражания, заслуживают увековечить тебя, - так кончалось его послание, а заодно и мое веселье в тот день.
      Сегодня я целый час крутилась перед зеркалом в безуспешных попытках сделать что-то с волосами. Локоны, которые я осветлила до белого цвета возле кончиков, отрасли уже ниже талии, но я ничего не могла сорудить из них и в итоге заплела в красивую косу набок. Сейчас на мне была узкая серая юбка, бледно-серая шелковая блузка и черные балетки на высоком каблуке. В салоне автомобиля, обитом темно-красной кожей и черными панелями, я переоделась в матово-белое платье в пол с разрезом почти до бедр. Оголенные плечи прикрывал легкий капроновый шлейф, вышитый серебристыми нитями. Но невесту мне не удалось затмить нарядом. Мама была в кружевном платье цвета слоновой кости, парча юбки пышными волнами обволакивала каркас. Атласный кушак с глубоким декольте, вышитым жемчужными нитями, перетекал в шелковые ленты, стянутые сзади на шее в большой бант. Каштановые волосы были собраны в косу и украшены бутонами живых цветов, прозрачную фату на макушке поддерживал венок из золотых лилий, идеально сочетавшихся с ее янтарными глазами. На безымянном пальце правой руки сияло кольцо с алмазом. Рядом с мамой стояла Асья, девочка нарядилась в ярко-желтый сарафан со струящейся юбкой и навесила на руки блестящие, звенящие браслеты. Сестра поддерживала длиннющую фату матери и осыпала всех своей ослепительной улыбкой. Удивительно, но с Олегом и Мирославом они быстро нашли общий язык, кстати, последний буквально через пять минут познакомил меня со своей мечтой - синеглазой Апполинарией. Девушка обладала тонкими чертами лица и пышной шевелюрой мелких красно-огненных кудрей, едва касающихся плеч. Но ее яркие глаза, подведенные не броско, но контрастно, встречали остальных стальным равнодушием, в них не было никакого выражения, ведь Полина не могла видеть. Когда девушка повернулась ко мне, положила свои ладони на мои щеки, и я вздрогнула от наваждения - чувства повторяющегося цикла - ощущения дежавю, мне неожиданно вспомнилось предсказание той цыганки на празднике Макоши.
      - Будет у тебя много врагов, испытывающих к тебе зависть и страх. Откроешь дверь в новый мир, в какую-то новую параллель. Вернешь друзей, встретишь любовь. Узнаешь много тайн и умрешь в космосе...
      Исполнилось все. Пожалуй, все, кроме последнего.
      - А у нее и вправду восхитительные глаза, - подмигнула я брату, отойдя в сторону.
      Свадьба была организована на высшем уровне, такому могла позавидовать даже королева. И хотя Саша все отрицал, я знала, что это он постарался, и была безмерно благодарна. Весь сквер был украшен цветами и фонариками, по дорожкам ходили нарядные люди, принося подарки молодоженам. Столы ломились от аппетитных явств: шоколадный пудинг, жареный гусь, покрытый золотистой хрустящей корочкой, лосось и треска в окружении тающих комочков масла, мидии с тушеными овощами, ванильные печенья в виде полумесяцев, утиная печень, маринованная в нежном шоколаде. Вино, шампанское, текила, мартини, виски, баварское пиво, пунш! Вот именно последнее я и попробовала, в напитке ощущались вкусы корицы, гвоздики и мускатного ореза, жидкость буквально таяла во рту. На празднике была и бабушка, мама моей мамы, и я была искренне рада тому, что их теплые отношения восстановились. Как только летний вечер стал угасать, и приблежных беседках зажглись огоньки, я отошла к набережной и достала из клатча альбомный лист, исписанный вдоль и поперек, и шустро сложила его самолетом. Когда руки Саши, накаченные и ласковые, скользнули по моей талии, и затылок обожгло дыхание мужчины, я зажмурилась в наслаждении и что-то невнятно промычала.
      - Что это? - он кивнул на самолетик.
      - Это? - я улыбнулась. - Это самолетик счастья. Я придумала его, когда сидела у кровати Риммы, в больнице. Тогда я подумала, что став счастливой, я должна буду позаботиться о благополучии близких мне людей и отпустить этот самолетик. Чтобы какой-то человек далеко отсюда поднял его, улыбнулся моей мысли и перенял эстафету.
      - И ты счастлива?
      Мои брови сошлись к переносице, и я поняла, что врать самой себе нет смысла: я далека от счастья. Но на днях кое-что произошло, кое-что не имеющее другого объяснения. Я шла по улице Первоуральска и плакала навзрыд, прохожие с недоумением и даже презрением оглядывались на меня. А все потому я чувствовала на сердце страшную тяжесть, грусть пожирала меня. Просто не оставалось сил, чтобы продолжить борьбу, и тогда я впервые за год вновь подумала о суициде, о его благотворном воздействии. Отчаяние от своего бессилия фонатаном взорвалось во мне, брызги горячим пламенем протеста обожгли разум. И от этого противоречия я лишь сильнее разрыдалась и обратилась с мольбой к космосу: «Что же мне делать? Когда кончится этот кошмар?!»
      И тогда улицу затопил солнечный свет, и его лучи ослепили меня сквозь пелену слез. Меня наполнило удивительное спокойствие и радость, я поняла, что это был знак свыше: я на рубеже. Позади меня оставалась длинная черная полоса, впереди расползалось бескрайнее белое поле, цветущее бежевыми пионами. И мне оставалось лишь найти сил, чтобы перешагнуть эту черту и оказаться в мире собственных грез, в том месте, которое заменит тот античный храм у море, разрушенный мною в борьбе с врагами за победу. Это и было то, о чем говорил Саша, - последнее испытание. Последний рывок, последние слезы, последние трудности. Последняя слабость.
      - Нет, - покачала я головой и смело поглядела Саше в глаза. - Не полностью, но думаю иначе и нельзя. Нет в мире совершенно счастливого человека, даже если у него идеальный мозг. Такова жизнь. Думаю, просто надо поймать свою волну, как в серфинге, и наслаждаться ею. Нельзя вечно ждать счастья в карете, сложив руки. Как сказал один мой хороший приятель-космонавт, Юрий Аполлонович, надо уметь любить и ценить мелочи, это и есть самое сложное.
      - Какая ты стала мудрая у меня, - Саша с улыбкой поцеловал меня. - Теперь мне будет стыдно ляпнуть рядом с тобой какую-нибудь глупость.
      Я тихо прыснула. Он знал и про космос, и про посещение «Правосудия», и про остальные мои приключения, потому что долгими майскими ночами мне приходилось по его просьбе рассказывать все это. И, к сожалению, заново переживать: и хорошее и плохое.
      - Поэтому, так как у меня сейчас отличное настроение благодаря тебе и остальным людям, окружающем меня, я готова прямо сейчас и здесь отпустить самолетик.
      Я подняла руку с ним в воздух, но мою ее накрыла ладонь Саши.
      - Я хочу сделать это с тобою, - прошептал мужчина, и его зрачки расширились, почти затопив радужку. Возникло ощущение, будто мы разговарием о чем-то серьезном и жизненно важном, а не о запуске игрушечного самолетика. Сглотнув, я кивнула.
      Он полетел быстро и легко, растворяясь вдали. А вместе с ним уходили и все мои планы, мечты, радости, утехи и горести. Сердце сжала какая-то тоска, и я закусила губу, понимая, что мне никогда не вернуть прошлого. Никогда не пережить минуты счастья. Завтра и это мгновение останется позади, а меня станет ожидать будущее. Вскоре очертания бумажного самолетика пропали, и была видна лишь белая точка на фоне лилового неба, исчерченного отблесками пурпурного заката.
      Дорогой читатель, именно так и закончилась моя история, история России Добревой. На свадьбе в Первоуральске, провожая глазами пылающий солнечный шар. И хотя я старалась не вспоминать Апрелину, на протяжении всей жизни мысли о ней не покидали меня. Это была язва на душе, и мне приходилось жить с ней. Как я жестоко ошибалась, считая, что она - «моя золотая девочка» - не важна для меня. Это не так. Если я могла бы повернуть время вспять, я не позволила бы Апрелине умереть за меня. Я вообще не позволила бы ей умереть в тот день. Да, главная героиня этой истории я, но я целиком ее посвящаю Апрелине. Именно она заставила меня столько всего пережить, и я клянусь любить ее и помнить до последнего вздоха. В ту ночь помощь от «Абстракции» пришла, но было уже очень поздно. Я едва не тронулась рассудком, рыдая над телом подруги и прижимая его к себе. Именно она на протяжении всей жизни была моей лучшей подругой, с ней ушла и весна из моего сердца. Если ты слышишь меня сейчас Апрелина, я люблю тебя и всегда любила! Прости меня! С тобой кончился апрель моей жизни, я уже больше никогда не окажусь в благоухающих цветах юности, в ее безмятжности.
      По остальным ребят я также тосковала, но они не могли затмить ту, с которой мы росли бок о бок. Ту, которая подарила мне жизнь, встретившись лицом к лицу со смертью сама. С Мариной мы помирились, и девушка очень долго рыдала у меня на плече, уверяя, что хотела только добра. Я верила и поэтому готова была дать нашей дружбе второй шанс. В конце концов, только чувства и поддерживают нас, не дают опуститься на дно безнравственности. На протяжении всего этого года, одновременно потрясающего и ужасного, я сильно изменилась, стала взрослой. И дело не в процентах, а в самой жизни, в ее структуре. Например, теперь я иначе стала относится к политике. Мне совершенно все равно, кто прав: Россия или США. Политики всех времен и стран, наверное, сами запутались в своих мотивах и целях, но люди везде одни, и мы должны быть заодно, действовать сообща перед лицом общего врага.
      - Горько! - донеслось из-за столов, и, нехотя обернувшись, я увидела, как родители под овации наклоняются друг к другу для поцелуя. Наконец-то они счастливы.
     Рядом мило шушукались бабушка и дед Митя, на лицах обоих сверкала улыбка. В парке заиграла музыка.
   «Незаметно уходит день
Мы свою отпускаем тень
На свет, на свет
Все равно, что там за окном
Обо дном мысли , обо дном
Нас нет, нас нет».
      - Пойдем потанцуем, - предложил Саша, протягивая руку.
      - Как я могу отказать подобному джентльмену? - улыбнулась я и обняла его за шею. А затем мы закружились на асфальте, в ночной духоте. Просто не верилось, что я дожила до лета и вышла из всех испытаний победительницей.
     «Для всех нас просто нет,
Отключим телефон
В глазах надежды след
Признаний полутон
Томление огня и тени силуэт
Молчание, глубина
Для всех нас просто нет».
      Счастье заполнило мою душу, хотелось кричать от ликования. Оглядываясь назад, в прошлое, я вспоминаю, как думала тогда, что это конец. Это и было началом.