Что делать, если не будет атомной войны

В молодости папа очень хорошо и красиво катался на коньках – популярных в то время «Гагах». И еще он хорошо пел – у него были прекрасный слух и красивый голос. Он даже заработал свои первые деньги, исполняя песни Вертинского с эстрады в латвийском городе Юрмала на Рижском взморье. Там, среди залитых солнцем янтарных пляжей, где холодное море смыкается с голубым небом и ветер раскачивает сосны, растущие из засыпанных хвоей песчаных дюн, папа всегда чувствовал себя замечательно. Много лет спустя о своем первом эстрадном опыте и заработке в Юрмале он вспоминал с удовольствием и иронией: «Хорош бы я был если бы решил петь на эстраде!».

Его лучшим другом молодости был Сережа Китайгородский – сын известного физика Александра Исааковича Китайгородского и внук инженера-химика Исаака Ильича Китайгородского. Сережа был настоящий красавец и пользовался большим успехом у девушек. Думаю, что в юности отец в этом плане стремился от него не отставать. Они были склонны ко всяческим проказам и злоупотреблениям, свойственным их возрасту и, в какой-то степени, складу характера. Когда я был ребенком, они по-прежнему продолжали близко дружить, и я хорошо запомнил, как Сережа мне подмигивал и каким-то специальным, хулиганским голосом, говорил смешную фразу про какого-то японского или китайского шпиона «Карацупу» или другую чепуху в том же роде, и от этого веяло розыгрышем и ерничаньем, которые мне страшно нравились. Сережа стал физиком-океанологом, не менее крупным учёным, чем его отец и дед. Он женился на финской журналистке и в конце 70-х годов уехал на Запад, где много лет проработал профессором в университете Джонса Хопкинса в Балтиморе, США. Тогда, к сожалению, их пути с моим папой надолго разошлись, а в молодости они были очень близки, жили рядом на Петровке, и в один год поступили в МГУ – Серёжа на географический, а отец на химический факультет.

Как-то, кажется, на первом или втором курсе, папе и Серёже достали путевки в дом отдыха работников торговой промышленности. В то время министром этой промышленности был Иван Григорьевич Кабанов, крупный государственный и партийный деятель. К нашей семье он никакого отношения не имел. И надо же было случиться, что по приезде в дом отдыха его работники приняли отца за родственника влиятельного министра и поселили молодых людей в самый лучший номер люкс, предназначенный для крупных руководителей. Молодые люди, не сразу сообразив в чем дело, не стали отнекиваться, а заселились в номер и тут же предались всяческим молодежным удовольствиям. Вели себя, прямо сказать, шумно. Так продолжалось некоторое время, пока работники дома отдыха, скрепя сердце, терпели возмутительное поведение «золотой молодежи», но потом они разобрались в своей ошибке и ребят с позором выставили. Папа со смехом рассказывал мне об этом приключении много лет спустя как о «грехах молодости». И ему при этом не было слишком стыдно, наверное потому, что никогда в последующей жизни он не пользовался чужими заслугами, как своими собственными.

И еще он рассказывал мне, что конец 40-х – начало 50-х было очень тревожным временем в плане международной обстановки. Разгоралась холодная война – блокада западного Берлина, которая чуть не закончилась военным конфликтом. Переход «холодной» войны в «горячую» представлялся не просто возможным, а даже совершенно неминуемым. Казалось, что американцы, недавно сбросившие бомбы на Нагасаки и Хиросиму, не остановятся перед атомной бомбардировкой и советских городов. В это сложное время папа пришел к моему деду и сказал ему, что поскольку атомная война неизбежна и все всё равно погибнут, то зачем ему нужно тратить время и силы на обучение и работу? Не лучше ли, пока молод, провести это время в свое удовольствие? В ответ на это Александр Николаевич сказал только: «Витя, а что ты будешь делать, если война не случится?» Этот простой ответ произвел на папу большое впечатление, и у него больше никогда не возникал вопрос о необходимости учебы и работы. Он вспоминал этот случай с улыбкой и любил повторять, что нужно «выносить за скобки» то, что от тебя не зависит, и сосредотачиваться на том, на что ты можешь повлиять. Этот принцип он успешно претворял в жизнь до конца своих дней.

Когда пришла пора выбирать кафедру и направление последующей работы на химическом факультете, именно А. И. Китайгородский, известный выдающимися работами в области молекулярной физики, хорошо знавший всех крупных учёных того времени, посоветовал отцу обратиться к академику Валентину Алексеевичу Каргину, который недавно перешел в университет. Так папа наряду с двумя другими будущими академиками, а тогда просто Колей Бакеевым и Колей Платэ, и единственной среди них девушкой, Майей Константинопольской, стал первым дипломником новой кафедры высокомолекулярных соединений МГУ. Это оказалось ключевым решением, которое определило его последующую научную жизнь.

Конец 50-х начало 60-х годов – время, на которое пришлось начало научной карьеры моего отца и его товарищей, было совершенно особенным в истории нашей страны. Это была «оттепель» – короткий, но яркий период надежд и возможностей, необратимо изменивший Советский Союз. После 20-го, а затем и 22-го съездов КПСС, разоблачивших культ личности и репрессии Сталина, у людей появилась надежда на лучшее, более справедливое устройство общества. Из лагерей стали возвращаться несправедливо осужденные. Повсеместно, как ростки, начали появляться произведения литературы и искусства, которые были необычны свежестью мысли, отступлением от господствовавших форм и новым нравственным и духовным содержанием. Они ставили во главу угла человека, не как безликого субъекта государственной машины, а как самостоятельную личность.

Не менее существенным было обновление и научной жизни. Физики, cоздавшие сначала атомную, а затем и водородную бомбу, получили огромный кредит доверия от руководства страны. Академик Виталий Иосифович Гольданский рассказывал, что сам факт того, что в 1949 году взорвалась атомная бомба – проект, в котором он участвовал будучи совсем молодым человеком, по-существу, спас советскую физику от разгрома, подобного тому, который произошел в биологии. Работы советских учёных получили всемирную известность, что нашло отражение в присуждении Нобелевских премий Н. Н. Семенову, И. Е. Тамму, И. М. Франку, Л. Д. Ландау и другим. Авторитет этих ученых был очень велик, и они стали влиять на развитие смежных наук. Хорошо известно, что именно при поддержке физиков, в частности И. Е. Тамма и П. Л. Капицы, в науку вернулись немногие оставшиеся к тому времени генетики. В Институте атомной энергии АН СССР под покровительством И. В. Курчатова и А. П. Александрова был создан радиобиологический отдел, где молодое поколение ученых включилось в стремительное развитие новой тогда науки – «молекулярной биологии». Многие выдающиеся советские физики, а также некоторые химики, математики и экономисты подписали известное «письмо трехсот», осуждавшее деятельность Т. Д. Лысенко и приведшее в конечном счёте к его отставке с ключевых постов.

Неудивительно, что физики и представители других естественных наук были в большом почёте не только в среде интеллигенции, но и в обществе в целом. В газетах и журналах появлялись рассказы о советских ученых, и их замечательных достижениях на благо государства и народа. Если в 30-е и 40-е годы в кино и книгах ученые изображались в основном чудаковатыми и рассеянными старцами, а иногда и просто классово чуждыми, этакими непрактичными и далекими от жизни докторами-айболитами с бородками, то в период оттепели профессия и личность ученого стали приобретать романтический, а порой и героический, но вполне земной оттенок. Именно в это время был снят, наверное, самый лучший советский фильм об ученых «Девять дней одного года».  Тогда же был написан, хотя и не опубликован роман «Белые одежды» Владимира Дудинцева о борьбе генетиков, печатались фантастические произведения братьев Стругацких, сфокусированные на научном познании и прогрессе. Быть ученым становилось если не престижно в современном смысле этого слова, то, безусловно, хорошо и перспективно. Научно-популярные журналы пользовались большим успехом у населения, особенно среди молодежи, и многие молодые люди выбирали науку делом своей жизни. В книге 1958 года «Наука и молодежь», подаренной моему отцу как участнику конференции молодых учёных, я прочитал: «Возрастной состав научных работников Академии неизменно снижается. В 1950 г. средний возраст научных сотрудников составлял 41 год; к 1957 году он уменьшился до 39 лет и намечается тенденция к его дальнейшему снижению».

Наряду с физикой, атомной промышленностью и космонавтикой большое внимание руководства страны привлекала также и химия. В мае 1958 года состоялся Пленум ЦК КПСС года посвященный развитию химии в Советском Союзе, где особое внимание уделялось созданию новых технологий и производства синтетических материалов и изделий для народного хозяйства. Была поставлена задача построения в Советском Союзе мощной полимерной промышленности. Совет А. И. Китайгородского о выборе профессии, данный моему отцу, оказался очень точным – сразу после окончания университета отец оказался в центре одной из самых перспективных областей науки того времени. Каргин, принимавший активное участие в научной подготовке майского пленума, пользовался огромным авторитетом и влиянием среди ученых, работников промышленности и государственных деятелей. Можно сказать, что он был главой советской полимерной химии. Каждому из своих молодых учеников он поручил заниматься отдельным направлением, составлявшим огромную область этой науки. Отцу – синтезом полимеров, Плате – их химическими превращениями, а Бакееву – свойствами материалов, которые из этих полимеров получаются. Любопытно, что отец и Платэ – оба хотели заняться синтезом полимеров. Но Каргин разрешил этот вопрос просто – подбросив монетку.

Область, доставшаяся отцу, была, конечно, особенной. Многие считают, что по-настоящему полимерным химиком становишься только тогда, когда учишься синтезировать полимеры. Полимеры – это длинные молекулы, состоящие из множества повторяющихся маленьких элементов, выстроенных в цепь. Для того, чтобы их получать, надо научиться соединять маленькие молекулы, мономеры, друг с другом в одну большую цепь – процесс, называемый полимеризацией. При этом свойства и качество получаемых из полимеров материалов зависят не только от свойств мономеров, из которых эти полимеры состоят, но и от того, как эти мономеры соединены друг с другом и насколько сильно полученные полимеры в смеси отличаются друг от друга по длине. Сейчас эта область крайне хорошо развита и существует много методов получения полимеров, позволяющих точно контролировать последовательность соединения мономеров, их взаимное расположение относительно друг с друга в пространстве и длину получающихся цепочек. При этом точность некоторых синтетических методов полимеризации сопоставима с точностью синтеза природных макромолекул. Но тогда химия синтеза полимеров была еще довольно мало разработана, и поле деятельности было очень обширным.

Молодому поколению сейчас очень трудно представить обстоятельства работы в лаборатории того времени. Всем химикам хорошо известно, что для успешного синтеза новых соединений необходимо располагать чистыми реактивами. Для синтеза полимеров это особенно важно, так как вероятность ошибки за счет примесей в мономерах многократно увеличивается при росте длинной полимерной цепи. В те годы проблема была не только в недостаточной развитости химии мономеров, но и в общем отставании химической промышленности страны. Предоставлю слово отцу, который в 1958 году писал в Промышленно-экономической газете: «...в Англии ведутся специальные исследовательские работы в области получения чистых мономеров и в значительном масштабе осуществляется выпуск широкого ассортимента очень чистых реактивов. В Советском Союзе, к сожалению, с этим вопросом обстоит неблагополучно. Выпускаемые реактивы в ряде случаев не обладают достаточной степенью очистки, ассортимент их узок. Проблеме получения чистых веществ для промышленности и для исследовательских целей следует уделить самое серьезное внимание». (1) Эта проблема не была в полной мере решена до последних дней Советского Союза. В мое время была возможность закупать некоторые реактивы на Западе, но заказы шли долго, иногда целый год, и работать было сложно. А во времена папиной молодости это было особенно сложно и поэтому необходимо было уметь очищать вещества самому – заниматься перегонкой, перекристаллизацией, и на это уходило огромное количество времени.

Другая проблема, которая существовала в то время, – это отсутствие качественной стеклянной посуды для химической работы. Сейчас такую посуду можно легко купить по каталогу и собрать из нее достаточно сложные установки, необходимые при синтезе полимеров, который обычно ведется в условиях высокого вакуума. А раньше этого не было, и поэтому при каждой кафедре, занимавшейся синтетической работой, была своя стеклодувная мастерская. Студентов учили рисовать и конструировать химические установки и в обязательном порядке выдувать и паять стекло. По воспоминаниям друзей и учеников того времени, папа владел стеклодувным искусством в совершенстве и очень его любил. Сохранились рисунки его сложных химических установок, выполненные тушью и тонким пером на глянцевой фотографической бумаге. К слову сказать, компьютеров тогда, конечно, не было, и все рисунки, схемы и формулы, в том числе химические, выполнялись от руки иногда с помощью трафарета, а иногда и без него. Так что химик, помимо всего прочего, должен был хорошо чертить и рисовать.

Как реликвию я храню первую статью отца, которую он мне подарил на память о своем первом шаге в науку. (2) Эта статья написана совместно с В. А. Каргиным. Наверное, под влиянием Каргина уже в этой работе проявлены широта взгляда и комплексный подход к решению научной проблемы, с использованием широкого набора химических и физических методов. Такой подход впоследствии окажется важной чертой всех работ отца. Еще в большей степени это проявилось в открытии аномально быстрой полимеризации мономеров в твердом состоянии при фазовых превращениях – одном из самых известных его фундаментальных исследований, за которое он впоследствии получил Ленинскую премию. (3)

История этой работы достаточно интересна. Именно в те годы в полимерной науке было сделано одно из самых выдающихся открытий 20-го века, заложившее основу для создания современных синтетических полимерных материалов. Карл Циглер и Джулио Натта предложили катализаторы для синтеза так называемых «стереорегулярных» полимеров со строго упорядоченной пространственной структурой. В 1957 году в Италии впервые в промышленном масштабе был получен изотактический полипропилен. В таком полимере ассиметричные мономерные звенья были расположны не беспорядочно, а четко ориентированы вдоль полимерной цепи. За счет такой ориентации полимер хорошо кристаллизуется, и получаемые из него материалы отличаются высокой прочностью и химической стойкостью. Неудивительно, что многие полимерщики сфокусировались на поиске новых путей синтеза высокоупорядоченных полимеров.

Казалось, что такой цели можно добиться, если вести полимеризацию мономеров в твердом состоянии, когда мономерные молекулы находятся в кристаллической форме и поэтому строго ориентированы. Однако оказалось, что в этих условиях полимеры получаются плохо, так как в процессе полимеризации происходит изменение расстояний между атомами, что в кристалле затруднено. Совершенно случайно отец и его сотрудники обнаружили, что полимеризация может происходить очень быстро, практически взрывным образом, если исходный мономер сначала сильно заморозить до аморфного (неупорядоченного) состояния, а потом несколько поднять температуру, чтобы начался процесс кристаллизации. С помощью многих сложных, но очень элегантных экспериментов было показано, что полимеры образуются в процессе упорядочивания, но до образования кристалла. Таким образом, хотя порядок был нужен, но наряду с этим была необходима и определённая подвижность мономеров, позволяющая образовываться полимерной цепи. Возникающие в процессе такой полимеризации структуры мономеров отец назвал «лабильными заготовками», и под этим названием они вошли в полимерную науку.
 
Установка, использованная для полимеризации с помощью лабильных заготовок, была настоящим произведением химического искусства. Однако она была настолько сложной, что даже воспроизвести результаты было непросто, и это требовало очень хороших экспериментальных навыков. Кроме того, полимеры по этому методу получались в тонких пленках при глубоком охлаждении, что требует значительных затрат энергии, и поэтому ни о каком промышленном производстве по этому методу не могло быть речи. Вместе с тем, несмотря на ограниченную практическую значимость, полученные результаты оказались очень интересны с точки зрения фундаментальной науки. Были открыты очень необычные полимеризационные процессы, такие как полимеризация ацетона по двойной связи или нитрилов по тройной. Проведенные исследования отличались ясностью и глубиной физического анализа и принесли отцу мировую известность.

Одновременно с работами по низкотемпературной полимеризации отец с сотрудниками выполнили приоритетные работы по комплексно-радикальной полимеризации. В этом случае полимеризацию вели при обычной температуре, в жидкой фазе, с помощью так называемого «радикального» процесса. В таком процессе участвуют высокоактивные частицы – свободные радикалы, к которым присоединяются молекулы мономера, образуя новые радикалы на конце растущей цепи. Такие процессы были известны еще с 30-х годов, их теория была очень хорошо разработана, и к 50-м годам казалось, что в этой области больше ничего нового сделать нельзя. Основное внимание в те годы уделялось развитию каталитических процессов, подобных открытому Циглером и Натта. Более того, несмотря на то, что радикальная полимеризация – один из основных способов получения полимеров, из-за высокой активности свободных радикалов возможности управления скоростью и направлением роста полимеров были крайне ограничены. Однако оказалось, что если связывать мономеры в различные комплексы с другими соединениями, эти возможности могут быть колоссально расширены. Именно такие подходы  были исследованы отцом, который одним из первых понял, что радикальными процессами можно управлять. На этой основе в конечном счете появились современные методы «живой радикальной полимеризации», которые крайне важны в практическом плане для получения множества полимерных материалов с точно контролируемой структурой. Наиболее известный сегодня метод – это «радикальная полимеризация с переносом атома» (“Atom transfer radical polymerization” или “ATRP”). Его первооткрыватель, выдающийся польский и американский учёный Крис Матьяшевский вспоминал, что именно работы отца подтолкнули его к открытию. (4) Таким образом, уже начиная с первых лет работы на кафедре, отец начал проводить крупные исследования, заложившие основы важнейших направлений современной полимерной химии.

Наряду с одаренностью в науке отец рано проявил то, что сегодня принято называть «эмоциональный интеллект» (“emotional intelligence”). Однажды, когда он еще был дипломником Каргина, c ним случилась очень неприятная история. На кафедру пришел редкий и дорогой в то время заграничный прибор для прокатки полимерных плёнок. Как я понимаю, пленки прокатывали, а затем растягивали, изучая их механические свойства. Каргин бережно относился к новому прибору. Ключевой деталью в приборе были вальцы, через которые и осуществлялась прокатка. Эти вальцы были абсолютно гладкими, полированными, что было совершенно необходимо для получения идеальной поверхности пленки. Работая на приборе, отец не подумав, помогал ходу пленки с помощью пинцета, которым и исцарапал поверхность вальцов. Это полностью убивало прибор, так как теперь он не мог использоваться для получения гладких пленок. Отец понял, что он совершил ужасный проступок, что Каргин будет очень расстроен, и это может необратимо ухудшить его отношение к нему.

В этот критический момент папа не стал оправдываться, скрывать что-то в своем поступке, а в полной мере и сразу взял вину на себя, в первую очередь рассказав об этом не самому Каргину, а сотруднице кафедры Софье Яковлевне Мирлиной, отвечавшей за этот прибор. При этом он переживал очень глубоко и совершенно искренне. Софья Яковлевна пожалела отца и сама взяла на себя объяснения с Валентином Алексеевичем, существенно смягчив удар и его последствия. Теперь, спустя годы, поведение отца представляется единственно правильным. Но не думаю, что тогда он отдавал себе в этом отчет. Он просто чувствовал как надо вести себя в сложных ситуациях и вел себя именно так, органически и с большим достоинством, невольно обеспечивая себе максимальное благоприятствие  окружающих.

Эту историю папа рассказывал мне много лет спустя то ли в назидание, то ли в процессе самоанализа, и придавал ей большое значение. Он вообще обладал удивительной способностью придавать большое значение вещам, которые другим могли бы показаться совершеннейшими мелочами, и вытаскивал из этих, казалось бы, мелочей, потрясающие по своему значению заключения. В науке это приводило к тому, что он мог заметить маленькую деталь, на которую никто не обращал внимания, но которая по какой-то причине казалась ему не вписывавшейся в существующие представления. Потом, зацепившись за эту деталь, раскрутив её, часто к недоумению, а иногда и раздражению окружающих, он, казалось бы, легко и просто, как фокусник, переворачивал эти представления, да так безошибочно и убедительно, что всем становилось ясно, что должно быть так и никак иначе. Точно такой же подход он применял и в обычной жизни, человеческих отношениях, политике, где он тоже уделял огромное внимание мелочам.

То, что, как возможно казалось другим, давалось отцу с необычайной легкостью, на самом деле было результатом глубокого и трудоемкого анализа. Мама рассказывала, что перед важными встречами, выступлениями папа мог часами, иногда ночами их продумывать с тем, чтобы на следующий день безошибочно и с легкостью их провести. В такие минуты продумывания папа глубоко уходил в себя, окружающий мир переставал для него существовать, он не слышал вопросов, обращенных к нему и, казалось, почти медитировал.

Но помимо глубокого, точного, а иногда и беспощадного анализа своих и чужих слов и поступков, отца отличали, казалось бы, врождённые честность, достоинство и благородство в отношениях с другими людьми. Я никогда, просто никогда не слышал, чтобы он говорил о ком-то плохо за глаза. Он мог быть кем-то недоволен, иногда очень, но избегал злословия, старался, по-возможности, находить хорошие качества даже в своих недоброжелателях. В лицо он мог высказать довольно много, и очень метко и жестко, но в большинстве случаев абсолютно справедливо. Он старался избегать откровенной конфронтации, но когда шел в бой, шел смело и «с открытым забралом». Его искренность, справедливость и доброжелательность располагали к нему и, хотя у него были завистники и даже недруги, огромное количество людей относилось к нему с уважением и любовью. Вскоре после папиной смерти мне в «Одноклассниках» написала совершенно незнакомая женщина, которая некоторое время работала у него на кафедре, где она даже не была сотрудницей, а была прикомандирована из другого института. Она рассказала мне, что когда-то давно у неё заболела раком груди мама. Отец каким-то образом узнал об этом, и, используя свои связи, устроил ее маму к хорошему врачу, что в то время было непросто. Мать этой женщины прожила еще много лет.

Уже после папиной смерти на мой вопрос об истоках папиного таланта и успеха в человеческих отношениях мама сказала мне, что он очень многому научился у свой тёти Берты Яковлевны Брайниной. Берта была старшей из четырех сестер и, несмотря на то, что внешне была наименее из них красива, пользовалась наибольшим успехом у мужчин, да и всех окружавших её людей. Будучи очень одаренным человеком, Берта, безусловно, обладала незаурядным литературным талантом. Но она также была наиболее раскрепощенной из сестер и располагала к себе людей колоссальным обаянием и талантом общения.  По словам моего отца, она была «гением взаимоотношений». Важным компонентом её «гения» была искренность и природная доброжелательность, умение увидеть и подчеркнуть во всех окружавших её людях наилучшие, наиболее замечательные черты. Будучи человеком душевно щедрым и независимым, она никогда не упускала случая делать людям добро, не рассчитывая при этом на благодарность или взаимность. «Хороший человек делает добро другим людям, когда это ему ничего не стоит» – говорил папа, не по её поводу, а так, вообще. Он в полной мере унаследовал эти замечательные качества Берты Яковлевны и в сочетании со своим огромным вниманием к деталям сам был, безусловно, «гением взаимоотношений».

Как бы то ни было, Валентин Алексеевич Каргин быстро заметил как творческие, так и человеческие качества отца и стал выделять его на фоне двух других своих, безусловно, выдающихся учеников, Бакеева и Платэ. Папа первым в возрасте 32 лет защитил докторскую диссертацию, и вскоре в 1968 году Каргин принял решение выдвинуть его в члены-корреспонденты АН СССР. При этом, как вспоминал отец, Каргин повторял: «сначала Вы, Витя, потом Коля Платэ, а потом Коля Бакеев». Тут я не могу не поразиться гению самого Каргина. При том, что я очень хорошо отношусь как к «дяде Коле» Бакееву, так и к «дяде Коле» Платэ, а с семьей последнего мы просто были очень близки и его самого я любил почти как родственника, я не могу не признать, что если бы выбор Каргина был другим, то не было бы у него трех учеников-академиков, составлявших основу и гордость его школы много лет спустя после его кончины. Папа же завет своего учителя воспринял железно. И сначала, применив все свое обаяние и политический гений, добился избрания Николая Альфредовича Платэ в члены-корреспонденты АН СССР. (5) А потом в 1987 году, уже конкурируя с Платэ за академическое место, и, будучи избранным единогласно в первом туре (Николая Альфредовича к общей радости тоже избрали в третьем), немедленно переключился и добился избрания Николая Филипповича Бакеева в член-корры. Делал он это, конечно, не в расчёте на благодарность и отнюдь не из-за каких-то прагматических соображений – просто он помнил и чтил завет своего учителя, которому сам был обязан своей блистательной академической карьерой в таком молодом возрасте. Я помню, как мы собрались в день выборов Бакеева в нашей квартире на Ломоносовском проспекте, папа пил за его здоровье и радовался его избранию ничуть не меньше, чем своему собственному. «Умейте радоваться успехам других, как своим собственным» – он мне это много раз повторял, и за этот урок я ему благодарен больше, чем за какой-либо другой в жизни.

На фотографии: Николай Платэ и Виктор Кабанов на строительстве университета на Ленинских горах. Начало 50-х.

(1) Бушуев В., Кабанов В. Завтрашний день производства полимеров (К итогам Ноттингемской конференции по высокомолекулярным соединениям) // Промышленно-экономическая газета. 24 сентября 1958 г.

(2) Каргин В. А., Кабанов В. А. Изучение строения ;-полимера метилакрилата физико-химическими методами // Журн. физической химии. 1958, т. 32, в. 3, с. 520-527.

(3) В 1980 году, совместно с Н. C. Ениколоповым, В. И. Гольданским, и А. Д. Абкиным.

(4) С удовольствием замечу, что высшее химическое образование Крис получил в Москве в Губкинском институте, который окончил в 1972 году.

(5) Для тех, кто незнаком с непростой механикой академических выборов поясню – чтобы добиться избрания кандидата в члены-корреспонденты необходима поддержка по-крайней мере одного, а лучше нескольких авторитетных академиков. С уходом Каргина его школа лишилась такой поддержки. Поэтому избрание Н. А. Платэ было безусловной победой этой школы, и, конечно, личной победой отца, как её лидера.


Глава из "Повести о Настоящем Отце"
(Впервые опубликована в книге: Академик Виктор Александрович Кабанов. Человек, ученый, эпоха / Составитель проф. А.В. Кабанов. — Москва: Физматлит, 2014. — 275 с. + 48 с. вклейка с. — ISBN ISBN978-5-9221-1537-7)