Яко печать... собирать камни-2

               


                ГЛАВА  77. РАДОСТИ  ПРОСТЫЕ  И  НЕ  ОЧЕНЬ.

            Камчатская жизнь вспоминается теперь почти,  как  праздник, хотя, конечно,  это было не совсем так, что естественно и особенно видно при чтении Юриных дневников. Там почти не сыщешь этих праздников, а размышлений о жизни вообще, чаще пессимистичных, далеко не мало. И всё же попробую проанализировать камчатский быт и духовное состояние наших вулканологов, чтобы максимально приблизиться к бывшей реальности.
           Кстати, насчёт приближения!  Чем всё более и более приближается ко мне по временной шкале Юрий, тем мне всё труднее быть объективным – вот такие у нас с ним сложились отношения. Имея это ввиду и стараясь преодолевать эту трудность, излагаю дальнейшее преимущественно в образе фактов и его собственных дневниковых записей -  там он максимально тот, каким был, создавая их.  Возвращаясь к задуманному плану настоящей главы, намечу его основные вехи, которые постараюсь исполнить, хотя бы в первом приближении:

1/ Самое общее и впечатляющее воздействие Камчатки на приезжих её жителей.
2/ Бытовые условия жизни: жилище, домашний быт, семья, питание, отдых, обстановка на работе, зарплата и т.д.
3/ Духовные поиски и обретения
Итак...

           1.Конечно, основной и самый впечатляющий камчатский праздник для Юрия и  Милы составила сама Камчатка, поистине страна удивительная, можно сказать, почти волшебная по всей своей сущности: местоположению, географии, геологии, экологии, истории, людям. Здесь всё необыкновенно для приезжего человека, всё очаровывает и вызывает любовь и преданность. Здесь живёшь  на грани экзотики и внутри неё: у ног плещется Великий Океан, дымят и извергаются вулканы, содрогается и потряхивает земная твердь, термальные ключи, как божественные ванны, повергают в блаженство и истому, косяки лососей вытворяют чудо рунного хода, медведи не позволяют расслабляться до самозабвения. Наверное, не у каждого человека, но у наших героев и их окружения – несомненно. Ведь среди них почти не оказалось «гостей на час», почти все, приехав,  прожили здесь десятки лет или всю жизнь. Разве можно было найти им где-то в ином месте лучшую работу-увлечение, лучшие условия для быта, более красивые и завораживающие пейзажи прямо за окнами их современных и комфортабельных жилищ! И, наконец, достойная оплата их труда вполне позволяла ощущать себя людьми, освобождёнными от унижающей нищеты их материковских  коллег.

             Но и здесь тебя иногда охватывала хандра (в раю, наверное, она тоже случается!), и, чтобы избавиться от неё, стоило лишь взойти на вершину рядом расположенной Мишенной сопки и, хватив полную грудь ветра, оглядеться окрест - и всё пройдёт! Ты увидишь необозримое величие и покатость  планеты во  все стороны,  её водное и земное чудо и своё неразделимое с ней причастие к прелести и таинству мира.
              И, несмотря на досадное в другом месте и в другое время ощущение отсутствия крыльев, здесь и сейчас ты обязательно почувствуешь себя летящим над простирающимся под тобой этим чудным миром, имя которому – Камчатка. И это останется с тобой навсегда.

              2. В течение всей камчатской жизни Масуренковы  поменяли  пять жилищ. Первое (двухкомнатная квартира, разделённая вскоре с Ивановыми) – на Океанской. Там они пробыли совсем недолго, перебравшись на Красную Сопку тоже в «двушку», но теперь уже напополам с Петровыми.  Памятуя о классической триаде, следующими их сожителями должны были бы стать Сидоровы. Но, слава Богу, этого не произошло, хотя в Институте кандидат в виде реального Сидорова имел место – на улице Тельмана 2б они обрели, наконец, своё собственное индивидуальное жильё, правда, в виде всё той же «двушки» в квартире под номером 35.
Прожили в этой квартире они с октября 1963 г. по октябрь 1969 г. Затем состоялось торжественное переселение в этом же доме в «трёшку» № 28. Дальнейший их путь, имея ввиду малочисленность семейства, вообще уже носил характер неприличного барства, так как переселились они в четырёхкомнатную квартиру № 10   нового дома № 4 на новом Бульваре  Пийпа.   
               
              Правда, в этом квартирном безумии их переплюнул Павел Иванович Токарев, вселившийся со своим немалым семейством (четыре человека) в сдвоенную квартиру, состоящую из соединения двух, четырёх- и однокомнатной квартир. В подобные же хоромы вселился и Игорь Иванович Гущенко-Чеверда тоже с четырёхголовым семейством. Но в пересчёте квадратных метров жилой площади на одного человека Масуренковы всё-таки явно превзошли всё институтское население. Впрочем, оно тоже не страдало от отсутствия или недостатка жилищного пространства – все получали вполне достойные условия для комфортного проживания сравнительно с жилищным кошмаром на материке.

              Радость от роскошного жилища в 1971 году дополнилась устойчивым ощущением  полного благополучия в связи с приобретением Юрием мотоцикла. Они переняли от сыночка-малыша бывшего владельца мотоцикла его имя: «Би-би-титька». Им нравилось так нежно и уменьшительно величать  это могучее металлическое совершенство в образе «Урала» с коляской. Почему не машина? С нею Юрий решительно не хотел связываться, и когда подошла его очередь на приобретение, тайком от Милы, вопреки её желанию и надежде, отдал место в очереди Станиславу Балесте. А мотоцикл, да ещё такой, как «Урал», это для мужчин, это  проникновение туда, куда на машине не попадёшь. И действительно, с этого времени для семейства Масуренковых началась новая жизнь с обследования и наслаждения ими далёких от города закоулков юго-восточной Камчатки.

             Ягоды, рыбалка, просто отдохновение и ночёвки на природе стали субботними и воскресными обыкновениями. И к тому же – какое наслаждение проезжать там, где немногим удавалось, водить этого рычащего железного зверя так, что, казалось, немыслимым, пробраться сквозь  непроходимость, ощущать его покорную силу и осваивать возможности. И всё это при открытом общении с полным  запахов и зова бьющим в лицо ветром! Разве сравнить с тяжёлой машиной, вязнущей в глубоких колеях и глохнущей в заполненных водой ямах?
А машина – у Балесты и у Ивановых, которые всегда рады  прихватить с собой Юрино семейство  в очередную поездку за город – лишь бы было желание. И их время наступало вместе с приходом осени и зимы.

             Кстати, о зиме. Вот на   вскидку перечень лыжных прогулок Юрия за 1977/78 год:
Ноябрь
12 – 12 км – 3-00 часа – 4 км/час
19 – 30 км – 4-30 часа – 6,7км/час
20 -  5  км  - 1-00 час   - 5,0 км/час (с Катей)
26 – 35 км – 4-30 часа – 7,6км/час
27 – 20км  - 2-40 часа  - 7,4км/час
      102км –15-40 часа    6,5км/час
Декабрь
  3 – 30км – 4-20 часа  -  7,0 км/час
11 – 30км – 4-30 часа  -  6,7км/час
17 -  30км – 3-30 часа  -  8,6км/час
18 – 11км  - 1-30часа   - 7,3км/час (с Катей и Милой- 7км)
24 -  35км  - 4-30часа  - 7,7км/час
25 –17км    - 2-10часа – 7,7км/час (с Катей и Милой – 8км)
     153км  - 20-30часа – 7,5км/час
Январь
7  -  40км   - 5-20часа  -  7,5км/час
14 – 36км  -  4-15часа  -  8,5км/час
15  -12км  -  2-30часа  -  4,8км/час
21  - 21км  - 3-10часа  -  6,7км/час  (поломка лыжи)
22   - 25км -  2-30часа -10,0км/час  (с Милой – 10км)
29  - 35км  -  4-15часа  - 8,2км/час  (пурга) 
       169км –22-00часа  - 7,7км/час
Февраль
  4 – 30км  -  3-00часа - 10,0км/час
                5, 11, 12, 18, 19 – болел
25 – 23км -  3-20часа  -  6,9км/час
26 -  22км  - 5-00часа  -  4,4км/час (чаёвка с Ю.А.и Н.А.)
        75км -11-20часа   -  6,6км/час
Март
  4 – 33км -  4-20часа  -  7,6км/час (отдача)
  5  -   7км -  0-45часа  -  9,3км/час (поломка лыжи)
  8  - 10км  - 5-30часа  -  1,8км/час (семейное чаепитие)
11  - 35км  - 3-30часа  -10,0км/час
12  - 43км  - 5-00часа  -  8,6км/час
18  - 50км  - 6-12часа  -  8,1км/час
19  - 15км  - 5-15часа  -  2,9км/час (чаепитие с семейством)
25  - 36км  - 5-15часа  - 6, 9км/час (плюс восемь – всё раскисло)
26  - 31км  - 3-40часа  - 8,5км/час
27  -   7км  - 1-30часа  - 4,7км/час (с Катей)
28  - 42км  - 8-00часа  - 5,3км/час (чаёвка, поломка лыжи)
29  -   7км  - 6-00часа  - 1,2км/час (чаёвка с Катей, загорание)
31  - 12км  - 3-00часа  - 4,0км/час (с Катей)
      328км - 60-00часа – 5,5км/час
Апрель
  1 - 54км -   8-30часа  - 6,4(8,0)км/час (чаёвка – 1-45часа)
  2 – 19км -  2-10часа  - 8,8км/час
  8,9, 15 - опять болел простудой! 
 16 – 37км – 7-15часа – 5,1(7,4)км/час (чаёвка в землянке)
 23 -  30км – 4-45часа – 6,3км/час (снегопа, налипание)
       140км –22-40часа – 6,1км/час
            Всего: 37дней(6дней/месяц) – 965км – 152-10часов – 6,3км/час; 26км/день – 4-07часов/день

             Трудно сказать, насколько этот год представителен для всего 30-летнего пребывания Юрия на Камчатке, так как по другим годам он не вёл столь тщательных записей об этом. Если представителен, что вызывает глубокое сомнение, то за весь камчатский период он прошёл-пробежал на лыжах около 30 тысяч километров. Это, вероятно, едва ли. Но истина скрывается, как я полагаю, где-то между десятью и двадцатью, значит в среднем примерно 15 тысяч километров. Хорошо, даже отлично позаботился, вовсе не имея этого ввиду, о своём здоровье и будущем долголетии -  молодец! А ведь сколько ещё пройдено в геологических маршрутах с приличным грузом каменных образцов! Нелегко подсчитать. А если попробовать?

              Всего на Камчатке им было сделано около 300 маршрутов. По количеству пройденных километров они, конечно, не идут ни в какое сравнение с лыжными прогулками – много короче. Там ведь задача состояла в совершенно ином: не пройти, как можно больше, а разобраться и понять то, по  чему идешь, то есть состав и строение Земли-матушки. Как и в случае с  лыжами,  Юрий подробно изложил информацию о километрах пройденных маршрутов только за один  полевой сезон – первый на Камчатке. Тогда им было совершено за сезон 45 маршрутов, и в среднем каждый их них составлял 6 километров. Это был рекордный сезон по количеству маршрутов, но обычный по  их протяжённости.

             И если принять это, то общая длина всех камчатских маршрутов составила не более 2 тысяч километров. Как видно, сравнительно с лыжными прогулками совсем немного. Наверное,  столь же незначительную величину составит и суммарный  итог пеших развлекательных прогулок. Словом, находил-набегал Юрий на Камчатке (не считая обычного бытового ежедневного перемещения в доме, на работе, в магазинах и т.д., которое совершается почти каждым из нас в  жизни), по-видимому, никак не менее 20 тыс.км. И то – слава Богу, добротный задел на пенсионное будущее.

             Упомянутое выше обычное человеческое хождение в быту и на работе составляло для Юрия незначительную величину. На работе он больше сидел в своём кабинете, а в быту все заботы по его обустройству и обеспечению «отдал на откуп» жене.. За Милой была и уборка квартиры, и хождение в магазины за продуктами, их приготовление. И, конечно, практически весь уход за дочерью. Дома Юрий либо продолжал работать, сидя иногда до глубокой ночи, либо предавался  излюбленному со школьных и студенческих времён своему занятию – лежанию на тахте при чтении художественной литературы или глубоких размышлениях, или впитывании информации из ТВ-ящика.

             Как-то пришедши домой после  далёкого пешего похода с Олегом с работы (от Бульвара Пийпа до ул. Тельмана 26) он с удивлением и неудовольствием обнаружил, что дома нет хлеба к обеду-ужину. Выразив своё недовольство Миле, он с удивлением услышал в ответ:
-  Я, Юра, просто забыла о нём, и хорошо, а то бы не дотащила всего, что пришлось покупать. Почему бы тебе по пути домой самому не покупать хлеб, ведь это совсем не трудно. - - Открыв от недоумения рот, Юрий стоял в растерянном раздумии, и , наконец, изрёк:
-  Ты совершенно права, Мила, мне это как-то не приходило в голову. Да, надо мне этим заняться.
             С этого случая началось долгое, но неуклонное приобщение  сибарита теперь уже по собственной инициативе к домашним делам: магазины, уборка, мытьё посуды и даже иногда приготовление еды от простого к сложному. И это по навыкам не было трудно, ведь в поле он всё это умел и делал. Трудно было вникать в необходимость этих дел для самого себя дома. Но в конце-концов получилось.
Был и ещё один случай бытового прозрения Юрия, на этот раз спровоцированный Германом Ковалёвым. По обыкновению он ужинал у Масуренковых. Однажды после окончания ужина Мила, убрав со стола и отправив отходы в помойное ведро, собралась его выносить. Видя это, Герман сказал:
- Никогда в жизни не позволил бы своей женщине выносить помои. -  Юрий вскакивает, выхватывает ведро у Милы и выносит его. Во всю последующую жизнь эту работу отныне делал только он. 

              Парадокс проблемы воспитания дочери оказался тоже неожиданным. Вот пример из дневниковой записи Юрия:
«15 января. 1974. Парадокс воспитания – поучаем Катю быть умеренно или разумно доброй. Инстинктивная доброта или  отсутствие мужества отказать делают её беззащитной перед жизненной силой сверстников. Носит завтраки в школу и ест их вместе с Ириной Белоусовой не потому, что Ирина не может сама их носить, а потому, что ей просто не хочется или не интересно. Но есть-то завтраки с подружкой и хочется, и интересно!
Приходит Людка:
- Катя, дай мне тетради, у меня кончились.
- А сколько тебе нужно?
- Четыре.
Даёт четыре, потому что у неё много. Внушаем:
- Ты дай не  столько, сколько она просит, а сколько ей необходимо сейчас. А на будущее пусть сама пойдёт и купит. Или попросит об этом свою маму. Ты своей бездумной щедростью поощряешь Людкину лень и неорганизованность.
На следующий день Людка снова просит тетради. Катя отказала. Но какого усилия ей это стоило!

             Проблема доброты с другого полюса: бездумная доброта, оборачивающаяся глупостью и потворствующая злу (паразитизму и разгильдяйству)».
Как показали последующие десятилетия, такой подход к проблеме доброты оказался  действенным и плодотворным, пока собственный жизненный опыт Кати не внёс в него коррективы. Какие? – Это требует её собственной исповеди.
Ещё одно интересное наблюдение за растущим поколением из того же источника:
«1979 г 1 июля. Магический негласный сговор о запретных зонах молчания (умолчания). Цивилизации, социальные системы,  религии, а зоны умолчания – неприкосновенны. Как будто их нет.

             Приходит в гости четырёх-пятилетний Женечка Литасов. Спрашивает:
- А где тётя Мила?
- Тётя Мила в туалете, она писает. – Запускаю я пробный шар в запретную зону.
- Тёти Милы не писают. – После мгновенного замешательства отвечает Женечка. Откуда в нём это?
Сколько себя помню ребёнком,  не мог даже и подумать о том, что девочки и женщины тоже ходят в туалет и занимаются там этой скверной. Одухотворённость и святость женственности нельзя было смешать со стыдным кошмаром естественных отправлений. Это осталось и до сих пор, как два полюса, которые нельзя приблизить, иначе во взрыве погибнет всё.

             Или половая близость! Уж как деликатно обходится и в быту, и в литературе (особенно в живописи!) эта тема. Будто её нет, а она составляет главную суть человека. На этой страсти основывается весь его физический и духовный потенциал. Как же можно закрыть глаза на то, что есть сама жизнь!?
А всепроникающая способность потока сознания и фантазий! Ведь то, что записывается в дневниках, в книгах,  ложится на холст – отпрепарированное, облагороженное и в значительной мере лишённое сути подобие действительных желаний, фантазий и того мысленного образа, который ежемгновенно наполняет человеческую голову, причудливо меняясь и струясь в бесконечность!

              Может быть, только новейшие школы и течения в искусстве пытаются переступить порог запретных зон и показать их воочию!? Да надо ли это? Прежде следует подумать: а зачем? Если не во вред людям, а во благо, то – ради Бога. Но кто же в состоянии оценить предстоящие вред или пользу по тому начальному звену,  продолжение которого неизвестно. А предугадать невозможно из-за бесконечной множественности связей, измерить которые и познать не в наших силах. Значит, остаётся опять самый распроединственный способ, которым ищет себя сама природа – способ проб и ошибок.

             Но чтобы пробовать и ошибаться, надо быть свободным. А общество людей всегда запрещало касаться некоторых тем (вообще оно всегда запрещало называть вещи их именами, создавая взамен реальностям некий иллюзорный мир и соответствующий ему язык кодов!), лишая свободы их обсуждать, если не думать. Неужто эти невинные темы таят опасность для общества? Наверное, так, иначе зачем бы ему ограждать себя от них и низводить до уровня аморальных?
Кикаморы-мысли всегда выкукливаются в мысли-добропорядыши! А так ли это?

             Ещё одна запретная  (социальная) тема – неравенство. Оно очевидно каждому. Природа неравенства различна: социальное, имущественное, экономическое, расовое,  культурное, экологическое. Но стоит его признать официально – оно сразу обратится в деспотию. Поэтому  все конституции решительно провозглашают равенство всеобщее и обязательное. Но фактически никакая из конституций это равенство обеспечить не может. И всё таки люди в состоянии бороться с неравенством, вернее, с теми его формами, которые доступны человеческим усилиям – социальное, экономическое, культурное, но о биологическом – ни слова!»

             3. Но Женечкина запретная зона продиктована ему отнюдь не обществом и даже не семьёй – она вытекла из него самого, из его сущности. Она генетическая? Но она ведь скорее духовная, чем физиологическая. Неужто в физике генов хранится и духовность? И не является ли источником некоторых запретных зон высшая духовность, то есть, попросту – Бог! 

             Вот ещё несколько камчатских дневниковых зарисовок, характеризующих  духовное состояние нашего героя и относящихся к категории не очень простых радостей:               
«1979 г.1 июля. Голова, способная на великие мысли или фантазии, пребывает в относительной безопасности, если её хозяин не вмешивается в игры толпы. Он либо  пренебрегаем, либо находится на роли блаженного – ему всё прощается. Но горе самонадеянному,  спустившемуся со своих высот и дерзнувшему включиться в ритуалы толпы. Она сумеет доказать его несостоятельность в этой игре и жестоко отомстить за исключительность. Итак, величие наказуемо на уровне заурядного, потому не ввязывайся, великий, в наши дела. Ибо в них нет более сведущего и всемогущего, чем ничтожество. Томас Мор, Эварист Галуа, Сократ, вы не знали этого? Зачем вы заговорили на низменном языке плебса вместо того, чтобы чирикать на тарабарском наречии избранных...
            27 сентября. 1979 г. Елена (Серафимова) устроила свой день рождения. Пригласила наших институтских и кое-кого из своих очень давних знакомых, с которыми её ничто уже не связывало, кроме очень забытого прошлого. И всё очень хорошо приготовила.  И все были чинными и торжественными.
            
            Каким энтузиазмом и усилиями поддерживаются традиции! Зачем? Тщеславие?  Инстинкт? Ясно, что это не необходимость в живом общении               
 с этими людьми – его не было. Насыщение, скука,  взаимное равнодушие.
            И всё-таки что-то в этом есть! Раз имениннице это надо, люди идут к ней, стараются поддержать уровень общения на тёплом градусе, беззлобно отказываются от уюта своих кресел и тапочек, одеваются в торжественные одежды. В этой небольшой жертве – немного человечности, добра, отказа от эгоизма. В этом преодолении себя для другого. И этим все обязаны энергии, тщеславию и притягательности именинника. Это нужно для всех. Значит нужно это делать лучше, веселее, осмысленнее, духовнее. Всем делать, вкладывать себя если и не с таким энтузиазмом, как именинник, то всё же с б;льшим, чем это нужно только для твоего присутствия и поглощения пищи. Откликнись хотя бы добрым и умным словом!
Обычно откликаются вещью-подарком. Она, как расплата. Но вещь адекватна вещи. Расплачиваются ею за угощение. За общение с людьми, эту бесценную роскошь, расплачивайся своим сердцем и умом.
             Вот почему окаменелое молчание на таких собраниях – не скромность, а жадность, недомыслие, душевная тупость, эгоизм или презрение. Если не способен на экспромты, подготовься, продумай, что скажешь, чем ответишь на подаренную радость – встречу с людьми...

            1980 г.19 апреля (суббота). Горячее очень яркое солнце  и белый-белый снег. И уходящие в прошлое и будущее великие дали с сизыми сопками. Почему так нужен простор и так невыносима замкнутость?! Замкнутость – это ограничение возможностей жить, близость горизонта – это вероятная внезапность нападения (за горизонтом вероятна опасность). Замкнутость безобразна, потому что она враждебна жизни. Просторы прекрасны, так как они  богаты возможностями и позволяют своевременно заметить опасность. В основе эстетического восприятия мира, наверное,  всегда можно отыскать простые мотивы жизни и смерти.

             Ходили с Юрием Александровичем Горицким по лесам и белым снегам,  существовали в прекрасном мире юной Земли и праздно размышляли о непонятности мира и таинственности  его посещения нами. Мы гости, неведомо зачем и откуда в него являющиеся и непостижимо куда уходящие. Что мы можем, придя сюда короткими гостями,  наивно и самонадеянно полагая себя  хозяевами?! Нам только и дано восхититься миром,  но не понять его. Мы думаем, что он прекрасен, потому что сулит нам жизнь, но это только внешняя материальная сторона. А что может Дух? Может быть, мы и  приходим для приобщения к Прекрасному, одним из воплощений которого является безбрежность материального мира! Для этого вопроса всегда остаётся место за той скользящей, но всегда существующей гранью, которая разделяет знание и незнание.

             20 апреля (воскресенье). Но ведь замкнутое пространство может быть и прекрасным и самым надёжным. Это твой дом (шалаш, пещера, вигвам, юрта т.д.).  В чём же дело? Наверное, в том, что ты выбираешь  или создаёшь его сам для себя. Им ты отгораживаешься от опасности сам, по крайней мере, так думаешь.
А солнце было опять неистовым, и я стал кирпично-тёмным.
             1980 г.26 апреля (суббота). Прошёл год. Вновь, как в детстве и юности, появляется какое-то странное неустойчивое мгновенное состояние прозрения или «воспоминания» о небывшем или перевоплощение во что-то явно не моё по конкретной моей данности, но  мучительно близкое и  сокровенно моё по сущности. Это пронзает внезапно всё существо, когда удаётся отключиться от внешнего мира – в полудрёме, прострации, погружении в музыку. Вдруг охватывает острое болезненно яркое и мучительно личное ощущение (иногда и конкретный образ) бывшести и утраты чего-то. Очень похоже на обычное воспоминание, вызванное конкретным запахом, музыкой, ситуацией, возвратом в обстановку. Как электрический удар, как мгновенный возврат в прошлое с чётким положением и ощущением потери этого прошлого и невозвратности к нему. Потому всегда сопровождается сладостной болью. Сладость, радость, счастье, опьянение от встречи с болезненно родным, твоим, личным. Боль – от безнадежной его потери.

            Но вся странность состоит в том, что конкретные образы, сопровождающие это состояние, напрочь исключают возможность того, что это мой личный, Юрия Масуренкова, опыт и прошлое. Например, вчера это была какая-то комната в большой квартире и женщина 30 – 40 лет в длинном чёрном платье, какие носили, несомненно, до революции. Женщина сидит в кресле с высокой спинкой (кажется деревянное и плетёное) у окна. Сумерки. Комната неясно выступает из полумрака. На стенах какие-то  картины, слабо светятся двери в другие комнаты, где-то поблескивают стёкла в шкафах (книжных?). Угадываются раскидистые цветы в кадках.
 
            Волосы у женщины с сединой, скорее чёрные или каштановые, зачёсаны назад и собраны узлом на затылке. Но не гладко надо лбом, а пышно, так что причёска кажется довольно высокой. Глаза светлые, кажется, серые. Она печальна, кого-то ждёт. Почему-то ощущение  связи или  какого-то незримого присутствия офицера. За окном – дом; в один–два этажа. Маленький провинциальный городок. Жёлтое небо заката. Тишина. Чистота, покой. Ожидание счастья.
А я присутствую во всём этом. Я это и женщина, и дом с гулкими полупустыми комнатами, и кресло – лёгкое, тёплое, поскрипывающее, с блестящими фигурными шляпками гвоздей (или креплений). И окно с призрачными, будто отсутствующими стёклами. И жёлтое небо заката. И тот офицер, который радостно торопится к женщине, и никогда не придёт к ней (в моём сознании или подсознании). Кто он – сын, любимый? Не знаю. Ничего не знаю. Только то, что это было и осталось во мне, чтобы вот так внезапно всплыть и опять исчезнуть. Как будто произошла какая-то путаница измерений в пространственно-временном континууме и я пересёкся с чьей-то или со своей жизнью в  мгновенной точке озарения.

              29 апреля (вторник). Как же прошёл ещё один день? Чем он отличен от вереницы других? Нужен ли он, если не имеет лица? Стало ли кому-нибудь теплее в этот день, потому что был я? Надо принимать такой экзамен у каждого дня каждый вечер. И всё же, какой смысл у сегодняшнего дня – 29 апреля 1980 года (вторник)?
              Сегодня не опоздал, явился во время (как будто это очень важно!). Редактировал статью «Вулканы» в БСЭ. Общался с Мишей Пузанковым. Поручил ему первую работу – дробление образцов в чугунной ступе. Объяснил, зачем, чтобы было понятно и не обидно начинать жизнь в науке с такой работы.
              Общался с Ольгой Брайцевой. Утешал по поводу отказа в поездке во Францию. Сочувствовал  по поводу жалоб на её угнетённое положение в лаборатории у Игоря Ивановича. Вспоминали идеальную расстановку в нашей бывшей лаборатории до её отделения в Игореву лабораторию.
              Предпринял шаги по сохранению лошадей на Ключевской станции для полевых работ (заложил в сознание Игоря Ивановича и организовал коллективный рапорт  в  дирекцию).
              Поздравил и очень похвалил Лилию за успешную сдачу экзамена по английскому языку.

              Составил черновик соглашения о научном сотрудничестве с Сев. Кав. ПНИИСИ и телеграмму о прикомандировании их сотрудников к нам на полевые работы (для проведения анализов Милиных образцов).
Ну, что ещё? Помог Евдокии. Александровне. донести до дома какое-то барахло. Зашёл к Литасову, посмотрел на ход его работы и похвалил. Сказал Валере Ананьеву о рекомендации его во Францию вместо себя для работы в Лаборатории с микрозондом, за что потребовал от него французский сувенир. Кажется, ему это понравилось. Одобрил редакцию одной из статей в БСЭ К.Н.Рудича.

             Вот как будто и всё!  Не густо. Да! Ещё составил полевое задание для Эдика Балуева и  побеседовал с ним о тактике общения с более солидными сотрудниками по отряду – Шанцером и Храмовым.
             В общем, вредной деятельности не было. Полезная была, но на уровне самом незначительном.

             Прошло ровно полмесяца, как живу один. Иногда бывает дикая тоска и безысходность.
             1 мая. Утро было туманное (2-й тип погоды) нерадостное. Но проснулся с удовольствием и ощущением здоровья. Сделал зарядку. Прожарился у кварцевой лампы. Завтракал как обычно – чашка кофе, сыр, пара пряников. Для демонстрации оделся тепло – первый и единственный раз за зиму в подштанниках. На институтском автобусе доехал до места сбора. Там соединился с К.Н.Рудичем и вместе с ним протолкались всю демонстрацию. Он одинок и жмётся ко мне. Рассказывал о своём 19-летнем магаданском периоде. На автобусе же вернулись к Институту.
             Пошёл в магазин за продуктами. Сварил уху. Ею и пообедал. Потом спал. Около семи проснулся и продолжил жизнь (до 12) у телевизора, радио. Ужинал макаронами с молоком.
            Как бы я назвал этот день? Днём было солнце и много кумача, но он всё же не был ярким. Демонстранты (мужчины и женщины) откровенно распивали вино, водку, коньяк и устилали пустыми бутылками газоны. Это новая бедственная черта народного торжества. А праздничные атрибуты (среди них даже портрет Л.И.Брежнева) вместе с бутылками оставались на людском пути. Дома – пусто. В сердце – печаль, как же назвать мне тебя, праздничный день?! Обнищание Духа, неверие и безнадёжность пронизали его.

            Ещё  одним контрастом ему, помимо детских воспоминаний, рассказ К.Н.Рудича о заключённых, которые сами потребовали 1,5 – 2 рабочих смен, узнав о начале войны. Никто их не понукал, не заставлял – работали до изнеможения без понуканий и вознаграждений для наказавшей их (несправедливо!) Родины. Надо верить, поклоняться, истово служить чему-то. А этого сейчас нет. Пустота и эгоизм.

            И всё-таки как же мне тебя назвать, ещё один праздничный день моей и нашей жизни?! Чему ты научил меня и что я тебе отдал? Я отдал тебе свои размышления и непримиримость с пустотой, ты научил меня (ещё раз!)  пониманию того, что жизнь очеловечивается верой, пусть даже в иллюзии. Не все они осыпаются, что-то остаётся в душе, нужное ей.
Был добр к Кириллу Никифоровичу, конечно, ничего не сказал ему о вчерашних планах его  усекновения и  вытеснения из жизни,  к которым я имею невольное причастие.

            А, может быть,  детские мои праздники были столь хороши потому, что мне их создавали родители? А я никому  их сейчас не создал. Может быть,  праздники вообще не приходят сами, а их кто-то создаёт кому-то? Может, они кому-то светлы, потому что есть люди, для которых они бремя? И мы, трепетно ожидающие праздник и восторженно его потребляющие, не подозреваем, что он тяжёлый плод чьего-то внимания к ним и усилий.
Тяжкое бремя праздника – вот как я назвал бы этот день!

            2 мая (пятница). На лыжи и за город! День пьяных снегов! Они так опьяняют на  сильном весеннем  или  летнем (в горах) солнце запахом свежей талой воды, смешанным с прошлогодней прелью травы и  сухих листьев, обнажающихся  в проталинах, и с невероятно тонким ароматом набухающих почек и распираемых соком  веток. Этот пьяный запах тающего снега памятен мне по горам Кавказа, когда он внезапно среди жаркого лета до головокружения охватывает тебя на огромной высоте и доводит до экстаза вместе с перспективой огромного мира, расстилающегося у ног.   

            Или на берегу Чёрного моря, когда лёгкий ветерок с белых вершин Кавказского хребта сбегает вниз к людям и вкрадчиво, но властно пронизает всё существо и зовёт, зовёт туда, где высятся призрачные бело-голубые исполины в жарком мареве субтропического леса. Буйные запахи побережья отступают, и ты оказываешься в плену у волнующего, как молодое вино, аромата надежды. И прелести искрящихся пляжей, нега тёплого моря, дурман раскалённых песков меркнут. Назад, в горы! Там что-то забыто, там ещё не всё испытано, там ждёт тебя несбывшееся!
Пьянит этот запах тающих снегов и ледников, зовёт в путь, внушает уверенность, силу, бесшабашность. Скольких он одурачил и сбил с пути, расслабил, обманул вседозволенностью. Сколько легковерных и слабых поплатились за это жизнью, оставив её во льду, скалах, холоде. Не верь дурману тающих снегов, пьяных снегов, сбрось с себя наваждение, остановись,  соразмерь силы с бессмысленностью зова. Не соразмерил и очень устал, обуглился под яростным солнцем и еле притащил ноги.

            6 мая.– обуздать вулкан, регулировать его деятельность, используя его энергию и вещество для своих нужд. Идея очень красивая.
Я высказал её Федотову, когда он воцарился в Институте и интересовался тем, какие направления следовало бы избрать для  развития Института. Это было в 70 году. Тогда у меня (69-70) была ещё одна кавказская активизация. Под её воздействием я проталкивал и авачинский очаг. Сейчас все об этом забыли или сделали вид. Но в записке, по которой принято решение правительством о сверхглубоком бурении в авачинский очаг, именно мне принадлежит идея и реализация авачинского варианта (Дрознин считал тепло от очага!). А Виктор Сугробов и Женя Вакин были горой за гидротермальные системы. Вакин так и остался патриотом гидросистем, а  Сугробов стал главой (!) освоения очагового варианта. Меня будто  и не было в этом деле! Интересно, как получится с Эльбрусом?»
Упоминание Эльбруса не случайно. Юрий и на Камчатке не оставлял свою любовь и привязанность – Кавказ с его центром и апофеозом, Эльбрусом. Ему посвящались и полевые работы, неоднократно проведённые там в камчатский период, и научные открытия. Обо всём об этом, надеюсь,  будет рассказано далее.
   
            Камчатский  период осчастливил Юрия ещё и осознанием им своей ответственности и своего долга перед своими предками. В частности, занимаясь историей России и дорогого его сердцу Дона, он натолкнулся на трагическую судьбу Ильи Григорьевича Зерщикова, одного из видных атаманов Всевеликого Войска Донского (так впоследствии стали именовать себя донские казаки), сыгравшего главную роль в ликвидации Булавинского бунта. Порывшись в исторических материалах и в своей родословной, он обнаружил, что Илья Григорьевич с очень большой вероятностью был одним из его предков. И это обстоятельство втянуло его в фундаментальное изучение истории донского казачества и его роли в истории России. Этому, начиная с 70-х годов прошлого века, было посвящено им более 40 лет, завершившихся написанием монографии  «ЦАРИ И АТАМАНЫ, Донская смута 1707 – 1709 гг. документальное хронологическое  описание с авторскими комментариями и выводами», опубликованной в Интернете: Сайт Проза.ру, автор Юрий Масуренков. Цари и атаманы.   

                ПОЭЗИЯ
               
Камчатская земля и её духовное содержание так же подарили Юрию бурное возрождение того вида творчества, которому он предавался  ещё в школьные годы и которое тлело в нём все последующие, чтобы вот так, почти лавиной проявиться на склоне камчатского периода его жизни. Это поэзия. Среди первых десятков новых стихотворений родились и эти, о духовном прозрении и о Камчатке:
Это я, Господи, это я.
Спаси раба Твоего и помилуй.
Не справиться, Господи, без Тебя
С одолевшей меня нечистою силой               
Суета паутиной меня оплела,
Праздность и лень по рукам связала,
Гордыня во мне гнездо свила,
Злоба в сердце вонзила жало.
Каждого ближнего, как себя, полюбить
Пустая натура с усилием тщится.
Научи, Господи, как мне быть,
Как Святых Даров приобщиться,
Как милосердным и кротким стать,
Как свои чада злодею доверить,
Все до последней рубахи отдать
И в Тебя, Иисусе, поверить.
Стою пред Тобой, ничего не тая,
Со своею заботой постылой...
Это я, Господи, это я,
Прости меня и помилуй
                *****
Окрыли, Господи, сникшую душу,
Ободри, Господи, приунывшие мысли
Я Твои заповеди не нарушу
Ныне и присно.
Раскрой мне, Господи, глаза на истину,
Научи полюбить неправого.
Я всю боль без ропота выстону
И не приму лукавого.
С Тобою, Господи, нет одиночества,
С Тобою, Боже, умереть не страшно.
Как для голодного без имени-отчества,
Ты и признание и брашно.
Окрыли, Господи, бескрылую душу,
Выведи из заблуждения мысли.
Я Твои заповеди не нарушу
Ныне и присно.
                *****
 Камчатка совсем другая страна -
Дарит по-своему, не по нашему судит,
Печали, дождей и туманов полна
И кажется, солнца здесь никогда не будет.
Но солнце бывает и такой лепоты,
А воды ручьев такой прозрачности,
Что сам очищаешься мигом ты
От скверны в душе и накопленной мрачности.
Великолепные травы стеной стоят,
Осыпаются росами, как жемчугами,
Саранки на косогорах огнем горят,
Закаты багрово тлеют углями.
А шаломайники спрячут тебя с конем,
Сведут с медведем, забавнейшим зверем,
Но встреча с ним, что игра с огнем.
Не видел бы такое, никогда б не поверил.
В просторных лесах - дубы не дубы,
По-царски стоят вековые березы.
Вдыхаешь воздух - подарок судьбы,
Пьешь из ручья чистотой, как слезы.
Дымящие сопки, трясенье Земли,
Кипящие термы, лососи, олени,
Безлюдье, у ног океан, корабли -
И ты ошалел от таких впечатлений.
Потом упиваешься лыжной зимой,
Потом загрустишь от снегов непролазных,
Устанешь от снега, захочешь домой,
Других впечатлений, бесснежных и разных.
А тут заметет и закружит пурга,
И вновь до июля весна затянется...
В общем Камчатка скорее строга,
Но в сердце твоем непременно останется.
А ты не останешься здесь навсегда:
Гнетет дискомфорт - все же слишком окраина.
Приветлива к гостю, но лишь иногда
Кому-то позволит назваться хозяином.
Здесь все как бы дышит не миром людей,
А миром безмерной и дикой природы.
От тех, кто здесь был, не осталось корней -
Все стерли стихия, растения, годы.