Сполохи угасающей памяти. Гл. 16. Будни полигона

Глава XVI

БУДНИ ПОЛИГОНА

Постепенно жизнь стала входить в свое русло, но это было не плавное течение, а скрытый под землей бурный поток напряженных дел. Пришел апрель. Это означало, что через месяц с далекого материка придет караван с оборудованием, а к его приходу все должно быть готово к монтажу. Мир поделился на две части: круглосуточные работы под землей и размеренная обычная жизнь в городке на поверхности. Часовые регулярно сменяли друг друга, исправно работали камбуз и баня, шли политзанятия, крутилось кино. Комендант создавали все условия для успешного ведения подземных работ в штольне. Наконец стало появляться долгожданное солнышко, хотя, едва выглянет из-за горизонта, так сразу с перепугу обратно. Гнетущая полярная ночь продолжалась. Связи с материком никакой, телевизор и радиоприемники запрещены. Существовала только местная радиосвязь для всевозможных объявлений, типа: «Внимание, внимание, в районе бани появился белый медведь, соблюдать осторожность!» Или: «Внимание, приближается бора, вариант № 1. Всем оставаться на своих местах, выход из помещений запрещен». Это означало, что скоро обрушится на городок такой снежный буран, что в страхе задрожат казармы, а видимость станет нулевой. И очень большая вероятность, что если выйдешь наружу, то обратно не вернешься. Сразу за углом простор необъятный – иди в любую сторону, хоть в Америку, хоть в Европу, выбор свободен. Телефонная кабельная связь только до Белушки, выход радиосвязью в эфир запрещен. Полная изоляция от внешнего мира. Одна отрада – письма и газеты с материка, но и те только с редкими в таких метеоусловиях рейсам «кукурузника» или вертолета. Но при всем при этом – полный коммунизм. Вокруг все бесплатно, деньги нужны только на папиросы да спички. А на случай, если опоздал в столовую или объявили по радио «Вариант №1», тумбочка в комнате до отказа набита полярным доппайком. На складе можно было запасаться всем, что душе угодно. В основном затоваривались тушенкой, сгущенкой, сливочным маслом и печеньем, а электрический чайник всегда был под рукой. Даже самая затяжная бора была не страшна. Деньги он сразу перевел на материк жене, оставив себе только на курево. Здесь они были просто не нужны, здесь это были просто бумажки, разве чтобы разжечь костер. Единственная валюта, которую ценили и которая была в ходу – это спирт, голец и песец. Причем шли они по курсу один к одному. И при всей строгости сухого закона, в его распоряжении спирта было предостаточно. Он использовался от обледенения лопастей вертолетов и монтажных работ в штольне. Голец (красная рыба) под носом в проливе, а песцы стаями болтались вокруг городка. Солдаты и матросы ловили их на торосах рядом с камбузом, куда выбрасывались помои. Способ был предельно прост. Когда наряд прибывал на кухню, то, прежде всего, устанавливал на помойке кроватную сетку, подперев один край палочкой. К ней привязывалась веревка и протягивалась до крыльца, а под сетку вываливались объедки. Оставалось только ждать, когда под нее набьется побольше живности. Иногда матросики ради потехи привязывали к хвосту песца консервную банку, и зверенок с грохотом носился по городку, хотя комендант строго пресекал подобные игры. Молодость все же жестока.
Обеденный перерыв на камбузе, как положено на флоте, составлял, с адмиральским часом, два часа. Что позволяло часок передохнуть у себя в комнате. Однажды, выйдя из камбуза и обозрев живописные торосы, он вдруг заметил на ровном, покрытом снегом участке льда пролива забавную бытовую сцену из арктической жизни. Посреди льдины сидел на пятой точке огромный белый медведь, правой лапой прикрывавший нос. Сзади него на почтительном расстоянии полукругом сидели песцы. Периодически нервы у песцов не выдерживали, и они устраивали между собой короткую, но энергичную потасовку. Затем снова замирали в позе покорного ожидания. Наблюдая эту сцену, он неожиданно позади себя услышал голос: «Заинтересовались?» Он обернулся и увидел пожилого мичмана с изборожденным глубокими морщинами лицом. Он уже знал, что это повар и заядлый охотник, прослуживший в Заполярье больше двадцати лет. И что когда на испытания прилетал Курчатов, то брал в повара только его. Всю местную живность он готовил своим особым способом с известными только ему травами, мхом и кореньями. И только ему разрешалось выходить на охоту за пределы гарнизона. К концу службы он приобрел в Краснодарском крае домик, а на следующий год, после демобилизации, собирался отправиться туда на заслуженный отдых. Понимая, что имеет дело с человеком, только начинающим познавать азы наук Арктики, он стал объяснять суть происходящей сцены. Медведь возле лунки (продуха) охотится на нерпу или тюленя. Рано или поздно животное вынырнет, чтобы глотнуть воздуха. И тогда медведь, замаскировавший свой огромный черный нос лапой, подцепит ее огромными загнутыми когтями и, размахнувшись, шлепнет об лед, как женщина мокрую тряпку. Затем он раздерет шкуру и выест подкожный жир. А когда, насытившись, он удалится на приличное расстояние, песцы набросятся на тушу и завершат начатое дело. При этом мичман называл песцов «ассистентами». Схожесть сцены с операционной была налицо.
С этих пор он подружился с бывалым полярником, ходил с ним на охоту, учился выделывать шкуры и ставить капканы. Он стал не только восторгаться Арктикой, но и понимать ее, а секретов и тонкостей у той было предостаточно. Бывалый охотник и полярник никогда не раскрыл бы накопленные с большим трудом секреты своему конкуренту. Но мичман навсегда покидал эти места, поэтому решил оставить новичку ценный багаж знаний, который накопил за долгие годы жизни в этих суровых краях. Его советы и наставления он хранит в благодарной памяти и толстой тетрадке до сих пор. Неоднократно в дальнейшем эти знания помогали ему выходить из безысходных положений, а иногда и спасали жизнь.
К весне тюлени и нерпы все чаще стали выползать на лед, чтобы понежиться на весеннем солнышке. Это самое благоприятное время для охоты, и мичман пригласил его на такую. Мясо было для собак, печень для людей, истосковавшихся по свежатине после опостылевшей сушеной картошки и консервов. А шкура для добытчика. Тюлени, как обычно, безмятежно развалились на льду, но все же, на всякий случай, головами к продуху. На суше они видят довольно плохо, но приближающийся черный предмет на ослепительно белом снегу заметят и сразу соскользнут в продух, «слиняют». У мичмана для такой охоты были приготовлены простыни, натянутые на рамки из палок и поставленные на лыжи. На охоте необходимо было медленно продвигаться под прикрытием такого экрана к тюленям на расстояние верного выстрела, толкая перед собой этот белый экран. Стрелять необходимо было точно в голову. В противном случае даже смертельно раненый тюлень слиняет в продух. Охота была удачной, печень ларги – великолепна, но вот выделка шкуры оказалась необычайно трудоемким и неприятным делом. Самое трудное было обезжирить эту жирную, как свиная, шкуру, к тому же необычайно дурно пахнущую. После такой работы от удачливого охотника так несло ворванью, что соседи по столику на камбузе стали откровенно воротить от него нос. Стойкость запаха была как у лучших французских духов. Поэтому он зарекся связываться с этим неблагодарным делом.
Всем на свете известно, что белые медведи занесены в Красную книгу. Но, вероятно, не подозревая об этом, они навещали их городок буквально каждую неделю. Проходя по льдам Маточкиного Шара из одного моря в другое, они непременно заглядывали в городок на ГСМ, столовую или склады с олифой и красками. Их тянуло ко всему, что пахнет жиром. Так же регулярно они взламывали крышу склада с запасами краски и натуральной олифы. Их приходилось отпугивать, пуская по снежному насту сигнальные ракеты. Стрелять на поражение разрешалось только в случае нападения. Однажды произошел забавный случай. Матросы подвезли к камбузу на ГТСке ящики с продуктами и зашли в помещение погреться. Но когда вышли обратно, то обнаружили, что ящики с тушенкой уже выгружены. А рядом с ГТСкой сидит огромный белоснежный мишенька, разламывает ящик за ящиком и, с аппетитом облизывая жир с консервных банок, разбрасывает их вокруг себя. Подоспевший из столовой мичман пустил по снегу несколько сигнальных ракет. Медведь одним махом перескочил с берега в торосы пролива и, не спеша, отправился дальше, виляя на ходу своей далеко не тощей задницей.
К тому времени среди зимовщиков произошло четкое разделение «клуба квадратного стола» на стороны по интересам. Особист Рыбкин в свободное время возился со своим домашним огородом на окне и любимыми книгами, дерганый Качалин занимался своим преферансом, гляциолог и альпинист Цветков все свободное время посвящал своим горам и ледникам. А новый член клуба свое очень редкое свободное время проводил в походах с ружьем по окрестностям полигона. С каждым днем солнце все выше и выше поднималось над горизонтом. Бора с ее неистовством становилась все спокойнее и посещала их все реже и реже. Природа под лучами весеннего, пока еще робкого солнышка как будто приходила в себя от зверств и безысходности полярной ночи. Долгая тяжелая ночь нехотя отступала. Короткие рассветы, тут же переходящие в закаты, стали постепенно превращаться в коротенькие деньки. Природа потихоньку, нехотя переходила от долгой полярной ночи к такому же бесконечному полярному дню. А скоро, уже в середине мая, появились с далекого материка первые вестники весны – полярные воробушки, пуночки. Вслед за ними пришла долгожданная весточка и для зимовщиков, хотя и не совсем такая, какую они ждали. Как-то командир гарнизона сразу после обеда срочно вызвал всех в штаб. Там им было объявлено, что пробивающийся к ним долгожданный первый караван застрял в торосах при входе в Маточкин Шар. Но это было еще не все. На сопровождавшем его ледоколе «Красин» произошла авария, он потерял ход, а погода, как назло, не позволяла применить авиацию для спасения людей. К тому же в трюмах ледокольного сухогруза ОС-30 находилось около ста голодных, измученных солдат, а запасы воды и питания на судне заканчивались. Всегда радостное известие о прибытии первого каравана с материка на этот раз омрачалось сложностью предстоящей операции. Требовалось доставить взрывчатку, чтобы разрушить нагромождение тяжелых торосов. Было принято решение отправить к ним мощный бульдозер С-100 со взрывчаткой на санях и двумя опытными подрывниками во главе с их новым руководителем. Организованная экспедиция с трудом преодолевала торосы, особенно после выхода на тяжелый торосистый лед Баренцева моря. Уже на подходе к каравану, чтобы не терять времени, он вылез на лед и отправился к затертым во льдах судам пешком. Вскоре за торосами скрылся его трактор с волоком. Петляя между ледяными глыбами и проклиная себя за глупость, он вдруг неожиданно наткнулся на стоящего в живописной позе белого медведя. Это был не тот несчастный и жалкий медведь из вольера зоопарка, а мощный, налитый силой красавец. Это был хозяин Арктики, которому не было равных под этим мрачным, необъятным северным небом. Он стоял на торосе, как на пьедестале, вытянув в сторону судов длинную шею. Его внимание привлекло никогда не виданное им зрелище. Суда издали казались брошенными, только приглядевшись, можно было заметить жиденький дымок, вьющийся из их труб. И тут сердце ушло у него в пятки, когда он вспомнил, что оставил свое ружье в кабине трактора. Романтика живописной картины тут же улетучилась. Он оказался один на один с медведем, в полной власти этого могучего красавца. Вспомнив наставления опытного мичмана: «Никогда не бегай от зверя», он продолжил свой путь, не меняя направления и размеренного ритма шагов. Сердце колотилось в груди, как птица в клетке. Медведь медленно повернул голову в его сторону, словно стрелу башенного крана. Человек для него тоже оказался новинкой, но явно несъедобной. Поэтому длинная шея с тяжелой головой медленно вернулась в прежнее положение. Изваяние снова застыло, зачарованное невиданным зрелищем. Напряжение у незадачливого полярника спало только у бортов могучих, но таких беспомощных перед Арктикой творений человека.
Работа по освобождению судов из ледового плена была выполнена быстро и успешно. «Красин» отправили ремонтироваться на материк, а ОС-30 – медленно, своим ходом – к месту назначения. Надо сказать, что ОС-30 – это сухогруз ледокольного типа голландской постройки, но с английской начинкой. Наши закупили несколько таких судов. «Обь» ходила с экспедициями в Антарктиду, а «Байкал» отдали Северному флоту. Его тут же переименовали в ОС-30, и он стал обслуживать ядерный полигон на Новой Земле. Когда англичане об этом узнали, то сразу разорвали контракт на дальнейшую по¬ставку судов такого типа.
ОС-30 даже без ледокола, хотя и очень медленно, но все-же добрался до пирса жилого городка. Страшно было смотреть на солдат, когда открыли люки трюмов и выпустили их наружу. Пробыть столько времени без еды и воды в задраенном трюме! Но капитан боялся самого страшного – голодного бунта.
Тем временем новый начальник спецучастка с помощью гляциолога Цветкова стал готовиться к разгрузке судна на лед в технической зоне. Ему предстояло решать эту задачу впервые в жизни. До этого только в кино он видел, как полярники разгружают судно на лед, как катят бочки с горючим. На практике этот процесс оказался значительно сложнее, чем на экране. Предварительно гляциолог Цветков определил и обозначил место, где лед позволял произвести разгрузку. Затем необходимо было правильно установить на подготовленное место плавучую громадину судна. Это отдаленно напоминало установку под разгрузку тяжелой автофуры, только в других масштабах и условиях. Необходимо было на определенном расстоянии встать перед носом корабля на лед и жестами подавать капитану и рулевому команды: правее или левее им брать и когда дать команду «Стоп машина!» Судоводителей не было видно, они находились в ходовой рубке, где-то там, наверху, в поднебесной надстройке. Вероятно, с их высоты он выглядел еле заметной черной букашкой на белоснежном фоне ледового поля. Все происходило размеренно и ритмично, после очередного броска ОС-30 медленно подавал назад, затем разгонялся и с глухим шорохом и треском наползал на лед. Лед не выдерживал тяжести этой махины и с шумом проламывался. Было удивительно наблюдать, что после этой всесокрушающей атаки трещины разбегались во все стороны от бортов, в то время как нос, проломив лед, обессилено упирался в совершенно нетронутое, белоснежное поле. Затем все повторялось. Но как было приятно легким движением рук управлять этой послушной громадиной! Вероятно, подобное чувство испытывает дирижер, управляя огромным оркестром. Однажды он даже подошел и по-дружески, как боевого коня, похлопал натруженный, покрытый свежей ржавчиной форштевень, прежде чем он медленно стал отползать для нового броска. После установки ОС-30 на место, началось самое трудное и сложное. Бревнами и досками перекрывались образовавшиеся трещины на пути прочищенной трассы. Возле борта судна устраивался прочный настил, куда загонялись машины под загрузку. И не напрасно. На кран-балках работали малоопытные молодые матросы, поэтому зачастую грузы так стремительно опускались в кузов, что машины подпрыгивали как мячики. При этом водители заранее, перед погрузкой, выходили из машин на лед.
Но как страшно было за ящики и контейнеры с уникальным оборудованием, которое приходило с предприятий и почтовых ящиков всей страны. Бог миловал, все обошлось. Он облегченно вздохнул только после окончания многодневной напряженной нервотрепки. Ни одной машины не утопили, никто не пострадал. В дальнейшем, по настоятельному требованию начальника спецучастка, матросы на кран-балках ОС-30 были заменены опытными гражданскими крановщиками. После разгрузки ОС-30 на площадке перед штольней вырос настоящий поселок из контейнеров и ящиков всевозможных форм и размеров.
Вскоре из различных почтовых ящиков страны стали прибывать монтажники. Штольня была готова к монтажу, теперь предстояло превратить ее в сложное инженерное сооружение, напичканное самым сложным и современным оборудованием. Приборы и оборудование устанавливались не только в штольне, но и снаружи в броневых боксах, в горах, в пределах испытательного поля. Необходимо было выжать из испытания максимум полезной информации. Надо понимать, что такие мероприятия обходилось для страны слишком дорого. Ошибок быть не должно, однако, к сожалению, они все же случались. Техническая зона с приходом ОС-30 ожила прибывающими монтажниками из разных НИИ и почтовых ящиков. С новой силой забурлил в ней напряженный ритм подземных и наземных работ.
После окончания разгрузки сухогруза он как-то заскочил на обед и сразу обратил внимание, что в углу за отдельным столиком сидит экспедитор с только что ушедшего сухогруза. Это был молодой мужчина в тяжелом свитере и воротником под самое горло. Видеть его на берегу было очень странно. Сходить на берег тем, кто прибывал на кораблях и сухогрузах, было строжайше запрещено. На немой вопрос к Рыбкину, тот ответил, что его сняли с ОС-30 за нелегальный провоз и торговлю водкой. И что его скоро отправят в Белушку для предварительного расследования, а затем и на материк, в суд, так как гражданских юридических и судебных органов на полигоне не было. Выяснилось, что еще при загрузке судна, пользуясь своим положением и зная о сухом законе в точках назначения, он загрузил в один из трюмов несколько ящиков водки. В Белушке, а затем и на полигоне, в жилом городке, он стал ею торговать. Если в Белушке он продавал бутылку по двести рублей, то на полигоне, в жилгородке, он уже стоила пятьсот. Покупателей в зоне это возмутило. Надо учесть, что на материке бутылка водки тогда стоила около тридцати рублей. Жадность фраера сгубила. Ближайшим рейсом он был отправлен в Архангельск на встречу с нашим самым лучшим и самым гуманным судом в мире.
Закончился май, наступил июнь. Солнце уже подолгу бороздило голубое небо, про бору уже забыли. Из-под снега стали появляться спины валунов и островерхие скалы. С далекого материка стали с гоготом прибывать клинья гусей и стаи прочей водоплавающей птицы. Но здесь их было намного меньше, чем на юге архипелага в Белушьей губе или на Гусиной земле. Места для поселения гусей здесь были только в зажатой между скал долине, что тянулись вдоль реки Шумилихи. Для молодого полярника это были места не столько для охоты, хотя свежатина среди его собратьев по консервам очень даже приветствовалась, сколько для отдохновения души. Здесь, в этих живописных местах, среди застывшей в своем великолепии природы, он находил краткий покой и умиротворение после сумасшедшего водоворота ежедневных, порой круглосуточных забот и дел. Даже одного часа пребывания на этой природе хватало, чтобы продышаться хрустально чистым воздухом и почувствовать, как голова и все тело освобождаются от накопившейся грязи и дрязг, одуряющих мыслей и забот. Как все тело наполняется бодростью и необычайной легкостью. Он не представлял, как можно каждую редкую свободную минуту тратить на затхлую, прокуренную комнату с одуряющим преферансом. Хотя при этом надо учитывать, что за пределы гарнизона разрешалось негласно выходить только многоопытному мичману и ему. За это приходилось платить – то гусем на столе в камбузе, то печенью тюленя или нерпы. Таков был сложившийся негласный мужской уклад их жизни. Мичман научил его успешно охотиться на гусей, гнездившихся в долине Шумилихи. Для этого нужно было всего лишь захватить с собой кусок зеленого брезента, залечь на месте их пролета и ждать. Расстояние до приближающейся стаи или пары можно было определить по звуку короткого и отрывистого: «га-га!» Услышав этот долгожданный клик, следовало быстро вскочить и навскидку, не мешкая, стрелять. Иногда гуси от неожиданности сами зависали на месте и делали «крест», табаня изо всех сил крыльями. В случае удачной охоты соседи по столику на камбузе расцветали в улыбках, а матрос-официант торжественно вносил в зал отливающие ароматным жиром тушки с аппетитной румяной корочкой. Раздавался гром мужских, весомых аплодисментов. После трапезы каждый из счастливчиков по секрету сообщал виновнику торжества, что даже в ресторанах они такой вкуснятины не знавали, добавляя, разве что дома у жены. Хотя тему жен, да и вообще женщин, старались не муссировать, чтобы не бередить душу. Каждый наедине с собой, долгими полугодовыми ночам полярной тьмы или такими же долгими полярными днями, вспоминал родных, когда не уснуть, несмотря на занавешенные одеялами окна. Всё человеческое существо, каждой своей клеточкой, ощущало, что за окном ярко светит солнце, хотя по неумолимым часам стоит глубокая ночь. Ох уж эти мучительные полярные дни и ночи, когда в разгоряченной голове, беспокойно ерзающей по раскаленной подушке, беспрестанно возникают образы далеких жен и детей!
Подходил к концу июнь. Дорога в зону, да и весь городок, практически освободились от снега. Однажды утром он проснулся от тарабанящих по стеклу крупных капель дождя. Он выглянул в окно и был поражен: по огромным лужам хлестал настоящий ливень. Такое бывает только на юге, на курортах Черноморского побережья. На камбузе за столиком все оживленно обсуждали эту новость, и только лавинщик Цветков был озабочен и торопливо расправлялся с незатейливым завтраком. Поспешно встав из-за стола, он бросил на ходу, что ожидает сход лавины. Эта лавина уже давно стояла всем костью в горле. Она грозно нависла над дорогой недалеко от штольни. Цветков постоянно то открывал дорогу, то закрывал, объявляя лавиноопасность. А в палатке рядом с этим мощным языком снега постоянно дежурили два его солдата-лавинщика. Они периодически замеряли влажность снега на ее подошве. При определенной влажности она должна была сойти, как по маслу. Взрывать ее он побаивался, вероятно, от непредсказуемости маршрута ее схода и близости к штольне.
Подъезжая к зоне с мыслями об этой лавине, он внезапно услышал грохот, затем долгое горное эхо и облегченно вздохнул: «Наконец-то!» Но он и не подозревал, что для Цветкова и его лавинщиков это будет не концом долгих тревожных ожиданий, а трагическим концом. Оказалось, что в момент схода лавины на ней оказался солдат. Он вышел из палатки, отправляясь с чайником за кипятком. Какая-то секунда решила его судьбу. Его нашли на льду пролива среди глыб льда, камней и снега по торчащему из этого месива сапогу. После шахтеров это был уже второй случай со смертельным исходом. А испытания только еще впереди.
Середина июля, разгар полярного лета. Снег остался только в тени бараков и скал. Зашумела долина Шумилихи, зазвенели над ней птичьи голоса, Маточкин Шар наконец освободился ото льда. По нему с шумным выдохом, поочередно показывая над водой свои белесые скользкие спины, стали проходить стада белух. Ослепительное солнце, казалось навечно, повисло на голубых небесах. Вот тогда-то и всплыли из-под снега на свет Божий все гадости человеческие. Во всей своей красе предстала свалка на берегу реки Шумилихи. Огромное поле барабанов с кабелем, кабаньи спины бочек из-под горючего, брошенные машины, ГТСки, трактора и все прочее, чему нет названия. Благо, помойку у камбуза вместе со льдом унесло в море. Удручало это безобразие еще и тем, что по законам секретности было строжайше запрещено что-либо вывозить на материк. Считалось, что по наведенной радиации можно получить ценную секретную информацию. Ремонтировать же сломавшуюся технику на месте не было условий, поэтому даже при незначительной поломке ее просто выбрасывали на свалку, чтобы с материка прислать новую. Наши вездесущие матросики и солдатики обратили на это внимание и стали тайно восстанавливать несколько машин. И вот однажды они устроили цирковой аттракцион – «Кто дальше забросит машину». Ее разгоняли по вьющейся над крутым скалистым обрывом дороге и, выпрыгнув на ходу, забрасывали в пролив, кто дальше. Комендант гарнизона бушевал целую неделю.
И вот, наконец, очистилась от льдин долгожданная морская гладь пролива. Открылся сезон рыбалки. По проливу проходила уже не только белуха, но и красная рыба, голец, за которой белуха неустанно охотилась. Пролив со стороны городка был мелкий, поэтому, обзаведясь небольшой сеткой (химкостюмов было у них предостаточно), можно было успешно рыбачить. Как только слышалось шумное фырканье белухи или наблюдатель на вышке сообщал о приближении стада, спешно натягивались брюки от химкостюма. Затем, не мешкая, ставилась сеть от берега на глубину. Заслышав пыхтение белухи, голец опрометью бросался к берегу на отмель в надежде спастись. Мгновение – и сетка полна. Пройдет белуха – и на берегу делать нечего. Рыбалка была хорошим подспорьем к их небогатому рациону.
А что стоили летние, но, к сожалению, чрезвычайно редкие прогулки с ружьем вдоль долины Шумилихи. Да еще под трели неугомонных пичуг! Как правило, конечным пунктом его маршрута была гора Черная. Несмотря на мрачное имя, она была чудом среди всех окружающих гор. Это был устремленный ввысь средневековый замок, который покрывали до вершины сказочные черные башенки скал. Кто мог тогда подумать, что судьба этой удивительной горы была уже предрешена. Она была выбрана для следующего испытания, а на роль ее палача судьба выбрала именно его.
Как-то, возвращаясь с одной из таких прогулок, он неожиданно услышал под ногами слабый писк, а когда нагнулся, то увидел маленьких, сереньких и трогательно беспомощных кутят песца. Пока мать где-то охотилась, они выползли погреться на солнышко. Он нагнулся и, взяв одного, машинально сунул в капюшон спецпошива, и тут же о нем забыл. А вспомнил о нем только тогда, когда пришел в свою комнату, разделся и повесил спецпошив на гвоздь. Неожиданно из капюшона раздался слабый писк. Вытащив кутенка, он растерялся. Что с ним делать? Неожиданно прибывший вестовой передал, что он срочно требуется в штольне, пришлось оставить свое приобретение дома. Возвращаясь вечером, он на всякий случай прихватил на камбузе разведенного сухого молока. Кутенок с большим удовольствием его вылакал и тут же заснул. Разглядывая его поближе, он понял, что не хочет расставаться с этим крошечным живым существом. Так в его комнате появилось нечто, скрашивавшее его одиночество, но приносившее немало хлопот. Он назвал его Бэром – в честь неизменного спутника Баренца, врача и искателя приключений Бэра.

К счастью, состояние полного безразличия к себе и ко всему окружающему миру скоро прошло. Голова прояснилась. Стало слышно поскрипывание и шуршание смерзшейся гальки под ногами. Небо затянула серая дымка, солнце сквозь нее просматривалось как кусочек желтого масла в тарелке с теплой кашей. На короткое время даже стих назойливый свист в ушах от холодного, упорного сквозняка с Карского моря. Вдоль берега пошли частые выступы скал, образовывая небольшие, каменные карманы-беседки. Он присел в одной из них на рюкзак, прислонившись спиной к скале, и вытянул натруженные ноги. Место очень напоминало черноморский Форос.