Степка

     Родителей у Степки был недокомплект. Точнее, одна мама.
  Мама была очень умная и красивая, а Степка – маленькая и упрямая.
Да, Степка – это девочка, по-взрослому – Степанида, папа соригинальничал, зря его отправили оформлять ребенку свидетельство о рождении. Мама хотела что-нибудь заграничное, тогда модно было – Анжела, Снежана, но папа уперся, нет, мол, назовем красивым русским именем, принес свидетельство, а там – Степанида.
  А вскоре папа уехал куда-то, «в командировку», как отвечала несколько лет кряду мама, а имя осталось, вот и все, что отец дал ей лично.
  Степкой она назвала себя сама.
Бывало, еще в раннем детстве, накрутят ей бант, как пропеллер, на кудрявую головку, платьице отпарят, гольфы натянут – Степка в крик, бант в клочья, платье в угол, и орет, пока не выдадут любимую униформу – один из двух костюмчиков: красненький с пуделями, и зеленый с велосипедистами, – вот и все, что согласна одевать во двор Степка.
  Маленькая, кудрявая, в рубашечке и шортиках, подойдет к играющим мальчишкам, сунет палец в рот и стоит. «Ну, чего тебе?» - спрашивают мальчишки. «Мальчишки, возьмите меня играть!» «А как тебя зовут?» «Степка!»
  И все, тест пройден, Степку приняли за мальчика и вот она уже весело висит с ними на заборах, фехтует палками и отлупит любого, кто усомнится в Степкиной храбрости.
  Каждый, кто первый раз видит Степку, сразу определяет ее основную черту характера – упрямство.
  Поладить с ней можно, но больно много на это надо времени, а взрослые все время куда-то торопятся. «Ешь кашу быстро! Одевайся быстро! Быстрее иди! Быстро отдай обратно дедушкины часы!».
  Все быстро, да быстро. А жить когда? Все так интересно и необыкновенно, и лично у Степки куча времени, чтобы все рассмотреть, обнюхать и попробовать на вкус.
И тут начинается:
  «Не вертись! Вынь изо рта! Что ты там забыла? Положи на место!».
  Степка упрямится, только ей становится по-настоящему интересно, как, по мнению взрослых, пора заканчивать. Конечно, взрослые готовы, по их словам, научить ее жизни, только выходит это у них так долго, скучно и малопонятно, что лучше она как-нибудь сама.
  Как-то тетя, подбоченившись, вещала над понурившейся хулиганкой: «Степанида, ты понимаешь, что взрослые тебе желают только добра? А?». На что племянница попросила: «Тетя, будь добра, перестань меня ругать!».
  Да, ругать они умеют, вот как натворишь что-нибудь, сразу с интересом сбегаются, бросают все свои дела и давай чихвостить. И сравнивают с собой, сравнивают. Они все идеальные, с них в детстве купидонов рисовали, а она «не-пойми-в-кого».
  «А! – догадывался кто-нибудь непременно, - это же вылитый Валерка!» или еще вот - «Чистый папа!».
  Степке непонятно – хорошо или плохо, когда папа чистый, а сравнение с ним ей все равно приятно, все-таки какие-то следы отца.
  Еще все любят сравнивать их носы и качают головой: «Нашел, что девчонке передать!». Взрослые совсем не чувствуют слов, а вот дети – обязательно соединяют слово с образом. Интересно, как это папа смог передать ей свой нос? Как будто подкрался и налепил!
  «Носик - драконий клювик!» – ласково говорила мама, и Степке было смешно и не обидно. Только вот жалко, что ее мало сравнивают с мамой, потому что Степкина мама – красавица. Это не потому, что мама, а потому что так говорили все, кто маму видел.
  Степка знает, что мама - принцесса и охраняет ее от посторонних глаз – тут же принимается отвлекать на себя внимание и безобразничать, с удовольствием отмечая, как меняются к худшему лица заглядевшихся.
  Степка - это личный мамин дракончик, охрана, надежда и опора в одном лице. Любят они друг друга чрезвычайно, но иногда их отношения смешно переворачиваются.
  Мама тогда словно играет в маленькую и жалуется тут же вырастающей дочери на трудности, непонимание и зависть со стороны женского пола и надоедливое внимание со стороны пола мужского. Дочь солидно качает головой и и говорит: «Да плюнь ты, Свет!». Мама хохочет, а потом опять становится грустной. И есть от чего.
  Мама совсем одна и поэтому несчастна. Дочь не понимает, как можно быть несчастной, будучи такой красивой, но у мамы получается.
  От маминой красоты на мужчин находит столбняк, а на женщин «Кондрат», как выражается бабушка. На нее хочется смотреть и смотреть, как на рисованных диснеевских принцесс. И все смотрят. Где бы мама не появилась, на нее, как иголки на магнит, садятся взгляды.
  Поклонников у мамы много, а вот любимого человека нет. Маме нужен надежный и ответственный, а не все эти…. При этом ее лицо презрительно кривится.
  Степка тоже очень любит смотреть на маму, а после копирует ее выражения лица перед зеркалом.
  Но самое любимое ее занятие - наблюдать, как мама красится, и дочь ежедневно радостно усаживается перед матерью и затаивает дыхание, глядя на поочередно подставляемые в маленькое зеркальце зеленоватые, прозрачные, нежные и беззащитные глаза, выдающие все ее мысли, и видит, как они постепенно одеваются в броню самоуверенности.
  Степка сидит и сладко мучается от маминой красотищи и оттого, что милый взгляд устремлен безнадежно мимо дочери, туда, где проявляются новые, остро подчеркнутые очи.
  Отсидевшись, и привыкнув к обновленной маме, дочь кидается к ней на шею, жарко уверяя ее в своей любви, и кричит каждый раз одно и то же: «Ты прямо Златовласка, не расчесывай кудри, пожалуйста, они такие красивые! Ну точно, сегодня принца встретишь, не забудь меня во дворец взять!», а мама, смеясь, уворачивается от дочкиных крепких поцелуев, оберегая напудренное лицо.
    А как пахнет мамин ящик с косметикой в красивом трюмо с огромным зеркалом Заграничными девушками из каталога «ОТТО», шелковыми платьями до пят и музыкой «АББА», дорогими магазинами и круто завитыми локонами (благодаря ночному мучению на маленьком головном лесоповале под названием «бигуди»).
  А мамины руки! Белые, мягкие, нежные, изящные, каждый палец – произведение искусства и красные ногти, как леденцы, так и хочется лизнуть.
  Степка очень любит разглядывать мамины руки, прикладывает к ним свои маленькие, исцарапанные, с короткими ноготками, сравнивает, и ноет: «Ну, когда у меня будут такие?», а напоследок расцеловывает каждый мамин палец.
  В общем, для Степаниды мать - это леди Совершенство, и ей представляется, как бы она органично смотрелась в роли лучшей женщины после нее - Мери Поппинс. А нянька-волшебница ей бы здорово пригодилась, потому что большую часть дня Степка
проводит одна.
  Мама вынуждена работать на какой-то противной работе с гадкой начальницей, которая маму ругает и обижает. Степка просто кипит от возмущения, когда слышит, как мама жалуется своей старшей сестре на козни начальницы.
  «А ты не ходи туда, мамочка!» - кричит отчаянно дочь. «Что ты, доченька, а кто же будет денежки приносить? Кто же кормить нас будет?» «Я, мамочка, я буду!»
  Мама только машет рукой и поворачивается к более рассудительной собеседнице. «Конечно! – горько подытоживает Света, - Одинокую женщину всякий может обидеть! Если бы был муж…».
  Муж у мамы как-то был, но Степка помнит только три эпизода из разных частей суток. Вечер: холодное сукно шинели у своего лица, зима, замерзшие парковые елки, опять лицо касается колючего сукна – ее подкидывают сильные руки, смеющаяся мама, густой непривычный голос: «Степанида! Зови меня папой!», собственный визг: «Отпусти-и-и!!!».
  Второй эпизод – день, и они с дядей Колей пошли в магазин, ее удивление, что каждый встречный с ним здоровался, сменяемое приятным чувством принадлежности к славе отчима. «Дядя Коля, ты что, известный человек? – спросила кроха. Дядя Коля засмеялся, потрепал умницу по маковке и предложил на выбор любую игрушку из обширного магазинного ассортимента.
  Степка, конечно, слышала, что дядя Коля военный замполит, красивое слово, только никто внятно не объяснял, чем же конкретно он занимается. Но работа явно была хорошая, потому что дом был полная чаша, и игрушек завались.
  Третий эпизод никакой частью суток не определялся, потому что Степка вообще не любит это вспоминать. Только какие-то обрывки, будто из кошмарного сна: гадко пахнущий дядя Коля, чужой и страшный, бьет ее форменным ремнем по чему придется, мимо виска свистит тяжелая пряжка, ее вопль, мамин крик. Мама держит в руках золотую сережку-кольцо, из дырочки в ухе сочится кровь, ее полные слез глаза.
  Дядя Коля гулко стукает головой в пол перед приехавшими бабушкой и дедушкой.
  Больше Степка дядю Колю не видела, только и остались им с мамой его квартира, да его таинственный фанерный ящичек, полный всяких железяк и разноцветных проволок, вот, пожалуй, и все.
  Живут они по Степкиному мнению хорошо, хотя мама утверждает, что они нищие и, что деньги постоянно летят какому-то коту под хвост. Но, в холодильнике не переводятся котлеты, каждые выходные мама печет торт «Наполеон», всегда дает денежки на жвачки, а над газовой плитой висит очередной кружок полукопченой колбасы, на очередной стадии превращения в сырокопченую.
    В те времена тотального дефицита выживали только по знакомству или в очередях. По знакомству доставали продукты, книги, одежду, одеяла, лекарства, по знакомству проникали, пролезали,просачивались в заповедные места, типа «Базы», где было все.
  У мамы было там маленькое знакомство с мамой подруги сестры, поэтому время от времени дома появлялись трикотажные спортивные костюмы. Только этого все равно было мало.
  Степанида росла гораздо быстрее, чем мама успевала настояться в очередях за очередной вещичкой, и, выходя во двор в куцых платьях и подпрыгнувших брючках, не раз подвергалась осмеянию со стороны дворовых пижонов. Выходили из положения с помощью волшебных маминых рук и старенькой подольской машинки.
  Мама доставала швейные журналы «Я шью сама», где внизу ее рукой было подписано - «Я тоже», из чего-то кроила, с чем-то мудрила, усердно строчила и, глядь, Степка уже щеголяет в новом джинсовом сарафане, неотличимом от фирменного, или вельветовой курточке, сшитой из старой маминой юбки.
  Да что там говорить, однажды мама сшила себе своими руками дубленку! Да, самую настоящую, перелицевав старое кожаное дедушкино пальто, привезенное еще с войны, и отделав этот раритет козлиной шкуркой под ламу. Дубленка вышла потрясающая, все видящие ее ахали, а дочка вне себя от гордости за мать, кричала: «А ведь мама сама это сшила из…», при этом мама больно тыкала Степку в бок.
  Жалко, мама не умеет шить ботинки. От этого особенно страдают Степкины ноги, которые отличаются волшебными свойствами. Во-первых, растут с умопомрачительной быстротой, быстрее, чем у Алисы в Стране Чудес. А во-вторых, «убивают» обувь. Только что купленная пара новеньких туфель после первой же прогулки выглядела изрядно поношенной, а через неделю – старой.
  Мама говорила, что обувь на дочке «горит», а увидев в чешском фильме-сказке «Мария-Мирабела» светлячка-неудачника в огромных обгоревших ботинках, стала называть дочку «Скипирич» и при этом смеялась. Смех смехом, но маме Свете становилось все труднее одной тянуть семью.
  Как-то вызвав Степку на традиционный субботний разговор, она сказала, что, мол, доченька, мне нужен муж. Внутренне сжавшись, угрюмо глядя в пол, Степка спросила: «Тебе что, со мной плохо?».
  «Доченька, конечно хорошо, но ведь муж тоже нужен!». «Зачем? – спросила дочь, впившись испытующим взглядом в глаза мамы.
  Явно не готовая к такой реакции, Света растерялась: «Как это зачем? Ведь и тебе нужен отец!» и попыталась начать про мужские руки в доме, вспомнила, что не так давно некие руки колотили их обеих, и помолчав, сказала: «Ну хорошо, я понимаю,
что ты напугана. Но не все мужчины такие, как дядя Коля, есть и добрые, терпеливые, надежные!».
  «Ладно. Тогда, давай, я найду».
  Мама засмеялась, но увидев Степкин тяжелый взгляд, тут же объянила причину: «Я вспомнила мультик про лягушонка, который искал себе папу. И так и представила, как ты подходишь к какому-нибудь дяде, заглядываешь в нему в глаза и говоришь: «А Вы не хотели бы стать моим па-апой?».
  В ответ последовало задумчивое молчание, и Света, испугавшись, легонько встряхнула дочь. «Эй, позволь мне самой поискать, хорошо? И давай договоримся - я не буду выходить замуж, если тебе этот человек не понравится. По рукам?». «Хорошо, мамочка!» - серьезно кивнула дочка, и к ним в гости пришел дядя Слава.
  Дядя Слава был очень симпатичным блондином и маму просто обожал, вот только ноги у него были преогромные. Вообще он был какой-то уходящий ввысь, так что снизу и лица не рассмотреть, видно одни дырочки в носу. Когда он стоял, его голова маячила возле люстры, когда садился, его ноги в вытянутом виде занимали полкомнаты.
  Читающая с трех лет Степка немедленно прозвала его Гулливером.
  Конечно же сама она была лилипутом, и вела себя в соответствии со сценарием – тихо подбиралась и привязывала его ноги к ножкам кресла, любуясь после рухнувшим великаном. Подкравшись к спящему, сыпала ему в открытый рот кусочки котлеты, воображая, что это быки и коровы, и после, заткнув уши, с восхищением наблюдала могучий кашель Гулливера. А любимым развлечением было забираться к нему на плечи и удобно усевшись, завязывать нитками на голове множество маленьких хвостиков. Работа была кропотливая, а Степка усердная, но неловкая, поэтому долго дядя Слава не выдерживал.
  Аккуратно снимая с шеи сопротивляющуюся девчонку, он, бывало, сдергивал ниточки, сдержанно шипя, и причитал: «Светочка, это же просто…», явно не договаривая.
  «Степа, отвечай! Он, что, тебе не нравится?» «Да нет, мамочка, очень даже нравится! Но я бы не хотела, чтобы он стал моим папой». Мама длинно вздыхала и уговаривала присмотреться.
  После того, как девчонка метнула ему в ногу дротик, сделанный ею из иголки, пластилина и голубиного перышка, дядя Слава поставил вопрос ребром – прекратить эти дикие игры или он за себя не ручается.
  Теперь, как только он появлялся, настырную лилипутку приглашали в соседнюю комнату, где заманчиво были разложены раскраски, карандаши, пакетики с любимыми ирисками и мятным драже. Поначалу обрадовавшаяся Степка быстро сообразила, что от нее попросту отделались, ведь стоило ей появиться на пороге, страшное недовольство изображалось на когда-то милом лице дядьки Славки. Что? Это в ее-то доме?
  Когда противный Гулливер заявился в очередной раз, а Степаниду пригласили в соседнюю комнату, она закатила такую истерику, что все побелели от страха.  Истерила она мастерски, с раннего детства, умело манипулируя взрослыми.
  Добавляла голоса, когда они возмущенно выкатывали глаза, падала оземь, отмечая их грустные озабоченные лица, почти дошедшие до кондиции, била ногами, визжала, выводя рулады, пока кто-нибудь не кричал: «Да дайте же ей, что она хочет!».
  На этот раз была цель показать дяде Славе, кто в доме хозяин.
  После того случая дядя Слава пропал, может уехал в страну говорящих лошадей и этих, страшно сказать, йеху?
Привет передавайте!
   И зажили они с мамой по-прежнему. Хотя не совсем. Где-то мама была права. Конечно хорошо, когда есть рядом добрый дядя.
  Все-таки женщине одной тяжело. Куколку некому починить, а ломаются часто. Подкинуть в потолок, опять же. Маму не допросишься. Она последнее время грустная, и тихо плачет ночью в подушку. А, как праздник какой, становится еще грустнее, и говорит, что она несчастная, что некому ее поздравить, и подарок никто не подарит.    
 Степка утешает маму, как может – пишет красивые письма на цветной бумаге, сворачивает конвертики по оригинальной технологии – их с кузиной выдумка! – и сует маме под подушку.
  А однажды вырезала из подола маминого платья красивый цветок и наклеила на картонку – радовать, так радовать!
  Правда, вместо праздника вышла порка, так как мама категорически была не согласна с дыркой на свежесшитом праздничном платье.
  Дочка пообижалась, но опыт учла. Ладно уж. Акела промахнулся.
  Чему там взрослые радуются больше всего? А! Однажды Степка нашла десятку, вот это был праздник! Надо еще найти маме денег, тогда будет ей счастье! Несколько дней Степанида ходила по улицам с низко опущенной головой, прочесывая взглядом асфальт.
  Нашла славненькое детское колечко, чудесный фантик от жвачки и кусочек цветного стекла. Из этого вышел замечательный секретик, который девчонки так любят зарывать в землю, чтобы потом раскапывать его каждый день, оглядываясь, и хвастаться друг перед дружкой.
  Но денег не было, а тут подоспел красный день календаря. Простое решение вдруг пришло к Степке. Утром мама получила цветной конвертик с самодельной открыткой не без трепета – что на этот раз? На этот раз к открытке было приклеено три рубля. Где взяла, доченька? Нашла, мамочка! А где нашла? М-м-м…. Степанида, я спрашиваю, где нашла? Случайно не у меня в кошельке? А? Последняя трешка осталась до получки! Так и есть!
  «Отстегать поганку!» – предложила распаленная тетя Алла, по ошибке взятая мамой в подруги.
  Степка наградила ее все помнящим взглядом.
  Мама подышала размеренно, успокаиваясь, и вышла из комнаты. Тетя Алла разочарованно проводила ее взглядом, сожалея о несостоявшейся расправе.
  У нее с поганкой были свои счеты. Степка не отпускала с ней маму на дискотеку «Кому за тридцать». Устраивала истерику прямо на пороге, когда завитые и надушенные уже собирались ускользнуть. И главное, помалкивала, водила своими маленькими глазками, противная девчонка, молча брала конфеты в уплату за хорошее поведение. А потом на пороге: «Куда же ты, мамочка? А-а-а-а!!!».
Не даешь Светке устроить личную жизнь и найти – тебе же! – отца!
«Ладно, Алла, я сама с ней разберусь».
  На этот раз обошлось без порки, но девочка крепко запомнила, что взрослых радуют только чужие деньги. Ладно, будем искать. Только снег лежит на улице, много не отыщешь.
  И что же ей теперь - собственными руками отпускать маму куда-то в выходные, когда она каждый день изнывает в ожидании ее с работы?!
  Особенно тяжко было зимой, когда рано темнело и время тянулось, как вязальная нитка из клубка.
  Знаешь, тетя Алла, как это бывает?
  Зимний вечер. Холодный, обклеенный дешевыми бумажными обоями коридор, дверь, изо всех щелей таинственным ветром дующая в глаза, и маленькая девочка на табуретке с недостающими до полу ногами, в обнимку с большим радиоприемником.  Загадочно шипящий, свистящий, внезапно разражающийся модной песней, если медленно крутя ручку, чуть задержать тонкую желтую палочку на умопомрачительных названиях городов земного шара. О, эти белые буквы на черном фоне шкалы частот, о, эти песни далеких прекрасных стран!
  Там пляшут вместе с родителями веселые дети в карнавальных перьях, там толстые коричневые младенцы держат во рту молочную грудь, привязанные к матерям цветастыми платками, а где-то всей семьей катаются с гор, а где-то каждое утро под звездно-полосатым флагом умиленно улыбаются своему бэби и говорят: «Я люблю тебя!».
  Приемник был не просто другом Степки, а еще и ее единственным собеседником все те долгие часы в коридоре, пока она, не в силах выбраться из состояния потерявшегося щенка, упорно ждала мать с работы.
  Конечно, кого же ей еще ждать, ведь мама была ее единственным родным и теплым островком в большом неласковом мире.
  Крепко вцепившись озябшими руками в приемник, создававший эффект людского присутствия, поближе к шумящему жизнью старому подъезду, на слух определяя шаги от входной двери, маленькая девочка в помятом фланелевом халатике, растрепанная, со съехавшими бантиками со светлой головки, окруженной облачком выбившихся волос, с упрямым выражением на напряженном личике, верно сторожила стылую коричневую дверь, ожидая свою кормилицу, поилицу и защищалицу.
  Ожидание длилось как вкус американской жвачки, которую недавно «выбрасывали» в городковском вонторге. Степка тогда будто попробовала на вкус другую страну, почуяла – есть другая жизнь, где нету остекленевших, ломких поросячьих якобы жвачек, а существует нечто, именуемое советскими малышами «бубльгум».
  Никто из маленьких невежд во дворе не мог перевести название на родной советский язык, поэтому так звались все резиновые сладости из далеких манящих стран.
  Об этих странах и вещал старый друг-приемник, сладко пахнувший пластмассой и батарейками. Вот, например, Польша приходила к слушателю,громко топая какими-то сапожищами, а потом дурашливо дудела смехотворные позывные, странно звучащие после изящных наигрышей «Маяка». И сразу после дудения раздавалось быстрое пшеканье польского дяденьки, сыплющего горохом чужих словечек, в которых иной раз мелькало что-то знакомое, заставляя насторожиться - прикидывается, что не наш? Нет, точно не наш, сыплет дальше речью посполитой, как семечками.
  Это отслеживание родных славянских корней здорово развлекало филологичную по наследству Степку, помогая забыть на время сосущее чувство одиночества. Время от времени девочка отставляла приемник в сторонку, залезала на табуретку и прилипала к дверному глазку, округляющему площадку, которая как будто становилась выходом в параллельный мир.
  Порой ожидание становилось нестерпимым, и вдобавок в голову начинали лезть страшные мысли о том, что бы могло случиться с ее красивой мамой, беззащитно спешащей по заснеженной аллее.
  И уже повизгивая от страха, накручивая подробности, гонимая тоской, она вылетала из квартиры, кубарем скатывалась по истертым ступенькам и выскакивала в зимний вечер.
  Мягко падал бесшумный снег, окна домов светились уютом, и лишь она одна, маленькая озябшая пятилетка, сжавшись в комочек, застывала на краешке мерзлой скамьи. Замирал снег, звезды помаргивали равнодушно, месяц остро колол пыльный бархат неба, за занавесками окон двигались силуэты нужных друг другу людей.
  «Одна я, совсем одна». – вдруг отчетливо поняла девочка. «И никому не нужна». – прицепилось следом, «никому до меня нет дела» – уже вызвало пощипывание в носу и резь в глазах, и: «Мама не придет!» - вот и они, горячие колючие струйки по
щекам. «Ну нет уж, так просто я не сдамся!».
  И вот так - отчаянно, чувствуя вызывающе задранный хвост за спиной – была не была! Мелкими перебежками, от сугроба к сугробу, от дома к дому, прижимаясь к цветным стенам пятиэтажек, Степка пробиралась к строго-настрого запретным воротам в городок, где занесенные снегом стражи преграждали путь врагу, где красные пентаграммы предупреждали о замкнутом круге, из которого не вырвешься без ответа на волшебное слово «Пропуск!».
  Лежа, как партизан, в сугробе, она делала из ладошек бинокль и всматривалась вдаль и ждала кареты похожей на большую тыкву и маленьких серых лошадей, и смеющуюся маму под руку с прекрасным принцем, и… достаньте же меня, наконец, из сугроба! Я тоже хочу во дворец, я заслужила! Своей щенячьей верностью, истосковавшейся маленькой душой выстрадала крошечный трон рядом с маминым!
  Основательно намерзшись, устав до звона в голове, миновав горячечное ожидание чуда, Степка уныло брела домой.
  И когда мама все-таки приходила, то натыкалась на маленькую злую фурию, которая, скрестив руки на груди, чеканила:
  - Ну, и где ты была так долго?
  Неизменно прекрасная, с милой улыбкой на светлом лице, мама, как Снежная королева, вся в мехах и снегу, принесшая запах мороза и ветра, присаживалась перед дочкой на корточки и спрашивала:
  - Доченька, ты что, плакала? Прости меня, милая! - и тут же попадала под бурный поток детской любви вперемешку со слезами и упреками.
  – Да! Я плакала! Мне было страшно! И я думала, что ты уже не придешь! Что ты меня бросила! Что тебя украли! - и дочка тыкалась губами в родное драгоценное лицо, чмок хрустальный лоб, чмок розовый мрамор щек, чмок холодную сладость губ.
  - Так долго! Так долго! Я так ждала! И я… кушать хочу!
  Мама сразу оттаивала, замирала, растроганная, виноватая и, настигнутая крепкой хваткой материнского инстинкта, прижимала свое к себе и быстро говорила:
  - Дочунчик, не плачь, родная моя доченька, ты же знаешь, я была на работе, а потом сразу домой, зачем же плакать, я же приду обязательно, я же бегу к тебе, заинька моя!...
  И уже нежась и тая у душистой материнской груди, ощущая себя веточкой ствола, единым целым со своей основой, девочка капризно тянула:
  - Все работа, работа! А я-аа? ну, лааадно. А давай устроим царский ужин! А?
Приготовишь мне котлету с картошкой? С винегретом! А потом почитаешь мне книжку? Или нет, расскажи мне новую сказку про мальчика и собачку!
  Это были чудесные материнские сказки, юморные и добрые, о приключениях веселой парочки во всевозможных местах. Снять про них мультик, - любая студия озолотилась бы.
  Да, мама была талантлива во всем. И прекрасна, и нужна больше всех на свете!
Кто еще так выслушает и посочувствует дочкиным приключениям?
  И Степка выговаривалась, следуя за мамой по квартире, выкрикивая свои открытия перед закрытыми на время перед ней дверями маленьких комнат, и задавая вопросы, и, не дожидаясь ответов, без умолку трещала дальше. А рассказать ей всегда было о чем. Приходили жулики!
  - Да ты что? Как? – застывала мама.
  - Да, мама, настоящие разбойники! Стучали и звонили в дверь, а я говорю – никого дома нет! А они – открой, девочка! А я кричала – уходите, я милицию вызову, а они смеялись.
  - Та-ак, а как они выглядели, ты в глазок их видела?
  - Да! В грязных куртках и кепках, и с чемоданчиками в руках и проволоки круглые какие-то, чтоб детей связывать, наверное! – доходило до Степки и она млела от ужаса, собираясь плакать.
  - Да нет, Степочка, это я сантехников вызывала, две недели бегала за ними, но, как видно, упустила. Все теперь, придется снова за ними гоняться, умолять, чтобы пришли.
  Степка обескураженно мялась у порога, дядьки реально были страшные и перепугалась она до икоты.
  На следующий день следовал новый залп событий. Вот, к примеру, сегодня она добросовестно помогала милиционерам отыскать преступника, укравшего два полотенца с уличной веревки.
  - Да ты что?! Ты видела – кто?
  - Нет, мамуль, не видела, но должен же кто-то помочь милиционерам отыскать преступника! Вот я и помогу! Завтра они к нам придут – я буду давать показания!
  Мама только руками всплескивала.
  В другой раз она показала маме два зеленых обломка неизвестных поблескивающих камней и предложила добыть из них золото.
  - Степочка, ты где их взяла?
  - На кладбище, мамочка! Там таких много – целая стена вокруг!
  - Боже мой!
  Да что там камни, Степка знала место, где зарыто настоящее сокровище! Только подойти к нему нельзя - вокруг болото, и чуткая черная трясина строго хранит потайное место от лишнего человека.
  Степка поняла, что попала в разряд лишних людей, когда чуть не утонула в этом болоте: кусок земли под ногами вдруг оторвался и куда-то поплыл – еле выкарабкалась на берег.
    Еле переждав нелюбимую ею зиму, дождавшись, когда все просохнет и начнет припекать первое робкое солнышко, Степка бросилась осваивать мир. В своих одиноких путешествиях по окрестностям Степка, подражая героям народных африканских сказок, повидала немало интересного.
  А еще она любит помогать диким животным. Твердо усвоив, что царь зверей все-таки человек, девочка рванула одаривать царскими милостями братьев наших меньших.
  Под опеку попадали все встреченные виды флоры и фауны. Карманы были постоянно наполнены бесквартирными пауками-косиножками, червячками-паровозиками и божьими коровками. В сумочке шевелился какой-нибудь перекупавшийся, по ее мнению, лягушонок. Любой кот, тщетно взывающий с дерева к небесам, мог рассчитывать на ее помощь и приют.
  Особенно ей жалко было котов дворовых пород. Худенькие, несчастные, озлобленные, не верящие в добрые намерения человеков, они сами упорно лишали себя нормального питания из добрых рук.
  Однажды она встретила такого сердягу, стоящего на узкой скамейке – тощего черного котенка, отчаянно шипящего на попытки погладить. Степка присела на скамейку, ласково улыбнулась урчащей черной щетке и медленно подвинулась вперед. Котик, следя выпученными глазами за девочкой, попятился назад.
  Некоторое время движение продолжалось, а потом последовал отчаянный кошачий взвизг, замах лапой, и он, не рассчитав, свалился в большую грязную лужу.
И смех, как говорится, и грех.
  Спасительница мужественно вошла в воду и выловила бойца – мокрое грязное существо, напоминающее мышь на диете. Вмиг утратив боевой настрой, дрожа с огромных ушей до розовеньких подушечек на лапках, котик принялся вылизываться.
  Степка помогала, чем могла – аккуратно дула на кота, изображая мамин фен, накрыла ему спинку своим платочком и напоминала, где еще нужно подсушить.
  Они совсем было сдружились и новая подружка сбегала домой за куском колбасы. Но, вернувшись, она обнаружила только мокрое пятно на скамейке, да свой платочек, и никаких больше кошачьих следов. Вечером она рассказала маме о происшествии и поплакала немного у нее на коленях.
  Мама посидела, послушала, подумала и вдруг сказала. «А знаешь, Степушка, если ты встретишь котика того или какого-нибудь симпатичного, то так и быть – приноси!» Радости было на целый вечер!
  Утром, наспех позавтракав, девочка заперла дверь на ключ – он всегда висел у нее на шее, на красной веревочке, и отправилась на поиски кота. Вчерашнего нигде не было и, боясь, что мама передумает, Степка решила раздобыть хоть какого-нибудь, лишь бы кот. А где их всегда полно? Правильно, на помойке.
  Туда она и отправилась. С полным ощущением легально выполняемой миссии, Степка облазила все мусорные бачки, заодно найдя красивенькую наклейку и почти новую шариковую ручку. Правда, кота поймать не удалось, поднаторевшие в прыти помойные жители мигом разбежались. Зато, побродив за мусоркой, любительница природы нашла россыпи каких-то полезных на вид грибов и радостно нарвала горсти две на ужин.
  А вскоре Степка заприметила задремавшего на солнцепеке большущего пего-рыжего кота и, подкравшись, накрыла его курткой и закутала, и унесла домой, как абрек невесту.
  Дома девочка распаковала добычу, вывалив кота из куртки перед блюдцем с молоком и села рядом, радуясь трофею.
  Кот немедленно вылакал молоко, и принялся красться по квартире, утробно мяукая. Степка, наконец, смогла его рассмотреть. После осмотра, она пришла к выводу, что вряд ли, конечно, этот кот подходит под определение «симпатичный».
  Во-первых, он был чудовищно грязен, во-вторых, выглядел так, будто выскочил из мясорубки.
  Настоящий мужик был этот кот, весь в шрамах. Уши кем-то отгрызены, хвост явно коротковат, хромает….
  Да-а. Пожалуй, этого кота мама не оставит.
  «Помыть тебя, что ли…» - вслух подумала предприимчивая хозяйка. И что вы думаете - помыла.
  Это было неописуемая картина. Особенно в той ее части, когда кот с вытаращенными глазами, с булькающим взмявом отчаянно греб к бортику ванной, а Степка мылила ему спинку.
Потом она долго чесала ему шерсть, так как от фена он категорически отказался, и черные блохи распрыгались по всей квартире.
  А потом кот высох и стал ничего собою, прямо таки симпатяга!
  Правда, когда мама зашла и навстречу ей вышел отреставрированный кот, не видев его предыдущую версию, она наотрез отказалась признать его симпатичным, и безжалостно выставила кота за дверь.
  Единственное, что могла еще сделать для него Степка, это выторговать ему задверное блюдечко с молоком.
  Что ж, на следующий день под дверью раздалось мяуканье.
  Мама подозрительно воззрилась на дочку, подошла и открыла входную дверь. На пороге сидел вчерашний кот.
  Не врываясь в дом, он вежливо напоминал про законное молоко.
  Мама засмеялась, оценив кошачью деликатность, и сказала: «Умный!».
  Кот получил свое молоко и еще через день, заслышав знакомое мяуканье, мама вышла на порог и… там сидели два кота.
  «Хм…надо же, друга привел!», - удивленно отметила мама и выдала двойную порцию молока.
  Но каково же было их удивление, когда еще через день, открыв дверь, они увидели целую стаю разномастных помойных котов, орущих, как компания подгулявших бомжей!
  Больше мама Степке котов не заказывала и вообще попросила «больше не поднимать эту тему».
  А, кстати, те грибы, найденные дочкой в тот памятный день, были признаны мамой съедобными. Похвалив Степаниду за рвение, мама нажарила грибов с картошкой.
  И, красиво разложив вилки-тарелки, окрыленная успехом Степка с удовольствием поведала о местах произрастания этих грибочков, и что она опять туда за ними пойдет, только, ты, мамочка, дай мне корзиночку, ножик, чтоб не повредить грибницу, и перчатки, а то крапива сильно жжется, и еще марлевую масочку, а то от мусорки плохо пахнет….
  По окончании монолога мама молча вывалила содержимое сковородки в мусорное ведро и лишила грибничиху статуса добытчика-кормильца хорошим таким шлепком.
  Вслух мама выразила мысль, что дальше так продолжаться не может, надо что-то делать, пойти и всех разнести, чтобы помогли, наконец, матери-одиночке!
  Тетя Алла маму поддержала, рассказав кстати, что, мол, Света, пока тебя нет, она же по перилам балкона ходит! Как? Вот так, я сама вчера видела, когда к тебе шла! И крикнуть боюсь, чтоб не свалилась, и молчать не могу - вдруг свалится! Степанида! Просто я видела фильм про цирк и там один дяденька….
  И как-то мама пришла и сказала, что устроила Степку в детский сад.
  «Доченька, там за тобой будет присмотр, а кроме того, пора готовиться к школе, знакомиться с ребятами, учиться слушаться воспитателя, входить в коллектив! Тебе там будет интересно, много игрушек, друзей заведешь, и плакать будет некогда!» (и всякой гадостью заниматься) – добавила Света в сторону.
  «Ух, ты! – обрадовалась будущая ученица. - Как в настоящей школе? А портфель купишь с тетрадками? А что такое коллектив? А как я там буду учиться?».
  « Тебе там все расскажут, а ты внимательно слушай, а потом будешь отвечать на вопросы!»
  Вот так легко девочка дала себя уговорить и отвести в детский садик недалеко от их дома.
    В первый же день, когда расфуфыренная Степка в красном вязаном платьице и красных бантах пришла в новую группу, она тут же ощутила на своей шкурке, что такое «коллектив».
  Воспитательница дежурно улыбнулась маме и по ее уходу тут же заявила Степке, что у них здесь правило – никто никого не одевает и не раздевает, потому что она одна, да нянечка одна, а детей двадцать восемь!
  Девочка немного подумав, кивнула и радостно выпалила: «Я знаю! Одна и одна – это две!».
  Екатерина Ивановна привычно поискала злой умысел на наивном личике новенькой, и не обнаружив, жестом пригласила в группу.
  Большой зал, открывшийся ее взгляду, благодаря наличию в нем множества пятилеток являл собой наглядную демонстрацию физического термина «Броуновское движение». А вот гулом, песнями, ревом, лаем, мявом, визгом, кашлем, чихом и еще какими-то неопределяемыми ухом звуками пояснял обстановку в Ноевом ковчеге.
  «Тихо! - крикнула Екатерина Ивановна, - как мы здороваемся?» «Здраааавствуииите! еее!» – нестройно затянули фигурки, застывшие там, где их застал зычный глас.
  «У нас новенькая, зовут… Как там тебя зовут, напомни!»
  Степка тихо пискнула как, от волнения запутавшись.
  «Степканида! - озвучила воспитательница, - так и зовут, вроде по другому было? Так, Саук, замолчи! Кияшко, в угол! Короче, кто будет дразниться – уши оторву. Прошу любить и жаловать!»
  Профессионально улыбнувшись, она подтолкнула новенькую к детям и ушла на кухню. Буквально тут же на Степку налетел Кияшко, крикнул «Степка-попка!», толкнул, и умчался. Обескураженная жертва агрессии поднялась с полу из горы игрушек.
  Сразу же к ней подошла группа девочек и одна из них произнесла: «Ой, у меня тоже такое платье было, уже износилось давно, и мама из него тряпку для пыли сделала!». Остальные угодливо захихикали. «А сейчас на тебе тряпка для пола?» – тут же съехидничала Степка.
  Девочки снова захихикали, а вредная заводила захлопала глазами.
  В этот момент всех позвали завтракать и дети расселись за столики, по четыре за каждый, а столиков всего семь, так что вновь прибывшую пришлось подсаживать пятой на уголок, чему, понятно, никто не был рад.
  А после завтрака Степанида взяла свою мисочку и наивно пошла на кухню попросить добавки. На что нянька, жуя, молча ткнула ее мокрым половником в грудь. А за последующую за этим истерику ее наказали – оставили в группе, лишив прогулки.  Девочка Осипенко, та самая забияка в тряпочных платьях, торжествовала.
  Зато, оставшись в группе,Степка узнала много нового о жизни аквариумных рыбок, потому что ее усадили на стульчик прямо возле их прозрачного обиталища, так что неизвестно кого наказали – ее или этих несчастных, с красными носами бегающих под моросящим дождем во дворе.
  В общем, в саду Степке не понравилось. Хотя поначалу, конечно, она сомневалась, были и светлые моменты. А чем дальше, тем больше детсад доводил ее до истерики уже про одном его упоминании.
  «Не пойду-у-у, не хочу-у, не нра-авится!» - ныла она по утрам, но мама настаивала, дескать, подготовка к школе – вот зачем она туда ходит. Ладно, это конечно понятно, но заел именно суровый быт: должен да обязан, и никаких праздников.
  Степка так много думала про праздники, что у нее возникло ощущение, что праздник близко, буквально завтра, мама, мне нужны праздничные одежды! Завтра в садике праздник! Да-а? А мне воспитательница ничего не говорила! Ой, забыла наверное, но я тебе точно говорю – завтра!
  На следующий день, белоснежная Степка, вся в бантах, кружевах, лакированных туфлях, и с колечком-бабочкой на пальце, торжественно вплыла в группу.
  Она настолько поверила в праздник, что чуть не разрыдалась, увидев будничных детей, перемазанных кашей, тусклый серый день, ползущий с улицы в окна, лампы дневного света под потолком, противно освещающие немилую сердцу картину….
  - Степочка, у тебя День рождения? – поинтересовалась незаметно подкравшаяся Екатерина Ивановна, напуганная выражением крайнего отвращения на личике воспитанницы.
  - Что? Ах, да….
  А что, это выход! И поблагодарив взглядом подсказавшую, Степка громко выпалила: «Да!».
  За все свои муки она заслужила второй День рождения в году! И таки ухватила, выцарапала у казенного безличного дня свой кусок праздника, добилась своего!
Имениннице, так она называлась сегодня, полагались в подарок одно желание и коллективное творчество.
  Степка пожелала покормить рыбок или чтобы Ленка Осипенко прочитала ей стихотворение.
  Так как кормить рыбок была как раз Ленкина очередь, а это была великая честь, пришлось заклятому врагу исполнять именинный стих. Чествуемая получила массу удовольствия, глядя, как красная Ленка горланит на стуле что-то из Агнии Барто.
А также, с чувством глубокого удовлетворения она прослушала поздравляльную песнь унылого хоровода вокруг себя, особенно то место, где: «К сожаленью, день рожденья, только раз в году!»
Та-ба-да-ба-да-ба-да-ба-да-ба-да-ба-да-пам! А вот и нет!
  После хоровода к ней подбежал посыльный от самого завидного жениха группы, и протянул рисунок: «Это тебе от Капустина!»
  Нарисованный танк был как настоящий, а на башне сидела, не верю своим глазам, – она! Схематично изображенная девочка с копной волос и огромными белыми бантами, уменьшенная в масштабе 1:100.
  Что ж, это был успех, жаль только на следующий день должно было быть громкое разоблачение.
  Поэтому, вечером Степка подогрела градусник на спичке, дабы назавтра скрыться от праведного коллективного гнева. Охая и вздыхая, сипя и хрипя, она сумела убедить маму в своем внезапном заболевании.
  «Мамочка, да ты не волнуйся, впереди выходные, так что я поправлюсь за сегодня». - и честно вытаращила чистые детские глаза.
  Мама подозрительно посмотрела, но надо было бежать на работу, и, скрепя сердце, она оставила дочь дома.
  Конечно же, Степка немедленно отправилась гулять и носилась аж до вечера. Набегавшись по окрестностям, накатавшись до одури на качелях во дворе,она заметила вдруг маленькую съежившуюся фигурку в сером пальтишке и смешном вязаном шлеме с вертикальными белыми полосками.
  - Эй, ты кто?
Фигурка неторопливо подошла и при свете фонаря оказалось, что это мальчик. Сам мальчик худенький, а щеки пухлые, поэтому он смахивал на маленького напуганного бурундука.
  - Привет! - весело поздоровалась Степка. Мальчик ее забавлял своим видом, кроме того сразу почуяла родственную душу. – Тебя как зовут?
  Мальчик взглянул на нее исподлобья и простуженным голосом ответил:
  - Федя.
  - Хорошее имя! – сказала девочка. Помолчали. Федя вдруг спросил:
  - А ты, что, дразниться не будешь?
  - А, ты имеешь в виду «Федя, Федя, съел медведя!»? Да нет, не буду.
Еще помолчав, мальчик вдруг спросил:
  - А почему?
  - Ну как тебе сказать…. У меня у самой такое имя, что только ленивый не дразнится.
  - Да? – озарился Федя, - И какое же?
  - Степанида. – обреченно призналась носительница редкого русского имени. – Можно просто Степка.
  - Ка-ак? - протянул Федя изумленно.
  - Да-да, ты не ошибся, Степанида, Степка, а так же дядя Степа Михалков, Степашка и Хрюша, Степан-где-твой-кафтан и Степка-кнопка. Фу, вроде все перечислила.
  Мальчик, сперва ошалев от Степкиной скороговорки, вскоре весело захохотал, и так искренне и не обидно, что Степка присоединилась к веселью, и они с пользой провели тот вечер.
 Отправившись в гости к Степке, они для начала славно попрыгали со шкафа на кровать с маленьким зонтиком, затем соорудили домик на полкомнаты, натянув веревки и накрыв сверху одеялами, а потом приговорили все запасы котлет из холодильника, и полторта. После этого, они вместе стояли на балконе и плевались сверху на прохожих.
  Пришедшая мама потеряла дар речи, а когда обрела, зачитала стих про маму, которая приходит с работы, снимает боты и видит полный разгром.
  Степка счастливо смеясь, быстро навела порядок, и весь вечер рассказывала маме, какой замечательный этот Федя, и завтра они пойдут собирать цветные стеклышки, он знает место, а вечером он зовет ее смотреть диафильмы у него дома! Так у Степки появился друг, в то время как у мамы появился Ричард.
  Поначалу Степка приняла его весьма настороженно, а потом он ей ужасно понравился. Ричард был неправдоподобно красив. Этой щедро отпущенной ему красоты хватило бы на троих мистеров Вселенная и еще осталось бы на обычного мужичка.
  Но как-то было все слишком, прямо слепило глаза. Слишком белое лицо с нежным румянцем, будто нарисованные угольно-черные усы, чересчур синие глаза с длинными ресницами, блестящие черные волосы.... Ярко-красные, будто смазанные маслом губы наводили на мысль: видать, его родители хотели девочку.
  Но на Степкин взгляд Ричард был самый настоящий принц, изящная золотая корона так и просилась на его ухоженную голову. А узнав, что Ричард по национальности поляк, она окончательно решила, что он им подходит.
  «Мама, а я бы хотела, чтобы он стал моим папой, потому что он принц!».
И мама музыкально хохотала, и видно было, что ей очень приятно.
  Ричард и вел себя как самый настоящий принц – появляясь, он насыпал Степке полные руки золотых монет-шоколадок и всегда совал ей в руки игрушку, а в карман денежку, и, может, это друг-приемник прислал такого славного усача?
  Как мило они все вместе пили чай по вечерам, и Степка болтала без умолку, вне себя от восторга и от тех ласковых поощрительных взглядов, которые взрослые слали то ей, то друг другу. Мама светилась счастьем, как хрустальная люстра, и все
время пела.
  Как-то усевшись с дочкой посекретничать, мама спросила, как Степка смотрит на то, что у нее, может быть, появится братик или сестричка? Степка просто взвизгнула от радости и засыпала маму вопросами: а кто точно - мальчик или девочка, а может обоих, ну, пожалуйста, мамочка! Ладно, тогда, - как назовем? Для девочки есть два роскошных варианта – Мария или Мирабела! «Да погоди ты! Еще неточно!» - смеялась мама, сияла лицом.
  Степка погрузилась в мечты о будущих родственниках, а к ним вдруг зачастила тетя Алла. Степка ее терпеть не могла, а потому вела себя отвратительно – спрашивала: «А Вы скоро уйдете?», на тетиаллино: «Грубиянка!», отвечала: «Приятно познакомиться!» и отодвигала от нее вазу с конфетами.
  Тетя Алла выразительно смотрела на Ричарда – вот, мол, сокровище какое, а он только улыбался, блестел белыми зубами и разводил руками.
  А как-то Степка к вечеру заболела, разом взлетела температура, лающий кашель сотрясал ее худенькое тельце, мама носилась с ней, держа ее на руках, и Ричард, и тетя Алла ушли вместе.
  Проболев неделю, потирая изрешеченную уколами попку, Степка обнаружила, что Ричард не торопится приходить к ним в гости, а мама, при упоминании его имени, раздраженно называет его Лычардой. А кроме того, мама жаловалась на кухне сестре, что Ричард к чему-то там не готов.
  Но, окончательно Степка начала понимать, что дело плохо, когда позвав ее вечером погулять, мама два раза повернула ключ в замке, и мстительно проговорила: «Ну вот, теперь Лычарда придет, поцелует замочек и уйдет!» и сморщилась....
    А потом к ним пришла беда. Кто бы мог подумать, что дурацкий деревянный массажер – изобретение какого-то горе-любителя здорового образа жизни приведет к таким последствиям?
  Света как раз попыталась выйти из депрессии, навеянной Лычардиным поведением, с помощью физкультуры, и купила этот злосчастный массажер, напоминающий скелет мочалки: два шнура, между ними деревянные колесики на поперечных веревочках и шнуры на концах заканчиваются пластиковыми ручками. А зачем такое подробное описание, вы поймете позже.
  После очередного занятия мама подошла к дочке, зажимая левой рукой правую и пожаловалась, смотри, Степ, как я себе родинку содрала! Зеленкой помажь, сочувственно откликнулась дочь.
  Уже и зеленка смылась и время прошло, а родинка вдруг стала пухнуть, меняться в цвете, и огромная, раздутая, черная, сидела на белой нежной руке, как уродливая бусина. Мама поехала к врачу в областной центр и вернулась с посеревшим лицом. Нужно было ехать в Москву на какое-то обследование, и у них со Степкой состоялся серьезный разговор на тему – прости, доченька, копила тебе золотко, но, вот пришел такой день, когда придется все продать, чтобы денежек хватило на поездку и на лечение. Хорошо, мамочка, а хоть одно колечко оставишь? Мама покачала головой, нет, детка, не получится. Но, когда я вылечусь, буду работать и куплю тебе все новенькое.
  Мама собрала все золото – две цепочки, три колечка, погнутые большие сережки-кольца,задумалась над огромным перстнем-цветком с кровавым рубином в центре, решительно сунула в сумочку и уехала.
  Обратно мама привезла небольшую пачку денег и горсть камушков. С билетами тогда были большие сложности, достать их было почти невозможно, впрочем, как и все остальное. Используя это «почти», Света смогла раздобыть лишь одно верхнее плацкартное место, а дочку протащила с собой за взятку.
  Но, войдя в вагон и увидев, что там творится, Света растерянно замерла возле свой полки. Вагон был просто набит военными, куда-то дружно направляющимися.
  Невысокий военный взглянул на Свету, вскочил, представился капитаном Соколовым, и немедленно все организовал. Он предложил на выбор две полки в разных купе или две боковых места - Света выбрала последнее, приволок два комплекта белья, рассовал их вещи по верхним полкам, успел расстелить белье, пока они отлучились ненадолго, и принес им два дымящихся стакана в желанных Степке серебристых подстаканниках. Короче сделал все, чтобы разбудить чувство признательности в мамином сердце и глухую неприязнь в Степкином.
  Казалось бы, поездка сулила одни радости – от собственной верхней полки с сероватыми простынями, бабушек с пирожками и «картошечкой горяченькой!», с тугими солеными огурчиками на каждой станции, до интересных попутчиков с газетами, журналами, домино и картами, и необыкновенными историями.
  Так нет же, вместо всего этого она вынуждена была торчать на своей полке, раздраженно и подозрительно наблюдая, как капитана Соколова будто пришили к маминому одеялу.
  Сидя на самом краешке, сложив руки на коленках, и не обращая внимания на задевающих его проходящих людей, он уставился на маму, как школьник на Венеру Милосскую.
  Время шло, а капитан и не думал встать и поискать себе место.
  «Прилип, как жувачка!» - выговорила вслух Степка, но Соколов не дрогнул, видно, слух ему отшибло вместе с умом. И, мысленно простившись с путешествием по вагону и приятными знакомствами, отведыванием всяких лакомств из битком набитых дорожных сумок новых друзей, Степка висела вниз головой, как макака, следя, чтобы Соколов не вздумал покуситься на нечто большее, чем взгляды.
  И вдруг притихший почитатель, насмотревшись, разразился речью, типа: «Светлана, Вы – совершенство! Вы – богиня! Я в первый раз вижу такую красоту. Античные статуи – жалкие попытки изобразить подобное! Если бы Вы жили в Древней Греции, все найденные археологами изваяния изображали бы одни черты – Ваши! А Парис пренебрег бы красотой трех богинь и отдал бы яблоко Вам!».
  - Какое яблоко? – вмешалась заинтригованная Степка.
  - На нем была надпись «Прекраснейшей». – стараясь казаться невозмутимой, сказала порозовевшая мама. – Володя, Вы преувеличиваете.
  Володя? Уже? Та-ак, пора вмешаться.
  А Володя продолжал свою оду: «Светлана, поймите меня, пожалуйста, правильно! Я молю лишь об одной малости! Не гоните меня, позвольте мне на Вас смотреть! Ведь скоро моя станция и мне придется сделать усилие, чтобы оторваться от Вас. Я с ужасом думаю об этой минуте, и смею надеяться, что вы дадите мне Ваш телефон или адрес, потому что я найду Вас, где бы Вы не жили и предложу Вам свою руку и сердце! Не отвечайте мне ничего, подумайте! И если у меня есть хоть малейший шанс, то перед тем как мне выходить, дайте знак, согласны ли Вы или нет».
  Мама, с самым равнодушным видом пожав плечами, развернула газету, только и сказав: «Я не могу отказать Вам в такой малости, как взгляд! Смотрите, пожалуйста, если Вам угодно, но не приходило ли Вам в голову, что у меня может быть муж?»
  Здесь ошарашенной Степке виделся только один ответ, судя по стилю предыдущей сцены: «Тогда я вызову его на дуэль!» Но капитан пристально вглядевшись, произнес: «Если бы у Вас, Светочка, был муж, он ни за что не отпустил бы Вас одну с ребенком и с одним билетом. В лепешку бы расшибся, а чего-нибудь придумал. Во всяком случае, я бы поступил так».
  Мама внимательно посмотрела на него и тихо спросила: «Правда?».
  Так же тихо и твердо, капитан Соколов ответил: «Да.».
  Так-так, это уже перешло всякие границы! Мама уже на полном серьезе разговаривает с этим нахалом! Да-а, нахал… Эх, вот бы Сашка Капустин из ее группы побыл нахалом, присел бы к ней на кроватку в тихий час! Вот бы она, развернув книжку Михалкова «Дядя Степа», надменно произнесла: «Что, поражен моей античной красотой? Отдал бы мне яблоко? А помнишь, как ты дразнил меня дядей Степой, Степашкой и Хрюшей? Помнишь, как предложил пожениться Ленке Осипенко? Не показал мне бородавку? Вот и иди отсюда и жди знака!»
  А он бы в ответ смущенно мял бы казенную голубую одеялку, умоляя пощадить, и смотрел бы, смотрел….
  Стряхнув приятное оцепенение, Степка решила, что пора капитану и честь знать. Хорошо прицелившись, она спихнула томик Астрид Лидгрен на пепельно-русую голову поклонника.
  «Ой!» - только и сказал знаток древнегреческой истории.
  Степка злорадно захихикала, но тут перед ней появилась голова, на которой выдающимися были большие добрые глаза, большой мягкий нос и серьезный рот, в котором нижняя губа тоже слегка выдавалась вперед. Следом вылезла огромная рука и тихо положила книжку возле Степки. «У тебя книжка упала.» - сказала голова и скрылась.
  «Спасибо!» - неожиданно для себя пискнула Степка и зажала рот ладошкой.
  Спустя какое-то время, она свесилась с полки и увидела капитана на прежнем месте, молча смотрящего на маму, а мама, уже без газетки, расположилась так, красиво закинув здоровую руку за голову, как будто позировала известному художнику.
  Что ж, пора напомнить о себе.
  Степка принялась слезать, усердно нащупывая ногой настырную голову Соколова. «Тебе помочь?» - раздалось снизу и сильные руки поставили ее на пол.
  Пришлось опять сказать спасибо.
«Что-то часто я его благодарю. А он и не думает отклеиваться от маминой полки!»- бродили мятежные мысли.
  Погуляв без удовольствия по вагону, и основательно себя накрутив, Степка подошла к капитану и спросила: «Кстати, а Ваше место где?». «А в чем дело?» «А в том! – завелась Степка, - Что это моя мама, а вы ей мешаете спать своими взглядами!» «А она мне разрешила.» – спокойно ответил капитан. – «Тебе помочь залезть?» «Сама справлюсь!» - фыркнула Степка и белкой взлетела на полку.
  Короче, не поездка была, а мука.
  Степка иногда отводила душу, стряхивая вниз крошки от печенья, норовя попасть за шиворот приставале, но, конечно же, попала на маму и имела с ней в туалете неприятный разговор, больше некуда было деться от вездесущего поклонника.
  Ночью Степка проснулась от тихого разговора внизу, выглянула и увидела, как они обнимаются! Весь сон как рукой сняло, и пришлось кашлять и ворочаться, и злым голосом просить пить, чтобы спугнуть завоевателя красивых мам.
  Утром Соколов наконец сошел на своей станции вместе с однополчанами, и Степка увидела, как мама быстро сунула ему в руку свернутый лист бумаги, в ответ на белый квадратик капитана. Степка дулась на нее дня три, пока новые трагические события их не помирили.
    Поселились они в Москве по знакомству, у старушки – тети учительницы сестры мамы, во как длинно, и Степка запомнила только с пятого раза имя бабушки – Аделаида Андрониковна. Между собой они звали ее просто Никовна.
  Старушка была интеллигентной вдовой, своих детей не имела, и Степке была рада чрезвычайно. «Милое дитя» и «прелестный ребенок», вот кем стала Степка в гостях у Никовны, и честно старалась не ударить в грязь лицом и коленками, вовремя сморкаться в платочек, и говорить все время «извините, спасибо и пожалуйста».
  Никовна же была образованна до такой степени, что знала всех писателей всех времен и народов, потому что в свое время от них защищалась, или по ним, Степка не поняла точно.
  Так что они целыми днями читали чудесные книги из огромнейшей старушкиной библиотеки, то вместе, то порознь, или гуляли, и при этом налюбоваться не могли друг другом, до такой степени сроднились эти две разновозрастные души.
  Мама целыми днями где-то ездила, возвращалась поздним вечером и усталые Степкины уши подводили, слышали несуразное: ну разве может такое быть, чтобы на маму напал какой-то рак и так впился в руку, что теперь придется руку отрезать?Слыша сквозь сон, как мама и Никовна плачут на кухне, и как старушка своим добрым тихим голосом говорит: «Светочка, в жизни всегда есть место чуду. Надо верить!».
  Степка верит - все будет хорошо, прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете, прогонит рака, ой, смотрите, вон он, гонится за мамой, страшный, черный, с клешнями! Мама в свадебном платье, идет по улице, вертит ключи на пальце. Новенькие ключи сверкают на солнце, наверное, от новой квартиры, мама, мама, беги, черный рак гонится за тобой! Помогите! Помогите! Высокая фигура с блистающим мечом вдруг выросла перед Степкой. «Ты почему маму не слушаешься?» - говорит громовой голос, кто-то наклоняется все ближе и ближе….
  «Ты почему маму не слушаешься?» - ворчит Никовна, стаскивая со Степки одежду, - «Смотри, Свет, так и легла, не раздеваясь! А я говорила, что мама будет недовольна, если ты…».
  Прохладные простыни, теплый мамин поцелуй на лбу и все это был просто страшный сон, теперь буду смотреть только хорошие. У себя дома.
  Вернувшись домой, они узнали, что Ричард женился на тете Алле.
  В садик Степка проходила недолго. Оттуда ее пришлось забрать с формулировкой «несадовский ребенок».
  Когда мама услышала от Екатерины Ивановны, как некая педагогически запущенная девочка отметелила сегодня самого тихого мальчика в группе за то, что как рассказали дети, он не желал с ней целоваться…. Надо же, какие бывают дети! Так вот, эта девочка – Ваша дочь! Что?! Мы уж Вам рекомендуем заняться своей дочерью вплотную, потому как – что же будет дальше? Да-да, я постараюсь выяснить ситуацию! Дело в том, что мне приходится много работать, потому что я одна, и кроме того…. Да это многое объясняет, но Вы уж, пожалуйста, займитесь, а то ведь, это чересчур для одного ребенка, - то врет, то дерется, то истерики закатывает, а ведь девочка! Вот именно – девочка! И, знаете ли, не поверю, чтобы она одна была во всем виновата! Ах вот как, значит Вы поощряете подобное поведение? Не поощряю, но надо разобраться в причинах, ведь для этого Вы здесь и находитесь?! Что Вы говорите?! У этого поведения есть одна причина – невоспитанность! Так воспитывайте! Вы нарожали, а мы - воспитывай? Не смейте мне хамить! Истеричка! Что?! Ну, я Вам еще устрою! Степа, пошли отсюда!
  Идя домой стремительным шагом, мама молча утирала слезы, бегущие по покрасневшим щекам, а Степка, стараясь быть как можно незаметнее, бежала рядом.
  Дело было так:
  Степка увидела в мамином журнале мод красавицу. Если положить локти на стол, что мамой категорически порицалось, и положить кисти рук одну на другую, а сверху подбородок и слегка нажать лицом вниз, то получится та самая красавица даже из Степки, а взгляд становится - просто прелесть! То-то Капустин разинет рот!
  На ближайшем завтраке, отставив свою тарелку, Степка взгромоздила локти на кусочки свободного места возле себя и уставилась неотразимым взглядом на своего визави. Нянька тут же подхватила ее тарелку и унося, принялась доедать.
  Делать было нечего, красота требовала жертв и Степка терпеливо продолжала гипнотизировать челку Капустина.
  Объект охоты с аппетитом пожирал манку, не замечая ничего вокруг. Вот, доев, потянулся за компотом и, наконец, наткнулся взглядом на Степку. Та, не меняя позы, ободряюще улыбнулась. Капустин открыл рот, но сказал совем не то: «Степашка, ты чего вылупилась, как из яйца?»
  Степка молча продолжала смотреть, загадочно усмехаясь. Объект заерзал и отвел глаза.
  После завтрака все пошли гулять.
  Заинтересовавшись лужами, Степка мерила их вдоль и поперек, и так увлеклась, что не слышала ничего вокруг. Ноги в маловатых резиновых сапогах замерзли, надо было возвращаться в коллектив, и, обернувшись, она вдруг услышала шум и смех и увидела, что Екатерины Ивановны нет, видно ушла в группу, а девчонки все сидят на широком каменном бордюре, хихикают и чего-то ждут.
  Перед ними прохаживался Капустин, заложив руки за спину, и еще несколько завидных женихов рейтингом пониже. Степка рванула к ним.
  Вредная Осипенко тут же крикнула, что все занято и чтобы опоздавших, особенно «эту», в начало не пускали.
  В очередь, в конец очереди – руки девочек дотолкали Степку до самого конца, где сидела толстая девочка со смешно торчащими вверх жесткими хвостиками на голове, по прозвищу «Сарделька». Степка, не споря, уселась в конце и спросила, мол, а что будет? Нелюбезная соседка шмыгнула носом и не ответила.
  «Ну, пожалуй, начнем!» - сказал оживленный Капустин. Оглядел девчонок и добавил: «С конца!». Подошел к Степке, наклонился и вдруг поцеловал в щеку.
  Степка вскочила, как укушенная. Налетела на нахала, повалила, уселась верхом и принялась мутузить.
  И, конечно же, в этот самый момент вышла Екатерина Ивановна.
  Степку снова поставили в угол, и пообещали оставить там и на тихий час. А в тихий час, по-прежнему переминаясь в углу, Степка слышала, как играли свадьбу Капустин и Осипенко.
  Хорошо хоть, что маме теперь не надо было на работу, так что поговорив, мама и Степка пришли к выводу, что в садик больше ходить незачем. И тут Степка решила, что пора ей взяться за поиски мужа для мамы. Перебрав все варианты, к каким можно
было бы обратиться с лягушачьим призывом, Степка просто взмолилась всей душой, да появись ты, наконец, ты так нужен!
  Мама похудела, и была очень грустной и молчаливой, и Степка просила, и просила: появись, появись, ты нам нужен, нам так нужно чудо!
  И правда, почему бы и нет – у всех детей во дворе есть какие-то отцы, бывает даже по два, вон у соседской Оксанки, один дома, другой приезжает, а Степка, что, хуже?! И каково ей приходится во дворе, когда соседские дети начинают хвастаться званиями своих военных пап? Ну,что делать, когда у Наташки капитан, у Максима майор, слова-то какие, уже не продохнуть от зависти, а вот еще лучше у Даши – прапорщик! «А у тебя, Степка?». « А у меня в командировке.».
В  от так, шестой год подряд в командировке, и приедет ли – неизвестно, у него очень ответственное задание, военная тайна, ясно? Нет, все, хватит, надоело, надо срочно искать!
  И тут Степка вдруг увидела, где водятся мужчины. Мама часто посылала Степку в магазин – купить хлеба и спичек. Давала несколько монеток и сумку, и Степка важно шествовала мимо дворовых приятелей в маленький универсам напротив их дома. А там обязательно стояла какая- нибудь очередь.
  Очереди были разные. К примеру, одна тянулась к молочному отделу и состояла из угрюмых полных женщин и перепуганных детей с бидонами, и как-то Степка потеряла там сознание от страха.
  Другая вилась змеей в овощной - веселая, говорливая, разномастная, особенно длинная, когда привозили какие-нибудь экзотические фрукты – бананы или апельсины.
  А вот очередь за свежим пивом – это была очередь гудящая басом и баритоном, хлопотливо позванивающая пустыми бутылками перед прилавком и брякающая тугими влажными авоськами на выходе.
  Там-то и присмотрела маме жениха, а себе отца Степка.
  Невысокий темноглазый, с широкой белозубой улыбкой – да, это был всем отцам отец! Так он ей понравился, что глаз не оторвать, сильный видно, ловкий, вон сколько авосек с пустыми бутылками держит в одной руке, а другой рукой красиво курит, уверенно выдувая дым.
  Так, надо звать маму. Извините,я сейчас отойду, я вот за этой тетей. И бегом-бегом, через две ступеньки – мама, пошли скорей! Я все объясню, мама, не волнуйся, ну, это сюрприз, пойдем же! Я нашла тебе принца! И себе папу! Да, папу! Да, мама, он мне очень понравился, честное слово, он такой красивый, и тебе понравится, и ты выйдешь за него замуж и мы поедем в Польшу, нет, лучше в Германию!
  - А почему в Германию?
  Германия была тайной занозой девочки, оттуда вывели всех соседей и они наслаждались жизнью среди роскошных немецких тарелок, пивных кружек, замшевых мокасин с рубчатой подошвой и прочих прекрасных вещей, и их ярко одетые дети катали по двору умопомрачительные коляски. Да-да, детские коляски для кукол, как настоящие, с прозрачными пластиковыми окошками по бокам, сквозь которые славно было разглядывать что-то розовое, с оборками, а, это одеяльце, и чудесный чепчик, и пугающее сходство резинового немецкого пупса с младенцем.
  У Степки имелась только несгибаемая советская кукла Наташа, на вид тех же лет, что и хозяйка, чем лишала ощущения счастливого материнства. Так что, поспешим!
  И приволокла-таки упирающуюся маму к очереди, и показала ей того славного кандидата в отцы, и замерла, испытующе вглядываясь в маму, нравится-не нравится? Мама присмотрелась, фыркнула:
  - Степ, ну неужели ты не видишь, что он на голову меня ниже?
  Тоже аргумент! Теперь пришла очередь Степки фыркнуть в ответ.
  - А дядя Вачек?
  По задумчивому маминому виду было ясно, что счет - один:ноль в Степкину пользу.
  Дядя Вачек – интеллигентный маленький армянин, большеглазый и кудрявый, был влюблен в маму до такой степени, что предложил ей выйти замуж на следующий вечер. Быстрый и веселый, он доставал Степку одной и той же шуткой: Степка, чихни! Степка терялась и не знала, что ответить, а дядя Вачек весело смеялся.
  Обычно она не лезла за словом в карман, но здесь как-то не получалось отбрить нахала. Однажды она грубо ответила - сам чихни, но после, весь вечер простояв в углу, решила, что грубость – не метод.
  Как-то вечером они с мамой, тетей, которая их и познакомила, и кузиной пошли к Вачеку в гости. Степке там очень понравилось, потому что было много места, хоть и одна комната, бронзовые ночники освещали красноватым светом золоченые обои, на полированном столике стояли шахматы из слоновой кости, и на полках редкостная по тем временам коллекция машинок.
  Маленькие металлические мерседесы и жигули, и еще какие-то невиданные марки, были как настоящие. Видя, что девочки не могут оторваться от машинок, дядя Вачек сказал: «У нас в Армении существует древняя традиция - если гостю понравилась
вещь, хозяин обязан ее подарить».
  «А две вещи?» - быстро спросила Степка.
  Грозный взгляд родительницы сверкнул, аки кинжал.
  «Да хоть все забирай». – твердо ответил дядя Вачек.
  На его лице изобразилось все древнее благородство его нации и свет его упал на восхищенных женщин.
  Сестра мигом ухватила белый лимузин, а вот Степка застряла. Ей никак было не выбрать между жигулями и мерседесом. Пыхтя и вздыхая, она всячески старалась обратить на себя внимание добряка Вачека, пока тетя Инна не вырвала из цепких рук одну из машинок, и не поставила на полочку. У Степки остались жигули и чувство разочарования.
  Пылающим взором кладоискателя обшарив интерьер, Степка тихо шепнула сестре, пошли, мол, осмотримся немного.
  Оставив увлеченно воркующих взрослых за бутылочкой пятизвездочного коньяка, девочки отправились исследовать комнату и ее сокровища. Сам сказал – гостю все Внимание девочек приковала картина в золотом багете. На картине была изображена прекрасная женщина, одетая в длинные одежды, выставившая белую обнаженную ногу, нога стояла на чем-то, напоминающее камень.
  Вглядевшись, девочки охнули от ужаса и отвращения. Красавица наступила на голову! Отрубленную голову, серую, страшную, окровавленную. Ой, какая картина страшная! А кто это? Это Юдифь! А это кто внизу? А, это враг. Это библейский сюжет. Боже, Вачек, как Вы образованны! Да что Вы, Света, по сравнению с Вами….
"Красивая Юдифь, на маму похожа." – глубокомысленно заметила Степка.
  Вачек поперхнулся всеми пятью звездами коньяка. Тетя закатив глаза, схватилась за сердце.
  Ладно, простите нас, но нам пора! Куда? – заныли девочки, - еще в шахматы не играли! - Мы уходим, девочки! - Дядя Вачек, Ирочке понравились шахматы, а мне, пожалуйста, Юдифь, так что заверните.
  Мама молча схватила ее за руку и выволокла за дверь.
  Как то, придя в гости, дядя Вачек завел серьезный разговор. «Степанида, а мы с тобой тезки! У меня фамилия Степанян. Вот, женюсь на маме, возьмешь мою фамилию?» - с нежностью глядя на маму, вкрадчиво проговорил жених из солнечного Дилижана.  Та зарделась, а Степка представив себя с полными руками законно приобретенных вещиц из фамильной коллекции Степанян, ответила: «Дядя Вачек, а мне тогда тоже придется дарить свои игрушки гостям?»
  В общем, тоже оказался не вариант.
  - Мамочка, а причем здесь это – выше, ниже! Чего уж тут перебирать?! – и торжествующе уставилась на мать.
  Мама растерянно поискала на лице дочки понимания ситуации.
  - Степочка, ты не заболела? Идиотизм какой-то! Каких-то карликовых принцев по очередям ищет! Каких-то драных котов носит! Какие-то грибы, - мама оглянулась вокруг и понизила голос, - по мусоркам собирает! Степа, сколько можно?! Я не
выдержу всего этого! Я заболела! Ты что, не понимаешь, что мне и так тяжело?!
  Степка растерялась от такого выстрела тяжелой артиллерии.
  - Мам, ты что? Причем здесь заболела? Я же для нас стараюсь! Пытаюсь найти тебе мужа, а себе папу!
 - Милая, тебе не приходило в голову, что ты ищешь не там?
  По Степке было понятно, что нет, не приходило. А вот теперь пришло и что теперь?
  - Подумаешь, - ниже! А как же эти певцы итальянские, а?
  Речь шла об Аль Бано и Ромине Пауер, которые воспринимались всеми советскими людьми как семейная пара, причем Альбано – это было имя мужа, а фамилия Пауер считалась общей.
  Мама призадумалась, но быстро нашлась:
  - Но мы же не итальянцы!
  Степка, засопев, отвернулась от матери, не найдя больше доводов.
  В это время к красавцу подошла молодая женщина и подбежали веселые дети, мальчик и девочка. У них у всех как-то сразу получилось обняться и стало понятно, что это – семья, дети родные и нужные, тяжелые авоськи будут унесены домой, где пол вымыт, тапки протерты, и все приспособлено к тому, чтобы холить и лелеять, любить и баловать главу семьи по вечерам стаканчиком холодного пивка с устатку.
  Степка смотрела и не могла насмотреться. Потом повернулась к маме и сказала:
  - Пойдем отсюда.
  Мама молча взяла Степку за руку, как маленькую, и они пошли домой.
     С Федей Бурлаковым они сдружились чрезвычайно, несмотря на разницу в росте и темпераменте. Федя был внешне маленьким и тихим. И лишь чуть позже обнаруживался просто железный характер – если он чего-то не хотел, его было ни уговорить, ни, тем более, заставить.
  Степка с легкостью подбивала его на всякие безобидные проказы, но вот, например, сорвать цветы в чужом палисаднике, его было не склонить. Приходилось Степке одной с риском для жизни добывать для мамы огромные букеты.
  Как-то из окна выглянула тетенька и зловеще произнесла: «Ах, вот кто рвет мои цветы! Ну все, я тебя запомнила, пойду жаловаться твоей маме!»
  Перепуганная Степка бросилась домой и быстренько переоделась. Подумав, сделала вместо хвостика две косички, еще подумала, схватила ножницы и неровно откромсала себе челку, а после и все свои локоны отхватила до ушей, в общем сделала все, чтобы замести следы.
  Мама, увидев, ахнула, а у Степки после стрижки куда-то делись кудри. Со страху исчезли? Ту тетку она так и не встретила больше, но лазить по чужим клумбам перестала.
  Мама немного обижалась на дочку, что той постоянно было не дозваться, но жизнь вне дома была так хороша и интересна, что Степка, виновато поморгав, и зацеловав маму, снова выбегала на улицу.
  Все лето они с Федей пробегали по гаражам, стройкам, оврагам, провисели на деревьях. В Степку вцепилась как-то пиявка, Федьку кусала собака, они лазили по подвалам, сырым и страшным, собирали пауков, делали домики щенкам и котам, короче, классно провели это лето.
   В сентябре они пошли в одну школу, жаль только, в разные классы. Каждое утро Федя за ней заходил, и они, с огромными ранцами за спиной, весело болтая, шли по дороге мимо озера, через шоссе, мимо кладбища, а вот и школа, и бегом по классам.  Маме дали инвалидность, и она то лежала в больнице, где ей делали какую-то химию, пытаясь спасти ее руку, то была дома.
  Когда мама уезжала на лечение, Степку брала к себе мамина сестра тетя Инна.
  С одной стороны, было весело с кузиной гулять у них во дворе и шептаться по вечерам, обсуждая мальчишек. С другой стороны, плохо без мамы, и приходилось рано просыпаться, потому что Ирочкин папа, каждое утро, бреясь в ванной, очень громко стучал бритвой по краю раковины.
  Мужчина он был суровый, и Степка была не на своей территории, поэтому не решалась делать ему замечание, а очень хотелось, когда противный стук изо дня в день долбил по сонным мозгам. Но одеяла у тети Инны были высший класс, пуховые, и полная библиотека чудесных детских книг, и над плитой висели два кружка колбасы и еще два лежали в холодильнике, что говорило о благотворности мужского присутствия в доме, а кроме того, близко до школы.
     Первую учительницу Степки звали Лилия Валерьевна, и поначалу она здорово напомнила ей незабвенную Никовну, с которой Степка с удовольствием переписывалась. Этих милых дам роднило дореволюционное благозвучие имен, запах «Красной Москвы» и любовь к родному слову.
  На этом сходство заканчивалось, потому что быстро стало понятно, что детей Лилия Валерьевна не любит.
  Хорошо все-таки, что язык у человека без костей, иначе бы маленькие ученики этой достойной женщины непременно поломали бы их об это благозвучное имя. «Лильвальрн!» – рефлексировал очередной кроха, пытаясь привлечь к себе внимание учительницы. «Ли-ли-я Ва-лерь-ев-на!» - железным голосом надиктовывала та над беднягой несколько раз, накрепко вбивала в голову, и первые дни только этим и занимались, что разучивали имя учительницы.
  Между собой дети стали звать ее просто Вареньевна. Седовласая, в золотых очках над прищуренными черными глазами, с огромной каменистой брошью на груди, большая и неласковая, всем своим видом Вареньевна отвечала на вопрос: зачем человеку пенсия.
  Поначалу ей все же удалось вдохновить Степку целями и задачами, среди которых ей особенно понравился призыв любить братьев наших меньших, беречь природу, и учиться, учиться и еще раз учиться.
  Внимая призыву, Степка прочитала букварь на первом уроке, пока остальные тридцать одноклассников мычали по слогам «мама мыла раму». Будучи спрошенной, Степка браво зачитала ей рассказ с двадцать второй страницы, чем крайне разозлила пенсионерку Вареньевну, которая отличалась консерватизмом и не терпела вундеркиндов – выскочек.
  А на следующий день, когда Степка принесла в класс котенка, она с позором, и с котенком, была выставлена за дверь.
  Поэтому, назавтра демонстративно сложила руки на парте, за что получила первую оценку – единицу.
  Утром третьего дня Степка была спрошена, а видела ли мать дневник? Поскольку дневник, дабы не расстроить лишний раз маму, был заброшен на шкаф, Степка молча стояла у доски, угрюмо глядя на противную сверкающую брошку на трясущейся от
возмущения груди Вареньевны. «Видно, мать тобой не занимается! Придется вызывать отца!».
  И тут Степка кинула в нее тряпкой и сказала: «Сволочь». Это было самое страшное слово в ее лексиконе, но Вареньевна подумала, что есть еще, и выгнала Степку из класса.
  Пришлось во всем признаться маме. Мама молча выслушала, сходила в школу, после чего у отмякшей Вареньевны было выпрошено прощение и дано обещание слушаться, и хорошо учиться.
  После этого мама замолчала на три дня.
  Степка ужасно боялась очередного их с мамой субботнего разговора и всячески настраивала себя, чтобы внятно объяснить свое поведение, но то, что она услышала….
  Мама посадила ее напротив и просто сказала, что, Степа, мне очень плохо. И тебе нужно подумать над своим поведением, потому что, когда я умру, нет, не перебивай меня! Я скажу все. Когда я умру, боюсь, ты будешь никому не нужна. Родители у меня старенькие и не выдержат такого…. Тетю Инну ты знаешь, она тем более не потерпит такого поведения. Остается одно – детский дом. Но судя по тому, как ты вела себя в детском саду, тебе придется нелегко.
Тебя будут бить и обижать, потому что я тебя плохо воспитала.
Прости меня, доченька, ведь я жила ради тебя. Я делала все, что могла, работала, как проклятая, чтобы одеть тебя, обуть, накормить…. И не заметила, как упустила самое главное. Поделом теперь мне все эти муки!
Да, тебе нужен был отец. Я ничего не скажу про твоего, Бог ему судья. Я пыталась найти тебя отца, но моя ошибка была в том, что я слушала пятилетнюю девочку, кого мне выбирать в мужья. Я думала о твоем счастье, а надо было о своем! Ведь, если бы я была счастлива, то и тебе было бы хорошо.
  А теперь поздно. Я только попрошу у тебя прощения, за то, что так все получилось. Прости меня.
  Глядя на мать сухими блестящими глазами, Степка молча пятилась к двери, пока не уперлась спиной. А когда мама попросила прощения, повернулась, открыла дверь и выбежала вон.
  Она бежала куда-то мимо дома, мимо сада, мимо гаражей, и ворвалась, наконец, в осенний парк. Упав на кучу листьев, зарывшись во влажную цветную массу, протискиваясь внутрь, она выла без слез, взахлеб, как выпоротый щенок, желая вся уйти под землю, чтобы ее и не было никогда, вроде она и не видела худого бледного маминого лица, горящих незнакомым огнем глаз, не слышала всех этих слов и не осознала, как окончательный приговор, что это она во всем виновата.
  И это ядовитое чувство вины жгло ее маленькую душу, терзало сердце, мешаясь со страшной обидой на все то, что с ней происходило. Это был переломный момент в Степкином сознании.
  Именно теперь она поняла, каково приходилось ее маме. Теперь она поняла, что мама не леди Совершенство, не мраморная статуя Венеры, не Снежная королева. Она обычная девочка, только большая. Она тоже делает ошибки, а иногда и просто глупости, иногда по наивности, а иногда по гордости.
  Первый раз Степка поняла другого человека, причем того самого, который был у нее каждый день перед глазами! Поняла всю боль и страх, которые мучили ее мамочку, и как же ей нужна любовь. Теперь она знала, что делать. Она напишет письмо капитану Соколову, у мамы есть его адрес.
  Еще не поздно все исправить! И он обязательно прочтет, и тут же приедет.
  Конечно приедет, ведь Степка напишет ему так: «Капитан Соколов, приезжайте, пожалуйста! Дядя, Володя, Вы нам очень нужны! Мама Вас полюбит и я Вас полюблю. И Вы не хотели бы стать моим папой? Степка».
  Да, так очень хорошо! И еще она поняла, что нельзя вот так сидеть здесь и ничего не делать, когда самый близкий ей человек мучается сейчас от боли в одиночестве.
  И она побежала домой