Ф. М. Домбровский. Крымско-Караимские предания

Один из лучших знатоков Тавриды,  писатель  Франц Мартынович Домбровский двадцать лет посвятил трудам по изучению истории, этнографии и статистике Крыма. Выпускник Ришельевского лицея по отделению восточных языков, он как литератор впервые выступил в «Одесском Альманахе" на 1830 год: здесь была напечатана статья "Турецкие пословицы", в составлении которой принял участие молодой Домбровский. В 1845 году Франц Мартынович приехал в Симферополь и поступил на службу переводчиком в канцелярию начальника Таврической губернии. В Крыму он основательно изучил татарское наречие,   с увлечением занимался сельским хозяйством и литературой, несмотря на многочисленные служебные обязанности. Позже Франц Домбровский стал секретарем Таврического губернского статистического комитета и  редактором неофициальной части «Таврических губернских ведомостей».    При этом он был деятельным членом Общества сельского хозяйства Южной России, в журнале которого поместил много своих статей, и постоянным корреспондентом «Одесского Вестника», помещал свои статьи и в других изданиях. Им написаны такие труды, как: «Историко-статистическое описание г. Симферополя», «Историко-статистический очерк г. Бахчисарая», «Историко-статистический очерк г. Феодосии», «Обозрение южного берега Крыма. Пособие для путешествующих», «Очерк Феодосийского уезда», очерк «Прошедший и настоящий быт г. Евпатории»,  они были опубликованы в Новороссийском Календаре на 1847, 1848, 1849 и 1851 годы. В «Одесском Вестнике» напечатаны очерки: «Несколько слов об Евпатории» (1846 г.), «Бахчисарай. Из путевых записок» (1846 г.),  «Ещё о татарской свадьбе» (1848 г.), «Зима в степной части Крыма» (1848 г.) и многие другие.
Вышел в отставку Франц Домбровский в чине коллежского асессора в начале 1865 года, а 14 сентября 1866 года скончался после тяжелой болезни. После него осталось много материалов, собранных для задуманных им работ, и почти готовые к печати труды. В Памятной книжке Таврической губернии на 1867 год уже после смерти автора были опубликованы: «Краткое историко-статистическое обозрение Таврической губернии» и очерк «Сакские целительные грязи в Евпаторийском уезде».
Предлагаемая читателям статья Ф.М. Домбровского «Крымско-Караимские предания» была напечатана единственный раз в «Санкт-Петербургских Ведомостях» в 1853 году (№ 39), с тех пор не переиздавалась.  К новой публикации текст подготовила М.А. Бирюкова.
 
*

ФРАНЦ ДОМБРОВСКИЙ

КРЫМСКО-КАРАИМСКИЕ ПРЕДАНИЯ

Всякий, или почти всякий народ, говоря о самом себе, особенно о временах отдаленных, более или менее преувеличивает деяния своих предков. Преувеличение это наиболее имеет место в тех случаях, когда о каком-либо давно минувшем событии не сохранилось письменных документов, и мы принуждены верить изустному преданию, а предание, естественно, переходя от поколения к поколению, часто является или в слишком искаженном, а чаще в слишком преувеличенном виде. Таковы, по большей части, крымско-татарские предания; но не таковы предания крымско-караимские, которых, к тому же, очень немного, хотя Караимы, поселившись в Крыму в X  веке по Р.Х., а, по словам самих Караимов, еще до 640 г. по Р.Х., впоследствии времени, когда водворились в Крыму Татары, во внешней жизни почти слились с этими Татарами. Но это слитие было только внешнее, потому что Караимы всегда и везде, подражая во внешнем образе жизни господствующему народу, между которым селились, строго сохраняли от всякого чуждого влияния свой внутренний быт. Оттого-то мы не встречаем у Караимов тех рассказчиков, краснобаев (массалджи у Татар, меддахов у Турок), которые, как в прежние времена, так и теперь занимают по кофейным домам своими рассказами, наполненными множеством небылиц, праздных мусульман. Беспечность, лень, условливаемые мусульманскою религией, всегда были отличительною чертою характера Татар, усвоивших, мало-помалу, обычаи Турок; тогда как Караимы постоянно занимались промышленностью, торговлею и сельским хозяйством, и даже могли не только уживаться в Крыму, в самом близком соседстве с ханскою столицей (в Чуфут-Кале, в Мангупе и др.м.), но и занимать при ханах весьма важные должности, например, казначеев, начальников ханского монетного двора (Дараб-Хане), управляющих соляными озерами, вообще такие должности, занимая которые, они не могли не иметь влияния на прочих сановников, окружавших грозного хана. Степенность, отчуждение от многочисленных, часто мелочных придворных интриг, имевших место при беспорядочном, особенно в последнее время ханском правлении, т.е. отчуждение наружное, уменье пользоваться случаем и редкое единодушие в стремлении к сохранению польз своего общества - вот черты, которыми постоянно отличались Караимы. Заглянув в их домашнюю, внутреннюю жизнь, мы находим, что Караимы постоянно занимались тщательным изучением священного писания, от которого и получили свое название (кара значит письмо), и, кажется, тщательно записывали всякое сколько-нибудь замечательное событие. Предоставляя специально занимающимся изучением письменных памятников караимского народа, обратить на них свое внимание и, в свое время обнародовать для пользы общей (что уже и делается), мы постараемся сообщать читателям, время от времени, изустные крымско-караимские предания о замечательнейших Караимах.

1) Челебии. Этим почетным титулом пользовались в Крыму и ныне пользуются вообще потомки высшего крымско-татарского духовенства, составлявшие нечто среднее между дворянством (мурзами и беями) и духовенством; а в частности, это почетное звание даваемо было ханами лицам не из дворянского и не из духовного сословий за какие-либо особенные заслуги. Звание челебиев было наследственным и переходило обыкновенно к старшему в роде. Таким званием пользовались некоторые из Караимов. Они были первыми и главными заступниками своих единоверцев у ханов, к которым имели свободный доступ, и очень часто спасали от разграбления Чуфут-Кале и другие обиталища Караимов.
По преданиям, род караимских челебиев первоначально является на службе персидского шаха, в XVIII столетии; но какого именно шаха, предание не именует, и род этих челебиев ведет свое происхождение от Моше-Синана, который пожалован был этим званием за какие-то особенные заслуги. Шах так любил Моше-Синана, что без его совета не предпринимал ни одного важного дела. Любовь шаха к Синану не могла не возбудить к нему зависти в прочих придворных, которые употребили все средства, чтобы избавиться от ненавистного для них временщика, чуждавшегося разных козней. Их усилия не остались бесплодными: Моше-Синан был оклеветан и удален от двора. Это заставило его собрать своих единоверцев и переселиться в Крым, где находилась уже часть Караимов. Тут Моше-Синан умер, и звание челебия перешло к его старшему сыну Исааку, успевшему обратить на себя внимание, кажется, Менгли-Гирея-хана. Впоследствии Исаак Синан является любимцем хана, утвердившего за ним титул челебия особым ярлыком. Следующий забавный случай приобрел ему особенную любовь хана. Один из приближенных к хану запретил своей жене переходить через ручей, протекавший перед его домом. Жена вздумала ослушаться и перешла через ручей. В порыве гнева он сказал ей: «Учь таллах бом-ол!» (т.е. ты трижды разведена). Опомнившись, он не мог не сокрушаться о том, что сказал такие важные слова, не имея ни малейшего намерения развестись с женою, которую сильно любил; но что делать? Развод был неизбежен. За всем тем он не отпускал жены, со своей стороны тоже не желавшей развода; но родные последней, принадлежавшие к фамилии знатных мурз, пожаловались на неосторожного мужа, будто бы с умыслом сказавшего «учь таллах», высокостепенному Дивану. Последний, как и должно было ожидать, определил, что развод кончен, роковое «учь таллах» произнесено, и дела нельзя ничем поправить. О подобных решениях прежде, чем приводимы были они в исполнение, докладывали хану. Мегли-Гирей, любя придворного, которого касалось это дело, не совсем был доволен решением Дивана и обратился с вопросом к Исааку Синану, случившемуся в то время у хана, когда Диван Эффенди докладывал дело о разводе: как он думает, правильно ли решил Диван?
- Повелитель правоверных, - отвечал Исаак-челеби, - как та вода, которую запрещал муж переходить жене, протекла в минуту самого приказания, и жена перешла уже другую струю, вновь набежавшую, то  и «учь таллах» не может иметь последствием своим развод.
Конечно, это было сказано в угодность хану; но такой ответ ему очень понравился, и брак не был расторгнут.
Сделавшись любимцем хана и одним из главных его советников, Исаак-челеби не замедлил обратить внимание на своих единоверцев, которые жили в разных местах Крыма небольшими обществами и жестоко были угнетаемы Татарами. Он испросил у хана право поселиться всем Караимам в Чуфут-Кале, построил там главную синагогу, завел при ней училище под руководством опытных наставников. Эти действия Исаака-челеби были в высшей степени полезны для Караимов, которые доведены были постоянными гонениями со стороны Татар, особенно мусульманского духовенства, до того, что готовы были принять исламизм. Важнейшим подвигом Исаака-челеби было заведение в Чуфут-Кале типографии. Для этого, с разрешения хана, посетил он Константинополь, где уже существовала караимская типография, купил там все типографские принадлежности, нанял опытных в этом деле людей из тамошних Караимов, потому что одним Караимам предоставлено было право жить в Чуфут-Кале. Имена некоторых караимских типографщиков доселе живут в памяти народной, особенно имя Моше-Паши, от природы не владевшего ногами замечательного еще, по словам Караимов, как даровитого стихотворца. Особенно замечательно его стихотворение (тоже по мнению Караимов), в котором Моше-Паша воспел свои страдания, следствие того, что он лишен был употребления ног.
Исаак-челеби, виновник заведения в Чуфут-Кале типографии, хотя и пожертвовал на это учреждение значительную сумму, за всем тем ее недостаточно было для прочного существования в будущем типографии, учреждения слишком дорогого по тому времени. Это побудило учредителя обратить наиболее зажиточных своих единоверцев к поддержанию столь богоугодного дела; потому что Исаак-челеби, заведя типографию, имел в виду единственно издание книг духовного содержания. Многие сначала согласились сделать пожертвование на содержание типографии, составился довольно длинный список лиц, доселе хранящийся в синагоге в Чуфут-Кале, согласившихся на ежегодное пожертвование небольшой суммы, долженствовавшей идти  на издание богослужебных книг; но впоследствии некоторые отказались от взноса обещанного пожертвования. Замечательнейший труд учрежденной Исааком-челеби типографии в Чуфут-Кале есть появившееся в 5497 г. от сотворения мира (по еврейск. летоисчисл.) издание духовных книг в 6 томах. Это издание, по словам ученых Караимов, отличается такою исправностью в корректурном отношении, какою не могут похвалиться не только издания, вышедшие из той же типографии впоследствии времени, но и появившиеся на караимском (т.е. еврейском) языке в Венеции.
По смерти Исаака-челеби потомки его, мало-помалу, теряют то значение и вес при дворе крымских ханов, которыми пользовался сам Исаак, и на место их являются:

2) Аги. Крымско-татарское государство, будучи государством мусульманским, в то же время, по некоторым особенностям, составляло исключение между всеми мусульманскими государствами. Эти особенности заключались в существовании в Крыму аристократии. Последнюю составляли беи или беки и мурзы, без согласия которых иногда хан ничего не мог предпринять важного. Мурзы и беи, особенно принадлежащие к четырем первостепенным родам (Ширик, Барин, Мансур и Сиджоут) считали себя не ниже самих Гиреев или Гераев и составляли первостепенное или высшее дворянство; те же из состоявших на службе хана, которые не были по происхождению мурзами или беями, получали титул аги («ага» собственно значит «господин»), а вместе с тем и права дворянства. Этим титулом и соединенными с ним правами пользовались и некоторые из Караимов, занимавших весьма важные должности директоров ханского монетного двора (Дараб-Хане), управляющих соляными озерами и т.п. Предание не именует положительно имени того, кто первый из Караимов воспользовался титулом аги.
Со времени Апакая Напази, одного из замечательнейших караимских учителей, у Караимов существует обычай, свято соблюдаемый, упоминать по субботам, во время богослужения в синагоге, имена благодетелей народа, замечательных ученых и вообще всех тех, которые оказали какое-либо благодеяние Караимам. Таким лицам хранится в синагоге особый список. Обращаясь к этому списку, мы встречаем первого в нем из Караимов с титулом аги - Мордхая-Бен-Бераха, служившего при хане Каплан-Герае директором монетного двора. Прежде, однако ж, чем скажем несколько слов об этом замечательном Караиме, считаем уместным, тоже следуя преданию, рассказать в немногих словах жизнь другого Караима, именно  Мордхая-Бен-Нисана, имя которого постоянно с одинаковым благоговением произносится всеми Караимами вместе с именем Мордхая-Бен-Бераха.
Мордхай-Бен-Нисан родился во второй половине XVII ст. в Галиции, от самых бедных родителей, и с юных лет обречен был бороться с нищетою. Рано обнаружилась в нем страсть к наукам; но бедность родителей, вздумавших, вдобавок, слишком поспешно женить его (16 лет), казалось, навсегда лишила его возможности удовлетворить этой благородной страсти. Сила воли, однако ж, преодолела все: трудясь с утра до вечера для удовлетворения житейских потребностей, ночь посвящал он занятию науками, особенно изучению Священного Писания и вообще всего, что имело с ним какую-нибудь связь. Кроме языков еврейского и польского, по словам Караимов, Мордхай-Бен-Нисан знал основательно языки латинский, русский и хорошо был знаком с философиею Аристотеля. В то время в Галиции и Польше между Караимами было много ученых раввинов, и вообще польские Караимы, относительно образования, стояли гораздо выше прочих своих единоверцев. Желая покороче познакомиться со своими учеными единоверцами, Мордхай-Бен-Нисан предпринял путешествие по всем тем польским городам, в которых жили Караимы. Прибыв в Луцк, нашел он в этом городе письмо лейденского профессора Тригланда, адресованное на имя луцкого караимского раввина, умершего за несколько дней до получения письма. Ученый профессор просил раввина разрешить некоторые вопросы касательно Караимов вообще, и Мордхай-Бен-Нисан решился удовлетворить просьбу Тригланда и написал по этому случаю книгу «Девар Мордхай», окоторой упоминает В.В. Григорьев, называя эту книгу «Дод Мордхай» [1] . Сочинение это приобрело Мордхай-Бен-Нисану европейскую известность и имело последствием то, что стокгольмские ученые вскоре обратились к нему с просьбой написать более подробное сочинение о Караимах, что он и поспешил исполнить, написав известное сочинение «Левуш и Мошхут», которое им же переведено было на латинский язык. Трудясь над этими сочинениями, Мордхай-Бен-Нисан не упускал из виду важнейшего своего труда, на который обращал особенное внимание: это «Гамихвар» - грамматико-лингвистическое сочинение Аарона Бен-Иосефа, на которое писал он шесть лет комментарий, оконченный им в 5466 году от сотв. мира (по еврейск. летопис.). Узнав об окончании этого труда, доселе, по словам крымских Караимов, не вполне оцененного, Мордхай-Ага-Бен-Бераха пригласил Мордхая-Бен-Нисана приехать в Крым, обещаясь не только обеспечить существование ученого, но и издать в Чуфут-Кале его знаменитый Гамихвар. На такое обязательное приглашение Мордхая-Бен-Нисан не мог не согласиться и немедленно отправился в Крым; но в Галиче был убит раввинами-талмудистами, питавшими к нему жестокую ненависть, причем погиб и его шестилетний труд, совсем приготовленный к изданию. Получив известие об этом злодеянии, Мордхай-Ага-Бен-Бераха пожертвовал значительную сумму на восстановление Гамихвара из черновых списков, уцелевших у родных Мордхая-Бен-Нисана, и издал этот труд под названием: «Маар-Мордхай».
Мордхай-Ага, дожив до глубокой старости, постоянно занимая место директора Дараб-Хане, пожелал побывать в Иерусалиме и просил хана уволить его от занимаемой им должности. Хан изъявил согласие, но с условием, чтобы сам Мордхай-Ага выбрал себе достойного преемника между Караимами на должность директора монетного двора. Мордхай-Ага представил ему Шомоила-Агу, а сам, снабженный охранным ярлыком и особою грамотой к турецкому султану, отправился через Константинополь в Иерусалим. Принятый ласково султаном, он отправился морем в дальнейший путь и благополучно достиг Иерусалима, но на обратном пути, заболев, умер и погребен на одном из островов архипелажских, кажется, Самосе. Узнав о смерти этого почтенного человека, турецкий султан приказал воздвигнуть над его могилой великолепный тюрбе (надгробный памятник, вроде часовни) и охранять этот памятник посредством особого караула. Памятник, по словам крымских Караимов, существует доселе в целости, и всякий Караим, отправляющийся в Иерусалим, посещает и остров Самос, чтобы поклониться гробу Мордхай-Аги.
Шомоил-Ага, преемник Мордхай-Аги, был ученый раввин, замечательный, как поэт, оставивший после себя несколько стихотворений, которые, по словам Караимов-знатоков, обнаруживают в творце их высокий поэтический талант. Во время Шомоил-Аги, пользовавшегося доверием хана, нравственность между Караимами начала ослабевать, а главное, между ними начали возникать несогласия и интриги; но Шомоил-Ага, собрав всех отцов семейств в Чуфут-Кале, успел образумить непокорных, угрожая самым строптивым гневом хана. Это не осталось без благотворных последствий: мир и согласие водворились. Время Шомоила-Аги замечательно появлением между крымскими Караимами нескольких ученых, между которыми, по словам Караимов, наиболее замечательны Шемуил Бен-Иосиф и Шемуил Бен-Авраам. Для образования крымско-караимского юношества, впрочем, Шомоил-Ага вызвал в Чуфут-Кале из Луцка известного Симху Исаака, автора не двадцати, как пишет В.В. Григорьев, но двадцати четырех сочинений, служащих к объяснению истории, преданий, нравов, образа жизни и образованности  Караимов [2] .
О домашней жизни Шомоил-Аги Караимы рассказывают, что он любил жить роскошно, подражая в этом случае высшим придворным хана, к которым роскошь перешла от Турок. Дом его в Чуфут-Кале был отделан великолепно, а на дворе, обнесенном, по обычаю татарскому, высокою стеною, журчало два фонтана. Возле этих фонтанов Шомоил-Ага, возвратившись из Бахчисарая, любил отдыхать от дневных трудов в кругу своего семейства, поучая его добродетели.
Вскоре, однако ж, Шомоил-Ага, несмотря на множество благодеяний, оказанных им Караимам, возбудил к себе ненависть в двух своих единоверцах, тоже состоявших на службе хана, Шомолак-Аге и Давид-Аге, из которых первый покусился было лишить его жизни, но был схвачен, изобличен в своем преступном намерении и, по приказанию хана, заключен в темницу, где и умер. Тому и другому Шомоил-Ага мстил презрением, назвав их именами двух своих охотничьих собак, несколько изменив имена: Сабалак и Табут. Но Давид-Ага, находясь на свободе, решился также на злодеяние и однажды вечером, когда Шомоил-Ага возвращался из Бахчисарая без всякой вооруженной стражи, подстерег этого благодетеля Караимов подле Иосафатовой Долины, и лишил его жизни. Это событие случилось, по словам Караимов, лет за 25 до присоединения Крыма к России, и нельзя удивляться тому, что место убитого, т.е. директора монетного двора, занял его убийца, именно Давид-Ага.
Жена Шомоила-Аги, Гюлюш, жила до глубокой старости, дождавшись не только внуков, но и правнуков. Вот как рассказывала она о смерти своего мужа правнукам своим, из которых один живет и ныне в Симферополе и сообщил нам эти подробности.
«Надо знать вам, дети, - так обыкновенно говаривала девяностолетняя, но совершенно бодрая Гюлюш, - что жена Аги, к которому хан питал особенное расположение, т.е. я, нередко получала от повелителя Татар разные подарки, по большей части заключавшиеся в невольницах. Последние были выбираемы из молодых пленниц. В один прекрасный зимний вечер, когда отдаленные горы, покрытые снегом, горели ослепительным блеском, посеребряемые лучами заходящего солнца, сидела я у высокого окна, выходившего на Иосафатову Долину, и ожидала возвращения мужа, по обыкновению день проводившего в Хан-Серае, а на ночь возвращавшегося домой. Шомоил-Ага должен был явиться ко мне в этот вечер с ханским подарком, о котором я была предупреждена. Ожидая в этот раз мужа с каким-то особенным нетерпением, я не чувствовала радости при мысли о ханском подарке; напротив того, какая-то непонятная грусть стеснила грудь мою; слезы беспрестанно навертывались на глаза; но я не могла заплакать. Наконец, Шомоил-Ага показался. Он ехал верхом впереди арбы, везомой парою волов. На арбе сидели четыре женщины, с ног до головы окутанные чадрой. За арбою следовало четверо верховых, это были простые работники, ничем не вооруженные. Вот все они приблизились к Иосафатовой Долине и уже готовы были подняться на гору и въехать в Чуфут-Кале – как вдруг раздается выстрел, и муж мой свалился с лошади… Я упала на руки бывших подле меня женщин, и что было потом – не помню».
Убийца недолго, впрочем, занимал должность директора Дараб-Хане. Его преступление было слишком явно, и хан лишил его своей милости, предоставив место директора сыну Шомоил-Аги, Беньямин-Аге, служившему и при последнем хане, Шагин-Герае, и бывшему свидетелем присоединения Крыма к России.

15 января, 1853 г.
Симферополь

ПРИМЕЧАНИЯ Ф. ДОМБРОВСКОГО:

  [1] См. «Еврейские религиозные секты в России». СПб. 1847 г., с. 34 – 35.
  [2] См. «Религиозные Секты…», с. 34.