Евреи в моей жизни

Где-то в глубокой молодости ещё, если не в подростковости, я прочла про космополитизм. Думаю, в гороскопе моём водолейском, что водолеи – космополиты (я ж тогда не знала, что по джойтишу я – дева). И я уверовала в то, что я – помимо наций и различий. Тем более, был Советский Союз, где все народы – братья, «у москвички две косички, у узбечки двадцать пять…». В нашей деревне Шестаково Заводоуковского района Тюменской области мирно сосуществовали русские исконные сибиряки , хотя фамилии сплошь были северных народов – зырян (Лумповы, Зыряновы), репрессированные немцы, татары и хохлы (часть деревеньки так и называлась «Хохлы»). Прабабка моя, мать деда (мама у него была приемной дочерью) – белоруска. Однажды к нам в деревню даже казахи приехали жить – и вся деревня ходила смотреть на их низкие столы без табуреток. В-общем, та самая дружба народов, и меня, как даму уникальную – ни на кого не похожую, любили и баловали всей деревней.
Когда мы с родителями переехали в Заводоуковск и я пошла в школу, национальной розни тоже не чувствовалось, даже разговоров об этом не было. Ну, приезжала в нашу музыкалку какая-то кураторша с большими навыкате глазами, как у Крупской, ну, не нравилось ей, как я играю, хотя и занимала на всех конкурсах первые места – наши преподы ей не потакали. Мой препод-директор школы мне бестактно рассказал, что она против моего поступления в училище искусств. Подумаешь, какая-то одна злыдня против. К тому времени я уже знала, что такое ненависть – в школе одноклассницы-вредины травили до старших классов, пока я им не показала кузькину мать – не заткнула рты.
И я совсем не придала значения этому факту. Поступив в училище, попала в ученики к некоему Крейну, очень сильному преподавателю фортепиано. От него узнала, что та дама – тоже еврейка, жена директора училища. Она и здесь продолжала меня ненавидеть. Я попадала к ней на уроки чтения с листа (не умела и не любила это дело) – она часами издевалась надо мной, заставляя читать сложные ноты… Крейн же, будучи добрым малым, но помешанный на скрупулезности и отточенности (меня к нему для того и отдали – играла небрежно, чтоб отточить технику), за два года учебы отбил во мне желание заниматься на фортепиано напрочь – бесконечно ставил мою руку «кумелькой», хотя я любила как Горовиц – плоско. Мне так было удобнее. И он так меня задолбил с этой рукой, что мне просто страшно стало играть. Да ещё и жаловался моей маме, что я вызывающе крашусь. Тогда была мода – красить веки во все цвета радуги, я и старалась. Его жена красилась намного вульгарнее – безвкусно, но ей почему-то было можно. По сути, любовь к Крейну у меня не прошла. Я понимала, что, несмотря на предательство и долбежку, по-человечески он был очень мягким: никогда не кричал, терпеливо занимался – был хорошим, добросовестным педагогом. Но таки какой-то негативный след остался, и я поняла, что евреи – перпендикулярная мне нация. Мы пару раз ещё встречались в автобусах с Крейном. Он кивал и тихо похихикивал, когда узнал, что я стала журналистом. Говорил, что так и предполагал – что я буду где-то в этой области трудиться. Помню, однажды мы с ним долго ехали вместе, и я ему рассказывала о своей «духовной» практике – тогда была увлечена мистиком Бхагаваном Калки. Ща понимаю, что бред несла, но помню, что ему было любопытно – задавал кучу вопросов. Сказал, что уезжает из Тюмени или на родину в Горький, кажется, или в Израиль. Где он теперь и жив ли – не знаю.
После, в университете, у меня были подруга-еврейка Натали – шикарная девица, оторва и панкушка со стилем речи, великолепно копирующим стиль авторов «12 стульев» с бесконечными оттуда цитатами, и мимолетный знакомый мальчик – её поклонник, имя которого я уж подзабыла. И вот, памятуя о моих училищеских делах, я чет однажды мальчику на весь коридор брякнула, что он – жидомассонская морда. Без левой мысли, вылетело. Мальчик перестал со мной здороваться – оскорбился на годы. Теперь он – преподаватель в универе, и наверняка помнит свою обиду – уверена. Натали… ой, даже и не знаю, что о ней написать. Разошлись дорожки – и пусть будет счастлива. Обе были мы с ней дуры молодые, обе одумались и очухались.
Был и еврей-руководитель поэтического театра Варкин, муж моей подруги. Этот после моего выступления на капустнике изрек, что я на сцене либо гениальна на «5+», либо провальна на «2» – и перечислил провалы. Помню, меня это очень оскорбило, хотя после мы были с ним вместе ведущими капустников, и я продолжала какое-то время ходить к нему в театр. Сейчас он – руководитель тюменской синагоги. Однажды вместе с преданными воспевал имена на Ратха-ятре и танцевал, - это меня с ним примирило.
Однажды я узнала, что девичья фамилия у моей дипломной Наталь Санны заканчивается на «берг», несмотря на то, что она Рогачева. Вот здесь – никаких претензий. Самые добрые, душевные воспоминания, самые теплые чувства. Многое мы с ней прошли – и «Света, не заражайте Иру своей черной меланхолией», и «тебе надо клоуном в цирке быть, а не наукой заниматься», за её внимание и теплоту, за шикарность её как научной и за то, что я научилась у неё любить поэзию серебряного века – нижайший поклон. Гениальная женщина. Как мы обнимались после моей пятерки за диплом, радость её неподдельную – никогда не забуду. Я – плохая ученица, грешна. Прихожу, когда мне что-то надо. Однажды взяла кассету с записями её мужа – моего коллеги Рогачева после его внезапной кончины, сделала хороший фильм-память – сюжет на телек. После сделала ей комплимент, работая на рынке – она туда приходила. Сказала, что она не изменилась нисколько за прошедшие 15 лет. И это была правда! Моя красавица ответила, что я правильно веду политику, молодец. Недавно я с дочерью заради её диплома пришла на кафедру, меня отослали к Наталь Санне с вопросами о писателях-тюменцах. Я захожу в аудиторию, где сидят три преподши, и узнает меня только Наталь Санна, кидается обниматься. 20 лет прошло! И первые вопросы – вырастила детей? Ну, молодец, хорошо – выдюжила. И – теплота-теплота. Дочь позавидовала, что у нас такие отношения... Была ещё на кафедре зарубежной моя любимая Данилина, тоже до сих пор боготворю.
Ну а потом – начальник газеты, сделавший из меня журналиста, по сути, научивший писать Рафаэль Гольдберг. Ой, трудно описать такую масштабную личность! «Хороший человек – это не профессия». Я ухожу от него, раскланиваясь театрально, он кричит «ты простая как мои пять пальцев (растопыривает), но никого ни во что не ставишь!». И я через 10 лет снова возвращаюсь в редакцию. И пашу круглосуточно за копейки. И получаю бесконечно от Гольдберга. У него такая политика – внутренняя муштра и внешняя защита. Снаружи он никому не даст напасть на его журналистов, вытащит и защитит, как бы мы не вляпались. Гениальный журналист, сложный тираничный человек, трудоголик и политик, блистательный и жадный… какой только не…Работать с ним архисложно и архиинтересно – живая пульсация. Во второй раз я ушла из-за выпускающего – достал, гниль была несусветная. Когда я попросилась к Гольдбергу в третий раз - отказал, «все эти твои зороастризмы» (имея ввиду, что ему не по душе моя кришнаитская практика). Но я, что б ни происходило, благодарна Рафаэлю. Я вообще не умею злиться на гениев. Им прощено многое. Половину тюменских журналистов поставил на ноги именно он.
Когда-то выпускающей в гольдберговской газете была Лизи Ганапольская. Помню, что был жуткий период. Я тогда расставалась болезненно с отцом дочери, разворовали мою квартиру, да ещё Лизи со своими придирками и правками. Однажды трижды заставила переписывать текст по дибильную уличную рекламу – «не смешно». Я не умела писать так едко и зло, как она, чувство юмора у неё – блистательное, я, пожалуй, так никогда не смогу. Она обидела кучу творцов своей критикой – я считала это недопустимым (хотя сама поначалу тож лихачила, но вовремя одумалась, читая Рогачева. Художника обидеть не сложно). После в общих гостях она как-то там просила у меня прощения, что ли или просто просила не обижаться. Стала женственнее внешне, но статьи её про театральные постановки были так же обличительно жестки. У неё свой стиль, она – очень хороший поэт и драматург. Но я б не хотела дружить с Лизи. Вот ей почему-то не могу простить того периода, да и нынче она мне наговорила… Наверное, ни одну жизнь ещё будем бодаться, потому что в этой – навряд ли пересечемся… И мне – не хочется с ней пересекаться…
После была Светик Гофлина, милейшая и любимейшая – режиссер на телеке. Пожалуй, она и не еврейка даже – по отцу только. Этот человек – сборник лучших качеств для меня. Люблю-прилюблю. Пару раз мы с ней таки жахнули друг по другу, но я ей все простила, надеюсь, она мне – тоже.
И вот мы пришли к сегодняшнему дню моей околоеврейской биографии. Как-то я ляпнула, что хочу замуж за еврея и тельца – чтоб всем не прощенным евреям в моей жизни простить и чтоб у него как у тельцов было и за душой и в холодильнике. Накаркала. Именно так и случилось.
Мой муж – чистокровный еврей, без примесей. Про него я писала уже неоднократно. Не сказала б, что он – типичный еврей. Таки кришнаит, космополит – женился вот сначала на башкирке, потом на мне. Всё нарушил. Из типично еврейского в нем, пожалуй, цепкая память, любовь к «повозиться в мелочах и придраться к оным», трудолюбие-усидчивость и умение зажать и сэкономить. Можно ещё покопаться, но не суть. Мужа я люблю, прощаю ему все его взрывы (тоже темперамент бешеный местами), некрасивые жесты и прочие человеческие слабости, которые можно приписать и к национальным, в принципе. У русских как-то все проще, честнее, прямолинейнее, шире. А этот с тем ещё переподвыподвертом, с выкрутасами, причем искусно завуалированными под... ай, да ладно. Кто без греха?!
Отец его – добрый, в принципе, честный человек. Книгочей и физкультурник. Живет какой-то своей жизнью, не очень мне понятной, но и не трогает никого.
Вот кого я не могу принять и простить, так это маман мужа. Эта лезет везде, и все ей должны. Для меня на сегодня эта дама – средоточие всех самых неприятных и неприемлемых для меня качеств и поступков. Ну, да – в три года её сестры вывезли с оккупированной Украины. Получает всяческие блага-пособия от еврейского общества. И как же этим кичится! Подруг всех абсолютно открыто игнорирует, если ей от них ничего не надо и не дай Бог, если надо им! Столько возмущения! Ты сама-то что-нибудь для них сделала? Вот не понимаю я её эту ненависть ко всем и вся, мстительность и критику. Уже ведь и ногу сломала – ходить не может, а все равно ничего не поняла в жизни. Постоянно ото всех требует, чтоб ей служили – сына звонками забрасывает с приказами помочь и болтологией о своих делах. Командный тон, обиды и истерики, если что-то не выполнил. Мне, живущей с её сыном третий год, не может сделать прописку постоянную – чувствует свою власть и пользуется. Всё боится, дура старая, что я у сына жилплощадь оттяпаю. То, что я не имею на это никаких юрправ, до неё не доходит. Ворчит, что я не работаю, хотя сын ей сказал, что это его выбор. Надо ж чтоб все было по-её! Подозрительная, злая, гадкая старушонка. Сколько «добра» у неё в доме – все полки забиты шарфиками, жратвой, прочим барахлом и запасами на голодный год! Никогда они столько не съедят – всё гниет и портится, никогда всё это не переносят. Как у неё грязно было, пока не начали помогать служанки, которым платит еврейское общество. Холодильник внутри до сих пор…просто беее… Сад, куда служанки не доходят, - ужос! Я мою шкафы и посуду в последние годы, но горы барахла, и всё разбросано... По-женски, кроме кухни, ничего не умеет и не любит, да и готовить теперь ей лень и не может из-за больной ноги. Огромная туша на кривых тоненьких ногах – не может заставить себя даже делать зарядку, чтоб начать ходить после операции. Зато вечно борется с несправедливостью ЖЕКа, активистка – на выборах сидит – подсчитывает голоса. Внуки и правнуки к ней не ездят – предпочитают, само собой, другую бабушку. А нечего орать на первую сноху – жену старшего сына. Она у неё пожизненно негодяйка и злодейка. Ну, и вот с этой пропиской добилась, что я поклялась к ней больше не ходить, не покупать её заказы и не готовить оные. В саду помогать – буду. Раз мы едим его плоды – отработаю. Но – просто баш на баш. Все, что я не люблю в людях, собрано в этой дамочке. Устроил же Кришна! Видимо, чтобы всё это я однажды тоже приняла и простила. Или чтобы сильнее полюбила свою маму – чистюлю, щедрую и живущую для других…
Вот пока все евреи в моей жизни. Нация, конечно, яркая и выдающаяся: телек ими забит, люди искусства – одни Модильяни и Шагал чего стоят…
Не буду делать общих выводов. Может, я в прошлых жизнях связана была как-то с этой нацией, что в этой вокруг меня – они. Вполне может быть, что отцы моих детей – где-то евреи, потому что сейчас же никто родословных не помнит, а предпосылки к этому в их биографиях – есть. Я даже не знаю, какой национальности был отец моей мамы. А вдруг… Ну, было бы забавно…
В принципе, большинство самых главных учителей в моей жизни – из этой нации. И я им, в общем-то, благодарна. Ну и, по большому, счету, я таки космополит, мне вот так-то с высоты моей духовной практики филоетово, кто там еврей, а кто – немец. Душа-то – универсальна. Просто вот так смешно сложилось и выделилось в моей жизни. Вот и захотелось с вами поделиться этим… чисто из спортивного интересу… И гольдберговское «таки» у меня на языке и в писанине таки мелькает постоянно – уже не вырвать. Многогодовая привычка, неотъемлемая часть стиля…