Глава 14

        Эпистема... На утреннем обходе Игорь Валентинович все страхи Стаса по поводу подскочившей температуры развеял одним мановением руки. «Чего вы хотите? Организм борется!..» На робкое замечание Малышева. «а не помочь бы ему каким-нибудь лекарством?», он с презрительным недоумением заметил: «Вот люди! Так и норовят накачать себя химией! Это нормальный процесс! Лежите и не переживайте!..».

Стас и не стал бы особо переживать, но его слегка тошнило, настроение было на нуле оттого, что пребыванию его в сем месте еще не видно было конца. Жена, забегавшая к нему пару раз в неделю, разрывалась между работой и учениками, стараясь набрать тот минимум денег, дававший возможность хоть как-то существовать на крохи, остающиеся от оплаты квартиры. Она уже не жаловалась, а лишь изредка, вздыхая так, что Стаса чуть не сносило с кровати, давала понять ему, что смирилась со своим положением.

После посещений жены Стас становился раздражительным и уходил в себя. Мужики, зная его проблему, в это время тактично помалкивали, давая пережечь негативные эмоции. Они понимали, что помочь в этом Стасу трудно. Ведя меж собой разговоры, мужики невольно коснулись этой стороны социального бытия. К этой теме их подвигла реплика обычно незаметного Валеры. В паузе вдруг раздался его голос и то, что он сказал, заставило мужиков единодушно вздохнуть, ибо реплика его была всеобъемлюща, насущна и вечна, как сущность самого бытия: «Человек без жилья, что душа без тела…».  Сказал и снова замолк в своем углу.

Колян, как побратим Валеры по социальной нише, по-своему понял его слова, а посему угрюмо скорректировал их до сугубой конкретики: «Это точно! Здесь мы в аду, а будет ли рай, - неизвестно…».

- Вот те и раз! И это говорит убежденный христианин! - Владимир покачал головой. - Ты по определению должен верить в райские кущи.
 
- А я и верю! - Колян недобро посмотрел на Владимира и добавил. -  Кто-кто, а я знаю, что рай может быть и на земле, только зависит он от того, у кого больше места для него. Один в подвале, вшей на трубе греет, а у другого целый остров под жирным боком! Вот и соображай, кто из них живет в раю еще при жизни!

- Нет, Колян, ты не прав! - с нотками превосходства возразил Владимир. - Просто у этих людей совершенно разные возможности для проживания, как ты говоришь, «в здешнем аду».

- Ну, конечно, тебе хорошо говорить! У тебя было кому такое местечко соорудить здесь!

-  А вот это не твое дело. Это кому как на роду написано -  кому  вшей греть, а кому…

Накал страстей поспешил погасить мудрый, изведавший фунты лиха, Юрий Михайлович:

Да бросьте, господа! Все это только словеса. А на самом деле, рай ; это такое место, где наши желания, наконец-то, совпали с нашими возможностями. И уж, конечно, не в этой жизни. Так что, можете успокоиться. Никому из вас не дано познать его по вашим желаниям.

Утишенные его мудрой мыслью мужики притихли, лишь Колян, обиженно сопя, устраивался на кровати. К нему подошел Валера и, подсев в изголовье, начал что-то тихо говорить, изредка роняя голову на грудь и вздыхая частой прерывистой дрожью…
   
К четырем часам начали подтягиваться посетители. Так как к Стасу жена выбиралась от случая к случаю, а о Коляне с Юрием Михайловичем и говорить было нечего, то визиты к Владимиру воспринимались всеми как истинное удовольствие от лицезрения новых лиц и свежей, пусть и ненароком услышанной информации.

К Владимиру приходили помногу, невзирая на часы посещения. По разговорам мужики выясняли круг его знакомых, который был весьма обширен и разнообразен. Бывали у него и официальные лица каких-то творческих союзов, приходили заказчики, для которых были заранее принесены из дома папки с листами проектных работ. Посетили его и некие люди, в общении с которыми он держался несколько сковано и официально. Кто они – мужикам было невдомек, какие только они догадки не строили, но Владимир сам разрешил их интерес. Сказав, что такой-то был сам министр с замом, что он де хорошо с ними знаком и потому они, несмотря на занятость, выкроили время посетить его. Колян, почесав голову, сказал на это задумчиво: «Тебе, Володь, и вправду в Гамбург надо, а то, не дай бог, прихрамывать будешь, кому из этих захочется хромать с тобой рядом…».
 
Сказал и ушел, дав повод оставшимся думать, что не перегорела еще  у Коляна обида за мнение Владимира о его месте в жизни. В этот раз всех посетителей, впрочем, как и всегда, опередила маленькая, неопределенного возраста, девица. Она незаметно, как-то бочком вошла в палату и тихо поздоровалась. И опять она держала в руке ноутбук и папку такого размера, что ее, будь она несколько поплоще, вполне можно было бы упрятать туда без остатка. Вполголоса она что-то сказала и Владимир, недовольно сморщившись, отрезал:
 
- Ну и не хрен было тогда приходить!
 
Девица безропотно снесла этот окрик и поспешно стала поправлять подушки. Мужики видели, что ей трудно повернуть это упитанное тело. От усилий ее бледные щеки покрылись пунцовыми пятнами. Стас, не стерпев ее мученических усилий,  сказал:

- Позови медсестру, чего надрываться. Ей одной трудно тебя  приподнять.

Однако Владимир, проскрипев недовольным тоном, заявил:

- Ничего, моей дохлятинке не помешает немного физических упражнений. Осторожно, мать твою за ногу!..

Владимира опять прорвало. Стас с недоуменным удивлением подумал, что эта тридцатилетняя обломина, совершенно не стеснялся орать благим матом, запрокидывая свою стриженую под «скинхеда» голову в трагическом жесте на подушки.
 
К тому времени мужики выяснили, что эта маленькая, полупрозрачная, безропотная тень, есть его жена. Ее он гонял, как оборзевший барин свою челядинку, совершенно не беспокоясь о том, какое это производит впечатление на умы оторопевших мужиков.

Стас, дождавшись, когда жена Владимира со слезами на глазах вышла из палаты, крутя головой, протянул:

- Ну, ты, Володя, су-уро-ов…

Но тут, к удивлению Стаса с Коляном, противникам столь радикального общения со своей половиной, Юра удовлетворенно качнул головой и, не скрывая злорадных ноток в голосе, сказал:

- Правильно, парень, так их и надо! Это еще тот народ! Не держать их в узде, так не успеешь оглянуться, как из человека сделают посмешище!

- Ну-ну, Юр, тебе бы «Домострой» писать! Точно бы вышло круче! - облил его иронией Стас. - Кто-то, видать, круто присолил тебе твой мускул!

- И что это в головах у мужиков одни голые понятия?.. - Юрий Михайлович с усталой иронией посмотрел на Стаса. ; Баба, как смысл всей жизни таких мужиков, не одну светлую голову привела к краху его жизни. Знавал я таких…  Ему на роду было написано стать личностью, а он, вместо этого, кончал полным ничтожеством, спиваясь в подворотнях. А все оттого, что много смысла своей жизни угробил на суетящуюся рядом пустышку.
 
- Мудрено говоришь, но, в общем-то, понятно. - Стас вздохнул. - Не могу не согласиться с тобой. Этот мерзейший и подлейший инстинкт немало заставил потратить нервов в свое время и меня. Хе, как вспомню свои женитьбы, так до недавнего времени как провал в памяти. Двадцати лет жизни с лишним как не бывало. Чего только не произошло за это время, а вспомнить ничего  дельного не могу. Женитьбы, склоки, дети, две-три работы, разводы, алименты - и все! Кто в этом виноват, я уже и не хочу знать. Честно, мужики! Хотя одного виновника знаю - треклятый тестостерон, уж больно много его было! Вот он и есть истинный губитель настоящих парней.

Владимир, до этого с полнейшим довольством на лице, не перебивал не на шутку разоткровенничавшихся мужиков. Но, видимо, упоминание Стасом о гибели «настоящих парней» от висевшего над ними неумолимого меча природного естества заставило его внести поправку.

- Не сгущайте, мужики! Можно иметь много жен и баб, но если сам понимаешь что к чему, никакие их уловки не подомнут под себя настоящего мужика. Имей он хоть сколько тестостерона, будь его хоть море, он всегда будет сверху, без базара! Слюнявые эмоции - вот что губит слабого мужика! Любовь и страсть ; это для идиотов! Настоящий мужик получил от бабы свое, отплатил ей материальным благом и все тип-топ!

                Глава 14

Минут через десять, на протяжении которых Лепилин тщетно пытался объяснить сидевшим по ту сторону окна с решеткой омоновцам, что в квартире он оказался по делу к ее хозяину, они въехали во двор ОВД.
 
- Выходи! ; коротко приказал, открыв дверь один из них.
 
- Мужики, да вы послушайте, это недоразумение… - начал было он снова, но ближний к нему бронежилетник, дернул Лепилина за локоть:

- В отделении будешь все объяснять…
 
У окошка дежурного один из омоновцев доложил об обстоятельстве дела. Дежурный не стал долго вникать в него, а коротко сказал:

- Из дознавателей сейчас нет никого. Пусть сидит в «отстойнике»… Погоди, давай-ка его сюда. Пальчики надо будет с него снять.
 
Когда Лепилина завели в какую-то комнатку и приложили поочередно его измазанные черной краской пальцы к бумаге,  Макарыч было попытался вставить слово, но его, после окончания процедуры, развернули за локоть и, не слушая, будто это было одушевленное бревно, вывели в коридор и запихнули в зарешеченное помещение напротив дежурки. В заледеневшей душе Макарыча ничто не воспрепятствовало этому надругательству над его личностью. Душа Макарыча словно покинула его тело и он, оставшись наедине со своим разумом, чувствовал, что это сиротство добром для его рассудка не кончится. Мысль о творившемся абсурде настолько была тяжела и черна, что он понял, что если ему сейчас не удастся отключиться, то отсюда эта личность, которую все знали как Лепилина Степана Макарыча, уже не выйдет. Кто угодно будет обитать в этой клетке, ; свихнувшийся даун, буйный маньяк с приступом клаустрофобии или бесчувственное коматозное тело, но только не он сам.

Не имея никаких ни сил, ни внутренних побуждений к анализу своего нынешнего положения, Макарыч, однако, не остался глухим к той среде, в которой он уже пребывал на протяжении часа. Что-то его стало сильно беспокоить извне, какая-то раздражающая слух и нервы причина пробудила в нем потребность выплеснуть исподволь накопившийся за это злосчастное  утро переизбыток черной желчи.

Он понимал, что если удержать ее внутри, то через краткий обломок времени ему будет худо. Так худо, что взорвись внутри него вулкан либо два кило тротила или фугас, все это покажется слабой изжогой по сравнению с мерзким ощущением, что с него содрали кожу и обнаженную плоть облили для полноты восприятия смесью «царской водки».
 
Он поднял голову и обратил свой взгляд в сторону источника, так обеспокоившего его шума. Источник оказался крупным мордоворотом в одной майке, скудно прикрывающей обильную и чрезвычайно красочную татуировку. Мордоворот, вцепившись волосатыми руками в прутья решетки, зычным голосом безостановочно орал сидевшим по ту сторону милиционерам: «Майор, командир, ты отпусти меня, ну чего ты, права нарушаешь; старлей, времени сколько? давай, открой, поговорим, курить дай, облом с корешами вышел, суки, падлы, пить хочу, не имеешь права морить гражданина Российской Федерации, да ты что, я сейчас уделаюсь прямо сейчас здесь, веди в сортир, убирать будешь ; мало не покажется, эй, кончай издеваться, все, снимаю штаны, мужик, эй ты, мужик, слышь, скажи им, у тебя курево есть? принеси попить…

Ничто не указывало на то, что мордоворот в ближайшее время устанет орать. Укрепившись у решетки, он с неутомимостью репродуктора объяснял всем присутствующим, кто он и почему не стоит игнорировать его требования.

У Макарыча начало ломить голову от сильнейшего болевого спазма. Не в силах сладить с пробуждающимся в нем первобытным инстинктом, Лепилин поднялся и, подойдя к мордовороту, заорал что было мочи:
- Заткни сво-е хле-ба-ло!..

Изумленная тишина на мгновение воцарилась в отделении. Мордоворот, поначалу решивший, что менты включили аварийную сирену, оборвал свою речь на полуслове. Озираясь вокруг, он на полуобороте уткнулся диким взглядом в обескровленное, искаженное дикой гримасой, лицо сокамерника, понял, что он-то и есть причина недостойного его статуса испуга.

В следующее мгновение мордоворот, искренне обрадовавшись законной причине отыграться за свое унижение, мощной дланью вмял физиономию Лепилина между прутьями решетки.
 
И испытать бы Макарычу в следующие минуты ощущения куска мяса, зажатого в решетку-гриль, как милиционеры, нехотя открыв двери «обезьянника» и, не разбирая обстоятельства дела, заходили дубинками по телесам дерущихся.

Макарыч даже и не пытался, как эта мощная на вид образина, вопить и кричать под градом ударов. Он стоически принял эту экзекуцию, как закономерное продолжение неизвестно за что обрушившейся на него с утра кары небесной. За какие-такие грехи он не угодил высшим силам, Макарыч даже и не пытался дознаться, а просто без мыслей и сил после милицейского вразумления рухнул на помост. Сознание новоявленного мученика, видимо, получив предельную дозу стресса, сострадая бедолаге, отключило его от сего бренного мира.
 
А в это самое время в кабинете зам. начальника РОВД, майора Струева Ивана Игнатьевича, зазвонил телефон. Иван Игнатьевич, не отрывая взгляда от какой-то бумаги, лежащей перед ним, протянул руку и поднес трубку к уху:

- Струев слушает.

- Здравствуй, Иван Игнатьевич. Это я, Владимир Исидорович, признал такого?

Струев оживился:

- А как же! Куда ты пропал, я как-то звонил тебе, все равно, как в глухую стену!

- Да тут обстоятельства, ремонт, понимаешь, так что пришлось пожить некоторое время в другом месте. Ремонт, будь он неладен, затеял и теперь вот расплачиваюсь за это.

- А что так?

- Коммунальщики прицепились! Я что-то там не так переставил, так они меня уже два месяца мурыжат… Особенно лютует бригадир из ДЭЗ’а, есть у них там такой, Лепилин. Я вот что тебе звоню. Меня разыскали на работе твои следаки-омоновцы. Говорят, что задержали у меня на квартире как раз этого Лепилина. Сработала сигнализация. Просят подъехать, разобраться в деле. У меня к тебе огромная просьба. Подержи у себя этого шустрика-бригадира до завтра. Я сейчас работаю с германской делегацией, так что приехать не смогу. Да и честно говоря, хочется отыграться за все его вымогательства. Достал он меня, Иван Игнатьевич...

- Да понял я тебя, - хмыкнул в трубку Струев. - Только это будет стоить тебе немало. Жду тебя с хорошим коньячком завтра. Напишешь свои претензии, если что в квартире пропало. Вкатаем твоему вымогателю по-полной.
 
- Ну, это будет, пожалуй, крутовато, ему вполне хватит и суток в твоем «обезьяннике». А я под это дело черкну заявление его начальству о вымогательстве.
 
- У тебя что, доказательства есть? - и, выслушав неуверенное «да я постараюсь, докажу…», строго оборвал Владимира Исидоровича:

- Вот с этим не стоит соваться. А то сам можешь оказаться у меня в «обезьяннике» по статье, есть такая… да-да, по оговору можешь схлопотать прилично.



Возвращаясь от Харицкой, Стас, сам того не желая, попал на сабантуй. Уже с порога Малышев услышал тенорок Витьки-маленького, пьяненькие акценты в котором несколько удивили его. Витька-маленький, хоть и потреблял весь известный в природе реестр спиртного, но напоить его никому еще не удавалось. Стас всегда удивлялся этому парадоксальному обстоятельству. Мужики, ростом больше Витьки-маленького почти на его тулово, валились под стол, а этот тщедушный, сухой и жилистый, как коряга, мужичок сидел и продолжал потреблять любое зелье, какое осталось еще на столе теми же темпами.

У Гены в «люксе» мужские «посиделки» были в самом разгаре. Туда набились все, и даже неохотно посещающий подобные мероприятия Анатолий Палыч осоловело клевал в углу обширного дивана.

  - Чего случилось? ; шепотом спросил Стас у Виктора. Никонов хмыкнул и, кивнув в сторону Быкова, сказал:

- Витя запил. Это у него каждый год так…  Отмечает конец отсидки. Теперь дня на два. - Витя поднял глаза на Малышева и спросил. - Ты-то как сам, будешь? Витя угощает всех.
 
Стас оглядел еще раз компанию и протянул с удивлением:

- Смотри-ка, тут точно почти все наши! Даже с того ДЭЗ’а прибились. А чего это Куркова нет?

- А он не ходит. Между ним и Витей стропа лопнула!

- Это как? - не понял Стас.
 
- Тебе что, это интересно? ; в свою очередь спросил Виктор. - Ты лучше не зевай, стакан наливай, да закусывай и других не отвлекай! Это ж халява!

- Мудро, - усмехнулся Стас, и они с Витей в един миг исполнили вековой ритуал. Малышев с интересом наблюдал, как юбиляр, налив очередную порцию водки, требовал тишины и говорил тост: «Должок!». Но ему стало совсем любопытно, когда Витя-маленький, в шестой или в седьмой раз проделывая ту же процедуру, заканчивал опять одним и тем же тостом: «Должок!».

- У него чего, заело!? - не выдержал Стас, толкая в бок своего напарника.
 
- Чего заело? А-а-а, это ты о тосте! Так Витя завел с самого начала. Все четыре года он поет одну и ту же песню. Мы его спрашивали - так он в ответ: «Не ваше дело! Пейте и слушайте». Да хрен с ним, у каждого свой бзик!..

Тем временем Витя-маленький постепенно мрачнел, часто замолкал на полуслове и с отрешенным видом смотрел перед собой. Вдруг он поднял голову и, хлопнув по столу, заорал:

- Тихо!.. Гитару дайте!

Ему тотчас же протянули инструмент. Витя-маленький, склонив голову, перебирая тихонько струны, минуты две молчал. Кто-то не выдержал этой паузы, попытавшись вставить в нее какую-то реплику, но на него зашикали и тишина вновь объяла всех. Витя-маленький не шелохнулся. Но потом поднял голову, обвел всех взглядом, закрыл глаза, объявил «Баллада КЩ 12/43» и запел:

Через тундру и ночь я летел, как осенняя птица,
Волю мне нашептала судьба, и от пули храня.
Повела в те края, где лежала родная столица,
Где жила моя мать, где ждала меня долго семья.<br>
                Долог путь домой, только верю я, верю.
       Утром я постучу, ты откроешь мне двери.
       Скажешь тихо «Входи…», дверь за мною прикроешь.
       Нежной лаской своей мое сердце омоешь.<br>
Обложили «валеты» меня словно зверя лесного,
Уходил я от них, уходил через тьму и дожди
Ты, родная, не плачь и поверь, я вернусь к тебе снова,
Я вернусь к тебе снова, ты только меня подожди.<br>
          Долог путь домой, только верю я, верю.
          Постучу на рассвете, ты откроешь мне двери.
          Скажешь тихо «Входи…», дверь за мною прикроешь.
          Нежной лаской своей мое сердце омоешь.<br>
Посмеялась опять надо мною судьба по-лихому,
Разорвав все надежды, что в сердце хранил, на куски.
Умерла моя мать, а детей увела ты к другому…
Пуст мой дом и навеки застыла душа от тоски.<br>
           Долог путь домой…
           Долог путь домой…
           Долог путь домой…

Витя по нарастающей с силой отбил последние три слова всей пятерней, скроив страдальческую гримасу, проорал: «Та-та-та»…, отбросил гитару и зло произнес:

- Все, концерт окончен!
 
Он привстал,  обвел всех мутным слезливым взглядом, ухватил полбутылки водки, жадно, без передыху, выпил ее и, медленно осев на диван, захрапел…



Время поджимало и Стариков, разослав мужиков по адресам, засел в кабинете за расчеты. Он давно уже привык все хитросплетения дела поверять на бумаге в виде сложных схем, диаграмм или просто каких–то закорючек. Но сейчас все его усилия прояснить хоть как-то нагромождение самых противоречивых фактов не приводили ни к чему. Исчеркав с полдесятка листков, Стариков набил ими всю мусорную корзину и теперь уныло смотрел на плоды своих трудов. Вошедший Борис, узрев уставившегося Старикова на гору бумаги, хмыкнул:

- Философствуем?

- Да уж… Вот какая хрень получается! К тому, что мы имели по Курковым, практически ничего существенного не прибавилось! Полная каша!

- Это почему? А дядя Витя с клофелиновым пивом? - Борис недоуменно хмыкнул. - Тебе чего, мало этого!? Это же убойная зацепка! Улика на все сто!

Стариков кисло усмехнулся и сказал:

- Ты в своем репертуаре! Да какая же, к чертям, это улика! Чистой воды пшик для любой защиты, а тем более для прокурора! Ты, как всегда, на арапа норовишь проскочить, а немного подумать переломишься!

- Это ты все умствуешь! За хибот надо брать этого дядю Витю и колоть!

- Ну и на что ты его расколешь? Объясняю для малограмотных недоучек. На бутылках нет ни одного отпечатка пальцев, кроме пацаньих. И вообще, кроме голословного утверждения Петра Куркова, что пиво он получил в подарок от дяди Вити, ничего мы не имеем! Дошло?

Борис состроил кислую гримасу и пожал плечами:

- Нажать на мужика, очную ставку провести, расколется… - уже неуверенно закончил он.
 
- Н-да! Цирка с балаганом еще здесь не хватало! Твой дядя Витя нам в лицо хохотать будет за доставленную развлекуху! Сейчас Олег вернется и мы узнаем, что это за дядя Витя ходит в благодетелях у малолеток. Он Куркова допрашивает. Ну, а с чем ты пожаловал?
 
- У меня полный ажур! Нож опознали все, как принадлежащий Виктору Быкову, слесарю ДЭЗ’а. Этот, который в больнице, обгорелый, хоть одним глазом, но точно сказал, что узнает этот нож. Я ему целых три сунул под нос, на складе вещдоков взял похожие, но мужик конкретно показал на наш. Среди остальных сантехников еще трое указали на то, что этот нож Быкова. Один даже его спрашивал, куда он дел этот нож. Так Быков ответил, что потерял.
 
- А ты не спросил, ; когда?

- Конечно! Этот мужик где-то в середине января его спрашивал.
 
- Угу. Все сходится, ; меценат дядя Витя и владелец ножа Быков одно и то же лицо ; слесарь ДЭЗ’а! Что-то долго Олега нет. Звякну ему…

Стариков взял трубку телефона и, дождавшись ответа, спросил:

- Олег, как у тебя дела? Так… хм, значит, Быков наш клиент. Все, заканчивай и скорее в отдел. Только не заезжай никуда больше. Надо застать подполковника, пока тот не уехал в управление.

Стариков положил трубку и задумчиво протянул:

- Парень сказал, что нож ему подарил этот самый дядя Витя…  Начинается настоящая работа… Улики, мотивы, ; пока это все умозрительность. Надо все связать и понять, что к чему.

- Да все как стеклышко прозрачно! -  энергично рубанул рукой Борис. - Пиво с клофелином откуда? От дяди Вити! Нож откуда? От дяди Вити! В подвал мог попасть тоже только дядя Витя! Чего еще надо!

- Это надо еще доказать! - раздельно, с нажимом, ответил Стариков. - Вот что, надо бы еще раз внимательно просмотреть материалы дела Сапрыкиной. Чую я, тянется ниточка оттуда! – Стариков озабоченно покачал головой и прибавил: – Хоть сейчас и не могу связать все, – Куркова, Сапрыкину, дядю Витю, остальных фигурантов, но если покопаться, то какая-то связь обнаружится точно!


А в то же самое время, когда тринесчастный Макарыч сидел в КПЗ районного отдела внутренних дел, судьба готовила ему еще одно испытание, чтобы возлюбленный ею избранник, смог ощутить всю полноту ее чувства!
 
И если утром он стал полноправным участником ее приголубливания, то следующий акт проявления любви столь ветреной дамы он вынужден был пропустить по причине, обусловленной предыдущим актом ее внимания. А посему он никак не мог видеть чудную картину, достойную кисти Маковского, а, может быть, и самого Федотова.

В обед, подходившие на пятиминутку работники ДЭЗ’а были нимало озадачены. Перед домом, задолго до подъезда, а, равно как и все пространство сквера, до домов напротив плескалось невесть откуда взявшееся море.
 
На верхних ступенях входа в ДЭЗ они узрели Харицкую, пребывавшую в немалой задумчивости в отношении столь скорого затопления такого пространства. Для нее это обстоятельство явилось также полной неожиданностью, а посему, оклики стоявших по другую сторону водохранилища работников не вызвали у нее никакой реакции.

Но она, будучи человеком опытным, прекрасно понимала, что такой катаклизм не может случиться по природным причинам. А, стало быть, этот разлив есть результат разрыва, и очень серьезного, магистральной трубы. Ее начальственное мышление, как и полагается настоящему начальнику, сразу же приобрело закономерное направление: «Кто в этом виноват? Кто из ее подчиненных допустил это безобразие!?». Юлия Семеновна при этих мыслях очнулась от кратковременного ступора и, не обращая внимания на взывающих к ней слесарей и малярш, поспешно скрылась за дверью.

Она понимала, что такое событие непременно повлечет за собой сокрушительные последствия. А посему, чем быстрее она найдет виноватого, тем вернее эта катастрофа безболезненно минует ее. Заскочив в бригадирскую, она с порога спросила с меланхоличным видом разглядывающую в окно гигантскую лужу Антонину:

- Где Лепилин?!

Антонина обернулась и со вздохом ответила:

- Я не знаю, Юлия Семеновна. Я звонила ему домой, но жена его сказала, что он давно уже ушел.

- Разыщи его немедленно. Обзвони все диспетчерские, пока не началось… - и скрылась.
 
Что началось, Антонине не надо было объяснять. Она и сама уже видела многочисленные толпы, скопившиеся по берегам обширного озера. Машины, гоня перед собой знатную волну, пока еще могли пересекать эту водную преграду, может быть, даже радуя сидящих в их чреве водителей бесплатной возможностью вымыть заляпанные борта своей тачки. Но это могло продолжаться недолго. Взрыв народного негодования уже начинал выплескиваться настойчивыми и долгими телефонными звонками. Антонина, предпринявшая меры по розыску своего начальника, не желая слушать этот трезвон, сняла трубку и снова уселась к окну.

Долго ей лицезреть рукотворное море не дали кое-как пробравшиеся в бригадирскую слесаря и прочий наличный состав дэзовских работников. Помня о строгом приказе Харицкой ликвидировать катастрофу, Антонина приказала всем срочно заняться ликвидацией случившегося бедствия. Энтузиазма ее распоряжение не вызвало по причине принадлежности этой аварии к разряду вневедомственных, то бишь, относящейся по своему статусу к городской отопительной системе, но не к ДЭЗ’у.

А посему, и ликвидировать ее должны не они, а городская аварийка, о чем и следует сделать туда звонок. Особенно настаивал на этой версии Виктор Никонов, упирая на свое знание разграничения полномочий аварийных служб. Остальные слесаря с живостью ухватились за возможность избежать весьма неприятного купания по горло в ледяной воде в затопленных подвалах дома, где находится разводка от ЦТП.

Они прекрасно знали, что Харицкая не будет ждать, пока откачают из них воду. Помимо этой напасти им придется снимать задвижки, чтобы заменить лопнувшие трубы. И еще столько же мороки предстоит с опрессовкой и прочей подготовкой к эксплуатации порушенной магистрали. Принимая во внимание эти обстоятельства, помимо них у многих пропадали запланированные халтуры, которые никогда не следовало оставлять без немедленного исполнения.

Слишком много народу претендовали на столь лакомые куски и потому слесаря стояли на своем наглухо. Антонина, выведенная из душевного равновесия их упорством, выбежала из бригадирской. Предчувствуя неотвратимое приближение начальственной экзекуции, все было начали расходиться, но не успели. Выскочившая из кабинета Антонина сходу оповестила всех о грядущем финансовом кровопускании, если они немедленно не приступят к исполнению своих обязанностей. Давя в себе приступы гневных вздохов, мужики стали покидать помещение.

Витя, выйдя на ступени подъезда, прищурился, окидывая взглядом затопленные окрестности, удовлетворенно выдохнул:

- Вот это и есть вторая серия киношки! Понятно?

Стас взглянул на его довольную физиономию и коротко сказал:

- Поясни.

- Тут нечего пояснять. Вот это море и есть киношка, а режиссером и исполнителем главной роли в нем будет наш «Череп».

И он, как ни странно, оказался прав. Выходя из бригадирской, напарники услышали нервный, с привизгом, голос Харицкой, которая, крича, видимо в телефонную трубку, упоминала в нехорошем контексте имя Лепилина:

- … нигде не могу я найти его! Он так сегодня и не вышел на работу… было у меня распоряжение, но он о выполнении мне так и не доложил… Конечно, я приму самые незамедлительные меры…

Витя с удовлетворением втянул воздух сквозь стиснутые зубы и потер руки:

- Ну вот, теперь эта лысая мудила получит свое под завязку!

- Ты о чем это? - спросил Стас.
 
- Да, так, о приятном… - ухмыляясь ответствовал Витя.
 
Минут пять они молча шагали в диспетчерскую, подставляя лицо пахучему сладкому весеннему ветру. Никонов, щуря глаза, совсем как кот, сожравший хозяйскую сметану, хмыкал чему-то про себя. Не доходя до диспетчерской, он вдруг остановился и сказал:

  - Стас, ты иди, я на минуту заскочу в одно место. Возьми заявки и жди в слесарке.

Малышев кивнул и, проделав необходимую процедуру, уселся, рассчитывая подремать часок в ожидании напарника. Но Витя, как ни странно, обернулся быстро, да еще при нем оказалась двухлитровая бутыль «Джин-тоника».
 
- Глотнем по случаю. Такой праздник души надо отметить. И не спрашивай! ; добавил он, видя намерение Стаса задать вопрос на этот счет. - Поехали…

Малышеву было и невдомек, что его напарник, перед тем, как заскочить в магазин за «джин-тоником», нашел ближайший таксофон и, вытащив маленькую записную книжечку, выискав нужный ему телефонный номер, тщательно набрал его.

; Алло, это главный инженер «Москоллектора»?.. Тут, на Ярославке, в двенадцатом ДЭЗ’е разрыв магистральной трубы… Ну, да, полдня уже фонтанирует из всех люков. В дома попасть невозможно, в двести шестьдесят втором затоплены все подъезды… Я знаю, что звонить надо в «аварийку», но учтите, что эту аварию повесить хотят на вас… Вина в этом мастера-бригадира Лепилина, который на ввод в дом ставил бракованные задвижки… Да, я знаю, что когда последний раз их перекрывали на холодной магистральной, шток задвижки не вытащили назад, он порвался… Конечно, она так и осталась внутри… труба почти вся перекрыта… Понятное дело, натащило песку и готово дело, забилось… Лепилину говорили и предупреждали… но он же лучше всех все знает…  Да какая разница, кто говорит, я вас предупредил, а вы уж дальше сами. Только, если хотите, чтобы убытки не списали на вас, а на управляющую компанию, не забудьте, что в задвижке оборван шток…Это улика…

Ему что-то еще сказали, но Витя уже с коротким тихим смешком положил трубку и, выскочив из-под колпака таксофона, рысью помчался к месту расположения коллектора, в котором они накануне с Малышевым перекрыли магистральные задвижки.
 
Виктор прекрасно знал, что задвижки в этом коллекторе стоят после злополучного места аварии. И ему прекрасно было известно состояние магистральных труб, которые никак не смогут выдержать напор воды с главного отвода. Перекрыв задвижки в этом коллекторе, разрыв труб неминуемо произойдет именно там, где сейчас плескалось холодное, сотворенное его руками, море.
 
Рванув крышку люка, Виктор с ходу, не разыгрывая той комедии с котом, которую он проделал со Стасом, нырнул в жаркую тьму коллекторного пространства и через две минуты, открыв задвижки, он уже стоял на поверхности, тяжело отдуваясь и вытирая пот с лица.



Мужики собирались на оперативку под неласковым взглядом подполковника. Дождавшись, когда все расселись, он обвел всех взглядом и спросил:

- Ну?

- Да у нас, вроде, все пришло к одному концу. - Стариков мужественно выдержал ироничный взгляд подполковника и пояснил. - Образовался один сильный фигурант. Единственный… Только он может быть главным подозреваемым по всем прикидкам. Но…

Стариков замялся и Владимир Викторович, вдруг как-то ернически хохотнул и сказал:

- Узнаю брата Колю… Когда же, мать моя женщина, я услышу от вас нормальный доклад, без всяких «но», «если» и всего такого. Говори, что еще там за «но»?

- Ну, главным подозреваемым остался только один Виктор Быков. При всех обстоятельствах все нити ведут к нему, факты говорят, что организовать все мог только он…

Стариков замолчал. Олег с Борисом тоже молчали, отворотив свои лица в сторону.
 
- Ну и что!? В чем дело? - подполковник чуть ли не подскочил на стуле. - Если так, то берите этого Быкова, и потрошите!

- Мы не можем! - скучно сказал Стариков.
 
- Почему?

- Потому что улик, указывающих на причастность Быкова к этому делу, нет ни одной.

Подполковник сглотнул, ерзнул на стуле и, перегнувшись через стол к операм, спросил:

- Я что-то не пойму? Так какого… - он задохнулся и только через паузу Владимир Викторович смог закончить, - вы делаете здесь, у меня в кабинете?

- Ждем руководящих указаний, - не по делу вставил Борис. Под взглядом Старикова он стушевался и поправился. ; А что, мнение начальника всегда идет за два!

Тут даже Владимир Викторович крякнул. Чего еще ждать от таких работничков! Один подхалимаж. Он нервно дернул головой и вздохнул:

- Давайте к делу. Потрудитесь объяснить ваш силлогизм.

- Чего объяснить? ; хором спросили напрягшиеся опера.

Подполковник пожевал губами и пояснил:

- Выкладывайте, почему мы не можем  привлечь Быкова.

- Тут сложилась такая обстановка. По всем данным экспертизы ничего, что указывало бы на присутствие Быкова на месте происшествия, не имеется. Ни одной улики. И алиби его проверить уже не представляется возможным.
 
Стариков выдал эту информацию единым потоком, отчего Владимир Викторович тряхнул головой и скривился:

- А что же мы имеем?

- На сегодняшний день, кроме косвенных умозаключений, о которых мы вам только что доложили, ничего.

В кабинете подполковника воцарилась тягостная тишина. Первым подал голос Олег.
 
-  А что, если мы пропустили улики при осмотре места происшествия. Или не придали значения фактам, которые выявила экспертиза. А, может, еще надо потщательнее все проверить. Не может быть, чтобы при таком раскладе не обнаружились улики, указывающие на причастность Быкова. Не призрак же он! Точно, что-то да оставил.

Владимир Викторович покачал головой:

- Давайте сделаем вот что. Кто-нибудь из вас займется проверкой вещьдоков, данных экспертизы, а остальные походят по соседям Быкова, опросят всех, кто может знать что-то о нем. Мне не дает покоя мысль, что Быков имеет какие-то личные мотивы, чтобы подставить сына Куркова! Только вот какие это мотивы? Самая главная задача сейчас ; выяснить это. Поняли меня?

- Ну конечно! - обрадовано воскликнул Борис. - Они были в одной компании - раз! Курков откупился от Сапрыкиной и, тем самым, дал понять, что  Быков как раз крайний в этом деле - два! Быков обозлился и решил отыграться на Куркове, подставив его сына как убийцу! Элементарно! Вы, Владимир Викторович, прямо как Шерлок Холмс!

Владимир Викторович ничего не ответил, а вместо него вставил реплику Олег:

- Конечно, это был бы идеальный вариант, только в случае наличия самых мало-мальских улик, доказывающих эту версию. Но до этого эта версия годится только для какого-нибудь романа.

Выходя из кабинета подполковника, Стариков чувствовал, что подполковник точно определил направление их работы. Он и сам понимал, что цепочка, связывающая Куркова, Быкова и Сапрыкину, состоит из звеньев одного и того же мотива. Ими двигала сила, заставившая погубить ребенка, подставить другого под преступление и все ради чего? Что такое могло их связать? Быков ; он только орудие в деле преступления или само преступление, его главный виновник? Сапрыкина его оговорила, Курков предал, но чтобы загубить невинную душу, надо было иметь несравненно большие причины… Какие?
 

К вечеру все наследники Иванового богатства испытывали  некоторое смущение. Обездоленный слесарь, прокантовавшись пару дней, смог получить свое имущество только с Оника, столяра Анатолия Палыча и Виктора. Правда, передача части наследства доставшегося Никонову, прошла не без капризов со стороны Куркова. Он наотрез отказался брать газовый дюймовый ключ, считая тот инструмент, который предложил ему Виктор, никакого отношения к его дорогому, производства известной германской фирмы, не имеет.
 
Витя, после некоторых препирательств, швырнул на стол Куркова полиэтиленовый пакет, в котором, кроме злополучного ключа, была еще кое-какая мелочь, наотрез отказавшись продолжать разговор на эту тему. Но Курков был иного мнения. Он тут же вытащил бумагу, из которой явствовало, что слесарь Никонов, воспользовавшись известным обстоятельством, похитил принадлежащие ему, то есть, Куркову, инструменты, как-то, ; и Иван, усевшись за стол, быстренько вписал наименование возвращенного Витей газового ключа, как не соответствующего тому, который Никонов похитил у него.
 
Приписав еще ту же мелочь, которая быстро превратилась в его изложении в весьма солидный ЗИП, он взглянул на Никонова и сказал тоном, не предвещающим никакой пощады:

- С этим я иду в суд, и там разберутся, что положено мне возвращать, а что, - и он кивнул на валявшийся на столе Витин пакет, - можно выбросить на помойку. Свидетелей, как ты сам понимаешь, у меня найдется прорва. Не хочешь отдавать инструмент, отдавай деньги.
 
- Ты мне не грози, - поигрывая желваками, ответил Витя. - И лучше бери то, что дают. Не то сделаю как Васька, который хрен тебе отдал что, хотя и ухватил прилично твоих цацек. Я пока добрый, потому и принес все что взял. Мне твои железки не нужны были. Так, припрятал на время, пока тебя не было, чтобы кое-кто не утащил у тебя последнее. А ты, вместо благодарности, грозишь. Нехорошо, дружок, это.

Витя отвернулся и сказал Стасу:

- Видал, что творят люди. Вот и делай после этого добро. Ладно, я человек не злой. Пошли-ка мы лучше на заявку.

- Мужик, ты подумай лучше своей головой, стоит ли меня кидать! - Курков побагровел еще больше и, набычившись, подошел вплотную в Никонову. - Ты за себя отвечай!
 
- А ты меня на понт не бери! Я не таким рога ломал! - нервно раздувая ноздри, отпарировал Никонов. - Если ты решил содрать все с меня, то словишь здесь капитальный облом. Мужики разобрали весь твой хлам сами. С них и спрашивай. На этом базар кончим.

Виктор отвернулся, подхватил свою сумку и вышел из слесарки вслед за Стасом. Курков застыв, глядел ему вслед и только его шея, наливаясь индюшачьим цветом, выдавала его возбужденное состояние. Спустя минуту, несколько приостыв, ограбленный своими коллегами сантехник пробормотал:

- Ничего, думаете проскочить мимо меня!? Посмотрим! Все сгребу с каждого деньгами…