Бабушка и дедушка

 Бабушка
                рассказ

         Сама себя не похвалишь, никто тебя не похвалит. Все сделала. Цветы полила, всю грязь убрала, положила конфетки. Присела вздохнуть. Коля, миленький… Как мне здесь хорошо. Спокойно.
           Другие могилы неубранные. Столько мусора… А ты у меня ухоженный. Что так смотришь? Я говорю-говорю, ты молчишь. Потом Лена, подружка моя, спросит: «Сказал что-нибудь?» Нет, нет, ничего не сказал…
           Внучка растет. Тебя вспоминает. Как ты ее нес на руках, а она вопила: «Бабушка понесет, бабушка понесет!» Дома сидит. Вышиваем. Печем пироги. Твой любимый – с яблочным повидлом. И плюшки.
          Наташка вечно где-то болтается. То одна подружка, то другая подружка. Ляля – маля… И треплется по телефону. Болтает, болтает – чего? Не пойму.
          А я дома все уберу, разложу по полочкам. И сяду книжку читать. А если устала, внучку зову – мы Диккенса любим. Была у него неряха, миссис Джеллиби, дома срач, а она письма в Африку пишет. Смешно – не могу. Вот кулема…
          Потом включу телевизор. А там депутаты. Болтают-болтают… Мне советская власть все дала. На заводе я была мастером. Шустрила, вертелась, все успевала. Хвалили. Говорили: «Ты молодец, Шура».
         До этого в няньках жила. Маешься целый день с этими детками – и хоть бы кто похвалил… Обидно ведь. И чистоту наведу, и порядок, и зашью, и постираю. Всегда была и подтянутая, и собранная, и подобранная. А остальные – неряхи. Лентяйки. Языком чешут. А толку-то…
         Внучка учится штопать. Растет избалованная. Со мной бы кто так носился… И книжки ей мама читает, и я с ней вяжу, и на пианино играем. У нас, как спектакль: «Сейчас играет Саша Кулик». Она выходит, плохо играет. А сейчас – Наташа Монахова. И она с ошибками все повторяет. А вот сейчас ты играешь. Ту-то она старается…
        Мать ничего не старалась. Ходила учительница, кричала – ей хоть бы хны. А в школе она хорошо училась. В тебя пошла – с головой. Инженер. Я хотела, чтобы она нашла себе парня где-нибудь на заводе, а ей все артисты нужны. А я никогда не любила артистов. Какие-то несерьезные.
         Внучка не красится. Тоже терпеть не может. Я как-то в театр поехала, намалевалась, а там балет – «Пламя Парижа». Про революцию. В туалет выхожу, смотрю в зеркало, мне аж противно стало – крашеная Петрушка. Фу! И давай смывать.
        Я ей говорю: «Наташ, надо быть поразвязней». А то, как бы одна не осталась.
        Ты все молчишь и молчишь… А я дома одна отдыхаю, и как кто придет, сразу злюсь. На нервы мне действует, кричу и кричу. А чего? Я не знаю. Издергалась. У меня была тяжелая жизнь.
         Сирота. Никто слова доброго не сказал. Вот сейчас я сама себя и хвалю, и хвалю, и хвалю…
         Все. Устала. Домой пора. Гладить белье, готовить обед. Дышать тяжело. Бабушка Шура сегодня жива, завтра – нет.
         Все молчишь. Лена спросит: «Сказал что-нибудь?» Нет, ничего не сказал…











                Дедушка
                рассказ


             Солнышко.  Руки дрожат. Держусь за дверную ручку, приоткрываю щеколду – холодновато. На улицу хочется. Накидываю пальто. Шаг за шагом – и вышел… Тяжело ходить стало. Но лежать все время – невмоготу.
            Внучка кричит: «Дедика Коля!» С ударением на второй слог. Такая смешная. Не любит, когда я ее на ручки беру. А на колени садится. Болтает. Хватает меня за щеки и их растягивает. Разглаживает морщинки. Таращится на меня. Серьезная и сердитая. Поднимает вверх пальчик и начинает меня учить. Больно смеяться, я еле дышу, но не могу удержаться от улыбки… Хотя сейчас мне лучше все время молчать.
           Операцию надо было вовремя делать. Есть ничего не могу. Потихонечку сдаю… сил совсем не осталось. Дочка с женой стараются не ругаться в моем присутствии, ходят на цыпочках. А мне, как ни странно, недостает их перебранок… бывает, услышишь, кто-то кричит, себя ощущаешь живым. А теперь дом будто умер.
           Тапочки трещат. Покупать новые я не буду. Вспоминаю, как молодым глядел на цветущие деревья и думал о том, какой сложится жизнь. Кружились белые лепестки, зеленели листочки. Ни во что плохое не хочется верить. Меня перемолола война. И выплюнула. Я заработал себе репутацию. Но утратил способность испытывать иллюзии, верить в них. Научился довольствоваться теми, кто рядом. Ничего не требует, просто заботится обо мне.
           Я встречал разных женщин – любовался ими издалека. Умных образованных властных насмешливых. Мне было интересно с ними, я мог заставить их улыбнуться… Чувствовал их уязвимые места, болевые точки. Но, общаясь с такими, я уставал. Мне хотелось забыть обо всем – просто лечь и закрыть глаза. Чтобы рядом кто-то тихонько ворчал и наводил порядок.
           Никакого желания соревноваться, доказывать, кто в доме хозяин, не было. Жена не понимала. Пыталась мне внушить: у нас такой порядок, как ни у кого из соседей… И что? Тогда я не понимал: для нее это архиважно. Заброшенное существо, которое долюбить невозможно, до такой степени она ожесточилась. Когда мы встречались, я этого не заметил. Потом проступило.
            То злился, то отмалчивался…  Но с годами она смягчилась. Внучка ее изменила. Как будто это – первый ее настоящий ребенок. Я понимаю, за столько лет няней младенцы ей так приелись, что она видеть их не могла. Родила дочь, потому что так надо. Формально о ней заботилась. Но внучку она полюбила.
            Четыре года – и все… нам так мало отпущено. Я скоро уйду из жизни этого существа, которое не успел узнать. Жена, дочь, зять при мне перестали спорить – когда я дремлю, слышу их голоса. Соревнуются. Кто умнее, кто больше читал, больше знает, лучше готовит… Почему люди так одержимы подобными соревнованиями?
             Отвлеклись бы от своего драгоценного «я», вышли на улицу, прогулялись… Носятся со своим истерзанным самолюбием, превращают жизнь в интеллектуальную драку. Или же – бытовую. Как мне это все надоело!
              Но, надо признать, я настолько привык это слушать как фон своей жизни, что без ворчанья скучаю.
              Присел на скамейку, смотрю – воробьи прилетели. Природа молчит. Скоро я окажусь там, где безмолвие вечно. А это же – беспросветная скука… Хотя… может, я сейчас думаю так? В загробную жизнь я на самом деле не верю, просто пытаюсь представить себе это – не удается.
               Скучаю без вас. Трещите как птички, ругайтесь, смейтесь… Хочу, чтобы голоса ваши все время звучали – и не покидали меня до последней минуты.
                Я их так люблю, дорогие мои…