Человек, которому нравилось быть грустным 15

Всё-таки есть в провинциальных городах черта, раздражающая сбежавшего в них жителя мегаполиса – маленькие расстояния. Затеряться сложно, надолго забыться, глядя сквозь окно заполненного транспорта на то и дело меняющиеся урбанистские пейзажи. Движение, не важно, куда, а именно как процесс, помогает таким людям, как Валентин погружаться в себя, отдыхать. Столичное метро, автобус, идущий с одного конца гигантского района в другой – здесь этого нет. И тем удивительнее было книжнику вспомнить эти состояния, пусть и ненадолго. А после, когда поездка закончилась, он слегка разочарованно встал с нагретого сидения и приготовился сойти, взглядом показав своим спутникам, что пора.
За год можно сильно измениться, что бы там не говорили профессиональные психологи и другие знайки: когда тасуется уклад жизни, вынимаешь себя сам из привычной среды, вольно-невольно приспосабливаешь свои плавники к хождению по сухой почве, или крылья для глубоководного плавания. Только мёртвый человек, или уставший от жизни, останется лежать на песке и погибать под лучами идущей жизни, надеясь на чудо и спасительный прилив. Или даже совсем без надежды.
Но он изменился, причём дважды, вначале по своей воле, а потом тогда, когда они украли его грусть.
- У вас хорошая жена? – Люся вырвала книжника из раздумий.
- Ну… Она хорошо готовит. – Валентин потерялся, ответить на такой вопрос однозначно нельзя, потому как сказать «да» он не смог бы никогда, но любое «нет» потребовало бы длительных объяснений, которых мужчина не хотел.
- А дети ваши в школу ходят, как я?
- Нет, они выросли и уже работают.
- Ого, так они взрослые…
Книжник никак, ну ни в какую не выглядел на свои 40 с небольшим. И под такими расспросами он невольно вспомнил о своём возрасте, но равнодушно, без сожаления или гордости за прожитые года, а как к факту. В душе мужчина считал себя молодым, вечно 25-летним пареньком, и даже подрастающие дети с щетиной на лице его в этом не разубедили. 
- … Она, наверное, красивая – мечтательно, как о чём-то далёком и недоступном, из мира витрин или сказок, сказала Люся. А её собеседник не хотел, чтобы разговор шёл дальше в том же направлении, и решил отмолчаться.
Они уже входили во двор. Обледенелые лавочки, деревья с ветками, обвешанными мёрзлой жижей из воды, выхлопов и грязи, застывшей на морозе – всё было привычно для Валентина, а его спутникам нет: они вели себя странно, особенно мать, заметно нервничавшая. Через какое-то время она даже заговорила.
- Я была здесь когда-то.
- Дворы у нас в стране все похожи – ответил ей книжник. – Один от другого не отличишь. А если и вправду была, так и что в этом такого?
- Мне здесь не понравилось – закончила разговор женщина, отвернувшись от собеседника.
Ещё издали можно было различить одинокую фигуру у самого подъезда, которая, не смотря на холод, сидела без подкладки на одубевшей лавочке. Нина Ивановна, собственной персоной, давненько её тут не было видно после того случая. Она с удивлением впилась глазами в странную процессию, видя Валентина с кем-то ещё, что совсем не было привычно для пенсионерки. И даже будто немного приподнялась на лавочке, рассматривая всех.
- Здравствуйте, Нина Ивановна! – поприветствовал её мужчина, на ходу вытаскивая ключи из кармана.
- Погоди – остановила она его, не поздоровавшись. – Это ты к нам семейство своё перевозишь? Какая девочка красивая… Как тебя зовут то?
- Люся – слегка польщённая, ответила дочка.
- Люська! А я баба Нина. Отродясь у нас тут не было красивых девочек, все фифы гордые, да злые.
Странное поведение пенсионерки обескуражило Валентина.
- Эх, красивая, на моего сыночка даже чем-то похожа. Был бы он поумнее, женился бы, да и внучка бы у меня на старость появилась, красивая, как ты…
И внезапно, будто кто-то отрубил питание, бабка потеряла всякий интерес к нам, уставившись куда-то вдаль с отсутствующим видом. Уже входя в подъезд, книжник бросил ей через плечо тихо «Всего доброго», а она будто и не заметила этих слов. Ну и чудная же она старуха!
Вскоре они оказались на этаже, и мужчина, перед тем как открывать дверь, немного замешкался, прислушиваясь, есть ли шевеление за ней. По всей видимости, в квартире кто-то сидел совсем тихо, или там не было никого. «Была не была», - сказал про себя Валентин, и, открыв настежь дверь, пропустил своих спутников вперёд.
- Здесь я и живу. Проходите, куртки вешайте сюда, ботинки в тот угол.
В квартире нигде не горел свет. Скинув с себя верхнюю одежду, книжник отправил мать с дочкой в большую комнату, располагаться и разбирать свои вещи, а сам пошёл на кухню ставить чай. И невольно вскрикнул – жена всё это время сидела в темноте за столом, дожидаясь его возвращения. Мужчина был уверен, что она ушла по своим делам или вообще уехала из города.
- Познакомишь меня со своей новой семьёй? – ехидно спросила она.
- Это не моя семья, они друзья, им негде жить.
- Зови их сюда – опять этот командный голос, опять эти деланные манеры! Валентину это очень не понравилось, но всё же он позвал Люсю с матерью в комнату.
- Это Юля, а это Люся. Знакомьтесь, это моя… жена, Олеся.
- А это мой разлюбимый муж Валя – с нотками истерики перехватила она. – Очень приятно!
Ей не стали отвечать, потому что вела себя гостья отвратительно: интонациями, жестами и общим тоном разговора она показывала собеседникам свой издевательский настрой. Даже для осознанного оскорбления этого было много.
- Сколько тебе лет, девочка? – после короткой паузы вновь загудела она.
- Восемь.
- Значит, последние восемь лет ты жил на две семьи, уже тогда решив от меня уйти. Так?
- Я с ними познакомился всего два месяца назад – усталым тоном отсёк нападки книжник.
- Ну а ты, красавица – Олеся обратилась к матери – что скажешь?
- Мы с ним на собрании увиделись – ответила Юля своей пугающей речью.
Жена застыла, выпучив глаза, с недоумением и страхом. Вид страдающего недугом человека почти на всех действует негативно, вызывая жалость, в определённых случаях брезгливость, у отзывчивых людей начинается суетливый порыв сделать хоть что-то. Олеся же просто потеряла дар речи, не двигаясь и, казалось, даже не дыша.
- Им негде жить – повторил Валентин. – У этих людей трудная судьба, а я вызвался помочь.
- Помочь… а я думала, это твоя любовница – выйдя из ступора, почему то шёпотом сказала гостья.
Она и верила, и не верила тому, с чем столкнулась. Ей казалось, что здесь, в эту минуту разыгрался циничный спектакль, где она, единственный зритель, беспардонно одурачена, да так, что расскажи кому – будут смеяться. Но с другой стороны вся её выстроенная месяцами версия терпит крах. Ну не может же мужчина жить с больной женщиной, и уж тем более прижить от неё детей! По крайней мере такой, как её муж.
- Они… давно у тебя?..
- Только что – мужчина не улыбнулся после фразы.
Олеся на какое-то время окончательно выключилась из беседы, переваривая произошедшее. За это время все успели рассесться, а книжник поставил чайник, достал припасённые конфеты (ещё с того времени, как мама с дочкой пропали), и с облегчением завёл разговор ни о чём с Люсей, изредка переключаясь взглядом на бывшую жену. Иногда, при определённых обстоятельствах, сразу после заминки или неловкой ситуации общение может пойти непринуждённо, когда все собеседники по-настоящему расслаблены и расположены говорить. Так и произошло на этой скромной, но прибранной и ухоженной кухне, и лишним здесь, на празднике жизни был не Валентин, как всё время своей жизни тут, а приехавшая издалека Олеся, сломленная одиночеством и приближающейся старостью.
Даже сейчас между бывшими супругами наблюдалось некое сходство: в жестах, немного внешне они походили друг на друга. Со стороны кто-то бы даже увидел их родственниками, которые всю жизнь провели вместе, очень устали друг от друга, но всё равно сохранили между собой тёплые чувства, однако при случае припомнят всё и будут беспощадно высмеивать за прошлые прегрешения. Эдакие постаревшие брат с сестрой.
Но итог жизни что того, что другой был неутешителен – никто не нашёл себе надёжной опоры в жизни. Да и книжник толком смог стать на пусть и зыбкую и ненадёжную, но осязаемую твердь только тогда, когда они украли у него грусть. В остальном ничего ценного, что бы кто-то из них старался беречь, чем бы жил, мечтал. Сплошная инерция, вот только мужчину с его меланхолической жаждой перемен она выбросила на другой конец страны, а жену отправила вслед за ним. Иначе и быть не могло.
- Мы здесь будем все вместе жить? – внезапно, прорвав пелену болтовни, спросила девочка, и этим самым вывела из ступора Олесю.
- Я билет пока не покупала – с какой-то неуместной обречённостью в голосе ответила она.
- Оставайся пока, я тебе постелю в моей рабочей комнате. Ты же ещё вроде со мной поговорить о чём-то хотела.
Она устало кивнула, откинувшись на спинку стула.
- Мы не будем тебе мешать, мы тихие – тут же поддержала женщину Люся. – И не храпим ночью. А вот дядя Валя храпит, я утром слышала, и так сильно! – все невольно улыбнулись запальчивости девчушки.
Мать с дочкой, не сговариваясь, стали покидать кухню, и младшая, выйдя, тут же вернулась и сообщила, что они будут в комнате, сумки разберут, уроки вместе сделают. А чай, что остался стыть на столе, они допьют потом, холодный же вкуснее с сахаром. Настало то самое время серьёзного разговора и объяснений.
- Валь, зачем ты так со мной поступил? Что я тебе сделала такого? – слабым, бесцветным голосом начала Олеся. – Разве я плохая жена? Разве я плохо к тебе относилась?
- Ох… - книжнику приходилось использовать все свои запасы самообладания, чтобы в его ответах не чувствовалась раздражительность учителя, который в сотый раз вынужден проговаривать очевидные вещи, без надежны, что на этот раз он будет услышан. – Давай попробуем взглянуть на ситуацию абстрактно, будто ты не ты, и я не я. Просто любая пара, живущая вместе. Представила?
- Я тебе конкретный вопрос задала…
- И я на него отвечаю. Мы с тобой сейчас выстроим семейную модель, такую, как была у нас, с другими людьми. Вот представь – мужчина в браке уже много лет, подросли дети, пролетело время, и его почти ни разу не спросили «Почему ты грустный?», «Тебя что-то беспокоит?», «Расскажи, почему тебе нехорошо на душе?». Не важно, какие были проблемы, надуманные, реальные или ничтожные. Мужа об этом никогда не спрашивали, не считали нужным.
- Сам бы мог рассказать – уже не так устало, но заметно злее вставила женщина.
- Не мог, ему хотелось видеть интерес к себе, видеть, что его хоть немного ценят. Да и любят, в конце концов. Но его никто ни о чём не спрашивал, зато требовали очень многого. Внимания, ресурсов, времени. И при этом бесконечно упрекали во всём.
- Ты сам в этом виноват! – резко переключилась с абстракций на жизнь собеседница, а потом издевательским тоном, нарочито спокойно, передразнивая Валентина, продолжила. – В жене давно перестали видеть женщину, замечать её красоту. Ей не говорили «Ты красивая», «Ты замечательно выглядишь», вместо этого сидели за книжками и рассказывали о том, какой женский пол иррациональный.
- Ты передёргиваешь!
- Ты тоже!
- Ладно, давай попробуем с другого захода. Постарайся пока воздержаться от обвинений, мы же просто смотрим на модель семьи со стороны. Не забывай, это абстрактные люди, мы их не знаем, они не похожи на нас ни в чём…
- Тогда они, наверное, счастливы – перебила Олеся. – Давай лучше о нас, без всякой твоей зауми.
- Хорошо, я устал от нашего брака, меня доконала ругань, ссоры, невнимание и бесконечные требования. Я пытался говорить мягче, но ты мне не дала этого сделать.
- Я, по-твоему, плохая жена?
- Да – злорадно, с удовольствием сказал Валентин. Несколько лет он хотел, нет, мечтал когда-нибудь высказать это ей в лицо, зная, сколько боли способна причинить женщине эта фраза. Но не решался, давил душевные порывы, загоняя себя всё глубже и глубже в голубоватый мрак грусти. А теперь это было торжество всего сдержанного, невысказанного, непрощённого, прорвавшегося сквозь годы обид и раздражения.
- Я?! Избалованные русские мужики, вам всё не так! Стараешься, убиваешься…
- Олеся, я сам себе есть готовил последние несколько лет, и тебе тоже.
- И чего? Не переломился! Жив, цел, ходишь и разговариваешь. А спихнуть всю бытовуху на женщин – это ли не показатель плохого безразличного мужа?
- Я не мог выносить этого вечно.
- Чего не мог? Готовить, посуду мыть? А ведь мы так и живём, постоянно, изо дня в день! Но подожди, ты хочешь сказать, что из-за этого ушёл?
- Нет.
- Тогда объясни мне, почему.
Книжник был не расположен к таким разговорам с самого утра, как увидел оставленную спутницу жизни в своей квартире. Да и что можно сказать на такие вопрошания? Любой ответ, даже самый правдивый, нисколько не удовлетворит эту женщину, а станет лишь началом новой спирали упрёков, обвинений и ругани. Для Валентина её приезд вообще представлялся абсолютно бессмысленной затеей, он знал, что так всё и будет идти, но почему-то уступил, позволил остаться у себя, чтобы теперь, под вечер, вернуться на машине времени на полтора года назад в эпицентр того, от чего ему удалось сбежать.
- Олеся, тебе так сложно это объяснить…
- А ты попытайся, без своих абстрактных моделей.
- Я ушёл от ругани, от твоего постоянного недовольства, от того, что я не мог в своём доме чувствовать себя комфортно. От твоей крикливости, от твоих запросов и придирок. Если бы ты была хорошей женой, ты бы постоянно не нагнетала обстановку.
- Если бы ты был хорошим мужем, то не нагнетала бы. Когда мы с тобой ходили куда-нибудь вместе, а? Когда ты мне делал знаки внимания сам, без того, чтобы я тебе напоминала?...
- Этот разговор бессмыслен, мы ни до чего не договоримся сейчас. Ты хочешь услышать причину, которую не примешь.
- С тобой просто невозможно общаться…
- Давай попробуем пока не говорить об этом? Если продолжим, мы поссоримся, ты не выдержишь, соберёшь  вещи и уедешь. Хотя на свадьбу деньги у тебя.
- Ты поразительно хладнокровен, горделиво не закрываешься в ванной, предлагаешь разумные вещи. Что же ты раньше таким не был?
- Потому что я целый год этого не слышал, отдохнул.
- Ладно – вдруг с не свойственной ей спокойной интонацией сказала Олеся. – Я сюда не для ругани приехала. Давай забудем о всём, что мы сейчас обсуждали. У меня сейчас такой период в жизни, когда необходима смена обстановки, чтобы разобраться в себе. Я могу несколько дней пожить у тебя?
- Да, можешь – не без колебаний ответил Валентин, сам удивляясь своей мягкости. 
- Отлично! И иногда мы просто будем разговаривать, когда ты не будешь занят. Только скажи, где здесь можно денежный перевод сыну перевести.
- Скажу. Только…
- Что?
- Да ладно, пустяк. Пойду выделю тогда тебе постельное бельё.