из романа Потерянный год. Гл. III - Апрель. Отрыво

У бойцов я научился многому, но главное – безмятежности. Вспылить может каждый, особенно тот, кто до конца не осознаёт своей силы. Любой боец, с какой бы целью он ни занимался единоборствами, умеет убивать. Ощущение этой власти над чужой жизнью – страшное ощущение. Но именно оно заставляет беречь тех, кто рядом, и контролировать свои эмоции. Одним из моих наставников была трехкратная чемпионка Европы по кикбоксингу среди женщин Вера Авдеева.

- Саш, я не знаю, чему учил тебя Рома, но ноги поставлены хорошо. Видно, что с этим вы работали.
- Это хорошо?
- Для того, чтобы перед девками на шпагат встать? Охуенно. Но – ты для чего занимаешься вообще?
- Для отражения реальной атаки.
- Умничка! И где оно?
- Что?
- Отражение это самое?
- Не знаю.
- «Не знаю». Саш, когда меня отец натаскивал, он говорил: «Запомни, Веруня: ты девушка, а для девушки самое ценное даже не фигура, а аккуратная моська, поняла?»
- Поняла?
- Щас схлопочешь. Защита важнее нападения, запомни. У меня три серьёзных победы, а несерьёзных за полтыщи, и ни одной ссадины на лице.
- Так.
- Всегда защищай башку. Ценнее головы нет ничего.
- А печень?
- Не отвалится. В отличие от челюсти.
- Понял.
- Береги «хрусталик» пуще глаза.
- Как?
- Завязываем с кикбоксингом – переходим на руки. Ногами, особенно зимой, ты никого не достанешь. Это смешно.
- Но удар сильнее.
- И – длиннее, и – по времени дольше! Его и заметить как не фиг делать, и просчитать, и отразить – как два пальца об асфальт. А в реальной драке важна скорость реагирования и ответного удара. Там доли секунды всё решают, особенно когда перо сверкает. Тебе там просто не дадут ногами танцевать, понял? Реальная драка – это не кино.
- А тебе самой в реальной жизни что чаще всего пригождалось?
- В смысле?
- Приём какой? Стойка? Удар?
- Честно? Не помню.
- То есть?
- Мы тут с тобой по полтора часа одно движение отрабатываем – зачем?
- Мышечную память тренируем.
- Вот поэтому и не помню. Мышцы сами знают, что делать.
- А мозг?
- Мозг отключается почти всегда.
- И на ринге?
- На ринге попроще, там ты скован правилами. Да и от соперника знаешь, чего ожидать. А вот в жизни врубается инстинкт: в реальной драке ты не за медаль, не за звание рубишься – за саму Жизнь.

Из всех бойцов, с которыми мне посчастливилось иметь дело, ни один не вызывал чувства тревоги. Всегда в тонусе, поддерживаемом самоиронией и ощущением собственной безопасности, ребята и девчонки любили похохмить, но никогда не задевали, никогда не обижали, всегда берегли друг друга, каким бы топорным не казался стороннему уху их юмор. Мне до сих пор кажется, что профессиональный боец ощущает своё умение убивать с некоторой растерянностью: как ребёнок, получивший в подарок костюм на три размера больше. На вырост. Навык убийства – тоже навык на вырост. Человек, который способен одним ударом отнять чужую жизнь, просто вынужден постоянно работать над самоконтролем, постоянно вникать в метаморфозы своих психических состояний и, разумеется, как свои пять пальцев, чувствовать своё тело. Прежде всего, силу удара. Конечно, большинство бывших спортсменов-единоборцев – незаменимые телохранители. И перед этими ребятами я снимаю шляпу. Ни одного из них не могу назвать даже по имени (а среди них были и действующие бойцы из «Альфы» и «Вымпела»), но до сих пор наши встречи и разговоры считаю для себя не только выдающимися уроками жизни, но и незаслуженной честью быть допущенным в их круг.

Мне ни разу в жизни не довелось применить полученные за долгие годы тренировок навыки в реальной жизни. Отчасти потому, что, наученный «Трехгрошевой оперой» Бертольда Брехта и детальным разбором стратагем и тактик как китайских военачальников, так и русских полководцев, я всегда предпочитал договариваться до наступления потерь – будь то родные люберецкие отморозки в электричке или обдолбанные бугаи без признаков разума. Мне так было удобнее и – проще. Во-вторых, приятель Серёга был прав: меня почти никто и никогда не провоцировал на силовые разборки. Видимо, действительно своей латентной безбашенностью, помноженной на навык убийцы, я отталкивал от себя даже самых оголтелых. Впрочем, я сам никогда не ощущал от своих способностей ничего, кроме страха бесстрашия.

- Далеко путь держишь? – от ватаги конкретных пацанов, прошедшей по пустому вагону последней электрички, тронувшейся от «Марка» в сторону Лобни, отстал один хлопец и присел напротив меня. Я любил пустые вагоны: энергетическая чистота пространства казалась мне дороже сомнительной защищенности присутствием среди чужих людей.   
- Тебе ночевать негде? – ухмыльнулся я.
- Хех, шутник. Денег много с собой?
- Тебе сколько надо?
- Сколько найду - все мои, идёт?
- Зачем дураку столько денег? – уже с сочувствием поинтересовался я.
- Чо-та ты не въезжаешь, по ходу. Может, мне ребят позвать и от****ить тебя тут?
- Они не придут.
- С *** ли?
- Они тебя уже оставили.
- Не понял?
- Оставили наедине с незнакомым человеком.
- И чо?
- Думай, - предложил я, не мигая уставившись в красивые, но пустые глаза незнакомца.
- Да ты, бля, ёбнутый, да?
- Тебе это не поможет. Ещё вопросы?
- ****ец, бля, ты урод.
- Бабам нравлюсь, да и мужиков поёбывал. Хочешь – попробуешь. Я насилие не люблю, а парень ты ничего – ебабельный.
- Да ты, бля, пидор нахуй! Конченый! – Парень резко поднялся и спиной попятился к выходу. – Вас, петухов, мочить надо! Твари! – Выкрикивал он, плохо осознавая всю меру моей симпатии. – Стрелять, блять. Всех!
- Как хочешь, - пожал я плечами и заткнул уши новым альбомом Гарика Сукачева. «А я милого узнаю по походке…».

А если бы драка? Не рыцарский спортивный поединок, а тупое мочилово? Ребят было не больше шести, то есть одной комбинацией можно было вырубить сразу двоих. За это время при наличии хотя бы общеобразовательной подготовки остальные четверо меня бы просто завалили. Если бы не испугались. Но, видимо, мне повезло, потому что до дома в эту ночь я доехал без приключений и без финансовых потерь.

Был, правда, и менее образцовый случай – прямо у стен Большого тетра на Площади Свердлова (тогда ещё) меня, четырнадцатилетнего пацана, окружили четверо:

- Неплохой пуховичок, слышь. Махнемся?
- С *** ли?
- Да ты некультурный совсем. Тогда не – просто разденешься и всё. Не хотел тебя морозить по началу, но, вижу, не достоин ты сочувствия. Чо там у тебя под курткой, расстегни – покажь?
- Да не буду я расстегиваться.
- Упрямый, а.
- Чо делать будем с этим лохом?
- Подождём, когда с судьбой смирится: нам торопиться некуда, а ему отсюда всё равно не уйти.
- Да пошли вы! – психанув, я отвернулся от спикера этих дебилов, не толкая, отодвинул, стоявшего за спиной и пошел к 3-му подъезду театра.
- Э! Алё?! Ты куда погнал?! Слышь?

Не оборачиваясь быстрым шагом, но не бегом я дошел до служебного входа, объяснил ситуацию вахтеру и попросил его разрешить мне пройти театр насквозь, чтобы выйти из противоположного 15-го подъезда к ЦУМу. Мужик без лишних расспросов проводил меня через сцену к другому выходу и попрощался. Конечно, за мной никто не гнался, и, видимо, дело было даже не в куртке. Возможно, это «покушение» мне нужно было для того, чтобы осознать всю мудрость самой главной китайской военной стратагемы, которая до этого случая казалась мне нелепым недоразумением, а именно: БЕГСТВО – ЛУЧШАЯ ИЗ СТРАТАГЕМ.

Роясь в кладовых своей памяти, набитых подобными случаями и эпизодами, стычками в спортивных раздевалках и даже на спортплощадках во время школьных матчей по баскетболу и футболу, я до сих пор не могу вычленить и препарировать странный опыт трёх убийств, которые, скорее всего, мне приснились, но самих переходов из реальности в состояние дефекации искалеченного наркотой и тренировочным мордобоем подсознания, как и выходов обратно во вменяемость - я не помню. Порой мне страшно, что когда-нибудь в реальной жизни вскроется то, что казалось мне плодом воспаленного воображения, и я не смогу никак себя защитить, признавшись в том, чего, возможно, я никогда и не совершал. И единственное, что я помню хорошо: все убийства совершались мной в состоянии абсолютно прохладного рассудка, что в рамках классической психиатрии – верный признак иллюзорности пережитого события.

Впрочем, знавал я людей, чья готовность изувечить и причинить боль будто бы вырастала из недр их мазохистского «Я». Кроме извращенцев, понятия не имеющих о нормах и правилах BDSM, к таким людям относились некоторые из моих знакомых ментов. К чести мундира внутренних органов, все, с кем мне довелось сталкиваться на эту тему, уже закончили свою службу в подразделениях МВД, но… бывших, как известно, не бывает. И драгоценные исключения – лишь подтверждали общую безнадежность этой аксиомы.
 
Строго говоря, с родной милицией у меня отношения не складывались никак: их просто не было (за редкими исключениями представителей охранных служб и, само собой, сотрудников ГАИ-ГИБДД). А вот с полицией – как-то прямо таки пошло. То ли личный состав отфильтровали по уму, то ли я сам стал увереннее и жестче,  но лично мне именно сегодня с ментами иметь дело намного комфортнее, чем десять лет назад, хоть и по-прежнему, малоприятно. И ведь нет, конечно, большего праздника для пишущего брата, чем возможность нажраться в хлам в обществе кого-нибудь из отставных: когда ни погоны, ни устав, ни ложная скромность не обременяют свободного обмена мнениями, доходящего порой до взаимных упрёков и топорной ругани. Впрочем, и здесь мне везло: один мой друг, о судьбоносной роли которого в моей жизни речь пойдет, как и положено статусу таких людей, в отдельной главе, познакомил меня со своим приятелем – бывшим следователем, небожителем сыскного Олимпа Артемием Краснопахорским. Что может быть эксцентричнее встречи наркомана невнятной сексуальной ориентации с человеком, нюху которого до сих пор завидуют многие из коллег. После первой бутылки водки стесняться было уже нечего, а расслабляющее действие «гарика» провоцировало провоцировать.

- …Тём, я всё понимаю, но отношение к органам у людей в России – ну, это же ****ец какой-то. Как можно работать и жить в этом аду постоянного презрения?
- Сань, ну чо ты несёшь? Какое презрение? Чо за мифы из 90-х? Общество уже давно ушло вперёд.
- Общество ушло, а органы остались.
- Да брось: собака лает – караван идёт.
- Лает, да не кусает?
- За хорошую работу? За что кусать-то? Только благодарят.
- И восхищаются?
- Качественная работа следака – это не отсутствие ошибок, а не допущение их.
- Ты себя слышишь?
- Что не так?
- Я тебе буду кидать, а ты мне будешь бросать.
- Ну, да. То потухнет, то погаснет. Не цепляйся.
- Тём, ну вот ты ведь не случайно же в Академии МВД оказался, правильно?
- Тебе что важнее – ответ или вопрос?
- От тебя – важнее ответ.
- Тогда сделай так, чтобы у меня не было возможности тебе не ответить.
- Как это?
- Ты же ***ню какую-то спросил щас. Да ещё с какой-то бабской подъёбкой. Сань, я не люблю этого: я знаю, как оно устроено и как работает. Поэтому если хочешь по душам – давай попроще. Я же на любой манипулятивный вопрос могу так ответить, что следующей твоей репликой будет покушение на убийство. Ты ж не забывай, с кем имеешь дело.
- Прости, Тём. Покрасоваться хотел.
- Мне похуй мне твои пидорские заносы: ты мне как человек интересен, как мужик, как друг. Давай в этом регистре.
- Ля мажор типа?
- Мне больше фортепианный Грига по вкусу.
- Ну, значит, ля минор тогда.
- Я слушаю.
- Ментом можно стать, Тём, или им нужно непременно родиться?
- Родиться, конечно. Только родиться.
- Без вариантов?
- Если мы о призвании, то – без.
- А в чём смысл и радость?
- Я тринадцать лет отслужил и всегда – в кайф.
- От преследования?
- От угадывания.
- От - чего?
- От того, что паззл складывается.   
- А не страшно, что решение сложится в пользу заранее «угаданного», точнее, «придуманного», а не в пользу истины?
- Если ты дятел в своём деле, - придумывай. Серьёзный спец никогда не придумывает.
- Наблюдает?
- Обмозговывает. Рассматривает.
- Что?
- Ну, смотри: у тебя есть какие-то улики, так?
- Если есть.
- Всегда есть. Даже уголовная элита, даже неуловимые наёмники ошибаются.
- Почему?
- Потому что человек – не Бог, - и просчитать всё до мельчайших внезапностей не дано никому. Запомни.
- Так.
- Так вот. Когда у тебя есть несколько вводных, они помогают тебе нащупывать остальные.
- Индукция полёта фантазии над двумя окурками?
- Ты слушать будешь или изголяться?
- Прости. Молчу.
- Так вот когда твоё видение картинки не вынуждает тебя подгонять под неё ненадежные факты и сомнительные свидетельства, а идеально отвечает на все вопросы о месте, времени, мотивах и выгоде, вот тогда – фейерверк!
- Прямо описание прихода.
- В целом, да – оно: кайф непередаваемый.
- Богом себя чувствуешь?
- Себя нет, но Его одобрение за то, что порядок вещей не проглядел, а прозрил, - ну, не мне тебе объяснять!
- Почему не мне?
- Ну, ты, когда пишешь о каком-то произведении, автор которого вдруг начинает плакать от счастья, что ты его понял именно так, как его никто никогда не понимал, разве это не оно?
- Автор? Я редко пишу о произведениях живых авторов…
- Я не про руку мастера, я про – АВТОРА.
- Ты о высшем Промысле? Ему-то что плакать от счастья?
- Не понимаешь?
- С трудом.
- Ты мне сам как-то сбрасывал кусок из монолога Мышкина про бабу и дитя.
- Из «Идиота»?
- А есть еще какой-то монолог Мышкина про бабу и дитя?
- Осознал.
- Аккуратнее.
- Исправлюсь. А зачем Небу впрягаться в людские заботы, не говоря уж о внимании к людским отбросам?
- Ну, шваль всякая ему важнее всего.
- Маргинальное презрение к законам, правилам, нормам сосуществования?
- Во всем, тобой перечисленном, главное - бесстрашие тех, кто преступает закон, и  самоотверженность тех, кто этот закон защищает.
- Христос преступал закон?
- Считай, что я этого вопроса не слышал.
- Ты его слышал.
- А как он на кресте оказался, по-твоему?
- Тааак.
- Конечно, преступал. Причем, его предупреждали – не лезь! Но у Христа был свой Закон – тот, что намного важнее Римского права.
- Допустим. А готовность рисковать –всегда связана с презрением к правилам? Внутри норм нельзя проявить свою недюжинность?
- Внутри правил - «мягкие» риски. Можно, но укус комара выйдет. Это ведь мелкое хулиганство типа курения в запрещенном для этого месте. Ну, можно, конечно, прочитать это как протест против ущемления прав курящих, но ведь – сам понимаешь.
- Мелко.
- Да.
- А душегубы Всевышнему на что?
- Не все преступники душегубы. Разве что потенциально. А вот зачем они Ему, я это так вижу: во-первых, они свободнее нас. Даже в зоне допустимого при задержании: у нас есть правила, у них – нет. Это край, это бездна, это свободное падение в защиту собственной шкуры.
- Собственной жизни?
- Да. Особенно на зоне.
- А что на зоне?
- Зона многих ломает психологически, гнёт, отполировывает, выпарывает, высушивает, но даёт один бесценный навык.
- Какой?
- Выживания. Выживания в любых условиях.
- То есть рецидивисты Богу угоднее праведников?
- Не готов ответить. Но знаю, конченых и безнадежных для Него не бывает точно.
- Как в сказке Толстого про Архиерея и разбойника?
- Про подсвечник? Да. Момент раскаяния – самый главный, но только искреннего раскаяния. Только искреннего.
- А вот отцы церкви утверждают, что праведный порой и напраслину на себя готов взять, лишь бы не оскорбить своей правоты уязвимостью силлогизмов. 
- Сознательное страдание – это другое. Ни один преступник никогда не идёт на сознательные муки. Разве что за кого-то.
- Как Спаситель?
- У тебя сон разума сегодня или перебрал чего?
- Мы третью бутылку водки допиваем, Тём! Ты чего хочешь, чтобы я сам в говно, но мыслил как Циолковский что ли?!
- Кстати, о мысли Циолковского.
- У него их много было.
- О распространении жизни по Вселенной. Слышал?
- Эта мысль – фундамент научной фантастики, Тём. Ты меня пародировать начал что ли?
- В смысле?
- В смысле тупизны вопросов.
- А. Нет. Но он там не о Земле говорил ведь.
- Вот не помню. А это к чему?
- Не все, кто преступают закон, оказываются за решеткой.
- Кто-то – на кресте. Только не ори опять.
- Здесь – прав. Да.
- Горжусь собой.
- Пока можно.
- Слушаюсь. Так марсиане успевают съебаться, пока земляне по тюрягам маются? Ты  распространение жизни альфа-гением Циолковским к чему вспомнил?
- К вопросу об Австралии.
- Ишь ты куда рванул! А что у нас с Австралией?
- Изумляет.
- Выводы?
- Человек с опытом стрёмного выживания не просто устойчив (за битого двух небитых дают), но и целеустремлён. Он бьётся не просто за жизнь. Он бьётся за жизнь на свободе.
- Ну, не всегда.
- Смотря где. Ни на красную, ни на блатную зону нормальный мужик возвращаться никогда не хочет, ни при каких обстоятельствах.
- Ты о тюрьме нашей жизни?
- Блять, ну какая из твоей жизни тюрьма, Сань? Ну не гневи ты хоть при мне!
- Я фигурально.
- Жизнь – это не тюрьма. Да, мы связаны по рукам и ногам, но за пределами этих связей – дружеских, любовных, семейных, производственных – нет никакой жизни.
- Прозябание.
- В лучшем случае. Но чаще всего – психушка или смерть.
- Уж лучше посох и сума.
- Ещё как лучше! И не вздумай величайший дар свой называть тюрьмой! Ты дышишь, ездишь по миру, совершаешь глупости, за которые тебя раз за разом прощают, тебя любят, наконец!
- «Костюмчик новенький, колесики со скрипом я на тюремную холстину променял…»
- Сань, вырубай свою люберецкую проплешину из мозга – она тебе только мешает.
- Чем?
- Романтикой субкультуры.
- Она не помогает вникнуть в суть?
- Тебе опера «Евгений Онегин» помогает понять колебания температуры в деревне, где скучал Евгений?
- Понял.
- Не отвлекайся. То, что для тебя игра и баловство, – для других вопрос жизни и смерти прямо в эту самую минуту. Не глумись. Нехорошо. Даже твой запас прочности рано или поздно иссякнет.
- Сгоняем за четвертой бутылкой ;)
- Пока тормознем. Ещё есть.
- Ну, давай хотя бы за день космонавтики – наступил уже!
- За Юрия Алексеевича – залпом.
- Поехали!
- Отлично!
- Так чего, выходит, по Циолковскому, на орбиту только отсидевших запускать нужно?
- Дубина ты.
- Да уж куда мне до тебя.
- Ещё раз сделаю вид, что не слышал.
- Ты слышал.
- Заткнись.
- Ты так убедительно это говоришь, что – заткнусь.
- Так вот: тем, к чему Всевышний нас призывает, мы должны на Земле заниматься.
- А как быть с покорением космоса?
- Всему свое время.
- Мы слишком нетерпеливы?
- Мы слишком нескромны в своём нетерпении.
- Но как здесь на Земле вершить судьбы Вселенной? Мы даже по размеру не самая заметная планета в Галактике.
- Наоборот! Только здесь и вершить!
- Ты сам уже в жопу что ли?
- Сань, не тупи. Я же не о том, что уголовники – марсиане.
- Судя по всему, совсем не о том.
- Я как раз о том, что самые что ни на есть земляне - люди, которые не попадают в истории (это фраерская карма – она скучна и вообще для лохов), а врезаются в Историю, меняя её, предвосхищая её новые витки.
- Думаешь, социально-политический взлёт Австралии напрямую связан с тем, что её построили уголовники?
- Свободные уголовники, Сань! СВОБОДНЫЕ! Чуешь?
- Вот теперь, кажется, да.
- У нас же даже в мозгу не проблёскивает весь идиотизм закрытия рабочей единицы, уже и без того способной выполнять свою миссию про распространению, улучшению или защите жизни!
- Ты о повышении воровской квалификации?
- Я о влиянии на Мир тех, кого можно было бы оставить на свободе даже безо всякого залога.
- Но на зоне тоже специалисты нужны.
- Не нужны. Там вообще никого быть не должно.
- Ты веришь в то, что причинно-следственная связь между преступлением и наказанием имеет отрицательный силлогический заряд?
- Я верю в то, что если бы не было наказания, не было бы и преступления.
- Но так даже ребенка не воспитаешь: рано или поздно его приходится наказывать.
- Если с самого начала не травмировать ложными целями и координатами, если не погружать его в чьи-то социопатические мифологемы и не ломать под сомнительные установки на успех и процветание любой ценой, думаю – нет.
- Что нет?
- Думаю, можно даже в воспитании детей обойтись без наказаний.
- Согласен. При условии, что кто-то всё-таки будет наказывать родителей.
- Ну, это бред уже полный.
- Согласен снова. Но – а как еще?
- Примером.
- Таааак. Приехали. Каким же?
- Как Спаситель, своим собственным.
- Тём, судя по количеству сожженных ведьм во время разгула инквизиции, да и в других конфессиях предостаточно извращений, - не сильно удалось Спасителю личным примером убедить даже тех, кто считал и считает себя убежденным…
- Я тут знаешь, о чём подумал…
- О роли в нашей жизни тех, кто не дожил?
- Не по своей воле.
- Например?
- О судьбах тех, кого закрывают
- Как пример?
- Да. Судьбы осужденных и заключенных порой влияют на людей сильнее и убедительнее, чем удачливость тех, кто выкрутился, кому повезло.
- Тём, а вот те, кому повезло: они разве не поцелованы Богом? Сама по себе эта удачливость – она не учит ли? Не подтверждает ли избранность фартовых? Нет?
- Честно? Не нравятся мне везунчики.
- Чем?
- Зона риска у них больше. Глупости в них больше. Уроки жизни мягче.
- Ну, всё же до поры.
- А зачем?
- Что?
- Зачем, Сань, загонять свою жизнь до этой поры? Зачем выжимать весь сок? На хрена?
- Чтобы глубже усвоить, наверное?
- Не знаю.
- Ты всё-таки не ответил о том, почему отпетые мошенники со своей отпетостью так ко двору Царю Небесному?
- Ты к вилкам как относишься?
- Бережно.
- Тааак. А к отверткам?
- Въехал.
- По-разному же.
- Да и лежат в разных местах.
- А есть ещё скальпели всякие, более сложные приборы, которыми кто-то спасает, кто-то учит, кто-то казнит, наказывает…
- Кто наказывает?
- Ну, ты понял.
- Да.
- Так вот. Мы тут с тобой и еще шесть миллиардов с нами – полигон, и всё.
- Прямо таки уж и всё.
- Мастерская. Заготовки.
- Болванки.
- Болваны.
- В Его руках – недурно.
- Да не в Его руках, а в Его интересах.
- Каких?
- Знать бы.
- Мне кажется, ты догадываешься?
- Пока не испытаю кайф от того, что догадался, - смысла в моих догадках?
- Испытаешь, Тём. Мне кажется, испытаешь.
- Кажется?
- Верю.
- За это – стоит.
- И за это и – за тебя, Тём. Такие, как ты, - редкость.
- Спасибо, Сань. Приятно и – взаимно.
- Честно?
- Да. За – тебя.
- За тебя.
- Будем!
- А как твоя работа повлияла на твоё отношение к людям, Тём?
- Метко. С тобой нужно ухо востро.
- Ты ведь из-за этого ушел из органов.
- Да.
- Почувствовал, что теряешь веру в людей?
- Отчасти.
- Отчасти?
- Почувствовал, что сочувствую преступникам больше, чем коллегам.
- Вопрос закрыт.
- Поздно.
- Уверен?
- Да. Теперь слушай то, чего я никому никогда не рассказывал…

Если человек в этой жизни не занимается преумножением самой жизни или хотя бы её защитой или улучшением, он, по-видимому, чем-то не тем занимается в этой жизни. Но так устроен наш подопытный мир, что там, где хранители, там и охранники, там, где спасители, там и спасатели, там, где воители, там и военные, там, где целители, там и…

(...)