Май и первый снег

Они и не заметили первый снег , который, впечатлившись вечерней прохладе, вдруг посыпался на одичалую осень крупными хлопьями, под напором ветра налетая и на грязное окно подъезда. Приоткрытая форточка скрипнула, впустила пару растерянных снежинок. Как и положено, красиво  покружившись, хрупкая белизна  коснулась истоптанного бетона, да и принялась печально таять. Но и этого не заметили две лохматые фигуры. Низкорослые- да, да, едва достающие до завитых перил лестницы, не сказать, что и крупные, однако занявшие собой весь пролет меж этажами. Да, что там говорить - даже весь подъезд! Как такое возможно? Возможно, когда дело касается потустороннего мира. Два домовых из соседних квартир на пятом этаже дородного  дома дрались, словно мартовские коты под впечатлением весеннего адреналина. Кулачки свистели в душном воздухе подъезда,  слышался учащенный и решительный топот, свист и завывание, а на стенах, пожелтевших от света тусклой лампочки, то и дело возникали  жуткие тени. Как и полагается, вздрагивали вокруг стены, лифт неуправляемо, с гудением, взмывал ввысь и тотчас, разгоняясь, падал.

 Где-то наверху послышался звон разбитого стекла, громко захлопали фрамуги. Кажется, это дом попытался вмешаться в невиданную ссору… Бесполезно.  Крепкий кулачок плотного Дымка из квартиры под номером пятнадцать, улучив момент, выписал знатную оплеуху Царьку- прилегающему за правой стеной соседу. Тот кубарем скатился с лестницы, поднялся и вновь бросился в бой всем своим поджарым лохматым телом.

Внезапно в громком хаосе потусторонних сил тихонько скрипнула дверь в квартире под номером семнадцать. Старушка пыталась привычно, отработанно годами, выгулять свою таксу. Не повлияли предупреждения, сбивающие с ног последние пятнадцать минут, на забывчивый и рассеянный ум хозяйки. « Не выходи!»- кричали интереснейшие новости из телевизора, исчезнувший сапог, потекший вдруг кран и порвавшийся ошейник. Старушка, не спеша, не тратя силы на волнения, выключила телевизор, не нащупав под стулом сапог, поправила на ногах  тапки, перекрыв воду и нацепив на шею  ошарашенной Мальвы  пояс от пальто, щелкнула замок. Кивнула замершему питомцу- на выход. Короткие ноги плотной таксы  все еще привычно тяжело перешагивали  порог, когда ее длинный нос уже тревожно втянул воздух подъезда. Взвизгнув, Мальва попятилась обратно, перекатилась в квартиру и, выскользнув из ослабшего пояса, зацокала напряженными лапами вглубь коридора. Старушку это поведение немного вывело из равновесия. Нахмурившись, что-то бормоча себе под нос, она захлопнула дверь, так и не взглянув на площадку. Но там уже было тихо. Табу- не показываться людям, сработало даже вот в такой напряженной обстановке. Только где-то наверху, как будто на чердаке, слышалось легкое завывание. То ли ветра, гуляющего по крыше, то ли дома, расстроенного неспокойным вечером.


Что же привело к конфликту ? Да, еще такому варварскому? Что взъерошило двух статных, немолодых домовых?


Первым в доме появился Дымок. Он и сейчас отчетливо помнит, как на этих вот этажах хрустела под ногами стружка, кирпичная крошка, а в воздухе витали запах деревянной новизны и крупицы побелки. Чуть хуже помнится, как в голове тогда  блуждал юный потусторонний ветерок, а в зеркалах, когда хозяйка отворачивалась, отражалось лохматое и стройное тельце с озорным неморгающим взглядом. Дернуть кота за хвост, сбросить  вазу или ночью вздремнуть на лбу у храпящего хозяина было делом не только развлекательным, но и обязательным. Но все это- слегка. Чтоб не запамятовали, кто в доме важен, как крыша, силен, как стены . Да, было такое… Однако вскорости такая заваруха началась у людей, такая заваруха… Чуть позже мая, когда зелень освоила весь простор за окном. Заваруха,  словно в самом аду. Исчезали один за другим сапоги за порогом, стучали учащенно вниз по лестнице, раздавался им вслед плач, да хлопала  дверь подъезда. Громко, тоскливо. И никто не возвращался. Словно утонув в криках и выстрелах за окном съежившегося  дома.

В конце концов осталась только хозяйка. Укутавшись в платок, бродила неприкаянно по холодным и пустым комнатам. Дымок волновался за нее. Как же… Без человека дом- не дом. А без дома- какой уж там домовой. Так, лишь название жалкому существу, которое погибнет вместе с рухнувшим однажды потолком. Вот и подбрасывал Дымок бледной хозяйке, превратившейся в тень, то кусочек сахара, отобранного у мышей, то щепотку заварки, лично высушенной в углу за шкафом из упавшего когда-то туда букета ромашек. Ох, волновался. Старел домовой, сбивалась в клоки лохматость, а немигающий взгляд обретал мудрый, чуточку спадающий разрез . Этот разрез он поднимал с тревогой на сидящую недвижимо в кресле хозяйку и ближе, ближе подвигал рафинад к ее тонкой измученной руке.

Иногда хозяйка выходила на улицу. Тогда Дымок выпускал пар, чтобы отвлечься от тоскливых мыслей. Шаталась люстра, двигались стулья, падали картины, жуткий вой заполнял комнату. Выплеснув эмоции, он усаживался на подоконник и замирал, подперев кулаком лохматый подбородок. Задумывался, крепко задумывался. А это, как известно, вредное для юной легкости занятие. И вот начинал чесаться проклятый бок от нового тяжа сбитой лохматости.

Хозяйка возвращалась какая-то еще больше измученная, опустошенная. Падала на стул и долго глядела в окно, плача время от времени. Ох, на все готов был тогда Дымок, лишь бы вновь ожил дом. Чтобы кот наглел и переставал бояться в прямой зависимости от  собственного  веса, чтобы на кровати снова широкий и удобный лоб вздрагивал от храпа, чтобы хозяйка  после трех разбитых ваз медленно и смешно ходила по углам со свечкой…

Однажды хозяйка пришла не одна. Только затворила она за собой дверь и обвела возбужденным взглядом комнату, Дымок  тотчас понял: что-то скрывается под ее пальто. А тонкие руки возбужденно распахнули полы, открыв маленькое, обернутое в лохмотья человеческое тельце, прижавшееся к хозяйке так крепко… Хозяйка что-то там говорила, пока человечек, так ростом  и лохматостью походивший на Дымка, с интересом разглядывал комнату и жевал хлеб. А хозяйка все говорила, мурлыкала, как кошка, а человечек так же плавно отвечал… Конечно, Дымок  не мог понять слов, но прекрасно понимал, что воздух в доме изменился, ожил, задвигался. Да, совсем другое настроение. В тот вечер  Дымок забрался на шкаф, улыбаясь, тихонько начал наигрывать на граненом стакане, проводя по нему ноготком. Но мысли, помнится, блуждали тяжелые. Ох, неспокойное время . Каждый человек – под счет, каждой душе радуются человек и домовой… Но очень скоро Дымок  понял, что мысль эта последняя не до конца правильно нарисовалась его лохматой головой…

Стук в дверь- беспринципный и оглушающий, ворвался в комнату, пронзил тревогой и паникой. Дымок, забираясь за шкаф, увидел, как хозяйка ненадолго оцепенела, обхватив руками бледное лицо, а потом  бросилась к маленькому человеку, схватила его на руки, прижала крепко, да засуетилась быстро- быстро по комнате. Стук продолжался, теперь он дополнился и металлическим лязгом. Казалось, комната задрожала от вибрации и страха, а дверь начала поддаваться, скрипя досками, словно извиняясь за свою слабость.  Хозяйка быстро посадила маленького человека в шкаф, бросила на него платок и захлопнула дверцу. В этот момент дверь рухнула, по ней с хрустом шагнули тяжелые сапоги, влетел запах смерти. Горячий, удушливый, тяжелый. Дымок чувствовал подобное однажды. Когда  в печь угодила крыса. Глупая, она  чего-то объелась у соседей и потеряла ум. Запах тогда был примерно такой, но сильнее . Вот только не мог Дымок подумать, что так могут пахнуть люди. Они бегали по комнате, резкими жестами призывая к ужасу, кричали, что-то требуя от хозяйки. Дымок чувствовал, как она сдерживает внутри себя страх. Страх… по шкафу. Да, все ее существо тянулось туда, где маленький человек скрывался за тонкой дверцей и дырявым платком. Эти люди, пахнущие и шумные, значит, искали его.

Дымок тогда пробрался к стенке шкафа. Гвоздь выдернулся, надломился угол  стенки. Когда запах смерти, оттолкнув хозяйку, дернул дверцу шкафа и заглянул внутрь, там не было даже платка. Дымок крепко держал за руку маленького лохматого человека, уводя его прочь. Вдруг начинала шататься люстра на потолке и пропадал свет, или внезапно жуткий свист врывался через проем дверей из подъезда, или подпрыгивали доски под ногами… Это значит, Дымок и маленький человек оказывались на открытом месте. В конце концов Дымка одолела злость. Он уже понял, что не каждой душе радуется человек и домовой. Кто знал, что души умеют пахнуть смертью…

Дымок  сорвал балку, сдернул ее на голову пришедшим. Одного зацепило, он упал. Но это помогло. Запах ушел тотчас, однако было понятно- выветриваться будут остатки еще долго.

Хозяйка нашла маленького человека в углу за комодом. Он спал, укутавшись в платок.



Ох, давно это было… Давно. Вот и не расскажешь теперь никому. Вон, из соседней новостройки, молодые, горячие. В прямом смысле- горячие. Любят сидеть на  светящихся ящиках. Хозяин часами сидит напротив ящика, ну, и они сидят, распластавшись сверху, закатив глаза.  Подпитывает, говорят, хорошо. Где же хорошо, когда там столько всяких запахов.  В основном- пустых или дурных. А домовые так к этому податливы- чувствовать, принимать. Вот посидят так безвылазно, а потом лохматость выпадает или из дома уходят…  Да, Дымок и сам чувствовал, что все чаще начинал недовольно и занудно бурчать. Старость подбиралась, наверное.

Единственный, кто более менее понимал рассказы Дымка- это сосед Царек. Он появился за стеной уже позже человеческой заварухи, когда лицо хозяйки стало спокойнее, когда она перестала закрывать окна в  солнечный день, а маленький человек, который стал гладким, вытянулся, став на голову выше Дымка, теперь выходил на улицу. Случилось это весной, когда любимый Дымком снег растаял. Наступил май. Тогда ожил дом. Конечно, Дымок, как истинный домовой, помнил каждый запах, который обитал когда-то на этих этажах. Вернулись только часть из старых и родных. Абсолютно новыми запахами наполнилась и соседняя квартира, оттуда же постоянно во все возможные щели заглядывал и новоиспеченный тощий домовой. Широко улыбаясь, тыча в себя пальцем, он растягивал рот , повторяя свое имя. « Ца- рек!»- говорили и немигающие глаза, и растянутый рот, и волнами двигающиеся брови. Дымок терпеть не мог легкомыслия в поведении. Угрюмо съеживался его философский высокий лоб, он уходил из поля зрения, прятался, чтобы основательно подумать.

Двух домовых вскорости  сдружил снег. Хитрец Царек вылепил из него дом. С окнами, с трубой. И подарил угрюмому соседу. Откуда только узнал эту слабость  к белоснежной хрупкости? Остаток вечера они проболтали на шкафу, пока таял подарок. Хозяйка все не понимала, откуда появляются капли на полу и несколько раз, удивленно взглянув наверх, хваталась за тряпку.

Разность характеров давала о себе знать часто. Милая болтовня в секунды могла превратиться в ссору. Царек относился ко всему просто. Он не видел ничего плохого или глупого в том, чтобы прятать вещи, пугать до полусмерти хозяев и гостей, делать щели в полу и стенах. Занимался этим постоянно, основательно, рассказывал живописно, чем злил до красноты серьезного Дымка. Тот не понимал, как можно терзать  место, где живешь, где, повезло,- нет запаха ада,  нет страха. Он считал это главным, о чем постоянно напоминал легкомысленному соседу. Вот тогда разгорались ссоры. Поскрипывал шкаф под двумя невидимыми лохматыми тельцами, когда, размахивая руками, они доказывали друг другу свою правоту. В конце концов Царек кричал уже вслед уходящему  Дымку: « Делал, и буду так делать! Это прогресс, это жизнь! Люди без моего участия- никак. Прогресс не бывает тихим и небьющимся!  Надо, чтобы  бурлило все , в каждой доске, каждой стене, чтоб боялись . Разрушу? Ну, и что? На мои века хватит… Да, и мало ли домов еще."

Так текла жизнь. Бытовые звуки убаюкивали дом. Теплый, довольный, полный спокойного шума. Только в квартире Царька, где периодически раздавались громкий стук, грохот, звон стекла и крики, куда покупали десятки свечей, разливали по углам воду из церкви и приглашали священников, так и не было покоя. Царек продолжал вершить изменения-  неловко, грубо, но целеустремленно. Домочадцы начали  съезжать, однако это Царька не испугало. « Все не уедут,» - говорил он и был прав.



Снег снова растаял. Снова наступил май. И маленький человек из квартиры Дымка, ставший уже на десять голов выше домового, ушел. Вот так вот собрал вещи, которые несли его запах, да ушел.  Дымок чувствовал , что он не вернется к вечеру, по тому, как вела себя хозяйка. Она долго обнимала маленького человека, плакала и надрывно мурлыкала. Дымок в последний раз из окна увидел, как удаляется знакомая фигура от дома. Когда она исчезла за поворотом, он снова сел думать. Основательно и печально. И все равно, что лохматый бок снова чесался.

Что ж, снова осталась одна хозяйка . Снова Дымок стал за нее беспокоиться. И теперь еще больше стал раздражать его сосед. Поздней осенью он  пришел, чтобы рассказать, как здорово идут дела на его территории. Теперь хозяева ходят по струнке, постоянно помнят о его величестве Царьке, даже сахар по углам насыпают. « Представляешь?- торжественно воскликнул Царек, заглядывая в глаза соседа.- Слушай, а что ты такой грустный? Неужели из-за человека, который ушел? Ой, не смеши! Да, людей же много. Их девать некуда! Запомни это, ты- главный, ты вершишь. Знай себе, расставляй их по комнатам, нечего церемониться… Не будет этих, будут другие. На то они и существуют. Ну, хочешь, объединим квартиры, я научу тебя, как их воспитывать?"

И тут началась драка. Конечно, не сразу, не в квартире. Дымок глянул, как хозяйка хлопочет на кухне, сквозь зубы процедил: « Выйдем.» Во всех квартирах щелкнули замки, появились срочные дела… Старушка с таксой вспугнула разбирательство, однако итоги короткой стычки впечатляли. Синяки, вырванные клоки лохматости, ненависть в глазах и молчание на несколько лет.

Снег снова растаял. Снова наступил май, который все меняет. И хозяйки вдруг стало становиться меньше. Нет, она по-прежнему лежала здесь,в комнате,  на постели, но ее запах становился слабее и слабее. Дымок носил сахар, но это не помогало. Каждое утро он подходил ближе, к самой подушке, где едва слышимо, тяжело, дышала бледная хозяйка, и втягивал чувствительным носом воздух. Да, не было сомнений, человек, последний человек, исчезает.  Эта мысль сводила с ума. Дымок заваривал хозяйке чай. Уже в открытую, не скрываясь. Словно в бреду, она не замечала лохматое существо, которое протягивает ей чашку. Потом Дымок садился на подоконник, сильно задумывался и часто, часто думал о маленьком человеке. Если бы он пришел…  С его приходом дом тогда ожил. Это Дымок хорошо помнил. Каждый человек- под счет, каждая человеческая душа- спасение для дома и домового… Так отчеканила в голове уже навсегда написанная мысль.

Замок щелкнул , когда снова пошел первый снег. Дымок ловил чистую хрупкость зрачками глаз в окне, когда вдруг  услышал  шум. Обернулся и словил тотчас ожившим взглядом маленького человека, входящего в дверь. Знакомый запах буквально обжег нос домового. Дымок успел забежать за шкаф, оттуда уже наблюдая, как маленький человек, сбросив пальто, кинулся к лежащей хозяйке. Яркое мурлыканье заполнило комнату, а за окном первый снег посыпал огромными хлопьями.




- Милая, милая, - женщина попыталась улыбнуться сухими губами, ее тонкие руки приподнялись, чтобы обнять склонившуюся девушку.

- Лежите, лежите, я здесь, я рядом…  Мне каждую ночь снилось, что кто-то зовет, просит приехать. И не словами, словно запахом каким-то. Теперь я здесь, я рядом. Сейчас заварю чаю, схожу в аптеку…

Девушка засуетилась, собирая кучу чашек со столика.

-Милая,- женщина болезненно нахмурилась, силясь что-то вспомнить,- разве ты здесь не давно? Ведь ты мне заваривала чай каждый вечер…

- Нет, я только что приехала, только что… Но теперь буду здесь, с вами. Ведь вы для меня- как родная мама. Пусть моя еврейская горбинка на носу вовсе не от вас.
Девушка улыбнулась, наклонилась, чтобы снова обнять женщину.

Когда вечер подошел к концу, женщина уснула, а девушка заварила себе чай, со стороны шкафа внезапно донеслась словно бы мелодия. Как аккуратный хрустальный звон. Девушка прислушалась, а потом подошла к шкафу, открыла дверцу и положила кусочек сахара поближе к месту, где в стенке уже много лет  не хватает одного гвоздя.

Допоздна они пили чай на подоконнике, глядя, как посеревшие хлопья первого снега наполняют успевшие вырасти сугробы. Конечно, девушка не видела сидящего напротив Дымка. Но чувствовала его. По запаху, который приходил во сне и по надкусанному рафинаду. А Дымок уже вынашивал в голове новую мысль, забывая в расслаблении про конспирацию , громко похрустывая сладостью. Май  и первый снег каждый раз что-то меняют… Да, меняют. Однако…

Спешить делать выводы он не стал, раз не пришли сразу на ум. Дохрустев сладостью, стал просто наблюдать, как красиво за окном………..17-10-2015.