Муэр часть I. 17

Лицо, человеческое и нечеловеческое одновременно, уставилось на Муэра.
«Кто ты?» – прошептал Муэр.
«Я – Натх».
Открывшийся городской пейзаж будто был написан акварелью – настолько нежными и пёстрыми выглядели полупрозрачные желтоватые и красноватые кроны, мелко рябившие на осеннем ветру.
Но присмотревшись, Муэр понял, что кроны приходят в движение не от ветра… и что это – не кроны. То, что он сперва принял за листья, было множеством мелких плоских существ, похожих на кусочки ткани. Существа трепетали вокруг тонких разветвлённых выростов, напоминавших кораллы.
«Здесь тоже осень сейчас?» – спросил Муэр.
«В этом мире нет привычных тебе времён года. Хотя то, что тут происходит, иногда выглядит похоже на смену сезонов» – Натх жестом привлёк Муэра взглянуть на прозрачно-жёлтую крону. В ней как раз появилось маленькое оранжевое пятнышко – один из живых лоскутков поменял свой цвет. Через мгновение этот цвет начал распространяться на другие лоскутки, и вся крона вскоре была охвачена им.
«Так быстро» – удивился Муэр.
«Это очень заразительно».
«Почему?»
«Они чувствуют себя единым целым, и действуют как единое целое. Например, когда приходит время мигрировать, все они одновременно покидают свои места, сливаются в огромное плотное облако и плывут непрерывным цветным потоком сквозь город. Выглядит это так, будто внизу, откуда они ушли, наступила зима, а вверху, над головой, – самый разгар осени. Как бы тебе это описать…» – задумался Натх – «вообрази, что ты находишься на дне монохромного озера, среди бело-серо-песочных камней, кораллов и водорослей, а на поверхности движется пёстрое полотно ярких полупрозрачных рыбёшек».
Муэр присмотрелся к окружающим зданиям, каменным выростам, "кораллам", "лоскуткам", и попытался представить то, что сказал Натх. Он пошёл вперёд, увлекаемый всё новыми и новыми открывающимися взгляду формами.
Местная архитектура поражала Муэра не меньше встреченных существ.
Здесь не было обычных прямоугольных домов – тела зданий будто были сложены из огромных мотков лапши, которые где-то выгибаясь, где-то проваливаясь, где-то распадаясь на отдельные пучки, создавали неподражаемую органическую тектонику. Привычных окон в зданиях тоже не было – продолговатые щели между расслоившимися пластами служили окнами.
«Я голоден, давай зайдём сюда» – сказал Натх, и повернул в один из лапшичных мотков, внутри которого оказалось что-то вроде кафе.
Здесь было довольно уютно: слабый свет пробивался сверху, едва окрашивая поверхности под потолком. Причудливые лампы, напоминавшие диковинные растения, выхватывали из полумрака желтоватые островки столиков.
Натх оставил Муэра за одним из них, а сам куда-то удалился.
Вокруг не было никого, и Муэр с интересом принялся изучать необычный светильник, пытаясь понять из чего он сделан.
На тонком полупрозрачном жгуте, похожем на пуповину, покачивался плафон, размером со страусиное яйцо. Казалось, что если жгут перерезать, то плафон не упадёт на стол, а поплывёт по воздуху. Сквозь пирамидальные чешуйки, покрывавшие эллипсоидную поверхность, сочился медово-жёлтый свет, рассеиваясь в маленьких невесомых ленточках, которые кое-где прорастали из-под чешуек. Внутри этих лент виднелись разветвляющиеся, как скелет листа, сеточки, а снаружи, возле того места, где ленты крепилась к общей форме, щетинились реденькие серебристые ворсинки.
Муэр прикоснулся к эллипсоиду, но светильник мягко увернулся и уплыл из-под его руки. Муэр повторил попытку, но эллипсоид снова ускользнул.
«Что это?» – спросил Муэр у Натха, вернувшегося с подносом, наполненным какими-то разноцветными мелочами. Натх взглянул на лампу, привлёкшую внимание Муэра.
«Это – эпсилот. Часть своей жизни он проводит как растение, а потом становится животным. Когда это случается, он отрывается от стебля-пуповины, и начинает странствовать. Здешние используют эпсилотов как светильники, прививая стебли к поверхностям с питательными веществами. Но иногда светильники уплывают от своих хозяев».
Натх поставил поднос на стол, и перед Муэром оказалась горка пёстрых деталей, напоминающих элементы конструктора.
Натх расположился поудобнее и разложил детали так, чтобы их было хорошо видно. Затем он выбрал жёлтый тор, горстку чёрных запятых, и, мгновение поколебавшись, добавил к ним тоненькую красную бахрому. Соединившиеся вместе ингредиенты слились в один плотный маленький шарик, и Натх проглотил его.
Несколько секунд он сидел неподвижно, уставившись в одну точку, но затем, почувствовав на себе недоумевающий взгляд Муэра, поспешил объясниться:
«Я ем по-другому. Хотя... вы ведь тоже время от времени так делаете? Вы ведь тоже питаетесь впечатлениями».
Муэр никак не изменился в лице, и продолжал также странно глядеть на Натха.
«Тебе собрать синестезию?» – предложил Натх.
«Пожалуй», – согласился Муэр.
Натх взял продолговатую ярко-зелёную плашечку с крупными пупырышками, прозрачно-голубую щепку и спиральный кусочек металлической струны.
«Вот, например, освежает» – он протянул Муэру получившийся поблескивающий голубой шарик с зеленоватыми разводами.
Как только шарик оказался во рту, мелкая дрожь пробежала по телу Муэра. Вслед за ней от кончиков пальцев поспешила колкая волна изморози. Усиливаясь она вкатилась в горло, и свела его так, что у Муэра перехватило дыхание. Остаток волны расползся за уши, превратившись в гул металлических проводов, раскатисто громыхающих в огромном пустом зале.
Муэр закашлялся и прижал ладони к ушам, но внезапно всё прекратилось.
«Хм, похоже, меньше нужно было брать», – сказал Натх, – «хочешь погреться?»
Муэр недоверчиво кивнул. Натх выбрал сухонький золотистый клубок. Муэр положил его на язык, и солнечные динамические фракталы начали разворачиваться светящимися нитями. Полосы тепла падали на руки и плечи Муэра, вспархивали и ложились по-другому, снова вспархивали и снова ложились по-другому, как непоседливые контурные бабочки, перелетая с места на место.
«Но я предпочитаю увертюру», – сказал Натх, вытаскивая из цветной россыпи гибкое подобие нотного стана.
«Ты ведь знаешь Обу?» – поинтересовался Муэр оттаивая.
«Да», – протянул Натх.
«Почему тогда не спрашиваешь, как его дела?»
«Потому что знаю его».
Муэр вопросительно взглянул на Натха, думая, что тот не расслышал или не понял его слов.
«Я очень хорошо знаю Обу», – продолжил Натх, – «поэтому уверен: он будет в порядке, как бы ни сменялись декорации вокруг».
Муэр улыбнулся.
Снаружи послышался приближающийся металлический шелест. Через мгновение в помещение вошло существо, похожее на человека, но, как и Натх, несущее в своём облике какие-то едва уловимые нечеловеческие черты.
Он казался юношей, но его длинные седые волосы и тёмно-серая кожа мешали определить возраст. Он был одет в белые с чёрным орнаментом одежды, а на плече нёс диковинный инструмент, который состоял из грифа с единственной струной и множества регулируемых резонаторов и зажимов. Тёмную кожу оттеняли серебристые украшения. Странные перстни, крепившиеся на ногтевые фаланги и продолжавшие ногтевые пластины, тонкими металлическими нитями соединялись с браслетами, охватывающими точёные кисти рук. Несколько подобных конструкций гроздью свисали с пояса.
«Пепел!» – позвал Натх.
Существо заметило Муэра и Натха, и направилось к ним.
«Здравствуй, Пепел!» – сказал Натх.
Пепел снял с плеча инструмент, склонил голову набок, и, провалившись огромными чёрными глазами в сумеречное пространство, заиграл. Перстни оказались медиаторами, позволяющими извлекать дрожащие переливы из единственной струны.
Иногда пальцы Пепла замирали, а затем протяжно скользили по грифу, и от этого в резонаторах пели невидимые влюблённые киты. Муэр сидел совершенно очарованный, и думал о Кедаре:
«Если бы он мог увидеть этот инструмент! Если бы Кедар его увидел!»
Когда Пепел умолк, Муэр поспешил спросить:
«Как называется этот инструмент?»
«Арета» – сказал Пепел.
«Арета» – повторил Муэр, стараясь точно запомнить слово.